(Новая история)
Это был человек среднего роста, полный, с круглым розовым лицом, небольшой подстриженной светлой бородкой, маленькими смеющимися глазами.
От него веяло здоровьем и жизнерадостностью.
Таким он вошел в жизнь.
Один художник, видевший С.Т. Морозова в Париже за несколько месяцев до самоубийства, рассказывал:
-- Узнать нельзя! Подменили Савву Тимофеевича. Осунулся? Похудел? Все это вздор, -- главное, глаза! Взгляд!
Художник был москвич и потому любил выражаться "с выкрутасами", "сочно", "художественно":
-- По десяти пудов каждый взгляд! Тяжелый, усталый. Взгляд, которому "все равно". Все безразлично! Я старался его развлечь...
Московский художник всегда старается "развлекать" купца.
-- Рассказывал... Он говорил: "Да-с, это очень интересно-с". А в глазах видно, что ничего его не интересует.
Таким он ушел из жизни.
В чем состояла его трагедия?
Он был человек с университетским образованием и говорил:
-- Со словом-ериком1.
Не зная, кто перед вами, вы сказали бы:
-- Гостинодворец!
А он был кандидатом не то естественных, не то математических наук2. Как-то на ярмарке покойный А.А. Титов с чисто купеческой бесцеремонностью подсмеивался:
-- Как же это ты, братец ты мой Савва, "науки превзошел", и вдруг по какому-то "беспоповщицкому согласью"3, где тебя "скобленым затылком" зовут и за то, что "телятину" ешь, поганым считают? А?
Савва Тимофеевич отвечал, по обыкновению "ухмыляясь" и пощипывая бородку:
-- Что же-с! Вера ничего-с! Хорошая-с! Купеческая вера! "Купеческая вера".
Более точного определения старообрядчества, его силы, причин этой силы дать было нельзя.
Он был человек умный, меткий и едкий.
Но насмешливость у него была самая гостинодворская.
Меткая, ядовитая и особого:
-- "Городского" вкуса.
Так зубоскалили в "городе", в рядах. Про кого-то в Петербурге ему сказали:
-- Богатый человек!
Савва Тимофеевич "ухмыльнулся":
-- Ведь у вас в Петербурге-с на этот счет просто-с. Кто хорошую марку красного вина пьет, тот и богатый человек-с. Однако, я так замечаю, многие на пиво перешли-с!
И он любил щегольнуть этим гостинодворством. Из щегольства добавлял:
-- Слово-ерик.
-- Купчишки-с!
А думал он "о многом".
Как-то, тоже в Петербурге, при нем рассказывали о степном генерал-губернаторе, который подписал 8 смертных приговоров.
Савва Тимофеевич задумался.
-- А, должно быть, это интересно. Подписать человеку смертный приговор!
И он со вкусом, задумчиво махнул по скатерти росчерк. Словно подписал.
-- Интересно!
Он был добрый человек. В Москве умер известный журналист4. Оставив, "по уставу своего рыцарства", семью без гроша. Богач-издатель, у которого он проработал более десятка лет, сделал еще одно выгодное дело:
-- Не дал ни гроша.
И сделал это в такой грубой, циничной форме, что прямо:
-- Наплевал в душу.
Обо всем этом я узнал на похоронах.
В тот же вечер, на первом представлении в Малом театре, я встретился с С.Т. Морозовым.
-- Что это вы такой мрачный?
-- А, знаете, бывают минуты, что жить отвратительно! И я рассказал ему об ответе богача-издателя.
С.Т. покрутил бородку.
-- Да-с. Довольно пакостно-с! И больше ничего.
А через день я узнал, что Савва Тимофеевич на другой же день назначил пенсию вдове.
При следующем свидании мне показалось неделикатным ответить словами благодарности на этот молчаливый жест.
Я только горячо и от души пожал ему руку.
Одного из артистов Художественного театра, у которого проявился талант скульптора, он отправил учиться за границу5.
И мы во многом обязаны Морозову за этого действительно выдающегося художника-скульптора.
И сколько "пенсионеров" было у С.Т. Морозова.
Но об этом никогда не знал никто.
Ему было противно, гнусно, отвратительно это название:
-- Щедрое купечество.
Его "тошнило-с" от этой единственной добродетели:
-- Которой может отличиться купечество. От этой обязанности купечества -- быть:
-- Щедрым!
От этого единственного проявления жизни, которое ожидается от купечества:
-- Щедрости!
От этого единственного участия в государственной жизни, которое полагается купцу:
-- Делать щедрые пожертвования.
Когда при нем говорили, что такой-то сделал то-то, такой-то то-то, -- он гостинодворски хихикал:
-- Щедрое купечество-с вновь проявило себя пожертвованием! Это превосходно-с!
1892 год.
На ярмарке свирепствовала холера.
Губернатор Н.М. Баранов терял голову:
-- Некуда больных девать! В плавучих бараках на полу лежат! С.Т. Морозов...
Он был тогда председателем ярмарочного биржевого комитета:
-- Главою всероссийского купечества. С.Т. Морозов разрешил задачу просто:
-- Тут на шоссе продается дача. Я все равно хотел купить себе особняк около ярмарки. Завтра куплю. На тот год сам буду жить. А в этом пусть холерные лежат.
И обратился к Н.М. Баранову "с одной просьбой".
-- Только нельзя ли-с об этом-с в Петербург-с никаких телеграмм-с не посылать-с! Чтоб никаких награждений-с мне не выходило-с!
Все, что ни делал Петербург, вызывало у С.Т. Морозова "гостинодворский смешок".
В 1891 году, по случаю голода, воспретили вывоз хлеба из России.
-- Ну, что скажете? -- спрашивают у С.Т.
-- Мера основательная-с. Это анекдот напоминает-с. Колбасник барыне жалуется: "Дела не идут! Есть нечего!" А барыня-с удивляется: "Так отчего же вы не едите своей колбасы?" Мера основательная-с!
С.Ю. Витте ввел монополию и при ней "попечительства о трезвости"6. С.Т. и это "попечительство о народе" оценил "ухмылочкой":
-- Вы у любого попа спросите-с: кто лучший прихожанин? Всегда трак-тирщик-с! Цельную неделю народ спаивает, а в воскресенье свечку ставит-с!
-- Но согласитесь, что раз зло существует, -- так лучше его держать в руках! Идея огромная! Набор, беспорядки, голод, -- государство закрывает винные лавки.
-- Идея, что говорить, чудесная-с! Аракчееву не снилось-с! Скомандовал: "пей", -- пьют. Скомандовал: "не пей", -- трезвы! А только я так думаю, что им чаще командовать "пей" придется, -- потому деньги нужны-с!
Всякое петербургское назначение вызывало у С.Т. "улыбочку".
-- Ну, Савва Тимофеевич, чего от него ждете? -- спрашивают Морозова по поводу какого-то назначения.
-- Он теперь камер-юнкер? Жду, что будет камергером-с! Даже когда все и вся кругом кричало о С.Ю. Витте:
-- Гений!
-- Настоящий человек! -- С.Т. Морозов покручивал бородку:
-- Мог бы дельным человеком быть-с. Только "статс-секретарь" его съест! Вместо дела о "равноапостольных" думать будет-с.
-- То есть как?
-- Раз человек начал на себя кресты вешать, -- он к другому делу не способен!
И определил Витте кратко:
-- Путный человек, но пошел в чиновники. Петербург отвечал ему взаимностью. Терпеть не мог.
Один проезжий министр, заглянувший на ярмарку, после раута, отозвался о С.Т. Морозове так:
-- Пренеприятный господин! Что ни скажешь, -- спорит! И все учит! Учит! Учит!
Когда началась Русско-японская война, у С.Т. Морозова спрашивают:
-- Ну, что думаете, Савва Тимофеевич, о событиях? С.Т. "даже удивился":
-- О каких событиях-с? Не слыхал-с. Разве есть какие события-с?
-- О войне!!!
-- Ах, об этом-с!
И он сделал равнодушное лицо.
-- Ничего не думаю-с! Это не наше дело-с! Нас не спрашивали-с, -- что ж нам об этом думать-с?
Он был человек широких взглядов.
-- Неурожай-с, говорят, -- горе? Так ведь это от Господа Бога-с! Какое министерство земледелия ни устраивайте, -- всегда неурожай может случиться-с. Только что ж это за "житие": ежели у человека, извините меня, штаны лопнули, -- так он должен голым ходить-с?! Смениться нечем! Вот в чем дело-с! Как до такого состояния довели-с? Неурожай везде бывает-с. А почему только у нас как неурожай, так сейчас непременно голод-с?
И смотрел он на мир с каких-то высот, чуть ли не марксистских.
Был какой-то промышленный кризис.
-- Как вы смотрите, Савва Тимофеевич?
-- Что ж тут особенно смотреть-с? Ничего особенного-с не случится. Произойдет... так... концентрация-с...
-- То есть как?
-- Мелкие предприятия-с не выдержат, сольются с крупными-с.
-- А что вы считаете "мелкими"?
-- Так, миллиона на два-с!
Мы встретились с С.Т. в коридоре Художественного театра на первом представлении "На дне"7.
-- Ну, что? -- спросил С.Т.
-- Знаете, что наиболее интересно в этом спектакле? Вы -- глава всероссийского купечества.
-- Бывший.
-- Официально: "бывший".
-- Ну?
-- Горький -- яркий представитель пролетариата. И пьеса Горького идет в вашем театре! Ну, где в Европе вы увидите, чтобы представители крупнейшей буржуазии, -- и даже не из-за выгоды! -- основывали театры для пролетарских пьес?!
Савва Тимофеевич расхохотался:
-- Правда, здорово?! Чудная страна! Действительно!
-- И Горький несет пьесу в ваш театр. И его пьеса идет в вашем театре. Вот оно: "наглядное" прохождение пролетариата чрез железные ворота капитализма!!!
Савва Тимофеевич лукаво улыбнулся:
-- А вы думаете, -- не пора-с?
Он "похохатывал", лукаво "усмехался"...
Но прежнего веселья, прежней жизнерадостности уж не было ни в злобном ответе по поводу Русско-японской войны:
-- Нас не спрашивали-с!
Ни в шутках по поводу театра.
Он, человек, знавший, по его мнению, страну, "как никто"... Как-то в разговоре в Нижнем ему сказали:
-- Ну, ты, Савва Тимофеевич, всегда все лучше Петербурга знаешь!
-- И ничего нет удивительного-с. Петербург-с с Россией соседи-с. А у меня она -- покупатель-с. Вы спросите у него, как дела идут, -- у лавочника. Лавочник лучше всех знает-с. Потому не может своего покупателя не знать. На книжку отпускает-с. Петербург со стороны смотрит, а я своего покупателя досконально знать должен-с. И знаю, как никто-с!
И этот человек, знавший Россию, по его убеждению:
-- Как никто.
Человек, для которого Витте был только:
-- Статс-секретарь.
А все остальные -- "камер-юнкеры", от которых можно ждать, что они будут камергерами.
Человек, которого надо было "спрашивать":
-- Начинать ли войну?
Этот человек должен был заниматься... театром!
Все эти силы тратить на театр!
Действительно, надо было чувствовать невыносимую тоску, невероятную скуку жизни, искать хоть какого-нибудь применения избытку сил, чтобы С.Т. Морозов мог взяться за театр8.
"От безделья и то рукоделье".
Он должен был чувствовать то же, что чувствовали тогда многие журналисты.
Хотелось писать о том, о другом.
О государственных делах, о государственных людях.
Но цензура!
И мы в тысячный раз ругали Южина в "Гамлете"9 и выдумывали тысячу первый хвалебный эпитет для Ермоловой.
Я знаю некоторых журналистов, которым осточертел после этого театр, как может осточертеть самая очаровательная комната, в которой вы долго пролежали больной, без движения.
Производить "революцию" в драматическом искусстве, в то время как ему хотелось перевернуть всю Россию!
Говорят, что С.Т. Морозов крупно денежно помогал революции10.
Но был ли он революционером?
Он был:
-- Спокойным марксистом.
Старый, прежний мир рушится. Будущий нарождается, растет. А он, С.Т. Морозов, чувствовал себя:
-- Человеком настоящего.
Человеком "железных ворот", построенных на гробах, на костях старого мира.
"Железных ворот", чрез которые должен прийти будущий "новый мир". Когда-то еще придет!
-- Не ворота, а тоннель-с!
"На наш век хватит".
И он мог давать деньги на разрушение старого. Не для того, чтобы настало "царство социальной справедливости". А для того, чтобы настало поскорей его царство, его время. "Промежуточное", -- но сколько времени этот "промежуток" продлится? Чтобы рухнуло старое, и обратились к нему, -- к нему, купцу, который знает Россию:
-- Как никто!
Он будет править!
Он, продавец, устроит, чтобы его покупателю было на что купить новые штаны, когда лопнут старые.
Он будет диктовать войны, экономические меры, внутреннюю политику. Участвовать в жизни страны не мошной:
-- Щедрое купечество!
А умом, опытом, знанием, своей волей.
Он будет заниматься "интересными" делами: держать в руках жизнь и смерть людей, вплоть до подписания смертных приговоров.
А время шло, а время шло!..
И веселый взгляд маленьких умных, живых глаз становился усталым, тяжелым:
-- В десять пудов!
Ночь, -- без сна и бездеятельная, -- тянулась так долго, так нескончаемо долго, что ему наконец показалось, что она не кончится совсем никогда, а перед тем самым моментом, как ему должен был чуть-чуть забрезжить рассвет, он пустил себе пулю в лоб11.
От отчаяния и от скуки.