Мистера Ральфа Никкльби посѣщаютъ лица, съ которыми читатель уже знакомъ.
-- Чортъ васъ возьми! Какъ долго вы заставили меня трезвонить въ этотъ проклятый разбитый колокольчикъ! Клянусь душой, одинъ этотъ звонъ способенъ довести до судорогъ самаго здороваго человѣка,-- говорилъ г-нъ Манталини Ньюмэну Ногсу, обтирая сапоги о скобку на крыльцѣ конторы Ральфа Никкльби.
-- Я слышалъ только одинъ звонокъ,-- отвѣчалъ ему Ногсъ.
-- Ну, такъ вы глухи, какъ столбъ, какъ тетеря, какъ сто самыхъ глупыхъ тетерь!
Г-нъ Манталини тѣмъ временемъ успѣлъ проникнуть въ переднюю и безъ дальнѣйшихъ церемоній направился было по корридору прямо въ святилище Ральфа, но Ньюмэнъ заступилъ ему дорогу и, намекнувъ довольно прозрачно, что мистеръ Никкльби не любитъ, когда его безпокоятъ безъ надобности, освѣдомился, спѣшное ли дѣло у кліента.
-- Чертовски спѣшное и притомъ деликатнаго свойства,-- сказалъ г-нъ Манталини.-- Требуется превратить нѣсколько клочковъ грязной бумаги въ хорошенькія, блестящія, звонкія, круглыя штучки.
Ньюмэнъ многозначительно хрюкнулъ и, взявъ протянутую ему визитную карточку, заковылялъ въ контору хозяина. Просунувъ голову въ дверь, онъ увидѣлъ, что Ральфъ сидитъ въ той же задумчивой позѣ, какъ тогда, когда онъ только-что прочелъ письмо племянника, и, повидимому, перечитываетъ это письмо, такъ какъ онъ держалъ его раскрытымъ передъ глазами. Но эта картина мелькнула Ньюмэну только на мигъ. Услышавъ шумъ, Ральфъ, круто обернулся и рѣзко спросилъ:
-- Зачѣмъ вы врываетесь ко мнѣ?
Ньюмэнъ сталъ было объяснять причину, но тутъ "причина" ввалилась въ комнату собственной персоной. Схвативъ жесткую руку Ральфа и нѣжно сжимая ее въ обѣихъ своихъ, г-нъ Манталини началъ божиться, что никогда еще не видалъ его такимъ здоровымъ и бодрымъ.
-- Вы положительно цвѣтете, мой милый, будь я анаѳема!-- восклицалъ г-нъ Манталини, садясь безъ приглашенія и расправляя свои бакенбарды.-- Вы смотрите просто юношей, рѣзвымъ мальчишкой, чортъ меня побери!
-- Мы одни,-- рѣзко перебилъ Ральфъ его изліянія.-- Что вамъ отъ меня нужно?
-- Ахъ, онъ, шутникъ,-- захохоталъ г-нъ Манталини, показывая всѣ свои зубы.-- Что мнѣ отъ него нужно! Каковъ? Ха, ха! Великолѣпно!.. Что мнѣ нужно? Скажите, пожалуйста! Дьявольски ловко спросилъ!
-- Что вамъ отъ меня нужно, я спрашиваю?-- повторилъ Ральфъ сурово.
-- Что нужно? Вексель учесть, разрази меня Богъ.
Г-нъ Манталини осклабился и безпечно качнулъ головой.
-- Деньги нынче рѣдки,-- замѣтилъ Ральфъ.
-- Рѣдки, чортъ возьми, иначе я бы въ нихъ не нуждался, -- подтвердилъ г-нъ Манталини.
-- Времена трудныя, не знаешь кому вѣрить,-- продолжалъ Ральфь.-- Я собственно не расположенъ трактовать о дѣлахъ въ настоящую минуту, да, сказать по правдѣ, и не имѣю надобности расширять свои операціи, но вы такой старинный знакомый... Сколько у васъ векселей?
-- Два.
-- На какую сумму?
-- Пустяки, всего семьдесятъ пять фунтовъ.
-- А сроки?
-- Два мѣсяца четыре дня.
-- Такъ и быть, я сдѣлаю это для васъ, помните, только для васъ, немногимъ я согласился бы оказать такую услугу.-- Тутъ Ральфъ немного подумалъ и прибавилъ:-- за учетъ вы заплатите мнѣ двадцать пять фунтовъ.
При этомъ блестящемъ предложеніи у г-на Манталини вытянулось лицо. "Ахъ, чортъ!" вырвалось у него.
-- Пятьдесятъ фунтовъ вамъ все-таки останется. Чего же вы хотѣли?-- замѣтилъ Ральфь.-- Дайте-ка мнѣ взглянуть на подписи.
-- Вы чертовски прижимисты, Никкльби,-- убѣждалъ г-нъ Манталини.
-- Покажите мнѣ подписи,-- повторилъ Ральфь нетерпѣливо и протянулъ руку къ векселямъ.-- Гм... да, дѣло не совсѣмъ вѣрное, но рискнуть можно... Согласны вы на мои условія? Берете вы деньги? Помните, ваши векселя мнѣ не нужны, я даже предпочелъ бы не брать.
-- Послушайте, Никкльби, не можете ли вы...
-- Нѣтъ, не могу,-- отрѣзалъ Ральфь, перебивая его.-- Берете деньги, такъ берите и давайте сюда векселя. Никакихъ отсрочекъ, ни какихъ вывертовъ вродѣ воображаемыхъ походовъ въ Сити для воображаемыхъ переговоровъ съ другими дѣльцами, никогда не существовавшими. Ну, что жь, берете деньги?
Съ этими словами онъ отодвинулъ бумаги, лежавшія передъ нимъ на столѣ, толкнулъ, какъ будто въ разсѣянности, свой денежный ящикъ и зазвенѣлъ деньгами. Этотъ звукъ рѣшилъ дѣло. Услышавъ его, г-въ Манталини сейчасъ же заключилъ сдѣлку, и Ральфъ выложилъ деньги на столъ.
Не успѣлъ г-нъ Манталини собрать ихъ и спрятать въ карманъ, какъ въ передней опять позвонили, и вслѣдъ затѣмъ Ньюмэнь ввелъ въ комнату, какъ вы думаете, кого?-- самое г-жу Манталини. Увидѣвъ супругу, г-нъ Манталини обнаружилъ явные признаки душевнаго разстройства и сгребъ деньги въ карманъ съ поразительной быстротой.
-- А, вы здѣсь,-- сказала г-жа Манталини, мотнувъ головой.
-- Да, я здѣсь, душенька, здѣсь, моя жизнь,-- отвѣчалъ нѣжный супругъ, бросаясь на колѣни и съ игривостью котенка перехватывая на полдорогѣ укатившійся соверенъ.-- Здѣсь я, ангелъ души моей, въ царствѣ золотого тельца, какъ видишь, подбираю презрѣнный металлъ.
-- Мнѣ стыдно за васъ,-- проговорила съ негодованіемъ г-жа Манталини.
-- За меня, моя радость? О, какъ мило она говоритъ! Какъ восхитительно шутитъ! Она вѣдь знаетъ, что не можетъ стыдиться за своего душеночка, за свое любимое дѣтище!
Каковы бы ни были обстоятельства, разрѣшившіяся такимъ результатомъ, достовѣрно одно, что на этотъ разъ "душеночекь" плохо разсчиталъ свои шансы, положившись такъ довѣрчиво на неизмѣнную любовь своей дражайшей половины. Вмѣсто отвѣта г-жа Манталини только окинула его презрительнымъ взглядомъ и, повернувшись къ Ральфу, стала извиняться за свое вторженіе.
-- И въ этомъ виновато недостойное, ни съ чѣмъ не сообразное поведеніе г-на Манталини,-- заключила она.
-- Мое поведеніе?! О, что я слышу, роза моя, моя эссенція ананаса!
-- Ваше,-- подтвердила жена.-- Но я этого не потерплю. Я не намѣрена сдѣлаться нищей изъ-за чужого мотовства и безпутства. Пусть мистеръ Никкльби выслушаетъ, какъ я рѣшила съ вами поступить.
-- Прошу васъ, сударыня, избавить меня отъ роли посредника,-- сказалъ Ральфъ.-- Улаживайте ваши дѣла между собой, какъ знаете.
-- Нѣтъ, я прошу, какъ милости, выслушайте меня. Я хочу въ вашемъ присутствіи объявить ему мое неизмѣнное рѣшеніе, неизмѣнное, сэръ,-- повторила г-жа Манталини въ сторону мужа бросая на него гнѣвный взглядъ.
-- Она зоветъ меня "сэръ"!-- завопилъ г-нъ Манталини.-- Меня, который дрожитъ надъ ней, который сгораетъ къ ней адской любовью! Меня, котораго она опутала своими чарами, околдовала, какъ гремучая змѣя, прелестная, невинная змѣйка съ ангельскимъ взоромъ! О, каково это для моихъ чувствъ!... Нѣтъ, все для меня кончено, она ввергнула меня въ адъ!
-- Не вамъ бы говорить о чувствахъ, сэръ,-- торжественно произнесла г-жа Манталини, опускаясь на стулъ и поворачиваясь спиной къ мужу.-- Моихъ чувствъ вы не щадите.
-- Не щажу твоихъ чувствъ, душа души моей?!
-- Конечно, нѣтъ.
И не взирая ни на какіе подходы супруга, г-жа Манталини настойчиво твердила "нѣтъ", такъ настойчиво, рѣшительно и сердито, что г-нъ Манталини опѣшилъ.
-- Его безпутство приводитъ меня въ отчаяніе, мистеръ Никкльби,-- продолжала она, обращаясь къ Ральфу, который стоялъ, заложивъ руки за спину, съ усмѣшкой самаго откровеннаго презрѣнія созерцалъ интересную чету,-- его мотовство превзошло, наконецъ, всякія границы.
-- Вотъ ужь никогда бы этому же повѣрилъ,-- произнесъ саркастически Ральфъ.
-- А между тѣмъ, мистеръ Никкльби, это такъ, могу васъ увѣрить. Но его милости я несчастнѣйшая женщина въ мірѣ. Я живу въ безпрерывномъ страхѣ и вѣчно въ тискахъ. Но даже и это еще не самое худшее,-- прибавила огорченная леди, утирая слезы,-- сегодня онъ вытащилъ у меня изъ конторки цѣнныя бумаги, даже не спросивъ моего разрѣшенія.
Г-нъ Манталини испустилъ слабый стонъ и застегнулъ на всѣ пуговицы свой жилетный карманъ.
-- Со времени постигшаго насъ несчастія,-- продолжала г-жа Манталини,-- я принуждена выплачивать значительную сумму миссъ Нэгъ за фирму, и, увѣряю васъ, у меня нѣтъ средствъ потакать его расточительности. Такъ какъ я увѣрена, мистеръ Никкльби, что онъ явился къ вамъ съ единственной цѣлью обратить въ деньги бумаги, о которыхъ я говорила, и такъ какъ вы уже не разъ выручали насъ въ трудныхъ случаяхъ жизни и близко знаете наши дѣла, то я хочу, чтобы вы выслушали рѣшеніе, къ которому онъ заставилъ меня придти своими поступками.
Г-нъ Манталини опять застоналъ и, вставивъ въ правый глазъ соверенъ на подобіе монокля, лѣвымъ подмигнулъ Ральфу за спиной у жены. Продѣлавъ этотъ фокусъ съ замѣчательнымъ мастерствомъ, онъ отправилъ соверенъ въ жилетный карманъ и застоналъ, на этотъ разъ раздирательнымъ стономъ кающаго грѣшника.
-- Я рѣшила,-- начала опять г-жа Манталшш, замѣтивъ признаки нетсрпѣпія на лицѣ Ральфа,-- я рѣшила посадить его на жалованье.
-- Что ты сказала, моя радость?-- воскликнулъ г-нъ Манталини, притворяясь, что не разслышалъ.
-- А я,-- повторила г-жа Манталини въ сторону Ральфа, благоразумно воздерживаясь смотрѣть на супруга, дабы многочисленныя его чары не поколебали ея рѣшенія,-- я рѣшила выдавать ему опредѣленное жалованье, и я нахожу, что, получая сто двадцать фунтовъ въ годъ карманныхъ денегъ на одежду и прочіе мелкіе расходы, онъ долженъ почитать себя счастливымъ.
Г-нъ Манталини съ большимъ достоинствомъ ждалъ цифры предполагаемой стипендіи, но какъ только эта цифра коснулась его ушей, онъ хлопнулъ объ полъ свою шляпу и трость, выхватилъ носовой платокъ, и его оскорбленныя чувства вылились въ патетическихъ вопляхъ.
-- Адъ и всѣ черти! Это ужасно!-- восклицалъ сквозь рыданія г-въ Манталини, то срываясь со стула, то опять падая на него къ великому ущербу для нервовъ своей половины.-- Но нѣтъ, я не могу этому вѣрить! Это дьявольское навожденіе, проклятый, страшный сонъ! Это не дѣйствительность, нѣтъ!
И, успокоивъ себя этой мыслью, очаровательный джентльменъ зажмурилъ глаза и сталъ терпѣливо дожидаться минуты, когда ему можно будетъ проснуться.
-- Весьма благоразумное рѣшеніе, сударыня,-- замѣтилъ Ральфъ съ ядовитой усмѣшкой,-- если только вашъ супругъ подчинится ему. Впрочемъ, мы въ этомъ не можемъ сомнѣваться.
-- О, небо!-- простоналъ господинъ Манталини, раскрывая глаза.-- Это ужасная дѣйствительность, это не сонъ! Вотъ она здѣсь, сидитъ передо мной. Это они, они, обворожительные контуры ея тѣла! Я не могу ошибиться: на свѣтѣ нѣтъ другихъ, ннъ подобныхъ. У двухъ графинь не было и намека на контуры, и у вдовы чортъ знаетъ какіе, ни на что не похожіе. О, зачѣмъ она такъ убійственно хороша, что я не могу сердиться на нее даже въ эту минуту!
-- Ты самъ, Альфредъ, вынудилъ меня къ такой рѣшительной мѣрѣ,-- проговорила госпожа Манталини все еще съ укоризной, но замѣтно смягчившись.
-- Я негодяй, я подлецъ!-- вскричалъ супругъ, хлопнувъ себя по головѣ кулакомъ.-- Я знаю, что я сдѣлаю: я размѣняю соверенъ на полупенсы, набью карманы мѣдяками и утоплюсь въ Темзѣ. По даже тогда, въ послѣднюю минуту, въ сердцѣ моемъ не будетъ гнѣва противъ ней, о, нѣтъ!! Прощаясь со свѣтомъ, я опущу въ почтовый ящикъ письмо, изъ котораго она узнаетъ, гдѣ искать мое тѣло. Она будетъ прелестная вдова. Я буду трупъ. Не одна красавица поплачетъ обо мнѣ, а она будетъ хохотать демоническимъ смѣхомъ.
-- Альфредъ, какой ты жестокій, жестокій уродъ!-- произнесла госпожа Манталини, рыдая передъ этой ужасной картиной.
-- Она зоветъ меня жестокимъ, меня, меня, который ради нея готовъ превратиться въ противный, мокрый, скользкій трупъ!
-- Ты отлично знаешь, что у меня разрывается сердце, даже когда я только слышу такія слова.
-- Но посуди сама, могу ли я жить подъ гнетомъ твоего недовѣрія. Не разрѣзалъ ли я свое сердце на тысячу... на десять тысячъ... чортъ знаетъ на сколько самыхъ мелкихъ кусочковъ и не отдалъ ли я ихъ всѣ до послѣдняго въ жертву все той же чертовски неотразимой волшебницѣ? Какъ же я буду жить, подозрѣваемый ею?... Нѣтъ, будь я проклятъ, не могу, не могу!
-- Я назначила тебѣ вполнѣ приличную сумму, Альфредъ; спроси хоть мистера Никкльби, если мнѣ не вѣришь,-- урезонивала его госпожа Манталини.
-- Не надо мнѣ никакихъ суммъ,-- возразилъ на это безутѣшный супругъ,-- не надо мнѣ проклятаго жалованья. Я буду трупъ.
Услыхавъ это повтореніе зловѣщей угрозы, госпожа Манталини принялась ломать руки и умолять Ральфа Никкльби о вмѣшательствѣ, и, наконецъ, послѣ цѣлыхъ потоковъ слезъ, послѣ нѣсколькихъ попытокъ со стороны господина Манталини выскочить въ дверь съ тѣмъ, чтобы прямымъ трактомъ изъ конторы отправиться въ Темзу, этого джентльмена убѣдили, хоть и съ великимъ трудомъ, дать торжественное обѣщаніе, что онъ не будетъ трупомъ. Уладивъ между собой этотъ важный пунктъ, супруги принялись сызнова обсуждать вопросъ о жалованьѣ, причемъ господинъ Манталини не преминулъ дать понять, что онъ готовъ и можетъ жить на хлѣбѣ и водѣ, ходить въ лохмотьяхъ, и даже съ особеннымъ удовольствіемъ, но не можетъ существовать подъ гнетомъ недовѣрія къ его особѣ предмета его преданной и безкорыстной любви. Это заявленіе вызвало новыя слезы изъ прекрасныхъ глазъ, которые только-что было раскрылись на кое-какія слабости неотразимаго джентльмена и уже готовы были закрыться опять. Результатомъ всѣхъ этихъ переговоровъ было то, что дальнѣйшее обсужденіе щекотливаго вопроса было отложено до болѣе удобнаго времени (хоть госпожа Манталини и не сдалась окончательно), а Ральфу стало ясно, что господинъ Манталини выгадалъ себѣ новую отсрочку, что часъ его паденія еще не пришелъ и что до поры до времени онъ будетъ продолжать свое безпечальное житіе.
"Но этотъ часъ скоро придетъ,-- думалъ Ральфъ.-- Всякая любовь... что это, я, кажется, заговорилъ языкомъ молокососовъ обоего пола. Э, да все равно... Всякая любовь когда-нибудь умираетъ. Впрочемъ, пожалуй, такая любовь, имѣющая своимъ источникомъ преклоненіе передъ смазливой рожей вотъ эдакаго павіана, живетъ, всего дольше, полому что она болѣе слѣпа и питается тщеславіемъ. Ну, пусть себѣ живетъ, чѣмъ дольше, тѣмъ лучше. Пусть дураки прожигаютъ жизнь да возятъ побольше зерна на мою мельницу".
Пока эти пріятныя размышленія занимали Ральфа Никкльби, нѣжные супруги, въ полной увѣренности, что на нихъ не смотрятъ, обмѣнивались невинными ласками.
-- Дружокъ мой, ты вѣдь кончилъ свои переговоры съ мистеромъ Никкльби?-- сказала г-жа Манталини.-- Пора намъ съ нимъ проститься; мы и безъ того задержали его слишкомъ долго.
На это господинъ Манталини отвѣтилъ, во-первыхъ, пантомимой -- шутливо щелкнувъ по носу супругу, во-вторыхъ, словесно -- объявивъ, что онъ больше ничего не имѣетъ сказать мистеру Никкльби.
-- Впрочемъ, нѣтъ, чортъ возьми, имѣю,-- прибавилъ онъ вдругъ и торопливо отвелъ Ральфа въ уголъ.-- Послушайте, Никкльби, вотъ такъ исторія вышла съ вашимъ пріятелемъ! Я говорю о сэрѣ Мельбери. Неслыханное, экстраординарное происшествіе, будь я анаѳема!
-- О чемъ вы толкуете?-- спросилъ Ральфъ.
-- Какъ, развѣ вы не знаете?
-- Я знаю изъ газетъ, что вчера вечеромъ онъ вывалился изъ кабріолета и расшибся настолько серьезно, что жизнь его въ опасности,-- отвѣчалъ Ральфъ съ полнѣйшимъ хладнокровіемъ,-- но я не вижу въ этомъ ничего необыкновеннаго. Такія случайности -- не рѣдкость, когда человѣкъ живетъ во всю и рискуетъ править лошадьми послѣ обѣда.
-- Фью-у!-- протяжно засвисталъ господинъ Манталини.-- Такъ значитъ вы не знаете, какъ было дѣло?
-- Очевидно, не знаю, если только оно было не такъ, какъ я предполагалъ,-- и Ральфъ равнодушно пожалъ плечами, давая понять своему собесѣднику, что онъ ничуть не любопытствуетъ узнать, какъ именно оно было.
-- Вы меня поражаете, чортъ васъ возьми!-- воскликнулъ господинъ Манталини.
Ральфъ снова пожалъ плечами, намекая этому джентльмену, что поразить подобнаго ему субъекта не особенно трудно, и бросилъ безнадежный взглядъ на Ньюмэна Ногса, лицо котораго уже не въ первый разъ появлялось за стеклянной дверью конторы. Эти періодическія появленія входили въ кругъ обязанностей мистера Ногса: когда въ контору приходили неважные посѣтители, онъ долженъ быть отъ времени до времени дѣлать видъ, будто ему послышалось, что хозяинъ вызываетъ его звонкомъ для проводовъ господъ кліентовъ; это былъ тонкій намекъ, что гостямъ пора уходить.
-- Такъ вы не знаете,-- заговорилъ опять господинъ Манталини, хватая Ральфа за пуговицу,-- что это была совсѣмъ не случайность, а дьявольское, злодѣйское покушеніе на жизнь человѣка, и что совершилъ его вашъ племянникъ?
-- Что?!-- заревѣлъ Ральфъ, сжимая кулаки и блѣднѣя.
-- Проклятіе на вашу голову, Никкльби! Да вы такой же дикій звѣрь, какъ этотъ мальчишка!-- проговорилъ Манталини, перепуганный такими проявленіями злобы.
-- Продолжайте!-- кричалъ Ральфъ.-- Говорите, что вамъ извѣстно? Откуда эти слухи? Кто вамъ сказалъ? Да говорите же, наконецъ!
-- Вы сущій сатана, Никкльби, клянусь жизнью!-- пробормоталъ господинъ Манталини, отступая подъ защиту жены.-- Ну, можно ли такъ страшно злиться, такъ рычать, рвать и метать? Вы до смерти напугали моего милаго ангела, да и у меня душа ушла въ пятки.
-- Вздоръ!-- перебилъ его Ральфъ, стараясь улыбнуться.-- У меня такая манера.
-- Чертовски непріятная манера, прямо изъ сумасшедшаго дома,-- замѣтилъ господинъ Манталини, поднимая съ полу свою трость.
Ральфъ снова заставилъ себя улыбнуться и повторилъ свои вопросъ насчетъ того, откуда господинъ Манталини почерпнулъ свою новость.
-- Отъ Пайка. Чертовски пріятная собака этотъ Пайкъ. Продувная шельма, но пресимпатичная, и притомъ настоящій джентльменъ.
-- Что же онъ вамъ сказалъ?-- спросилъ Ральфъ, хмуря брови.
-- Дѣло было такъ: вашъ племянникъ встрѣтился съ нимъ въ кофейной, напалъ на него съ яростью демона, гнался за нимъ до самаго кабріолета, разбилъ ему физіономію, чертовски красивую физіономію въ натуральномъ ея видѣ, и поклялся, что онъ поѣдетъ съ нимъ -- верхомъ ли на лошади, или повиснувъ у нея на хвостѣ. Ну, лошадь испугалась, понесла; они вывалились изъ экипажа и...
-- И этотъ мальчишка убитъ?-- перебилъ Ральфъ съ засверкавшими глазами.-- Убитъ онъ? Умеръ? Да?
Манталини покачалъ головой.
-- А, такъ онъ живъ!-- проговорилъ Ральфъ, отворачиваясь.-- Постоите,-- прибавилъ онъ вдругъ, оживляясь,-- можетъ быть, онъ сломалъ руку или ногу, вывихнулъ плечо, перебилъ ключицу или переломалъ себѣ ребра? Шея его еще нужна для петли, которой ему не миновать, но, можетъ быть, онъ получилъ тяжелое увѣчье и будетъ долго хворать? Такъ или нѣтъ?-- говорите! Навѣрно вы слышали что-нибудь.
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Манталини,-- онъ благополучно отдѣлался, если только его не разнесло на такіе мелкіе кусочки, что они разлетѣлись по вѣтру. Извѣстно, впрочемъ, что онъ всталъ, какъ встрепанный, и пошелъ себѣ преспокойно прочь, какъ... какъ не знаю кто,-- заключилъ г-нъ Манталини, не придумавъ подходящаго сравненія.
-- А изъ-за чего... изъ-за чего они поссорились?-- спросилъ Ральфъ, помолчавъ.
-- Ахъ, вы, хитрая бестія!-- съ восхищеніемъ воскликнулъ г-нъ Манталини.-- Въ жизнь свою не видалъ такой лукавой, изворотливой старой лисы! Вѣдь какъ ловко прикинулся простакомъ, будто и въ самомъ дѣлѣ не знаетъ, что все вышло изъ-за этой хорошенькой, быстроглазой племянницы, этой прелестнѣйшей, обворожительнѣйшей...
-- Альфредъ!-- произнесла строгимъ тономъ г-жа Манталини.
-- Она всегда права,-- подхватилъ г-нъ Манталини въ примирительномъ духѣ,-- и когда она говоритъ, что пора уходить, значить пора. Сейчасъ мы пойдемъ, и когда она будетъ проходить по улицамъ со своимъ милымъ тюльпаномъ, всѣ женщины будутъ съ занистью шептать: "Какой чертовски красивый мужъ у этой леди!", а всѣ мужчины скажутъ съ восторгомъ: "Какая у у него чертовски красивая жена!" И тѣ, и другіе, будутъ правы, разрази меня Богъ!
Разрѣшившись этими замѣчаніями и еще многими другими не менѣе вразумительнаго свойства, г-нъ Манталини поцѣловалъ кончики пальцевъ своей правой перчатки, послалъ этотъ поцѣлуй Ральфу и, продѣвъ себѣ подъ локоть ручку своей дамы, мелкими шажками направился къ выходу.
Когда они вышли, Ральфъ опустился въ кресло, бормоча:
-- Итакъ, этотъ дьяволъ опять на свободѣ! Онъ, кажется, затѣмъ и рожденъ, чтобы быть у меня бѣльмомъ на глазу. Какъ-то разъ онъ сказалъ мнѣ, что рано или поздно настанетъ день, когда мы съ нимъ сведемъ свои счеты. Такъ я же постараюсь, чтобъ онъ оказался пророкомъ, я постараюсь, чтобъ этотъ день скоро насталъ!
Въ дверь неожиданно просунулась голова Ньюмэна Ногса.
-- Вы дома?
-- Нѣтъ,-- пробурчалъ Ральфъ.
Голова скрылась, но вслѣдъ затѣмъ показалась опять.
-- Вы совершенно увѣрены, что васъ ни для кого нѣтъ дома?
-- Идіотъ!-- заревѣлъ Ральфъ.-- Что вы хотите сказать?
-- Да только то, что онъ ждетъ почти съ той минуты, какъ явились тѣ двое, и могъ слышать вашъ голосъ,-- отвѣчалъ Ньюмэнъ, спокойно потирая руки.
-- Кто ждетъ?-- прокричалъ Ральфъ, доведенный до послѣдней степени бѣшенства и этимъ извѣстіемъ, и дерзкимъ хладнокровіемъ своего клерка.
Неожиданное появленіе третьяго лица -- того, о которомъ шла рѣчь,-- сдѣлало отвѣтъ совершенно излишнимъ. Наставивъ свой единственный глазъ на Ральфа Никкльби, вошедшій принялся раболѣпно раскланиваться. Покончивъ съ этой процедурой, онъ опустился въ кресло (причемъ его коротенькія черныя брюки поддернулись и открыли раструбы его веллингтоновскихъ сапогъ) и сложилъ руки на колѣняхъ.
-- Вотъ такъ сюрпризъ!-- воскликнулъ Ральфъ, чуть-чуть улыбаясь и внимательно разглядывая посѣтителя.-- А я было и не узналъ васъ, мистеръ Сквирсъ.
-- Ахъ, сэръ, не мудрено, что вы меня не узнали!-- вздохнулъ этотъ достойный джентльменъ.-- Вы и представить себѣ не можете, что я перенесъ!.. Послушайте, любезный,-- прибавилъ онъ вдругъ, обращаясь къ Ньюмэну Ногсу,-- снимите мальчика съ высокой тубаретки въ задней конторкѣ и пришлите его сюда... А, да онъ и самъ слѣзъ! Мой сынъ, сэръ, юный Вакфордъ. Какъ вы его находите? Неправда ли, недурной образчики воспитаніи и питанія въ Дотбойсъ-Голлѣ? Смотрите-ка, сколько сала! Такъ вотъ, кажется, и выскочитъ изъ платья. Всѣ швы на немъ расползаются, всѣ пуговицы готовы отлетѣть. Вотъ это я называю тѣломъ!-- восклицалъ Сквирсъ, ворочая мальчика во всѣ стороны и тыкая пальцемъ въ самыя мясистыя его части, къ великому неудовольствію своего сына и наслѣдника.-- Вотъ это я называю солидностью! Вотъ это я называю здоровьемъ! Смотрите, не ущипнешь!
Какъ ни завидно могло быть состояніе здоровья мастера Сквирса, особа его во всякомъ случаѣ не представляла такой необыкновенной степени компактности, какъ утверждалъ его родитель, ибо, какъ только послѣдній, протянувъ большой и указательный пальцы, ущипнулъ его въ подтвержденіе своихъ словъ, мальчуганъ испустилъ самый непритворный крикъ боли и принялся тереть больное мѣсто.
-- На этотъ разъ его таки проняло,-- замѣтилъ Сквирсъ, слегка разочарованный,-- но это потому, что мы рано завтракали и онъ успѣлъ опять проголодаться. А попробуйте-ка ущипнуть его, когда онъ пообѣдаетъ, ни за что не ущипнете. Да вотъ чего вамъ лучше? Взгляните, вы на эти слезы, сэръ,-- продолжалъ Сквирсъ съ торжествомъ, показывая на мастера Вакфорда, утиравшаго глаза обшлагомъ рукава,-- вѣдь это растопленное сало, а не слезы.
-- Да, мальчуганъ хоть куда, здоровый мальчуганъ,-- замѣтилъ Ральфъ, видимо желавшій по какимъ-то своимъ соображеніямъ задобрить школьнаго учителя.-- Ну, а сами-то вы какъ поживаете? Что подѣлываетъ мистриссъ Сквирсъ?
-- Мистриссъ Сквирсъ, сэръ,-- отвѣчалъ владѣлецъ Дотбойса,-- печется о малыхъ сихъ, какъ всегда. Она имъ лучше родной матери, да и для всѣхъ, кто ее знаетъ, она истинное утѣшеніе, радость и счастье. На прошлой недѣлѣ одинъ мальчишка объѣлся (вы знаете у нихъ у всѣхъ есть эта манера), ну, захворалъ, сдѣлался у него нарывъ на спинѣ, пришлось разрѣзать. Такъ надо было видѣть, какъ она орудовала перочиннымъ ножомъ!.. Да,-- произнесъ мистеръ Сквирсъ съ глубокимъ вздохомъ и въ избыткѣ чувствъ закачалъ головой,-- эта женщина -- драгоцѣнный членъ общества.
Достойный джентльменъ забылся на нѣсколько секундъ въ созерцаніи чего-то, видимаго ему одному. Быть можетъ, то были мирныя поля Дотбойса близъ Грета-Бриджа въ Іоркширѣ, къ которымъ естественно перенеслась его мысль отъ воспоминанія о совершенствахъ его супруги. Наконецъ, онъ поднялъ голову и посмотрѣлъ на Ральфа, какъ будто ожидая, не скажетъ ли тотъ чего-нибудь.
-- А какъ вы себя чувствуете послѣ побоища?-- спросилъ его Ральфъ.-- Вполнѣ ли оправились? Вамъ, кажется, сильно досталось отъ этого негодяя?
-- Только-что оправился, если это еще можно сказать обо мнѣ,-- отвѣчалъ Сквирсъ.-- Еслибъ вы знали, сэръ, что это было! Я представлялъ одинъ сплошной синякъ отсюда до сихъ поръ,-- и мистеръ Сквирсъ показалъ рукой себѣ на макушку и потомъ на носки своихъ сапогъ.-- Уксусъ и папье-фаярь, папье-фаярь и уксусъ съ утра до вечера и съ вечера до утра. Я думаю, за время моей болѣзни на меня пошло, по крайней мѣрѣ, полпуда папье-фаяра, если не больше. Когда я лежалъ, какъ колода, на кухнѣ, облѣпленный съ головы до ногъ, меня можно было принять за большой бумажный мѣшокъ, биткомъ набитый стонами... Громко я стоналъ, Вакфордъ, скажи правду?-- обратился онъ вдругъ къ своему сыну.
-- Громко,-- отвѣчалъ мальчикъ.
-- Ну, а дѣти жалѣли меня, видя отчаянное мое положеніе?-- продолжалъ допрашивать мистеръ Сквирсъ, приходя въ сентиментальное настроеніе.
-- Нѣтъ, радо...
-- Что?-- завопилъ Сквирсъ, подскочивъ.
-- Жалѣли,-- поправился его сынъ.
-- То-то,-- проговорилъ нѣжный родитель, отвѣшивая ему звонкою затрещину.-- А ты лучше вынь-ка руки изъ кармановъ и не заикайся, когда тебя спрашиваютъ. Да, не ревите, сэръ! Помните, вы въ гостяхъ. Не смѣй ревѣть, слышишь? А то я убѣгу изъ дому и никогда не вернусь. Несчастныя, покинутыя родителями дѣти, оставшіяся на моемъ попеченіи, лишатся своего лучшаго друга, и что съ ними будетъ тогда?
-- Скажите, во время болѣзни вамъ приходилось обращаться къ врачу?-- спросилъ Ральфъ.
-- Конечно, сэръ. И кабы вы знали, какой длинный счетъ прислалъ мнѣ аптекарь! Впрочемъ, я ему заплатилъ.
Ральфъ приподнялъ брови,-- мимика, которая одинаково могла означать и изумленіе, и сочувствіе. Собесѣднику предоставлялось понимать ее, какъ онъ найдетъ удобнѣе для себя.
-- Все заплатилъ, до гроша,-- повторилъ Сквирсъ. Очевидно, онъ слишкомъ хорошо зналъ человѣка, съ которымъ имѣлъ дѣло, и понималъ, что никакимъ лганьемъ его не разжалобишь и не вытянешь изъ него денегъ, потому что закончилъ напрямикъ:-- Но мой карманъ ничуть не пострадалъ отъ этого.
-- Не пострадалъ?
-- Ни на полпенни. Дѣло въ томъ, что у насъ не полагается сверхсмѣтныхъ расходовъ на пансіонеровъ; мы беремъ съ нихъ только за леченіе, да и то лишь тогда, когда есть что взять,-- понимаете?
-- Понимаю,-- сказалъ Ральфъ.
-- Прекрасно. Такъ вотъ, когда мнѣ прислали счетъ изъ аптеки, мы и устроили такую штуку: отобрали пятерыхъ мальчишекъ, у которыхъ еще не было скарлатины (конечно, это были дѣти людей состоятельныхъ, все больше лавочниковъ), и одного изъ нихъ послали въ деревню, въ домъ, гдѣ была скарлатина. Натурально, онъ заразился. Тогда мы помѣстили его въ одну комнату съ четырьмя остальными, и тѣ тоже заболѣли. Докторъ навѣщалъ ихъ всѣхъ гуртомъ, а я приписалъ свой счетецъ къ ихъ счету, раздѣлилъ всю сумму на пять частей, и родители заплатили. За, ха, ха!
-- Превосходная комбинація,-- замѣтилъ Ральфъ, поглядывая исподлобья на почтеннаго педагога.
-- На томъ стоимъ!-- подхватилъ Сквирсъ.-- Мы всегда такъ дѣлаемъ. Я помню, когда мистриссъ Сквирсъ произвела на свѣтъ вотъ этого самаго Вакфорда, мы привили коклюшъ шестерымъ и включили въ ихъ счетъ издержки на леченье жены, а заодно ужь и жалованье кормилицѣ за мѣсяцъ. Ха, ха, ха!
Ральфъ никогда не смѣялся, но теперь онъ произвелъ ближайшее подобіе смѣха, на какое былъ только способенъ и, выждавъ, чтобы мистеръ Сквирсъ до-сыта насладился своею педаготической изобрѣтательностью, освѣдомился, что привело его въ городъ.
-- Да, тамъ... одно судебное дѣло, прахъ его побери!-- отвѣчалъ Сквирсъ, почесывая въ затылкѣ.-- Подали на меня жалобу за яко бы небрежное отношеніе къ дѣтямъ, такъ это, кажется, зовется у нихъ. Не знаю, чего имъ еще нужно. Этотъ мальчишка былъ на такомъ подножномъ корму, что лучше и желать нельзя, могу васъ увѣрить.
Ральфъ поднялъ брови, очевидно, не вполнѣ понимая.
-- Ну, да, на подножномъ корму,-- повторилъ Сквирсъ, возвысивъ голосъ въ твердомъ убѣжденіи, что только глухой можетъ не понять такой простой вещи.-- У насъ это заведенный порядокъ. Какъ только мальчишка началъ хирѣть, потерялъ аппетитъ, мы сажаемъ его на діету, попросту говоря, выгоняемъ каждый день часа на два въ чужой огородъ и предоставляемъ ему наѣдаться рѣпой и морковью. И, увѣряю васъ, нѣтъ во всемъ нашемъ графствѣ лучшаго огорода, чѣмъ тотъ, на которомъ пасся этотъ скверный мальчишка; и вотъ подите же, ухитрился простудиться, заболѣлъ, несвареніе желудка и чортъ знаетъ, что еще, а опекуны и подай на меня въ судъ. Вотъ до чего доходитъ человѣческая неблагодарность, сэръ,-- и мистеръ Сквирсъ задвигался на стулѣ съ видомъ оскорбленной добродѣтели.
-- Н-да, казусный случай,-- промычалъ Ральфъ.
-- Именно казусный, именно! Не найдется, я думаю, человѣка. который такъ обожалъ бы дѣтей, какъ я. Въ настоящую минуту у меня въ Дотбойсь-Голлѣ на восемьсотъ фунтовъ въ годъ этой мелюзги. Я съ радостью набралъ бы и на тысячу шестсотъ, кабы дали, и, повѣрьте, любовь моя къ нимъ ни на волосъ не уменьшилась бы: какъ и теперь, я любилъ бы каждаго ровно на двадцать фунтовъ, ни больше, ни меньше.
-- А гдѣ вы остановились? Все въ той-же гостиницѣ?-- спросилъ Ральфъ.
-- Да, въ "Сарациновой Головѣ", и проживемъ тамъ до конца учебнаго полугодія, пока я соберу деньги за ребятъ. А кстати, можетъ и новые навернуться, я крѣпко на это надѣюсь. Я нарочно прихватилъ съ собой Вакфорда, буду показывать его родителямъ и опекунамъ. О немъ будетъ и въ объявленіи упомянуто... Нѣтъ, вы только взгляните на этого мальчика, онъ тоже нашъ питомецъ. Вѣдь это чудо! Высокій образчикъ хорошаго питанія! Восторгъ что такое!
-- Мнѣ надо сказать вамъ два слова,-- выпалилъ вдругъ Ральфъ, который давно уже и слушалъ, и говорилъ механически, думая о чемъ-то своемъ.
-- Хоть десять, сэръ,-- отвѣчалъ Сквирсъ.-- Вакфордъ, пойди поиграй въ задней конторѣ, только не очень шали, а то похудѣешь, а мнѣ это совсѣмъ не съ руки... Мистеръ Никкльби, не найдется ли у васъ двухъ пенсовъ?-- сказалъ почтенный педагогъ, побрякивая ключами въ карманѣ и пробормотавъ что-то такое о томъ, что у него только крупное серебро.
-- Кажется, найдется,-- проговорилъ Ральфъ съ разстановкой и, порывшись въ ящикѣ стола, вытащилъ пенни, полпенни и два фартинга.
-- Благодарю васъ,-- сказалъ Сквирсъ и отдалъ деньги сыну.-- Вотъ тебѣ. Купи себѣ пирожное (писецъ мистера Никкльби покажетъ тебѣ гдѣ), да смотри, бери, которое побольше... Отъ тѣста у него кожа лоснится,-- прибавилъ нѣжный папаша въ сторону Ральфа, запирая дверь за мистеромъ Вакфордомъ,-- и родители принимаютъ это за признакъ здоровья.
Подчеркнувъ это поясненіе лукаво смѣющимся взглядомъ своего единственнаго глаза, мистеръ Сквирсъ передвинулъ свой стулъ такимъ образомъ, чтобы онъ пришелся противъ кресла Ральфа, и сѣлъ.
-- Теперь выслушайте меня,-- сказалъ Ральфъ, нагибаясь къ нему.
Сквирсъ кивнулъ головой.
-- Я не считаю васъ дуракомъ,-- началъ Ральфъ,-- и думаю, что вы неспособны забывать и прощать. Могли ли бы вы, напримѣръ, простить совершенное надь вами насиліе и вызванный имъ скандалъ?
-- Чорта съ два,-- проворчалъ Сквирсъ.
-- Или упустить случай съ лихвой отплатить врагу, если бы вамъ представился такой случай?
-- Доставьте мнѣ этотъ случай и увидите,-- сказалъ Сквирсъ.
-- Не такого ли рода было то дѣло, которое привело васъ ко мнѣ?-- спросилъ Ральфъ и посмотрѣлъ въ упоръ на школьнаго учителя.
-- Н-нѣтъ, не совсѣмъ,-- отвѣчалъ тотъ.-- Я, видите ли, надѣялся, не сочтете ли вы возможнымъ возмѣстить... Правда, вы уже прислали мнѣ небольшую сумму, но...
-- Можете не продолжать,-- перебилъ его Ральфъ.
Настала длинная пауза. Наконецъ, Ральфъ, все. это время что-то соображавшій, прервалъ молчаніе, спросивъ:
-- Кто такой этотъ мальчикъ, котораго онъ увелъ тогда съ собой?
Сквирсъ назвалъ.
-- Большой онъ или маленькій, здоровый или болѣзненный, изъ смирныхъ или волченокъ?
-- Гм... маленькимъ его нельзя назвать,-- отвѣчалъ Сквирсъ нерѣшительно,-- т. е. для ребенка, понимаете.
-- Другими словами, онъ уже не цебенокь. Такъ, что ли?
-- Ну, да,-- подхватилъ Сквирсъ съ готовностью, какъ будто этотъ вопросъ развязалъ ему языкъ,-- ему лѣтъ девятнадцать. Но кто его не знаетъ, не дастъ ему этихъ лѣтъ, потому что онъ немножко того (тутъ мистеръ Сквирсъ дотронулся пальцемъ до своего лба)... какъ бы это сказать?... Не всѣ дома; сколько ни стучись, толку не будетъ.
-- Должно быть, вы это говорите по опыту, а?-- спросилъ Ральфъ.
-- Отчасти,-- отвѣчалъ Сквирсъ, улыбаясь.
-- Когда вы увѣдомляли меня о полученіи денегъ, вы писали мнѣ также, что покровители этого мальчика давно куда-то скрылись, не оставивъ вамъ никакой руководящей нити, но которой можно было бы добраться, кто онъ. Правда ли это?
-- Къ несчастью, правда,-- отвѣчалъ Сквирсъ, становясь все развязнѣе и фамильярнѣе по мѣрѣ того, какъ Ральфъ увлекался своими разспросами.-- Четырнадцать лѣтъ прошло съ того дня (у меня въ книгѣ записано), какъ какой-то неизвѣстный человѣкъ привезъ его ко мнѣ. Это было осенью, вечеромъ. Мнѣ заплатили за первую четверть впередъ пять фунтовъ, пять шиллинговъ, а ребенка оставили у меня. Ему могло быть въ то время лѣтъ пять, шесть,-- не болѣе.
-- Не знаете ли вы о немъ еще чего-нибудь?
-- Къ сожалѣнію, очень немногое. Въ теченіе шести или семи лѣтъ за него вносили деньги, потомъ присылки прекратились. Тотъ человѣкъ оставилъ мнѣ свой лондонскій адресъ, но, когда, не получая больше денегъ, я обратился по этому адресу, то, какъ и слѣдовало ожидать, оказалось, что его тамъ никто не знаетъ. Такъ этотъ ребенокъ и остался у меня. И держалъ его изъ... изъ...
-- Изъ состраданія,-- подсказалъ насмѣшливо Ральфъ.
-- Изъ состраданія,-- повторилъ Сквирсъ, потирая колѣни.-- И вотъ теперь, т. е. именно тогда, когда онъ по своему началъ быть мнѣ полезенъ, явился этотъ негодяй Никкльби и сманилъ его за собой. Но во всей этой исторіи всего досаднѣе то,-- продолжалъ достойный джентльменъ, понижая голосъ и придвигаясь со стуломъ поближе къ собесѣднику,-- что въ послѣднее время о немъ справлялись -- не у меня, а окольнымъ путемъ, у нашихъ односельчанъ. Такимъ образомъ, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда я могъ бы вернуть свои расходы на него за всѣ эти годы, а можетъ быть -- какъ знать?-- такія вещи случались въ нашемъ ремеслѣ,-- можетъ бытъ, получить еще малую толику въ презентъ за то, что я сплавилъ бы его въ работники на какую-нибудь дальнюю ферму или услалъ бы въ море матросомъ, такъ, чтобы онъ никогда уже не могъ опозорить своихъ родныхъ (предполагая, что онъ незаконный, какъ и многіе изъ нашихъ питомцевъ), въ этотъ самый моментъ, чортъ возьми, мошенникъ Никкльби хватаетъ его за шиворотъ и уводитъ отъ меня. Помилуйте! Да вѣдь это разбои, дневной грабежъ! Этому названія нѣтъ!
-- Погодите,-- проговорилъ Ральфъ, положивъ руку на плечо педагога,-- скоро мы съ нимъ сквитаемся.
-- О, да, я съ своей стороны постараюсь, и даже буду радъ, если онъ останется моимъ должникомъ; пустъ тогда расплачивается, какъ умѣетъ. Хотѣлъ бы я, чтобъ онъ попался въ лапы къ мистриссъ Сквирсъ. У-у! Она убила бы его, мистеръ Никкльби, убила бы, какъ козявку.
-- Мы съ вами еще потолкуемъ объ этомъ,-- сказалъ Ральфъ.-- Мнѣ надо подумать. За него нужно браться умѣючи... поразить его въ самое чувствительное мѣсто... задѣть его привязанности... Этотъ мальчикъ, кажется, годится... Еслибъ можно было нанести ему ударъ съ этой стороны...
-- Бейте его, съ какой угодно стороны, только бейте покрѣпче, это главное,-- перебилъ Сквирсъ. А засимъ позвольте мнѣ проститься... Эй, любезный, подайте-ка шляпу моего мальчика; она виситъ на колышкѣ, за дверью; да снимите его съ табуретки.
Проревѣвъ это приказаніе по адресу Ньюмэна Ногса, мистеръ Сквирсъ послѣдовалъ въ заднюю конторку и съ отеческой заботливостью собственноручно напялилъ шляпу на голову своего дѣтища. А Ньюмэнъ тѣмъ временемъ, съ перомъ за ухомъ, прямой и неподвижный, какъ палка, сидѣлъ на своемъ табуретѣ и во всѣ глаза смотрѣлъ то на отца, то на сына.
-- Чудесный мальчуганъ, неправда, ли?-- сказалъ ему Сквирсъ, слегка склоняя голову на бокъ и отступая къ конторкѣ для надлежащей оцѣнки великолѣпныхъ размѣровъ юнаго Вакфорда.
-- Чудесный,-- подтвердилъ Ньюмэнъ.
-- Настоящій пышка, а?-- продолжалъ восхищаться нѣжный папаша.-- Толстъ за двадцатерыхъ мальчишекъ его лѣтъ.
Ньюмэнъ неожиданно придвинулъ свое лицо къ лицу Сквирса.
-- Да, за двадцатерыхъ, нѣтъ, больше!-- прошипѣлъ онъ.-- Онъ растолстѣлъ насчетъ остальныхъ. Онъ обобралъ все ихъ мясо, помогай имъ Богъ! Ха, ха! О, Господи!
И, разрѣшившись этой безсвязной тирадой, мистеръ Ногсъ опять принялъ къ своей конторкѣ, и рука его забѣгала по бумагѣ съ изумительной быстротой.
-- Что такое? Что хочетъ сказать этотъ человѣкъ?-- закричалъ Сквирсъ, краснѣя.-- Онъ вѣрно пьянъ?
Ньюмэнъ молчалъ.
-- Или помѣшанъ?!
Но Ньюмэнъ ничѣмъ не обнаруживалъ, что сознаетъ присутствіе въ комнатѣ постороннихъ лицъ. Такимъ образомъ мистеру Сквирсу оставалось только успокоить себя прощальнымъ заявленіемъ, что "этотъ человѣкъ и пьянъ и помѣшанъ", и выйти изъ конторы вмѣстѣ со своимъ многообѣщающимъ сыномъ.
Пропорціонально тому, какъ въ душѣ Ральфа, вопреки его волѣ, возникала привязанность къ Кетъ, возрастала и ненависть его къ Николаю. Оттого ли, что онъ испытывалъ потребность искупить такую слабость влеченія къ одному человѣку усиленной ненавистью къ другому, или по другой неизвѣстной причинѣ, но только таковы были въ данный моментъ его чувства. И теперь, сознавая, что ему перестали вѣрить и отвергли его, сознавая, что его выставили передъ Кетъ въ самомъ отталкивающемъ свѣтѣ, что ее научили ненавидѣть его и презирать, считать позоромъ его дружбу, бояться его прикосновенія, какъ заразы, сознавая все это и зная, что главной пружиной во всемъ былъ все тотъ же бѣдный родственникъ, дерзкій мальчишка, который осадилъ его съ первой же встрѣчи, который потомъ открыто смѣялся надъ нимъ и обрывалъ его на каждомъ шагу, этотъ холодный человѣкъ, сдержанный даже въ злобѣ, доходилъ до такой степени ярости, что не было, кажется, вещи, на которую онъ не отважился бы, лишь бы удовлетворить эту ярость, если бы только у него нашлось для этого средство.
Но, къ счастью, такого средства у него пока не находилось, и хотя Ральфь Никкльби весь день размышлялъ на эту тему, хотя весь день, на-ряду съ привычными мыслями о текущихъ дѣлахъ, одинъ уголокъ его мозга непрерывно работалъ надъ ней, ночь застала его все на той же точкѣ его размышленій, нисколько не подвинувшимся въ своихъ планахъ мести.
"Когда братъ мой былъ въ его возрастѣ, между нами начали впервые проводить параллель, и всегда не въ мою пользу,-- говорилъ себѣ Ральфъ.-- Онъ былъ открытаго нрава, щедрый, великодушный, веселый, я -- себѣ на умѣ, лукавый проныра съ холодной, вялой кровью, неспособный ни на какую страсть, кромѣ страсти къ деньгамъ, ни на какое увлеченіе, кромѣ жажды къ наживѣ. Такъ говорили о насъ. Я это живо припомнилъ, какъ только увидалъ этого щенка, а теперь никогда уже не забуду".
Погруженный въ свои мысли., онъ машинально разрывалъ письмо Николая на мельчайшіе атомы, потомъ смахнулъ всю кучу со стола, и бумажки закружились миніатюрнымъ снѣжнымъ вихремъ. Ральфъ посмотрѣлъ на нихъ и горько улыбнулся.
"Вотъ совершенно такъ обступаютъ человѣка воспоминанія, стоитъ только отдать себя имъ во власть. Богъ знаетъ, откуда они выползаютъ!.. Но прочь воспоминанія! Есть люди, которые стараются увѣрить себя, что они презираютъ могущество денегъ: такъ покажемъ же имъ, что значатъ деньги и что они могутъ сдѣлать!"
И, приведя себя этой мыслью въ сравнительно спокойное настроеніе духа, болѣе благопріятное для сна, Ральфъ Никкльби отправился въ свою спальню.