<1>
Народ -- это была настоящая его внутренняя потребность, не для красы, не для стихов, а стало быть, он страдал, а страдал, так и искупил.
(Зарыт, как Антоний.)
ЗАРЫТЬ В ЗЕМЛЮ. { Рядом с фразой: ЗАРЫТЬ В ЗЕМЛЮ. -- помета: Здесь.}
Тоже, чтоб прогнать змия страсти, его мучившей. Если б сделал что-нибудь, в такой же силе, он был бы велик. Но кто поднимет камень.
Не мог же он полагать всё самооправдание свое лишь в стишках о народе. А кстати, о нашей роли судей. Правда потомства и всех <?>, а все непогрешимы, но мы все страстны. Крупный Человек -- святой Антоний.
Души поэтов мягки и слабы, мягки и податливы, и чем больше пишут стихов, тем больше мягчеют и подаются. Он может писать грозные себе предпис<ания>
Поэтом м<ожешь ты не быть>,
А гражданином быть <обязан>
И остаться лишь поэтом стыда, но со скорбью зато и оправдываясь мучением. Некрасов -- явление историческое.
Но он нашел в народе исход и для мучений, и для стыда, для всего.
Я бы желал, чтоб меня поняли.
А именно всё тот же самый существенный и главный вопрос: "Была ли борьба?"
Итак, вот что может выйти из деловых оправданий. Вылепить образ Антона.
Для чего такому практику народ, что ему Гекуба? Потребность очиститься. Если бы, то несомненно. Стих? Но стих лишь актер "Гамлет<а>". Гекуба.
И что выяснится, то и принять, несмотря ни <на> какое лицо и ни на какое соображение. { Было: Даже впечат<ление>}
Этой нежной любви к нему.
Тревожная страстность стихов его свидетельствует, но главное, народ --
Что народ наживатели. Раненое сердце.
Некрасов, мол, говорил сам о своей практичности.
Вот демон, не золото, а самообеспечение. Робкая и гордая душа, остались воспомин<ания>, неверие в людей и прямо высокомерие к слабости их: "Вы не можете не быть" -- а потому самоспасение, обеспечение в самом грубом виде. И это у Некрасова, из тех, которые святые; из тех, которым: "Встань, брось всё и иди за мной".
Не оставлял всю жизнь. Вечна<я> борьба. Не говорю о добрых делах. Что ж вы оправдывали. Борьба неизвестна. Известна ли? Должно быть.
Есть и еще главное доказательство, а для меня несомн<енное>: народ -- именно то, на чем я остановился и носил к народу скорбь свою.
Нет, разъясняю, тут надо разъяснить, страдал он или нет, примирился ли, стыдился тем больше. Стих<и>. Что стих<и>, слезы Гамлета. Но главное народ.
Для чего его тянуло к народу. Для меня это ясно. Вряд ли такие стоили.
Мы знаем, что значит эклога хотя бы и слезная. {Для чего ~ слезная, запись на полях. }
Но оставался ли он спокоен. Нам это не для оправдания покойного нужно, а чтоб определить его поэзию.
Или свидетелей нет, но за Некрасова есть великий свидетель -- народ.
<2>
Тютчев не оставил такого горячего следа, как Некрасов. Не был симпатичен <?>.
И я понял, что он составлял для меня нечто в жизни моей, хотя мы редко --
Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее. Но новейшие критики и публицисты, которые рассуждают не так и кривят правдой, желая подлизаться к молодежи.
Умаление Пушкина как древнего и архаически преданного народу -- почти бесчестно. Но в этих мотивах звучит такая любовь и такая оценка народа, которая принадлежащему вековечно, всегда, и теперь, и проч<ее>. "Увижу ли народ освобожденный и рабство, павшее по манию царя", разговор с Николаем, письма Пушкина, мужеств<енный> человек. Юношам, если вы только говорили юношам, следует учиться, а не учить других.
Байронисты малосведущие и даже в самой сущности темы, на которую стали говорить. Байронизм был великое служение человечеству. { Текст: Умаление Пушкина ~ мужеств<енный> человек. -- перечеркнут. Юношам, если вы ~ человечеству, записи на полях. }
Во всяком случае, Некрасов после Пушкина. Не было бы совсем Некрасова. В Некрасове ошибки. Убиение французов -- позор.
У Лермонтова любовь к солдату.
Некрасов мог ошибаться в народе и во все те мгновения, когда его не мучило раскаяние. { Далее было: и когда он подходил к народу свысока.}
На жатве народ, перевязывать грудь, точно народ виноват в своих привычках и обычаях, приобретенных в рабстве, народ не мог быть виноват за свое рабство.
Таких ошибок Пушкин не сделал бы.
Представители искусства для искусства в самом пошлом понимании этого выражения. И не только в самом пошлом, но и подлом. Ночью плачу о народе, а наутро ставлю кабак!
Огарев, кабаки, но, однако, проверить бы. А сколько добра он сделал? Что же, скажете, вы тоже хотите оправдать Некрасова, не то же ли самое делаете, что Скабичевск<ий>. Совсем нет, неправда есть неправда, дурное есть дурное, порок есть порок, и с этим никогда нельзя примириться, но мы-то, судьи-то, лучше мы его в самом-то деле, имеем ли мы право камень поднять. Ведь если и не сделали кой-чего, то не по чистоте нашей, а по трусости, что, дескать, скажут.
(У Некрасова в самом подлом виде, забор, что б ни говорили, золотом все рты залеплю, а потому добывай только золото.)
На парижскую чернь, о подвигах которой он вычитал раз на всю жизнь в томах Тьера и Рабо. {На парижскую чернь ~ Рабо. запись на полях. }
Искусство для искусства, высочайший представитель. А между тем это было не так, потому что Некрасов был воистину печальник горя народного. Не извиняйте же его ухищрениями.
Самое главное спасение в том, чтоб прибегнуть к правде полной. Примем же Некрасова вполне тем, каким он был в самом деле.
Весь вопрос сводится на то: { К тексту: Весь вопрос сводится на то -- вариант: Весь вопрос в том} был ли он искренен.
Выкупил ли он искренностью -- конечно нет, но был честным.
Удовлетворяли ли его мгновения раскаяния? Это его дело. По-нашему, страдания должны быть сильнее по мере падения, и если он удовлетворялся мгновениями и плутовал сам с собою и говорил такие фразы, что без практичности я бы не удержал "Современник", то тем больше и жгучее должен был страдать после этого от презрения к самому себе, и страдал наверно, и был наверно судьей себе неумолимым. Но мы имеем ли право быть такими судьями.
Сами, страсти наши, не так много смеем, как Некрасов.
(И тут: оправдываю ли я Некрасова -- нет, нисколько.) Он не прав -- это незыблемо. Но и мы-то святые ли. Эти две вещи друг друга не оправдывают, а лишь на нас налагают обязанности.
Признал правду народную. Человек, который мог до такой силы возвыситься, не мог быть только мимом и заказным поэтом. {Признал правду ~ заказным поэтом, запись на полях. }
В воспоминаниях Сергея Аксакова звучит несравненно больше правды народной, чем в Некрасове, хотя Аксаков говорит почти только о природе русской.
Здесь главное. К тому же я ведь больше для наших, чем для ваших писал. Я наших хотел бы научить Некрасову, потому что Некрасов есть редкое, замечательное и необыкновенно крупное явление, {потому что Некрасов ~ крупное явление вписано. } а не ваших нашему взгляду на народ, нашему взгляду преклонения перед правдой народною, { Было: перед народом} а не высокомерному обмериванию его с нашей просвещенной и гуманной высоты.
Надо бы проверить. Правда, даже ближайшие к нему уже в печати говорят про то утвердительно, стало быть, нашли нужным поспешить, чтоб предупредить других, хотя никто еще и не нападал из противной стороны. Правда, {Правда вписано. } они подтверждают темные стороны с тем, чтоб их оправдать. Но как они их оправдывают? Скабичевс<кий> Сувор<ин> одни <?> говорили. {Скабичевс<кий> ~ говорили, вписано между строк. } Конечно, во всяком случае, лучше не говорить, но я пришел к убеждению, что выяснить личность. {Конечно ~ личность, вписано на полях. }
... Что мы робели там, где Некрасов не робел и не останавливался, и что демон, мучавший его, был сильнее, чем наши бесенята.
Она выразилась и в песнях "Зап<адных> славян", хотя касается только славян, а не русского народа.
Исход из байронизма.
Оправдываете? Ни за что. Я только ставлю обвиняемого и противников друг перед другом и оставляю обвинителей с собственной совестью.
Если б даже было и доказано, что мы и не можем быть лучше, то этим вовсе мы не оправданы, потому что вздор всё это: мы можем и должны быть лучше.
Извинение не есть оправдание. В извинении кроется для извиняемого даже нечто унизительное.
До широты объема и понимания народного духа ему до Пушкина далеко. Некрасов видел лишь страдания народа { Над строкой запись: правду его} да дурные черты его (от страдания). Но они просмотрели красоту народа, его милосердие, мужество, трезвость душевную (спасение младенцев), чувство государственн<ости> и необычайное собственное достоинство после освобождения от рабства. Проповедовали, что он раб, и даже неприятно были изумлены, увидев его столь свободным. Не поверили красоте его. Добровольцам. Теперь подъем духа. До этого не доросли, исковерканные дрянным европейничаньем. Недоросли и некогда<?> подняться до понимания России. Не доросли мы все ни до Пушкина, ни до России, ни до народа. Не хотят преклониться перед правдой, учители народа. Долой! Но в том и дело, что Некрасов, если не умственно, то как поэт, в страдании своем признал народную правду и преклонился перед нею. Тем только он и дорог, а не как учитель народный. { Текст: До широты объема ~ учитель народный. -- перечеркнут. }
Юношам надо учиться, а не учить других. А учителями к ним не подмазываться. Это трезвое слово требует твердости. Как вы думаете, вы-то вот этого не скажете, а я-то вот сказал. {Юношам ~ сказал, вписано в конце страницы и на полях. }
Может быть, и есть несколько стихотворений фальшивых. Даже есть наверно.
Вы прививаете к ним дух непогрешимости, дух самодовольства, а стало быть, и деспотизма. Не жившему совсем на свете так легко принять свечку за солнце.
Отнимая { Было: И давая} у них суть жизни и давая им, взамен их, такие нищие {нищие вписано. } блага, которыми не выманишь и собаку из подворотни, подвыражению одного современного птенца.
Вот почему я и ставлю Некрасова так высоко.
Западники. Они не могли не соединиться с Европой против народа русского. И с кем, стало быть, они соединились? (С Валуевым.)
ГЛАВНОЕ ТУТ:
Надо бы проверить и главное: это рыдание и битье о помост находилось ли в спокойном состоянии, то есть ночью рыдание, а завтра шампанское, кабаки и стишки, или находилось в постоянном состоянии муки и усилия выбиться (добрые ли дела, исповедь скрыта, гордо возвещал о слезах, зачем не Иоанн { Было начато: Ант<оний>} Печерский?).
У народа будет мысль: такой-то русский барин плакал горючими слезами и ничего лучше не придумал, как стать народом. Хотя и { Вместо: Хотя и -- было: Но} не стал по легкомыслию своему и по разврату. Но народ это простит. Народ будет шире нашего судить. {Но народ это ~ судить, вписано. } Вот настоящая правда!
Что они проводили симпатичнейшего из наших поэтов в могилу -- это хорошо и благородно, но если поверят, что они не учась учены и что они-то и есть русские критики, то уж это будет дурно. А ну как они вам не поверят. Тогда ведь над вами же будут смеяться, а может, еще хуже того.
Некрасов. Он даже писал и обличения-то наобум. Множество ужасно подделанного.
Но стихотворения бессмертной красоты.
Слабое образование (при огромном, впрочем, уме) сделало то, что держался преданий Белинского.
Будущий характер для романиста.
Барин из тех, которые не признавали { Вариант: не верили в народ} народ, даже любя его, {даже любя его вписано. } были даже врагами народа, нечаянными, непредумышленными, бессознательными, но они желали часто народу то, что несомненно служило ему к погибели. {но они ~ к погибели вписано. }
Гражданином быть обязан. Это его тяготило.
Добрые дела. Г-н Суворин уже сказал словечко. Скажут и другие, и я уверен в том.
Я хочу быть в том уверенным.
Бессмертной и недостижимой высоты. {Гражданином быть обязан ~ недостижимой высоты, записи на полях. }
<3>
Лермонтов, но дано было Некрасову, правда, Некрасов только без народа, но преклонился перед правдой народной, он западник, человек даже и убеждений противуположных. Но прежде, чем я разъясню это...
Считаю его в числе тех трех поэтов, которые явились с новым словом.
Без понимания Пушкина нельзя и русским быть. Он предчувствовал достоинство народа, великодушие его. В своей правде реализма и без прикрас Савельич раб. Да разве это раб?
Будущей задачи (народа). Но если б Пушкин прожил, то дал бы такие сокровища для понимания народного, которые бы наверно сократили времена и сроки перехода всей интеллигенции нашей, до сих пор нагло<?> возвышающейся перед народом в гордости своего рабства европеизма, к народу и правде народной, {Было: к народной правде.} к народной силе и к сознанию народного назначения.
Калашников не бунтует.
Раб ли он был. Вот это-то Пушкин и понял, что не раб, и никогда не был вцелом<?> св<оем?> рабом, даже и тогда, когда страдал в рабстве, -- и чего не поняли наши западники, хотя и любили народ, кричали об унижен<ном> состоянии народа. И верили в звериное состояние народа. Для многих-то собственное достоинство при освобождении (ни лести<?>, ни груб<ости?>) было даже обидно. { Далее было: чуть} Они скоро причли это к остаткам рабства. Еще недавно добровольцев -- подъем духа в нынешнюю войну. И Некрасов хотя был совершенно этих же убеждений, в моменты высшие падал перед народной правдой.
Западники гуманные<?> баре, жалеющие народ и жалеющие всего более, что он не похож на парижскую чернь. Пушкин не то что пожалел народ, но и преклонился перед правдой народа и, несмотря на все пороки народа и смердящие свойства его, разглядел великую сущность его. { На полях было: всечеловечности и всеобъемлемости русского духа}
Перед народной правдой без объяснений, и во 2-ой раз с объяснением.
Но прежде чем я разъясню, как я понимаю в Некрасове это преклонение, { К тексту: как я понимаю ~ преклонение -- вариант: что значит это преклонение} не могу не заметить, однако<?>
Пушкин такой любви к народу, которой не имел ни один потом поэт, не исключая Некрасова. "Не люби ты меня, а люби ты мое, то, что я люблю", -- вот что вам скажет всегда народ, если захочет увидеть искренность вашей любви. {вот что вам ~ вашей любви, вписано. }
Но этот эпизод мне дал тогда же намерение { Вместо: тогда же намерение -- было: повод} объяснить мою мысль яснее в будущем No Дневника и выразить подробнее, как смотрю я на такое замечательное и чрезвычайное явление в нашей жизни и в нашей поэзии, как Некрасов, и в чем именно заключается смысл этого явления.
И во-первых, если кто-нибудь до сих пор -- о байронистах
Пушкин был первый русский человек. Он первый догадался и сказал нам, что русский человек никогда не был рабом. И хотя столетия был в рабстве, но рабом не сделался.
Изощряют свое остроумие над добровольцами.
Народ поймет -- и речи не может быть. Что поймет он в шедеврах: в "Рыцаре на час", в "Тишине", в "Русских жен<щинах>", { Рядом с текстом: Что поймет он ~ "Русских жен<щинах>" -- запись: Всего высшего значения не поймет} "На Волге"? { Далее было: Это дух и} Да описано не по-русски<?> это дух и тон Байрона.
Образован<ный> мужик -- это дело другое.
Тогда поймет, что был русский барин.
С тревожным укором созерцать, { Далее было: да, я вижу народ освобож<денный>} что он освобожден уже от рабства. Но счастлив ли народ.
Значит понял, что народом лишь одним может очиститься.
Любовь к народу была у Некрасова исход его собственной скорби по себе самом. Вот что для меня явно и на что я хочу { К тексту: и на что я хочу -- вариант: но здесь я хочу} указать. Это была страстная потребность, несмотря на фальшь.
Обвиняли лишь за то, что он не покончил с собою совсем<?> или подобно и умер, если не изгнав своего демона, то победив его.
В том образе, который он нам оставил о себе.
Что он пел про народ, значит он считал народ чище и лучше себя. А признав это, он признал и правду народную.
Нарочно писал. Отчего же моя душа содрогается.
Если же было вечное страдание, вечное угрызение, если мы выведем это, то насколько мы ему судьи? А у нас <не закончено> Не закопали в землю.
Поэт. Гражд<анин>.
Весь вопрос, повторяю, для меня ясен, ибо иначе он не избрал бы себе такой исход.
Я не извиняю, а выясняю лицо.
Но одно характерное обстоятельство, обозначившееся во всей нашей печати. FB. В русском народном движении они подъема духа не признают, а если и признают, то как ретроградство.
Политического смысла у нас до редкости мало, при дерзости необыкновенной. Ибо всякий берется судить, ни малейшего спокойствия, а гвалт стоит<?>, точно мальчишки в школе, когда вышел учитель. Один из таковых учителей был Пушкин.
Тут не оправдание его, тут лишь выяснение фигуры его, лица его, чтоб не ошибиться, чтоб судить по возможности точно. Иначе, спеша оправдывать, чрезвычайно умалим и даже унизим значение Некрасова и как поэта.
Что в том, что ночью плачет или бьется о плиты, а завтра --
Итак, выясним по возможности то, что может быть выяснено.
И во-1-х, наполовину вздору. Не было <нрзб.> деловой <?>. Но велико <нрзб.>
-- Кого хороните?
На его могиле прочтено было стихотворецие.
Огни зажигались вечерние
Страсть --
Мог не говорить.
Значит, это казалось ему незыблемым и святым, исходом всему -- единственным объектом надежды его и любви его, а стало быть, и веры его. { Рядом с текстом: Значит ~ веры его. -- было начато: Значит пон<имал?>}
Но весь вопрос: было ли нехорошее, а если было, то что именно такое? И если что выяснится, то нельзя извинить заевшей средой, детством или --
Был ли вечный страдалец (добрые дела).
Полюби меня всяко<?>, барин.
Пушкин вполне это сделал и мог перевоплощаться.
Полюбить может и барин за страдание народ (парижская чернь), но Пушкин любил за всё, "Онегин", Савельич, природа русская.
Он угадал достоинства.
NB. Было то, об чем иной из нас и не поморщился бы, но что составляло вечную муку Некрасова. Муку самобичевания.
Я уверяю.
И не от пристрастия к болезням воли.
Нет, это заключение. { Вместо: заключение -- было: заключение неотразимое}
Я не могу сделать другого заключения.
Так оно и было, хотя бы по сознательным убеждениям своим он и противуречил себе самому. Действительно, стихотворения его наполнены этими противуречиями. Тем не менее и несмотря на противуречия, он все-таки в мученические минуты свои приходил к народу, отдыхал в любви к народу и преклонился.
Кроме всего этого, Некрасов есть исторический тип, крупный пример { Вместо: крупный пример -- было начато: один из самых} того, до каких противуречий { Вместо: до каких противуречий -- было: до чего} могло доходить в наше печальное время непосредственное, прямое, естественное стремление чисто русского сердца с навеянными из былой чуждой жизни убеждениями, жизни бесформенной и безобразной, { Далее было: из жизни русского европейничания и последствий его.} неудовлетворяющей.
То это потому, что ты осмелился это сказать, а осмелился потому, что ты был искренен. И совместимо ли с характером предвозве<стника?> признаваться в своих подлостях?
Этот человек как человек оправдал себя.
Фальшь тоже узнает (народ), с какою бы печалью вы ни приходили к нему.
В великих, неподражаемых, совершенных, несравненных {совершенных, несравненных вписано. } песнях "Западных <славян?>" вылилось всё сердце русское, всё мировоззрение русское, вся любовь русская, всё, что любит и чтит народ, его идеалы героев, царей, граждан, друзей, мужей, жен, любви, детей.
Надо учить молодежь, что непонимание Пушкина есть величайшая неблагодарность, что, не понимая Пушкина, нельзя назваться { Было: стать} даже русским человеком.
Это был не барин, жалеющий русского мужика за его горькую участь, это был человек, сам перевоплощавшийся в душу простолюдина, в суть его, почти в образ его. Люби то, что я люблю.
Он влюбился в русскую суть его, он признал эту суть за идеал. Не говоря уже о том, что первый он сказал: "Ув<ижу ли народ освобожденный>"...
Лермонтов точно так же отдался бы весь народу, но это суждено Некрасову.
Что ли за то ли, что он жалел его, нет, а за то, что (в моменты) падал пред народом и преклонился перед народом и перед правдой его.
И это тем более поражает, что это был западник и держался моды <?>. (О западнике.)
Некрасов мог говорить: "Но счастлив ли народ?" Несчастье его он слушал всегда чутким и гуманным сердцем своим...
Но как помочь этому несчастью, он, очень может быть, и не мог бы сказать.
А во многих случаях так, конечно, во вред бы сказал.
Но сила внутренняя влекла его к народу, и он падал перед правдой его.
Но прежде чем разъясню, как он падал, скажу об одном явлении, недавно в нашей прессе по поводу смерти Некрасова.
И когда плоды реформы Петра начали впервые сознательно сказываться и своей отрицательной стороной.
Всякий сильный ум и всякое великодушное сердце не могли миновать байронизма.
Тем более такой сильный, гениальный и властительно руководящий ум, как Пушкин.
Пушкин нам указал исход уже не в одном байронизме, а в народе, в вере в правду его.
Салос Никола. Ну-тка, свободные люди, сделайте-ка это, как вы этот образ себе представляете.
А те-то далеко. У нас старых не только не почитают, но и не помнят.
И не от одних только внешних причин (политических), но и от внутренней несостоятельности тех самых истин (об социализме тогда еще мало было слуху и новая вера еще не нарождалась, а старые кумиры были разбиты). В это время протест.
Я не равняю Некрасова с Пушкиным, я не мерю, кто шире, кто выше, по силе гения, по силе худож<ественной> -- солнце или же планеты.
Но за Некрасовым бессмертие.
В стихах недосягаемой высоты.
Он приходил к народу в страданиях своих.
Но тут опять перерву.
Final.
Я займусь одним явлением в наш<ей> литер <атуре> после смерти Некрасова и которое, конечно, слишком необходимо для оценки нашего поэта.