въ которой мистеръ Ральфъ Никкльби весьма быстрымъ и дѣйствительнымъ способомъ избавляется отъ всякихъ сношеній со своею роднею.
Смайкъ и Ньюмэнь Ногсъ (который, въ своемъ нетерпѣніи, воротился домой задолго до условленнаго срока) сидѣли у огня, поджидая Николая и съ безпокойствомъ прислушиваясь къ каждымъ новымъ шагамъ, раздававшимся на лѣстницѣ, и къ малѣйшему шороху въ домѣ. Прошло много времени; становилось поздно. Николай обѣщалъ вернуться черезъ часъ, и продолжительное его отсутствіе начинало не на шутку тревожить обоихъ друзей, какъ объ этомъ краснорѣчиво свидѣтельствовали растерянные взгляды, которые они бросали другъ на друга при каждомъ новомъ разочарованіи.
Наконецъ они услышали, что къ крыльцу подъѣхалъ экипажъ, и Ньюмэнъ выбѣжалъ со свѣчей, чтобы посвѣтить Николаю на лѣстницѣ. Увидавъ его въ томъ состояніи, въ какомъ мы оставили его въ концѣ предыдущей главы, Ньюмэнъ замеръ на мѣстѣ въ изумленіи и ужасѣ.
-- Не пугайтесь,-- сказалъ ему Николай, проталкивая его назадъ въ комнату.-- Дайте мнѣ только воды; я умоюсь и опять стану самимъ собой. Никакой бѣды не случилось.
-- Никакой бѣды?-- повторилъ растерянно Ньюмэнъ, проводя руками по спинѣ и плечамъ Николая, какъ будто хотѣлъ убѣдиться, что тотъ не переломалъ себѣ костей.-- Но что же случилось?
-- Я все знаю,-- перебилъ его Николай.-- Часть я слышалъ, остальное угадалъ. Но, прежде чѣмъ я отмою хоть одно изъ этихъ пятенъ, вы должны разсказать мнѣ все подробно. Вы видите, я спокоенъ. Рѣшеніе мое принято... Ну, добрый другъ, говорите же напрямикъ. Время палліативныхъ мѣръ миновало: ничто теперь не подниметъ въ моихъ глазахъ Ральфа Никкльби.
-- У васъ все платье изорвано, вы хромаете, и я увѣренъ, что вамъ очень больно,-- сказалъ Ньюмэнъ.-- Позвольте мнѣ сперва осмотрѣть ваши ушибы.
-- Никакихъ ушибовъ нѣтъ; немного трудно двигаться, но это скоро пройдетъ,-- проговорилъ Николай, съ трудомъ опускаясь на стулъ.-- Но если бы даже я переломалъ себѣ всѣ кости и сохранилъ бы сознаніе, я и тогда не отдался бы вамъ въ руки, пока не услышалъ бы отъ васъ того, что я имѣю право знать... Ну, говорите же,-- и онъ протянулъ руку Ногсу.-- Помните, вы какъ-то мнѣ разсказывали, что у васъ была сестра, что она умерла давно, прежде еще чѣмъ васъ постигло несчастье. Подумайте о ней, Ньюмэнъ, и разскажите мнѣ все.
-- Да, да, я разскажу, я разскажу вамъ всю правду.
И Ньюмэнъ сталъ разсказывать. Слушая его, Николай только кивалъ головой въ тѣхъ мѣстахъ разсказа, которыя подтверждали то, что онъ уже зналъ, но онъ ни разу не обернулся и не отвелъ глазъ отъ огня.
Окончивъ свой разсказъ, Ньюмэнъ сталъ опять настаивать, чтобы молодой его другъ раздѣлся и позволилъ себя осмотрѣть, Послѣ нѣкотораго сопротивленія, Николай, наконецъ, согласился, и пока его растирали уксусомъ, масломъ и другими цѣлебными снадобьями, добытыми у сосѣдей-жильцовь, онъ въ свою очередь разсказалъ, какимъ образомъ онъ получилъ свои увѣчья. Должно быть этотъ разсказъ произвелъ сильное впечатлѣніе на горячее воображеніе Ньюмэна Ногса, потому что, когда Николай дошелъ до описанія самаго критическаго момента ссоры, растираніе приняло такой энергичный характеръ, что разсказчикъ почувствовалъ жестокую боль. Впрочемъ, онъ постарался не обнаружить своихъ ощущеній, такъ какъ было совершенно очевидно, что въ эту минуту мистеръ Ногсъ орудуетъ надъ сэромъ Мельбери Гокомъ, совершенно упуская изъ вида настоящаго своего паціента.
Терпѣливо выдержавъ свою пытку, Николай уговорился съ Ньюмэномъ, что завтра же утромъ, пока онъ. Николай, будетъ занятъ другими дѣлами, Ньюмэнь устроитъ немедленное переселеніе его матери изъ теперешней ея резиденціи, отрядивъ къ ней предварительно миссъ Ла-Криви съ инструкціей сообщить ей обо всемъ. Затѣмъ онъ завернулся въ длинный плащъ Смайка и отправился въ гостиницу ночевать. Здѣсь онъ написалъ записку Ральфу, которую Ньюмэнъ долженъ былъ доставить ему на другой день, и только послѣ этого отдался отдыху, въ которомъ онъ такъ сильно нуждался.
Говорятъ, пьяному море по колѣно: пьяный можетъ свалиться хоть въ пропасть и потомъ, когда разсудокъ возвратится къ нему, даже не почувствовать особенной боли отъ ушибовъ. То же, я думаю, можно сказать и обо всякомъ состояніи сильнаго возбужденія, какими бы причинами оно ни вызывалось. Несомнѣнно одно: если Николай, проснувшись на другое утро, и испытывалъ боль, это не помѣшало ему вскочить съ постели, какъ только часы пробили семь, вскочить такъ бодро и легко, какъ будто съ нимъ ничего не случилось.
Завернувъ на минуту въ комнату Смайка сказать ему, что Ньюмэнъ Ногсъ скоро придетъ, онъ вышелъ на улицу, кликнулъ извозчичій кэбъ и поѣхалъ къ мистриссъ Вититтерли, адресъ которой онъ узналъ наканунѣ отъ Ньюмэна.
Было безъ четверти восемь, когда они пріѣхали на Кадоганскую площадь. Николай начиналъ уже побаиваться, что, пожалуй, въ такой ранній часъ весь домъ еще спитъ, но успокоился, увидѣвъ служанку, подметавшую крыльцо. Служанка передала его съ рукъ на руки знакомому намъ пажу, появившемуся на ея зовъ съ растрепанными волосами и съ опухшимъ отъ сна, лоснящимся лицомъ, какъ оно и подобаетъ пажу, только-что поднявшемуся съ постели.
Отъ этого юнаго джентльмена Николай узналъ, что миссъ Никкльби совершаетъ свою утреннюю прогулку въ саду передъ домомъ. На вопросъ, можно ли ее видѣть, пажъ съ унылой безнадежностью отвѣчалъ: "Кажется, нѣтъ", но, принявъ возбуждающее въ видѣ серебрянаго шиллинга, внезапно ощутилъ приливъ жизненныхъ силъ и прибавилъ: "Впрочемъ, кажется, можно".
-- Передайте миссъ Никкльби, что пріѣхалъ ея братъ и что ему нужно видѣть ее какъ можно скорѣе,-- сказалъ ему Николай.
Серебряныя пуговицы исчезли съ быстротой, совершенно имъ несвойственной, а Николай зашагалъ по комнатѣ въ томъ лихорадочномъ волненіи, когда даже минутная отсрочка кажется нестерпимой. Вскорѣ онъ услышалъ такъ хорошо ему знакомые легкіе шаги, и прежде чѣмъ онъ успѣлъ шевельнуться, Кетъ упала къ нему на грудь, заливаясь слезами.
-- Дорогая моя дѣвочка, какая ты блѣдная!-- говорилъ Николай, цѣлуя ее.
-- Ахъ, братъ, еслибъ ты зналъ! Я такъ здѣсь несчастна!-- рыдала бѣдная Кетъ.-- Не оставляй меня здѣсь, мой родной, а то я умру.
-- Ни здѣсь и нигдѣ я тебя не оставлю, нигдѣ больше, моя Кетъ,-- отвѣчалъ Николай, прижимая ее къ сердцу. Онъ не могъ удержаться отъ слезъ.-- Окажи мнѣ, что я дѣйствовалъ, какъ считалъ лучшимъ. Скажи мнѣ, что мы разстались потому, что я боялся навлечь на тебя лишнее горе, что эта разлука и для меня, какъ для тебя, была испытаніемъ и что, если я поступилъ дурно,-- я сдѣлалъ это безъ умысла, по незнанію свѣта.
-- Зачѣмъ говорить то, что мы и безъ того хорошо знаемъ?-- отвѣчала Кетъ, стараясь успокоить его.-- Николай, дорогой мой, не плачь! Ну, можно ли такъ поддаваться отчаянію!
-- Для меня такой горькой упрекъ знать, что ты здѣсь вытерпѣла, видѣть, какъ ты измѣнилась, ты, такая кроткая и терпѣливая... О, Боже,-- вскрикнулъ вдругъ Николай, и тонъ его разомъ измѣнился,-- у меня вся кровь кипитъ, когда я думаю объ этомъ! Ты уѣдешь отсюда сейчасъ же со мной. Я не оставилъ бы тебя здѣсь и на вчерашнюю ночь, знай я раньше обо всемъ... Съ кѣмъ я долженъ переговорить, прежде чѣмъ мы уѣдемъ?
Этотъ вопросъ пришелся очень кстати, ибо какъ разъ въ этотъ моментъ въ комнату вошелъ мистеръ Вититтерли. Кетъ представила ему брата, и тотъ сейчасъ же объяснилъ цѣль своего посѣщенія, прибавивъ, что не можетъ задать ни минуты.
-- Срокъ условія на первую четверть года еще не истекъ,-- сказалъ мистеръ Вититтерли торжественнымъ тономъ человѣка, сознающаго за собой всѣ права,--слѣдовательно...
-- Слѣдовательно,-- перебилъ его Николай,-- сестра должна потерять свое жалованье за эту четверть. Надѣюсь, сэръ, вы извините такую крайнюю поспѣшность: обстоятельства мои такъ сложились, что я долженъ немедленно взять отъ васъ сестру; я не могу терять ни минуты. За вещами ея, если позволите, я пришлю потомъ.
Мистеръ Вититтерли поклонился, не сдѣлавъ никакихъ возраженій. Все дѣло было въ томъ, что онъ не только не огорчился внезапнымъ отъѣздомъ молодой дѣвушки, но скорѣе даже обрадовался ему, такъ какъ сэръ Темли Снеффинъ высказалъ свое медицинское мнѣніе въ томъ смыслѣ, что характеръ компаньонки не совсѣмъ-то подходитъ къ нѣжной организаціи мистриссъ Вититтерли.
-- Что касается незначительной суммы, причитающейся миссъ Никкльби изъ ея жалованья,-- началъ мистеръ Вититтерли,-- то я (тутъ рѣчь его была прервана внезапнымъ, приступомъ кашля)... то я буду считать себя ея должникомъ.
Мистеръ Вититтерли, надо замѣтить, очень любилъ считать себя должникомъ по маленькимъ счетамъ и обыкновенно оставался имъ навсегда. У всякаго изъ насъ есть свои пріятныя особенности, и такова была особенность мистера Вититтерли.
-- Сдѣлайте милость,-- отвѣчалъ ему Николай. И наскоро, еще разъ извинившись за сестру, онъ усадилъ ее въ экипажъ и приказалъ кучеру ѣхать въ Сити какъ можно скорѣе.
Оми поѣхали со всей быстротой, на какую только способенъ извозчичій кэбъ, но такъ какъ лошади имѣли постоянное свое мѣстожительство въ Уайтчапелѣ, гдѣ и получали обыкновенно свой завтракъ (въ тѣ дни, когда онѣ вообще завтракали), то путешествіе совершилось значительно быстрѣе, чѣмъ можно было ожидать.
Подъѣхавъ къ дому, Николай послалъ Кетъ впередъ, боясь, какъ бы неожиданное его появленіе не напугало мать, и когда, по его разсчетамъ, путь былъ достаточно расчищенъ, явился къ ней самолично со всею подобающей почтительностью. Ньюмэнъ, очевидно, не терялъ времени даромъ, ибо у подъѣзда стояла повозка и изъ дома уже выносили вещи.
Но мистриссъ Никкльби, въ скобкахъ сказать, была не такого сорта особа, чтобы съ нею можно было бесѣдовать впопыхахъ или, вѣрнѣе, чтобы ей можно было растолковать въ короткихъ словахъ главную суть какого-нибудь важнаго и щекотливаго дѣла. Несмотря на то, что почтенная дама въ теченіе цѣлаго часа подвергалась процедурѣ подготовительныхъ разговоровъ со стороны миссъ Ла-Криви, несмотря на то, что Николай и сестра его говорили съ нею теперь самымъ вразумительнымъ языкомъ, она продолжала пребывать въ состояніи, близкомъ къ столбняку, и никакими способами нельзя было заставить ее понять необходимость столь поспѣшныхъ дѣйствій.
-- Николай, мой другъ, отчего ты не спросишь своего дядю, какія у него намѣренія на нашъ счетъ?-- говорила достойная леди.
-- Мама, милая, время для переговоровъ прошло,-- отвѣчалъ Николай.-- Намъ остается одинъ выходъ: отвернуться отъ этого человѣка съ презрѣніемъ и негодованіемъ, какихъ онъ заслуживаетъ. Этого требуютъ ваша честь и доброе имя; послѣ того, что мы узнали о его низкихъ поступкахъ, вы ни одного часу не можете оставаться подъ кровлей, которою обязаны ему.
-- Конечно, онъ -- грубое животное, чудовище, я и сама это знаю,-- проговорила мистриссъ Никкльби, горько рыдая.-- И кровля-то его самая жалкая, стѣны голыя, и давно бы пора ихъ покрасить. Потолокъ я и то оштукатурила на свой счетъ; мнѣ обошлось это восемнадцать пенсовъ, и всѣ они цѣликомъ пошли теперь въ карманъ твоего дяди, и я страшно жалѣю объ этой издержкѣ... Никогда бы этому не повѣрила, никогда!
-- И я не повѣрилъ бы, мама, да и никто,-- сказалъ Николай.
-- Это просто ужасно! Подумать только, что этотъ сэръ Мельбери Гокъ оказался такимъ отпѣтымъ негодяемъ, какъ увѣряетъ миссъ Ла-Криви, когда я каждый день поздравляла себя съ такимъ зятемъ, когда я мечтала, какъ будетъ хорошо, когда онъ породнится съ нами и поможетъ тебѣ своей протекціей получить выгодное мѣсто на государственной службѣ. Я знаю, при дворѣ есть очень хорошія мѣста; знакомый одной нашей пріятельницы (миссъ Кропли въ Эксетерѣ, ты должна ее помнить, милая Кетъ)... такъ онъ служитъ на такомъ мѣстѣ, и главная его обязанность (я это навѣрное знаю) носить шелковые чулки и парикъ ввидѣ чернаго мѣшечка или кармана, Господи, подумать только, что все этимъ кончилось! Нѣтъ, я не могу,-- это убьетъ меня!
И, выразивъ такимъ образомъ свое горе, мистриссъ Никкльби дала волю слезамъ. Такъ какъ Николай съ сестрой должны были присматривать за переноской своей скудной мебели, то миссъ Ла-Криви, всецѣло посвятившая себя утѣшенію почтенной матроны, замѣтила ей очень мягко и ласково, что будетъ лучше, если она сдѣлаетъ усиліе надъ собой и развеселится.
-- Хорошо вамъ говорить, миссъ Ла-Криви,-- отрѣзала мистриссъ Никкльби съ запальчивостью, довольно естественной въ ея критическомъ положеніи,-- хорошо вамъ говорить -- развеселиться! Но еслибъ у васъ было столько причинъ веселиться, какъ у меня, хотѣла бы я посмотрѣть на васъ тогда, очень хотѣла бы!... Ну, что я скажу мистеру Пайку и мистеру Плеку -- этимъ двумъ изящнѣйшимъ, самымъ безукоризизеннымъ джентльменамъ, какихъ я когда-либо знала? Что я имъ скажу? Вѣдь если я скажу имъ: "Я узнала, что вашъ пріятель, сэръ Мельбери негодяй и подлецъ", они разсмѣются мнѣ въ глаза.
-- Не придется имъ больше смѣяться надъ нами, ручаюсь вамъ, мама,-- сказалъ Николай, подходя.-- Идемте, карета ждетъ у крыльца. Поѣдемте пока на нашу старую квартиру, гдѣ мы во всякомъ случаѣ можемъ пробыть до понедѣльника.
-- Гдѣ все готово для васъ и гдѣ вамъ всегда рады,-- прибавила миссъ Ла-Криви.-- Идемте же. И я съ вами.
Но мистриссъ Никкльби не такъ-то легко было сдвинуть. Сначала у нея явилась неотложная надобность сходить наверхъ взглянуть, не оставили ли чего-нибудь изъ вещей, потомъ сбѣгать внизъ удостовѣриться, все ли уложили въ повозку, потомъ, когда ее уже сажали въ карету, передъ нею промелькнуло странное видѣніе: кофейникъ, забытый въ кухнѣ на плитѣ, а когда дверца кареты захлопнулась, ее одолѣло мрачное воспоминаніе о зеленомъ зонтикѣ, оставшемся наверху за какою-то невѣдомой дверью. Наконецъ, Николай, въ полномъ отчаяніи, приказалъ кучеру трогать. Мистриссъ Никкльби отъ неожиданнаго толчка уронила шиллингъ въ солому, покрывавшую полъ кареты; это обстоятельство, по счастью, отвлекло ея вниманіе, а когда она объ этомъ спохватилась, было уже поздно вспоминать про забытыя вещи.
Благополучно переправивъ всѣ пожитки въ повозку, отпустивъ служанку и затворивъ дверь на ключъ, Николай вскочилъ въ кабріолетъ и приказалъ везти себя въ одинъ переулокъ по сосѣдству съ Гольденъ-Скверомъ, гдѣ они съ Ногсомъ условились сойтись. Все это было сдѣлано такъ проворно, что ровно въ половинѣ десятаго Николай уже стоялъ на условленномъ мѣстѣ.
-- Вотъ вамъ письмо къ Ральфу, а вотъ и ключъ,-- сказалъ онъ Ногсу.-- Сегодня вечеромъ, когда придете къ намъ, ни слова о вчерашнемъ происшествіи. Дурныя вѣсти разносятся быстро: онѣ и такъ дойдутъ до нихъ слишкомъ скоро. Не слыхали ли вы, онъ сильно расшибся?
Ньюмэнъ покачалъ головой.
-- Я самъ объ этомъ справлюсь сейчасъ-же,-- сказалъ Николай
-- Лучше бы вамъ отдохнуть,-- замѣтилъ Ньюмэнъ.-- Вы нездоровы; у васъ, кажется, жаръ.
Николай махнулъ рукой съ безпечнымъ видомъ и, скрывая нездоровье, которое онъ дѣйствительно чувствовалъ теперь, когда поддерживавшее его волненіе улеглось, торопливо простился со своимъ другомъ.
Ньюмэну было не болѣе трехъ минутъ ходьбы до Гольденъ-Сквера, но въ эти три минуты онъ разъ двадцать вынималъ илъ шляпы письмо Николая и клалъ его обратно. Адресъ, печать, лицевая и задняя стороны конверта, даже бока его были поперемѣнно предметами восхищенія мистера Ногса. Въ заключеніе онъ вытянулъ передъ собой письмо на всю длину руки, чтобы полюбоваться общимъ его видомъ, потомъ положилъ его въ шляпу и сталъ потирать руки въ полномъ восторгѣ отъ возложеннаго на него порученія.
Явившись въ контору, онъ повѣсилъ шляпу на колышекъ, положилъ письмо и ключъ на свой столъ и сталъ нетерпѣливо поджидать Ральфа. Черезъ нѣсколько минутъ на лѣстницѣ послышалось хорошо знакомое ему поскрипыванье тяжелыхъ сапогъ и зазвенѣлъ колокольчикъ.
-- Принесли почту?
-- Нѣтъ.
-- А другихъ писемъ не было?
-- Только одно,-- и Ньюмэнъ положилъ письмо на конторку, не сводя глазъ съ хозяина.
-- А это что такое?-- спросилъ Ральфъ, увидѣвъ ключъ.
-- Это оставили вмѣстѣ съ письмомъ; принесъ какой-то мальчишка съ четверть часа тому назадъ.
Ральфъ посмотрѣлъ на адресъ, сорвалъ конвертъ и прочелъ слѣдующее:
"Теперь я васъ знаю. Всѣ упреки, какими я могъ бы васъ осыпать, не принесли бы вамъ и тысячной доли того стыда, какой должны пробудить эти слова даже въ вашей зачерствѣлой душѣ.
"Вдова вашего брата и ея сирота-дочь съ презрѣніемъ отвергаютъ вашъ кровъ и бѣгутъ отъ васъ съ отвращеніемъ и проклятіемъ. Ваши родные отрекаются отъ васъ, считая величайшимъ для себя позоромъ даже то, что они носятъ одно съ вами имя, что между вами и ими существуетъ кровная связь.
"Вы -- старый человѣкъ; день расплаты близокъ для васъ, и не мнѣ васъ карать. Пусть воспоминанія прожитой жизни до могилы терзаютъ ваше лживое сердце и да упадетъ на вашъ смертный одръ ихъ черная тѣнь!"
Ральфъ Никкльби два раза перечиталъ письмо, и лобъ его грозно нахмурился. Бумажка выскользнула изъ его рукъ и упала на полъ, но онъ продолжалъ сжимать пальцы, какъ будто все еще держалъ ее; онъ глубоко задумался.
Вдругъ онъ вскочилъ со стула, поднялъ письмо, скомкалъ и сунулъ въ кармамъ; потомъ свирѣпо повернулся къ Ньюмэну Ногсу какъ будто хотѣлъ спросить, зачѣмъ онъ тутъ торчитъ. Но Ньюмэнъ стоялъ къ нему спиной и водилъ обломкомъ пера по строкамъ таблицы процентовъ, висѣвшей на стѣнѣ, совершенно, повидимому, углубленный въ это занятіе и глухой для всѣхъ другихъ впечатлѣній.