Въ Квебекской гавани.
На кораблѣ, принявшемъ нашихъ потерпѣвшихъ, образовалось теперь довольно странное общество. " Св. Христофоръ" покинулъ крѣпость Ла-Рошель, три недѣли назадъ, въ сопровожденіи четырехъ меньшихъ судовъ, везшихъ пятьсотъ солдатъ на помощь поселенцамъ рѣки Св. Лаврентія. Но въ океанѣ корабли отбились другъ отъ друга, и губернаторъ продолжалъ путь одинъ, надѣясь уже въ рѣкѣ снова собрать свою эскадру. Съ собою онъ имѣлъ одну роту Керсійскаго полка, свой собственный штабъ, новаго епископа Канады, Сен-Валье, съ нѣсколькими лицами его свиты, трехъ монаховъ францисканскаго ордена, пять іезуитовъ, назначенныхъ въ роковую миссію къ Ирокезамъ, съ полдюжины дамъ, ѣхавшихъ къ своимъ мужъямъ, двухъ монахинь, отъ десяти до двѣнадцати французовъ, которыхъ влекли за море страсть къ приключеніямъ и надежда поправить свои дѣла.
Присоединить къ такому сборищу горсть новоанглійскихъ индепендентовъ (протестантовъ), пуританина изъ Бостона и троихъ гугенотовъ, значило -- приложить къ пороховому боченку горящую головню. Однако, всѣ такъ были заняты собственными дѣлами, что новоприбывшихъ предоставили самимъ себѣ. Тридцать человѣкъ солдатъ страдало цынгой и лихорадкой, такъ что всѣ монахи и монахини были очень заняты уходомъ за ними. Губернаторъ Денанвилъ, очень набожный драгунъ, цѣлыми днями ходилъ по палубѣ и читалъ псалмы Давида, а большую часть ночей проводилъ за планами и картами, замышляя истребить Ирокезовъ, опустошавшихъ ввѣренный ему край, а епископъ Сен-Валье отправлялъ богослуженіе и поучалъ наставленіями своихъ подчиненныхъ. Ефраимъ Саваджъ по цѣлымъ днямъ простаивалъ на палубѣ, не сводя глазъ съ этого добряка и его краснообрѣзнаго требника и все время ворча о "мерзости запустѣнія".
Между Франціей и Англіей отношенія были мирныя, хотя въ Канадѣ и въ Ньюіоркѣ чувствовалось взаимное недовольство: французы не безъ основанія предполагали, что англійскіе колонисты подстрекаютъ противъ нихъ индѣйцевъ. Поэтому Ефраимъ и его спутники были приняты гостепріимно, хотя на кораблѣ было такъ тѣсно, что имъ пришлось размѣститься гдѣ попало. Семейству Катина была оказана еще большая благосклонность, такъ какъ слабость старика и красота его дочери привлекли вниманіе самого губернатора. Де-Катина, въ простомъ, темномъ платьѣ, на которое еще до крушенія онъ смѣнилъ свой мундиръ, ничѣмъ, кромѣ своей военной выправки, не подавалъ повода заподозрить въ немъ бѣглеца изъ арміи. Старый Катина былъ уже такъ слабъ, что совершенно не могъ отвѣчать на разспросы, его дочь постоянно находилась при немъ, а бывшій гвардеецъ, послѣ жизни при дворѣ умѣлъ держать себя такъ осторожно, что ухитрялся сказать много и не высказать ничего; такимъ образомъ тайна ихъ оставалась неразоблаченной. Де-Катина еще до перемѣны закона испыталъ, каково быть гугенотомъ въ Канадѣ, и не имѣлъ никакого желанія испробовать это теперь.
На другой день послѣ своего спасенія, они увидѣли на югѣ мысъ Бретонъ, а затѣмъ, быстро подгоняемые восточнымъ вѣтромъ, прошли на нѣкоторомъ разстояніи отъ восточнаго края Антикости. Они уже плыли вверхъ по громадной рѣкѣ, хотя съ середины ея берега едва были видны, и она походила скорѣе на море. Когда берега сблизились, направо показалось дикое ущелье рѣки Сагенея, и надъ соснами взвился дымокъ маленькой рыбачьей и торговой станціи Тадузака. Голые индѣйцы, съ лицами, выпачканными красной глиной, Алгонкинцы и Абенаки, окружили корабль въ своихъ берестовыхъ челночкахъ съ плодами и овощами, которые должны были влить новую жизнь въ погибавшихъ отъ цынги солдатъ. Затѣмъ корабль прошелъ мимо залива Маль-Бей, обрыва Обваловъ и залива св. Павла, съ его широкой долиной и лѣсистыми горами, сверкавшими великолѣпнымъ осеннимъ уборомъ: пурпуромъ и золотомъ кленовъ, ясеней, молодыхъ дубовъ и березовыхъ побѣговъ. Опершись на поручни, Амосъ Гринъ жаднымъ взоромъ смотрѣлъ на эти обширныя области дѣвственныхъ лѣсовъ, куда лишь изрѣдка и случайно заходилъ какой-нибудь дикарь или безстрашный "лѣсной бродяга" {Coureur des bois -- особый разрядъ колонистовъ, занимавшійся войной и охотой.}. Вскорѣ впереди показались смѣлыя очертанія мыса Бурь; путники миновали богатые, тихіе луга Бопре, помѣстья Лаваня, и, проплывши мимо поселковъ Орлеанскаго острова, увидѣли передъ собою широкій затонъ, водопады Монморенса, высокій частоколъ мыса Леви, множество кораблей, а направо -- ту дивную скалу, увѣнчанную башнями, съ городомъ вокругъ ея подошвы, которая составляла средоточіе и главный оплотъ французскаго могущества въ Америкѣ. Это былъ Квебекъ. Сверху изъ крѣпости загремѣли пушки, взвились флаги, поднялись въ воздухѣ шляпы, и отъ берега отдѣлилась цѣлая флотилія лодокъ встрѣчать новаго губернатора и перевозить солдатъ и пассажировъ.
Съ тѣхъ поръ какъ старый купецъ покинулъ французскую почву, онъ сталъ вянуть, какъ вянетъ растеніе, лишившееся корней. Испугъ во время кораблекрупіенія и ночь, проведенная въ холодномъ убѣжищѣ на ледяной горѣ, оказались ему не по лѣтамъ и не по силамъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ попалъ на военный корабль, онъ лежалъ среди больныхъ солдатъ, почти не подавая признаковъ жизни, кромѣ слабаго дыханія и судорожнаго подергиванія исхудалой шеи. Однако, при громѣ пушекъ и кликахъ народа, онъ открылъ глаза и медленно, съ усиліемъ, приподнялся на подушкахъ.
-- Что съ вами, батюшка? Что можемъ мы для васъ сдѣлать?-- спросила Адель.-- Мы пріѣхали въ Америку, и вотъ здѣсь Амори и я, ваши дѣти.
Но старикъ покачалъ головой.
-- Господь довелъ меня до обѣтованной земли, но не судилъ мнѣ вступить въ нее,-- сказалъ онъ.-- Да будетъ воля Его, и да благословится Имя Его во-вѣки. Но по крайней мѣрѣ я хотѣлъ бы, какъ Моисей, взглянуть на эту землю, если ужъ не могу ступить на нее. Не можешь ли ты, Амори, взять меня подъ руку и вывести на палубу?
-- Если еще кто-нибудь поможетъ мнѣ,-- отвѣтилъ де-Катина и, сбѣгавъ на палубу, привелъ съ собою Амоса Грина.
-- Ну, батюшка, если вы положите руки къ намъ на плечи, то вамъ почти не придется касаться пола.
Минуту спустя, старый купецъ былъ на палубѣ, и молодые люди усадили его на свертокъ канатовъ, прислонивъ спиною къ мачтѣ, гдѣ онъ былъ въ сторонѣ отъ сутолоки. Солдаты уже толпою сходили въ лодки, и всѣ такъ были заняты собою, что не обратили вниманія на маленькую группу изгнанниковъ, собравшихся вокругъ больного. Онъ съ трудомъ поворачивалъ голову изъ стороны въ сторону; но глаза его просвѣтлѣли при видѣ обширнаго голубого, пространства воды, пѣны далекихъ водопадовъ, высокаго замка и длинной линіи лиловыхъ горъ, тянувшихся къ сѣверо-западу.
-- Она не похожа на Францію,-- сказалъ онъ.-- Совсѣмъ не такая зеленая, тихая и веселая, а величественная, сильная и суровая, какъ Тотъ, Кто ее сотворилъ. По мѣрѣ того, какъ я становился слабѣе, Адель, моя душа освобождалась отъ узъ тѣлесныхъ, и я увидѣлъ ясно многое, что прежде было смутно для меня. И мнѣ стало казаться, дѣти мои, что вся эта американская земля,-- не одна Канада, а также и ваша родина, Амосъ Гринъ, и все, что тянется туда къ закату солнца -- есть лучшій даръ Господа людямъ. Затѣмъ онъ хранилъ ее скрытою столько вѣковъ, чтобы нынѣ свершилась надъ нею Его воля, ибо это есть страна невинная, которой не приходится искупать былыхъ грѣховъ: ни вражды, ни жестокихъ обычаевъ, ни какого-либо зла; и съ теченіемъ временъ всѣ измученные и бездомные, всѣ обиженные, изгнанные и угнетенные обратятъ свои взоры сюда, какъ уже сдѣлали мы. И это будетъ народъ, который восприметъ въ себя все доброе, отвергнувши все дурное и стремясь къ наивысшему. Это будетъ могучій народъ, который бсльше будетъ заботиться о возвышеніи своихъ низшихъ, чѣмъ о возвеличеніи высшихъ; который пойметъ, что болѣе доблести въ мирѣ, нежели въ войнѣ; который будетъ знать, что всѣ люди -- братья; и чье сердце не будетъ съужено собственными границами, а станетъ пылать сочувствіемъ ко всякому правому дѣлу во всемъ мірѣ. Вотъ что я вижу, Адель, лежа здѣсь въ виду берега, куда не ступитъ моя нога; и говорю тебѣ, что если ты и Амори войдете въ число предковъ такого народа, то жизнь ваша пройдетъ не даромъ. Это сбудется; а когда сбудется, да сохранитъ Господь народъ тотъ и да направитъ его на путяхъ его...
Голова старика постепенно опускалась все ниже, и вѣки медленно прикрыли глаза его, устремленные за Пуанъ-Леви, на безпредѣльные лѣса и далекія горы. У Адели вырвался крикъ отчаянія, и руки ея обвились вокругъ шеи отца.
-- Онъ умираетъ, Амори, онъ умираетъ! -- воскликнула она.
Угрюмый францисканецъ, молившійся по четкамъ недалеко отъ нихъ, услышалъ ея слова и подошелъ немедленно.
-- Онъ, дѣйствительно, умираетъ,-- сказалъ онъ, взглянувъ на потемнѣвшее лицо.-- Совершены ли надъ нимъ таинства церкви?
-- Не думаю, чтобы въ нихъ была нужда,-- уклончиво отвѣтилъ де-Катина.
-- Кто изъ насъ не нуждается въ нихъ, молодой человѣкъ?-- угрюмо замѣтилъ монахъ.-- И можетъ ли человѣкъ помимо нихъ надѣяться на душевное спасеніе? Я самъ причащу его безотлагательно.
Но старый гугенотъ открылъ глаза и послѣднимъ напряженіемъ силы оттолкнулъ нагнувшуюся надъ нимъ фигуру въ сѣромъ капюшонѣ.
-- Я покинулъ все, что любилъ, чтобы не уступать вамъ,-- воскликнулъ онъ.-- А вы думаете, что одолѣете меня теперь?
Францисканецъ отскочилъ назадъ при этихъ словахъ, и его жесткій, подозрительный взглядъ остановился на де-Катина и на плачущей женщинѣ.
-- Вотъ какъ! -- сказалъ онъ.-- Такъ вы -- гугеноты!
-- Тише! Не препирайтесь въ присутствіи умирающаго! -- воскликнулъ де-Катина съ неменьшей рѣзкостью, чѣмъ монахъ.
-- Въ присутствіи умершаго,-- сказалъ Амосъ Гринъ торжественно.
Какъ только старикъ умолкъ, его лицо прояснилось, многочисленныя морщины вдругъ разгладились, точно ихъ стерла невидимая рука, а голова откинулась назадъ, къ мачтѣ. Адель осталась неподвижной, продолжая держать его въ объятіяхъ и прижавшись щекою къ его плечу. Она была въ обморокѣ.
Де-Катина поднялъ жену и снесъ ее внизъ, въ каюту одной барыни, которая раньше выказывала имъ учас4тіе. Смерть была не новостью на кораблѣ: во время переѣзда по морю на немъ умерло десятъ человѣкъ солдатъ; поэтому среди радостной суеты прибытія мало кому пришло въ голову подумать объ умершемъ странникѣ, тѣмъ болѣе, когда прошелъ слухъ, будто онъ былъ гугенотомъ. Было сдѣлано краткое распоряженіе спустить его въ рѣку въ ту-же ночь, и это было послѣднею заботою людей о Теофилѣ Катина. Съ оставшимися же въ живыхъ дѣло обстояло иначе: ихъ выстроили всѣхъ на палубѣ, по окончаніи высадки солдатъ, и офицеръ губернаторской свиты сталъ рѣшать, что съ ними дѣлать. Это былъ представительный, веселый, румяный господинъ; но де-Катина со страхомъ замѣтилъ, что когда онъ проходилъ вдоль палубы, рядомъ съ нимъ шелъ монахъ и что-то говорилъ ему шепотомъ. На мрачномъ лицѣ францисканца виднѣлась горькая улыбка, предвѣщавшая мало добраго для еретиковъ.
-- Приму во вниманіе, добрѣйшій батюшка, приму во вниманіе,-- нетерпѣливо говорилъ офицеръ въ отвѣтъ на эти тайныя впушенія.-- Я не менѣе ревностный слуга святой церкви, чѣмъ вы сами.
-- Надѣюсь, что такъ, г. де-Бонневилъ. При такомъ набожномъ губернаторѣ, какъ г. де-Денанвиль, офицерамъ его штаба даже на этомъ свѣтѣ невыгодно быть равнодушными къ вѣрѣ.
Офицеръ сердито взглянулъ на собесѣдника, онъ понялъ угрозу, таившуюся въ его словахъ.
-- Осмѣлюсь вамъ напомнить, батюшка,-- сказалъ онъ;-- что если вѣра есть добродѣтель, то рядомъ съ нею стоитъ и любовь къ ближнимъ.-- Затѣмъ продолжалъ по-англійски:-- Который здѣсь капитанъ Саваджъ?--
-- Ефраимъ Саваджъ изъ Бостона.
-- А г. Амосъ Гринъ?
-- Амосъ Гривъ изъ Нью-Іорка.
-- А морякъ Томлинсонъ?
-- Джонъ Томлинсовъ изъ Салема.
-- А моряки: Гирамъ Джефферсонъ, Іосифъ Куперъ, Сиггресъ Спольдингъ и Павелъ Кушингъ, всѣ изъ Maссачусетсъ-Бея?
-- Мы здѣсь.
-- По распоряженію губернатора, всѣ, кого я назвалъ, должны быть тотчасъ переданы на купеческій бригъ "Надежду", вонъ тотъ корабль съ бѣлой полоской. Онъ черезъ часъ отправляется въ англійскія колоніи.
Гулъ радости поднялся среди матросовъ при мысли о столь быстромъ возвращеніи домой; они побѣжали собирать то немногое, что спасли отъ крушенія, а офицеръ положилъ свой списокъ въ карманъ и подошелъ къ тому мѣсту, гдѣ де-Катина, съ мрачнымъ лицомъ, стоялъ, прислонившись къ периламъ.
-- Вы, вѣроятно, меня помните,-- сказалъ онъ.-- Я узналъ васъ, хотя вы смѣнили голубой кафтанъ на черный.
Де-Катина пожалъ протянутую ему руку.
-- Я хорошо помню васъ, де-Бонневиль, и наше совмѣстное путешествіе въ фортъ Фронтенакъ; но мнѣ неловко было возобновлять знакомство теперь, когда мои дѣла такъ плохи.
-- Что вы? Кому я былъ другомъ, тому останусь другомъ всегда.
-- Я тоже боялся, чтобы близость со мною не повредила вамъ въ глазахъ этого закутаннаго монаха, который бродитъ за вами слѣдомъ.
-- Ну, ну, вы сами знаете, что здѣсь и какъ! Фронтенакъ умѣлъ держать ихъ въ границахъ; но де-Лобарръ былъ точно воскъ въ ихъ рукахъ, и этотъ новый обѣщаетъ идти по той же дорожкѣ. Между монахами въ Монреалѣ и здѣшними изуитами, мы, несчастные,-- точно между двумя жерновами. Но я отъ души огорченъ, что встрѣчаю стараго товарища при такихъ обстоятельствахъ, и тѣмъ болѣе съ женою.
-- Что же теперь будетъ?
-- Вы останетесь на кораблѣ до его отплытія, которое назначено черезъ недѣлю.
-- А потомъ?
-- Потомъ васъ доставятъ на немъ во Францію и передадутъ губернатору Ла-Рошели для отсылки въ Парижъ. Таковъ приказъ г-на де-Денонвиля, и если не исполнимъ его въ точности, то все это осиное гнѣздо монаховъ очутится у насъ на шеѣ.
Де-Катина застоналъ, выслушавъ это.
Послѣ всѣхъ переговоровъ, мукъ и бѣдствій вернуться въ Парижъ, на жалость друзьямъ, на посмѣшище врагамъ -- было слишкомъ унизительно. Онъ вспыхнулъ отъ стыда при одной этой мысли. Его вернутъ насильно, точно рекрута, сбѣжавшаго изъ полка отъ тоски по родинѣ! Лучше бы броситься въ эту широкую, синюю рѣку, если бы не блѣдненькая Адель, у которой теперь кромѣ него никого не было на свѣтѣ. Это такъ заурядно! Такъ позорно! А между тѣмъ, какъ вырваться изъ этой пловучей тюрьмы, да еще съ женщиной, съ которой связала его судьба?
Де-Бонневиль ушелъ, сказавъ нѣсколько незамысловатыхъ сочувственныхъ словъ; монахъ же продолжалъ шагать по палубѣ, украдкою бросая на него взгляды, и два солдата, поставленные на ютѣ, нѣсколько разъ прошли мимо него. Очевидно, имъ было приказано слѣдить за нимъ. Въ уныніи, онъ перегнулся черезъ бортъ и сталъ смотрѣть на городъ, гдѣ торчащія изъ кровель балки и обугленныя стѣны напоминали о пожарѣ, нѣсколько лѣтъ назадъ истребившемъ всю нижнюю часть его.
Въ это самое время, плескъ веселъ привлекъ вниманіе смотрѣвшаго, и какъ разъ подъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ онъ стоялъ, проплыла большая лодка, полная чарода.
Въ ней сидѣли новоангличане, которыхъ везли на корабль, который долженъ былъ доставить ихъ домой. Тутъ были четверо матросовъ, а у паруса капитанъ Ефраимъ бесѣдовалъ съ Амосомъ, указывая на суда. Сѣдая борода стараго пуританина и смѣлое лицо охотника не разъ поворачивались въ сторону одинокаго изгнанника; но онъ не уловилъ ни слова прощанія, ни привѣтливаго движенія руки. Они были такъ полны своей будущностью и своимъ счастьемъ, что даже и не вспомнили о его горькой долѣ! Онъ готовъ былъ все снести отъ враговъ; но такая забывчивость недавнихъ друзей переполнила чашу его скорби. Онъ склонилъ лицо на руки и горько зарыдалъ. Прежде чѣмъ де Катина поднялъ голову, англійскій бригъ уже поднялъ якорь и на всѣхъ парусахъ вышелъ изъ Квебекскихъ водъ.