В поздний майский вечер в огромном саду, примыкавшем к палатам князя Меншикова, слышен был сдержанный разговор двух влюбленных. Это были князь Федор Долгоруков и старшая дочь Меншикова, красавица княжна Мария.
Как в палатах всесильного временщика, так и на его дворе царила ничем не нарушимая тишина. Меншиков имел обыкновение рано ложиться и так же рано, чуть не с петухами, вставал; притом, когда он ложился в постель, в его огромном доме все как бы вымирало, застывало. Многочисленные слуги князя ходили на цыпочках, говорили шепотом, опасаясь, как бы не потревожить княжеского сна.
Княжна Мария, воспользовавшись удобным временем, вышла в сад. Время было условленно; там дожидался княжну красавец-офицер Федор Долгоруков.
-- Наконец-то вы пришли, княжна! А я давно дожидаюсь вас, -- радостно воскликнул он, -- больше часа...
-- Бедный, я заставила вас ждать.
-- О, княжна, это ничего не значит в сравнении с тем, что я слышал относительно вас. Ведь говорят... не нынче-завтра вас объявят невестою цесаревича!
-- Вам этого не хотелось бы, да?
-- Что за вопросы, княжна? Вам хорошо известно мое сердечное отношение к вам! Чтобы назвать вас милой женой, я... я ни перед чем не остановлюсь... я готов на смерть идти, готов муку вытерпеть.
-- Этого совсем не надо, милый князь, -- с улыбкою проговорила княжна Мария.
-- Вам смешно, княжна, а мне горько, очень горько. Ведь вас отнимают у меня! -- печально проговорил Долгоруков.
-- Отнимают, но не отняли.
-- И отнимут.
-- За кого же вы, князь, принимаете меня? Я -- не ребенок... у меня есть своя воля. Положим, быть царицей очень заманчиво, но я не в отца, не тщеславна. И советую вам успокоиться. Царицей я никогда не буду, никогда. Все затеи моего отца кончатся ничем, поверьте мне.
-- О, если бы так было!..
-- Так и будет! Ждите, князь, судьба улыбнется нам.
-- Дорогая, милая княжна, вы дарите меня таким счастьем! -- И молодой князь стал с жаром целовать руки у красавицы Марии.
-- И это счастье, может быть, близко... Да, да!.. я знаю, что все затеи отца должны скоро разрушиться: царевич на мне не женится, я уверена в этом, и тогда, князь Федор, вы станете просить у моего отца согласия на брак со мною.
-- Увы, этого согласия я не получу. Князь Александр Данилович не благоволит ко мне и едва ли решится назвать меня своим зятем, -- с глубоким вздохом проговорил Федор Долгоруков.
-- Мой отец нерасположен к вам, это правда, но я сумею поставить на своем: отец любит меня и редко в чем отказывает мне.
Долгоруков и княжна Мария сильно увлеклись своим разговором и не заметили, что за ними давно следила пара чьих-то глаз.
-- О, если бы ваши слова сбылись, милая княжна! -- пылко воскликнул Долгоруков.
-- Они и сбудутся, только надо терпение. Ведь я не нравлюсь цесаревичу, он избегает меня, но я об этом нисколько не сожалею.
-- Милая, дорогая княжна! -- И Долгоруков стал с жаром целовать руки Марии.
В это время в кустах кто-то зашевелился, и влюбленные быстро оглянулись.
Перед ними стоял сам князь Меншиков, с лицом, искаженным злобою; его высокая, сутуловатая фигура была несколько согнута, одной рукой он опирался на трость, а в другой держал пистолет.
-- Князь! -- невольно вырвалось у Федора Долгорукова.
-- Да, князь... Что, господин поручик, не ждал не гадал? Не в меру же смел ты и дерзок! -- задыхаясь от гнева, проговорил Меншиков.
-- Я... я в вашей власти, князь, вы вольны делать со мною, что хотите.
-- Да, да, я волен убить тебя, но я этого не сделаю, не потому, что жалею тебя, твою молодость, а потому, что не хочу огласки.
-- Батюшка, -- прерывая отца, проговорила княжна Мария.
-- Молчать! -- загремел на дочь Меншиков. -- Ступай к себе: разговор с тобою у нас будет после.
-- Хорошо, но, прежде чем уйти отсюда, я должна сказать вам, что люблю князя Федора, -- оправившись от испуга и неожиданности, смело проговорила девушка.
-- Что же, любить его ты вольна, но только женою никогда не будешь... А теперь ступай к себе в горницу и ложись спать... завтра я с тобой поговорю.
-- Надеюсь, батюшка, вы ничего дурного не сделаете князю?
-- Если ты не уйдешь, то я позову людей и прикажу вытащить тебя из сада.
Эта угроза подействовала на княжну Марию.
-- До свидания, князь! Я не говорю вам "прощайте", так как, надеюсь, мы скоро увидимся. Знайте, любовь к вам сойдет только со мной в могилу. -- И, сказав это, княжна не спеша пошла из сада.
-- Ну, ваша светлость, скажите, что вы намерены делать со мной? -- спокойно спросил Федор Долгоруков у Меншикова.
-- Ты это, князек, сейчас узнаешь; только скажи прежде, как ты попал ко мне в сад? Через забор, что ли?
-- За кого вы меня принимаете? Я -- не вор, чтобы через забор лазить.
-- Нет, ты -- вор, вор...
-- Князь! -- бешено крикнул молодой Долгоруков, меняясь в лице и быстро выхватив из ножен саблю.
-- В ножны саблю, мальчишка! Ты забыл, что я -- фельдмаршал российских войск! Забыл, что мне ничего не стоит стереть тебя с лица земли... Сейчас в ножны саблю! -- крикнул Меншиков.
-- Убейте меня, князь, если вам нужна моя жизнь, но не оскорбляйте постыдным прозвищем, -- тихо промолвил Долгоруков, вкладывая свою саблю в ножны.
-- А я повторяю, ты -- вор девичьей чести.
-- Ошибаетесь, князь! Я люблю княжну Марию, люблю сильнее жизни, но на ее честь не посягал.
-- Довольно! Слушай мое решение: если ты хочешь целым быть, то чтобы завтра же тебя не было в Питере. Не то не миновать тебе Сибири!
-- Куда я должен ехать?
-- Куда хочешь, только подальше от Питера... Я пошлю тебя на Кавказ.
"Уехать на Кавказ? Расстаться с милой княжной? Нет, я не могу, не могу", -- подумал Долгоруков и не совсем твердым голосом проговорил:
-- На Кавказ я не поеду, ваша светлость!
-- На Кавказ не поедешь, так в Сибирь прогуляешься... Выбирай, что ближе и что для тебя лучше! Только жалея твоего отца, князя Василия Лукича, я на Кавказ тебя отправляю... Помни это!..
-- Дайте мне хоть три дня срока! Я должен собраться.
-- Ни одного дня!.. Завтра ты выедешь на Кавказ... Я к командующему на Кавказе генералу Митюшину приготовлю письмо, ты свезешь его и там останешься... Слышишь? А теперь ступай!
Молодой князь направился было из сада.
-- Постой, я сам провожу тебя, -- проговорил Меншиков и пошел из сада рядом с Долгоруковым.
Они вышли на двор и подошли к калитке; последняя была несколько приотворена. Меншиков, проводив незваного гостя, подошел к сторожке и постучал в оконце.
Сторож Никита, дрожа всем телом, шатаясь, вышел из сторожки и упал на колени перед своим господином.
-- Сколько, лукавый раб, взял ты с Долгорукова денег за то, что впускал его на двор в неурочное время? -- грозно спросил Меншиков у сторожа.
-- Князь пожаловал мне целковый, -- всхлипывая, ответил тот.
-- Подлый холоп, за целковый ты продал своего господина! Эй, дворецкого ко мне!
-- Я здесь, ваша светлость, -- раболепно изгибаясь, ответил толстый, круглый, с лунообразным лицом дворецкий Никанор Саввич.
-- Сторожа со всей семьей на поселенье! Чтобы завтра же его не было на моем дворе!
-- Будет исполнено, ваша светлость!
-- Продажному холопу нет пощады! -- И, сердито проговорив эти слова, Меншиков направился к своему дворцу.
Дворецкий на почтительном расстоянии следовал за ним.
-- Горничную девку Аришку одеть в посконный сарафан, выстричь косу и отправить на мою сибирскую вотчину, в скотницы... Понял? -- в самых дверях дворца обратился Меншиков к своему дворецкому.
-- Будет исполнено, ваша светлость!
Это распоряжение князя относительно Арины было вызвано тем обстоятельством, что на нее дворецкий указал, как на пособницу свиданий княжны с Долгоруковым. Никанор Саввич еще накануне выследил, что Арина передала какую-то записку сторожу; это показалось ему подозрительным; он проследил на следующий день за нею и сторожем и, убедившись, что княжна действительно находится на свидании с Долгоруковым, поспешил разбудить князя Меншикова. Тот спустился в сад, удостоверился в справедливости доноса дворецкого и круто распорядился как с обоими влюбленными, так и с горничной Аришей и со сторожем. Он с таким же удовольствием предпринял бы крайне крутые меры против возлюбленного своей дочери, но здесь пришлось ему несколько сократиться -- ведь это был не смерд какой-либо, а представитель богатого и властного в то время рода князей Долгоруковых.
Князь Федор Долгоруков был сыном известного в то время вельможи Василия Лукича. Получив хорошее образование, он по воле императора Петра Великого был для усовершенствования в науках в числе других молодых дворян отправлен "в неметчину". Пробыв долгое время заграницей, он вернулся в Россию развитым, образованным молодым человеком. В то время уже царствовала супруга великого Петра, Екатерина Алексеевна. Князь Василий Лукич советовал сыну Федору служить при дворе, но не лежало у того сердце к придворной службе; он выбрал военное поприще и скоро дослужился до офицерского чина.
Как-то на придворном балу князь Федор увидел дочерей Меншикова и полюбил старшую, Марию. Он стал часто бывать со своим отцом и один у Меншикова. Княгиня Дарья Михайловна ласково встречала блестящего молодого гвардейца, ее дочери тоже. Особенно же Федор Долгоруков произвел впечатление на старшую, княжну Марию, и вскоре они оба полюбили друг друга, но про свою любовь никому не говорили.
Только одна княгиня Меншикова догадывалась и радовалась счастью своей дочери, так как князь Федор Долгоруков был женихом завидным: ведь богатый, древний и знатный род Долгоруковых был известен всем.
Князь Федор думал было уже посвататься за княжну Марию, как вдруг отношения между Меншиковым и его отцом изменились и стали натянутыми, так как князь Василий Лукич чем-то не угодил всесильному Меншикову. Волей-неволей молодому князю Долгорукову пришлось отложить до времени сватовство.
А тут пошел слух, что Меншиков задумал выдать свою дочь Марию замуж за цесаревича Петра Алексеевича и что на это последовало согласие самой государыни.
Тяжело отозвалось это известие на влюбленном князе Федоре. Он хотел проверить этот слух, но для этого ему необходимо было увидеть княжну Марию.
Однако прямо идти в дом к Меншиковым теперь Долгоруков не мог -- его, пожалуй, и не приняли бы. Но видеть свою возлюбленную, говорить с нею надо было во что бы то ни стало. И вот он, подкупив дворового сторожа Меншикова Никиту и горничную Аришу, добился свидания со своей возлюбленной в саду поздним вечером.
Увы! Возлюбленные были накрыты самим князем Меншиковым, и молодому князю Федору волей-неволей пришлось проститься с Петербургом и ехать на Кавказ, так как он хорошо знал, что ожидает ослушников воли Меншикова.
Мрачным, с тяжелым чувством вернулся молодой человек со свидания в дом своего отца; несмотря на поздний час, он встретил там несколько гостей, своих родичей. В кабинете Василия Лукича собрались почти все Долгоруковы, а в числе их и князь Василий Владимирович Долгоруков, умнейший человек, честный, правдивый; несмотря на эти редкие качества, он долгое время находился в опале, которую, по наговору злых людей, без всякой его вины, наложил на него император Петр I. Когда великий царь-преобразователь скончался, Василий Лукич попал в милость к императрице Екатерине Алексеевне, стал пользоваться расположением всесильного временщика Меншикова и тотчас же стал ходатайствовать за своего родича -- опального князя Василия Владимировича. Это ему удалось; с Василия Владимировича была снята опала, часть отписанных в казну имений была возвращена ему, и ему было дозволено жить в Петербурге.
Все Долгоруковы любили и уважали своего умного и правдивого родича и во многих случаях спрашивали его совета.
И теперь Федор Долгоруков очень обрадовался, увидев в числе гостей князя Василия Владимировича, и решил посоветоваться с ним. Выбрав удобный момент, он обратился к старику:
-- Голубчик дядя, пойдемте ко мне в комнату: мне надо многое вам рассказать.
-- Пойдем, Федор, мы тут лишние.
-- Что вы говорите, братец, Василий Владимирович? Вы не лишний; мы всегда рады слушать вас, -- с легким упреком промолвил князь Василий Лукич, отрываясь от беседы со своими родственниками, посвященной жгучему для них вопросу о влиянии при императорском дворе, -- ведь императрица Екатерина I была при смерти, на престол должен был вступить отрок Петр II, воспитателем которого состоял один из Долгоруковых, князь Алексей Григорьевич, а ближайшим его другом был сын последнего, князь Иван Алексеевич.
Однако старик в ответ на это произнес:
-- И, полно!.. Что от меня, человека пришлого, чужого здесь у вас, в Питере, толка для вас?, -- а затем обратился к племяннику: -- Ну, Федя, веди меня к себе...
Князь Федор, усадив Василия Владимировича в своей комнате в мягкое, удобное кресло, рассказал все подробно про свою любовь к дочери полновластного Меншикова, а также не умолчал и о том, как Меншиков застал его в саду с Марией и что потом произошло.
Со вниманием выслушал Василий Владимирович рассказ своего влюбленного племянника и затем сказал:
-- Плохо дело, Федя, плохо!.. Тебе надо скорее убираться из Питера, а то тебя самого как раз уберут в крепость, а не то и в Сибирь... Меншиков зол, мстителен и не любит, чтобы кто-либо стоял ему поперек дороги. Сшибет, раздавит! Теперь его время, его власть, хоть и не надолго.
-- Дядя, вы говорите "не надолго"? Разве Меншикову что угрожает?..
-- Его погибель неизбежна... И знаешь, что погубит Меншикова? Его собственное честолюбие, его ненасытная гордыня. На все свой предел положен, а Меншиков далеко перешагнул через этот предел. Он высоко поднялся, и поэтому его падение будет великое. Однако не за Меншикова мне больно, Федя, а за твоего отца и за других наших родичей: ведь они не сознавая идут по ложному пути... Слава, почести, блеск -- вот что прельщает их, и ради этого они оставили истинный путь! Они стремятся достигнуть вершины власти, но, боюсь, как бы не сорваться им с этой вершины.
-- Так вы, дядя, советуете мне уезжать? -- спросил Федор Долгоруков.
-- Да, и чем скорее, тем лучше!
-- Но ведь я люблю, горячо люблю княжну Марию, и она меня тоже любит.
-- Оставь скорее эту любовь, Федор, иначе она погубит тебя. Ведь ты знаешь, дочь Меншикова не нынче-завтра будет объявлена невестой царевича Петра. Чего же ты еще ждешь? Уезжай, пока есть время; не думай сопротивляться Меншикову; помни: он пока еще властелин -- могущественный, всесильный, и бороться с ним -- безумие.
-- Милый, добрый дядя, как мне ни больно и ни тяжело, я последую вашему совету. Я уеду, сегодня же уеду.
-- Да, да, торопись.
Молодой князь Федор Долгоруков в тот же день уехал на Кавказ. Он принужден был сделать это, иначе ему не миновать бы большой беды.
А спустя несколько дней после этого старшая дочь Меншикова, этого "баловня судьбы", была объявлена нареченною невестой наследника русского престола Петра Алексеевича, двенадцатилетнего отрока.
Весть о том, что дочь Меншикова не нынче-завтра будет царицею русской земли, повергла в ужас врагов и недоброжелателей Меншикова, которых у него было большое изобилие. Против него составился заговор, в который вошли Толстой, Бутурлин, граф Девиер, Скорняков-Писарев, Александр Львович Нарышкин, князь Иван Алексеевич Долгоруков (любимец царевича Петра), генерал Андрей Ушаков и другие; к ним примкнул и герцог Голштинский.
Целью заговора было во что бы то ни стало помешать браку великого князя с дочерью Меншикова. Заговорщики думали, под предлогом воспитания, спровадить великого князя за границу, а тем временем склонить императрицу Екатерину назначить наследницей престола цесаревну Елизавету. Однако заговор был открыт, и заговорщиков постигло строгое наказание. Девиера, после пытки выдавшего соучастников, и Толстого лишили дворянства и имений и затем сослали: первого -- в Сибирь, второго -- в Соловки; Скорнякова-Писарева, лишив чинов, дворянства и имущества и наказав кнутом, отправили также в ссылку; Нарышкина и Бутурлина, лишив чинов, послали на безвыездное житье в деревню; Долгорукова и Ушакова, как менее виновных, понизили чинами и определили в полевые полки.
Голштинскому герцогу волей-неволей пришлось сойтись с Меншиковым, который в то время был почти полноправным правителем государства, потому что императрица Екатерина находилась при последнем дыхании, а верховный совет, состоявший из вельмож государства, делал все, чего хотел Меншиков.