Бал победителей
1
Миша часто смотрит на папину карточку и вздыхает.
-- Мама, скоро папа вернется?
-- Скоро, Мишенька, вот пройдет немножко, и наш папа вернется.
Миша терпеливо ждет. Раз мама говорит, что папа скоро вернется, значит, вернется -- мама большая, она знает.
Раз ночью в дверь громко застучали. Наташа вскочила с постели, быстро накинула платье, открыла дверь. Вошли люди -- впереди офицер, за ним солдаты. Грубыми руками переворачивали вещи, рылись в комоде, перетряхивали белье. Громко стучали тяжелыми сапогами, харкали на пол. Подняли с постели Мишу, все перерыли, заглянули под кровать. Офицер увидел на комоде фотографическую карточку Киселева, с насмешливой улыбкой повертел в руках.
-- А-а, герой!
Отложил карточку в сторону. Солдат вынул из комода пачку писем, перевязанных крест-накрест розовой ленточкой, и подал офицеру.
-- Письма, господин поручик!
-- Послушайте, оставьте письма, -- попросила Наташа, -- это мои девичьи, на что вам?
Поручик в наглой оскорбительной усмешке поднял брови.
-- Девичьи? Скажите на милость, вы были девицей?
У Наташи задрожали обидой побелевшие губы.
-- Послушайте, я ведь все-таки женщина. Как вам не стыдно!
Офицер подчеркнуто быстро вскочил со стула, щелкнул шпорами, изогнулся перед Наташей в насмешливо-почтительном поклоне.
-- Извините, мадам, я никак не ожидал, что вы женщина. Я думал, что вы просто...
Грязное липкое слово хлестнуло в лицо. Наташа вспыхнула, обожгло щеки огнем.
-- Мерзавец!
Офицер непритворно весело рассмеялся.
-- Милочка, не волнуйтесь так.
Миша видел, что чужой дядя обижает маму. Подбежал к матери, сжал кулачонки, крикнул офицеру:
-- Не смей маму обижать!
Офицер рассмеялся и щелкнул Мишу по носу.
-- Ах ты, сопляк!
Мальчик заплакал от обиды и боли, топнул гневно ногой.
-- Дурак, пошел вон!
Когда солдаты ушли, Наташа посадила Мишу на колени, прижала к груди и долго плакала жгучими слезами обиды. Миша утешал:
-- Не плачь, мама, папа приедет, мы все ему расскажем.
2
Через неделю вызвали в контрразведку. Вернули письма. Усатый рыжий офицер выразительно смотрит в лицо:
-- Спасибо, прочли с удовольствием. Ха-ха-ха!
Наташа покраснела. Было противно брать письма, -- чужие люди заглянули в тайники души, копались грязными руками, осквернили самое святое, что так оберегалось от чужого глаза.
-- Где ваш муж?
-- Не знаю.
-- Как же вы не знаете? Когда он уехал из города?
-- Не знаю.
Офицер насмешливо прищурился.
-- Гм, однако, сударыня, вы мало интересуетесь собственным мужем.
Наташу начинал раздражать насмешливый тон офицера, его наглый ощупывающий взгляд. Сердито ответила:
-- Зато вы очень интересуетесь.
Офицер вынул серебряный, испещренный золотыми буквами портсигар, любезно протянул Наташе.
-- Не угодно ли, лучший сорт. Не хотите? Как вам угодно.
Закурил папиросу, пустил в потолок голубую ароматную струйку.
-- Ну-с, так. Имеете вы от мужа сведения?
-- Никаких.
-- Рассказывайте сказки! Все равно узнаем, говорите, так лучше будет.
-- Мне нечего говорить.
-- Впрочем, мы и так знаем, -- ваш муж командовал западным отрядом, отсюда уплыл вместе со всеми советчиками. Не так ли?
-- Вы знаете больше меня.
-- Да, знаем. Мы знаем также и то, что вы собирались уехать вместе с мужем, но не успели. Не так ли?
-- Вы все знаете, -- насмешливо подтвердила Наташа.
Офицер покрутил длинный рыжий ус, довольно усмехнулся.
-- Не правда ли? Так как же, имеете вы от мужа известия?
-- Никаких.
-- Лучше говорите сами, иначе мы вынуждены будем вас арестовать.
-- Арестуйте.
Из контрразведки Наташа вышла взволнованная. Было ясно -- Димитрий успел на пароход... Зачем бы разведчикам допытываться, нет ли о Димитрии каких известий, если бы он был убит при отступлении. Жив, жив! Может быть, ранен, болен, но не убит, нет, нет, не убит.
Домой шла почти бегом. Была надежда, и она окрыляла. Дома бросилась к Мише, схватила на руки, начала тормошить и целовать.
-- Миша, Миша, папа наш жив!
Мальчик так и встрепенулся.
-- А где он?
В радостном порыве нагнулась к сыну, шепнула на ухо:
-- С большевиками ушел.
Мальчик задумчиво кивнул головой.
-- А он придет?
-- Придет, Мишенька, обязательно придет, только молчи, будь умным.
Миша опять сосредоточенно кивнул головой. Ну, конечно, он будет молчать, вот хоть все пальчики отрежь, и то вытерпит, никому не скажет, что папа ушел с большевиками.
3
Жить становилось все хуже и хуже. Недостаток сказывался во всем, пришлось перестать покупать для Миши молоко. Миша в первый же раз запротестовал:
-- Мама, ты что молока не купишь? Я молока хочу.
-- Денег, Миша, нет.
-- А почему денег нет?
-- Не работаем мы с тобой. Вот погоди, найду работу, и деньги будут.
-- Тогда и молока купишь?
-- Куплю, Миша, непременно куплю.
-- Ну, ищи скорей работу!
И без того бегала каждый день по большому шумному городу. Знакомые, которые могли бы помочь получить работу, боялись попасть через Наташу под подозрение контрразведки. А те, которые не боялись, ничем не могли помочь.
Каждую неделю вызывали в контрразведку, все допрашивали о Димитрии. И это вселяло в Наташу уверенность, что Димитрий жив...
Кое-как удалось устроиться на службу в кооператив. Только было вздохнула свободней, вызывают в правление. Показывают бумажку.
-- Вот, Наталья Федоровна, смотрите. Очень сожалеем, но, видите сами -- приказ: причастных к большевизму на службе не держать. С удовольствием, конечно, но понимаете...
Председатель беспомощно развел руками:
-- Своя рубашка ближе к телу.
Наташа грустно улыбнулась.
-- Да, понимаю.
Утром Миша удивился, что мама никуда не пошла.
-- Мама, ты что в кооператив не идешь?
Наташа спрятала от мальчика расстроенное лицо.
-- Так, Миша.
Миша озабоченно сморщил лоб и, заглядывая матери в лицо, спросил:
-- У тебя голова болит?
-- Нет, Миша, не болит.
Мальчик видел, что у мамы на глазах показались слезы. Залез к ней на колени, обнял ручонками Наташину шею и настойчиво стал просить:
-- Мама, скажи, зачем ты плачешь, тебя кто обидел?
Наташа рассказала; что она не будет больше ходить в кооператив, что у них опять не будет денег и Мише не на что будет купить молока.
-- Да мне и не надо молока, -- живо перебил Миша, -- я его и не люблю вовсе.
Мать улыбнулась сквозь слезы, крепко прижала к себе мальчика.
-- А почему ты не будешь ходить в кооператив?
-- Потому что тем, у кого папа большевик, начальство не велит давать работы.
-- А какое начальство, мама?
Наташа опять улыбнулась.
-- Колчак.
Мальчик хмуро сдвинул тоненькие бровки и сердито подумал:
-- Ну, погодите, вырасту большой, всем колчакам шею сверну.
Наташа глотала слезы, делала веселое лицо...
По утрам тщательно осматривала комнату, рылась в остатках белья и одежды, -- все искала, что еще можно отнести на толкучку. По ночам тихо плакала. Тоскливо звала:
-- Митя, Митя!
Хотя бы что-нибудь узнать, -- жив ли, успел ли уйти. От знакомых знала, что ни среди расстрелянных, ни среди арестованных Димитрия не было. Через неделю опять вызвали в контрразведку. Усатый рыжий офицер все нахальнее. Плотоядно осматривает стройную фигуру Наташи и так выразительно:
-- Мы вас должны арестовать.
-- Арестуйте.
Офицер нагло склабится, наклоняется ближе к Наташе и еще выразительнее:
-- Но можем и не арестовывать...
Знакомые посоветовали:
-- Вам надо выехать отсюда. В другом городе скорей и устроиться можно, а здесь все равно контрразведка житья не даст.
Наташа так и решила сделать.
4
Ярко светит огнями огромное здание "Европейской" гостиницы. У подъезда -- автомобили, экипажи, извозчичьи пролетки, верховые лошади.
Внутри, на эстраде, задрапированной тропическими растениями, гремит музыка. Яркий свет дрожит и переливается на хрустальных люстрах, канделябрах, вазах. На сдвинутых столах белоснежные скатерти, цветы, цветы: И -- как огромные живые цветы-дамы в атласных и шелковых бальных платьях. Розовым теплом лучатся голые женские руки, плечи, спины, груди. Военные -- с туго затянутыми талиями, в изящных галифе. Рубахи и френчи с суконными темно-зелеными погонами, звездочки на погонах золотые. Серебром и золотом блестят погоны представителей иностранных государств. Мелькают черные сюртуки и фраки штатских.
Гремит музыка, искрится вино, звенят звоном хрустальным бокалы.
Тосты. Тосты.
В конце стола, у зеленолапчатой тропической пальмы, встает высокий белокурый красавец, высоко поднимает бокал.
-- Господа офицеры! Позвольте предложить тост за первого военного министра освобожденной от большевиков России!
-- Ура!
Гремит туш.
Военный министр поднимается с ответным тостом.
-- Господа офицеры! Вы все, конечно, понимаете, что свержение позорного большевистского ига не есть заслуга одного лица. Честь и слава русскому офицерству, наполнившему подпольные боевые отряды и вынесшему всю тяжесть борьбы с большевиками на своих плечах!
-- Ура!
Военный министр поблагодарил сановным -- как ему казалось -- кивком головы, озабоченно отставил от себя бокал с шампанским.
-- Ни лишения, ни опасности нас не страшили. Русское офицерство, воодушевленное принципами, -- министр заиграл на верхних нотах, -- свободы, равенства и братства, самоотверженно кинулось на борьбу, и вот теперь мы празднуем здесь наш праздник свободы. Большевизм пал!
-- Ура!
Министр обвел всех глазами, помедлил.
-- Господа офицеры! Велика ваша заслуга перед измученной родиной. Но еще большей славой покрыты наши благородные и великодушные союзники, которые на своих плечах выдержали всю тяжесть первых дней восстания.
Министр широким жестом поднял бокал, обернулся в изящном полупоклоне к чешскому генералу.
-- Честь и слава нашим доблестным союзникам -- чехам. Я приветствую наших славных и доблестных братьев в лице их вождя, здесь присутствующего! Наздар!
-- Ура! Наздар!
Гремит туш. Все встают с мест и с полными бокалами тянутся к чешскому генералу. Генерал с улыбкой раскланивается. Один за другим предлагаются тосты за иностранных представителей. Те отвечают...
Гремит музыка, искрится вино, звенят звоном хрустальным бокалы.
...На эстраду поднимается пожилой капитан.
Господа офицеры! В пользу семей офицеров, погибших при свержении большевизма, объявляется лотерея. Разыгрывается золотой пятирублевик. Объявленная цена -- пятьдесят рублей. Кто больше?
-- Сто рублей!
-- Сто рублей. Кто больше? Раз... Два...
-- Сто двадцать!
-- Сто двадцать, кто больше? Раз...
-- Сто пятьдесят!
-- Сто восемьдесят!
-- Двести!
-- Двести, кто больше? Раз... Два... Кто больше? Раз... Два... Кто больше?
Капитан высоко поднимает монету, обводит глазами зал.
-- Господа офицеры, прошу помнить, что здесь изображен портрет государя императора Николая Александровича...
Зал дрогнул.
-- Ура!
-- Гимн! Гимн!
-- Боже, царя храни!
Пьяный угар мутными волнами заливает ярко освещенный зал. Пьянеют люди, пьянеет воздух, пьянеют электрические люстры, пьяными головами никнут в хрустальных вазах махровые цветы.
-- Господа офицеры, разыгрывается погон генерала Деникина!
-- Шапка английского генерала Нокса!
-- Походная фляжка чешского генерала Сырового!
-- Шпоры французского генерала Жаннена!
-- Ура!
Гремит музыка, искрится вино, звенят звоном хрустальным бокалы...
Высокий белокурый красавец у ног молодей шатенки. Целует тонкие надушенные руки с розовыми полированными ноготками.
-- Рыцарем вашим, хочу быть, Мария Александровна, умереть у ваших ног.
-- Поручик, вот кольцо, разыграйте кольцо.
Поручик нетвердой походкой пробирается к эстраде.
-- Господа офицеры, кольцо Марии Александровны!
-- Ура!
Опьяневшие дамы перебивают друг друга. Вынимают гребенки и шпильки из сложных причесок.
-- Господа офицеры, гребенка Надежды Ивановны!
-- Шпилька Зинаиды Львовны!
Мария Александровна хочет быть первой.
-- Рыцарь... Мой рыцарь... Я пьяна, я безумно пьяна. Я жертвую... Что там жертвуют... Ах, шпильки. Я жертвую чулок. Да, да, чулок.
Подобрала подол платья, протянула ногу. Поручик опустился на одно колено.
-- Царица, царица моя! Царский подарок.
Снял чулок. Прильнул губами к обнаженной бело-розовой теплой ноге.
-- Господа офицеры, чулок Марии Александровны семьям погибших от большевиков!
-- Ура!
В пьяном угаре захлебывались медные трубы оркестра.
Муть.