18 июня 1876 г. Дмитровск
Милостивый государь
Федор Михайлович!
Меня нисколько не удивляет фельетон Заурядного читателя в 159 No "Бирж<евых> ведо<мостей>", в нем автор является не более как сторонником несвязных тенденций.1 Он крайне обиделся за Каирову, потому что она живая личность, а не художественный тип, и вообще самое дело о Каировой вовсе не такое, как, например, дело Овсянникова,2 Митрофании3 и Струсберга,4 в которых так или иначе бьется нерв общественной жизни, замешиваются интересы массы; это дело не более как две соперницы не могли поделить одного мужчины и одна порезала другую бритвою.
Во всем этом Заурядный читатель не верен.
Каирова -- тип; тип, выработанный не фантазией, а ложным направлением жизни; тем направлением, которое с легкой руки "Подводного камня" Авдеева5 и "Что делать?" {В названии Чернышевского произведения не делаю ли ошибки: прошу исправить. -- Примеч. Карташова. } Чернышевского проникло в молодое (ныне уже устаревшееся) поколение, преимущественно и грамотное женское, и сбило их с толку, выработав в их среде тип; этот тип есть Каирова, та самая Каирова, которая фигурирует в своем процессе; черты этого типа, приведенные в Вашем дневнике и в моем письме, не измышлены, но они оглашены и выяснены на публичном суде, стало быть, отданы в достояние публики, до тех пор, покуда этим же судом они не будут опровергнуты как ложь и клевета; до той же Каировой, которая как живая личность носит это имя, никому нет дела, и напрасно Заурядный читатель вызывает на симпатию к ней. Дело о Каировой вовсе не дело двух соперниц, не сумевших поделить между собою одного мужчины, и вовсе не такое дело, как Овсянникова; какой подрядчик не грел около подрядов рук? -- или матери Митрофании, в коем, опираясь на древлий авторитет, обирались богатые хранители древлего благочестия; или предстоящее дело Струсберга, в котором банковские дельцы зарвались немножко подальше того, как делают другие (если не все) банки; да и зарваться было немудрено -- зверь-то уж был больно красный! Все эти дела выражают обычную злобу дня. Но дело Каировой есть именно одно из тех, в котором бьется нерв общественной жизни и замешиваются (да еще нравственные) интересы массы... На суде объявилось, до какой степени тип Каировой излюблен дамами; они аплодировали ее оправданию; они заявили свое торжество по поводу оправдания судом излюбленного ими типа... И вот начнут разносить его по углам общественной жизни, по семьям, по дортуарам, по народные школам, начиная от центра к окружности -- от П<етер>бурга до провинции. -- Я жил в то время в провинции, когда вышли "Подводный камень" и "Что делать?", и видел своими глазами, как тенденции Чернышевского воспринимались молодыми читательницами и жадно ими всасывались, а затем проводились ими в жизнь, не как личные увлечения, а как принцип, без всякого зазрения совести, потому что это утверждено было литературою. Не буду приводить много примеров нравственной распущенности, основанной на принципе, но упомяну только об одном, и то потому только, что он существует сейчас и рядом. Живет в уездном городе грамотный человек (из учителей), женатый на грамотной женщине {она существует теперь уроками); живут мирно, у них есть дочка. -- Но вот в их скромный, семейный быт проникает женщина (каировского типа); женщина замужняя, мать ребенка, входит в тесные отношения, высмеивает женщину жену, бросает своего мужа и ребенка и поселяется на житье у своего Великанова;7 жена выгнанная (?) оставляет своего мужа, свою дочь, переходит на квартиру и, чтобы не умереть с голоду, начала давать по домам уроки... Что же, это не общественное дело? Что же этим не затронут один из важнейших нервов общественной жизни - семья?.. Что же, этим не задеты интересы массы?.. а дочь выгнанной матери? а ребенок, брошенный новой Каировой? Разве это не интересы массы? Да, правда, это интересы маленьких людей, это впечатленьица идеальной мелкоты... и стоит ли литературе тратить на это бумагу; нет, ее надобно поберечь для миллионов Овсянникова, для векселей матери Митрофании, для облигаций струсберговских предприятий, потому что все-таки грандиозно... Но довольно.
Закончу тем, что Великанова, услышавши об оправдании Каировой, до того была поражена страхом за себя, что поспешила скрыться в провинции от этого дикого, спущенного с цепи зверя. Желательно было бы, чтобы каировский тип пополней прошел через Ваш дневник.
Прошу принять уверения в глубочайшем к Вам
уважении Вашего, милостивый государь,
покорнейшего слуги Дмитрия Карташова.
18 июня
1876 года
На конверте:
В С.-Петербург
Его высокоблагородию
Федору Михайловичу
г. Достоевскому
По Греческому проспекту, дом Струбинского, квартира No 6.
Печатается по подлиннику: ИРЛИ. No 29 737.
Письмо было отправлено в Петербург, но не застало там Достоевского, который переехал в Старую Руссу, и переправлено ему почтой. Почтовые штемпели: Дмитровск 20 июня; С.-Петербург -- 24 и 25 июня; Старая Русса -- 26 июня. Это второе письмо Д. В. Карташова к Достоевскому явилось откликом на майский выпуск "Дневника писателя". Разбор Достоевским "дела Каировой", предпринятый как бы в ответ на предложение Карташова в его письме от 10 мая, видимо, не удовлетворил последнего.
Взгляд Карташова на Каирову как на "тип, выработанный <...> ложным направлением жизни", тем направлением, которое он связывает прежде всего с именем Чернышевского и дискуссиями вокруг "женского вопроса", не встретил отклика у Достоевского. Писатель, анализируя все это "дело", увидел в Каировой прежде всею слабую, страдающую и "беспорядочную" женщину. Сосредоточившись на противоречивых психологических состояниях обеих соперниц Каировой и Великановой. Достоевский был дальше всего от прямолинейного и однозначного подхода к оценке поведения той и другой. Поэтому он оценил положительно оправдание Каировой присяжными, подчеркивая, что, по сути, это было не оправдание, а прошение. Когда Христос простил грешницу, то "прибавил: "иди и не греши". Стало быть, грех все-таки назвал грехом; простил, но не оправдал его..." (23, 16). Письмо Д. В. Карташова, по видимости направленное против Скабичевского ("Заурядного читателя"), по сути своей полемизирует с Достоевским, "подправляет" его и заключается советом, чтобы "каировский тип", т. е. тип, выработанный "отрицательным", "нигилистическим" направлением так называемого женского вопроса, "пополней" прошел бы через весь "Дневник писателя". Известно, однако, что, постоянно возвращаясь в "Дневнике писателя" к теме положения женщины в современном русском обществе, Достоевский рассматривал эту тему с совершенно иных позиций.
1 Статья А. М. Скабичевского (писавшего под псевдонимом Заурядный читатель), посвященная майскому выпуску "Дневника писателя" (Биржевые ведомости. 1876. 11 июня. No 159), отличалась резкими выпадами в адрес Достоевского, особенно за разбор им речи адвоката Утина. Скабичевский, в отличие от Карташова, целиком оправдывал Каирову и считал, что "г-н Достоевский <...> довершает дело суда тем, что закидывает грязью несчастную женщину".
2 Дело Овсянникова слушалось в Петербургском окружном суде в конце 1875 г. (с 25 ноября по 6 декабря). Петербургский купец-миллионер, торговец мукой, С. Т. Овсянников обвинялся в поджоге арендованной им паровой мельницы, что должно было принести ему прибыль. Процесс этот привлек большое внимание. Достоевский следил за отчетами судебного разбирательства, о чем свидетельствуют его записные тетради 1875 г. (см. 24, 71, 72, 73, 77, 80 и др.), и упомянул Овсянникова в октябрьском выпуске "Дневника писателя" за 1876 г. (см.: 23, 157).
3 Дело игуменьи Митрофании (в миру баронесса П. Г. Розен), настоятельницы Владычне-Покровского монастыря в г. Серпухове, занимавшейся подлогами денежных документов в пользу своего монастыря, слушалось в суде в 1874 г. и привлекло огромное внимание публики и прессы (см.: 17. 392).
4 Имеется в виду дело о получении железнодорожным деятелем Б. Г. Струсбергом банковской ссуды в семь миллионов под ничего не стоившие бумаги, вызвавшем в результате банкротства Струсберга в 1875 г. крах банка. Дело рассматривалось судом в Москве в октябре 1876 г. Струсберг упоминается в записных тетрадях Достоевского, а также в октябрьском выпуске "Дневника писателя" (23, 159--160).
5 Роман М. В. Авдеева (1821--1876) "Подводный камень" был в 1860 г. напечатан в "Современнике", в 1863 г. вышел отдельным изданием. Посвященный И. С. Тургеневу роман, отстаивающий право на свободу чувства, соотносился читателями и критикой с обсуждаемым тогда "женским вопросом". Критика отмечала также зависимость романа от "Жака" Жорж Санд и "Полиньки Сакс" А. В. Дружинина.
6 Сомнение Д. Карташова в правильности названия романа Чернышевского указывает на то, что он не читал его.
Карташов называет знакомых ему мужа и жену по аналогии с "делом Каировой". Великанов -- фамилия любовника Каировой, на жену которого, Великанову, Каирова совершила покушение.