Николай влюбляется и выбираетъ себѣ посредника, старанія котораго увѣнчиваются полнымъ успѣхомъ, за исключеніемъ одного незначительнаго обстоятельства.
Вырвавшись изъ когтей своего стариннаго мучителя, Смайкъ не нуждался ни въ какихъ понуканіяхъ, чтобы призвать на помощь всю свою силу и энергію. Не теряя ни минуты на. выборъ дороги, не размышляя о томъ, приближается онъ къ своему дому или удаляется отъ него, бѣдняга пустился бѣжать и бѣжалъ съ поразительный для него быстротой и неутомимостью. Страхъ окрылялъ его, и ему чудилось, что столь хорошо ему знакомый голосъ Сквирса присоединяется къ крикамъ разсвирѣпѣвшихъ преслѣдователей, которыхъ рисовало разстроенное воображеніе бѣднаго мальчика. Они гнались за нимъ по пятамъ, то оставая, то вновь нагоняя его, смотря по тому, начиналъ ли онъ надѣяться или бояться. Еще долго послѣ того, какъ онъ убѣдился, что всѣ эти звуки были лишь порожденіемъ его разгоряченной фантазіи, онъ продолжалъ свой изступленный бѣгъ, который не могли остановить ни усталость, ни слабость. Покрытый пылью и измученный, онъ остановился и оглянулся только тогда, когда ночная тѣнь, упавшая на безмолвную загородную дорогу, и звѣздное небо, разстилавшееся надъ нимъ, напомнили ему о быстромъ полетѣ времени и вернули его къ сознанію дѣйствительности.
Тишина и спокойствіе, царили кругомъ. Только громадное зарево, вдали окрашивавшее багровымъ цвѣтомъ одинъ край темнаго неба, показывало близость большого города. По обѣ стороны дороги тянулись пустынныя поля, раздѣленныя рвами и изгородями, черезъ которыя онъ перескакивать и перелѣзалъ въ своемъ поспѣшномъ бѣгствѣ. Было поздно. Смайкь былъ увѣренъ, что его слѣдовъ нельзя было увидѣть въ такой темнотѣ и что, если ему оставалась надежда спастись и вернуться домой, онъ могъ сдѣлать это только теперь, подъ покровомъ надвигающейся ночи. При всемъ своемъ убожествѣ и несмотря на то, что въ данную минуту его ослѣпилъ страхъ, онъ понемногу сообразилъ все это. Прежде всего ему пришла въ голову ребяческая мысль сдѣлать обходъ въ десять или двѣнадцать миль, чтобы только миновать Лондонъ, потому что онъ боялся, что, проходя по лондонскимъ улицамъ, онъ можетъ встрѣтиться со своимъ врагомъ; но, уступая болѣе здравымъ соображеніямъ, онъ повернулъ обратно и направился въ Лондонъ по большой дорогѣ почти такъ же быстро, какъ и тогда, когда бѣжалъ изъ временнаго мѣстопребыванія мистера Сквирса.
Въ тотъ часъ, когда онъ вошелъ въ западную часть города, почти всѣ магазины были уже закрыты. Толпы гуляющихъ, высыпавшихъ на улуцу послѣ знойнаго дня освѣжиться и подышать воздухомъ, уже разошлись и вернулись къ своимъ пенатамъ; оставалось только нѣсколько человѣкъ фланеровъ, да и тѣ уже расходились по домамъ. Но народу было все-таки еще достаточно для того, чтобы указывать путь бѣглецу, и въ концѣ концовъ онъ очутился у дверей дома, гдѣ обиталъ Ньюмэнъ Ногсъ.
Весь этотъ вечеръ Ньюмэнъ искалъ по всѣмъ улицамъ, переулкамъ и закоулкамъ столицы того, кто теперь стучался въ его дверь, въ то время какъ Николай производилъ свои не менѣе неудачные поиски въ другой части города. Грустный и утомленный сидѣлъ Ньюмэнъ за своимъ скуднымъ ужиномъ, когда до ушей его донесся робкій стукъ въ наружную дверь. Состояніе напряженнаго ожиданія заставляло его чутко прислушиваться къ малѣйшему шороху; услыхавъ этотъ стукъ, онъ стремглавъ сбѣжалъ съ лѣстницы и увидѣлъ, наконецъ, желаннаго гостя. Съ радостнымъ крикомъ, не говоря ни слога, втащилъ онъ его къ себѣ на чердакъ, заперъ дверь на ключъ, приготовивъ большую кружку джину пополамъ съ водой и, приставивъ ее къ губамъ Смайка, какъ приставляютъ ложку микстуры къ губамъ больного ребенка, лаконически приказалъ ему выпить все до капли.
Ньюмэнъ сильно смутился, увидѣвъ, что Смайкъ только помочилъ губы въ драгоцѣнной микстурѣ его приготовленія. Тяжело вздохнувъ о такой слабости своего друга, онъ поднялъ уже кружку, чтобы приложиться къ ней самому, когда Смайкъ заговорилъ. Рука Ньюмэна остановилась на полдорогѣ и онъ застыль въ недоумѣніи, съ кружкой около рта.
Смѣшно было смотрѣть, какъ жестикулировалъ мистеръ Ногсъ и какъ мѣнялось его лицо, пока Смайкъ разсказывалъ исторію своихъ злоключеній. Прежде всего онъ вытеръ губы обратной стороной руки -- подготовительная церемонія для того, чтобы опорожнить кружку,-- но когда Смайкъ произнесъ имя Сквирса, онъ отдернулъ кружку это рта и засунулъ ее куда-то подъ мышку, выпучивъ глаза въ припадкѣ удивленія. Когда дѣло дошло до побоевъ въ каретѣ, онъ поставилъ кружку на столъ и, не въ силахъ совладать со своимъ волненіемъ, принялся бѣгать по комнатѣ своей ковыляющей походкой, время отъ времени останавливаясь, чтобы прислушаться внимательнѣе. Когда на сцену явился Джонъ Броуди, онъ медленно опустился на кресло, сталъ потирать себѣ колѣни, дѣйствуя руками все быстрѣе и быстрѣе по мѣрѣ того, какъ возрасталъ интересъ разсказа, и наконецъ залился громкимъ хохотомъ. Затѣмъ онъ спросилъ съ большимъ интересомъ, есть ли основаніи подозрѣвать, что Джонъ Броуди подрался со Сквирсомъ!
-- Нѣтъ, едва ли,-- отвѣчалъ Смайкъ.-- Я думаю, что онъ замѣтилъ мое изчезновеніе, когда я былъ уже далеко.
Ньюмэнъ съ видомъ самаго искренняго огорченія почесалъ себѣ голову, поднесъ къ губамъ кружку и принялся смаковать ея содержимое, кровожадно улыбаясь изъ-за ея краевъ.
-- Вы останетесь здѣсь... вы устали, измучились... А я пойду къ нимъ сообщить о вашемъ возвращеніи. Вы причинили имъ не. мало безпокойства. Мистеръ Николай...
-- Да благословитъ его Богъ!
-- Аминь. Мистеръ Николай, говорю я, не имѣлъ ни минутки спокойной весь день, точно такъ же какъ старая леди и миссъ Никкльби.
-- Нѣтъ, нѣтъ! Неужели и она думала обо мнѣ? Неужели думала? она, она! Не говорите мнѣ этого, если это неправда!
-- Конечно, правда. Она такъ же добра, какъ и прекрасна собой,-- сказалъ Ньюмэнъ.
-- Да, да, вы правы!-- съ восторгомъ подхватилъ Смайкъ.
-- Такъ граціозна, такъ мила!
-- Да, да!
-- Такъ простодушна, такъ благородна!
Ньюмэнъ въ своемъ энтузіазмѣ собирался продолжать въ томъ же духѣ, какъ вдругъ, случайно бросилъ взглядъ на своего собесѣдника, онъ увидѣлъ, что тотъ закрылъ лицо руками и крупныя слезы текутъ у него между пальцевъ.
А за минуту передъ тѣмъ эти самые глаза, теперь орошенные слезами, сіяли какимъ-то необыкновеннымъ, особеннымъ блескомъ и всѣ черты этого лица совершенно преобразились подъ вліяніемъ горячаго чувства.
-- Да, да,-- пробормоталъ Ньюмэнъ съ видомъ человѣка, пораженнаго неожиданнымъ открытіемъ.-- Я такъ и думалъ, что это случится... Съ такимъ характеромъ, какъ у него, это было неизбѣжно. Бѣдняга!.. Да, да, онъ и самъ это чувствуетъ... такъ должно было быть... Это напоминаетъ ему его несчастья... О, я хорошо это знаю... гмъ...
Ворчливый тонъ, какимъ Ньюмэнъ бормоталъ эти безсвязныя рѣчи, ясно показывалъ, что ему были вовсе не по душѣ тѣ чувства, которыя внушили ихъ ему. Нѣсколько минутъ онъ просидѣлъ въ глубокомъ раздумьи, глядя на Смайка съ такимъ безпокойствомъ и жалостью, что было очевидно, какъ тонко онъ понимаетъ его и какъ горячо сочувствуетъ его горю.
Въ концѣ концовъ онъ повторилъ свое предложеніе, чтобы Смайкъ остался у него ночевать, а что тѣмъ временемъ онъ, Ногсъ, отправится въ коттеджъ, чтобы успокоить все семейство на его счетъ. Но Смайкъ не хотѣлъ и слышать объ этомъ, желая какъ можно скорѣе увидѣть своихъ друзей, и потому они вышли вмѣстѣ. На дворѣ была уже поздняя ночь, и Смайкъ, утомленныя своимъ длиннымъ походомъ, съ трудомъ ковылялъ за своимъ спутникомъ. Солнце уже съ часъ какъ появилось на горизонтѣ, когда они достигли, наконецъ, цѣли своего пути.
Николай всю ночь не смыкалъ глазъ, измышляя самые невѣроятные способы къ отысканію своего пропавшаго друга. Услышавъ знакомые голоса, онъ мигомъ выскочилъ изъ кровати и радостно привѣтствовалъ прибывшихъ гостей. Всѣ трое такъ громко говорили, высказывая свое негодованіе по адресу Сквирса и поздравляя другъ друга съ счастливымъ исходомъ дѣла, что скоро всѣ обитатели коттеджа были на ногахъ, и Смайкъ получилъ самый радушный пріемъ не только отъ Кетъ, но и отъ самой мистриссъ Никкльби, не замедлившей увѣрить его въ своей неизмѣнной дружбѣ и вѣчномъ покровительствѣ. При этомъ достойная леди была такъ любезна, что разсказала для увеселенія общества вообще, для собственнаго развлеченія въ частности, одну интересную исторію, которую она читала въ какой-то книгѣ, но въ какой именно, не могла припомнить. Дѣло въ ней шло о какомъ-то удивительномъ побѣгѣ изъ тюрьмы, названіе которой разсказчица тоже забыла. Побѣгъ былъ совершенъ офицеромъ, имя котораго совершенно улетучилось изъ ея памяти, и офицеръ этотъ совершилъ преступленіе, о которомъ у нея осталось лишь весьма смутное воспоминаніе.
Сперва Николай заподозрилъ участіе своего дядюшки въ этой смѣлой попыткѣ похищенія Смайка, которая чуть было не кончилась полной удачей. Но по зрѣломъ размышленіи онъ рѣшилъ, что вся честь этого подвига должна быть приписана самому мистеру Сквирсу. Чтобы окончательно утвердиться въ своемъ предположеніи, онъ положилъ сходить къ Джону Броуди и хорошенько разузнать отъ него всѣ детали, а пока отправился на мѣсто своихъ обычныхъ занятій, строя по дорогѣ тысячи плановъ, основанныхъ на самыхъ строгихъ законахъ и имѣющихъ цѣлью наказать содержателя іоркширскаго пансіона, какъ онъ того стоилъ. Но, къ сожалѣнію, всѣ эти планы были совершенно невыполнимы.
-- Славное нынче утро, мистеръ Линкинвотеръ! Какъ хорошо быть въ деревнѣ!-- сказалъ Николай, входя въ комнату.
-- А, что вы мнѣ толкуете про деревню? Посмотрите-ка лучше, готова погода въ Лондонѣ, э?-- отвѣчалъ Тимъ.
-- Но это не мѣшаетъ ей быть еще лучше за городомъ.
-- Лучше!-- вскричалъ съ негодованіемъ Тимъ Линкинвотеръ.-- Посмотрѣли бы вы изъ окна моей спальни!
-- Посмотрѣли бы вы изъ моего окна,-- улыбаясь, возразилъ Николай.
-- Ба, ба, не говорите мнѣ объ этомъ! Деревня! (Бау-Стритъ казался Тиму настоящей деревней). Глупости! Въ деревнѣ, это правда, вы можете всегда достать свѣжія яйца и цвѣты. Но вѣдь и я могу каждое утро до завтрака купить свѣжихъ яицъ на Леденгольскомъ рынкѣ. Что же касается цвѣтовъ, то поднимитесь только по лѣстницѣ, и вы услышите запахъ моей резеды. Или посмотрите на махровую гвоздику на окнѣ чердака въ номерѣ шестомъ, на дворѣ.
-- Махровая гвоздика въ номерѣ шестомъ, на дворѣ?
-- Да, тамъ, хоть она и цвѣтетъ въ разбитомъ горшкѣ. Тамъ цвѣли еще желтые гіацинты въ... во вы будете смѣяться.
-- Смѣяться? Надъ чѣмъ?
-- Надъ тѣмъ, что они цвѣли въ банкахъ изъ подъ ваксы.
-- Я не нахожу въ этомъ ничего смѣшного.
Тимъ серьезно посмотрѣлъ на Николая; повидимому, тонъ по слѣднихъ словъ такъ его ободрилъ, что онъ собирался пуститься въ откровенности по поводу гвоздики и гіацинтовъ. Затѣмъ онъ засунулъ за ухо перо, которое только что очинилъ, щелкнулъ ножичкомъ, закрывая его, и сказалъ:
-- Видите ли, мистеръ Никкльби, эти цвѣты принадлежатъ одному бѣдному больному и горбатому мальчику; они составляютъ единственное развлеченіе и отраду его печальнаго существованія. Постойте, сколько лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ я впервые увидѣлъ этого ребенка ковыляющимъ на костыляхъ?-- въ раздумай продолжалъ Тимъ.-- Да, да, это было не такъ давно. Для другого было бы даже очень недавно, но для него... для него это большой срокъ. Знаете, ужасно грустно смотрѣть на ребенка, который отрѣзанъ своимъ недугомъ отъ веселыхъ товарищей и можетъ только глазами слѣдить за ихъ играми. Сколько разъ, когда я смотрѣло на него, у меня ныло сердце, и слезы просились изъ глазъ!
-- Это потому, что у васъ доброе сердце: только добрый, отзывчивый человѣкъ можетъ отрываться даже отъ своихъ занятій и дѣлать такія наблюденія... Такъ вы сказали....
-- Что эти цвѣты принадлежатъ бѣдному больному мальчику, вотъ и все. Когда погода хороша, онъ кое-какъ поднимается съ кровати, садится у окна и цѣлый день смотритъ на свои цвѣты и ухаживаетъ за ними. Раньше мы съ нимъ только кланялись другъ другу, а потомъ начали разговаривать. Прежде, когда я здоровался съ нимъ и спрашивалъ, какъ онъ себя чувствуетъ, онъ, бывало, старался улыбнуться и говорилъ: "Лучше". Теперь онъ только киваетъ головой и еще ниже наклоняется къ своимъ цвѣтамъ. Какъ должно быть скучно цѣлые мѣсяцы, цѣлые годы смотрѣть на водосточныя трубы, на сосѣднія крыши да на пробѣгающія облака! Къ счастью, онъ терпѣливъ.
-- Развѣ при немъ нѣтъ никого, кто бы присматривалъ за нимъ и развлекалъ бы его?-- спросилъ Николай.
-- Кажется, съ нимъ живетъ его отецъ; бываютъ и еще какіе-то люди, но, по видимому, никто не интересуется бѣднымъ калѣкой. Я часто спрашивалъ его, не могу ли я сдѣлать для него что-нибудь, но онъ всегда отвѣчаетъ: "Ничего". Голосъ его такъ ослабѣлъ, что его почти не слышно, но по движенію губъ я вижу, что отвѣтъ его всегда одинъ и тотъ же. Теперь, такъ какъ онъ уже можетъ вставать, его кровать придвинули къ окну, онъ лежитъ весь день, глядитъ то на небо, то на цвѣты, поливаетъ и переставляетъ ихъ своими худенькими ручками. Вечеромъ, видя свѣтъ въ моей комнатѣ, онъ отдергиваетъ у себя занавѣску и не спускаетъ ея, покамѣстъ я не погашу свѣчи. Мнѣ кажется, ему пріятно знать, что я тутъ, недалеко отъ него, и часто я просиживаю у окна часъ или два лишнихъ, чтобы онъ видѣлъ, что я еще не сплю. Иногда и ночью я встаю, чтобы взглянутъ на окно его комнаты, озаренное тусклымъ, печальнымъ свѣтомъ ночника, и стараюсь угадать, спитъ онъ или нѣтъ.
-- Но скоро наступитъ та ночь, когда онъ заснетъ непробуднымъ сномъ,-- продолжалъ Тимъ помолчавъ.-- Несмотря на то, что я ни разу даже не пожалъ его руку, я буду жалѣть о немъ, какъ о старомъ другѣ. И неужели послѣ всего этого вы можете думать, что въ вашей деревнѣ найдется хоть одинъ цвѣтокъ, который былъ бы мнѣ такъ дорогъ, какъ его цвѣты? Неужели вы можете думать, что мнѣ не было бы въ тысячу разъ легче видѣть увядшими какіе-нибудь роскошные цвѣты съ длиннѣйшими латинскими именами, чѣмъ увидѣть, какъ выбросятъ на чердакъ этотъ надтреснутый горшокъ, эти банки изъ подъ ваксы?..
-- Деревня!-- вскричалъ Тимъ съ непередаваемымъ презрѣніемъ. Да знаете ли вы, что только въ Лондонѣ можетъ быть такой дворъ, какъ тотъ, на который выходятъ окна моей спальни?
Съ этими словами Тимъ отвернулся, какъ будто желая заняться своими счетами, а на самомъ дѣлѣ лишь для того, чтобы скрыть слезы, которыя онъ и поспѣшилъ утереть въ ту минуту, когда думалъ, что Николай не видитъ его.
Быть можетъ, ариѳметическія вычисленія, которыми занимался Тимъ въ это утро, были особенно трудны, а можетъ быть, и то, что грустныя воспоминанія смутили его душевный покой, но только когда Николай вернулся въ контору, исполнивъ нѣкоторыя порученія братьевъ Чирибль, и спросилъ его, есть ли кто-нибудь чужой у мистера Чарльза, Тимъ отвѣтилъ ему тотчасъ же и безъ малѣйшаго колебанія, что въ кабинетѣ нѣтъ никого, кромѣ мистера Чарльза, хотя десять минутъ тому назадъ онъ видѣлъ своими глазами, какъ въ кабинетъ пошли двѣ особы; а Тимъ гордился тѣмъ, что никогда въ своей жизни онъ не позволялъ безпокоить братьевъ Чирибль, если они были заняты дѣломъ.
-- Я только передамъ ему это письмо,-- сказалъ Николай, и, подойдя къ кабинету, постучался.
Никакого отвѣта.
Вторичный стукъ въ дверь, и опять нѣтъ отвѣта.
"Должно быть, онъ вышелъ,-- подумалъ Николай.-- Такъ я положу письмо къ нему на столъ".
И, отворивъ дверь, онъ вошелъ въ кабинетъ, но тотчасъ же отступилъ, увидѣвъ, къ своему великому изумленію и смущенію, очень странную сцену. Какая-то молодая дѣвушка стояла на колѣняхъ у ногъ мистера Чирибля, умолявшаго ее встать и обращавшагося къ другой женщинѣ, повидимому, служанкѣ молодой леди, съ просьбой помочь ему ее поднять.
Николай пробормоталъ нѣсколько безсвязныхъ извиненій и собирался удалиться, какъ вдругъ молодая леди слегка повернула голову въ его сторону, и онъ увидѣлъ лицо прелестной незнакомки, которую онъ встрѣтилъ въ справочномъ бюро въ первое свое посѣщеніе. Въ служанкѣ же онъ узналъ ту самую дѣвушку, которая тогда сопровождала ее. Очарованный красотой молодой леди и пораженный такой неожиданной встрѣчей, онъ остановился и стоялъ, какъ столбъ, въ такомъ замѣшательствѣ, что лишился на минуту употребленія языка и всякой способности двигаться.
-- Моя дорогая, успокойтесь! Не говорите больше, милочка!-- кричалъ братъ Чарльзъ въ сильнѣйшемъ волненіи.-- Успокойтесь же ради Бога... Ни слова больше, заклинаю васъ! Умоляю васъ, встаньте. Мы... мы... не одни.
Съ этими словами онъ поднялъ молодую дѣвушку, которая, шатаясь, сдѣлала нѣсколько шаговъ и безъ чувствъ упала на стулъ.
-- Ей дурно, сэръ!-- закричалъ Николай, бросаясь къ ней.
-- Бѣдное дитя, бѣдное дитя!.. Гдѣ братецъ Нэдъ? Надъ, дорогой мой, или сюда скорѣе!
-- Братъ Чарльзъ, мой дорогой другъ, въ чемъ дѣло? Что тутъ такое?-- сказалъ, входя въ комнату, братъ Надъ.
-- Тс... ради Бога ни слова, братъ Нэдъ! Позвони ключницу, мой другъ... Позови Тима Линкинвотера! Тимъ Линкинвотеръ, сэръ!.. Мистеръ Никкльби, дорогой мой, уйдите, оставьте насъ однихъ!
-- Кажется, ей теперь лучше,-- сказалъ Николай, который такъ усердно ухаживалъ за больной, что не разслышалъ обращенной къ нему просьбы.
-- Бѣдная птичка!-- вскричалъ братъ Чарльзъ, нѣжно прижимая руку молодой леди и поддерживая ея голову другою рукой.-- Братъ Нэдъ, мой дорогой, я знаю, что тебя должна была удивить такая сцена въ нашемъ дѣловомъ кабинетѣ, но...-- Но тутъ братъ Чарльзъ вспомнилъ о присутствіи Николая и, многозначительно пожимая ему руки, еще разъ настоятельно попросилъ его выйти изъ комнаты и поскорѣе прислать Тима Линкиввотера.
Николай медленно удалился и по дорогѣ въ контору встрѣтилъ старую ключницу и Тима Линкинвотера, бѣжавшихъ по корридору и натыкавшихся другъ на друга въ своей чрезмѣрной поспѣшности угодить братьямъ Чирибль. Не слушая Николая, Тимь Линкинвотеръ стремительно вбѣжалъ въ кабинетъ, и Николай услыхалъ, какъ щелкнулъ замокъ.
У него было достаточно времени размышлять о случившемся, такъ какъ отсутствіе Тима Линкинвотера продолжалось около часа. Все это время онъ думалъ о молодой дѣвушкѣ, объ ея удивительной красотѣ, о томъ, какія обстоятельства привели ее къ братьямъ Чирибль, и о тайнѣ, которая окружала все это дѣло непроницаемымъ покровомъ. Но чѣмъ больше онъ думалъ, тѣмъ больше самыхъ невѣроятныхъ предположеній толпилось въ его головѣ и тѣмъ больше ему хотѣлось знать, кто была эта прелестная дѣвушка. "Я бы узналъ ее изъ десяти тысячъ",-- говорилъ себѣ Николай. И онъ расхаживалъ взадъ и впередъ по конторѣ, видя передъ собою это лицо и фигуру, такъ живо запечатлѣвшіяся въ его памяти; въ его мозгу не было ни одной мысли, которая такъ или иначе не относилась бы къ прекрасной незнакомкѣ.
Наконецъ вошелъ Тимъ Линкинвотеръ такой же хладонокровный какъ всегда, съ бумагами въ рукахъ, съ перомъ въ зубахъ, однимъ словомъ, съ такимъ видомъ, какъ будто не случилось ничего необыкновеннаго.
-- Оправилась она?-- съ жаромъ спросилъ Николай.
-- Кто?-- откликнулся Тимъ Линкинвотеръ.
-- Какъ кто?-- вскричалъ Николай.-- Конечно, эта молодая дѣвушка, тамъ въ кабинетѣ.
-- Сколько будетъ три тысячи двѣсти тридцать восемь, помноженныя на четыреста двадцать семь, мистеръ Никкльби?-- спросилъ Тимъ какъ ни въ чемъ не бывало, взявъ въ руку перо.
-- Сейчасъ,-- сказалъ Николай.-- Только отвѣтьте мнѣ на мой вопросъ; я васъ спросилъ...
-- Ахъ, да, эта барышня...-- пробурчалъ Тимъ Линкинвотеръ, надѣвая очки.-- Да, да, ей совсѣмъ хорошо.
-- Совсѣмъ хорошо? Навѣрное?
-- Совсѣмъ хорошо,-- повторилъ съ важностью Тимъ.
-- Она можетъ вернуться къ себѣ?
-- Она уже ушла.
-- Ушла?!
-- Да.
-- Надѣюсь, ей недалеко идти?-- сказалъ Николай съ любопытствомъ вглядываясь въ Тима и стараясь прочесть правду но его глазамъ.
-- Я тоже надѣюсь,-- отвѣчалъ невозмутимый Тимъ.
Николай рискнулъ задать еще нѣсколько вопросовъ, но вскорѣ понялъ, что Тимъ Линкинвотеръ имѣлъ свои причины не отвѣчать на нихъ и не давать никакихъ разъясненій по поводу прекрасной незнакомки, возбудившей такой горячій интересъ въ душѣ его юнаго друга.
Не отчаиваясь въ успѣхѣ послѣ этой первой неудачи, Николай на слѣдующее утро возобновилъ свой разговоръ, пользуясь тѣмъ обстоятельствомъ, что мистеръ Линкинвотеръ былъ въ очень разговорчивомъ и сообщительномъ настроеніи духа. Но, какъ только міъ вернулся къ занимавшему его предмету, Тимъ впалъ въ безнадежное молчаніе и, соблаговоливъ дать нѣсколько односложныхъ отвѣтовъ на первые вопросы, кончилъ тѣмъ, что совершенно пересталъ отвѣчать, ограничиваясь лишь ровно ничего не выражающими пожатіями плечъ да движеніями головы, которыя только разжигали любопытство, мучившее молодого человѣка.
Разбитому на всѣхъ пунктахъ Николаю оставалась только одна надежда -- дожидаться слѣдующаго визита молодой дѣвушки и постараться прослѣдить ее на обратномъ пути. Но и въ этомъ онъ, наконецъ, отчаялся.
День проходилъ за днемъ, а она не являлась. Напрасно разсматривалъ онъ адреса всѣхъ писемъ, приходившихъ въ контору: ни одно изъ нихъ не могло быть написано ею. Два или три раза ему давали порученія, входившія въ кругъ обязанностей Тима Линкинвотера и для исполненія которыхъ онъ долженъ былъ уходить изъ конторы. Это послѣднее обстоятельство заставляло его предполагать, что молодая дѣвушка приходила въ его отсутствіе. Но ничто не подтверждало его подозрѣній, а со стороны Тима нельзя было ожидать никакого признанія, ни одного неосторожнаго слова, которое хоть отчасти раскрыло бы тайну.
Препятствія и тайны хоть и не необходимы для поддержанія любви, но часто бываютъ могущественными помощниками бога любви. "Съ глазъ долой -- изъ сердца вонъ", говоритъ пословица; можетъ быть, она и справедлива по отношенію къ дружбѣ, хотя, по правдѣ говоря, непрочная дружба не всегда нуждается въ такомъ пособникѣ, какъ отсутствіе предмета ея, чтобы оправдать свою скоротечность; напротивъ, весьма часто такое отсутствіе даже поддерживаетъ иллюзію дружбы, какъ поддерживаютъ въ насъ иллюзію фальшивые каменья, играющіе издали роль настоящихъ. Но любовь питается представленіями пылкой фантазіи; у нея прекрасная память, и поддерживать ее очень нетрудно: она живетъ немногимъ, почти ничѣмъ. И какъ часто только при условія разлуки и непобѣдимыхъ препятствій она достигаетъ самого роскошнаго своего расцвѣта! Примѣромъ можетъ служить Николай, который, благодаря единственно своимъ собственнымъ мечтамъ о молодой незнакомкѣ, мечтамъ постояннымъ, не прерывавшимся ни на одинъ часъ, ни на одну минуту дня и ночи, пришелъ къ убѣжденію, что онъ безумно влюбленъ и что въ цѣломъ мірѣ не было любви болѣе злосчастной, болѣе безнадежной.
Какъ бы то ни было, но онъ тщетно страдалъ и терзался, хотя и продѣлывалъ все это точно по росписанію, не уступая, пожалуй, даже лучшимъ спеціалистамъ въ этой области. Какъ ему надо было дѣйствовать дальше? Взять въ повѣренные Кетъ? Но отъ этого его удерживало то весьма простое соображеніе, что ему нечего было ей повѣрять, такъ какъ онъ никогда ни однимъ словомъ не обмѣнялся съ предметомъ своего обожанія, не успѣлъ даже надолго остановить на ней взглядъ, а видѣлъ ее только мимолетно два раза, когда она появлялась и исчезала, какъ свѣтъ молніи или (какъ говорилъ самъ себѣ Николай въ своихъ вѣчныхъ мечтаніяхъ объ этомъ интересномъ предметѣ) какъ видѣніе молодости и красоты, слишкомъ ослѣпительное для того, чтобы оно могло длиться. Несомнѣнно пока было одно: его любовь и преданность оставались невознагражденными, такъ какъ молодая дѣвушка больше не появлялась. Любовь его становилась безнадежной, и какая это была любовь! Она обогатила бы собою добрую дюжину сердецъ современныхъ джентльменовъ. Николая же она дѣлала съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе меланхоличнымъ и мрачнымъ.
Такъ обстояли дѣла, когда банкротство одного изъ корреспондентовъ братьевъ Чирибль въ Германіи заставило Тима Линкинвотера и Николая удвоить свое рвеніе на службѣ патронамъ, т. е. заняться провѣркою длинныхъ и весьма запутанныхъ счетовъ за довольно долгое время. Чтобы скорѣе покончить съ этой работой, Тимъ Линкинвотеръ придумалъ средство: въ теченіе двухъ или трехъ недѣль заниматься въ конторѣ до десяти часовъ вечера. Николай съ радостью принялъ это предложеніе, такъ какъ ничто не могло охладитъ его усердія въ соблюденіи интересовъ патроновъ, ни даже его романическая любовь, хотя, говоря вообще, можно принять за аксіому, что любовь не вяжется съ дѣлами. Съ перваго же дня этихъ вечернихъ занятій начались посѣщенія -- не самой молодой незнакомки, а ея служанки, которая являлась въ контору въ девять часовъ, просиживала нѣкоторое время, запершись въ кабинетѣ съ братцемъ Чарльзомъ, и уходила, чтобы въ слѣдующіе затѣмъ дни повторять то же самое въ тотъ же часъ. Эти ежедневныя посѣщенія возбудили любопытство Николая до послѣднихъ предѣловъ возможности; онъ испытывалъ положительно муки Тантала, и наконецъ, отчаявшись когда-либо проникнуть въ глубину этой тайны безъ чужой помощи (ибо онъ не хотѣлъ дѣйствовать въ ущербъ своему долгу), онъ повѣдалъ о своей любви Ньюмэну Ногсу, умоляя его прослѣдить за служанкой молодой дѣвушки до ея дома, разспросить ее объ имени, условіяхъ жизни и занятіяхъ ея госпожи, конечно, не возбуждая ея подозрѣній, и вообще собрать на этотъ счетъ всѣ свѣдѣнія, какія только удастся, и донести ему все подробно и въ кратчайшій срокъ.
Судите сами, какъ возгордился Ньюмэнъ Ногсъ оказаннымъ ему довѣріемъ! Въ тотъ же вечеръ, гораздо ранѣе назначеннаго часа, онъ явился въ скверъ, выбралъ тамъ мѣстечко за фонтаномъ, надвинулъ на глаза шляпу и сталъ оглядывать проходящихъ съ такимъ таинственнымъ видомъ, что не могъ не возбуждать подозрѣній. Двѣ, три кухарки, пришедшихъ съ ведрами за водой, и нѣсколько мальчишекъ, остановившихся налиться у крана, окаменѣли отъ ужаса, увидѣвъ Ньюмэна Ногса, глядѣвшаго на нихъ изъ за фонтана съ такимъ выраженіемъ лица, точно онъ быль сказочнымъ чудовищемъ, почуявшимъ человѣческое мясо.
Посланница прекрасной незнакомки не заставила долго себя ждать; въ обычный часъ она вошла въ домъ и вскорѣ вышла оттуда. Николай назначилъ Ньюмэну два свиданія: одно, въ случаѣ неуспѣха ихъ плана на завтра; другое на послѣзавтра, чѣмъ бы ни кончились похожденія мистера Ногса. Мѣстомъ для этихъ свиданій былъ выбранъ извѣстный имъ обоимъ трактиръ, стоявшій на полдорогѣ между Сити и Гольденъ-Скверомъ. Въ первый срокъ Николай напрасно прождалъ своего повѣреннаго, но на другой день пришелъ позже него и былъ встрѣченъ съ отверстыми объятіями.
-- Все идетъ хорошо,-- тихонько сообщилъ ему Ньюмэнъ.-- Садитесь только, садитесь, мой молодой другъ, и я вамъ разскажу кое-что.
Николай придвинулъ себѣ стулъ, сѣлъ и торопливо спросилъ, что новаго.
-- Новаго? О, много, очень много,-- проговорилъ съ восхищеніемъ Ньюмэнъ.-- Не безпокойтесь, все идетъ хорошо. Съ чего только начать? Главное будьте покойны и не робѣйте... Все идетъ отлично.
-- Въ самомъ дѣлѣ?-- живо спросилъ Николай.
-- Ужъ если я сказалъ, значитъ правда.
-- Ну, хорошо. Такъ что же случилось? Прежде всего ея имя. Какъ ея имя, мой другъ?
-- Бобстеръ,-- отвѣчалъ Ньюмэнъ.
-- Бобстеръ?-- повторилъ Николай съ разочарованіемъ, почти съ негодованіемъ въ голосѣ.
-- Именно; я отлично запомнилъ эту фамилію: Бобстеръ, оно такъ похоже на "лобстеръ" {Lobster -- морской ракъ.}.
-- Бобстеръ!-- еще разъ произнесъ Николай, но уже болѣе увѣреннымъ тономъ.-- Быть не можетъ! Конечно, вы ошиблись; это, безъ сомнѣнія, имя ея служанки.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- отвѣчалъ Ньюмэнъ, качая головой съ совершенно убѣжденнымъ видомъ.-- Миссъ Сесиль Бобстеръ, вотъ какъ ее зовутъ.
-- Сесиль Бебстеръ! Ну, это другое дѣло,-- проговорилъ Николай и принялся повторять на всѣ лады эти два слова.-- Сесиль очень хорошенькое имя.
-- Очень хорошенькое. Да и молодая дѣвушка недурна.
-- Какая дѣвушка?-- спросилъ Николай.
-- Миссъ Сесиль Бобстеръ.
-- Да гдѣ же вы ее видѣли?
-- Не тревожьтесь, милый юноша,-- отвѣчалъ Ногсъ, потрепавъ Николая по плечу.-- Я ее видѣлъ, и вы ее увидите, я всѣ уже устроилъ.
-- Дорогой мой Ньюмэнъ!-- воскликнулъ Николай, крѣпко нажимая ему руки.-- Вы не шутите, надѣюсь?
-- Нисколько,-- отвѣчалъ Ньюмэнъ,-- я говорю совершенно серьезно. Все вѣрно до послѣдняго слова. Вы увидите ее завтра вечеромъ. Она согласилась выслушать васъ, я ее убѣдилъ. Эта дѣвушка -- олицетвореніе доброты, кротости, привѣтливости и красоты.
-- О, я былъ въ этомъ увѣренъ,-- сказалъ Николай.-- Это она: я тотчасъ узналъ ее но вашему описанію,-- и при этомъ онъ такъ сильно сжалъ руку Ньюмэна, что тотъ чуть не вскрикнулъ отъ боли.
-- Потише пожалуйста,-- замѣтилъ мистеръ Ногсъ.
-- Гдѣ она живетъ? Что вы о ней знаете? Есть ли у нея отецъ, мать, братья или сестры? Что они сказали вамъ?-- выкрикивалъ Николай въ полномъ азартѣ.-- Какъ вы добились свиданія съ нею? И очень ли она была удивлена? Сказали ли вы ей, какъ пламенно желаю я говорить съ нею? Сказали ли, гдѣ я ее увидѣлъ въ первый разъ? Разсказали ли, когда, съ какихъ поръ и сколько разъ я думалъ о ней и что ея чудный образъ являлся мнѣ въ самыя горькія минуты, какъ отблескъ лучшаго міра? Да говорите же, Ньюмэнъ, говорите!
Бѣдный Ногсъ буквально задыхался отъ этого бурнаго потока вопросовъ, не дававшаго ему ни минуты передышки. На каждымъ новымъ вопросомъ онъ дѣлалъ какія-то спазматическія движенія на своемъ стулѣ и не сводилъ съ Николая неподвижнаго взгляда, исполненнаго самаго комическаго замѣшательства.
-- Нѣтъ,-- вымолвилъ онъ наконецъ,-- я ей ничего объ этомъ не говорилъ.
-- Не говорили... о чемъ?
-- Обь отраженіи... объ отблескѣ лучшаго міра. Я даже не говорилъ ей, кто вы такой и гдѣ вы видѣли ее въ первый разы Но зато я ей сказалъ, что вы любите ее до сумасшествія.
-- И вы сказали совершенную правду, Ньюмэнъ!-- воскликнулъ Николай съ присущей ему пылкостью.-- Богу извѣстно, что это правда.
-- Я сказалъ ей еще, что вы уже давно втайнѣ питаете эту страсть.
-- Да, да, и это сущая истина. И что же она вамъ отвѣтила?
-- Она только покраснѣла.
-- Такъ и должно было быть,-- сказалъ Николая, вполнѣ удовлетворенный всѣмъ, что онъ слышалъ.
Тутъ Ньюмэнъ сталъ разсказывать дальше. Онъ разсказалъ, что дѣвушка единственная дочь въ семьѣ, что матери у нея нѣтъ, живетъ она съ отцомъ и согласилась на свиданіе съ Николаемъ только по неотступной просьбѣ, своей служанки, которая, повидимому, имѣетъ на нее большое вліяніе. Да и самъ онъ, Ньюмэнъ, долженъ былъ пустить въ ходъ все свое краснорѣчіе, чтобы убѣдить ее согласиться, причемъ у нихъ было рѣшено, что она только выслушаетъ признаніе Николая, не принимая на себя никакихъ обязательствъ по отношенію къ нему и ничего не обѣщай. Что же касается ея таинственныхъ сношеній съ братьями Чирибль, то Ньюмэнъ ничего не могъ выяснить въ этомъ вопросѣ; онъ даже не сдѣлалъ ни одного намека на этотъ счетъ ни въ предварительномъ разговорѣ своемъ со служанкой, ни потомъ, во время свиданія съ самой молодой лэди. Онъ ограничился лишь сообщеніемъ, что ему было поручено прослѣдить за служанкой до ея дома, но не сказалъ откуда. Впрочемъ, изъ нѣкоторыхъ намековъ служанки онъ заключилъ, что жизнь бѣдной дѣвушки была очень незавидна и печальна подъ ферулой отца, человѣка грубаго, съ тяжелымъ характеромъ. Этому-то обстоятельству, по мнѣнію Ньюмэна, и нужно было приписать какъ визиты дѣвушки къ братьямъ Чирибль. которыхъ она, вѣроятно, желала заинтересовать въ судьбѣ отца и своей собственной, и покровительства которыхъ она искала, такъ и данное ею (хотя и послѣ долгихъ колебаній) согласіе на свиданіе съ Николаемъ. Ньюмэнъ находилъ, что таковъ быль логическій выводъ, вытекавшій естественнымъ образомъ изъ этой посылки. И въ самомъ дѣлѣ, развѣ желаніе дѣвушки измѣнить свою незавидную долю, поставить себя въ лучшія условія, не являлось совершенно естественнымъ?
Каждый пойметъ, что Ньюмэнъ по своему характеру былъ неспособенъ выложить всѣ эти свѣдѣнія сразу, безъ передышки. Чтобы вытянуть изъ него всѣ подробность, понадобилось не мало вопросовъ. При этомъ Николай узналъ, между прочимъ, что мистеръ Ногсъ собственнымъ умомъ дошелъ до сознанія, что его поношенный костюмъ не могъ внушить довѣрія къ нему, какъ къ посланнику, а потому не замедлилъ объяснить болѣе чѣмъ скромный видъ своей внѣшности необходимостью переодѣться для выполненія такого деликатнаго порученія. На вопросъ своего друга, откуда взялась у него прыть, чтобы такъ далеко зайти къ своемъ усердіи -- просить у дѣвушки свиданія,-- Ногсъ отвѣтилъ, что, такъ какъ молодая особа, судя по всѣмъ признакамъ, не могла имѣть ничего противъ такой комбинаціи, то онъ и рѣшился, какъ истинный рыцарь, сослужить службу и ей, и своему другу, воспользовавшись этимъ драгоцѣннымъ случаемъ дать ему возможность двинуть впередъ его дѣло. Послѣ безчисленнаго множества вопросовъ и отвѣтовъ въ вышеописанномъ родѣ, повторенныхъ болѣе двадцати разъ, пріятели разстались, условившись сойтись на слѣдующій день въ половинѣ одиннадцатаго вечера и вмѣстѣ отправиться на свиданіе, назначенное на одиннадцать часовъ.
"Надо признаться, что на свѣтѣ бываютъ очень странные вещи,-- думалъ Николай, возвращаясь домой -- Никогда не помышлялъ, никогда и думать не смѣлъ, что такъ скоро увижу ее, до того мнѣ это казалось невозможнымъ. Мои притязанія и мечты не шли далѣе того, чтобъ узнать хоть какія-нибудь подробности объ особѣ, поглощающей всѣ мои мысли, увидѣть ее мелькомъ на улицѣ, пройти мимо ея дома, наконецъ, встрѣтиться когда-нибудь на ея пути и лелѣять надежду, что, можетъ быть, настанетъ день, когда я осмѣлюсь заговорить съ лей о своей любви. Вотъ все, о чемъ я мечталъ, и вдругъ... Нѣтъ, нѣтъ я былъ бы безумцемъ, если бы смѣлъ жаловаться на сисю судьбу"-.
А между тѣмъ въ его душѣ было недовольство, даже, пожалуй, больше, чѣмъ просто недовольство, въ ней бы какъ будто разочарованіе. Ему было досадно и обидно, что дѣвушка такъ легко уступила. "Если бы она меня знала, тогда другое дѣло,-- размышлялъ онъ,-- а то согласилась на просьбу перваго встрѣчнаго. Не совсѣмъ-то это пріятно!" Но черезъ минуту онъ уже обвинялъ себя и не могъ себѣ простить своихъ постыдныхъ подозрѣній. Какъ могъ я заподозритъ въ чемъ-нибудь дурномъ это очаровательное созданіе!-- говорилъ онъ себѣ.-- И наконецъ, развѣ уваженіе къ ней братьевъ Чирибль не являлось достаточной гарантіей ея чистоты и безупречности всѣхъ ея дѣйствій? Однако, я, видимо, совсѣмъ потерялъ голову. Эта дѣвушка -- сама тайна". Такое заключеніе было такъ же мало утѣшительно, какъ и предъидущія его размышленія на эту же тему: оно открыло передъ нимъ новое поле фантастическихъ догадокъ, въ которыхъ онъ увязалъ на каждомъ шагу. Въ этомъ тяжеломъ состояніи сомнѣнія, смѣнявшагося то отчаяніемъ, то надеждой, онъ пробылъ весь вечеръ и весь слѣдующій день до той минуты, когда пробило, наконецъ, десять часовъ и онъ вспомнилъ о назначенномъ свиданіи.
Онъ одѣлся особенно старательно. Впрочемъ, не только онъ, но даже Ньюмэнъ Ногсъ привелъ себя въ порядокъ: платье его на этотъ разъ могло похвастаться почти что полнымъ комплектомъ пуговицъ, и булавки на мѣстахъ отсутствующихъ были воткнуты довольно аккуратно. Шляпу свою, съ носовымъ платкомъ внутри, онъ надѣлъ даже весьма кокетливо, нѣсколько на бокъ, и если бы не выглядывавшій сзади въ видѣ хвостика измятый кончикъ платка, его головной уборъ былъ бы положительно эффектенъ. Честь изобрѣтенія этого невиннаго украшенія никакъ нельзя было приписать мистеру Ногсу, который даже не замѣчалъ его, ибо волненіе по новолу предстоящей экспедиціи дѣлало его совершенно нечувствительнымъ ко всему, что ея не касалось.
Друзья шли довольно быстрымъ шагомъ и, пройдя нѣсколько улицъ въ глубокомъ молчаніи, свернули, наконецъ, въ уединенную, глухую улицу близъ Эджверской дороги.
-- Номеръ двѣнадцатый,-- сказалъ Ньюмэнъ.
-- А!-- откликнулся Николай, оглядывая улицу.
-- Хорошенькая улица,-- замѣтилъ Ньюмэнъ.
-- Да, невеселая.
На это замѣчаніе Ньюмэнъ ничего не отвѣтилъ, но вдругъ остановился, какъ вкопанный, и велѣлъ Николаю прислониться спиною къ рѣшеткѣ одного подвальнаго этажа, рекомендуя ему не двигаться съ мѣста, пока онъ, Ньюмэнъ, не вернется къ нему, сдѣлавъ нѣкоторою предварительную рекогносцировку. Послѣ этого онъ заковылялъ по улицѣ, безпрестанно оглядываясь на Николая, чтобы удостовѣриться, насколько тотъ послушенъ его приказанію Дойдя до одного дома, приблизительно двѣнадцатаго отъ угла улицы, гдѣ стоялъ Николай, онъ поднялся по ступенькамъ крыльца и исчезъ.
Черезъ минуту онъ снова появился и зашагалъ были къ Николаю, но на полдорогѣ остановился и поманилъ его къ себѣ.
-- Ну, что?-- спросилъ Николай, подходя къ нему на цвѣточкахъ.
-- Все идетъ хорошо,-- отвѣчалъ Ньюмэнъ въ восторгѣ,-- васъ ждутъ. Никого нѣтъ дома, это намъ очень на-руку. Ха, ха!
Послѣ этихъ ободряющихъ словъ онъ прошмыгнулъ мимо двери, гдѣ на мѣдной дощечкѣ Николай успѣлъ прочесть выбитое крупными буквами: "Бобстеръ" и, остановившись у незапертой рѣшетчатой калитки съ чернаго хода, сдѣлалъ знакъ своему другу спускаться куда-то внизъ слѣдомъ за нимъ.
-- Куда это вы ведете меня, чортъ возьми?-- спросилъ Николай, отступая.-- Неужели мы идемъ къ нимъ на кухню, точно собираемся воровать тарелки и ложки?
-- Тс!-- остановилъ его шепотомъ Ньюмэнъ.-- Старый Бобстеръ свирѣпъ, какъ турокъ. Онъ всѣхъ убьетъ и приколотитъ молодую дѣвицу, а ей и безъ того часто перепадаетъ.
-- Какъ?-- вскричалъ взбѣшенный Николай.-- Неужели вы хотите сказать, что на свѣтѣ есть злодѣй, который способенъ поднять руку на такую прелестную...
Онъ не успѣлъ докончить этого комплимента, потому что Ньюмэнъ якобы нечаянно толкнулъ его въ спину, и онъ чуть было не полетѣлъ съ лѣстницы кувыркомъ. Николай понялъ, что самое благоразумное было принять къ свѣдѣнію этотъ тонкій намекъ и сталь молча спускаться; но физіономія его не выражала въ это время ни радужныхъ надеждъ, ни восторга влюбленнаго человѣка. За нимъ спускался Ньюмэнъ, который давно бы уже летѣлъ головой внизъ, если бы этому не воспрепятствовалъ Николай, взявъ его за руку. Спустившись съ лѣстницы, они пошли по каменному полу узкаго и темнаго, какъ труба, корридора, который довелъ ихъ до какого-то чулана или, пожалуй, погреба, гдѣ они и остановились, поглощенные полнѣйшимъ мракомъ.
-- Что же это такое?-- спросилъ въ недоумѣніи Николай.-- Надѣюсь, наше похожденіе еще не кончено?
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- поспѣшилъ отвѣтить Ньюмэнъ,-- черезъ минуту онѣ явятся. Все идетъ прекрасно.
-- Очень радъ слышать, что вы такъ увѣренно говорите объ этомъ; признаюсь, меня беретъ сомнѣніе.
Они не обмѣнялись больше ни словомъ. Николай слышалъ только громкое дыханіе Ньюмэна Ногса и видѣлъ, казалось ему, его носъ, блестѣвшій въ окружавшей ихъ непроницаемой темнотѣ. Вдругъ до него донеслись звуки осторожныхъ шаговъ, и вслѣдъ затѣмъ женскій голосъ спросилъ, здѣсь ли джентльменъ.
-- Да,-- отвѣчалъ Николай, оборачиваясь въ ту сторону, откуда слышался голосъ.-- Кто тамъ?
-- О, пока только я, сэръ,-- отвѣчалъ голосъ.-- Теперь, сударыня, вы можете войти.
Вдали показался свѣтъ; вошла служанка со свѣчею въ рукѣ, а за нею ея молодая госпожа, робко остановившаяся на порогѣ.
При видѣ этой дѣвушки, Николай вздрогнулъ и окаменѣлъ на мѣстѣ; онъ былъ блѣденъ и сердце его сильно билось. Почти въ ту же минуту послышался страшный стукъ молотка въ парадную дверь, заставившій Ньюмэна Ногса съ поразительной для него ловкостью спрыгнуть съ пивного боченка, на которомъ онъ возсѣдалъ, изображая Бахуса новѣйшихъ временъ. Поблѣднѣвъ, какъ полотно, онъ крикнулъ:-- Вебстеръ, чортъ возьми! и заметался по комнатѣ.
Молодая дѣвица пронзительно вскрикнула, служанка заломила руки; Николай переводилъ недоумѣвающій взглядъ съ одной на другую; Ньюмэнъ носился изъ одного угла кухни въ другой, засовывая руки во всѣ карманы, находившіеся въ его обладаніи, и, не зная, что предпринять, всѣ ихъ выворачивалъ на изнанку. Весь этотъ переполохъ длился не болѣе минуты, но это была минута самой ужасной сумятицы, какую только можно вообразить.
-- Уходите, ради Бога! Богъ наказываетъ насъ за нашъ проступокъ... Уходите, или я безвозвратно погибла!-- кричала молодая дѣвица.
-- Позвольте мнѣ сказать вамъ два слова,-- воскликнулъ Николай,-- только два слова, чтобы объяснить, какъ произошло это злополучное недоразумѣніе.
Но это было все равно, что взывать къ стихіямъ: молодая дѣвица, съ блуждающими отъ ужаса глазами, уже поднималась по лѣстницѣ во всю прыть своихъ ногъ. Николай хотѣлъ послѣдовать за нею, но Ньюмэнъ уцѣпился за его воротникъ и увлекъ его въ корридоръ, черезъ который они вошли.
-- Пустите меня, Ньюмэнъ, чортъ васъ побери!-- кричалъ Николай.-- Я долженъ говорить съ нею, я хочу этого, наконецъ! Я не сдѣлаю шагу изъ этого дома, не объяснивъ ей...
-- Но подумайте объ ея репутаціи... ея счастьѣ... объ этомъ злодѣѣ...-- говорилъ Ньюмэнъ скороговоркой, обхвативъ его обѣими руками и толкая впередъ.-- Дайте имъ только время впустить старика и запереть за нимъ дверь, и мы сейчасъ же выйдемъ отсюда тѣмъ самымъ путемъ, какимъ и вошли. Сюда, вотъ такъ!
Побѣжденный краснорѣчіемъ Ньюмэна, мольбами и слезами служанки, а главное, все еще продолжавшимся оглушительнымъ стукомъ дверного молотка, Николай уступилъ, и въ ту самую минуту, когда Бобстеръ входилъ въ парадную дверь, они съ Ньюмэномъ вышли черезъ черный ходъ. Оба бросились бѣжать со всѣхъ ногъ и долго бѣжали, не говоря ни слова; наконецъ остановились и поглядѣли другъ на друга глазами, полными недоумѣнія и страха.
-- Не бойтесь ничего,-- заговорилъ Ньюмэнъ, едва отдышавшись послѣ своего бѣга,-- не бойтесь, не отчаивайтесь; все идетъ хорошо: вѣдь не всегда же будетъ такая неудача. Никто не могъ этого предвидѣть; я же съ своей стороны сдѣлалъ все, что могъ.
-- Конечно, конечно,-- сказалъ Николай, взявъ его за руку.-- Вы поступили, какъ самый лучшій, вѣрный другъ. Но послушайте, Ньюмэнъ (замѣтьте, я нисколько не отчаиваюсь и нисколько не менѣе благодаренъ вамъ за ваше усердіе)... Но только, другъ мой, вы ошиблись, дѣвушка не та.
-- Какъ!-- воскликнулъ Ньюмэнъ.-- Такъ служанка меня обманула?
-- Ньюмэнъ, Ньюмэнъ,-- сказалъ Николай, положивъ руку на плечо своему другу,-- вы ошиблись служанкой, вотъ и все.
Ньюмэнъ въ своемъ изумленіи такъ широко разинулъ ротъ и такъ страшно вытаращилъ глаза на Николая, точно его обухомъ пришибло по головѣ.
-- Не принимайте этого такъ близко къ сердцу,-- сказалъ Николай. Ничего ужаснаго не случилось: маленькая ошибка, которая не имѣетъ значенія для меня. Вы видите, я совершенно спокоенъ. Просто вы выслѣдили эту служанку вмѣсто другой.
И дѣйствительно, все вышло очень просто. Произошло ли это отъ того, что Ньюмэнъ Ногсъ, вслѣдствіе неудобной позы, въ которой ему пришлось стоять, прячась за фонтаномъ, все время косилъ глаза, выглядывая сбоку, и утомивъ этимъ усиліемъ свое зрѣніе, ошибся направленіемъ, или отъ того, что, улучивъ свободную минутку, онъ сбѣгалъ подкрѣпиться двумя-тремя глотками освѣжительной влаги, болѣе существенной, чѣмъ та, что лилась подлѣ него изъ фонтана, объясняйте, какъ хотите; но что онъ ошибся -- это фактъ. Николай воротился домой, съ улыбкой вспоминая все случившееся, и сейчасъ же принялся опять грезить объ очаровательной незнакомкѣ, сдѣлавшейся для него теперь еще болѣе таинственной, еще болѣе плѣнительной и недоступной.