Пятница Страстной недели. Тихий, холодный, тёмный весенний вечер. И в этой тихой тьме несутся над заснувшим Иерусалимом рыдающие аккорды колоколов. Этот похоронный звон, срывающийся с колокольни русского собора, дрожащий, умирающий, звучит словно веяние больших крыльев печальных ангелов, пролетающих во мраке ночи.
Какое чудное, какое фантастическое зрелище. Из-за здания русской миссии появляются сотни маленьких, трепетных, дрожащих, движущихся огоньков. Число огоньков растёт и растёт. Их сотни превращаются в тысячи. Словно какие-то фантастические жар-цветы расцветают на лугу.
Слышится топот, дыхание надвигающейся толпы. Словно шум прилива. Словно катятся большие чёрные волны, сверкая фосфорическими огоньками.
Пение печальное, похоронное, как и эти рыдающие аккорды колоколов.
Над толпой, ярко освещённая свечами сверкает золотая плащаница. Ещё выше огромные хоругви, которые кажутся большими золотыми солнцами, несущимися в тёмном воздухе.
Крестный ход, за которым идёт 4.500 паломников.
4.500 человек.
В этой толпе, где есть богатые и нищие, старики и подростки, крестьяне, мещане, купцы, просвещённые и неграмотные, великороссы, малороссы, уроженцы Архангельска и Астрахани, Киева и Тобольска, люди, знающие религию, и люди, полные суеверий, в этой толпе вы найдёте все степени религиозных настроений, -- от тихой, кроткой веры, которая теплится в душе, как неугасающая лампада, до ярого, слепого фанатизма.
О русских паломниках в Палестине вам наскажут много ужасов.
"Они пользуются дурной славой".
Но когда говорят о славе, всегда полезно знать, как она фабрикуется.
Я застал нашего вице-консула в Яффе в сильном волнении.
-- Просто не знаешь, что делать: смеяться или плакать.
-- Что случилось?
-- Тут с одним паломником. Ему нужно сегодня отправляться с пароходом, а его обвиняют... в покушении на крушение поезда.
В покушении на крушение пассажирского поезда маленькой, плохенькой, узкоколейной железной дороги, соединяющей Яффу с Иерусалимом. Поезда, переполненного пассажирами. В результате были бы сотни человеческих жертв. Какое неслыханное злодеяние! И, главное, решительно без всякой цели. Приехал человек, помолился и решил совершить необычайное, грандиознейшее злодейство.
-- Где же, этот неслыханный злодей?
-- Здесь в консульстве. А вот и орудие преступления!
Вице-консул показал... на жестяной чайник с погнутой ручкой.
Паломник, простой крестьянин, забыл свой обратный билет в багаже, который отправили уже со всеми паломническими вещами вперёд. У него не было чем заплатить за билет от Иерусалима до Яффы, -- он и пошёл себе с котомочкой по полотну железной дороги... Паломник устал, было жарко, котомку нести тяжело. Как вдруг сзади свисток догоняющего поезда. Когда поезд поравнялся, паломник бросил котомку на подножку первого попавшегося вагона: "Нехай, подвезут!" Но промахнулся, котомка попала под колёса. Поезд остановили.
"Человека, бросившего что-то под колёса поезда", арестовали, "орудие преступления" -- котомку забрали, составили протокол.
-- И теперь железнодорожная компания предъявляет к нему обвинение в преднамеренном покушении произвести крушение переполненного пассажирами поезда!
-- При помощи жестяного чайника, лежавшего в котомке?! Трудно представить себе покушение с более негодными средствами!
-- Да. Но пойдёт переписка, отписка. Требуют ареста виновного.
Конечно, "невиданного преступника", желавшего, чтоб его котомка проехалась по железной дороге, вице-консул на свой страх и риск отпустил на родину. Но "дело" всё-таки началось.
Так создаётся слава наших паломников.
Вы часто услышите про пьянство среди паломников.
Я не знаю более нелепой, более близорукой лжи.
Человек, для которого с детства "праздничный стол" одна из необходимых принадлежностей культа. "Праздничный стол" для него это даже нечто религиозное. Усталый, измученный, обессилевший от пережитых впечатлений, после долговременного поста, после голодовок, он пьянеет от одной рюмки водки, от стакана пива за праздничным столом. И из-за нескольких опьяневших, наголодавшихся людей обвинять в "пьянстве" всю эту тысячную религиозно-настроенную, счастливую толпу -- преступно или близоруко.
Я не знаю зрелища более величественного, более трогательного, чем "поющий пароход", везущий паломников из Святой Земли.
Целый день на пароходе не прекращается пение "Христос воскресе". Собравшись группами в 5, в 6, в 10 человек, они то там, то здесь целый день поют эту светлую, радостную песнь, славят Бога, со счастливыми лицами людей, видевших рай.
Наступает вечер. Штиль. Тихое, спокойное, гладкое море горит опаловым светом при блеске лучей заката.
Сельский священник, едущий в третьем классе, надел старенькую епитрахиль и служит на нижней палубе вечерню.
Из ящиков устроили нечто вроде аналоя, накрыли чистым холстом, разложили образки, купленные в Иерусалиме и освящённые у Гроба Господня и пение "Христос воскресе", величественное, как всегда пение толпы, несётся по тихому, спокойному морю.
В жару, в зной, когда поющий пароход затихает, вы слышите в трюме, среди тишины, тихое, неторопливое чтение. В трюме, на палубе под тентами, всюду, где есть хоть немножко тени, читают вслух и слушают чтение Священного Писания.
Обвинять эту религиозно-настроенную толпу в "пьянстве" -- глупее глупости!
Говоря о типе паломника, следует, прежде всего, отделить из этой толпы десятки ханжей, странников и странниц.
Их чёрные одеяния, похожие на монашеские, мелькают там и тут.
-- Ты, матушка, в который раз в старом Иерусалиме?
-- В шестой, родимый, сподобилась.
-- А ты, мил человек?
-- Седьмой раз посещаю, милостивец.
Вы их узнаете сразу по их особому характерному жаргону. "Христолюбец", "щедродатель", так и пестрят их речи. У них сотни поручений от знакомых купчих. Это "разносчики суеверий"; они приезжают сюда за "египетской тьмой", "богородицыными слёзками", "звоном Соломонова храма" в пузырёчках.
Самый симпатичный, трогательный тип среди паломников это старики, потерявшие всё, перехоронившие всех своих близких, осиротевшие на старости лет. Они приплывают сюда, эти обломки житейских бурь, ища здесь утешения, чтоб плакать о том, что они потеряли, и молиться о том, чего они ждут.
Их мечта, самая дорогая и заветная, остаться и умереть в Палестине. И они выполняют это желание измученного сердца при малейшей возможности. Голодают, а живут здесь. Эти страдальцы, едущие в землю Страдальца.
Посещение Святой Земли, -- это казалось ему мечтой, почти несбыточной. Паломник, обыкновенно, года за два до посещения Святой Земли перестаёт есть скоромное.
Он добирается до Одессы часто пешком, часто из Архангельска, Тобольска, часто идёт целыми месяцами, на пути питаясь Христовым именем.
В то время, как для нас поездка в Палестину превратилась в очень комфортабельную и вовсе неутомительную экскурсию, для паломников это всё ещё путешествие, полное трудностей.
Я не стану рассказывать, как перевозит их на своих пароходах "Русское общество пароходства и торговли".
От них запираются даже эмигрантские помещения, "чтоб не загрязнили", как будто эмигрантские помещения предназначены для эмигрирующих маркизов и виконтов. Они помещаются в трюмах, грязных, полутёмных, спят без подстилки на покрытом липкой грязью полу. Их палуба заставлена, обыкновенно, перевозимым скотом. Они обречены питаться всю дорогу, -- 10 дней, -- одним сухим хлебом, покупая у ресторатора горячую воду. Словом, -- я плавал на "каторжном" пароходе и на "паломническом", и если бы каторжника с парохода Добровольного флота привести и показать, как перевозят паломников, он, наверное бы спросил:
-- Что же наделали эти люди?!
И, разумеется, не поверил бы, что эти люди "виновны" только в том, что захотели поклониться Святой Земле.
Зато, если бы паломника привести на "каторжный" пароход, он, наверное, позавидовал бы даже каторжанам:
-- Хоть бы денёк так поплавать!
Но невзыскательные паломники мало замечают все эти неудобства. "Русское общество" только помогает им поститься.
В то время, как для нас это путешествие -- интересная поездка по Босфору, Мраморному морю и среди цветущих островов Архипелага, для паломника это путешествие по "землям неверных". Он живёт в собственном мире, созданном его фантазией, интересном, полном воображаемых опасностей.
Царь-Град, "богатая Смирна", Александрия, -- всё это для него священные города, томящиеся под властью неверных. А мирные левантинцы, расхаживающие по набережной, басурманы, "мучители", ненавистники христианского рода, только и ждущие, как бы его погубить.
Приехав в Палестину, паломники, обыкновенно, налагают на себя строгий пост. "Поститься на Страстной неделе", это на языке паломников значит: не есть ровно ничего в течение всей недели. Так почти все и делают.
Они говеют и приобщаются бесчисленное число раз.
Паломник, обыкновенно, везёт с собой довольно много денег. Но эти деньги не его. У крестьянина эти деньги "мирские", у горожанина -- деньги его знакомых, данные на покупку крестиков, образков, саванов, на заказы молебнов, панихид, вечных поминовений, на взносы на неугасимые лампады.
Личных денег у паломников часто до смешного мало. И девять десятых этих личных денег идут на молебны, приобретение священных предметов, на свечи и масло, так что паломник на себя лично часто издерживает в Палестине всего несколько десятков копеек.
Столовая Палестинского общества очень дёшева, но далеко не все имеют возможность пользоваться даже ею.
Очень часто вы встретите паломника или паломницу, еле-еле стоящих на ногах, бледных, истощённых, без кровинки в лице.
-- Что так плохо? Или мало ешь? В столовой давно побывать пришлось?
-- Недели две будет.
-- Чем же питаешься?
-- Да вот нарвём травки, в котелке сварим и поедим. Нас много таких-то.
Они голодают, лишь бы пробыть лишнюю неделю среди этих мест, таких священных, таких великих.
Здесь всё им кажется священным. Они целуют и берут на память землю, совершенно не подозревая, что тот Иерусалим, земля которого была орошена Святою Кровью, находится на несколько саженей ниже, под пластами обломков, мусора, пепла, пыли веков.
Они живут здесь в состоянии восторга, и всё, что они видят кругом, кажется им похожим на рай.
В каждом встречающемся здесь они видят священную особу и даже к служащим Палестинского общества обращаются не иначе, как:
-- Благословите сделать то-то.
На праздник Пасхи я помогал раздавать паломникам "Троицкие листки", и ни один не обратился ко мне с просьбой: "дайте листок", "позвольте листок", а всякий:
-- Благослови, батюшка, листком.
И очень многие выражали желание поцеловать руку, когда я им давал листок.
Этим настроением, конечно, пользуются всевозможные проходимцы из местных и пришлых жителей Иерусалима.
Эти люди, про которых трудно сказать, к какой национальности они принадлежат, какую религию исповедуют, они обыкновенно крестятся перед поклонниками и вместо приветствия говорят:
-- Христос воскресе!
Чтобы внушить к себе доверие. Они продают какую-то чёрную жидкость в баночках, называя её "тьмой египетской", воду, под названием "святых слёзок", и даже "звон Соломонова храма" в пузырьках.
Теперь Православное Палестинское общество заботится о паломниках, а ещё недавно их обирали разные проходимцы, водя их, например, показывать вход в ад. Они подводили паломников к какой-то скале, в которой слышен шум воды в пещере, помещающейся внутри, и говорили:
-- Слышишь, как стонут грешные души в аду?
У людей с напряжёнными, взвинченными нервами являлись галлюцинации; они узнавали голоса умерших близких. И тогда проходимцы -- проводники обирали бедного, насмерть перепуганного паломника:
-- Давай на панихиды нам, -- мы знаем, где надо служить. Завтра придёшь, услышишь, что родственник стонет меньше.
Среди этой толпы, -- в которой нет-нет да и стукнут у кого-нибудь железные вериги, носимые на теле, -- есть фанатики, замаривающие себя голодом.
Это, обыкновенно, старики, пришедшие умереть в Палестину, потому что здесь смерть, -- верят они, -- приносит отпущение грехов.
Несколько таких случаев было констатировано доктором больницы Палестинского общества.
Он рассказывал нам об одном таком старике, умершем недавно, заморившем себя голодом с упорством истого фанатика.
Старика подобрали где-то на улице. Он страдал полным истощением.
В больнице ему делалось всё хуже и хуже. Силы всё падали.
-- Да он ничего не ест, -- донесли другие больные, -- как служитель уйдёт, он пищу или отдаёт, или выбрасывает.
-- Ты что же, старина, голодом себя заморить хочешь?
-- Да.
Смерть от голодания они не считают самоубийством.
-- Я затем и в старый Иерусалим приехал, чтобы здесь умереть.
-- Ну, это ты можешь делать где тебе угодно. А в больнице ты должен есть.
-- А тебе какое дело? Ежели я умереть хочу?
Старик даже разозлился на доктора и принялся его ругать.
-- Будешь отказываться есть, искусственно питать будем.
Старик сначала не поверил, но потом, увидав искусственное питание, которое применяли к другому больному, смирился и стал принимать пищу. Через несколько дней, он окреп и выписался из больницы.
Через неделю его снова подняли на улице и снова привезли в больницу с прежними явлениями крайнего истощения.
Это была железная натура. В больнице его снова "отходили", и он снова выписался, поправившись.
-- В это время я уехал в отпуск, -- рассказывал доктор, -- приезжаю, узнаю, что старика привезли в больницу в третий раз. Но на этот раз могучая натура была побеждена. Он добился своего: помочь ему не могли, и старик на третий день умер, как хотел, голодной смертью.
В больнице Палестинского общества, превосходной, отлично устроенной, большинство больных, страдающих от истощения.
И их с трудом можно уговорить принимать пищу на Страстной неделе, и совсем невозможно уговорить есть скоромное.
Ещё в четверг на Страстной неделе утром в больнице масса больных, а к вечеру остаются только те, кто не может подняться с койки. Всё, что может хоть как-нибудь плестись, ползти, -- уходит из больницы, чтобы слушать 12 евангелий.
-- Нешто я затем шёл в Святую Землю, чтобы на постели валяться?
-- Там "Страсти Господни" начались, а я лежать буду?
Из больных, которые могли хоть как-нибудь подняться с постели, при мне в больнице остался только один -- с переломленной ключицей.
Его удалось убедить, что ему опасно идти в толпу.
Но бедняга неутешно рыдал, когда издали доносился печальный звон, отсчитывавший число прочитанных евангелий.
Всё это, изнурённое, бледное, бессильное, поднимается на ноги и идёт.
Вы можете наблюдать это торжество духа над слабым немощным телом.
Наблюдать на этих слабых, обессилевших, голодных больных, целые ночи проводящих в храме, на ногах, в молитве, горячей и страстной.
Вы можете читать это торжество духа на этих бледных, словно восковых лицах, в этих восторгом горящих глазах.
Туристы
"Турист и Святая Земля". Это звучит так же странно, как:
-- Любопытство и Голгофа.
В эту страну Искупления, в эту землю, орошённую человеческой и Божественной кровью, приносить одно любопытство это значит приносить слишком мало.
И г-да туристы являются сюда с самыми странными целями.
Это было года два тому назад. К достопочтенному отцу Льеведану, монаху францисканского ордена в Иерусалиме, известному учёному, исследователю и знатоку Палестины, явилась пожилая высокопоставленная парижанка. Она покинула Сен-Жерменское предместье и приехала в Палестину, чтоб отыскать себе место в Иосафатовой долине на день страшного суда.
-- Скажите, достопочтенный отец, откуда следует считать правую сторону, от Сиона или от Елеонской горы?
-- Но, сударыня, вы задаёте такие странные вопросы!
-- Мне это необходимо. Я нарочно приехала, чтоб выбрать себе место для дня страшного суда.
-- Вы можете быть спокойны, сударыня. В этот день вы не заблудитесь и, наверное, попадёте в своё место! -- с улыбкой отвечал ей старик учёный.
Ничего не добившись от учёного монаха, дама взяла себе проводников-арабов, исходила всю Иосафатову долину и уехала в Париж, выбрав место, куда она придёт и станет в последний день мира.
Может ли дальше идти дамская предусмотрительность?
Рассказ, который показался бы мне совершенно невероятным, если б я не слышал его от лиц, слова которых не могут возбуждать недоверия.
Не менее оригинальный факт передавал мне заведующий русскими постройками в Иерусалиме, уважаемый Н. Г. Михайлов.
Это было недавно. Является какой-то господин из Петербурга.
-- Могу я иметь номер, чтобы переночевать?
-- То есть, как: "переночевать?" Вы, вероятно, останетесь несколько дней в Иерусалиме?
-- Нет, я завтра утром с поездом в Яффу. Мне некогда. Еду дальше.
-- Вероятно, в Сирию или в Египет?
-- Нет, в Монте-Карло.
Он приехал в Иерусалим помолиться о выигрыше.
-- Это показалось бы мне чудовищно нелепым: по дороге в Монте-Карло, заезжать в Иерусалим, -- говорил мне г-н Михайлов, -- но это был не первый субъект в таком роде.
-- Неужели много находится таких оригиналов?
-- За время, пока я здесь, было уж несколько: едут играть в рулетку и заезжают помолиться о выигрыше.
Большинство туристов, посещающих Святую Землю, это -- "Кук-туристы".
Господа, путешествующие при помощи всемирно-знаменитого "покровителя путешествий" Кука.
Субъекты с билетами, на которых значится: "Вена, Иерусалим, Каир, Неаполь, Мадрид, Париж, Лондон, Стокгольм". И всё в течение месяца!
Настоящие типичные "топтатели вселенной", как их зовут американцы.
Люди, для которых мир -- это панорама, движущаяся с такой быстротой, что они не успевают ничего рассмотреть.
Картина Иерусалима была бы неполна, если бы мы среди восторженно настроенных паломников, плачущих евреев, фанатиков-мусульман не нарисовали групп этих жалких, несчастных, загорелых, запылённых, измученных туристов.
В белых тропических костюмах, в широкополых пробковых шляпах, с огромными биноклями через плечо, беспрестанно щёлкающих затворами моментальных фотографических аппаратов.
Это надоедливое щёлканье "поккет-Кодаков" [карманный Кодак (Примеч. ред.)] слышится всюду: в храмах, в мечетях, на площадке перед стеной плача.
Эти господа являются всюду: где молятся, где плачут, где не помнят себя в религиозном экстазе.
Хотите ли вы полных поэтических или религиозных впечатлений, -- всю картину вам непременно отравит группа этих злосчастных туристов, с неизбежным проводником арабом, в красной куртке с надписью на груди:
-- T. Cook et Co.
Они портят впечатление, портят настроение своей удивительной бесцеремонностью.
Они смеются там, где плачут, громко разговаривают там, где молятся шёпотом, и ходят в шляпах в христианских храмах.
Так странно было видеть во время торжества священного огня в храме Воскресения, на балконе греческого консула, -- г-д туристов со шляпами на голове.
Какой контраст между этими интеллигентными людьми и невежественными турецкими солдатами, с величайшим почтением стоящими перед святыней чуждой им религии.
Чтобы нарисовать портрет г-д туристов, следует добавить, что большинство из них изо всех сил... старается быть похожими на бедуинов.
Они одеваются здесь в "костюм страны": в широкие полосатые плащи, носят тюрбаны.
Это уж совсем делает их жалкими, несчастными, смешными.
Нельзя себе представить более злой карикатуры на бедуина, чем этот худосочный, золотушный, получахоточный, засохший турист в широкой полосатой мантии, в огромном тюрбане, обращающийся со своим кинжалом с такой осторожностью, как будто кинжал заряжен.