1. ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ Н. А. ПРОТАСОВА
Февраль 1 853. Нижний Новгород
Милостивейший государь!
Проходя курс наук в высшем отделении Нижегородской духовной семинарии, имею желание для продолжения своего образования поступить в настоящем 1853 г. в С.-Петербургскую духовную академию. Имея на то согласие родителя моего и дозволение семинарского начальства, осмеливаюсь всепокорнейше просить Вас, сиятельнейший граф, не благоугодно ли будет Вам сделать распоряжение о вызове меня к положенному сроку для испытанпя. При этом честь имею присовокупить, что отправиться из Нижнего Новгорода в СПбург я могу на свой собственный счет.
Ученик высшего отделения Нижегородской духовной семинарии
Николай Добролюбов,
Февр. дня 1853 г.
Его сиятельству,
господину обер-прокурору святейшего правительствующего синода, генералу-адъютанту графу Ник. Ал. Протасову
2. ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ ДИРЕКТОРА ГЛАВНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА И. И. ДАВЫДОВА
14 августа 1853. Петербург
Его превосходительству,
господину директору Главного педагогического института
Ивану Ивановичу Давыдову
ученика высшего отделения
Нижегородской духовной семинарии
Николая Добролюбова
ПОКОРНЕЙШЕЕ ПРОШЕНИЕ
Желая продолжать свое образование в Главном педагогическом институте, покорнейше прошу допустить меня к приемному испытанию.
Документы мои: метрическое свидетельство и аттестат будут представлены в непродолжительном времени.
К сему прошению ученик высшего отделения Нижегородской духовной семинарии Николай Добролюбов руку приложил.
14 августа 1853 г.
3. ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ ДИРЕКТОРА
ГЛАВНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА
И. И. ДАВЫДОВА
9 августа 1851. Нижний Новгород
Его превосходительству,
господину директору Главного педагогического института,
действительному статскому советнику и разных орденов кавалеру
Ивану Ивановичу Давыдову
студента Главного педагогического
института Николая Добролюбова
ПОКОРНЕЙШИЙ РАПОРТ
Внезапная кончина моего отца, происшедшая 6-го числа сего августа, тяжело поразивши мое сердце, еще не успокоенное после недавней смерти матери, произвела во мне расстройство здоровья, которое препятствует мне явиться в институт к назначенному сроку.1 Честь имею покорнейше донести об этом обстоятельстве Вашему превосходительству; засвидетельствование же врача представлю лично по приезде.
Августа 9 дня 1854 года
К сему рапорту студент Главного педагогического института Николай Добролюбов руку приложил.
4. И. И. ДАВЫДОВУ
Декабрь, около 24, 185 1. Петербург
Инспектор института А. Тихомандрицкий, войдя в одну из камер, без всякой видимой и побудительной причины обозвал живущих в ней студентов самыми непристойными словами. Не привыкши под управлением Вашего превосходительства к подобному обращению, мы покорнейше просим обратить на это обстоятельство Ваше внимание.
5. ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ И. Д. ДИРЕКТОРА
ГЛАВНОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА
А. Н. ТИХОМАНДРИЦКОГО
25 сентября 1855, Петербург
Его высокородию,
господину исправляющему должность директора
Главного педагогического института,
статскому советнику и кавалеру
Александру Никитичу Тихомандрицкому
студента Главного педагогического
института, III курса,
Николая Добролюбова
ПОКОРНЕЙШЕЕ ПРОШЕНИЕ
В прошедшем, 1854 году остался я, после смерти моих родителей, единственною надеждою и подпорою для семи малолетних сирот -- братьев и сестер моих, порученных моим попечениям отцом моим в последние минуты его жизни. Но, к несчастию, продолжая курс наук в институте, я до сих пор не мог и не могу оказывать им никакой действительной помощи и, следственно, в продолжение еще двух лет, остающихся мне до окончания курса, должен предоставить сирот на произвол судьбы и на сострадательность добрых людей, которые теперь держат их у себя из милости. Это обстоятельство вдвойне тяготит меня, возмущая чувство родственной любви и сознание обязательства, данного мною при смертном одре отца. Поэтому, желая как можно скорее сделать свою жизнь полезною для сирот и не имея средств для этого в институте, я вижу себя в необходимости выйти из него ранее окончания курса. Но вместе с тем я хотел бы сохранить свои права и в мире науки, которой до сих пор со страстною любовью посвящал все свои силы. Для исполнения этого желания я решаюсь прибегнуть к великодушию начальства и осмеливаюсь покорнейше просить ходатайства Вашего высокородия пред господином управляющим министерством народного просвещения -- о дозволении мне в следующем, 1856 году вместе с студентами IV курса держать окончательный экзамен на звание старшего учителя.
К сему прошению студент Главного педагогического института, III курса, Николай Добролюбов руку приложил.
Сентября 25 дня 1855 г.
6. ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА О СЕМЕЙНОМ ПОЛОЖЕНИИ
6 октября 1855. Петербург
В марте месяце прошлого, 1854 г. умерла мать моя -- от родов; в августе умер и отец от холеры, оставивши на мои попечения все семейство, состоявшее тогда из пяти сестер и двух братьев. Отец мой был в Нижнем Новгороде священником, служил 20 лет безукоризненно, пользовался вниманием начальства и величайшею всеобщею любовью прихожан. Поэтому я считал себя вправе обратиться прямо к епархиальному начальству с просьбой о вспомоществовании. Преосвященный Нижегородский Иеремия предложил было отдать моих сестер в монастырь, но я не решился согласиться на эту меру, не зная, будет ли у моих сестер расположение к монастырской жизни, когда они вырастут. После этого духовное начальство, не внимая никаким просьбам, ничего уже не сделало для сирот.
В отчаянии хотел я остаться при семействе, выпросивши себе место уездного учителя где-нибудь в Нижегородской губернии; но добрые прихожане моего отца приняли в детях самое родственное участие, почти насильно заставили меня продолжать курс ученья и принялись хлопотать о помещении куда-нибудь моих сестер и братьев. Троих взяли к себе родственницы-тетки, троим досталось жить у чужих, одну из девочек успели в конце прошлого года определить в Симбирское духовное училище. Одна из сестер, которой пришлось поместиться в чужом доме, в нынешнем году уже умерла; один из братьев моих тоже теперь отчаянно болен.
Что касается до достояния моего отца -- оно все заключается в доме, на котором еще до сих, пор числится казенных и частных долгов до 3000 руб. сер., так что на одни проценты и на застрахование дома нужно употребить в год 368 руб. сер. Остаются 132 р., потому что доходу получается с дома 500 руб. в год. Эти 132 руб. нужно распределить и для ремонта по дому, и для уплаты долгов, и для воспитания сирот, и для обеспечения будущей судьбы их.
Казенный долг моего отца состоит в строительной комиссии. Выплачивая ежегодно определенную часть капитала и процентов, отец мой взнес уже сумму, превышающую взятый им капитал, но все еще в продолжение
9 лет остается нам взносить ежегодно по 200 руб. сер. Так как, по особому положению об устройстве Нижнего Новгорода, может быть выдаваемо бедным обывателям даже безвозвратное пособие для постройки домов, то опека решилась обратиться к главноуправляющему путей сообщения с просьбой о нетребовании с нас остального долга так, как бы ссуда, данная отцу моему, была беспроцентная. Но и в этой просьбе было отказано.
Таким образом, собственных средств для содержания у семейства нет; добрые люди, взявшие сирот к себе, обещают держать их у себя несколько лет, но не хотят и даже не могут обещать устроить судьбу их окончательно; родственники, у которых находятся мои сестры, даже теперь тяготятся их содержанием, хотя и говорят, что они разделят с ними последний кусок хлеба. Но -- горек чужой хлеб, и я не простил бы себе, если бы не сделал всего, что только в силах сделать для избавления сирот от их тяжкой доли. Вот что заставляет меня употребить чрезвычайное усилие дли выхода из института.
Студент Главного педагогического института
Николай Добролюбов.
7. ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ П. А. ВЯЗЕМСКОГО
Август, после 25, 1856. Петербург
Поставленный в крайне затруднительное положение обстоятельствами, недавно случившимися в Главном педагогическом институте и имевшими для меня весьма тягостные последствия, осмеливаюсь обратиться к Вашему сиятельству с покорнейшею просьбою об оправдании и защите.
Вашему сиятельству известны многие жалобы студентов института, в особенности на экономическую часть его управления. Вам, конечно, небезызвестно и то, что жалобы эти имели некоторое действие; с 19 числа августа месяца сего года в институте начало исполняться постановление устава 1828 г. о том, чтобы студенты сами принимали провизию, выдаваемую для их стола, и с этого времени стол действительно сделался лучше. Его превосходительство г. директор института сам показал живую готовность преследовать злоупотребления и несколько раз при студентах (которые могут это засвидетельствовать) упрекал в воровстве повара и в не-смотрении эконома. В это самое время оказалась у меня и еще у нескольких студентов надобность в ключах для запирания своих шкафов и ящиков; мы просили об этом свое начальство, и ключи к замкам были приделаны, несмотря на предварительные отговорки эконома. С живым удовольствием и благодарностью видя столь ревностное старание исправлять вкравшиеся неустройства и желая, с своей стороны, по мере и возможности содействовать благому стремлению, студенты сочли себя вправе представить на благоусмотрение начальства и свои собственные замечания о том, что их непосредственно касается. Таким образом, находя, что прием дежурным провизии и записывание в книгу количества ее все еще не вполне обеспечивают качество стола студентов (так как о качестве ппщп ничего не пишется в книге, данной дежурному студенту), студенты 4-го н 3-го курса, которым в последнее время предоставлено было дежурство в кухне, решились, с общего согласия, просить правление института о том, чтобы в книге этой заведена была особая графа, в которой бы дежурный студент мог записывать, всем ли студенты довольны в своем столе, и если недовольны, то чем именно. 25 августа просьба была написана, прочитана всеми студентами, исправлена, подписана всеми почти бывшими налицо студентами и потом, переписанная, уже без подписей, подана в правление института;1 подача этой просьбы случайно выпала на мою долю. В тот же день я был призван в правление, и г. директор начал представлять мне прошение студентов тяжким преступлением, обвиняя притом во всем деле меня одного. На все мои оправдания и объяснения оп сказал мне, что обвиняюсь именно я потому, что давно замечен в возмутительном характере и негодном поведении, в доказательство чего он выставлял два факта: один, случившийся полтора года тому назад,2 в котором я давно уже раскаялся, получил прощение и который, кажется, успел загладить, и другой -- тот, что я осмелился просить о выдаче мне ключа к шкафу. Напрасно пытался я оправдаться: г. директор представлял дело в столь мрачном виде, что даже вооружил против меня бывшего при этом г. инспектора института, которого благодетельное и навсегда дорогое для меня участие в судьбе моего семейства заставляет меня особенно дорожить его мнением. В заключение г. директор сказал мне, что так как я осмелился быть недовольным, то и мною не могут быть довольными, так как я осмелился находить зло, то и во мне будут искать зла, и при первом малейшем проступке против институтских правил я буду выгнан из института.
Столь неожиданное для меня и столь решительное объявление вынуждает меня беспокоить своею просьбою Ваше сиятельство. Прежде всего смею объяснить, что прошение, за которое пострадал я, было действительно написано с общего решения всех студентов, что могут доказать их подписи на черновой бумаге. Что же касается до моего поведения, то умоляю Ваше сиятельство: 1) приказать сделать справки в ежедневных кондуитных списках за три года, где мне почти всегда ставился полный балл 5 (хотя в общих полугодовых списках и являлось по неизвестным мне причинам -- 4 и 4 1/2), 2) обратить внимание на в высшей степени лестный отзыв, сделанный, обо мне начальством института не далее четырех месяцев тому назад, по поводу дела о моем семействе, 3) сделать справки -- как у моих товарищей, так и у гувернеров, которые, постоянно бывая с студентами, скорее всех могли бы заметить признаки буйного и возмутительного характера. Я вполне уверен, что при строжайшем исследовании я окажусь вполне чистым и благонравным перед беспристрастным судом. Но при всем том, имея в виду ясно выраженное обещание г. директора выгнать меня, я не могу быть уверенным, что в продолжение целого года, который остается мне провести в институте, никогда не подам повода заметить меня в упущении какой-нибудь мелочи, особенно если за этими мелочами будут нарочито следить. И наконец, если бы даже я мог выйти из этого испытания вполне безукоризненным, то я не чувствую в себе довольно сил для того, чтобы вынести безвредно целый год такой жизни. По всем этим уважениям я беру смелость умолять Ваше сиятельство о позволении мне перейти в СПб. университет, и, если возможно, с тем, чтобы мне были выдаваемы в виде стипендии 143 р. сер. -- деньги, назначенные для годового содержания моего в институте. Если же я не буду иметь счастия удостоиться этой милости, то покорнейше прошу перевести меня в университет даже без всякой стипендии, с сохранением, впрочем, всех моих обязательств службы по министерству народного просвещения. Наконец, если невозможно сделать и этого, я решаюсь просить министерство о том, чтобы меня по правам, студентам института в IV курсе присвоенным, уволили теперь же из института с званием младшего учителя. Этою милостию мне дается возможность через год держать экзамен на звание старшего учителя и таким образом сравняться с моими товарищами, которые с этим званием должны окончить курс в институте в следующем году.
8. ДИРЕКТОРУ ПЕНЗЕНСКОЙ ГИМНАЗИИ (В. А. ЛУБКИНУ)
Сентябрь -- октябрь 18S6. Петербург
Милостивый государь!
Вы, без сомнения, получили уже от директора Педагогического института письмо, присланное к нему из Пензы,1 с его ответом. В его ответе находится оправдание от всех обвинений, взводимых в этом письме на студентов института. Но студенты стыдятся, что защита их интересов досталась на долю человеку столь недостойному, и решаются сами сказать слово за себя. Директор наш прочитал нам как обвинение, так и свое оправдание, и мы спешим объяснить, что совсем не разделяем его точки зрения. Доказывать совершенства института тем, что в нем есть ученые профессоры и что из него в 28 лет вышел десяток порядочных людей, может, конечно, только тот, кто не имеет сказать ничего существенного в его защиту. Свидетельствоваться "Описанием" института -- значит только отдавать себя на посмеяние всех благомыслящих людей, в чем Вы можете удостовериться из рецензий этого описания, напечатанных в VIII No "Современника" нынешнего года2 и в XI No "Отечественных записок", 1855.3 Но студенты института тем не менее имеют оправдания, гораздо более существенные и важные, нежели все жалкие, бесстыдно ложные, лишенные внутреннего содержания фразы Давыдова.
Прежде всего скажем, что мы, студенты нового времени, люди молодого поколения, сами более всех видим те гадости, те злоупотребления, которыми отличается институт в последнее время. И мы не только не оскорбляемся негодованием пензенского общества, но еще радуемся, находя в нем сильного союзника в наших собственных усилиях к уничтожению зла. Мы всегда гласно говорили пред обществом и даже пред высшим начальством, что нынешний институтский порядок не может привести ни к чему доброму; и в жалобах своих мы представляли в возможности то же самое, что пензенское письмо описывает уже случившимся в действительности. Из этого письма министерство может увидеть, что были правы мы, а не наши ближайшие начальники, на которых одних лежит ответственность за все тяжкое, неискупимое зло, которое потерпела Россия от института...
Нам грустно самим раскрывать мрачную картину институтской жизни. Но правдивое описание ее, без сомнения, может оправдать студентов гораздо более, нежели официальное "Описание", присланное Вам Давыдовым.
Для объяснения некоторых нелепых положений, представленных в нем, нужно Вам сказать об истории нынешнего устава института. Первоначально этот устав был написан для прежнего института, с приготовительным и малолетним отделением. Там везде строго различаются студенты от воспитанников, то есть малолетних. Но в 1847 году, когда Давыдов поступил в институт, он вздумал уничтожить все предварительные курсы и, отбросив все, что в прежнем уставе касалось собственно студентов, отнес в измененном уставе к студентам то, что было написано для маленьких детей. Цель его при этом была ясна: он хотел держать студентов как мальчиков, стараясь всего более сделать из них бессловесные, покорные, немыслящие существа, которые бы не мешали ему беспощадно воровать и делать всевозможные нелепости. Добившись утверждения измененного таким образом устава, Давыдов 10 лет ревностно трудился над тем, чтобы заставить студентов исполнить его, и до некоторой степени он достиг своей цели. Он окружил себя людьми ничтожными, глупыми и подлыми и, с своим достойным товарищем экономом, довел казнокрадство до удивительного совершенства. Содержание студентов стало так скверно, администрация так нелепо деспотична, что скоро никто не хотел поступать в институт. На 30 вакансий являлось 25 человек: выбора не было. В институт принимали людей, не выдержавших приемного экзамена в университете или в Духовной академии, -- людей, не знавших ни одного нового языка, людей, получавших на приемном экзамене единицы в арифметике... И на таких-то студентов наваливали вдруг 14 предметов, по 7 1/2 часов заставляли их сидеть в классах, слушать лекции на иностранных языках, записывать и составлять самим все лекции и еще, кроме того, готовить беспрестанные репетиции. Все подленькое, учащееся для получения места, принимающее науку...4
9. ПРОШЕНИЕ УПРАВЛЯЮЩЕМУ
МИНИСТЕРСТВОМ НАРОДНОГО ПРОСВЕЩЕНИЯ
П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
13 июня 1 8 57. Петербург
Его сиятельству,
господину управляющему министерством народного просвещения,
тайному советнику и кавалеру
князю Петру Андреевичу Вяземскому
кончившего курс наук в Главном
педагогическом институте студента
Николая Добролюбова
Окончивши курс наук в Главном педагогическом институте но историко-филологическому факультету, я удостоен конференциею института 6 июня сего 1857 года звания старшего учителя. По некоторым делам, касающимся моего семейства, и главным образом для продолжения своих занятий, я имею желание и нужду остаться в Петербурге. Не имея в виду никакого штатного места в Петербурге, на которое бы я мог поступить, я осмеливаюсь, с дозволения г. попечителя Санкт-Петербургского учебного округа, покорнейше просить Ваше сиятельство о причислении меня сверхштатно к одной из здешних гимназий, по филологическим предметам, впредь до открытия штатной вакансии, на которую начальство округа сочтет возможным определить меня.
Июня 13 дня 1857 года
10. П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
30 июля 1857. Петербург
Ваше сиятельство! По словесному разрешению Вашего сиятельства и с согласия господина попечителя С.-Петербургского учебного округа я подавал Вашему сиятельству 13 июня сего 1857 года прошение1 о причислении меня, но окончании мною курса в Главном педагогическом институте, сверхштатно к одной из санкт-петербургских гимназий для занятий с учениками по историко-филологическим предметам. Ваше сиятельство изволили принять мою просьбу и передать ее для доклада чиновнику, являвшемуся в то время к Вам с бумагами. Но после того в продолжение полутора месяца до настоящего времени в министерстве еще не было сделано по моей просьбе никакого распоряжения, и самой просьбы, по справкам моим, в департаменте не оказалось. Полагая поэтому, что она каким-нибудь случайным образом могла быть затеряна, я осмеливаюсь вторично утруждать Ваше сиятельство тою же самою просьбою, которую вместе с сею докладною запискою и представляю на милостивое благоусмотрение Вашего сиятельства.
Кончивший курс студент Главного педагогического института
Николай Добролюбов.
Июля 30 дня 1857 г.
11. ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ П. А. ВЯЗЕМСКОГО
30 июля 1857. Петербург
Его сиятельству,
господину управляющему министерством народного просвещения,
тайному советнику и кавалеру
князю Петру Андреевичу Вяземскому
кончившего курс в Главном
педагогическом институте студента
Николая Добролюбова
ПОКОРНЕЙШЕЕ ПРОШЕНИЕ
По окончании курса наук в Главном педагогическом институте по историко-филологическому факультету я удостоен конференциею института июня 6-го дня сего 1857 года звания старшего учителя. Имея в виду продолжать и по окончании курса свои занятия науками, я желаю и имею нужду поэтому избрать Петербург местом своей службы. Но, не имея в виду штатных вакансий в Петербурге по министерству народного просвещения, я осмеливаюсь, с согласия его сиятельства, господина попечителя Санкт-Петербургского учебного округа, покорнейше просить Ваше сиятельство о причислении меня к одной из здешних гимназий сверхштатно для занятий с учениками филологическими предметами. Эта милость Вашего сиятельства даст мне возможность, исполняя свои обязанности по званию учителя, вместе с тем продолжать свои занятия для приготовления к магистерскому экзамену.
Июля 30 дня 1857 года
К сему прошению кончивший курс студент Главного педагогического института Николай Добролюбов руку приложил.
12. В С.-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ДУХОВНЫЙ ЦЕНЗУРНЫЙ КОМИТЕТ
23 февраля 1860. Петербург
В Санкт-Петербургский комитет
духовной цензуры
Редакция "Современника" передала мне отношение комитета за No 54 от 23 января 1860 г. по поводу статьи моей о книге "Русское духовенство". Статья эта запрещена духовной цензурою на двух основаниях, как видно из отношения: 1) потому, что я порицаю устав духовной цензуры, не зная его; 2) что я с бранного голоса мужиков оскорбляю обидными названиями духовное сословие и вообще допускаю неприязненные суждения о быте и воспитании духовенства.
Принимая в соображение указанные причины запрещения статьи, я исправил ее по указаниям духовной цензуры: 1) места, относящиеся к цензурному уставу, выкинул вовсе и оставил только доказательства необходимости гласных печатных рассуждений о положении духовенства в России, как о вопросе, с каждым днем принимающем все большую важность; 2) места, в которых упоминалось о мужиках и их сказках про попов и пр., я выкинул, хотя по смыслу статьи видно, что я и без того вовсе не думал соглашаться в этом с мужиками, а только указывал существующий факт.
Что же касается до неприязненных суждений моих о быте и воспитании духовных, то, тщательно перечитывая мою статью, я не нашел ни одного такого суждения. О воспитании духовном говорится только в выписках, приведенных мною из книги "Русское духовенство", и в тексте статьи только повторяются некоторые из мыслей, высказанных защитниками духовенства. Впрочем, если что-либо покажется духовной цензуре подозрительным в моих отзывах, я покорнейше прошу исключить все таковые места, вовсе не составляющие сущности моей статьи.
В заключение, представляя в комитет духовной цензуры вновь мою статью и неправленном виде, считаю нужным присовокупить, что вся цель моей статьи была следующая: обратить внимание русской публики на вопрос о духовенстве и вызвать защиту его (не в одних специально духовных изданиях, но и в светских журналах), более умную и доказательную, нежели какая представлена в книге "Русское духовенство".
Николай Добролюбов.
23 февр. 1860 г.
13. ДОКУМЕНТ ОБ ОТКАЗЕ ОТ ОТЦОВСКОГО НАСЛЕДСТВА В ПОЛЬЗУ СЕСТЕР
3 августа 1861. Нижний Новгород
1861 года 3-го сего августа я, нижеподписавшийся, по совещанию с моими родственниками и опекунами имения сирот Добролюбовых, решил и заявляю следующее:
Приходящуюся на мою долю часть наследства в доме покойного отца моего, состоящем в Нижнем Новгороде, 1-й Кремлевской части 1-го квартала, на Лыковой Дамбе, я уступаю в пользу сестер моих Анны и Екатерины и обещаю впредь ни в каком случае не вступаться в свою часть -- как при взимании доходов с дома, так и в случае, если бы произведена была продажа его.
Таковое решение мое и утверждаю своеручною подписью.
Николай Добролюбов.