ЛЕДИ ЭРМИНТРУДА ОТКРЫВАЕТ СВОЙ ЖЕЛЕЗНЫЙ ЛАРЬ
Как во сне выслушал Найгель эти удивительные, невероятные слова. И все так же, словно во сне, пред ним мелькнули улыбающийся примирительной улыбкой аббат, приторно-вежливый ключарь и отряд стрелков, которые прокладывали путь ему и посланному короля среди толпы, наполнившей вход в аббатский двор. Минуту спустя он прошел рядом с Чандосом по мирному монастырю, перед ним в открытую арку главного хода виднелась широкая желтая дорога, окаймленная зелеными лугами. Весенний воздух казался еще приятнее и ароматнее после того леденящего ужаса бесчестия и неволи, который только что сжимал его горячее сердце. Найгель уже прошел в ворота, когда почувствовал, что его дергают за рукав. Он обернулся и увидел перед собой смуглое честное лицо и смелые глаза стрелка, который помог ему.
-- Ну, -- сказал Элвард, -- что скажете вы мне, молодой сэр?
-- Что я могу сказать вам, мой милый? Только поблагодарить вас от всего сердца. Клянусь св. Павлом, будь вы моим братом по крови, вы не могли бы лучше поддержать меня.
-- Ну, этого недостаточно.
Найгель вспыхнул от гнева, тем более что Чандос слушал их разговор со свойственной ему насмешливой улыбкой.
-- Если вы слышали то, что говорилось в суде, -- сказал он, -- то понимаете, что в настоящее время я не особенно осыпан благами мира. Черная смерть и монахи сильно разорили наши владения. Охотно дал бы вам пригоршню золотых монет, так как вы, кажется, желаете этого, но у меня нет их, и потому вам придется удовольствоваться моей благодарностью.
-- Ваших денег мне не нужно, -- резко сказал Элвард, -- да и преданности моей вам не купить, хотя бы вы озолотили меня, если бы вы не были мне по сердцу. Но я видел, как вы укротили рыжую лошадь и как стояли перед уэверлийским аббатом, и вы именно тот господин, которому я рад был бы служить, если бы у вас нашлось место для такого человека, как я. Видел я ваших слуг и не сомневаюсь, что при жизни вашего дедушки они были сильными молодцами, но кто из них в настоящее время может хорошенько натянуть тетиву? Из-за вас я бросил службу в Уэверлийском аббатстве и не знаю, где найду место. Если останусь здесь, то буду негоден, как старая тетива.
-- Ну, в месте-то недостатка не будет,-- сказал Чандос.-- Такой храбрый, смелый стрелок пригодится на французском берегу. У меня двести таких молодцов, и я был бы очень доволен видеть вас между ними.
-- Благодарю вас за ваше предложение, благородный сэр, -- сказал Элвард,--я скорее пошел бы под вашим знаменем, чем под каким-нибудь другим, так как всем известно, что оно всегда впереди, а я достаточно слышал о войне, чтобы знать, как мало остается тому, кто идет позади. Но если сквайр возьмет меня, то мне хотелось бы сражаться под пятью розами Лоринов, потому что хотя я и родился в Изборнском округе Чичестера, но вырос в здешних местах, здесь же научился обращаться с луком и, как свободный сын свободного поселянина, хотел бы лучше служить соседу, чем чужому.
-- Мой милый, -- сказал Найгель, -- ведь я же сказал вам, что не в состоянии вознаградить вас за такую службу.
-- Если вы возьмете меня на войну, то я уже сам позабочусь о вознаграждении, -- сказал Элвард. -- До тех пор я ничего у вас не прошу, кроме места за уголком вашего стола да шести футов пола. Ясно, что за сегодняшнее мое дело от аббатства я получу только плеть для спины да колодки на ноги. Сэмкин Элвард служит вам с этого часа, сквайр Найгель, и клянусь костями моих десяти пальцев, пусть дьявол унесет его, если вы когда-либо пожалеете об этом. -- Сказав это, он приложил руку к своему стальному шлему, закинул на спину свой большой желтый лук и пошел в нескольких шагах от своего нового хозяина.
-- Pardieu! Я приехал a la bonne heure [Черт возьми, я приехал вовремя (фр.).], -- сказал Чандос. -- Я выехал из Виндзора и нашел ваш замок пустым. Там была только славная старая дама, которая рассказала мне о ваших затруднениях. От нее я пошел пешком в аббатство, и вовремя, так как дело было нешуточное со всеми этими стрелами, приготовленными для вашего тела, и с колоколом, молитвенником и свечами для вашей души. Но вот, если не ошибаюсь, и сама дама!
Действительно, из замка вышла и направилась к ним странная фигура леди Эрминтруды -- худая, сгорбленная и опирающаяся на палку. Она хрипло рассмеялась и погрозила палкой в сторону большого здания аббатства, когда узнала о неудаче, постигшей тамошних обитателей. Потом она прошла в залу, где приготовила все, что у нее было лучшего, для своего знаменитого гостя. В ее жилах текла, между прочим, и кровь Чандосов через родство с фамилиями де Грей, де Мелтон, де Баланс, де Монтегю и другими высокими и благородными родами. Ужин был окончен и приборы убраны, прежде чем она покончила с объяснениями браков и свойства и всевозможными геральдическими подробностями, доказывавшими общее происхождение герба обоих родов. Начиная с завоевания Англии Норманнами и даже раньше этого времени, не было ни одного благородного генеалогического древа, каждая ветвь которого не была бы известна леди Эрминтруде.
Когда столы были убраны и хозяева остались одни с гостем, Чандос передал леди Эрминтруде поручение короля.
-- Король Эдуард постоянно вспоминает о вашем сыне, благородном рыцаре сэре Юстэсе, -- сказал он. -- На этой неделе он едет в Саутгэмптон, и я его гонец. Он просил меня передать вам, благородная, уважаемая леди, что он поедет из Гилдфорда короткими переездами так, что желал бы провести одну ночь под вашим кровом.
При этих словах старуха сначала вспыхнула от удовольствия, потом побледнела от огорчения.
-- Это действительно большая честь для дома Лоринов, -- сказала она, -- но наш дом скромен, а стол, как вы сами видели, очень простой. Король не знает, что мы так бедны, и я боюсь, что мы покажемся ему невоспитанными и скупыми.
Но Чандос успокоил ее опасения. Свита короля проедет в Фарнгэмский замок. Дам с ним нет. Хотя он и король, но выносливый солдат, не обращающий внимания на неудобства. Во всяком случае, раз он объявил о своем приезде, приходится мириться с этим. В заключение Чандос самым деликатным образом предложил к услугам хозяйки свой кошелек. Но к леди Эрминтруде уже вернулось ее обычное спокойствие.
-- Нет, не нужно, милый родственник, -- сказала она. -- я приготовлю для короля что могу. Он вспомнит, что дом Лоринов всегда готов жертвовать ему своею кровью и жизнью, если и не может дать ничего иного.
Чандос должен был ехать в Фарнгэмский замок и дальше, но выразил желание прежде взять горячую ванну в Тилфорде; подобно большинству своих товарищей рыцарей, он любил кипеть в самой горячей воде. Поэтому ванна -- высокое сооружение, обитое обручами, имевшее вид громадной, но короткой маслобойни, -- была внесена в комнату гостя, который пригласил к себе Найгеля, пока сам жарился и потел в своей бочке. Найгель уселся на высокую кровать, спустил ноги и с удивлением смотрел на странное лицо, всклокоченные желтые волосы и мускулистые плечи знаменитого воина, еле видневшиеся среди столба пара. Чандос говорил охотно, и Найгель с нетерпением во взоре осыпал его тысячами вопросов, жадно слушая каждое слово, доносившееся до него из облака пара, подобно изречениям древнего оракула. Старому воину Чандосу, для которого война потеряла впечатление свежести, слушая быстрые вопросы Найгеля и видя восхищенное внимание, с которым он прислушивался к словам рыцаря, казалось, что возвращается его собственная кипучая молодость.
-- Расскажите мне про валлийцев, почтенный сэр, -- спросил сквайр. -- Что они за воины?
-- Они очень храбрые воины, -- сказал Чандос, плескаясь в своей бочке.-- В их долинах, если едешь с небольшой свитой, приходится выносить много стычек. Они вспыхивают, словно терновый куст в пламени, но если удастся вынести несколько времени их горячность, они могут стать хладнокровнее.
-- А шотландцы? -- спросил Найгель. -- Насколько я помню, вы сражались и с ними?
-- На свете нет лучших воинов, чем шотландские рыцари, и тому, кто сможет устоять перед лучшими из них -- будь то Дуглас, Меррей или Ситон,-- нечему учиться. Будь вы какой угодно храбрый человек, вы всегда найдете человека одной с вами храбрости, если отправитесь на север. Если валлийцы похожи на пылающий терновый куст, то -- pardieu! -- шотландцы -- это торфяное болото, потому что они вечно дымятся и с ними никогда не разделаешься. Много счастливых часов провел я на болотах Шотландии, потому что там, когда и нет войны, Перси из Элнвика или губернатор Карлэйля всегда могут вызвать небольшие стычки с пограничными кланами.
-- Я помню, отец говорил, что они чудесно управляются с копьями.
-- Да, в этом отношении они превосходят других, потому что копья у них в двенадцать футов длины и они держат их очень сомкнутыми; но стрелки из лука они слабые, за исключением людей Эттрика и Селкирка, которые населяют лесистые местности. Пожалуйста, Найгель, откройте окно; пар слишком густ. А в Уэльсе с копьями обращаются плохо, а из стрелков в этих местностях самые лучшие в Гвенте. Лук у них из вяза, и стреляют они так сильно, что я знал одного рыцаря, у которого убило лошадь стрелой, прошедшей сквозь его бедро и сквозь седло. А между тем что значит стрела, хотя бы брошенная со всей силы, в сравнении с этими новыми железными шариками, выгоняемыми пороховым огнем, которые сокрушают латы, как камень разбивает яйцо? Отцы наши не были знакомы с ними.
-- Тем лучше для нас, -- вскричал Найгель, -- потому что хоть один почетный риск принадлежит только нам.
Чандос рассмеялся и посмотрел на вспыхнувшего юношу блестящим, полным сочувствия взглядом.
-- Ваша манера говорить переносит меня к старикам, которых я встречал в детстве,-- сказал он.-- В то время еще оставалось несколько настоящих бродячих рыцарей, и они говорили, как вы. Хоть вы и молоды, вы принадлежите другому веку. Откуда у вас такая манера мыслить и говорить?
-- У меня была только одна учительница -- леди Эрминтруда.
-- Pardieu! Она выдрессировала славного молодого сокола, готового броситься на благородную добычу, -- сказал Чандос. -- Мне бы хотелось первому снять с вас клобучок. Не поедете ли вы со мной на войну?
Слезы брызнули из глаз Найгеля, и он сильно потряс худую руку, протянутую ему из ванны.
-- Клянусь св. Павлом, лучше этого для меня не может быть на свете! Я боюсь оставить ее, потому что о ней некому заботиться; но если это можно устроить...
-- Король может уладить это. Не говорите ничего больше, пока он не приедет сюда. Но если хотите ехать со мной...
-- Разве может человек желать чего-нибудь больше? Найдется ли в Англии хоть один оруженосец, который не захотел бы служить под знаменем Чандоса? Куда вы едете, сэр? И когда? В Шотландию? В Ирландию? Во Францию? Но увы, увы!
Сияющее лицо омрачилось. На одно мгновение он забыл, что вооружение было так же недоступно ему по средствам, как золотой столовый прибор. В одно мгновение все его радужные надежды разлетелись в прах. О, эти противные материальные заботы, становящиеся между нашими мечтами и исполнением их! Оруженосец такого рыцаря должен одеваться наравне с самыми нарядными. А всех доходов с Тилфорда не хватит и на одни латы.
Со свойственной ему быстротой соображения и знанием света Чандос угадал причину этой внезапной перемены.
-- Если вы будете сражаться под моим знаменем, то я должен добыть вам и вооружение, -- сказал он. -- Нет, я не позволю вам отказаться.
Но Найгель печально покачал головой.
-- Это невозможно. Леди Эрминтруда скорее предаст старый дом и всю землю, чем позволит мне воспользоваться вашим любезным предложением. Но я не отчаиваюсь: на прошлой неделе я добыл себе благородного боевого коня, за которого не заплатил ни пенни. Может быть, мне так же достанется и вооружение.
-- А как вы добыли себе коня?
-- Мне дали его уэверлийские монахи.
-- Это удивительно. Pardieu! По тому, что я видел, я скорее ожидал бы, что они могли бы дать вам разве только свое проклятие.
-- Лошадь была им не нужна, и они дали ее мне.
-- Значит, остается только найти кого-нибудь, кому не надо вооружения и кто дал бы его вам. Надеюсь, что вы хорошенько обдумаете и позволите мне -- так как добрая леди доказала, что я вам родственник,-- снарядить вас на войну.
-- Благодарю вас, благородный сэр, и если бы нужно было обратиться к кому-нибудь, я обратился бы к вам, но сначала я хочу попробовать другие способы. Но, пожалуйста, добрый сэр Джон, расскажите мне что-нибудь о ваших битвах с французами; вся наша страна полна рассказами о ваших подвигах. Я слышал, что в одно утро три чемпиона пало от вашего копья. Правда ли это?
-- Что это правда, доказывают вот эти шрамы на моем теле; но то были безумства моей молодости.
-- Как можете вы называть это безумством? Разве эти подвиги не ведут к почестям и к возвеличению дамы сердца?
-- Вам следует так думать, Найгель. В ваши годы у человека должна быть горячая голова и великодушное сердце. И я был такой же и сражался и из-за перчатки моей дамы, и из-за данного обета, и из любви к битве. Но по мере того, как человек стареет и ему приходится командовать другими, он начинает заботиться и о других вещах. Меньше думаешь о своих личных почестях, больше -- о безопасности армии. Исход битвы зависит не от удара копья, меча, верности руки, а хладнокровие может спасти неудачную битву. Тот, кто знает, когда его всадники должны начать стрельбу и когда им нужно спешиться, кто может смешать стрелков с остальными воинами так, чтобы и те и другие могли поддержать друг друга, кто умеет сохранить резерв и пустить его в сражение в решительную минуту, кто умеет сразу различить болотистую и холмистую почву -- этот человек важнее для войска, чем Роланд, Оливер и все паладины.
-- Но если рыцари не поддержат его, то вся его головная работа окажется ни к чему.
-- Это правда, Найгель; поэтому пусть каждый едет на войну с таким же горячим сердцем, как ваше. Однако мне нельзя медлить больше; следует исполнять королевскую службу. Я оденусь и прощусь с благородной дамой Эрминтрудой.
Чандос уехал в этот вечер. Проезжая по мирным долинам, оп наигрывал на цитре. Он очень любил музыку и славился своими веселыми песнями. Поселяне выходили из своих хижин, смеялись и хлопали в ладоши. Богатый, полный голос то подымался, то опускался при веселых звуках струи. Немногие видевшие его и не подозревали, что этот странный одноглазый желтоволосый человек -- храбрейший воин и искуснейший полководец в Европе. Только когда он въехал в фарнгэм, какой-то старый солдат в лохмотьях подбежал к его лошади и ухватился за уздечку, словно собака, от радости бросающаяся на своего господина. Чандос кинул ему ласковое слово и золотую монету.
Между тем молодой Найгель и леди Эрминтруда, наедине со своими затруднениями, печально взглянули друг на друга.
-- Погреб почти пуст, -- сказал Найгель -- Там только два маленьких бочонка жидкого пива да бочка вина с Канарских островов. Разве можно подать такие напитки королю и его придворным?
-- Надо будет достать бордо. Если подать это вино, теленка пестрой коровы, курицу и гуся, то будет достаточно еды в случае, если он только переночует у нас. Сколько с ним будет людей?
-- По крайней мере, с дюжину.
Старуха в отчаянии заломила руки.
-- Ну, не огорчайтесь так, дорогая леди, -- сказал Найгель. -- Нам стоит только сказать слово, и король остановится в Уэверли, где он и его придворные найдут все, чего только пожелают.
-- Ни за что! -- крикнула леди Эрминтруда. -- Вечный стыд и позор падет на нас, если королю придется проехать мимо нашей двери, когда он так милостиво сказал, что ему хотелось бы войти в нее. Ну, уж я устрою все. Никогда не думала, что буду принуждена сделать это; но я знаю, что он пожелал бы этого, -- и сделаю.
Она подошла к старому железному ларю и, сняв с пояса небольшой ключ, отперла его. Заржавленные петли громко заскрипели, когда она подняла крышку. Очевидно, она очень редко проникала в эту сокровищницу. Наверху лежали остатки прежнего великолепия -- шелковая мантия, усеянная золотыми звездами, шапочка серебряной филигранной работы, кусок венецианских кружев. Внизу были маленькие пакеты, завязанные в шелк. Старая леди перебирала их с нежной заботливостью: мужская охотничья перчатка, детский башмачок, бант из полинявшей зеленой ленты, несколько писем, написанных грубым почерком, и ладанка с мощами св. Фомы. Потом, с самого дна ларя, она вынула каких-то три предмета, укутанных в шелковистую материю, развернула их и положила на стол. Один из них был браслет из грубого золота, украшенный необделанными рубинами, другой -- золотой поднос и третий -- высокий кубок из того же металла.
-- Ты слышал от меня об этих вещах, Найгель, но никогда не видел их, потому что я не открывала ларь из опасения, чтоб в крайности мы не поддались искушению превратить их в деньги. Я держала их так, чтобы не видеть их, и даже старалась выкинуть их из мыслей. Но теперь задета честь нашего дома и надо расстаться и с ними. Эту чашу мой муж, сэр Нел Лорин, получил после взятия Бельгарда, где он и его товарищи бились с утра до вечера с цветом французского рыцарства. Этот поднос дал ему граф Пемброк на память о его храбрости на поле сражения при Фалкирке.
-- А браслет, дорогая леди?
-- Ты не будешь смеяться, Найгель?
-- Нет, чего же мне смеяться?
-- Браслет был призом царице красоты. Его дал мне за месяц до нашей свадьбы сэр Нел Лорин перед всеми высокопоставленными дамами. "Царица красоты" -- я, убогая старушка, какой ты меня видишь, Найгель. Пять сильных мужчин пало под его копьем, прежде чем он выиграл для меня это украшение. А теперь, на старости...
-- Нет, дорогая, уважаемая леди, мы не расстанемся с ним.
-- Расстанемся, Найгель. Он бы желал этого. Мне слышится, что он шепчет мне на ухо. Честь была для него все; остальное -- ничто. Возьми браслет, Найгель, пока я не ослабела сердцем. Завтра ты поедешь с ним в Гилдфорд; повидаешься с золотых дел мастером Торолдом и получишь достаточно денег, чтобы заплатить за все нужное для приезда короля.
Она отвернулась, чтобы скрыть от внука, как исказилось ее сморщенное лицо, а шум опущенной железной крышки заглушил рыдание, вырвавшееся из ее измученной души.