О предполагаемом содержании задуманного, но не осуществленного автором второго тома "Братьев Карамазовых" до нас дошло несколько дополняющих друг друга, но и частично расходящихся между собой свидетельств.
В 1916 г. вдова писателя А. Г. Достоевская сообщила А. А. Измайлову: "Смерть унесла его (Достоевского, -- Ред.) действительно полного замыслов. Он мечтал 1881 год всецело отдать "Дневнику", а в 1882 засесть за продолжение "Карамазовых". Над последней страницей первых томов должны было пронестись двадцать лет. Действие переносилось в восьмидесятые годы. Алеша уже являлся не юношей, а зрелым человеком, пережившим сложную душевную драму с Лизой Хохлаковой, Митя возвращался с каторги" (см.: Гроссман, Жизнь и труды, стр. 332).
Об этом же А. Г. Достоевская пишет в своих "Воспоминаниях": "Издавать "Дневник писателя" Федор Михайлович предполагал в течение двух лет (1881--1882, -- Ред.), а затем мечтал написать вторую часть "Братьев Карамазовых", где появились бы почти все прежние герои, но уже через двадцать лет, почти в современную эпоху, когда они успели бы многое сделать и многое испытать в своей жизни. Намеченный Федором Михайловичем план будущего романа, по его рассказам и заметкам, был необыкновенно интересен, и истинно жаль, что роману не суждено было осуществиться" (Достоевская, А. Г. Воспоминания, стр. 370).
В свопх воспоминаниях А. Г. Достоевская оба раза допустила одну и ту же неточность: время, которое должно было, по замыслу писателя, протечь между действием первого и второго романа об Алексее Карамазове, она определила в двадцать лет, в то время как в предисловии "От автора" указано: "Первый роман произошел <...> тринадцать лет назад" (наст. изд., т. XIV, стр. 6).
Свидетельства вдовы писателя о плане продолжения "Карамазовых" дополняются двумя рассказами А. С. Суворина.
Вскоре после смерти писателя Суворин писал: "На продолжение своего "Дневника" он <Достоевский, -- Ред. > смотрел отчасти как на средство <...> завязать узел борьбы по существенным вопросам русской жизни. Все это теперь копчено, кончен и замысел продолжать "Братьев Карамазовых". Алеша Карамазов должен был <...> явиться героем, из которого он хотел создать тип русского социалиста, не тот ходячий тин, который мы знаем и который вырос вполне на европейской почве" (Незнакомец [А. С. Суворин]. Недельные очерки и картинки. О покойном. НВр, 1881, 1 февраля, No 1771).
Более подробно Суворин изложил замысел Достоевского в своем дневнике. Он вспоминает здесь о встрече и беседе с писателем в день покушения Млодецкого на графа Лорис-Меликова 20 февраля 1880 г., во время которой Достоевский, еще не знавший в тот момент о покушении, но взволнованный другими террористическими актами народовольцев и процессами над ними, "сказал, что напишет роман, где героем будет Алеша Карамазов. Он хотел его провести через монастырь и сделать революционером. Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили. Он искал бы правду, и в этих поисках, естественно, стал бы революционером..." (А. С. Суворин. Дневник. М.--Пгр., 1923, стр. 16). {Сомнения в точности прочтения и воспроизведения отдельных мест дневника, в том числе данной записи Суворина, в печатном издании ввиду неразборчивости автографа высказаны в работе: H. Pоскина. Об одной старой публикации. "Вопросы литературы", 1968, No 6, стр. 250--253. Ср. тщательный и всесторонний анализ той же записи: Благой, стр. 14--19. Следует учесть также соображения Л. П. Гроссмана о Д. В. Каракозове как возможном прототипе Алеши Карамазова-революционера, -- соображения, опирающиеся как на созвучие их фамилий, так и на настойчивый интерес Достоевского к личности и преступлению Каракозова (см.: наст. изд., т. XI, стр. 74, 103, 108, 279, и т. XII, стр. 335; Гроссман, Биография, стр. 569--572).}
Сообщенные Сувориным, со ссылкой на рассказ Достоевского, сведения корректирует и дополняет в свою очередь появившаяся при жизни писателя газетная заметка. Здесь говорилось: "...из кое-каких слухов о дальнейшем содержании романа, слухов, распространившихся в петербургских литературных кружках, я могу сказать <...> что Алексей делается со временем сельским учителем и под влиянием каких-то особых психических процессов, совершающихся в его душе, он доходит даже до идеи о цареубийстве..." ("Новороссийский телеграф", 1880, 26 мая, No 1578, "Журнальные заметки", подпись Z). {Ср.: Н. И. Соколов. Достоевский и революционная Россия, "Октябрь", 1971, No 11, стр. 211.}
Однако в цитированной заметке в связи с рассказом о повороте в судьбе Алексея говорится лишь о том, что он доходит до "идеи о цареубийстве", а не о том, что он на практике совершает террористический акт. Возможно, что формулировка эта вызвана неполной осведомленностью автора заметки или цензурными соображениями. Но, вероятнее всего, из содержащихся в самом романе намеков и указаний {Анализ этих указаний см.: Благой, стр. 11--13, 15--19.} следует сделать другой вывод: казнь Алексея была лишь одним из нескольких вариантов развязки, которые в разное время мелькали в голове автора при обдумывании второго тома дилогии.
В пользу того, что Достоевский, не только начиная, но и заканчивая работу над "Карамазовыми", склонялся к иному завершению судьбы Алексея после постигших его сомнений и "идеи о цареубийстве", говорят свидетельства других мемуаристов.
Педагог и писатель А. М. Сливицкий (1850--1913), присутствовавший в 1880 г. на пушкинских торжествах в Москве, передает беседу Достоевского с молодежью: "Помолчав, он прибавил: "Напишу еще "Детей" и умру". Роман "Дети", по замыслу Достоевского, составил бы продолжение "Братьев Карамазовых". В нем должны были выступить главными героями дети предыдущего романа..." (Достоевский в воспоминаниях, т. II, стр. 355).
Наконец, немецкая исследовательница Н. Гофман в 1898 г. записала со слов А. Г. Достоевской (или других близких писателю людей): "Алеша должен был, таков был план писателя, по завещанию старца Зосимы идти в мир, принять на себя его страдание и его вину. Он женится на Лизе, потом покидает ее ради прекрасной грешницы Грушеньки, которая пробуждает в нем карамазовщину, и после бурного периода заблуждений и отрицаний, оставшись бездетным, облагороженный, возвращается опять в монастырь; он окружает там себя толпой детей, которых он до самой смерти любит и учит и руководит ими" (см.: N. Hoffmann. Th. M. Dostojewsky. Eine biographische Studie. Berlin, 1899, S. 425--427; С. Белов. Еще одна версия о продолжении "Братьев Карамазовых". "Вопросы литературы", 1971, No 10, стр. 254-255).
В. Д. Рак обратил внимание на то, что одна из деталей процесса над Митей представляет собой нарушение процессуальных правил, аналогичное допущенному в деле Е. П. Корниловой, о пересмотре которого в 1876 г. хлопотал Достоевский. Согласно 693 ст. Устава уголовного судопроизводства 1864 г., врачи Герценштубе и Варвинский не могли быть опрошены одновременно и в качестве свидетелей, и в качестве экспертов (см. стр. 103). Это юридическое нарушение могло быть допущено писателем сознательно, чтобы во втором томе "Карамазовых" оно послужило поводом для кассации и пересмотра дела Мити (см.: Материалы и исследования, т. II, стр. 163--168).