Не отражается ли на натурѣ человѣка, въ большей или меньшей мѣрѣ, та мѣстность, въ которой онъ родился и провелъ свою жизнь? Не бываетъ ли человѣкъ болѣе грубымъ и дикимъ существомъ, если онъ взросъ въ хижинѣ, стѣны которой дрожатъ отъ всякаго порыва вѣтра, чѣмъ еслибы онъ жилъ въ мирномъ жилищѣ, среди прекрасной долины, окруженной горами и деревьями, гдѣ онъ имѣлъ бы знакомство съ непогодой только случайное, только внѣ дома, а не всегда чувствовалъ на себѣ ея роковое вліяніе? Если эта мысль справедлива, то ею можно объяснить, почему народъ въ Верхнемъ Киллеѣ такой грубый. Дѣйствительно, Верхній Киллей находится на самомъ краю Фервудской вересковой степи, гдѣ вы вполнѣ осязаете всю силу вѣтра, откуда бы онъ ни дулъ, гдѣ всегда вѣтряно, хотя въ другихъ мѣстахъ штиль, и гдѣ градъ бьетъ человѣка съ такой грозной мощью, словно хочетъ пробить въ немъ отверстіе, чтобъ выйти съ другой стороны.
Чтобы судить о силѣ града въ этой мѣстности, вамъ надо было бы видѣть, въ какомъ положеніи сынъ пастора въ селеніи Три Креста явился однажды домой; лицо его было покрыто ранами, а одинъ глазъ совершенно закрытъ.
Самъ пасторъ былъ бѣдный, слабый, маленькій человѣчекъ, который никогда не протестовалъ противъ пьянства и даже любилъ выпить стаканчикъ не менѣе своей паствы, но питалъ удивительную ненависть къ дракѣ. Онъ постоянно проповѣдовалъ противъ кулачнаго боя и всячески старался уничтожить этотъ народный обычай, увѣряя, что всякій, кто дрался, унижалъ себя до положенія животнаго. Конечно, онъ никогда не позволялъ своимъ дѣтямъ предаваться такому грѣшному препровожденію времени и, увидавъ своего сына въ такомъ ужасномъ видѣ, просто сошелъ съ ума отъ гнѣва, вполнѣ убѣжденный, что онъ ослушался родительскихъ приказаній. Онъ выпилъ въ то утро болѣе, чѣмъ могъ вмѣстить и находился не въ очень хорошемъ настроеніи духа, а потому его сыну досталась бы знатная порка, еслибы онъ не поклялся, что ни на кого не поднималъ руки, и что градъ такъ отдѣлалъ не одного его, а также Дженкина Томаса, съ которымъ онъ шелъ тихо черезъ вересковую степь. Дѣйствительно, Дженкинъ Томасъ былъ на лицо и доказывалъ воочію справедливость его словъ. Я очень хорошо помню, что это обстоятельство заставило меня впервые обратить вниманіе на то, что погода была въ Фервудѣ всегда хуже, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ, такъ какъ нигдѣ въ окрестностяхъ въ этотъ день не было такой бури и такого града. Меня также очень удивляло, почему пасторъ считалъ кулачный бой хуже пьянства, тогда какъ, насколько я видѣлъ, пьяный гораздо болѣе походилъ на животное, чѣмъ человѣкъ, который немного поразмялъ себѣ руки въ честномъ бою съ сосѣдомъ. Впрочемъ, вѣроятно, такой слабый человѣчекъ, какъ пасторъ, никогда не могъ испытать этого удовольствія, потому что при малѣйшей попыткѣ онъ былъ бы, конечно, избитъ.
Но вернемся къ тому, что я говорилъ. Верхній Биллей такъ расположенъ, что его жители естественно должны были имѣть стремленія къ дикости, и когда я былъ ребенкомъ, то никто ничего не дѣлалъ для ограниченія этой природной наклонности. Въ тѣ времена люди не старались такъ, какъ теперь, развивать другъ друга и всѣ полагали, что человѣкъ долженъ во всю жизнь остаться тѣмъ, чѣмъ онъ родился. Если родители черные, то и дѣти не могли быть бѣлыми, если родители были необразованными, то и дѣти должны были оставаться необразованными во всю свою жизнь, такъ что тщетны были всѣ усилія ихъ развить. Съ тѣхъ поръ, идеи измѣнились и теперь вошло въ моду интересоваться просвѣщеніемъ низшихъ классовъ. Многіе въ настоящее время утверждаютъ, что всѣ должны читать, писать и понимать поэзію, исторію, географію и естественныя науки, что человѣкъ безъ этого не можетъ быть здоровъ, силенъ и счастливъ, и что школы, церкви и часовни начинали покрывать всю страну. Но въ мое время никто еще не изобрѣлъ этихъ идей и часовня въ селеніи Три Креста была единственнымъ "цивилизующимъ элементомъ", какъ теперь говорятъ. Никто изъ дѣтей въ Киллеѣ не зналъ, что такое школа и мы весь день съ утра до ночи бѣгали, дурачились и дѣлали всевозможныя проказы.
Особенное удовольствіе намъ, дѣтямъ, доставляли экипажи. Какъ только раздавался шумъ колесъ, мы бросались на экипажъ и окружали его; одни бѣжали впереди, другіе сзади, третьи по сторонамъ и всѣ кричали, ревѣли какъ сумасшедшіе. Впрочемъ, мы это дѣлали, если насъ не останавливали, но знатные господа не любили подобнаго кавардака и приказывали своимъ кучерамъ отгонять насъ бичами. Мы такъ привыкли къ подобному обращенію, что считали не настоящими господами тѣхъ, которые дозволяли намъ озорничать. Мы всего болѣе любили торговцевъ изъ Сванси, которые ѣздили гулять въ Гауэръ черезъ Биллей; они намъ бросали мѣдныя монеты и не обращали вниманія на то, сколько мы соскоблимъ краски съ экипажей. Впрочемъ, это было и понятно, такъ какъ экипажи были не ихъ собственные, а наемные. Мы всегда старались бѣжать какъ можно ближе къ экипажу, такъ что, повидимому, подвергались большой опасности, хотя въ сущности не было и тѣни ея; тогда чувствительныя дамы въ экипажахъ закрывали лицо руками и поднимали крикъ: "Колеса раздавятъ ихъ! Бѣдныя дѣти погибнутъ! О, остановите экипажъ! Бога ради, отгоните этихъ крошекъ!" А любезные кавалеры, чтобы успокоить своихъ дамъ, бросали намъ мѣдныя монеты, чтобы отъ насъ отдѣлаться.
Однако, несмотря на деликатныя чувства, никому изъ дамъ не приходило въ голову выйти изъ экипажей и взойти пѣшкомъ на крутую Киллейскую гору, чтобы облегчить бремя бѣднымъ лошадямъ; имъ не казалось безчеловѣчнымъ наполнять до верху тяжелый, громадный дилижансъ и заставлять двухъ несчастныхъ, голодныхъ клячь тащить эту махину рысью двадцать или тридцать миль въ гору и подъ гору на солнечномъ припекѣ.