Усмирители
1
Ночью, в двух верстах ниже Сизовки, остановился пароход "Коммерсант". На пароходе находился карательный отряд, высланный против бунтующей Сизовки, -- две роты солдат, сотня польских гусар при пушках, пулеметах.
В рубке первого класса заседает военный совет: начальник отряда капитан Ефимов, ротмистр пан Зелинский, три русских офицера, два поляка.
Боевой план предложен капитаном Ефимовым.
-- Пан Зелинский ссаживается на берег, тихим шагом продвигается к Сизовке, оставляет у обоих концов ее по полсотне гусар и ждет сигнала. Капитан Ефимов поднимается на пароходе к пристани, роты сходят на берег, рассыпаются вдоль берега цепью... С парохода сигнал... С обоих концов врываются гусары, с берега солдаты. Пощады никому... -- Капитан Ефимов делает рукой короткий выразительный взмах: -- Ни-ко-му!
Военный совет боевой план капитана Ефимова одобрил.
Гусары сводят лошадей на берег, молча строятся. Пан Зелинский выезжает вперед, тихо командует:
-- Шагом ма-а-арш!
По три в ряд, взвод за взводом, гусары исчезают в темноте...
Пароход с притушенными огнями медленно пополз вверх по реке.
2
Иван Бодрых обходил посты. За конторкой пристани, у старой поваленной барки трое часовых закинули удочки.
Бодрых остановился возле мужиков.
Рыбу ловите?
-- От скуки, -- тихо ответил один из мужиков, -- все будто дело.
Прислонился Иван к барке, задумался. К ногам с тихим шелестом набегала волна. С того берега доносился глухой шум тайги. В реке отражались звезды, ярко сиявшие на черном небе.
Вдруг Иван поднял голову.
-- Чу, ребята!
Снизу по реке донесся плеск, тихий, чуть разберешь, а слышно -- плещется.
-- Слышь, товарищи, плещется!
Мужики повернули головы вниз по реке -- на звук чутко прислушались.
-- Плещется.
-- Не иначе, пароход.
-- Пароход, однако... Колесами плещет... тихо только.
Еще прислушались.
-- Пароход, быть больше нечему.
Бодрых встрепенулся.
-- Беги один в штаб, скажи товарищу Киселеву, пароход идет... Ты, Ваньша, посты на низу обеги... Без приказания стрельбы чтоб не открывать... Постам стягиваться сюда...
Получив донесение о появлении парохода, Киселев немедленно двинул к пристани все силы.
Цепи повстанцев рассыпались по берегу, щелкают затворами. Главные силы сгрудились у поваленной барки.
-- Кто с револьверами -- на конторку, стрелять в упор, -- тихо командует Димитрий, -- с пиками туда же.
Всматриваются мужики волчьими глазами в темноту, напряженно вслушиваются.
Тихо пароход ползет, не иначе еще берегом люди идут.
Димитрий опять к главным силам.
-- Товарищ Молодых, с конными на поскотину!. Товарищ Лыскин, с конными по берегу, не идут ли солдаты берегом!
Молодых и Лыскин скрылись в темноте. Не успел Киселев дойти до конторки, от Лыскина прискакал конный.
-- Товарищ Киселев, высадку хочут делать, к берегу пароход забирает.
Димитрий почувствовал легкое волнение. Вот оно, первое серьезное дело! Как-то поведут себя мужики. Хотел было обратиться к ним с краткой речью и тотчас же раздумал, -- не до речей.
Ринулся вперед.
-- За мной, товарищи! Соблюдать тишину!
Люди пригнулись к земле, распластались. Мелькают отдельными тенями, тень за тенью. Бегут неслышным бегом, на носках, по-военному.
В ста саженях ниже пристани пароход приставал к берегу.
Димитрий остановил людей.
-- Окружай место полукругом. Как начнут слезать, бить по сходням.
От одного к другому приказание шепотом:
-- Окружай... бить по сходням...
Влипли в землю упругими телами. Винтовками в пароход уперлись. Ждут.
С парохода осторожная вполголоса команда:
-- Бросай сходни!
Слышно было, как перекинули на берег сходни, зашуршали комья земли, падая в воду. По сходням замелькали тени, тихо забряцало оружие.
Перед сходнями заколыхались кучкой. Донесся тихий, сдержанный говор. Так и подмывает мужиков. Эх, стрельнуть бы. Твердые пальцы крепко впились в железо винтовок, дула нащупывают жертву.
Вдруг звонкой сталью взметнулась по берегу команда Димитрия:
-- Залп!
И сразу грохнуло, разорвало, покатилось перекатами по воде. Ответным эхом откликнулась сотого берега тайга.
У сходней -- крики и стоны обезумевших от страха людей, плеск упавших в воду тел.
-- Залп!.. Залп!..
Голос Димитрия звенел радостью. Победа будет на их стороне, враг не выдержит. И словно в ответ с парохода донеслась яростная команда капитана Ефимова:
-- Назад, назад, убирай сходни!
Ярко вспыхнули электрические лампочки парохода.
-- Кто смел? -- задохнулся от злобы капитан Ефимов. -- Тушить огни!
Огни погасли.
С парохода открыли беспорядочную стрельбу. А с берега, из пугающей темноты неслись залпы за залпами, крупным градом стучали пули по палубе.
Люди падали от невидимого и потому еще более страшного врага.
Под выстрелами пароход медленно спускался вниз.
На берегу повстанцы подобрали восемнадцать винтовок. С убитых солдат сняли подсумки, одежду. Тела столкнули в воду...
От поскотины послышались частые выстрелы.
К берегу подскакал верховой.
-- Где товарищ Кисёлев? От Молодых я...
-- В чем дело?
-- Товарищ Киселев, там целый отряд. Казаки или кто, не разберешь.
-- Хорошо, скачи назад, скажи, чтоб держались... Товарищ Лыскин, ты с десятком ружей останься здесь... Остальные со мной.
Выбежали из села, разделились надвое. Димитрий с частью отряда беглым шагом двинулся в обход берегом. Подошел почти вплотную к гусарам пана Зелинского, рассыпал людей цепью по мелкому кустарнику.
-- Залп!.. Залп!..
Вздыбились под гусарами испуганные лошади, понесли. К пану Зелинскому подскакал вестовой.
-- Господин ротмистр, пароход отступает!
Заиграли отбой. Гусары пана Зелинского отступили к пароходу.
В полдень к Сизовке подошла конная разведка из польских гусар. Остановились в полверсте, постояли на виду у часовых, охранявших въезд в село, повернулись и уехали. Часовые дали знать в штаб. Одновременно разведка повстанцев донесла, что пароход стоит верстах в пяти от Сизовки и что на пароходе пулеметы и пушки.
Было ясно, что теперь враг не будет дожидаться ночи, а подойдет засветло и начнет громить село из пушек. Чтобы не подвергать разгрому Сизовку, штаб решил пока оставить село.
Позвали бывшего волостного председателя, рыжего широколицего мужика с облупленным носом.
-- Послужи, Василий, народу, оставайся с белыми.
Димитрий подробно изложил Василию, как нужно вести себя с белыми:
-- Прикинуться пострадавшим от большевиков, втереться к белым в доверие, разузнавать об их намерениях и держать со штабом повстанцев тесную связь.
Крепко задумался Василий, почесывая двумя пальцами крошечный облупленный нос.
-- Да уж и не знай как...
-- Оставайся, кум, кроме тебя, некому, -- сказал Иван Бодрых.
-- Видать, оставаться, делать больше нечего. Ну, постегают малость, а че еще?
-- Беспременно постегают, -- подтвердил Бодрых, -- потерпи, кум.
-- Ладно коли.
Весь день грузили подводы. Все делалось молча и быстро. Не было слышно ни криков, ни причитаний баб...
К вечеру потянулись из села длинной вереницей подводы, как с разоренного пожарищем гнезда.
... Утром, нащупывая Сизовку черными дулами пушек, пароход подошел к пристани. На пристани дожидались приказчик, кассир, Василий -- бывший председатель, и еще два мужика -- бывшие члены управы.
Капитан Ефимов с мостика хмуро оглядел встречавших. Мужики сдернули фуражки.
-- Я -- председатель волостной управы, -- спокойно оглядел Василий капитана Ефимова и сходивших вместе с ним офицеров. -- Свергли нас бунтовщики. При оказании сопротивления пострадали, -- мне глаз подбили, членам управы зубья повышибли, всем ребра поломали.
Ефимов впился в лицо председателя серыми холодными глазами:
-- Бунтовщик?
-- Никак нет, ваше высокоблагородие, -- спокойно ответил Василий, -- службу справляли по совести... А что касательно бунтовщиков, то их в Сизовке теперь нет.
-- Где ж они?
-- Седни ночью сбегли. Мы опять у власти -- я и члены управы.
Василий мотнул головой в сторону мужиков. Ефимов мельком окинул членов управы.
-- Ладно, потом разберемся.
Обернулся к стоявшему офицеру.
-- Поручик, согнать всех жителей на площадь!
Капитан Ефимов вернулся на пароход...
Солдаты и гусары рассыпались по избам. Прикладами и нагайками сгоняли всех оставшихся в селе на площадь, к церкви. У самой паперти стоял накрытый белой скатертью стол, вокруг стола полдюжины венских стульев, принесенных из поповского дома. Вся площадь была замкнута в железном кольце солдат и польских гусар.
К церкви галопом подскакала кучка всадников. Капитан Ефимов прошел к столу, сел. Рядом сели остальные офицеры. Позади разместился конвой.
Толпа тотчас же упала на колени.
-- Кормилец, родной, не виноваты мы. Это все штаб с большаком бритым наделали.
Капитан брезгливо сморщился.
-- Молчать! Потом разберем, кто виноват, сейчас некогда.
Он повернулся к пану Зелинскому и тоном глубокого презрения сказал:
-- На-род. Скоты, подлая, трусливая толпа!
Пан Зелинский пожал плечами.
-- Что вы хотите, капитан, от этого мужичья!
От толпы отделился коренастый рыжий мужик, направился к офицерам. Гусар взмахнул нагайкой. Мужик увернулся.
-- Ваше высокоблагородие, рассказать хочу.
Капитан Ефимов узнал председателя и сделал знак рукой.
-- Пропустить!
Василий, держа в руках фуражку, подошел к столу, почтительно остановился в двух шагах от офицеров и молча ждал.
-- Ну?! -- сурово сказал капитан Ефимов.
-- Как я здешний председатель и со мной двое членов, -- Василий оглянулся на толпу и слегка махнул рукой, -- теперь рассказать хочем про бунтовщиков.
Из толпы выдвинулись два мужика -- бывшие члены управы.
-- Рассказывай! -- сказал капитан.
Василий обрадованно заторопился:
-- Штаб, значит, у них, -- Иван Бодрых, кумом еще мне приходится, Яков Лыскин, Молодых Петр. А за главного бритый большак, из самой Москвы большак... Да, вишь ты, китаец все болтал, Советы, говорит, надо. Вон большой китаец стоит. Сенькой звать.
Про китайцев Василий сболтнул неожиданно для самого себя, -- и не заметил, как сорвалось с языка. Сун-Сен услыхал свое имя, увидал, что на него показывают пальцем, улыбнулся и закивал головой.
-- Сенька, моя Сенька.
Капитан взглянул любопытно на Сун-Сена.
-- Этот?
Василий торопливо и обрадованно подтвердил:
-- Он самый, ваше высокоблагородие, самый он и есть.
Оба члена управы потихоньку продвигались к столу. Капитан поглядел на них, на толпу, все еще стоявшую на коленях, слегка привстал, опершись руками о стол.
-- Кормилец, не виноваты!..
Ефимов сел и бросил через плечо:
-- Построить в шеренгу! Баб отдельно!
Солдаты бросились в толпу.
-- Вставай! Стройся!
В десятке шагов от стола вытянулись двумя длинными рядами -- направо мужики, налево бабы. Ефимов мотнул головой на Сун-Сена.
-- Китайцев сюда!
Сун-Сена, Кванг-Син-Юна и Шуан-Ли вывели из ряда и поставили возле председателя. Мужики -- члены управы -- подвинулись еще несколько шагов и тоже встали возле Василия.
Офицеры стали совещаться. Совещались недолго...
Капитан Ефимов вынул папиросу, закурил от услужливо поданной паном Зелинским зажигалки, сделал две-три глубокие затяжки. Медленно обвел толпу скучающим взглядом. Опять затянулся, продолжая внимательно рассматривать толпу, как бы что-то соображая. Волна легкой неуловимой дрожи прошла по левой половине головы капитана, в мелких морщинках, приподняла левую щеку. Задергался пушистый левый ус капитана. Все сильнее, сильнее. Задрожал подбородок. В холодных серых глазах сверкнули искры.
Капитан Ефимов дернулся вперед, резко взмахнул рукой.
-- Десятого! Начинай!
Солдаты снова бросились к вытянувшимся шеренгой мужикам.
Выводили из ряда десятого, подводили к столу, в трех шагах останавливались.
Капитан Ефимов впивался серыми глазами, долго рассматривал стоявшего перед ним мужика.
-- Читай молитву!
-- Ваши благородья...
-- Читай молитву!
-- Ваши...
-- Молчать! Читай молитву!
-- Господи исусе христе... ваши благор...
-- Лупи!
Двое, стоявших по бокам гусар, взмахивали нагайками. Мужик закрывал лицо руками.
-- Не давай закрывать лица! По морде... по морде его!
В дикой злобе выхватили шашки, рубили по рукам:
-- Не закрывай лицо!
Капитан Ефимов хрипел:
-- Бунтовать! Я вам покажу!..
Иногда кто-нибудь из офицеров не выдерживал, вскакивал из-за стола, подбегал вплотную к жертве и стрелял из револьвера в упор...
Избитых, окровавленных отводили на пять-шесть шагов в сторону и тут же кончали...
...Десятых больше не было.
Капитан Ефимов помутневшими глазами обвел ряды.
-- Пороть!.. Всех!
Мужиков хватали десятками, валили наземь, обнажали тела.
И потом -- нагайками, шомполами.
Прыгали пушистые усы капитана Ефимова, дрожали огни в серых глазах. Холодком обливало тело. Взглянул на исходивших в голос баб, тяжело перевел дух и хрипнул:
-- Баб пороть... Всех!
Стаей голодных зверей бросились солдаты и гусары. Пронзительным визгом кричали бабы и девки, вырываясь из крепко державших рук. Прежде чем валить, дрожащими голодными пальцами мяли женские груди, а когда валили, сладострастно скользили руками по голым женским телам, обнажая их для порки. Наливались кровью глаза, кружились головы...
Над площадью носился звериный рев.
...Взгляд холодных серых глаз капитана Ефимова упал на китайцев и трех мужиков -- председателя и членов управы.
-- Китайцев на пароход! Мужиков выпороть!
Мужиков повалили. И Василий, и члены управы неистово кричали. А когда поднялись, все трое, словно по уговору, подошли к капитану Ефимову, поклонились ему в пояс.
-- Покорнейше благодарим, ваше высокоблагородие. Разрешите обязанности сполнять.
Ефимов устало взглянул на мужиков.
-- Хорошо, разрешаю.
3
У Василия, поротого председателя, разместилось полтора десятка гусар во главе с рыжеусым вахмистром -- паном Жардецким. Васильева баба хлопочет у печки, наказал мужик не жалеть для гостей ни кур, ни гусей. Сам Василий прошел в чистую горницу, конфузливо помялся:
-- Там, господин начальник, у меня в погребке бочонок самогону уцелел, может, покушаете? Наша самогонка первеющая.
Гусары шумно окружили вахмистра.
-- Пан Жардецкий, по стаканчику. Самогонка у этой сволочи превосходная.
Пан Жардецкий во всем подражал пану Зелинскому, -- начальнически вытянулся, важно покрутил длинный рыжий ус и свысока кивнул председателю.
-- Тащи бочонок!
Несколько гусар приволокли бочонок в горницу. Все попробовали по стаканчику. Понравилось.
-- Хорошая штука, пан Жардецкий!
Пан Жардецкий причмокнул губами.
-- Гм, хорошая. Ну-ка, нацеди еще стаканчик.
Появился еще бочонок. Послышались песни, -- сначала в избе председателя, потом и в других избах. Двое членов управы до поздней ночи развозили по селу бочонки.
Пан Жардецкий чокался с председателем.
-- Пей!
Вскидывал пьяные, сердитые глаза, надувал щеки.
-- Вы бунтовщики! Мы вас еще пороть будем!
Председатель бил себя кулаком в грудь:
-- Да мы ништо... да мы вот как... ни в жисть... Мы, значит, вот, нараспашку.
По улице неслись громкие песни. Взвизгивали в темноте женские голоса.
В обнимушку с мужиками ходили по улицам солдаты и гусары...
В ярко освещенной рубке первого класса господа офицеры праздновали свою победу над сизовскими бунтовщиками.
...Вышел Василий на двор, подошел к стоявшей под навесом бочке с водой, облил себе голову. Постоял немного, прислушался. Было тихо. Лишь изредка кое-где в темное небо взлетала песня и тотчас же, обессиленная, падала.
Василий прошел в глубь двора. Из амбарушки вышел человек.
-- Ну как, пора?
-- Скачи, Егор, в штаб, скажи, чтоб скорее. Сейчас коней захватывать будем, без коней поляки не уйдут.
Человек быстро исчез.
...От избы к избе снуют тени. По улице, по задам. И все к председателевой избе. Во дворе растет кучка ружей, шашек. У кучки Василий вполголоса отдает приказания:
-- Подтаскивай, братцы, подтаскивай! Которые без дела, вооружайся!
Мужики подходят к кучке, роются в ружьях, шашках. Два члена управы привезли пулемет.
-- На, Василий, получай! Пулемет!
Василий радостно смеется.
-- Ах, лешаки, пулемет уволокли! Ну, зададим мы теперь жару солдатам. Коней свели?
-- У всех свели!
-- Тащи, робя, пулемет на берег, к пароходу лицом, туда прежде всего побегут. Как побегут, пуляй вовсю.
...Сизовский отряд расположился в пяти верстах от своего села, в глубоком овраге, заросшем мелким кустарником. Штаб держал непрерывную связь с оставшимися в Сизовке повстанцами и знал все, что происходило в селе. Последнее донесение от Василия в штабе получили за час до рассвета. Димитрий, державший отряд наготове, немедленно двинулся к селу, оставив в овраге обоз.
У поскотины к отряду присоединился Василий с мужиками на угнанных у поляков лошадях. Часть лошадей вели в поводу для людей Димитрия. Киселев разделил весь отряд на три части, отдал последние распоряжения.
...На берегу вспыхнула барка. Огромный столб красно-багрового пламени взметнулся вверх, пробуравил густую темь ночи. Посреди села вспыхнул пожарный сарай. На церковной колокольне ударили в набат. В разных концах села затрещали выстрелы. Из домов выбегали перепуганные и не понимающие в чем дело солдаты, бросались назад, падали под выстрелами. Гусары пана Зелинского скакали по улицам на неосёдланных крестьянских лошадях, сталкивались друг с другом и в страхе кидались назад.
Протяжно взревел пароход.
-- К пароходу! К пароходу!
Люди бросились к берегу -- пешие, конные, раздетые, полураздетые, -- ища там спасения. На берегу, от полыхавшей кроваво-красным столбом просмоленной барки, -- как днем.
С берега в бегущих затакал пулемет.
Люди заметались по берегу, падали под пулями.
-- К пароходу! К пароходу!
С парохода по Сизовке грянул орудийный выстрел.
Киселев отдал приказ:
-- Отступать!
4
Пароход медленно спускался вниз по течению. Сзади из-за темной громады леса показалось солнце. Вдали по светло-серому небу ползла длинная черная лента дыма от догорающей барки.
Капитан Ефимов вышел на палубу хмурый и злой.
-- Мерзавцы, перепились! От стада баранов бежали... Позор, позор!.. Полное поражение. Пан Зелинский, как вели себя ваши гусары? Где у них кони?
Пан Зелинский обидчиво надул щеки, отвернулся. От попойки и от бессонной ночи болела голова, было скверно во рту. Чувствовал, что капитан прав в своем раздражении, и оттого, что сознавал это, пан Зелинский раздражался еще более.
-- У пана капитана тоже солдаты без ружей остались.
Капитан Ефимов крупными шагами ходил по палубе возле капитанского мостика.
-- Позор, больше половины людей потеряли. Пулемет потеряли.
Злобно сжал кулаки.
-- О черт, от мужичья поражение потерпели! Полное поражение!
Остановился перед Зелинским:
-- Пан Зелинский, где ваши гусары, я вас спрашиваю?
Пан Зелинский молча и пренебрежительно пожал плечами.
-- Привести пленных! -- в бешенстве крикнул капитан Ефимов.
Снизу на палубу вывели трех китайцев и пятерых мужиков. Все были со связанными сзади руками. Ефимов подошел к пленным, долго и хмуро вглядывался. С презрением отвернулся.
-- И от такой сволочи бежали мои стрелки и гусары пана Зелинского.
Обернулся к пану Зелинскому и, все еще хмурясь, сердито спросил:
-- Вы хорошо стреляете, пан Зелинский?
-- В кокарду попадаю, -- самодовольно ответил поляк.
Капитан приказал подать ружье.
-- Поставьте-ка вот этого.
Одного из мужиков поставили у борта, спиной к воде. Мужик был без фуражки, взлохмаченные волосы стояли на голове копной.
-- Наденьте на него фуражку.
К мужику подошел молоденький гусар с бледным лицом и маленькими черными усиками. Снял с себя фуражку и с трудом надвинул ее на лохматую голову пленного, стараясь маленьким светлым козырьком фуражки закрыть мужику глаза.
-- Не надо, -- глухо сказал мужик, встряхивая головой.
От этого движения плохо сидевшая фуражка сдвинулась назад и из-под маленького светлого козырька прямо в лицо гусару глянули спокойные зеленые глаза. Гусар сконфуженно отошел.
Пан Зелинский небрежно вскинул ружье и, почти не целясь, спустил курок.
Мужик упал за борт.
Капитан Ефимов неопределенно хмыкнул.
-- Хм, выстрел ничего себе. А вот я на Деникинском фронте был, так там одной пулей трех-четырех берут, не тратят пуль на эту сволочь.
Офицеры удивились:
-- Неужели можно?
-- Можно. Наша винтовка три доски двухдюймовые пробивает, а разве головы этих идиотов крепче двухдюймовки. Вот мы сейчас попробуем.
Капитан подошел к связанным мужикам.
-- Поставьте-ка вот этого вперед. Вот тут.
Показал место, где нужно поставить.
-- Теперь этого... Теперь этого... И вот этого.
Капитан отошел на несколько шагов назад, прищурил глаза, осмотрел поставленных друг за другом -- гуськом -- четверых мужиков и спереди и сбоку.
-- Главное, чтобы ростом одинаковы были, чтобы головы всех находились на одной прямой.
Опять прищурил глаза.
-- Почти одинаковы. Видите, через головы можно провести прямую.
Вскинул ружье, прицелился.
Грянул выстрел.
Словно острой косой четыре колоса срезало. Кто-то из офицеров захлопал ладонями.
-- Браво! Вот мастерский выстрел!
Капитан Ефимов мельком взглянул на убитых, брезгливо поморщился:
-- Столкнуть эту падаль в воду.
Мужиков одного за другим побросали за борт...
Пану Зелинскому не терпится.
-- Я вот этих трех китайцев попробую.
Капитан посмотрел на китайцев, подумал:
"Нет, пан Зелинский, с китайцами мы другое сообразим".
-- Я хочу попробовать.
-- Да успеете, этой сволочи мы сколько угодно найдем.
Подошел к Сун-Сену, спросил негромко:
-- Так это тебе Советы надо?
Сун-Сен недовольно посмотрел на офицера и хмуро проворчал:
-- Советы нада.
-- Так, так, Советы надо.
Капитан задумчиво глядел в смуглое желтое лицо Сун-Сена и кивал головой.
Зашел сбоку, потрогал косу китайца.
-- Гм, настоящая коса, удивительно.
По лицу капитана Ефимова скользнула улыбка. Капитан обернулся к Зелинскому.
-- Как вы думаете, пан Зелинский, удержит этот богатырь на косе двух своих товарищей?
Зелинский заинтересовался.
-- В самом деле, это интересно.
-- Ну-ка, ребята, попробуйте, -- приказал Ефимов.
Сквозь связанные руки Кванг-Син-Юна и Шуан-Ли продернули веревку, связали петлей, к петле прочным узлом привязали косу Сун-Сена. Капитан подошел к китайцам, попробовал, прочно ли привязано. Подвели китайцев к борту. Сун-Сен лицом к палубе, Кванг-Син -- Юн и Шуан-Ли спиной к Сун-Сену, лицом к воде.
-- Прыгайте!
Знаками показали Кванг-Син-Юну и Шуан-Ли, что им надо броситься в воду.
Китайцы покачали головами.
-- Моя нет виноват... Вода не нада.
-- Ага, -- засмеялся капитан, -- вода не надо, а Советы надо... Кольни их в зад!
Солдаты слегка ткнули штыками Кванг-Син-Юна и Шуан-Ли. Китайцы прыгнули через борт. Пошатнулся Сун-Сен. Нагнулся вперед, сжался в железный комок напряженных мышц. Блестящим черным канатом натянулась Сун-Сенова коса. Еще ниже к палубе хочет пригнуться Сун-Сен, но девятипудовая тяжесть повиснувших на косе китайцев со страшной силой тянула все тело назад. Частыми гулкими ударами забилось сердце. Хлынула упругими толчками кровь по жилам. Прилила к голове, к лицу. Лицо -- как кровь, глаза -- как кровь. Жилы на лбу и на висках у темени вздулись веревками. Тянет страшный груз. Медленно распрямляется Сун-Сен. Дрожат ноги в коленях. В груди огромным молотом бьется сердце. Два молота поменьше -- в висках. Тысячи мелких молотков -- в ушах.
Капитан Ефимов с любопытством смотрит.
-- Выдержишь, черт с тобой, пущу, честное слово офицера!
Больше и больше распрямляется Сун-Сен. Красный туман перед глазами. Из тумана в глаза Сун-Сену заглядывают два других глаза. Скрестились две пары жутких человеческих глаз, приковались друг к другу, не оторвутся. Глаза Сун-Сена и глаза официанта Максима, прильнувшего к стеклу рубки первого класса. В обеих парах глаз глубокое человеческое страдание...
Выпрямил страшный груз Сун-Сена. Стоит он во весь рост, приковался кровавыми безумными глазами к безумным глазам Максима. Изо рта тоненькой струйкой побежала кровь. Двумя тоненькими струйками из ноздрей, двумя ниточками из ушей.
У капитана Ефимова дернулся левый пушистый ус. В мелких судорожных морщинках задергалась левая щека. Капитан нервно вскинул левое плечо и глухо хрипнул:
-- Ткните тех... внизу!
Кванг-Син-Юн и Шуан-Ли заметались от боли, увеличили тяжесть груза. У Сун-Сена подкосились ноги. Он упал на колени, но страшный груз перегибал туловище Сун-Сена назад... Еще... Еще... Сун-Сен оторвался от палубы, мелькнули ноги. Внизу, за бортом, будто рыба большая метнулась в воде...
Молоденький черноусый гусар, пошатываясь, подошел к борту и склонил к воде бледное перекошенное лицо. От того места, где упали китайцы, во все стороны побежали рябью маленькие волны...
Капитан Ефимов сердито, и хрипло обратился к Зелинскому:
-- А молодец китаец, пан Зелинский?
Пан Зелинский снял маленькую, изящную, с малиновым околышем, фуражку, вытер вспотевший лоб.
-- Да... китаец... страшно...
Под холеными усами пана Зелинского дрожала растерянная улыбка, а ровные белые зубы выбивали нервную дрожь...
5
В Ивановку пустили орудийный залп.
В двух местах взметнулись к небу широкой воронкой черные клубы дыма. Зазвонили в набат. По улицам забегали обезумевшие люди. Спешно накладывали на возы добро и спешили с узлами и детьми на руках вглубь, подальше от берега.
Пароход, стреляя из всех четырех орудий, медленно спускался вниз.
Деревня пылала...
...Сидит Максим в своей крошечной каютке, мутным, немигающим взглядом приковался к стене. Со стены двумя жуткими глазами глядит на Максима широкое желтое лицо. Глаза налиты кровью. Безумие широкой осязательной струей льется из глаз китайца в глаза Максима. Струйки крови из левого угла рта, из ноздрей и ушей китайца сбегают по синей кофте, капают на пол Максимовой каюты.
Кап... кап... кап...
Каждая капля отдается в ушах Максима колокольным звоном. Медленно распрямляется китаец, вместе с ним медленно распрямляется Максим. Все ближе и ближе глаза китайца к глазам Максима. Вот, вот, около, глаза в глаза. Холодеет тело Максима, ужас холодной волной льется из глаз китайца в глаза и мозг Максима.
-- Ай!
Очнулся Максим. В приоткрытую дверь каюты бледное лицо горничной уставилось на Максима широко открытыми, испуганными глазами.
-- Какие вы страшные, Максим Иваныч, что с вами?
Максим тяжело перевел, дух. Унимает рукой бьющееся сердце.
-- Ох, воды!
Горничная кинулась из каюты и сейчас же вернулась с водой. Залпом выпил стакан. Провел рукой по глазам.
-- Заболел я, Анюта.
...Ночью в Максимову каюту один за другим пробрались три человека -- приземистый и широкоскулый артиллерист Коротков, пулеметчик Мелехин и высокий бородатый лоцман. Всю ночь в каюте слышался страстный шепот Максима, сдержанно гудел лоцманский бас. На рассвете так же один за другим, соблюдая осторожность, вышли из каюты...
Рано утром пароход пристал к берегу между двумя селами, налево -- Чусовка, направо -- Вязовка. Две пушки на Чусовку, две -- на Вязовку.
-- Огонь! Огонь!
Капитан Ефимов и пан Зелинский наблюдают в бинокль.
-- Может быть, мирное население, пан капитан?
-- Все бунтовщики! Огонь! Огонь!
Оба села пылали. Ветер доносил встревоженный набатный звон. В бинокли было видно, как метались по улицам обезумевшие люди...
С парохода высадились двумя отрядами, -- отряд на Вязовку, отряд на Чусовку. На пароходе остались артиллеристы и пулеметчики и из офицеров -- капитан Ефимов и пан Зелинский. Оба в рубке первого класса пьют кофе и мирно беседуют.
Максим бегает по пароходу от солдат к матросам, от матросов к солдатам.
Страстно убеждает:
-- Братцы, голубчики, невозможно так больше! В чьей крови купаете руки? В крови отцов своих, братьев, матерей, сестер. Кто вы сами-то, не народ разве? Из господ разве?
Взволновались от страстных Максимовых слов, загудели сдержанно:
-- Ну, какие господа, все из крестьян.
-- Я и говорю. Смотрите на господ-то, вас послали убивать, а сами кофеем прохлаждаются.
Максим показал на верхнюю палубу, где сидели капитан Ефимов и пан Зелинский.
-- Братцы, нельзя так больше. Самих себя убиваете. Может, в ваших селах такие же солдаты, как и вы, насилуют ваших жен, сестер, порют ваших отцов и матерей. Разве можно терпеть?
Артиллерист Коротков выступил вперед, решительно взмахнул руками.
-- Одним словом, верно, братцы! Кому служим, -- господам. Кого бьем, -- своих отцов и братьев!
Хмурились загорелые, обветренные лица, ломались брови над вспыхнувшими злобой глазами. Все решительнее наступал на солдат Коротков.
-- Братцы, им что? Чуть неустойка, их и след простыл, а мы куда денемся? Отвечать придется, -- как ответим? А отвечать рано или поздно придется, долго эта власть не продержится, со всех сторон горит, не затушишь.
И опять страстный шепот Максима:
-- Братцы, вся надежда на вас, наши матросы все, как один, пойдут.
-- Да что толковать, валяй, братцы!
Максим и Коротков бросились на верхнюю палубу, за ними тяжелым шагом затопали солдаты. Вбежали в рубку.
Капитан Ефимов с удивлением взглянул на солдат.
-- Что такое? Зачем вы сюда?
Максим подскочил к офицерам, в волнении размахивая салфеткой, как шашкой.
-- Это счет, господа офицеры.
Обернулся к солдатам, показал на офицеров, жестко зазвенел голос:
-- Взять их!
Растерявшихся и почти не сопротивлявшихся офицеров вывели на палубу, поставили к борту.
-- Прыгай в воду!
Капитан Ефимов и пан Зелинский с трудом соображали, что происходит, и молчали.
-- Ткни их в зад.
Солдаты остервенело ткнули штыками. С криком боли офицеры бросились в воду.
-- Стреляй! В руки меться! В ноги стреляй! В голову не бей!
Вокруг пана Зелинского засвистели пули. Остро кольнуло в бок. Зелинский нырнул. Нырнул и капитан, задохнулся, быстро вынырнул.
-- К берегу, пан Зелинский, к кустам.
В полсотне сажен по берегу мелкий кустарник.
Солдат встал на одно колено, положил ружье на борт, прицелился.
-- В левую!
Капитан опустил левую руку, загребает одной правой.
-- В правую, в правую целься!
Близко берег. Тихо колышется зеленый кустарник. Капитан опять нырнул. Вынырнул в двух десятках саженей от берега. Вихрем проносятся мысли в голове:
"Господи, спаси... Господи, спаси..."
Прокололо правую руку. Хочет поднять, не может. Кровавые тонкие струйки из рук. Потекли слезы по круглому лицу капитана. Смертельной тоской и сознанием ненужности содеянного налились глаза.
"Господи, прости..."
Еще раз бессильно взмахнул рукой.
"В руки твои предаю..."
Словно за ноги кто ухватил капитана Ефимова, потянуло ко дну. В широко открытый, задыхающийся рот булькнула вода.
Пан Зелинский прячет голову в воду, руки словно мельничные крылья мелькают. Жужжат пули вокруг пана Зелинского. Окрашивается вода кровью из простреленного бока. Мокрая одежда тянет ко дну, мешает плыть.
Максим не выдержал:
-- Черт с ним, кончайте скорей!
Сразу грянуло несколько выстрелов. Пан Зелинский скрылся под водой.
6
Отряд из Вязовки возвращался к обеду. Издалека увидали -- на борту парохода стоит Максим с салфеткой в руках.
-- Максим Иваныч дожидает. Хорошо закусить и выпить после трудов праведных.
До парохода осталось шагов пятьдесят. Максим взмахнул салфеткой, и прямо в лицо отряду горячим дождем плеснули пулеметы.
-- Подобрать оружие! Снять амуницию! Столкнуть тела в воду.
С парохода бросились подбирать оружие и тела убитых.
К вечеру возвращался отряд из Чусовки. На борту опять дожидает Максим.
И опять белая салфетка под мышкой. Все ближе и ближе отряд. Алеют под заходящим солнцем фуражки польских гусар.
Максим перегнулся через борт, прикинул глазами расстояние. Взмахнул салфеткой. В упор отряду затакал пулемет. Люди бросились бежать. Со стоном падали, вставали, опять бежали и снова падали, ползая по земле в предсмертных корчах.
Когда на берегу не оставалось бегущих, пулемет замолчал. С парохода спустились подбирать оружие...
Утром на пароходе взвился красный флаг.
На капитанском мостике Максим в солдатской рубахе защитного цвета. На груди у Максима красный бант, любовно приколотый горничной Анютой. Рядом с Максимом артиллерист Коротков и лоцман. Красные бантики и у них. Сочный, играющий радостью бас бородатого лоцмана будит раннее, тихое утро.
-- Отдавай носовую!
-- Есть!
-- Ти-ха-ай!.. Пол-на-ай!..
На Сизовской пристани несколько вооруженных повстанцев зорко всматриваются и вверх и вниз по реке, -- не покажется ли вражеский пароход.
-- Война, братцы, пошла всамделишная.
-- Самая всамделишная.
-- Покрошили мы их...
-- Своих тоже шибко легло.
-- Что поделаешь, не бывает без этого.
-- Большак-то бритый, вот леший, так и прет, так и прет, ровно больше всех ему надо.
-- Что говорить, генерал...
Снизу показался пароход. Присмотрелись мужики.
-- Гляди, паря, пароход снизу.
-- И то пароход.
Зорко всматриваются из-под широких ладоней.
-- Гляди, гляди, красный флаг на пароходе!
-- Красный, братцы.
-- Скачи, Петьша, в штаб.
Мужики рассыпались по берегу цепью. Из-под обгорелой груды барки торчит пулемет.
Верхами прискакали штабники, пришли на пристань. Димитрий смотрит в бинокль.
-- Что за черт! Не ловушка ли!
-- Да вить красный флаг.
-- Мало ли что...
Бодрых узнал пароход.
-- Товарищи, да это "Коммерсант".
Вглядывается Димитрий.
-- Да, да, "Коммерсант".
Пароход подходил все ближе и ближе, давая громкие и, казалось, радостные гудки. Отчетливо видны люди на палубе. Можно рассмотреть красные бантики на груди у людей.
-- Что за черт, ничего не пойму! Откуда красным взяться?
Димитрий гонит прочь радостную мысль, что в городе переворот, а самого так и подмывает.
-- Красные! Красные!
С парохода машут фуражками, кричат ура. На капитанском мостике, рядом с бородатым человеком, стоит высокий, бритый, с таким знакомым лицом. Киселев напрягает память. Где, когда видел это лицо? Что за черт, да ведь это официант с парохода. Да. Да. Да.
Димитрий обернулся к толпе.
-- Товарищи, это наши, я узнал человека!
-- Ура!
Со всех сторон сбегаются мужики к конторке. С капитанского мостика несется зычный голос бородатого человека:
-- Ле-ва-ай... Ти-ха-ай!.. Сто-оп!..
Максим Иваныч спустился с парохода, мельком оглядел толпу, увидал Димитрия. Заиграла радостная улыбка на бритом лице.
Прямо к Димитрию.
-- Как вы старший товарищ, то извольте принять рапорт...
Руку под козырек и чеканно, по-военному:
-- Восставшим экипажем парохода "Коммерсант" пароход взят. Войска неприятеля разбиты. Взято в плен четыре пушки, семь пулеметов, семьдесят два ружья, тридцать семь шашек и прочая амуниция. Двадцать два неприятеля присоединились добровольно.
У Димитрия закружилась голова. Брызнула радость из глаз. Бросился к Максиму, стиснул крепко Максимову шею.
-- Товарищ, дорогой мой!..
Радостным кличем несется по берегу, отдает от бортов парохода:
-- Ура! Да здравствуют Советы!
Димитрий в сопровождении штаба пошел на пароход. Максим Иваныч нагнулся к уху Димитрия и шепнул:
-- Чемоданчик ваш в полной сохранности.