V.

Всякое описаніе Верхняго Киллея было бы не полно безъ характеристики Филиппа Дженкинса, хозяина единственной въ селеніи таверны "Бѣлый Лебедь". Это былъ здоровенный, сильный дѣтина, никогда не смотрѣвшій ни на кого прямо, но обыкновенно державшій глаза опущенными внизъ. Онъ жилъ одинъ съ женою и дочерью Джени въ этой тавернѣ; у нихъ не было прислуги и они сами исполняли всю работу; но бѣдная Джени не была хорошей помощницей, такъ какъ была почти идіотка, вслѣдствіе того, что упала въ дѣтствѣ и страдала вѣчнымъ ревматизмомъ. Всѣ сожалѣли это несчастное, больное существо, за исключеніемъ отца, который постоянно сердился на ея безпомощность и въ пьяномъ видѣ жестоко обходился съ нею.

Онъ пилъ не часто, но когда начиналъ пить, то запоемъ, и въ продолженіи недѣли или двухъ до того накачивался пивомъ, что доходилъ до бѣшенства. Я помню, что, однажды, доведя, себя до такого состоянія, онъ взялъ свѣчу, пошелъ на верхъ въ комнату, гдѣ спала его жена, и поджегъ надѣтый на ней ночной чепчикъ. Она выскочила изъ постели, сорвала съ себя горящій чепчикъ и выбѣжала на улицу, обезумѣвъ отъ испуга. Дженкинсъ слѣдовалъ за нею, держа въ рукахъ свѣчу. Онъ сдѣлалъ это только для забавы, потому что никогда серьёзно съ нею не ссорился. Другой разъ онъ такъ же съ пьяна выгналъ ночью жену и дочь на снѣгъ, и имъ пришлось бы спать на морозѣ, еслибъ сосѣди ихъ не пріютили. Въ третій разъ, мы уже всѣ спали, какъ вдругъ послышался громкій стукъ въ дверь, и бѣдная Джени, босая, въ одной рубашкѣ и вся въ крови, просила укрыть ее отъ отца, который вытащилъ ее изъ постели и сталъ наносить ей такіе безчеловѣчные побои, что навѣрное убилъ бы, еслибъ мать не выпустила ея въ заднюю дверь.

Одинъ только сынъ его, Джимъ, умѣлъ справляться съ Дженкинсомъ, когда онъ входилъ въ азартъ. Часто посылали за нимъ для приведенія въ порядокъ отца, и, бросивъ работу, онъ являлся и задавалъ отцу такую встряску, что тотъ приходилъ въ себя.

Эта характеристика хозяина нашей таверны даетъ вамъ понятіе о томъ, что за народъ были всѣ мы, обитатели Верхняго Киллея. Если онъ былъ таковъ, то люди, находившіеся въ дружескихъ съ нимъ отношеніяхъ и пившіе ежедневно у него въ тавернѣ, не многимъ отъ него отличались. Но пора продолжать мой разсказъ.

Однажды, въ субботу утромъ, послѣ отъѣзда Тюдоровъ за-границу, я стоялъ на дорогѣ подлѣ нашей хижины, какъ мимо проѣхалъ въ Сванси человѣкъ на сѣрой лошади, держа въ поводу другую лошадь. Я зналъ его потому, что онъ обыкновенно проѣзжалъ мимо насъ въ базарные дни; его звали Джонъ Смитъ и онъ имѣлъ ферму въ Росилли, близь Гауэра. Это былъ угрюмый, надутый, сердитый человѣкъ, вѣчно готовый обругать или ударить попавшагося ему подъ руку ребенка или животное; притомъ онъ почти никогда не возвращался съ рынка въ Сванси трезвымъ. Въ эту минуту Томъ Девисъ, сынъ стараго Джо Девиса, жившаго прямо противъ насъ, работалъ въ саду, спиною къ дорогѣ и я слышалъ, какъ онъ спросилъ у Гью Риза, стоявшаго въ томъ же саду у самой изгороди:

-- Что это за лошади?

-- Это Джонъ Смитъ ѣдетъ на рынокъ, отвѣчалъ Гью:-- и ведетъ въ поводу другую лошадь, вѣроятно, для продажи.

-- На что такому человѣку деньги? произнесъ со смѣхомъ Томъ: -- онъ во всей своей жизни ни на что не израсходовалъ шести пенсовъ, кромѣ пива. Вотъ еслибъ онъ мнѣ далъ вырученныя за лошадь деньги, то я купилъ бы что-нибудь хорошенькое для красотки Марты Вильямсъ.

Томъ очень ухаживалъ за моей старшей сестрой Мартой, всегда приглашалъ ее съ собою гулять по воскресеніямъ и когда только могъ, дѣлалъ ей подарки; но это случалось не часто, такъ какъ онъ былъ очень лѣнивъ и едва вырабатывалъ достаточно, чтобъ заплатить отцу за харчи и въ таверну за выпитое въ кредитъ пиво. Марта едва обращала вниманіе на всѣ его любезности, хотя мнѣ казалось, что она въ глубинѣ своего сердца предпочитала его всѣмъ остальнымъ молодцамъ, но только не хотѣла этого выказать.

-- Ну, сказалъ Гью Гизъ небрежно, но не спуская глазъ съ Тома и наблюдая, какъ тотъ приметъ его слова: -- не трудно отнять у Смита деньги, если онъ сегодня вечеромъ будетъ такъ пьянъ, какъ въ прошлую субботу. Что ты скажешь, Томъ, еслибъ мы съ тобой обдѣлали это дѣльце и подѣлили деньги пополамъ? Мнѣ такъ же очень нужны гроши.

-- Странно было бы, еслибъ тебѣ не нужны были деньги, отвѣчалъ Томъ, смѣясь, потому что Гью пропивалъ каждый пенсъ, который онъ выработывалъ, и постоянно бралъ у всѣхъ деньги въ займы:-- но мнѣ серьёзно надо денегъ для подарка хорошенькой Мартѣ Вильямсъ.

Тутъ я вмѣшался въ ихъ разговоръ.

-- Этотъ подарокъ, Томъ, сказалъ я:-- будетъ для Марты или для кошки? Въ послѣдній разъ, когда ты принесъ Мартѣ ленту, то она отдала ее кошкѣ Вилля.

Я не могъ удержаться, чтобъ не поддразнить Тома, хотя и боялся очень разсердить его, такъ какъ онъ былъ старше на четыре или пять лѣтъ и могъ легко отколотить меня. Какъ онъ, такъ и Гью, были очень удивлены моимъ вмѣшательствомъ въ ихъ разговоръ, потому что не подозрѣвали моего присутствія. Томъ весь вспыхнулъ и воскликнулъ, грозя кулакомъ.

-- Эй, ты, Эванъ, не мѣшайся въ чужія дѣла и держи языкъ за зубами. Еслибъ ты не былъ братъ Марты, я бы тебя тотчасъ знатно отколотилъ. Тебѣ какое дѣло давать совѣты молодымъ людямъ или подсматривать, куда дѣваютъ молодыя дѣвушки полученные ими подарки, проклятый мальчишка!

Послѣ этого я отправился на работу и не слыхалъ дальнѣйшаго разговора между Гью и Томомъ. Я не обратилъ особаго вниманія на слышанныя слова и только удивлялся, что Марта не отвѣчала взаимностью на ухаживаніе Тома. Онъ былъ высокаго роста, очень красивъ и добрый малый, несмотря на его лѣнь; по всей вѣроятности, онъ обходился бы хорошо съ своей женой и не угощалъ бы ее побоями, какъ почти всѣ мужья въ Верхнемъ Киллеѣ. Вотъ дѣло иное, еслибъ за нею ухаживалъ Гью Ризъ, потому что это былъ человѣкъ очень непріятный, сердитый, сварливый. Онъ выходилъ изъ себя отъ всякаго вздора и готовъ былъ тогда драться со всѣми; эти вспышки случались съ нимъ такъ часто, что онъ почти не имѣлъ времени остывать въ промежутки.

Вечеромъ, въ эту самую субботу, мнѣ случилось пойти въ таверну "Бѣлый Лебедь" за джиномъ для отца, который обыкновенно выпивалъ свою порцію дома въ базарные дни, потому что не любилъ встрѣчаться въ тавернѣ съ толпой незнакомыхъ лицъ, проходившихъ и проѣзжавшихъ мимо Верхняго Киллея. Онъ любилъ за стаканомъ и трубкой высказывать свои мнѣнія и ненавидѣлъ, когда его перебивали или производили шумъ вокругъ него. Онъ говорилъ тихо, часто останавливался, чтобъ перевести дыханіе и молча посматривалъ на своихъ слушателей. Все это было немыслимо, когда каждую минуту входили въ таверну шумные посѣтители, возвращавшіеся съ рынка уже въ нетрезвомъ видѣ, требовали въ торопяхъ пива или водки и тотчасъ удалялись. На этомъ основаніи, отецъ рѣдко ходилъ въ таверну по субботамъ, и тихо, смирно пилъ свой джинъ дома, покуривая трубку.

Придя въ таверну, я засталъ тамъ много народа и долженъ былъ дожидаться, пока отпустятъ прежде пришедшихъ покупателей. Пока я ждалъ, явился Джонъ Смитъ, очень пьяный. Онъ потребовалъ горячей воды и водки, чтобъ согрѣть желудокъ прежде, чѣмъ отправится черезъ "проклятый, холодный Фервудъ", какъ онъ называлъ нашу вересковую степь. Винные пары сдѣлали его словоохотливымъ и онъ сталъ похваляться, что продалъ свою лошадь за очень хорошую цѣну, и что ему дали въ Сванси для жены нѣчто, повидимому, очень драгоцѣнное, судя по пламеннымъ просьбамъ не потерять, а вѣрно передать въ собственныя ея руки.

Кромѣ него, тутъ былъ еще другой фермеръ изъ Гауэра, почти совершенно трезвый и онъ всячески удерживалъ Смита отъ вина, уговаривая уѣхать пораньше. Но всѣ его усилія были тщетны, Смитъ не обращалъ на него ни малѣйшаго вниманія и онъ, наконецъ, уѣхалъ, оставивъ Смита напиваться сколько угодно. Когда я, взявъ джинъ, вышелъ изъ таверны, онъ еще оставался тамъ, громко хвастаясь, что вскорѣ сдѣлается богатымъ человѣкомъ. благодаря своей смекалкѣ и счастливой звѣздѣ его жены, которой посылали въ подарокъ таинственныя сокровища.

Спустя часъ послѣ моего возвращенія домой, мать вспомнила, что нашъ оселъ не вернулся на ночь изъ Фервуда, гдѣ онъ всегда пасся, и послала меня за нимъ. Было очень темно и трудно было распознать одного осла отъ другого, но нашъ оселъ меня хорошо зналъ и на мой зовъ прибѣжалъ бы, какъ собака. Къ тому же, луна уже всходила и мнѣ не предстояло большого труда при исполненіи приказа матери. Я надѣлъ шапку и пошелъ на окраину Фервуда, гдѣ нашъ оселъ обыкновенно щипалъ верескъ; но его тамъ не было. Дѣлать было нечего, приходилось искать его по всему Фервуду, довольно обширной мѣстности, изрѣзанной болотами, въ которыя въ темнотѣ было легко попасть.

Я полагалъ, что нашъ оселъ вѣроятнѣе всего находился на небольшой полянкѣ, гдѣ была хорошая трава; она отстояла на нѣсколько сотъ ярдовъ отъ перваго указательнаго столба, на окраинѣ Фервуда со стороны Сванси. Поэтому, я туда и направился по краю дороги, боясь взять болѣе короткій путь черезъ болота. Не успѣлъ я пройти столбъ, какъ услыхалъ шумъ лошадиныхъ копытъ на дорогѣ и остановился. Въ темнотѣ я только могъ разсмотрѣть, что лошадь была сѣрая, и что всадникъ былъ или очень боленъ, или очень пьянъ, потому что онъ сидѣлъ въ сѣдлѣ, согнувшись дугою, и такъ перекачивался со стороны на сторону, что малѣйшій толчокъ долженъ былъ сбросить его на землю. Очевидно, лошадь берегла человѣка, а не человѣкъ управлялъ ею. Мнѣ показалось, что эта лошадь походила на ту, на которой утромъ проѣхалъ Смитъ, да и всадникъ очень смахивалъ на него; но было слишкомъ темно, чтобы ясно разсмотрѣть ихъ обоихъ.

Лошадь, какъ бы сознавала безпомощность своего господина и шла шагомъ. Она миновала меня, но, на разстояніи тридцати или сорока сажень, вдругъ выскочили на дорогу изъ-за кустовъ двѣ черныя фигуры. Я прилегъ на землю и, скрытый верескомъ, могъ видѣть все, что онѣ дѣлали, не замѣченный ими.

Одинъ изъ этихъ людей схватилъ лошадь подъ уздцы и остановилъ ее, а другой стащилъ всадника на дорогу и сталъ шарить въ его карманахъ. Все это случилось такъ быстро и неожиданно, что я сначала подумалъ, не вижу ли это во снѣ. Но я протеръ глаза и дѣйствительно на яву, у меня на глазахъ, совершался грабежъ.

Если вы думаете, что это зрѣлище возбудило во мнѣ ужасъ и отвращеніе, то вы ошибаетесь. Въ Верхнемъ Киллеѣ, гдѣ я провелъ всю мою жизнь, понятія о добрѣ и злѣ были очень смутны и мы вообще полагали, что сила всегда права. Слѣдовательно, мнѣ не показалось очень возмутительнымъ, что двое людей вытащили деньги изъ кармановъ третьяго, когорый былъ до того глупъ, что довелъ себя до безпомощнаго положенія. Очнувшись отъ первой минуты изумленія, я даже хотѣлъ подойти къ нимъ и попросить, чтобы мнѣ позволили поѣздить немного верхомъ на лошади прежде, чѣмъ она понадобится ея собственнику, потому что я страстно любилъ верховую ѣзду. Но вдругъ я вспомнилъ о миссъ Гвенліанѣ и о томъ, чему она меня учила. Не разсердится ли она, если я приму какое бы то ни было участіе въ грабежѣ? Конечно, она, по всей вѣроятности, ничего не услышитъ объ этой исторіи, но я чувствовалъ, что мнѣ не слѣдуетъ дѣлать то, что ей не правится, даже и въ томъ случаѣ, если она объ этомъ не узнаетъ. Еслибы она была со мною въ эту минуту, то что бы она мнѣ присовѣтовала? Нашла ли бы она необходимымъ мое вмѣшательство съ цѣлью помѣшать грабителямъ совершить свое дѣло? Нѣтъ, она, конечно, не потребовала бы отъ меня невозможнаго, а невозможно было такому юношѣ, какъ мнѣ, остановить двухъ взрослыхъ людей. Къ тому же, если она меня учила не воровать, то никогда не говорила, что я обязанъ другимъ мѣшать въ совершеніи кражи. Поэтому я рѣшился быть безмолвнымъ зрителемъ происходившей передо мною сцены и еще болѣе притаился.

Они вынули изъ кармана бѣдняка кошелекъ, и потомъ оттолкнули его отъ себя. При этомъ онъ откатился на нѣсколько шаговъ и голова его случайно попала въ канавку съ водой. Холодная влажность немного протрезвила его и онъ открылъ глаза. Потомъ онъ схватился руками за грудь, словно тамъ было скрыто что-то очень драгоцѣнное и промолвилъ глухимъ, полусознательнымъ тономъ, пристально смотря на того изъ грабителей, который былъ ближе къ нему.

-- Оставь меня, разбойникъ, или я тебѣ это припомню. Будешь знать Джона Смита.

Эти слова были очень глупы, такъ какъ врядъ ли Смитъ, протрезвившись совершенно, узналъ бы лицо грабителя; но послѣдній не подумалъ объ этомъ или не хотѣлъ рисковать возможностью своего отождествленія. Какъ бы то ни было, онъ громко поклялся, что Смитъ его никогда не признаетъ и нанесъ ему два или три страшныхъ удара но головѣ толстой палкой, находившейся въ его рукахъ. Я вздрогнулъ; дѣло становилось серьёзное; это не былъ простой грабежъ. По голосу человѣка, нанесшаго эти удары бѣдному Смиту, я узналъ въ немъ Гью Риза. Теперь заговорилъ и его товарищъ; это оказался Томъ Девисъ.

-- Что ты надѣлалъ? воскликнулъ онъ съ испугомъ:-- ты убилъ его. Что намъ теперь дѣлать? Вѣдь ты мнѣ обѣщалъ не трогать его, иначе я не согласился бы на это дѣло.

Гью нагнулся къ бѣдному Смиту, лежавшему неподвижно и приложилъ руку къ сердцу.

-- Я не думаю, что онъ умеръ, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія: -- но если онъ и умеръ, то тѣмъ лучше. Иначе, онъ предалъ бы насъ суду. Во всякомъ случаѣ его деньги у насъ.

-- Ну, если мы достали чего хотѣли, то уйдемъ отсюда поскорѣе, произнесъ Томъ, боязливо озираясь по сторонамъ.

-- Возьми сѣдло и уздечку, жаль ихъ оставить, отвѣчалъ Гью:-- а я посмотрю, нѣтъ ли у него часовъ. Если ужь намъ повезло счастье, то надо всѣмъ воспользоваться.

Пока Томъ отстегивалъ сѣдло и снималъ уздечку, Гью обыскалъ Смита и, взявъ ножикъ, разрѣзалъ его сюртукъ на груди, на томъ самомъ мѣстѣ, за которое онъ хватался. Изъ отверстія онъ вытащилъ что-то показавшееся мнѣ книжкой, ящичкомъ или конвертомъ. Я тогда вспомнилъ, что Смитъ говорилъ вечеромъ въ тавернѣ о какомъ-то сокровищѣ, которое онъ везъ женѣ. Я такъ же припомнилъ, что въ Бѣломъ Лебедѣ былъ въ то время Гью Ризъ и догадался, что вещь, взятая имъ теперь, была именно этимъ сокровищемъ. Гью быстро обернулся, чтобы посмотрѣть, слѣдитъ ли за нимъ Томъ. Но послѣдній стоялъ но другую сторону лошади и былъ занятъ отстегиваніемъ сѣдла, а потому Гью поспѣшно спряталъ таинственную вещь въ карманъ и громко сказалъ, что ничего не нашелъ, причемъ еще грубо обругалъ Смита за неимѣніе при себѣ часовъ. Лошадь взять было не безопасно и ее пустили на волю. Потомъ грабители бросили послѣдній взглядъ на свою жертву.

-- Я увѣренъ, что онъ убитъ, сказалъ Томъ съ безпокойствомъ: -- насъ могутъ найти и, конечно, повѣсятъ. И, однако, я не дотронулся до него пальцемъ. Не только я, но и ты можешь въ этомъ присягнуть.

-- А если я не захочу присягать, отвѣчалъ съ грубымъ смѣхомъ Гью:-- что тогда будетъ съ тобою? Почему тебѣ скорѣе повѣрятъ, чѣмъ мнѣ, если я подъ присягой покажу, что ты убилъ Смита, а я тебя еще удерживалъ? Но полно, не будь дуракомъ, не пугайся по пусту. Мы спрячемъ сѣдло и уздечку до времени, когда объ этой исторіи забудется и никто не вздумаетъ насъ подозрѣвать. Зачѣмъ насъ подозрѣвать болѣе, чѣмъ другихъ, если на насъ не найдется вещей Смита?

-- Но, мы кажется, говорили о своемъ намѣреніи сегодня утромъ при Эвансѣ Вильямсѣ? воскликнулъ Томъ.

-- Да, ты правъ, я объ этомъ забылъ, отвѣчалъ Гью:-- но ему не сдобровать, если онъ посмѣетъ сказать хоть словечко. Впрочемъ, не вѣроятно, чтобы его сталъ кто-нибудь разспрашивать о Смитѣ, а самому ему не придетъ и въ голову болтать объ этомъ. Наконецъ, онъ, вѣроятно, ничего и не разслышалъ изъ нашего разговора; онъ вѣчно бредитъ о дочери сквайра. Ну, пойдемъ, пора уйти отсюда.

И они удалились, пройдя мимо меня такъ близко, что я боялся, какъ бы они меня не замѣтили. Дѣло въ томъ, что я боялся Смита съ самаго дѣтства, а то, что я сейчасъ видѣлъ, только усиливало во мнѣ этотъ страхъ. Поэтому, я затаилъ дыханіе и только тогда вышелъ изъ засады, когда они исчезли въ темнотѣ.

Что мнѣ было дѣлать? Былъ ли Смитъ мертвъ или нѣтъ? Я боялся подойти къ нему. Если онъ дѣйствительно убитъ, то лучше мнѣ этого не знать, потому что страшно было оставаться съ мертвецомъ на большой дорогѣ, да еще и ночью. Я хотѣлъ было даже догнать Гью и Тома, такъ какъ общество живыхъ людей, все равно какихъ, казалось мнѣ предпочтительнѣе. Но меня остановила мысль, что, съ одной стороны, можетъ быть онъ и живъ, а съ другой -- Гью, увидавъ меня и подозрѣвая, что я все знаю, поступилъ бы со мною такъ же, какъ съ бѣднымъ Смитомъ. И я отказался отъ этого намѣренія.

Я снова посмотрѣлъ на неподвижное тѣло Смита, освѣщенное только-что взошедшей луной. Лицо его было страшно блѣдно и только волоса его слегка колыхались отъ вѣтра. Изъ подъ головы и черезъ дорогу шла какая-то черная полоса. Это, вѣроятно, была кровь и я пересталъ сомнѣваться въ смерти несчастнаго.

Я никогда еще не видывалъ мертвеца и на меня напалъ невообразимый страхъ. Какъ ужасно было, что живое, дышащее, разумное существо превращалось въ прахъ земной, не теряя своей человѣческой формы. И эта роковая перемѣна произошла съ нимъ на моихъ глазахъ, и я ничего не замѣтилъ! Нѣчто находилось въ этомъ человѣкѣ и заставляло его жить, и это нѣчто могло выйти изъ него незамѣтно! Во всякомъ случаѣ, оно должно было, теперь гдѣ-нибудь находиться не очень далеко, потому что, вѣроятно, ему хотѣлось видѣть, что станется съ тѣломъ, въ которомъ оно обитало. Но гдѣ оно? Быть можетъ, оно имѣло страшную форму и было близко отъ меня... При одной мысли объ этомъ, я дрожалъ какъ въ лихорадкѣ. Я не смѣлъ оборачиваться, не смѣлъ глядѣть по сторонамъ. Мнѣ было страшно увидѣть это невѣдомое нѣчто. Я не смѣлъ тронуться съ мѣста и боялся оставаться на мѣстѣ. Глаза же мои все это время не отрывались ни на секунду отъ черной лужи, которая, все увеличиваясь, текла изъ подъ головы убитаго. Все остальное было неподвижно и я тоже замеръ. Страхъ меня сковалъ такъ же, какъ смерть сковывала бѣднаго Смита, и мы оба находились неподвижно другъ противъ друга, онъ лежа, я стоя.

Наконецъ, едва слышный стонъ вырвался изъ груди страшной жертвы, и въ ту же минуту она перестала быть для меня страшной. Если онъ стоналъ, значитъ онъ былъ еще человѣкомъ и невѣдомое нѣчто, такъ напугавшее меня, находилось въ немъ. Я собрался съ силами и подошелъ къ нему. Я поднялъ ему голову съ земли и его вѣки приподнялись. Но глаза его безсознательно взглянули на небо и снова закрылись. Я не зналъ что дѣлать.

Я не хотѣлъ ни идти за помощью, ни дожидаться прихода кого-нибудь, такъ какъ боялся, что меня заподозрятъ въ убійствѣ и мнѣ придется въ самозащиту показать на Тома Девиса и Гью Риза, чего я никакъ не желалъ. Выдать сосѣдей считалось въ Верхнемъ Киллеѣ вполнѣ безнравственнымъ дѣломъ; къ тому же, я любилъ Тома и боялся мести Гью. Однако, мнѣ претила мысль уйти, оставивъ бѣднаго Смита одного, хотя я, оставаясь, и не могъ принести ему никакой пользы. Однимъ словомъ, я не видѣлъ исхода изъ своего затруднительнаго положенія, какъ вдругъ услыхалъ шумъ колесъ. По всей вѣроятности, это возвращались изъ Сванси поселяне, которые могли подобрать Смита и оказать ему помощь. Я снова спрятался въ верескъ, окаймлявшій дорогу и сталъ смотрѣть, что произойдетъ.

Проѣзжая мимо Смита, телега остановилась, двое людей вышли изъ нея, подняли несчастнаго, положили его въ телегу и поѣхали по направленію въ Гауэръ. Послѣ этого мнѣ, нечего было вмѣшиваться въ это страшное дѣло и я бросился искать нашего осла, боясь, чтобы мои родители не стали безпокоиться обо мнѣ.

Я вскорѣ нашелъ осла; онъ смиренно пасся на полянѣ, вмѣстѣ съ однимъ изъ своихъ друзей, и я отвелъ его поспѣшно домой. Отецъ спросилъ меня, отчего я такъ долго пропадалъ и я объяснилъ, что оселъ очень далеко зашелъ и мнѣ пришлось его искать по всему Фервуду. Отецъ былъ совершенно заспанный и повѣрилъ мнѣ на слово, замѣтивъ, что надо будетъ спутать ноги ослу, если онъ такъ далеко заходитъ.

Я былъ очень радъ, что отецъ былъ заспанный, а то, онъ непремѣнно замѣтилъ бы, по моему волненію и блѣдному лицу, что случилось нѣчто необыкновенное. Во всю ночь я почти не смыкалъ глазъ и все думалъ о видѣнномъ мною страшномъ зрѣлищѣ. Глухой ударъ палки о черепъ Смита раздавался въ моихъ ушахъ; его блѣдное лицо и лужа крови носились передъ моими глазами. Тысячи мыслей тѣснились въ моей головѣ. Я спрашивалъ себя, поймаютъ ли грабителей, что они сдѣлаютъ съ сѣдломъ и уздечкой, что заключалось въ таинственномъ пакетѣ, взятомъ Гью, и что купитъ Томъ на деньги, которыя достанутся на его долю. Я надѣялся, что Марта не возьметъ отъ него подарковъ, которые были бы обагрены кровью Смита; однако, я не могъ предупредить ее объ этомъ. Потомъ я вспоминалъ о миссъ Гвенліанѣ, сомнѣвался, поступилъ ли я въ эту ночь такъ, какъ она бы хотѣла, чтобы я поступилъ. Она мнѣ лично запрещала убивать или грабить, но не научила, какъ поступить, когда при мнѣ грабили и убивали человѣка, и я не имѣлъ физической возможности этому помѣшать. Во всякомъ случаѣ, я намѣренно ничего не сдѣлалъ противъ ея желаній, и это было большимъ для меня утѣшеніемъ.