II

В пятнадцати верстах от Москвы живописно раскинулась большая усадьба Горенки, принадлежавшая князю Алексею Григорьевичу Долгорукову.

Княжеские палаты были удобны и поместительны. Каменная лестница и дверь с железными затворами вели в большие сени, в которых находилось несколько стеклянных фонарей. В приемных покоях стояли лавки и стулья, обитые цветными сукнами и кожею; тут же находились и столы, липовые и дубовые, резные, круглые и четырехугольные; некоторые были обиты кожей, а некоторые покрыты цветными скатертями. На стенах, покрытых обоями вишневой камки или камчатными зеленями, местами были прибиты ковры; в каждой горнице находились образа в дорогих окладах; в парадной горнице висел портрет Петра I, писанный на полотне, в золоченой раме; в той же горнице находились большие стенные часы и орган; на дверях и на окнах -- суконные красные драпировки.

Более тщательно была убрана горница, предназначавшаяся для приезда государя Петра II; здесь меблировку составляли большие кресла, обитые вишневым бархатом и отделанные золотыми и серебряными галунами; резные столы и стулья, дубовый резной шкаф, круглый поставец, роскошная резная кровать, с позолоченным верхом, с зеленою тафтяною завесью, пуховая перина и такие же подушки с камчатным одеялом; на стенах, обитых китайскими обоями, висело разного рода оружие: пищали, ружья, винтовки, пистолеты, алебарды на дверях, пики и проч.; на столах красовались разные вещи -- "китайский черный шкатул", кругленькие черепаховые, оправленные серебром коробочки с благовонными свечами, дубовая "холмогорская скрыня" с выдвижными ящиками, китайский умывальный ларчик с шуйским мылом и много других безделушек.

Налево от княжеского дома были расположены избы для дворовой прислуги, далее шла березовая роща с псарным двором. Конюшни были переполнены породистыми лошадьми, а в каретных сараях находились всевозможные экипажи.

Подвалы и погреба в Горенках были переполнены разными заморскими винами, русскими настойками, различными медами и квасами, а также и всевозможной провизией.

Широко, тепло и сыто жилось в этой подмосковной усадьбе Долгорукова. Однако сам он и его сын Иван безотлучно находились при юном государе, а в Горенках находилась княгиня Прасковья Юрьевна с дочерьми Екатериной и Еленой. Князь Алексей, ослепленный честолюбием, руководимый только счастливою звездой, которая поставила его, с падением Меншикова, вдруг так близко к государю, думал только о том, как бы не пропустить времени, пока светит еще звезда. Не зная предела своему честолюбию, он, подобно Меншикову, возымел непременное желание выдать свою дочь Екатерину за императора-отрока, забыв об участи несчастного Меншикова и его дочери Марии.

Однажды в теплый майский вечер князь Алексей Григорьевич неожиданно прибыл в Горенки, чем немало удивил свою жену и дочерей.

-- Мы никак не ждали тебя, князь Алексей, нынче, а ты -- на! нежданно-негаданно к нам пожаловал, -- встретила его княгиня.

-- Так-то лучше, -- здороваясь с женою, ответил Алексей Григорьевич.

-- Ты погостишь у нас?

-- Ишь, что сказала! Да разве можно? Разве ты не знаешь наших дел, Прасковья Юрьевна? Теперь к нам государь благоволит, а не торчи я постоянно во дворце, при государе, было бы совсем другое: тут бы мое место занял другой. Разумеешь ли, княгинюшка?

-- Плохо я, Алексей Григорьевич, разумею ваши придворные тонкости.

-- А знаешь ли, княгинюшка, какое слово я тебе молвлю? Только ты поди, притвори поплотнее двери, чтобы кто-либо не подслушал.

-- Ну, притворила... сказывай.

-- За дверями нет никого? Людишки не тррчат?

-- Зачем им тут быть? В передней им место... Никого у дверей нет, говори, князь, не томи.

-- Ладно, я сам еще посмотрю! -- сказал князь и лишь после того, как убедился, что их никто не подслушивает, тихо спросил у жены: -- Хотелось бы тебе быть государевой тещей?

-- Да ты, князь, что это? В своем уме? -- почти выкрикнула княгиня. -- Да что ты задумал, что задумал?

-- Что задумал, то и будет. Только ты мне не мешай!.. Князь Василий Лукич и другие наши родичи все согласились помогать мне. Только никак не могу уломать Ивана... Вот Господь Бог наделил меня сынком-то!..

-- Алексей Григорьич, что ты говоришь только? Ведь об этом и подумать страшно. Неужели участь Меншикова не останавливает тебя от несбыточных желаний?

-- Что Меншиков? Он хоть и хитер был, но, начав свое дело хорошо, окончить-то его не сумел.

-- А ты сумеешь, сумеешь?

-- Да, сумею и государя женю на нашей дочери. А ты, Прасковья Юрьевна, и не думай препятствовать этому!.. Да, я знаю, ты -- женщина умная, рассудительная, против меня ты не пойдешь.

-- Как я пойду против тебя? Ты, князь, сильнее меня. Но хорошего в твоем деле я ничего не вижу ни для тебя, ни для всех нас! Боюсь я, что и нас постигнет такая же участь, какая постигла Меншиковых, а может быть, и того хуже, -- с глубоким вздохом проговорила Прасковья Юрьевна.

-- Типун тебе на язык, глупая баба! -- с сердцем воскликнул князь. -- Я не рад, что и заговорил с тобою про это дело.

-- И не надо, не говори... Делай как знаешь, мешать тебе я не буду, а за детей молиться стану, чтобы их Бог избавил от несчастья.

-- Вот и давно бы так! Завтра Иван хотел приехать. Ты ведь знаешь, он за Наталью Шереметеву сватался. Вчера был в доме у невесты и получил ее согласие.

-- Вот этому я порадуюсь. Графиня Наталья Борисовна -- примерная девица, тихая, скромная. Рада я за Иванушку, вот как рада. Счастлив он будет с графиней Натальей. Она сумеет остановить его от кутежей и попоек.

-- Дурак твой Иван, большой дурак! Ему в руки само счастье плывет, только бери, не ленись. Государь так к нему привязался, что не расстается с ним. Захоти только Иван, так первейшим человеком в государстве стал бы. Ведь государь его во всем слушает, как Иван скажет, так тому и быть. Он всех министров мог бы в руки забрать.

-- У Иванушки хорошая душа, добрая, он не честолюбив, -- перебивая мужа, проговорила княгиня.

-- Весь в тебя: такой же мямля, бессребреник, и немало труда стоит мне влиять на него там, чтобы он перед государем в нашу руку работал, чести и могуществу нашего рода способствовал. И ведь бьюсь я, бьюсь, а толка пока от этого немного. Ну да оставим говорить про это!.. Авось я все-таки переломлю Ивана. Ступай, пошли ко мне Катю: мне надо с нею побеседовать.

-- Сейчас пошлю.

Княгиня Прасковья Юрьевна вышла, и спустя немного в горницу к отцу впорхнула Катя.

Она была очень красива и стройна и получила довольно хорошее по тому времени образование; она очень долго жила в Варшаве у своего дяди князя Григория Федоровича Долгорукова и научилась там светскому обращению.

Едва она вошла в комнату отца, тот обратился к ней:

-- Здравствуй, Катюша. Садись, будем говорить. Тебе известно, что к нам в Горенки на днях приезжает дорогой гость? Знаешь ли, кто?

-- Не знаю, папа, хотя по тем приготовлениям, которые происходят во всей усадьбе, могу думать, что гость будет важный, -- несколько подумав, ответила княжна.

-- Государь к нам приедет, -- самодовольно улыбаясь, проговорил Долгоруков.

-- Как! Неужели? -- с удивлением воскликнула княжна.

-- Да, да. Его императорское величество дал слово быть у нас в усадьбе.

-- Это для нас -- большая честь, -- как-то холодно проговорила княжна Екатерина.

-- Я думаю! А вот послушай, что я стану говорить. Скажи, ты счастья себе желаешь?

-- Кто же не желает, папа?

-- От тебя теперь зависит получить большое-большое счастье!

-- Что же для этого надо мне сделать?

-- Постарайся понравиться государю. Понравишься ему, он на тебе женится, и ты станешь императрицею... Поняла ли?

-- Конечно, поняла! Но, папа, не вышло бы с нами то, что случилось с Меншиковыми!

-- Не бойся, Катя, я поведу дело совсем по-другому. Ты только постарайся понравиться государю.

-- Понравиться... А если я не понравлюсь?

-- Уж если государь хотел жениться на Марье Меншиковой, то тебе-то и сомневаться незачем: ведь ты много красивее и милее ее.

-- Но ведь я старше государя.

-- Это ничего не значит! Да разве у тебя нет желания быть императрицей?

-- Откровенно скажу, нет.

-- Да ты с ума сошла?! -- с неудовольствием проговорил князь. -- Ведь это такое великое счастье! Подумай сама только!.. Ведь ты станешь повелительницей величайшей в мире страны!.. А богатство, а власть, а могущество!.. Ведь все станут преклоняться перед тобой, и если повести дело с умом, то и себя, и всех нас прославить можешь! Это ли не счастье?! Да ведь не понимать этого -- значит быть круглой дурой!.. Я даже представить себе не могу, как всего этого не понимать возможно!..

-- Разубеждать вас я не буду, так как все равно вы не послушаете меня. Противиться тоже я не буду, потому что вы все же поставите на своем, но скажу вам, что в этом неравном браке я вижу не счастье, а большое, большое несчастье...

-- И ты про несчастье заговорила? Да что вы с матерью, сговорились, что ли, пугать меня каким-то несчастьем? Где оно? Откуда вы видите его?

-- Ах, папа, папа, вы заблуждаетесь!

-- Благодарю покорно! Уж ты учить меня вздумала? Живучи в Польше у дяди, ты, видно, научилась там польским манерам? Но -- нет! -- твои наставления я слушать не хочу! -- закричал на дочь рассерженный князь.

-- Я не понимаю, папа, на что вы гневаетесь? Ведь я сказала вам, что из вашего повиновения и воли не выйду. Вы желаете, чтобы я старалась понравиться государю-мальчику, приняла меры к тому, чтобы увлечь его, и я буду стараться, но что из этого выйдет, я не знаю, только думаю -- мало хорошего...

-- Ну, это мы увидим, увидим! А теперь ступай. Только прошу не забыть моих слов и готовиться к приезду государя! -- уже совершенно раздражившись, закончил князь Алексей Григорьевич.

В ответ на слова отца княжна Екатерина лишь тяжело вздохнула и поспешно вышла.

"Что это значит? Я думал, Катя запрыгает от радости, а она чуть не плачет. Неужели ее не прельщает быть женою императора? Уж не любит ли она кого? Надо постараться разведать!" -- провожая взглядом дочь, подумал князь.