VII

КАК НАЙГЕЛЬ ПОЕХАЛ В ГИЛДФОРД ЗА ПОКУПКАМИ

Было светлое июньское утро, когда Найгель, полный жизни, с легким сердцем, наслаждаясь весной, выехал из замка Тилфорд в город Гилдфорд. Рыжая боевая лошадь скакала и прыгала под ним, такая же веселая и свободная духом, как ее хозяин. Едва ли во всей Англии в это утро можно было найти другую такую подходящую чудесную пару. Песчаная дорога то извивалась среди сосновых лесов, в которых легкий ветерок разносил смолистый запах, то шла по заросшим вереском равнинам, расстилавшимся к северу и югу, громадным, пустынным, так как на плоскогорье почва была плоха и бедна водой. Он проехал по Круксберийскому выгону, затем через Петтенгэм по узкой дороге, извивавшейся между папоротником и вереском, так как хотел выехать на "путь пилигриммов" там, где он поворачивает на запад от Фарнгэма и Силя. Найгель все время ощупывал привязанный к седлу мешок, в который он заботливо уложил драгоценности леди Эрминтруды. Он смотрел на громадную рыжую шею, поворачивавшуюся перед его глазами, чувствовал легкое дыхание громадной лошади, слышал глухой стук ее подков и готов был петь и кричать от радости, от одного сознания, что он живет на свете.

Сзади него, на маленьком гнедом пони, на котором ездил прежде Найгель, ехал Сэмкин Элвард, стрелок, принявший на себя обязанность телохранителя молодого сквайра. Его широкие плечи и крепкое туловище казались слишком тяжелыми для крошечной лошади, но он подвигался вперед с таким же легким сердцем, как его господин, насвистывая веселую песенку. Не было ни одного крестьянина, который не кивнул бы ему, ни. одной женщины, которая не улыбнулась бы при виде веселого стрелка. Он все время ехал, обернувшись назад и рассматривая пристально каждую проходившую мимо женщину. Только раз ему ответили нелюбезным приветствием. Это был высокий седой старик с красным лицом, который встретился путникам на болоте.

-- Доброго утра, добрый батюшка, -- крикнул Элвард. -- Как вы поживаете в Круксбери? Что новая черная корова и ягнятки из Элтона? А молочница Мэри и остальные?

-- Нечего спрашивать, бездельник, -- сказал старик. -- Ты рассердил уэверлийских монахов, у которых я арендую землю, и теперь они хотят выгнать меня с фермы. Однако аренда у меня еще на три года, и, что они ни делай, я останусь до тех пор. Но не думал я, что мне придется потерять свой очаг из-за тебя, Сэмкин, и как ты ни вырос, я выколотил бы орешиной пыль из твоей зеленой куртки, будь ты в Круксбери.

-- Ну так сделайте это завтра, милый батюшка, когда я приду к вам. Но, право, в Уэверли я сделал только то, что сделали бы вы сами. Посмотрите-ка мне в глаза, старый горячка, и скажите, стояли бы вы спокойно, когда последнего Лорина -- взгляните, вон он едет с поднятой вверх головой, с душой в облаках -- застрелили бы перед вашими глазами по приказанию этого старого монаха? Если бы сделали это, я не признал бы вас своим отцом.

-- Ну, Сэмкин, если дело действительно было так, то ты еще не очень виноват. Но тяжело потерять старую ферму, когда сердце глубоко схоронено в славной темной земле.

-- Ну вот, отец, ведь аренда еще на три года, а мало ли что может случиться за это время. До тех пор я побываю на войне и, когда вскрою сундука два у французов, вы можете купить славную землицу -- и начхать на аббата Джона и его судебных приставов! Разве я не такой же человек, как Том Визстер из Черта? А ведь он вернулся через полгода с карманами, набитыми деньгами, и с французскими девушками на обеих руках.

-- Боже упаси нас от девушек, Сэмкин; но я действительно думаю, что если на войне можно добыть денег, то ты набьешь себе карманы не хуже всякого другого. Однако торопись, малый, торопись! Твой молодой господин уже спустился с холма.

Стрелок махнул в знак прощания рукой в латной рукавице и, вонзив шпоры в бока своей маленькой лошадки, скоро догнал сквайра. Найгель обернулся и поехал медленнее, пока голова пони не очутилась у седла.

-- Правду ли я слышал, стрелок, -- сказал он, -- говорят, что в этих местах появился какой-то разбойник?

-- Это правда, сэр. Он был вилланом сэра Питера Мандевила, но разорвал свои оковы и бежал в лес. Его называют Петтенгэмским дикарем.

-- Как это его не поймали? Если человек беззаконник и разбойник, то очистить страну от такого зла было бы почетным подвигом.

-- Солдаты из Гилдфорда два раза искали его, но у лисы много нор, и трудно достать ее из них.

-- Клянусь св. Павлом, будь у меня дело не спешное, я бы поехал поискать его. Где же он живет?

-- За Петтенгэмом есть большое болото, а за ним пещеры, в которых он скрывается вместе со своими людьми.

- С людьми? Так у него целая шайка?

- С ним несколько человек.

- Предприятие могло бы быть очень почетным, -- сказал Найгель.-- Когда король уедет, мы уделим денька два петтенгэмским разбойникам. Боюсь, что нам не увидеть их в нашу сегодняшнюю поездку.

-- Они нападают на пилигримов, которые проезжают по Винчестерской дороге, а здешний народ очень любит их, потому что они не грабят никого из здешних и щедро платят всем, кто помогает им.

-- Очень легко быть щедрым с крадеными деньгами,-- сказал Найгель,-- но боюсь, что они не попытаются грабить людей с мечами у седла, как мы оба, и потому у нас с ними ничего не выйдет.

Они проехали по диким холмам и спустились на большую дорогу, по которой пилигримы из западной части Англии отправлялись к национальной Кентерберийской святыне. Дорога шла от Винчестера и дальше по прекрасной долине Итчен, пока не доходила до Фарнгэма. Тут она разделялась на две ветви, одна из которых огибала гору Хогс, а другая направлялась к югу и выходила к холму св. Екатерины, на котором стоит церковь пилигримов -- теперь старая серая развалина, некогда величественная, богатая, переполненная людьми. Найгель и Элвард поехали в Гилдфорд по второй дороге. Случилось так, что никто, кроме них, не поехал по этому пути. Они встретили только большую группу пилигримов, возвращавшихся с богомолья с изображениями св. Фомы, раковинами улиток или маленькими свинцовыми сосудами, с миртом на шляпах и узлами покупок за плечами. То была угрюмая оборванная толпа со следами дальнего путешествия. Мужчины шли пешком, женщины ехали на ослах. И люди, и животные хромали и, казалось, не могли дождаться дня, когда доберутся домой. Пилигримы, несколько нищих или менестрелей, которые лежали в вереске в надежде получить гроши от прохожих,-- вот все, кто встретился всадникам, пока они доехали до селения Петтенгэм. Солнце уже жгло, а небольшой ветер гнал пыль по дороге так, что путники обрадовались возможности промочить горло стаканом пива в винной лавочке села. Прекрасная хозяйка лавочки холодно простилась с Найгелем, потому что он не обратил на нее никакого внимания, а Эдварда дернула за ухо -- за слишком большое внимание.

За Петтенгэмом дорога шла по густым дубовым и буковым лесам с зарослями папоротника и терновника. Тут им встретился патруль королевских служителей, высоких малых на хороших лошадях, одетых в кожаные головные уборы и туники, с копьями и мечами.

Они медленно проводили лошадей по теневой стороне дороги и остановились, когда путешественники приблизились к ним, чтобы спросить, не ограбили ли их по дороге.

-- Берегитесь, -- прибавили они, -- "дикарь" и его жена где-то близко. Еще вчера они убили какого-то купца и взяли сто крон.

-- Вы говорите, его жена?

-- Да, она всегда с ним и спасала его много раз, потому что он обладает силой, а она умом. Надеюсь видеть их головы вместе на зеленой траве в одно ближайшее утро.

Патруль подошел вниз к Фарнгэму и, как оказалось, прочь от разбойников, которые, без сомнения, следили за ним из-за густого кустарника у дороги. Найгель и Элвард обогнули поворот и увидели высокую, грациозную женщину, которая, ломая руки и горько плача, сидела у края дороги. При виде красавицы в таком отчаянии Найгель пришпорил Поммерс и в три прыжка очутился рядом с несчастной леди.

-- Что с вами, прекрасная дама? -- спросил он. -- Не могу ли я хоть чем-нибудь помочь вам, и неужели нашелся такой жестокий человек, который мог обидеть вас?

Она встала и повернулась к нему с лицом, полным надежды и мольбы.

-- О, спасите моего бедного, несчастного отца! -- вскрикнула она. -- Может быть, вы видели придорожных сторожей? Они прошли мимо нас, и боюсь, что их уже не догнать.

-- Да, они проехали вперед, но мы можем заменить их.

-- Тогда, молю вас, поторопитесь! Может быть, они уже теперь убили его. Они стащили его вон в тот ров, и я слышала, как голос его ослабевал в отдалении. Поторопитесь, молю вас!

Найгель соскочил с лошади и бросил Элварду повода.

-- Нет, пойдем вместе. Сколько было разбойников, леди?

-- Двое сильных малых.

-- Тогда я также пойду с вами.

-- Нет, это невозможно, -- сказал Найгель, -- Лес слишком густ для лошадей, а мы не можем оставить их на дороге.

-- Я постерегу их! -- крикнула леди.

-- Поммерс нелегко сдержать. Останьтесь здесь, Элвард, пока я не крикну вас. Не трогайтесь с места, приказываю вам.

Говоря это, Найгель с глазами, горящими от радости в ожидании приключений, выхватил меч и поспешно исчез в лесу.

Он быстро бежал с прогалины на прогалину, продираясь сквозь кусты, перепрыгивая через терновник, легкий, как молодая серна. Он заглядывал во все стороны, то и дело настораживаясь, но слышал только воркование диких голубей. Он по-прежнему продолжал идти вперед, все время думая об оставшейся позади плачущей женщине и о схваченном разбойниками человеке. Только тогда, когда у него заболели ноги и он стал задыхаться от усталости, он наконец остановился, приложив руку к сердцу, и вспомнил, что его личное дело еще не окончено и что пора ему возвратиться на дорогу в Гилдфорд.

Между тем Элвард по-своему, грубо успокаивал женщину, которая рыдала, уткнувшись лицом в седло Поммерс.

-- Не плачь, миленькая, -- говорил он. -- У меня самого навертываются слезы при виде, как они текут из твоих глаз.

-- Увы, добрый стрелок! Он был лучший из отцов, такой кроткий и добрый. Если бы вы знали его, то полюбили бы.

-- Ну, ну, ничего дурного с ним не случится. Сквайр Найгель сейчас приведет его вам.

-- Нет, нет; я никогда больше не увижу его. Поддержи меня, стрелок, а то я упаду.

Элвард охотно охватил рукой ее гибкую талию. Ослабевшая женщина оперлась рукой о его плечо. Ее бледное лицо было устремлено вперед, а в глазах вспыхнул какой-то новый свет -- огонь ожидания, торжества, злорадства, который внезапно возбудил опасение в стрелке. Он оттолкнул ее и отскочил в сторону как раз вовремя, чтобы взбежать ошеломляющего удара громадной дубины, которую держал человек, еще более высокий и сильный, чем Элвард. Пред ним мелькнули большие белые зубы, сжатые в страшной ярости, нерасчесанная, развевавшаяся по ветру борода и глаза, горевшие, как у дикого зверя. В следующее мгновение Элвард бросился в сторону от незнакомца, увернувшись от второго удара убийственной дубины. Охватив руками могучее тело разбойника, Элвард тяжело дышал, напрягая все свои силы. Оба боролись на пыльной дороге за приз, которым являлась жизнь. Два раза громадная сила разбойника почти бросила Элварда на землю, и два раза более молодой и опытный стрелок удерживался на месте и снова схватывал противника. Наконец наступил его черед. Нога его скользнула под колено противника и сильно толкнула его. С хриплым криком разбойник упал назад и только что очутился на земле, как Элвард уперся коленом ему в грудь, а его короткий меч ушел в бороду упавшего, направляясь к горлу.

-- Клянусь десятью моими пальцами, -- задыхаясь, проговорил Элвард, -- шевельнись еще раз, и конец тебе!

Разбойник лежал тихо, полуоглушенный сильным падением. Элвард оглянулся вокруг; женщина исчезла. При первом же ударе она скрылась в лесу. Стрелок с боязнью подумал о своем господине; быть может, и его завлекли куда-нибудь и убили. Но опасения его скоро рассеялись при виде самого Найгеля, который поспешно шел по дороге в некотором расстоянии от того места, где сошел с нее в лес.

-- Клянусь св. Павлом! -- крикнул он. -- Кто тот человек, на котором ты сидишь, и где та леди, что удостоила нас мольбой о помощи? Увы, я не мог найти ее отца!

-- И хорошо, сэр, -- сказал Элвард, -- потому что, по моему мнению, отец ее -- дьявол. Я думаю, что эта женщина -- жена петтенгэмского "дикаря", а вот и сам "дикарь". Он набросился на меня, чтобы раскроить мне голову своей дубиной.

Разбойник открыл глаза и мрачно смотрел то на своего победителя, то на новопришедшего.

-- Тебе повезло, стрелок, -- сказал он. -- Много мне случалось бороться, но не помню, чтобы хоть одному человеку удалось одолеть меня.

-- Ты действительно сжимаешь, словно медведь, -- сказал Элвард, -- но подло с твоей стороны, что твоя жена должна была держать меня, пока ты раскроил бы мне череп своей палкой. Очень также скверно завлекать прохожих, вымаливая их сострадание и помощь; ведь мы попали в такую опасность благодаря нашим добрым сердцам. Попросит теперь у нас помощи человек, действительно нуждающийся в ней, и может пострадать из-за вас.

-- Приходится биться как можешь, когда весь свет против тебя. -- угрюмо сказал разбойник.

-- Тебя стоит повесить уж ради того, что ты довел до такой жизни красивую женщину с нежным голосом, -- сказал Найгель. -- Привяжем его к стремени за руку, Элвард, и отведем в Гилдфорд.

Стрелок вынул из колчана запасную тетиву и привязал пленника. Найгель вдруг вздрогнул.

-- Господи помилуй! -- в тревоге крикнул он. -- Где мешок у седла?

Мешок был отрезан острым ножом. Остались только два конца ремня. Элвард и Найгель в полном отчаянии смотрели друг на друга. Потом молодой человек потряс кулаками и вцепился в свои золотые кудри.

-- Браслет леди Эрминтруды! Кубок моего деда! -- кричал он.-- Лучше бы я умер, чем потерять их! Что скажу ей? Я не смею вернуться, пока не найду их. О Элвард, Элвард! Как ты допустил, чтобы их украли?

Честный стрелок сдвинул на затылок свой стальной шлем и почесал взъерошенную голову.

-- Ах, я и сам ничего не знаю. Ведь вы не сказали мне, что там есть что-нибудь ценное, не то я лучше бы присматривал за мешком. Конечно, его взял не этот малый, так как я все время не выпускал его из рук. Вероятно, его унесла та женщина. Она убежала, пока мы боролись,

Найгель в волнении ходил по дороге.

-- Я пошел бы за ней на край света, если бы знал, где найти ее, но искать в этих лесах -- все равно что гоняться за мышью в поле пшеницы. Милостивый св. Георгий! Ты, который победил дракона, молю тебя, ради этого почетного рыцарского подвига будь ныне со мной; и ты также, великий св. Юлиан, покровитель в горе всех путешествующих! Я поставлю вам две свечи перед вашим алтарем в Годелмннге, если вы возвратите мне мой мешок. Чего бы я не дал, чтобы получить его обратно!..

-- Дадите мне жизнь? -- спросил разбойник. -- Обещайте, что освободите меня, и вы получите мешок обратно; жена действительно взяла его.

-- Нет, я не могу этого сделать. -- сказал Найгель. -- Это было бы противно моей чести, так как потеря моя -- дело частное, а выпустить вас на свободу было бы к вреду общества. Клянусь св. Павлом, было бы неблагородно ради себя отпустить вас на свободу во вред сотням других.

-- Я не прошу освободить меня, -- сказал "дикарь". -- Если вы обещаете, что мне сохранят жизнь, я возвращу вам ваш мешок.

-- Я не могу дать такого обещания, потому что это зависит от гилдфордских судей.

-- Скажете вы что-нибудь в мою пользу?

-- Это я, пожалуй, обещал бы вам, если бы вы отдали мне мешок, хотя не знаю, много ли значит мое слово. Но ваши слова бесполезны; ведь не думаете же вы, что мы настолько глупы, что отпустим вас в надежде, что вы вернетесь.

-- Я не стану требовать этого, -- сказал "дикарь", -- так как могу получить ваш мешок, не трогаясь с места. Обещаетесь вы честью и всем самым дорогим для вас, что вы будете просить помиловать меня?

-- Обещаюсь.

-- И что моей жене ничего не сделают?

-- Обещаюсь.

Разбойник откинул голову назад и издал продолжительный, пронзительный крик, похожий на вой волка. Наступило мгновение безмолвия, а затем недалеко в лесу раздался такой же ясный, резкий крик. "Дикарь" крикнул еще раз, и его сообщница снова ответила ему. В третий раз он крикнул, как олень зовет самку в зеленом лесу. Послышался хруст хвороста, треск ломающихся ветвей -- и перед ними очутилась опять высокая, бледная, грациозная, удивительная женщина. Не взглянув ни на Найгеля, ни на Элварда, она прямо подбежала к мужу.

-- Милый, дорогой господин, -- вскрикнула она, -- надеюсь, что они не причинили вам вреда. Я ждала у старого ясеня, и сердце у меня сжалось, когда вы не пришли.

-- Меня поймали наконец, жена.

-- О, проклятый, проклятый день! Отпустите его, добрые господа; не берите его от меня!

-- Они замолвят за меня словечко в Гилдфорде, -- сказал "дикарь". -- Они поклялись в этом. Но прежде отдай им взятый тобой мешок.

Она вынула его из-под широкого плаща.

-- Вот он, добрый сэр! Право, мне тяжело было брать его, потому что вы сжалились надо мной, думая, что я в горе. Но теперь вы видите, я действительно в полном отчаянии. Сжальтесь над нами, милый, добрый сквайр! На коленях молю вас.

Найгель схватил свой мешок и с радостью почувствовал, что все драгоценности на месте.

-- Я дал обещание, -- сказал он. -- Я скажу, что могу, но исход зависит от других. Пожалуйста, встаньте, потому что больше я ничего не могу обещать.

-- Ну, я должна довольствоваться этим, -- сказала она, вставая со спокойным лицом.-- Я просила вас сжалиться и не могу ничего больше сделать; но, прежде чем уйти снова в лес, я посоветовала бы вам быть осторожнее, чтобы снова не потерять мешка; знаете, как я взяла его, стрелок? Очень просто, и я покажу вам, так как это может случиться и в другой раз. У меня в руках был вот этот нож. Хотя он и мал, но очень остер. Я просунула его вот так. Потом, когда я как бы плакала, уткнувшись лицом в седло, я обрезала вот так...

В одно мгновение она обрезала ремень, которым был связан ее муж. Он кинулся под брюхо лошади и, как змея, уполз в валежник. Проползая, он ударил ее снизу, и громадная лошадь, взбешенная и оскорбленная, высоко поднялась на дыбы, увлекая за собой обоих молодых людей, державших ее за повод. Когда Поммерс наконец успокоилась, от "дикаря" и его жены не осталось и следа. Напрасно Элвард, натянув лук, бегал между высокими деревьями и заглядывал во Бее тенистые прогалины. Когда он вернулся, хозяин и слуга обменялись пристыженными взглядами.

-- Надеюсь, что мы окажемся лучшими воинами, чем тюремщиками, -- сказал Элвард, влезая на своего коня.

Нахмуренное лицо Найгеля озарилось улыбкой.

-- По крайней мере, мы получили назад нашу потерю, -- сказал он. -- Вот я кладу ее теперь на седло и не буду сводить с нее глаз, пока мы благополучно не доберемся до Гилдфорда.

Так они ехали дальше, пока, переехав место, где стояла церковь св. Екатерины, и перебравшись еще раз через извивающуюся реку Уэй, не очутились на крутой Высокой улице с ее домами с остроконечными крышами и тяжелыми карнизами, с монастырской гостиницей налево, где еще можно было достать хорошего эля, и с большим квадратным замком направо -- не угрюмой, серой развалиной, -- но оживленным и веселым, с развевающимся знаменем и гербом. Ряд лавок шел от ворот замка до Высокой улицы. Вторая лавка от церкви св. Троицы принадлежала золотых дел мастеру Торолду, богатому горожанину и мэру города. Он долго любовно рассматривал роскошные рубины и тонкую отделку чаши. Потом он медленно стал гладить свою большую бороду, обдумывая, сколько ему предложить золотых -- пятьдесят или шестьдесят. Он отлично знал, что может перепродать их за двести. Если предложить слишком много, меньше будет выгоды. Предложить слишком мало, -- пожалуй, юноша отправится с ними в Лондон.

Вещи были редкие и большой ценности. Молодой человек плохо одет, в глазах у него тревога. Может быть, он сильно нуждается и не знает цены принесенных им вещей. Надо разузнать.

-- Это старые вещи, вышедшие из моды, прекрасный господин,-- сказал он,-- О камнях не могу сказать, хорошего ли они качества или нет; они тусклы и грубы. Но, если цена недорогая, я могу прибавить их к своему запасу, хотя эта лавка существует для продажи, а не купли. Сколько просите?

Найгель в смущении нахмурился. То была игра, в которой ему не могли помочь ни его смелость, ни ловкость, То была новая сила, одолевшая старую, -- торговый человек побеждал воина; в продолжение нескольких столетий он утомлял и ослаблял рыцаря, пока тот не сделался его слугой и рабом.

-- Я не знаю, сколько спросить, добрый сэр, -- сказал Найгель. -- Ни я, никто из носящих мое имя не умеет торговаться. Вы знаете цену этим вещам, потому что торгуете ими. У леди Эрминтруды нет денег, а они нужны нам для приема короля; так дайте сколько нужно по справедливости -- и делу конец.

Ювелир улыбнулся. Дело становилось проще и выгоднее. Он хотел предложить пятьдесят, но, право, было бы грешно дать более двадцати пяти.

-- Я не знаю, что делать с этими вещами, если и куплю их, -- сказал он.-- Но я не пожалею двадцати золотых, если дело идет о короле.

Тяжело стало на сердце у Найгеля. На эту сумму не купить и половины всего, что нужно. Очевидно, леди Эрминтруда слишком высоко оценила свои сокровища. Но нельзя вернуться с пустыми руками, и если вещи действительно стоят только двадцать золотых, как уверяет этот добрый старик, то остается только поблагодарить его и взять деньги.

-- Меня смущают ваши слова, -- сказал он. -- Конечно, вы знаете в этом толк больше меня. Но я возьму...

-- Сто пятьдесят, -- шепнул ему на ухо Элвард.

-- Сто пятьдесят, -- сказал Найгель, обрадованный, что нашел хоть самого простого проводника на этом непривычном для него пути.

Ювелир вздрогнул. Юноша оказывался вовсе не таким простаком, как он думал. Это открытое лицо, эти серые глаза были ловушкой для неосторожных. Никогда в жизни ему не случалось так ошибаться при покупке.

-- Это пустой разговор, который ни к чему не ведет, прекрасный сэр, -- сказал он, отворачиваясь и побрякивая ключами от денежного сундука. -- Но мне не хочется быть жестоким к вам, возьмите мою крайнюю цену -- пятьдесят золотых.

-- И сто, -- шепнул Элвард.

-- И сто, -- сказал Найгель, краснея от своей жадности.

-- Ну, ну, берите сотню, -- крикнул торговец. -- Ладно! Обирайте меня, сдирайте кожу, заставьте меня терять и берите за ваши товары целую сотню...

-- И пятьдесят, -- шепнул Элвард.

-- И пятьдесят! -- сказал Найгель.

-- Клянусь св. Иоанном Уэверлийским! -- закричал торговец. -- Я приехал сюда с севера, а там, говорят, люди ловкие насчет торговли, но я лучше согласился бы торговать с целой синагогой жидов, чем с вами, несмотря на ваши благородные манеры. Ну что же, вы в самом деле не возьмете меньше ста пятидесяти? Увы! Вы меня лишаете дохода целого месяца. Плохо я наработал в сегодняшнее утро! Лучше бы мне никогда не видеть вас!

Со стоном и причитаниями он выдал Найгелю золотые, а тот, почти не веря своему счастью, положил их в свой кожаный мешок. Минуту спустя он был на улице и со вспыхнувшим лицом стал изливаться в благодарностях Элварду.

-- Увы! Мой прекрасный господин, этот человек обворовал нас,-- сказал стрелок.-- Мы могли бы получить еще двадцать золотых, если бы твердо стояли на своем.

-- Почему ты это знаешь, добрый Элвард?

-- По его глазам, сквайр Лорин. Я плохо понимаю все, что касается бумаг и книг или гербов, но я умею читать в глазах людей и ни минуты не сомневался, что он даст столько, сколько дал вам.

Путешественники пообедали в монастырской гостинице, Найгель за главным столом, а Элвард со слугами. Потом они снова отправились по Высокой улице. Найгель купил тафты для занавесей, вина, консервов, фруктов, камчатного столового белья и много других необходимых вещей. Наконец он остановился на замковом дворе у лавки, где продавалось вооружение, и уставился на металлические доспехи, украшенные чеканкой нагрудные латы, оперенные шлемы, искусно сделанные нашейники, как ребенок смотрит на лакомство.

-- Ну, сквайр Лорин, -- сказал Ват, хозяин лавки, взглянув на него от горна, где он закаливал клинок меча, -- что я могу продать вам сегодня? Клянусь Тубалом-Каином, отцом всех рабочих по металлу, что вы можете пройти с одного конца Чипсайда до другого и не увидите лучших лат, чем те, что висят вон на том крюке.

-- А цена?

-- Для всякого другого двести пятьдесят золотых. Для вас же двести.

-- А почему мне дешевле, мой милый?

-- Потому что я снаряжал на войну и вашего отца, и никогда из моей мастерской не выходило лучших лат. Ручаюсь, что много от них отскочило лезвий, прежде чем ваш отец бросил их. В то время мы работали кольчуги, и тогда я предпочитал хорошо сделанную кольчугу с плотными кольцами всяким латам; но теперь каждый молодой рыцарь одевается по моде, как придворная дама, и потому надо носить латы, хотя бы они и стали втрое дороже.

-- А вы говорите, что кольчуга так же годится, как и латы?

-- Я вполне уверен в этом.

-- Ну так послушайте, что я скажу вам. В настоящее время я не могу купить латы, а между тем мне очень нужно вооружение, так как мне предстоит небольшое дельце. А у меня в Тилфорде и есть как раз та кольчуга, в которой, по вашим словам, мой отец в первый раз поехал на войну. Не могли бы вы пригнать ее так, чтобы она годилась для меня?

Оружейник посмотрел на маленькую стройную фигуру Найгеля и рассмеялся громким смехом.

-- Вы шутите, сквайр Лорин! Кольчуга была сделана на человека гораздо выше обыкновенного роста.

-- Нет, я не шучу. Если она пригодится мне хоть для одной битвы, она выполнит свое назначение.

Ват прислонился к наковальне; Найгель с тревогой смотрел на его закоптелое лицо.

-- Я охотно дал бы вам латы на одну битву, сквайр Лорин, но я знаю, что в случае, если вы будете побеждены, выше вооружение достанется победителю. Я бедный человек, у меня много Детей, и я не смею рисковать. Но насчет старой кольчуги... вы говорите, она действительно в хорошем состоянии?

-- В превосходном; только очень истерлась у шеи.

-- Укоротить ее на руках и ногах дело легкое. Стоит только отрезать куски и загнуть звенья. Но укоротить рубашку не дело оружейника.

-- Это была моя последняя надежда. Ну, добрый Ват, если вы действительно служили моему славному отцу и любили его, в память его прошу вас помочь мне.

Ват с грохотом кинул на пол свой тяжелый молоток.

-- Я не только любил вашего отца, сквайр Лорин, но видел, как вы сами, еле вооруженный, выезжали на турнир в замке против лучших рыцарей. В день св. Мартина у меня сердце обливалось кровью при виде ваших плохих доспехов, а все-таки вы устояли против храброго сэра Оливера в его миланских латах. Когда вы едете в Тилфорд?

-- Сейчас,

-- Эй, Дженкон! Приведи лошадь! -- крикнул достойный Ват. -- Пусть моя правая рука потеряет свое искусство, если вы не отправитесь на битву в кольчуге вашего отца. Завтра я должен вернуться в лавку, но сегодняшний день отдаю вам без платы, ради расположения к вашему дому. Я поеду с вами в Тилфорд, и до наступления нота вы увидите, что может сделать Ват.

Хлопотливый вечер был в старом Гилфорде. Леди Эрминтруда кроила и развешивала занавеси в зале и набивала буфеты вкусными вещами, привезенными Найгелем из Гилдфорда. Сквайр и оружейник сидели, наклонив головы над старой кольчугой с ее нашейником из блях, лежавшей у них на коленях. Старый Ват часто пожимал плечами, как человек, от которого требовали более, чем мог сделать обыкновенный смертный. Наконец при одном предложении сквайра он откинулся на спинку кресла и долго и громко хохотал в свою густую бороду. Леди Эрминтруда с мрачным неудовольствием смотрела на такую плебейскую веселость. Потом Ват вынул из мешка с инструментами тонкий резец и молоток и, продолжая усмехаться своим мыслям, стал пробивать дыру в центре стальной кольчуги.