Всё это, конечно, так. В теории. Но на практике...
Не производит ли странного впечатления оправдание хотя бы той же Коноваловой? Сама говорит, что участвовала в преступлении, -- и оправдана. Созналась, -- и гуляй! Разве действительно не производит странного впечатления эта "безнаказанность преступления"?
Производит. Настолько странное производит впечатление, что сами присяжные стараются словно оправдаться:
-- Если бы её приговорили к другому наказанию, -- говорил один присяжный, -- скажем, на покаяние, в монастырь, -- мы бы её хоть на всю жизнь! Но каторга... Нет! Каторги она не заслуживала!
Лучше уж дать человеку незаслуженно гулять, чем заставить его терпеть незаслуженное наказание.
Каторги, по совести присяжных заседателей, Коновалова не заслуживала, и им, чтоб не подвергнуть человека незаслуженному наказанию, оставалось только одно: оправдать её совсем.
Им поставили вопрос:
-- Подлежит ли она такому наказанию, которого, по вашей совести, не заслуживает?
И они, конечно, ответили "нет". А единственной формой, в которой они могли дать такой ответ, было совершенное оправдание.
Если бы присяжные могли определить наказание, конечно, Коновалова никогда бы не видала оправдательного вердикта. Они бы приговорили её к тому наказанию, которого она, по их совести, заслуживает. А что ж это за суд, который будет присуждать к незаслуженным наказаниям?
Таково основание большинства оправдательных приговоров, выносимых сознавшимся обвиняемым. Не большинства даже, а всех!
Присяжные не "извиняют преступления", -- они просто не считают возможным отправить на каторгу человека, который её не заслуживает, и предпочитают лучше не мстить, чем мстить страшно жестоко.
Это всё равно как если бы кто-нибудь сказал вам:
-- Если вы накажете ребёнка, он умрёт.
Какой изверг стал бы после этого наказывать?
Присяжные не должны не только думать, -- они не должны знать о наказании.
-- "Незнанием законов никто отговариваться не может!" -- это статья первая.
Предполагается, что все мы так и родимся с готовым знанием всех законов, к ним примечаний и кассационных решений. Предполагается, что каждый человек от рождения знает всё: и охранительные законы о лесоистреблении, и законы о вакуфных имениях в Таврической губернии, и румынские законы о наследствах, действующие в Бессарабии.
Но есть случай, когда это обязательное знание законов вменяется человеку в вину.
Это когда он избран в присяжные заседатели.
Если присяжные заседатели случайно узнают, -- защитник в речи скажет, -- какое наказание по закону грозит подсудимому, это кассационный повод к отмене приговора: присяжные знали закон!
На две недели они должны забыть все законы!
Такое забвение законов, как и прирождённое знание их, конечно, возможно... но только в теории. Затем Господь Бог и дал людям теорию, чтоб было всё возможно. На практике всякий отлично знает, за что полагается каторга, за что тюрьма, за что простой арест.
И вот вследствие этого-то и получается на первый взгляд ряд совершенно нелепых приговоров присяжных.
Человек украл десять тысяч, а его признают виновным в растрате "на сумму менее 300 рублей".
Человека признают виновным в том, что он ударил другого в живот полуаршинным ножом, и даже не один, а несколько раз, но, оговаривают, "без намерения лишить жизни".
Человек сам говорит:
-- Я виновен! Виновен я!
А ему отвечают:
-- Нет, ты совсем невиновен!
Это вовсе не "нелепые" приговоры.
Это вода жизни вливается в сухие, безжизненные формы и заполняет их.
Жизнь -- могучая и великая река. Ей нельзя ставить плотин, где угодно и какие угодно. Она сейчас же даст изгиб в сторону и обойдёт плотину, потому что ей надо идти. Не задерживайте её.
Все эти приговоры кажутся странными только до тех пор, пока вы в них не вдумаетесь.
Это река, которая обходит искусственные преграды, чтобы лечь в своё естественное, в своё законное ложе.
Защита не допускается к участию в следствии.
Но какой обвиняемый, кроме тёмного бедного люда, обходится без защитника, без его указаний, советов во время предварительного следствия? Если он арестован, он получает советы, указания защитника через родственников, знакомых.
Недопущение защиты к следствию является лишней тяготой, лишней несправедливостью только к неимущему и тёмному люду. А все остальные ею пользуются.
Невидимо, безымянно, но она участвует в предварительном следствии, направляет, указывает, ходатайствует и защищает интересы обвиняемого.
Этого требует жизнь.
Присяжные не могут участвовать в определении наказания, не могут назначать наказание, действительно соответствующее вине, и вот получаются "странные" вердикты. Украл десять тысяч, а виновен "на сумму менее трёхсот рублей", резал, "но без намерения лишить жизни", сознался, а признан невиновным.
Замечательно, что сам закон становится на эту "еретическую" точку зрения. Присяжным дано некоторое участие в определении наказания. Они могут дать снисхождение и тем понизить наказание на несколько степеней.
Это похоже на то, как, выстроив плотину в том месте, где её строить нельзя, вы оставили бы в ней маленькую щёлочку для протока воды. Река раздвинет, раздерёт, не может не раздвинуть этой маленькой щёлочки. Она возьмёт своё, потому что она должна взять своё.
Отдайте жизни то, чего она справедливо требует.
Призывая людей решать дальнейшую участь человека, дайте ему принять участие в решении самого важного вопроса:
-- Что будет в дальнейшем с этим человеком? Как надо с ним поступить?
И до тех пор, пока этого не будет, это всё же будет, но будет выражаться в форме "странных" приговоров.