Столовая въ замкѣ Св. Маріи.
Какъ это случилось -- легко объяснить. Часовые у оконъ, выходившихъ во дворъ, нашли невозможнымъ оставаться на мѣстахъ, когда по ту сторону дома рѣшалась судьба ихъ женъ и дѣтей. Все было тихо за частоколомъ, и индѣйцы, казалось, были заняты не мѣнѣе канадцевъ тѣмъ, что происходило на рѣкѣ. Поэтому часовые, одинъ за однимъ, ускользнули внизъ, привѣтствовали криками одобренія удачный выстрѣлъ капитана и застонали, когда оставшаяся невредимою лодка, точно гончая собака, кинулась по слѣду бѣглянокъ. Но во главѣ дикарей былъ человѣкъ, настолько же находчивый и сообразительный, какъ и дю-Лютъ. Фламандскій Метисъ стерегъ домъ изъ-за ограды, какъ такса подстерегаетъ крысу у ея норы, и тотчасъ замѣтилъ, что защитники покинули свои мѣста. Вмѣстѣ съ двумя десятками другихъ воиновъ, онъ притащилъ съ лѣсной опушки громадный чурбанъ и, пробѣжавъ съ нимъ до дома безпрепятственно, они ударили имъ въ дверь съ такою силою, что деревянная перекладина сломалась, а крѣпкія доски оторвались отъ петель. Защитники узнали объ этомъ нападеніи, лишь услышавъ трескъ двери и крики двоихъ изъ небрежныхъ сторожей, схваченныхъ и скальпированныхъ тутъ же, въ сѣняхъ. Весь нижній этажъ очутился въ рукахъ индѣйцевъ, а де-Катина съ монахомъ оказались отрѣзавными отъ каменной лѣстницы.
Къ счастью, при постройкѣ канадскихъ помѣщичьихъ домовъ всегда имѣлась въ виду необходимость защиты противъ индѣйцевъ; поэтому даже теперь не все было потеряно для осажденныхъ. Со стороны рѣки, съ верхняго этажа до земли висѣла деревянная лѣстница, которую въ случаѣ нужды можно было втащить наверхъ. Де-Катина кинулся къ ней, а монахъ за нимъ. Въ темнотѣ онъ сталъ ощупью искать лѣстницу; но ея не было.
Тогда сердце его замерло отъ отчаянія. Куда могъ онъ бѣжать? Лодка не годилась. Отъ лѣса его отдѣляла ограда, да и та находилась въ рукахъ индѣйцевъ. Ихъ завыванія звенѣли у него въ ушахъ. Они еще не видѣли его, но скоро должны были замѣтить. Вдругъ, онъ услышалъ сквозь мракъ сверху голосъ:
-- Давай мнѣ ружье, парень: я вижу внизу, у стѣны, тѣнь одного изъ язычниковъ.
-- Это -- я! Это -- я! Амосъ! -- крикнулъ де-Катина.-- Спускайте лѣстницу, или я погибъ!
-- Смотрите! Это, пожалуй, хитрость! -- сказалъ голосъ дю-Люта.
-- Нѣтъ, нѣтъ! я вамъ ручаюсь! -- возразилъ Амосъ, и вскорѣ лѣстница была спущена. Де-Катина и монахъ торопливо полѣзли и еще не достигли верхнихъ ступеней, какъ цѣлая толпа воиновъ вырвалась изъ двери и разсыпалась по берегу. Сверху грянули два мушкета, что-то бухнулось въ рѣку, точно лосось, а минуту спустя оба француза были уже среди своихъ, и лѣстницу втянули наверхъ.
Въ послѣдней твердынѣ народу оказывалось очень мало. Осталось всего девять человѣкъ: хозяинъ, дю-Лютъ, американцы, монахъ, де-Катина, дворецкій Терье и два оброчныхъ. Израненные, изнуренные, почернѣвшіе отъ пороха, они все еще полны были отчаяннаго мужества людей, знающихъ, что самая жестокая смерть грозитъ имъ въ случаѣ сдачи. Каменная лѣстница вела прямо изъ кухни въ большую столовую и оканчивалась дверью, которую теперь до половины заложили двумя матрацами. Хриплый шопотъ и щелканье взводимыхъ курковъ снизу предвѣщали, что Ирокезы готовятся возобновить нападеніе.
-- Поставьте фонарь у двери,-- сказалъ дю-Лютъ,-- чтобы свѣтъ падалъ на лѣстницу. Здѣсь такъ тѣсно, что только троимъ возможно стрѣлять; но прочіе могутъ заряжать и передавать ружья. Господинъ Гринъ, станьте на колѣни рядомъ со мной и ты, Жанъ Дюваль. Если одного изъ насъ ранятъ, пусть тотчасъ его замѣнитъ кто-нибудь. Ну, готовьтесь! Они идутъ.
Дѣйствительно, снизу раздался рѣзкій свистъ, и въ минуту лѣстница наполнилась краснокожими, которые ломились впередъ, размахивая оружіемъ. Пафъ! пафъ! пафъ! грянули три ружья, и тотчасъ опять пафъ! пафъ! пафъ! Дымъ такъ сгустился подъ потолкомъ, что едва видно было передавать мушкеты въ протянутыя за ними руки. Ирокезы не долѣзли до баррикады изъ матрацовъ, и топотъ ихъ ногъ на лѣстницѣ умолкъ. Снизу доносилось только сердитое рычанье, да по временамъ стонъ. Стрѣлки были цѣлы, но перестали стрѣлять, ожидая, чтобъ разошелся дымъ.
Когда же стало виднѣе, они убѣдились, какъ смертеленъ былъ ихъ прицѣлъ на такомъ близкомъ разстояніи. Они сдѣлали только девять выстрѣловъ, а на ступеняхъ валялось семеро индѣйцевъ. Пятеро уже не двигалось, двое-же пытались сползти внизъ, къ товарищамъ. Дю-Лютъ и оброчный подняли мушкеты, и искалѣченные люди легли смирно.
-- Св. Анна свидѣтельница,-- сказалъ старыйпіонеръ, забивая въ стволъ новую пулю,-- что если они добудутъ наши скальпы, то дорогою цѣною. Не менѣе сотни сквавъ завоютъ въ ихъ селеньяхъ, когда услышатъ о сегодняшнихъ нашихъ трудахъ.
-- Да, они не забудутъ, какъ были приняты въ Св. Маріи,-- сказалъ старый дворянинъ.-- Я снова долженъ выразить вамъ глубочайшее сожалѣніе, мой дорогой де-Катина, что вамъ пришлось подвергнуться столькимъ неудобствамъ, когда вы и ваша супруга были настолько добры, что навѣстили меня. Надѣюсь, что она и прочія женщины теперь въ полной безопасности, въ фортѣ.
-- Дай то Богъ! О! я не буду имѣть ни минуты покоя, пока опять не увижу ее.
-- Если онѣ добрались, то мы можемъ ждать подкрѣпленія къ утру, только бы продержаться до тѣхъ поръ. Комендантъ Шамбли -- не такой человѣкъ, чтобы покинуть товарища въ нуждѣ.
На одномъ концѣ стола все еще лежали карты; даже взятки оставались другъ на другѣ, нетронутыми съ предыдущаго утра. Но тутъ же были вещи интереснѣе картъ, потому что и завтракъ остался неубраннымъ, а люди сражались цѣлый день, едва перекусивъ хоть что-нибудь. Даже лицомъ къ лицу со смертью пркрода заявляетъ свои права, и голодные бойцы жадно набросились на хлѣбъ, ветчину и холодную дикую утку. Нѣсколько бутылокъ вина стояло на буфетѣ; съ нихъ сбили пробки и опрокинули ихъ въ изсохшія горла. Однако, трое очередныхъ стояло у баррикады, чтобы не быть наказанными за ротозѣйство еще разъ. Дикари выли и визжали такъ, точно всѣ волки изъ лѣсу собрались въ нижнемъ этажѣ; но на лѣстницѣ не было никого, кромѣ семи неподвижныхъ тѣлъ.
-- Они больше не полѣзутъ,-- съ увѣренностью сказалъ дю-Лютъ.-- Мы ихъ проучили, какъ слѣдуетъ.
-- Они подожгутъ домъ.
-- Что тамѣ жечь?-- сказалъ дворецкій.-- Все -- камень, и лѣстницы, и стѣны, кромѣ нѣсколькихъ балокъ. Это не деревенская изба.
-- Тише! -- вскричалъ Амосъ Гринъ и поднялъ руку. Завыванія прекратились, и слышались тяжелые удары молота по дереву.
-- Что это можетъ быть?
-- Какая нибудь новая дьявольщина, безъ сомнѣнія. -- Къ величайшему моему сожалѣнію, господа,-- замѣтилъ старый дворянинъ со свойственною ему придворною учтивостью,-- я долженъ сказать, что, по моему мнѣнію, они взяли примѣръ съ нашего молодого друга и выколачиваютъ днища у пороховыхъ бочекъ въ складѣ.
Дю-Лютъ покачалъ головой при этихъ словахъ.-- Краснокожіе никогда не потратятъ столько пороха,-- сказалъ онъ.-- Они слишкомъ дорожатъ имъ. Ахъ, послушайте!
Вой и визгъ возобновились, но стали болѣе дикими, пронзительными, безумными и смѣшались съ отрывками пѣсенъ и взрывами хохота.
-- Да это они вскрыли бочки съ водкой! -- вскричалъ дю-Лютъ:-- Они и раньше были злобны, а теперь станутъ хуже чертей.
Въ это время раздался новый залпъ дикихъ воплей, и послышался голосъ, молящій о пощадѣ. Оставшіеся въ живыхъ съ ужасомъ взглянули другъ на друга. Снизу поднимался удушливый запахъ жженаго мяса. и все тотъ же голосъ кричалъ и молилъ. Затѣмъ онъ медленно сталъ замирать и, наконецъ, умолкъ навѣкъ.
-- Кто это былъ?-- спросилъ де-Катина, у котораго кровь застыла въ жилахъ.
-- Я думаю, это былъ Жанъ Корбель.
-- Прими Господи его душу! Его страданія кончились. Хорошо бы и намъ успокоиться подобно ему!
Четыре часа подрядъ изъ кладовой долетали звуки пѣсенъ и пляски, восклицанія и крики, и воздухъ пропитался запахомъ водки. Не разъ дикари ссорились и дрались между собою, какъ будто забывъ о врагахъ наверху; но осажденные скоро убѣдились, что они про нихъ не забыли. Дворецкій Терье, проходя между бойницею и свѣчою, былъ убитъ наповалъ пулею изъ-за частокола, а Амосъ и старый дворянинъ съ трудомъ избѣгли той же участи, пока не догадались заставить всѣ окна, кромѣ одного, смотрѣвшаго на рѣку. Съ этой стороны не было опасности, и такъ какъ заря начала заниматься, то у этого окна все время стоялъ кто-нибудь изъ осажденныхъ, высматривая по рѣкѣ, не плыветъ ли ожидаемая помощь.
Медленно освѣщалось небо на востокѣ: сначала узкая полоска окрасилась въ жемчужный цвѣтъ, потомъ порозовѣла, стала шире, длиннѣе и, наконецъ, расплылась теплымъ блескомъ по небу, золотя края бѣгущихъ облаковъ. Надъ лѣсомъ лежалъ тонкій сѣрый паръ, изъ котораго высовывались вершины дубовъ, точно острова -- изъ моря тумана. По мѣрѣ того, какъ свѣтлѣло, туманъ распадался на маленькіе клочки, которые утончались и таяли, и наконецъ, солнце подняло свой пламенный край надъ восточнымъ лѣсомъ, засверкавши пурпуромъ и золотомъ на увядшихъ листьяхъ и яркой синевой на широкой рѣкѣ, исчезавшей на сѣверѣ. Де-Катина смотрѣлъ туда, стоя у окна и вдыхая смолистый запахъ деревьевъ, смѣшанный съ влажными испареніями сырой земли; вдругъ, ему бросилось въ глаза темное пятнышко на рѣкѣ.
-- Вонъ плыветъ сверху челнокъ! -- сказалъ онъ. Тотчасъ всѣ бросились къ окну; но дю-Лютъ кинулся за ними и съ сердцемъ сталъ толкать ихъ къ двери.
-- Что вы? Раньше срока умереть хотите? -- кричалъ онъ.
-- Да, да,-- сказалъ капитанъ Ефраимъ, который понялъ если не слова, то движенія.-- Надо оставить вахту на палубѣ.-- Постоимъ-ка мы съ тобою, парень, и будемъ готовы на случай, если они покажутся.
Американцы и старый піонеръ остались у баррикады, пока прочіе старались разсмотрѣть плывущую лодку. Вдругъ у единственнаго оставшагося оброчнаго вырвался стонъ.
-- Лодка то -- ирокезская,-- вскричалъ онъ.
-- Не можетъ быть.
-- Увы, ваша милость, это такъ. Та самая, что улизнула отъ насъ вчера.
-- Ахъ, такъ женщины спаслись отъ нихъ!
-- Должно быть. Только вотъ что, баринъ: народу то въ ней больше, нежели было.
Маленькая кучка осажденныхъ глядѣла, замирая отъ волненія, какъ лодка быстро мчалась внизъ, оставляя по полосѣ пѣны съ каждой стороны, а сзади -- длинную, клубящуюся, раздвоенную струю. Видно было, что на ней много народа; но осажденные помнили, что здѣсь же находились раненые съ другой, потопленной лодки. Она неслась безъ остановки, пока не поровнялась съ усадьбой. Тутъ она повернула кругомъ и гребцы приподняли весла съ пронзительнымъ возгласомъ насмѣшки. Лодка стояла къ дому кормою, на которой сидѣли двѣ женщины. Даже на такомъ разстояніи нельзя было не узнать этихъ лицъ: одного -- блѣднаго и нѣжнаго, и другого -- темнаго и царственнаго. Это были Адель и Онега.