КАК КОРОЛЬ ВСТРЕТИЛ СВОЕГО СЕНЕШАЛЯ ИЗ КАЛЕ
Сильно пострадали бы доброе имя Тилфордского замка и репутации его хозяйки, старой леди Эрминтруды, если бы вся свита короля -- два маршала, лорд главный судья, камергер и телохранители -- собралась под одной кровлей. Но благодаря предусмотрительности и ловкости Чандоса эта неприятность была устранена и часть приезжих была размещена в большом аббатстве, а другая воспользовалась гостеприимством сэра Роджера Фитц-Аллана в Фарнгеймском замке. Только сам король, принц, Менни, Чандос, сэр Губерт де Гюг, епископ и еще двое-трое из свиты остались в гостях у Лоринов.
Но, несмотря на немногочисленное общество и на скромную обстановку, король нисколько не изменил своей любви к церемониям, к утонченности форм и к блестящим краскам, составлявшей его характеристические черты. С вьючных мулов сняли поклажу; оруженосцы сновали взад и вперед; в спальнях дымились ванны, развертывались шелка и атласы, блестели и звенели золотые цепи, так что когда при звуке труб двух придворных трубачей общество наконец уселось за стол -- ветхим, почерневшим стропилам, вероятно, никогда не приходилось видеть более веселого, красивого зрелища. Большой наплыв иностранных рыцарей, явившихся в полном блеске со всех сторон христианского мира, чтобы присутствовать при открытии Круглой башни в Виндзоре и попробовать свое счастье и искусство на блестящих турнирах, даваемых по этому случаю, сильно повлиял на изменение одежды англичан. Прежняя нижняя туника с верхней туникой и круглым нагрудником оказались слишком угрюмыми и простыми для новых мод, и в данную минуту вокруг короля горели и блестели различные странные и блестящие колеты, pourpoints [Простеганные камзолы. (Прим. ред.)], плащи, ганзейки и другие удивительные костюмы, двухцветные или затканные узорами, с вышитыми, извилистыми или разрезными краями. Сам он в черной бархатной одежде с золотом составлял темный, роскошный центр окружавшего его блеска. Справа от него сидел принц, слева -- епископ. Госпожа Эрминтруда заботливо командовала домашним войском, направляя блюда и наполняя стаканы, созывая усталых слуг, ободряя авангард, подгоняя арьергард. Стук ее дубовой палки постоянно раздавался везде, где ее присутствие становилось необходимым. За королем в своей лучшей одежде, казавшейся темной и бедной среди блестящих костюмов, стоял Найгель, угощая своих королевских гостей, несмотря на боль в теле и на натертые колени. Гости подшучивали над ним и смеялись, вспоминая о приключении на мосту.
-- Клянусь распятием! -- сказал король Эдуард, откидываясь назад с косточкой цыпленка, которую он изящно держал пальцами левой руки. -- Спектакль вышел слишком хорошим для здешней провинциальной сцены. Вы должны поехать со мной в Виндзор, Найгель, и взять с собою ту броню, в которой вы скрывались. Там во время битвы глаза ваши будут в грудобрюшной преграде и плохо вам может быть только в том случае, если вас схватят за талию. Мне никогда не приходилось видеть такого маленького ореха в такой большой скорлупе.
Принц обернулся и окинул Найгеля смеющимся взглядом. По его вспыхнувшему и смущенному лицу он понял, как тяжело было для него сознание своей бедности.
-- Ну,-- ласково сказал он, -- такой работник достоин лучших орудий.
-- А позаботиться об этом должен хозяин, -- прибавил король. -- Придворный оружейных дел мастер уже позаботится о том, чтобы в следующий раз, когда с вас слетит шлем, внутри его была бы и ваша голова, Найгель.
Найгель покраснел до корня своих белокурых волос и пробормотал несколько благодарственных слов. У Джона Чандоса явилось, однако, другое предложение, и он сказал с лукавым взглядом:
-- Право, государь, ваша доброта излишня в этом случае. По древнему военному закону, если два кавалера выезжают на турнир и один из них по неловкости или несчастной случайности уклоняется от удара противника, его оружие становится добычей того, кто еще поддерживает вызов. Мне кажется, сэр Губерт де Гюг, что прекрасная миланская кольчуга и шлем из бордосской стали, в которых вы приехали в Тилфорд, должны остаться у нашего молодого хозяина в знак памяти о вашем посещении.
Это предложение вызвало общий хор одобрений и смеха всех присутствовавших за исключением самого сэра Губерта, который, вспыхнув от гнева, посмотрел мрачным взглядом на лукавое улыбающееся лицо Чандоса.
-- Я говорил, что не стану участвовать в этой глупой игре и ничего не знаю о ее законах, -- сказал он, -- но вы хорошо знаете, Джон, что если вы желаете схватки с заостренными копьями или мечами, где на поле выезжают двое, а возвращается оттуда только один, то вам нетрудно исполнить это желание.
-- Ну, ну, разве вы выехали бы в поле? Право, вам лучше бы было идти пешком, Губерт,-- сказал Чандос. -- Я хорошо знаю, что, если вы будете на ногах, нам не видать вашей спины, как мы видели ее сегодня утром. Что ни говорите, ваша лошадь изменила вам, и я требую ваши доспехи для Найгеля Лорина.
-- У вас слишком длинный язык, Джон, и я устал от его бесконечной трескотни, -- сказал сэр Губерт, и его рыжие усы ощетинились на багровом лице. -- Если вы требуете мои доспехи, выходите и берите их сами. Если месяц будет на небе, можете попробовать сегодня же вечером, как только встанем из-за стола.
-- Ну, милые господа, -- крикнул король, с улыбкой обращаясь то к одному, то к другому, -- дело не должно идти дальше. Наполните кубок гасконским, Джон, и вы также, Губерт. Ну, пожалуйста, выпейте друг за друга, как добрые и честные товарищи, которые презирают всякую битву, если она ведется не ради короля. Мы не можем лишиться одного из вас, когда за морем столько дела для храбрецов. Что касается доспехов, Джон Чандос прав в том случае, если дело касается вызова на турнире, но мы считаем, что этот закон вряд ли обязателен в данном случае, когда дело происходило мимоходом и представляло собой испытание оружия. С другой стороны, относительно вашего оруженосца, мастер Менни, не может быть никакого сомнения, что он должен поплатиться своими доспехами.
-- Это печальное известие для него, государь, -- сказал Уолтер Менни, -- он бедный человек и с трудом мог экипировать себя для войны, Но ваши слова должны быть исполнены, государь. Итак, сквайр Лорин, если вы придете ко мне завтра утром, вам отдадут доспехи Джона Виддикомба.
-- А я, с позволения короля, возвращу их ему, -- сказал Найгель взволнованно и запинаясь.-- Право, я лучше совсем не поеду на войну, чем возьму у бедного человека его единственную броню.
-- Вот это в духе вашего отца! -- крикнул король. -- Клянусь распятием, Найгель, вы мне очень нравитесь. Оставьте это дело в моих руках. Но я удивляюсь, что ломбардец, сэр Эймери, еще не приехал из Виндзора.
С самого своего приезда в Тилфорд король несколько раз с таким нетерпением спрашивал, приехал ли сэр Эймери и нет ли вестей о нем, что придворные с удивлением переглядывались между собой. Эймери был известен всем как знаменитый продажный, корыстолюбивый итальянский воин, недавно назначенный губернатором Кале, и внезапный, настойчивый вызов его королем мог означать возобновление войны с Францией, что составляло заветное желание каждого воина. Король два раза бросал еду и сидел, наклонив голову вбок, с кубком вина в руке, внимательно прислушиваясь к каждому звуку, похожему на топот лошадиных подков. На третий раз он не ошибся. Раздался громкий стук копыт, послышались хриплые голоса, на которые отвечали стрелки, стоявшие на страже у двери дома.
-- Приехал какой-то путешественник, Ваше Величество, -- сказал Найгель. -- Какова будет ваша королевская воля?
-- Это может быть только Эймери, -- ответил король, -- потому что только ему я оставил приказание следовать за мной сюда. Пожалуйста, пригласите его сюда и к вашему столу.
Найгель, схватив факел, отворил дверь.
С полдюжины воинов сидело на лошадях, а один из приехавших -- приземистый, коренастый смуглый человек с лицом крысы и быстрыми, беспокойными карими глазами, пристально смотревшими мимо Найгеля в ярко освещенную залу -- стоял уже на земле.
-- Я -- сэр Эймери из Павии, -- шепнул он. -- Ради Бога, скажите: здесь король?
-- Он за столом, сэр, и просит вас войти.
-- Одно мгновение, молодой человек, одно мгновение, и секрет на ушко. Вы не знаете, зачем король прислал за мной? -- Найгель прочел выражение ужаса в хитрых темных глазах, искоса смотревших на него.
-- Не знаю.
-- Мне бы хотелось знать... хотелось бы удостовериться, прежде чем явиться к нему.
-- Вам следует только перешагнуть через порог, сэр, и, без сомнения, вы услышите все из уст самого короля.
Сэр Эймери, казалось, собирался с силами, как человек, намеревающийся броситься в ледяную воду. Потом быстрыми шагами он вышел из тьмы на свет. Король встал и протянул ему руку с улыбкой на длинном красивом лице; итальянцу показалось, что улыбались губы, но не глаза.
-- Добро пожаловать! -- крикнул Эдуард. -- Добро пожаловать, наш достойный и верный сенешаль Кале. Идите садитесь сюда, за стол против меня. Я послал за вами, чтобы услышать заморские новости и поблагодарить вас за заботы о том, что дорого мне не меньше жены и ребенка. Дайте место сэру Эймери и подайте ему кушанья и вина. Он сегодня сделал быстрый большой путь, исполняя свою службу.
В продолжение долгого пиршества, устроенного умением леди Эрминтруды, король весело болтал с итальянцем и окружавшими его баронами. Наконец, когда было убрано последнее блюдо, а пропитанные подливками круглые куски сырого хлеба, служившие тарелками, были брошены собакам, фляжки с вином пошли вкруговую, и старый менестрель Уэзеркот робко вошел в залу с арфой в руках в надежде сыграть перед его королевским величеством. Но Эдуард приготовил другую потеху.
-- Пожалуйста, Найгель, отошлите слуг, нам нужно остаться одним. Я хотел бы поставить по два солдата у каждой двери, чтобы не помешали нашему разговору, так как дело секретное. А теперь, сэр Эймери, эти благородные люди, а равно и я, ваш господин, хотим услышать из ваших уст, что делается во Франции.
Лицо итальянца сохраняло свое спокойное выражение; он только окинул беспокойным взглядом ряд слушателей.
-- Насколько мне известно, все спокойно в пределах Франции, государь, -- сказал он.
-- А вы не слыхали, что у них был сбор войска, что они намереваются нарушить мир и попробовать напасть на наши владения?
-- Нет, Ваше Величество, я не слыхал ничего подобного.
- Вы снимаете тяжесть с моего сердца, Эймери, -- сказал король, -- если вы ничего не слышали, то, само собой разумеется, и быть ничего не может. Говорили, что дикий рыцарь де Шарнь был в Сен-Омере, чтобы посмотреть на мое дорогое сокровище, и его закованные в сталь руки готовы схватить его.
-- Ну, пусть он явится, Ваше Величество. Он найдет сокровище безопасным в сундуке, с хорошей охраной вокруг него.
-- Вы -- охрана моего сокровища, Эймери.
-- Да, Ваше Величество; я его охрана.
-- И ведь вы верный страж, которому я могу довериться, не правда ли? Вы ведь не променяете того, что так дорого мне, раз я выбрал вас из всей моей армии для того, чтоб сохранить мне мое сокровище?
-- Ваше Величество, что за причина этих вопросов? Они сильно задевают мою честь; вы знаете, что я расстанусь с Кале только в том случае, если расстанусь с моей душой.
-- Итак, вы ничего не знаете о попытке де Шарньи?
-- Ничего, Ваше Величество, -- ответил итальянец.
-- Лжец и негодяй! -- громко крикнул король, вскакивая на ноги. Он так сильно ударил кулаком по столу, что стаканы зазвенели. -- Берите его, стрелки! Берите сейчас же! Станьте по обе стороны, чтобы он не наделал чего-нибудь. Ну, теперь, проклятый ломбардец, осмелишься ты сказать мне прямо в лицо, что ты ничего не знаешь ни о Шарньи, ни о его планах?
-- Бог свидетель, что я ничего не знаю.
Губы итальянца побелели; он говорил неровным, слабым, прерывающимся голосом, избегая грозного взгляда разгневанного короля.
Эдуард громко рассмеялся и вынул из-за пазухи какую-то бумагу.
-- Будьте судьями в этом деле, вы, мой милый сын, и вы, Чандос, Менни и сэр Губерт, а также и вы, милорд епископ. Моей королевской властью я образую суд из вас, чтобы вы могли судить этого человека, так как, клянусь Божьими очами, я не двинусь из этой комнаты, пока не исследую этого дела до дна. А прежде я прочту вам это письмо. Оно адресовано по-французски сэру Эймери из Павии, по прозванию Ломбардец, в замок Кале. Разве это не ваша фамилия и титул, негодяй?
-- Фамилия моя, Ваше Величество, но я не получал этого письма.
-- Иначе ваша подлость не была бы открыта. Оно подписано "Изидор де Шарньи". Что говорит мой враг, де Шарньи, моему верному слуге? Слушайте: "Мы не могли прийти в последнее полнолуние потому, что не собрали достаточно войска, а также и двадцати тысяч крон, составляющих требуемую вами цену. Но как только наступит новолуние, мы придем в самый темный час и заплатим вам деньги у маленькой потайной калитки в кустах". Ну, сэр, что вы скажете на это?
-- Это подлог! -- задыхаясь, проговорил итальянец.
-- Позвольте мне взглянуть на записку, Ваше Величество, -- сказал Чандос, -- Де Шарньи был моим пленником, и много его писем прошло через мои руки прежде, чем был внесен выкуп; поэтому его почерк хорошо знаком мне. Да, да, могу поклясться, что это его почерк. Я поклялся бы, если бы дело шло о спасении моей души.
-- Если это действительно написано де Шарньи, то только для того, чтобы навлечь бесчестие на мое имя, -- крикнул сэр Эймери.
-- Ну, ну! -- сказал молодой принц. -- Мы все знаем де Шарньи и сражались против него. У него много недостатков -- он хвастун и забияка,-- но под французскими лилиями нет более храброго, великодушного и предприимчивого человека, чем он. Такой рыцарь не снизошел бы до того, чтоб написать письмо с целью обесчестить человека рыцарского сословия. Я, по крайней мере, ни за что не поверю этому.
Глухой шепот остальных доказал, что они разделяют мнение принца. Свет факелов на стенах падал на ряд суровых, безжалостных лиц за королевским столом. Итальянец с ужасом отшатнулся при виде их неумолимых глаз. Он быстро оглянулся вокруг, но все входы были заняты вооруженными людьми. Тень смерти закралась в его душу.
-- Это письмо, -- сказал король, -- де Шарньи дал некоему дону Бовэ, священнику Сен-Омера, для передачи в Кале. Этот священник, чуя поживу, принес письмо моему верному слуге, и таким образом оно дошло до меня. Я сейчас же послал за этим человеком, а священник вернулся, так что де Шарньи может думать, что его поручение исполнено.
-- Я ничего не знаю об этом, -- упрямо проговорил итальянец, облизывая сухие губы.
У короля побагровел лоб, и гнев сверкнул в его глазах,
-- Ни слова больше, ради Бога! -- крикнул он. -- Будь этот малый в Тауэре, несколько оборотов колеса вырвали бы признание из его подлой души. Но зачем нам слышать его самообвинение? Вы видели, милорды... вы слышали! Что скажете, милый сын? Виновен этот человек?
-- Государь, он виновен.
-- А вы, Джон? А вы, Уолтер? А вы, Губерт? А вы, милорд епископ? Итак, вы все одного мнения? Он виновен в измене. А какое наказание?
-- Смерть, -- сказал принц, и все по очереди наклонили головы в знак согласия.
-- Эймери из Павии, вы выслушали наш приговор, -- сказал Эдуард, подперев рукой подбородок и мрачно смотря на дрожащего итальянца. -- Сюда, стрелок с черной бородой. Вынь меч. Нет, низкий негодяй, я не хочу обесчестить этого крова твоей кровью. Нам нужны твои пятки, а не голова. Обруби мечом золотые шпоры рыцарства, стрелок. Я дал их ему и я беру их назад. А! Они летят по зале, и вместе с ними отлетает всякая связь между вами и достойным орденом, знаком которого они служат. Теперь отведите его в вереск, подальше от дома, где будет лучше лежать его падали, и отрубите его хитрую голову от туловища в предостережение изменникам.
Итальянец уже давно упал на колени со стула; теперь он издал отчаянный крик, когда стрелки схватили его за плечи. Он выскользнул из их рук, снова бросился на пол и вцепился в ноги короля.
-- Пощадите меня, августейший государь, пощадите, умоляю вас! Ради страстей Христовых, молю вас, смилуйтесь и простите! Вспомните, добрый, дорогой господин, сколько лет я прослужил под вашими знаменами и сколько оказал вам услуг. Кто, как не я, нашел брод в Сене за два дня до великой битвы? Ведь я же предводительствовал атакой при взятии Кале. В Италии у меня жена и четверо детей, великий государь, и мысль о них заставила меня забыть свой долг: эти деньги дали бы мне возможность бросить войну и еще раз увидеть их. Смилуйтесь, государь, смилуйтесь, молю вас!
Англичане -- народ грубый, но не жестокий. Король продолжал сидеть все с тем же грозным видом, но остальные искоса переглянулись и беспокойно задвигались на местах.
-- Прошу вас, всемилостивый государь, умерьте несколько свой гнев, -- сказал Чандос.
Эдуард резко покачал головой.
-- Замолчите, Джон. Мое приказание будет исполнено.
-- Прошу вас, достоуважаемый государь, не поступать слишком поспешно в этом деле, -- сказал Менни. -- Велите связать его и продержать до утра; может быть, вы передумаете.
-- Нет. Я сказал. Выведите его.
Но итальянец, весь дрожа, так крепко держался за колени короля, что стрелки не могли разнять его конвульсивно сжатых рук.
- Выслушайте меня одно мгновение, умоляю вас!
Дайте мне только одну минуту, чтобы сказать несколько слов, и потом делайте со мной что хотите.
Король откинулся на спинку кресла.
-- Говорите... и скорее, -- сказал он.
-- Вы должны пощадить меня, благородный государь. Ради вас самих говорю вам, вы должны пощадить меня, потому что я могу доставить вам возможность совершить отважное рыцарское предприятие, которое обрадует ваше сердце. Вспомните, Ваше Величество, что этот де Шарньи и его товарищи ничего не знают о неудаче их планов. Если я пошлю им весточку, они придут к потайной калитке. Тогда, если устроить искусную засаду, нам достанется столько пленных, что выкуп их наполнит ваши сундуки. Он и его товарищи должны стоить добрых сто тысяч крон.
Эдуард оттолкнул итальянца ногой так, что тот растянулся на тростнике, но, и лежа там, словно раненая змея, он не сводил своих темных глаз с лица короля.
-- А, двойной изменник! Ты хотел продать Кале де Шарньи, а потом, в свою очередь, продать де Шарньи мне. Как смеешь ты предполагать, что у меня или у какого бы то ни было благородного рыцаря такая торгашеская душа, что мы думаем только о выкупах, когда можно совершить почетный подвиг? Разве я или всякий честный человек может быть таким подлецом и рабом? Вы сами произнесли приговор себе. Выведите его!
-- Одну минуту, молю вас, дорогой, добрый господин, -- крикнул принц-- Сдержите немного свой гнев. Может быть, слова этого человека заслуживают более внимания чем мы думаем. Он перевернул вашу благородную душу своими разговорами о выкупах, но молю вас, взгляните на это дело со стороны славы. Где мы можем надеяться приобрести столько славы? Прошу вас позволить мне участвовать в этом предприятии. Если выполнить его как следует, можно сильно отличиться.
Эдуард взглянул блестящими глазами на благородного юношу.
-- Собака не так стремится по следам раненого оленя, как ты к надежде отличиться, милый сын,-- сказал он.-- Что ты думаешь об этом деле?
-- Де Шарньи и его люди стоят того, чтоб отправиться далеко для встречи с ними. В ту ночь под его знаменами соберется цвет Франции. Если мы сделаем так, как говорит этот человек, и подождем его с достаточным количеством копий, то не знаю другого места, кроме Кале, во всем христианском мире, где хотелось бы быть в эту ночь.
-- Клянусь распятием, ты прав, милый сын! -- крикнул король, и лицо его просветлело. -- Ну, кто из вас, Джон Чандос или Уолтер Менни, займется этим делом? -- Он лукаво взглянул сначала на одного, потом на другого, как хозяин, размахивающий костью перед двумя старыми, свирепыми охотничьими собаками, -- Не сердись, Джон, но на этот раз очередь Уолтера, и он воспользуется ею.
-- Пойдем мы под вашим знаменем или под знаменем принца, Ваше Величество?
-- Королевским знаменам Англии неприлично принимать участие в таком незначительном предприятии. Но если бы в ваших рядах хватило места для двух рыцарей -- и я, и принц поехали бы с вами в эту ночь.
Молодой человек наклонился и поцеловал руку отца.
-- Возьмите этого человека на свое попечение, Уолтер, и делайте с ним, что хотите. Хорошенько стерегите его, чтобы он снова не предал нас. Уберите его с глаз долой; его дыхание отравляет комнату. А теперь, Найгель, если твой седой слуга хочет побряцать на арфе или спеть что-нибудь... но, Боже мой, что это ты?
Он обернулся и увидел молодого человека на коленях, с опущенной головой, с молящим взглядом.
-- Что это, милый? Чего вам нужно?
-- Милости, государь.
-- Ну, ну, что же, мне сегодня покоя не будет? Передо мной на коленях изменник, сзади честный человек. Говорите, Найгель! Чего вы хотите?
-- Отправиться с вами в Кале.
-- Клянусь распятием! Ваше требование вполне справедливо, так как наш заговор составлен как раз под вашим кровом. Что вы скажете, Уолтер? Возьмете вы его с вооружением и всем остальным?
-- Скажите лучше, возьмете ли вы меня? -- сказал Чандос.-- Мы с вами соперники, Уолтер, но я думаю, вы не помешаете мне.
-- Нет, Джон, я буду рад иметь под своими знаменами лучшего рыцаря в христианском мире.
- А я -- следовать за таким рыцарским предводителем. Найгель Лорин -- мой оруженосец и потому также поедет с нами.
_ Итак, решено, -- сказал король, -- а пока нечего
торопиться, так как ничего нельзя сделать до новолуния. И потому прошу снова обнести чаши и выпить со мной за славных французских рыцарей. Да будут они смелы и решительны, когда мы все снова встретимся у крепостных стен Кале.