КАК НАЙГЕЛЬ РАСПРАВИЛСЯ С ШАЛФОРДСКИМ ГОРБУНОМ
В описываемое нами время все классы общества, за исключением разве нищих, ели и пили гораздо лучше, чем когда бы то ни было. Страна была покрыта лесами -- в одной Англии было семьдесят отдельных лесов; некоторые из них покрывали половину целого графства. В этих лесах тщательно оберегались большие животные, но менее крупная дичь -- зайцы, кролики, птицы, кишевшие в чаще лесов -- легко попадали в горшок бедняка. Пиво было очень дешево, а еще дешевле был мед, который каждый крестьянин мог приготовлять из меда диких пчел, вынимаемого из дупел деревьев. Кроме того, существовало много различных напитков вроде чая -- чай из мальвы, рябины и другие, которые ничего не стоили беднякам. Секрет их приготовления не дошел до нас. Среди более богатых классов было изобилие грубой пищи: в буфете бывали большие куски мяса, громадные пироги, всякая дичь, пиво, французские и рейнские вина, которыми запивалась еда. У самых богатых людей стол был роскошный и кулинарное искусство обратилось в науку, в которой убранство блюд считалось почти настолько же важным, насколько приготовление пищи. Кушанья золотили, серебрили, окружали пламенем. Начиная с кабана и павлина и кончая такими странными кушаньями, как морская свинка и еж, каждое блюдо имело известную форму и свои соусы, очень странные и сложные, изготовлявшиеся из фиников, гвоздики, чеснока, коринки, уксуса, сахара и меда, корицы, толченого имбиря, сандала, шафрана и ананаса. По традиции норманнов есть следовало умеренно, но необходимо было иметь большой запас самых лучших и утонченных кушаний, чтобы было из чего выбирать. У них появилось сложное кулинарное искусство, так непохожее на грубую и часто обжорливую простоту древнего германского племени.
Сэр Джон Беттесторн принадлежал к тому среднему классу, который придерживался старинных обычаев, и его большой дубовый обеденный стол гнулся под тяжестью многочисленных паштетов, громадных кусков мяса и больших фляжек. Внизу сидели все домочадцы; на возвышении стоял стол для семейства сэра Джона, где всегда бывали места для гостей, часто заезжавших по дороге. Как раз в эту минуту появился один из таких гостей, старый священник, ехавший из Чертсейского аббатства в монастырь св. Иоанна в Мадгерсе. Он часто ездил по этой дороге и никогда не забывал заехать в гостеприимный косфордский дом.
-- Добро пожаловать, добрый отец Атаназиус, -- крикнул толстый сквайр.-- Ну, садитесь-ка по правую руку да расскажите ваши новости. Ведь священники всегда первыми узнают все скандальные происшествия.
Священник, добрый, спокойный человек, взглянул на пустое место в конце стола.
-- Мисс Эдит? -- сказал он.
-- Да, да; где же эта девочка? -- нетерпеливо вскрикнул ее отец. -- Мэри, вели протрубить еще раз в рог, чтобы она знала, что ужин на столе. Что делать на дворе этой совушке в такое позднее время?
Смущение выразилось в кротких глазах священника. Он дотронулся до рукава рыцаря.
-- Я только что видел мисс Эдит,-- сказал он,-- Боюсь, что она не услышит звука вашего рога, потому что теперь она уже, вероятно, в Милфорде.
-- В Милфорде! Что ей там делать?
-- Пожалуйста, добрый сэр Джон, умерьте силу вашего голоса. Этот разговор должен вестись втайне, так как касается чести женщины.
-- Ее чести! -- Багровое лицо сэра Джона побагровело еще сильнее. Он устремил пристальный взгляд на смущенное лицо священника.-- Ее чести... чести моей дочери? Оправдайте свои слова, или ноги вашей не будет больше в Косфорде!
-- Я надеюсь, что не принесу вреда, сэр Джон; но должен рассказать, что я видел, иначе я буду неверным другом и недостойным священником.
-- Ну так скорей, скорей! Что же вы видели, черт возьми!
-- Знаете ли вы человека небольшого роста с искривленной спиной, по имени де ла Фосс?
-- Я хорошо знаю его. Он человек благородного рыцарского рода, младший брат сэра Юстэса де ла Фосс из Шалфорда. Было время, когда я думал назвать его своим сыном, потому что не проходило дня, чтобы он не бывал с моими девочками, но боюсь, что искривленная спина помешала его ухаживанию.
-- Увы, сэр Джон! Мысли его изуродованы еще хуже, чем его спина. Он человек опасный для женщин, дьявол дал ему язык и глаза, которые зачаровывают женщин, как василиск. Они могут думать о браке, но ему это никогда и в голову не приходит; я могу насчитать более дюжины женщин, погубленных им. Это составляет его гордость, и он хвастается своими победами повсюду.
-- Хорошо, хорошо! Но какое же отношение имеет это ко мне или моим?
-- Сейчас, проезжая на муле по дороге, сэр Джон, я встретил этого человека, поспешно направлявшегося к себе домой. Рядом с ним ехала женщина, и, хотя лицо ее было закрыто капюшоном, я услышал ее смех, когда проезжал мимо них. Этот смех я слышал не раз и под здешней кровлей из уст мисс Эдит.
Нож выпал из рук рыцаря. Разговор велся так, что Мэри и Найгель невольно слышали его. Среди грубого смеха и шума голосов сидевших за столом внизу маленькая группа лиц за столом на возвышении была совершенно изолирована.
-- Не бойтесь, отец, -- сказала молодая девушка,-- добрый отец Атаназиус, конечно, ошибся и Эдит сейчас будет с нами. В последнее время она часто говорила об этом человеке и в самых горьких выражениях.
-- Это правда, сэр,-- поспешно прибавил Найгель. -- Еще сегодня вечером, когда мы ехали по Торслейскому болоту, мисс Эдит говорила мне, что презирает его и была бы рада, если бы кто-нибудь отколотил его за его дурные поступки.
Но умный священник покачал своей седой головой.
-- Ну, всегда опасно, когда женщина говорит так. Пылкая ненависть сродни пылкой любви. Зачем бы ей говорить так, если бы между ними ничего не было?
-- Но что же могло изменить ее мысли за эти три короткие часа? -- сказал Найгель.-- Она была здесь в зале с тех пор, что я приехал сюда. Клянусь св. Павлом! Я не могу поверить этому.
Лицо Мэри потемнело.
-- Я припоминаю, -- сказала она, -- что конюх Геннкин принес ей какую-то записку в то время, когда вы объясняли нам охотничьи выражения, сэр. Она прочла ее и вышла из комнаты.
Сэр Джон вскочил на ноги и со стоном снова упал в кресло.
-- Лучше бы мне умереть, чем видеть, как бесчестье входит в мой дом, и быть настолько бессильным из-за этой проклятой ноги, что не мочь ни убедиться в справедливости этого известия, ни отомстить оскорбителю, -- вскрикнул он.-- Будь здесь мой сын Оливер, все было бы хорошо. Пошлите мне этого конюха, чтобы я мог расспросить его.
-- Прошу вас, уважаемый сэр, позвольте мне быть вашим сыном на эту ночь и устроить дело как можно лучше, -- сказал Найгель. -- Ручаюсь честью, что сделаю все возможное.
-- Найгель, благодарю вас. В целом христианском мире нет человека, к которому я обратился бы охотнее, чем к вам.
-- Но я хотел бы знать ваше мнение относительно одного вопроса, сэр. У этого человека, насколько я знаю, большое поместье и он благородного происхождения. Если наши страхи оправдаются, то ведь нет препятствия к его браку с вашей дочерью?
-- Нет, она не может и желать лучшего.
-- Хорошо. А прежде всего я допросил бы этого Геннкина, но так, чтобы никто не знал, потому что этот вопрос не должен служить предметом болтовни слуг. Если вы покажете мне этого человека, мисс Мэри, я могу сказать ему, чтобы он приглядел за моей лошадью, и тогда узнаю от него все, что он может рассказать.
Найгель вернулся через несколько времени. Его озабоченное лицо давало мало надежды сидевшим за столом и с тревогой ожидавшим его возвращения.
-- Я запер его в конюшне, чтобы он не проболтался,-- сказал он,-- мои расспросы должны были показать ему, откуда дует ветер. Действительно, записка была от того человека, и он привел с собой запасную лошадь для леди.
Старый рыцарь застонал и закрыл лицо руками.
-- Отец, за вами наблюдают! -- шепнула Мэри. -- Ради чести нашего дома, будем мужественны, -- Потом она сказала, возвысив свой молодой, чистый голос так, что он раздался по всей комнате: -- Мне бы хотелось поехать с вами, если вы едете на запад, Найгель, чтобы сестре не пришлось возвращаться одной.
-- Мы поедем вместе, Мэри, -- сказал Найгель, вставая, потом он прибавил тише: -- Но мы не можем ехать одни, а если возьмем слугу, то все станет известно. Прошу вас, останьтесь дома и предоставьте все мне.
-- Нет, Найгель, ей может понадобиться помощь женщины, а какая женщина лучше родной сестры? Я могу взять с собой служанку.
-- Нет, я сам поеду с вами, если вы, в вашем нетерпении, согласитесь сообразоваться с силами моего мула, -- сказал старый священник.
-- Но это вам не по пути, отец мой.
-- Единственный путь для истинного священника тот, который ведет ко благу других. Поедемте вместе, дети мои.
Храбрый сэр Джон Беттесторн, престарелый рыцарь Депплина, остался один за своим столом и, делая вид, что ест и пьет, беспокойно метался на месте, употребляя все усилия, чтобы казаться спокойным, тогда как и мысли, и тело его были словно в лихорадке. А внизу слуги и служанки смеялись и шутили, чокались кубками и слушали их перезвон, не подозревая о темной тени, омрачавшей одинокого человека за столом на возвышении.
Между тем леди Мэри на том же белом испанском жеребце, на котором ехала недавно ее сестра, Найгель на своем боевом коне и священник на муле ехали по жесткой извивающейся дороге в Лондон. Местность кругом представляла из себя пустынное и поросшее вереском пространство и болота, с которых доносился странный крик филина. На небе из-за разорванных облаков виднелся полумесяц. Молодая девушка ехала молча. Она вся погрузилась в предстоявшую им задачу с ее опасностью и позором. Найгель вполголоса разговаривал со священником. От него он узнал много о преследуемом ими человеке. Его дом в Шалфорде был притоном расточительности и порока. Ни одна женщина, переступившая порог этого дома, не выходила оттуда неопороченной. Каким-то странным необъяснимым образом, хотя это часто бывает, этот человек со злой дутой и изуродованной спиной производил на женщин какое-то странное очарование; он имел на них влияние, заставлявшее их подчиниться его воле. Много раз он нарушал чужое семейное счастье, и всякий раз дар слова и хитрый ум спасали его от наказания за проступки. Его семья принадлежала к одному из самых важных родов в окрестностях, а родственники пользовались расположением короля, так что соседи боялись заходить слишком далеко в своих обвинениях. Таков был человек, злобный и ненавистный, который налетел, словно злой ястреб, и унес в свое пагубное гнездо златокудрую красавицу Косфорда.
Слушая эти рассказы, Найгель мало говорил. Он только поднес к сжатым губам охотничий кинжал и три раза поцеловал крест его рукоятки.
Они проехали через покрытую вереском местность, через деревню Милфорд и маленький городок Годалминг. Затем дорога свернула к югу через луга Шалфорда. На темном склоне горы красные точки огня указывали на окна дома, который искали путники. К нему вел темный свод дубовой аллеи. Проехав по ней, они очутились на залитой лунным светом площадке. Из тени дверей с аркой выскочили двое слуг, бородатых и угрюмых, с большими дубинами в руках, и спросили путников, кто они и зачем явились сюда. Леди Мэри сошла с лошади и подошла к двери, но слуги грубо загородили ей дорогу.
--- Нет, нет, барину больше не надо, -- крикнул с хриплым смехом один из них. -- Уходите, мисс, кто бы вы ни были. Дом заперт, и наш господин сегодня не принимает гостей.
-- Отойди, парень, -- сказал Найгель тихо, но ясным голосом. -- У нас дело к твоему господину.
-- Подумайте, дети мои, -- вскрикнул старый священник, -- не лучше ли мне пойти к нему. Посмотрим, не смягчит ли голос церкви его жестокое сердце. Если вы войдете, я боюсь кровопролития.
-- Нет, отец мой, я прошу вас остаться пока здесь, -- сказал Найгель. -- И вы, Мэри, останьтесь с почтенным отцом, потому что мы не знаем еще, что делается там.
Он снова подошел к дверям, и снова слуги загородили ему дорогу.
-- Отойдите, говорю вам, если хотите быть живы, отойдите, -- сказал Найгель. -- Клянусь св. Павлом! Я считал бы позорным запятнать мой меч кровью подобных вам людей, но решение мое непоколебимо и никто не преградит мне пути.
Слуги отшатнулись при угрозе смерти, звучавшей в этом кротком голосе.
-- Погоди! -- сказал один из них, всматриваясь во тьму. -- Это, кажется, сквайр Лорин из Тилфорда?
-- Это мое имя.
-- Если бы вы назвали себя, то я не стал бы задерживать вас. Опусти дубину, Ват. Это не чужой, а сквайр из Тилфорда.
-- Ладно, -- пробормотал другой, опуская дубину и благодаря Бога в душе, -- Будь это кто-нибудь другой, сегодня у меня на душе была бы кровь. Когда хозяин приказывал нам сторожить двери, он ничего не говорил о соседях. Пойду спросить его приказания,
Но Найгель уже прошел мимо них и открыл наружные двери. Леди Мэри быстро прошла за ним, и оба вместе вошли в залу.
Это была большая комната, полная сумрака и теней. Две маленькие масляные лампы, стоявшие на маленьком столе, бросали яркий круг света в ее центре. На столе был накрыт ужин, за которым сидело только двое людей; слуг не было вовсе. На ближайшем конце сидела Эдит с распущенными золотыми волосами, покрывавшими ее красное с черным платье для верховой езды. Свет ламп ярко освещал жесткое лицо и высоко приподнятые, уродливые плечи хозяина дома, сидевшего по другую сторону стола. Шапка черных волос подымалась над высоким округленным лбом, лбом мыслителя; из-под густых нависших бровей блестели проницательные, холодные, глубоко сидевшие серые глаза. Нос у него был острый и горбатый, как клюв хищной птицы. Но слабый слюнявый рот и тяжелый отвислый подбородок портили его чисто выбритое, властное лицо. С ножом в одной руке и с полуобгрызанной костью в другой он свирепо взглянул на вошедших, словно зверь, потревоженный в своем логовище.
Найгель остановился на половине расстояния между дверью и столом, и взгляд его встретился с взглядом Поля де ла Фосса. Мэри, с душой, переполненной любовью и жалостью, бросилась вперед и обняла младшую сестру. Эдит вскочила со стула и, отвернув лицо, старалась оттолкнуть ее.
-- Эдит! Эдит! Именем св. Девы умоляю тебя, вернись с нами, брось этого дурного человека! -- вскричала Мэри. -- Дорогая сестра, не разбивай сердца нашего отца, не покрывай позором его седин, не дай ему сойти в могилу! Возвратись с нами, Эдит; вернись, и все будет хорошо.
Эдит оттолкнула ее, и ее красивое лицо вспыхнуло от гнева.
-- Ты старше меня только на два года, Мэри. Какое право имеешь ты преследовать меня, словно я твой беглый виллан, а ты моя госпожа? Ступай прочь сама, а мне предоставь поступать, как мне кажется лучше.
Но Мэри продолжала держать ее в своих объятиях, стараясь смягчить ее ожесточенное и разгневанное сердце.
-- Наша мать умерла, Эдит. Я благодарю Бога, что она умерла раньше, чем могла увидеть тебя под этой кровлей. Но я заменяю теперь ее место, потому что я старше тебя. Ее именем я прошу и умоляю тебя не доверять этому человеку и вернуться домой, прежде чем будет слишком поздно.
Эдит вырвалась из ее объятий и встала перед сестрой, разгоряченная, с вызывающим видом, с блестящими, сердитыми глазами.
-- Теперь ты дурно говоришь о нем, -- сказала она, -- но было время, когда Поль де ла Фосс являлся в Косфорд и кто, как не мудрая, серьезная сестра Мэри, обращалась с ним так кротко, говорила так нежно? Но он полюбил другую и теперь стал дурным человеком -- и быть под его кровом считается позором! Как я вижу, другим грешно ездить с мужчиной по ночам, но для моей доброй благочестивой сестры и ее кавалера это ничего не значит. Посмотри-ка лучше на свой глаз, милейшая сестрица, прежде чем вынимать сучок из чужого.
Мэри, глубоко взволнованная, стояла в нерешимости, сдерживая порывы гордости и гнева и не зная, как лучше подействовать на эту решительную, упрямую девушку.
-- Теперь не время для обидных слов, дорогая сестра, -- сказала она и снова положила руку на плечо сестры.-- Все, что ты говоришь, может быть, и правда. Действительно, этот человек был некогда нашим общим другом и мне так же хорошо, как и тебе, известна власть, которую он может приобресть над сердцем женщины. Но теперь я знаю, каков он, а ты не знаешь этого. Я знаю все зло, причиненное им, бесчестие, которое он навлек на многих, знаю вероломство его души, знаю, как он обманывал доверие, не исполнял обещаний, -- знаю все это. Неужели мне придется видеть, как моя родная сестра попала в ту же ловушку, что и другие? Неужели эта ловушка уже захлопнулась за тобой! Неужели я уже опоздала? Ради Бога, Эдит, скажи, что этого еще не случилось!
Эдит вырвала руку из рук сестры и в два шага очутилась у противоположного конца стола. Поль де ла Фосс продолжал сидеть молча, смотря на Найгеля. Эдит положила руку на его плечо.
-- Вот человек, которого я люблю, единственный, которого я всегда любила. Это мой муж, -- сказала она.
Мэри вскрикнула от радости при этих словах.
-- В самом деле, -- сказала она, -- Ну, тогда честь спасена, а Бог позаботится об остальном. Если вы действительно муж и жена, обвенчанные перед алтарем, зачем мне или кому-нибудь другому стоять между вами? Скажите мне, что это правда, и я сейчас же вернусь домой, чтобы осчастливить отца.
Эдит надула губы, как капризный ребенок.
-- Мы муж и жена перед лицом Бога. Скоро мы повенчаемся на глазах у всех. Мы дожидаемся только будущего понедельника, когда брат Поля, священник в Сен-Альбансе, приедет, чтобы повенчать нас. За ним уже поехал гонец, и он приедет, не правда ли, дорогой мой?
-- Он приедет,-- сказал хозяин Шалфорда, все время пристально смотря на безмолвного Найгеля.
-- Это ложь, он не приедет, -- сказал чей-то голос.
То был старый священник, стоявший на пороге комнаты.
-- Он не приедет, -- повторил он, входя в комнату. -- Дочь моя, выслушай слова старика, который мог бы быть твоим земным отцом. Эта ложь повторялась не раз. Он погубил ею других раньше тебя. У него нет брата в Сен-Альбансе. Я хорошо знаю его братьев, и между ними нет священника. Ты узнаешь, как и другие, правду до понедельника, когда уже будет поздно. Не верь ему, иди с нами.
Поль де ла Фосс взглянул на девушку с мимолетной улыбкой и погладил руку, лежавшую на его плече.
-- Говорите с ними вы, Эдит, -- сказал он.
Глаза ее сверкнули презрением, когда она обвела ими всех -- женщину, юношу и священника.
-- Я скажу им только одно слово, -- сказала она. -- Пусть они уходят и не беспокоят нас. Разве я не свободная женщина? Не сказала ли я, что это единственный человек, которого я всегда любила? Я давно любила его. Он не знал этого и в отчаянии обратился к другой. Теперь он знает все и между нами не будет никаких недоразумений. Поэтому я останусь здесь, в Шалфорде, и вернусь в Косфорд только под руку с моим мужем. Я не так слаба, чтобы поверить вашим россказням о нем. Разве трудно ревнивой женщине и бредящему священнику сговориться и обмануть? Нет, нет, Мэри, иди прочь, бери своего кавалера и своего священника, а я остаюсь здесь верной моей любви и безопасной в моем доверии к его чести.
-- Хорошо сказано, по чести, моя золотая птичка, -- сказал маленький хозяин Шалфорда. -- Дайте мне добавить словечко к сказанному. В вашей немилостивой речи, добрая леди Мэри, вы не удостоили признать за мной ни одной добродетели, а между тем вы должны сознаться, что я обладаю большим запасом терпения, так как не выпустил своих собак на ваших друзей, которые стали между мной и моим покоем. Но даже для самых добродетельных людей наступает наконец время, когда жалкая человеческая слабость берет верх над другими чувствами, и поэтому прошу вас удалиться вместе с вашим священником и с вашим храбрым бродячим рыцарем в Тилфорд, а не то, может быть, вам придется проститься с большей поспешностью и меньшим достоинством, чем вам желательно. Садитесь, моя прекрасная возлюбленная, и будем продолжать наш ужин.
Найгель не произнес ни слова с того времени, как вошел в комнату, но выражение его лица оставалось по-прежнему решительным, а мрачный взгляд не отрывался от насмешливого лица уродливого хозяина Шалфорда. Теперь он быстро и решительно обернулся к Мэри и священнику.
-- Конечно, -- сказал он, -- вы сделали все, что могли, а теперь настало мое дело, которое я и постараюсь выполнить насколько могу лучше. Прошу вас, Мэри, и вас, добрый отец, подождите меня во дворе.
-- Нет, Найгель, если есть опасность...
-- Мне будет легче, если вас не будет здесь, Мэри. Пожалуйста, уходите. Я могу тогда свободнее поговорить с этим человеком.
Она взглянула на него вопросительно и послушно вышла. Найгель дернул священника за одежду.
-- Отец мой, с вами ваш молитвенник?
-- Конечно, Найгель; он у меня всегда на груди.
-- Держите его наготове.
-- Зачем, сын мой?
-- Сделайте закладки в двух местах. Там, где об ряд венчания и где молитва за умирающих. Идите к ней, мой отец, и будьте готовы, когда я позову.
Он запер за ними дверь и остался наедине с влюбленными, так неподходящими друг к другу. Оба обернулись и посмотрели на него -- Эдит с вызывающим видом, де ла Фосс с обидной улыбкой на губах и злобной ненавистью во взоре.
-- Как! -- сказал он.-- Бродячий рыцарь еще здесь! А мы-то слышали о его жажде славы! Какой новый он подвиг замышляет, оставаясь здесь так долго?
Найгель подошел к столу.
-- Тут не может быть ни славы, ни подвига,-- сказал он,-- но я пришел сюда с известной целью и выполню ее. Из ваших собственных уст, Эдит, я слышал, что вы не желаете оставить этого человека.
-- Если у вас есть уши, вы слышали.
-- Вы сказали, что вы свободная женщина и никто не может противоречить вам? Но я знаю вас, Эдит, с детства, когда мы, девочкой и мальчиком, играли на вересковых холмах. Я спасу вас от хитрости этого человека и от вашей глупой слабости.
-- Что вы сделаете?
-- Священник во дворе. Он сейчас повенчает вас. Прежде чем выйти из этой залы, я увижу вас обвенчанной.
-- А не то? -- насмешливо спросил де ла Фосс.
-- Не то вам не выйти живым из этой залы. Нет, не зовите ни слуг, ни собак! Клянусь св. Павлом! Это дело останется между нами тремя, и если на ваш зов явится кто-либо четвертый, то он, по крайней мере, не увидит того, что будет дальше. Говорите же, Поль из Шалфорда! Женитесь вы сейчас же на этой женщине или нет?
Эдит стояла между ними, вытянув руки.
-- Отойдите, Найгель! Он мал ростом и слаб. Вы не должны сделать ему больно. Ведь вы сами говорили это сегодня. Ради Бога, Найгель, не смотрите на него так!
-- Змея может быть маленькой и слабой, Эдит, но каждый честный человек обязан раздавить ее пятой. Отойдите, так как решение мое неизменно.
-- Поль! -- Она обернулась и взглянула на бледное насмешливое лицо. --Подумайте, Поль! Отчего вам не сделать того, что он просит? Не все ли вам равно, сегодня или в понедельник? Прошу вас, дорогой Поль, ради меня исполните его желание. Ваш брат может снова повенчать нас, если захочет. Повенчаемся сейчас, Поль, и все будет хорошо.
Он встал со стула и оттолкнул ее протянутые с мольбой руки.
-- Вы, глупая женщина! -- с насмешкой проговорил он. -- И вы, спасатель прекрасных барышень, такой храбрый с калекой, узнайте оба, что если мое тело и слабо, то все же во мне дух моего рода. Жениться только потому, что этого желает хвастливый пустомеля, деревенский сквайр... нет, клянусь Богом, лучше прежде умереть! Я женюсь в понедельник, ни днем раньше -- вот мой ответ.
-- Это ответ, которого я желал, -- сказал Найгель, -- потому что я не предвижу счастья в этом браке. Отойдите, Эдит! -- Он нежно отстранил ее и вынул меч.
Де ла Фосс громко вскрикнул.
-- У меня нет меча! Вы не захотите убить меня, -- сказал он, откидываясь на стул. Лицо его было бледно; глаза горели. Яркая сталь блеснула при свете ламп. Эдит отшатнулась и закрыла лицо руками.
-- Берите этот меч, -- сказал Найгель, подавая калеке рукоятку меча.
-- Ну, -- прибавил он, вынимая охотничий нож, -- Убейте меня, если можете, Поль де ла Фосс, иначе, с Божьей помощью, я постараюсь убить вас.
Молодая девушка, почти лишившаяся чувств, как зачарованная, смотрела на этот странный поединок. Одно мгновение калека стоял в нерешительности, держа меч бессильными пальцами. Потом, когда он увидел маленький клинок в руках Найгеля, он понял преимущество своего положения, и жестокая улыбка показалась на его отвислых губах. Медленно, шаг за шагом, он подвигался вперед, опустив голову на грудь; под густыми, щетинистыми бровями глаза его блестели, словно огоньки в кустах. Найгель ждал его, вытянув вперед левую руку с ножом, зажатым в руке, серьезный, безмолвный, настороже. Поль де ла Фосс подкрадывался шаг за шагом, все ближе и ближе, и вдруг одним прыжком с криком ненависти и ярости быстро бросился на Найгеля. Удар был хорошо направлен, но де ла Фосс не рассчитал ловкости и быстроты движений противника. Найгель отскочил с быстротой молнии, так что получил поверхностную рану на левой руке, прижатой к бедру. В следующее мгновение калека лежал на полу, а Найгель приставил ему нож к горлу.
-- Собака! -- шепнул он. -- Теперь ты в моей власти. Ну, скорей, отвечай в последний раз! Женишься ты или нет?
Падение и ощущение лезвия ножа у горла смирили де ла Фосса. Лицо его было бледно, а на высоком лбу выступил пот. Ужас выражался в его глазах.
-- Ну, уберите ваш нож! -- крикнул он. -- Я не могу умереть, как теленок на бойне.
-- Вы женитесь?
-- Да, да; я женюсь на ней. Она все же хорошая девушка, и я мог бы иметь худшую жену. Говорю вам, я женюсь на ней. Чего вы еще хотите от меня?
Найгель стоял над ним, наступив ногой на его уродливое тело. Он поднял свой меч и приставил его острие к груди калеки.
-- Нет, вы останетесь на месте! Если вы будете жить -- а моя совесть сильно восстает против этого, -- то, по крайней мере, ваша свобода будет такой, какую вы заслужили. Лежите, как вам подобает, словно раздавленный червяк. -- Затем он возвысил голос. -- Отец Атаназиус! -- крикнул он. -- Эй, отец Атаназиус! -- На его крик прибежал старый священник, а также и леди Мэри. При свете ламп они увидели странное зрелище: испуганную почти до потери чувств девушку, опиравшуюся на стол, лежавшего на полу калеку и Найгеля с мечом, попиравшего ногой его распростертое тело.
-- Ваш молитвенник, отец мой! -- крикнул Найгель. -- Не знаю, хорошо или дурно мы делаем, но их надо повенчать; другого выхода нет.
Но девушка, стоявшая у стола, вдруг громко вскрикнула и, рыдая, припала к сестре, обнимая ее.
-- О Мэри! Благодарю св. Деву, что ты пришла не слишком поздно! Что он сказал? Он сказал, что он де ла Фосс и не хочет жениться под угрозой меча. Я была за него всей душой, когда он сказал эти слова. Но я... я -- Беттесторн, и неужели я допущу, чтобы про меня говорили, что я вышла замуж за человека, который шел к алтарю с ножом, приставленным к горлу? Нет, нет, я вижу его таким, каков он на самом деле! Я знаю его теперь, знаю его низость, его лживый язык. Разве я не читаю в его глазах, что он действительно обманул меня, что он бросил бы меня, как бросил других? Возьми меня домой, Мэри, сестра моя, сегодня ты спасла меня от ада!
И таким образом хозяин Шалфорда, бледный и угрюмый, остался одиноким за столом со своим кубком вина, а златокудрая красавица Косфорда, горя стыдом и гневом, вышла спасенной из постыдного притона в тишину и мир звездной ночи.