XIV

КАК НАЙГЕЛЬ ОХОТИЛСЯ НА КРАСНОГО ХОРЬКА

Они переехали реку вброд, поднялись по извилистой дорожке и, ответив на вопрос часового, очутились под мрачной аркой Пипевельчских ворот. Тут, на Восточной улице, весь облитый лучом солнца, игравшим на его желтой бороде, прищурив свой единственный глаз, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоял Чандос. Приветливая улыбка играла на его странном, носатом лице. Сзади него виднелась группа мальчиков, с благоговением взиравших на знаменитого воина.

-- Добро пожаловать, Найгель, -- сказал он, -- и ты также, добрый малый. Я случайно гулял на городской стене и по масти вашей лошади решил, что это именно вы едете по Удиморской дороге. Ну, как поживаете, юный Странствующий рыцарь? Что делали вы по дороге из Тилфорда? Защищали еще какие-нибудь мосты, спасали девиц или убивали угнетателей?

-- Нет, благородный сэр, я не совершил ни одного подвига... была у меня надежда... -- Найгель вдруг вспыхнул при этом воспоминании.

-- Ну, я дам вам нечто большее, чем одни надежды, Найгель. Я поведу вас туда, где вы можете погрузить в опасность и славу обе руки, где опасность будет спать с вами ночью и вставать по утрам вместе с вами, так что ею будет насыщен весь воздух, окружающий вас. Готовы ли вы к этому, юный сэр?

-- Могу только молиться, чтобы мой дух оказался на должной высоте, благородный сэр.

Чандос одобрительно улыбнулся и положил свою худую, смуглую руку на плечо юноши.

-- Хорошо! -- сказал он.-- Молчаливая собака кусает больнее других. Болтун всегда остается позади. Побудьте со мною, Найгель. Пойдемте на крепостной вал. Стрелок, отведи лошадей к гостинице Брум-Пода на Высокой улице и скажи моим слугам, чтобы они приготовили баркас "Томас" до наступления ночи. Мы отплывем во втором часу после того, как затушат огни" Пойдемте со мной на вершину боковой башни, Найгель. Оттуда я покажу вам то, чего вы никогда не видали.

Над синей поверхностью воды виднелось только отдаленное облако, но при виде него щеки молодого человека ярко вспыхнули, а кровь горячей волной пробежала по его телу. То был берег Франции -- земли рыцарства и славы, арена, на которой можно было приобрести себе имя и почести. Горящим взглядом смотрел Найгель на тот берег, и сердце его радостно забилось при мысли, что близок час, когда он вступит на эту священную землю. Потом он окинул взглядом громадную поверхность синего моря, испещренную парусами рыбачьих лодок, и остановился на гавани внизу, наполненной судами различных форм и величин, от челноков и шлюпок, которые сновали взад и вперед по берегу, и до больших баркасов и галер, которые употреблялись как для военных, так и для коммерческих целей. Как раз в эту минуту в море выходил громадный галиот, трубы трубили, литавры звенели; над широким пурпурным парусом развевался флаг св. Георгия и палуба сияла сталью с одного конца до другого. Найгель вскрикнул от восторга при виде этого великолепного зрелища.

-- Да, мой мальчик, -- сказал Чандос, -- это "Троица" из Райя, тот самый корабль, на котором я сражался при Слюйсе, В тот день его палуба была залита кровью от кормы до носа. Но взгляните, пожалуйста, в эту сторону, и скажите, что вы видите странного в этом городе.

Найгель взглянул на красивую прямую улицу, на круглую башню, на прекрасную церковь св. Фомы и другие здания Уинчелси,

-- Все это новое,-- сказал он.-- Церковь, замок, дома -- все новое.

-- Вы правы, сын мой. Мой дедушка помнил время, когда эта гора была совсем необитаема. Город был внизу, у моря. Но в одну прекрасную ночь его залили волны, и не осталось ни одного дома. Посмотрите, вой там на холме гнездится Рай, и оба эти города во время высокой воды стоят, словно бедные овечки на сухом месте. Настоящий Уинчелси лежит под синими водами и желтыми песками -- там и башня, и собор, и стены, и все, что знал мой дед в те времена, когда на троне был молодой Эдуард Первый.

Более часа Чандос ходил по крепостному рву со своим молодым оруженосцем; он говорил ему о его обязанностях, о тайнах и об искусстве военного дела. Найгель упивался его речами и старался удержать в памяти каждое слово уважаемого учителя. Много раз впоследствии, в нужде и опасностях, его поддерживало воспоминание об этой прогулке по стене с синим морем с одной стороны, красивым городом с другой и о мудром воине и благородном рыцаре, который давал ему советы и наставления, как мастер ученику.

-- Может быть, сын мой, -- сказал Чандос, -- вы один из тех малочисленных юношей, которые отправляются на войну, имея такой запас знаний, что всякие советы излишни для них?

-- Нет, благородный сэр, я ничего не знаю и желаю только исполнять свой долг и или достичь почестей, или достойно умереть.

-- С вашей стороны умно быть смиренным, -- сказал Чандос, -- тот, кто лучше других знаком с войной, знает, как многому следует учиться для того, чтобы вести ее как следует. Как существуют тайны рек и лесов, так и в войне есть секреты, от которых зависит проиграть или выиграть битву. Все народы храбры, и там, где храбрец встречается с храбрецом, одерживает верх тот, кто искуснее и кто лучше знает военное искусство. Самая лучшая гончая может побежать не в ту сторону, если ее пустить по неверному следу; лучший сокол летит неправильно, если его направить не туда, куда следует. Храбрейшая армия может потерпеть неудачу, если у нее плохой предводитель. Во всем христианском мире нет лучших рыцарей и оруженосцев, чем французы, и, однако, мы победили их, потому что во время шотландских и других войн более их познакомились с теми тайнами, о которых я говорю.

-- А в чем же заключается наша мудрость, уважаемый сэр? -- спросил Найгель. -- Я также хотел бы познакомиться с военным искусством и научиться воевать не только мечом, но и умом.

Чандос с улыбкой покачал головой.

-- В лесу и на лугах вы приучаетесь направлять сокола и спускать собаку,-- сказал он.-- Точно так же тайнам военного искусства можно научиться только в лагере и на поле битвы. Только там каждый великий полководец может вполне овладеть этим искусством. Прежде всего он должен обладать холодным умом, быстро соображающим, мягким как воск, прежде чем его решение созреет, твердым как сталь, когда он должен привести его в исполнение. Он должен быть всегда быстрым и вместе с тем осторожным, но при этом уметь заменить эту осторожность безумной отвагой, когда можно добыть многое ловким ударом. Он должен также уметь быстро охватывать взором местность, направление рек, склоны гор, покровы лесов и светлую зелень болот.

Бедный Найгель, надеявшийся на свое копье и на Поммерс, чтобы проложить себе путь к славе, был поражен этим перечнем знаний, необходимых для воина.

-- Увы! -- вскрикнул он. -- Где мне достичь всего этого? Мне, который еле выучился читать и писать, хотя добрый отец Мэтью сломал раз о мои плечи свою ореховую палку.

-- Вы достигнете всего, как достигли и другие раньше вас. У вас есть самое главное -- пламенное сердце, искры которого могут зажигать другие более холодные сердца. Но вы должны также узнать то, чему научили нас войны былых времен. Мы, например, знаем, что одни всадники не могут надеяться победить хорошую пехоту. Это было доказано и при Куртрэ, при Стерлинге, и у меня на глазах при Кресси, где рыцарство Франции пало под стрелами наших стрелков.

Найгель смущенно посмотрел на него.

-- Благородный сэр, тяжело становится у меня на сердце при ваших словах. Неужели вы хотите сказать, что наше рыцарство не может устоять против стрелков из лука, алебардистов и других?

-- Нет, Найгель, но столь же ясно доказано, что без поддержки даже самые лучшие пехотинцы не могут устоять против вооруженных всадников.

-- Так на чьей же стороне может быть победа? -- спросил Найгель.

-- На той, которая сумеет смешать всадников с пехотой, употребляя их на подмогу друг друга. И те и другие слабы в отдельности. Вместе же они составляют силу. Стрелок, могущий ослабить неприятельский ряд, всадник, разбивающий этот ряд, когда он ослаблен (как это было при Фалкирке и Депплине),-- вот тайна нашей силы. Кстати, говоря о битве при Фалкирке, я попрошу минуту внимания.

Он начал чертить по песку концом хлыста план этой битвы. Найгель, сдвинув брови, напрягал весь небольшой запас своих умственных сил, чтобы воспользоваться этой лекцией, как вдруг их разговор был прерван неожиданным странным явлением.

По крепостному валу сбегал, задыхаясь и сопя, весь багровый от быстрого движения, словно подгоняемый ветром, очень толстый человек маленького роста. Его седые волосы развевались по воздуху; длинный черный плащ вился за ним. На нем был костюм, который носили почтенные граждане,-- обшитая соболем черная куртка и черная бобровая шапочка с белым пером. При виде Чандоса он радостно вскрикнул и побежал еще быстрее, так что когда добрался до него, то не был в состоянии выговорить ни слова и стоял, задыхаясь и размахивая руками.

-- Отдохните, добрый мастер Уинтерсол, отдохните! -- успокоительно сказал Чандос.

-- Бумаги! -- задыхаясь проговорил человек. -- О, милорд Чандос, бумаги!'

-- Что сталось с бумагами, достойный сэр?

-- Клянусь нашим милостивым патроном, святым Леонардом, я не виноват. Я запер их в мою шкатулку. Но замок сломан, и шкатулка пуста.

Тень гнева пробежала по умному лицу воина.

-- Как же так, мастер мэр? Соберитесь с мыслями и перестаньте болтать, словно трехлетний ребенок. Вы говорите, что бумаги унесены?

-- Да, благородный сэр! Я был три раза мэром и пятнадцать лет состою присяжным судьей, и никогда ни одно общественное дело не пострадало через меня. Еще в прошлом месяце я получил во вторник приказание приготовить к пятнице тысячу камбал, четыре тысячи палтусов, две тысячи макрелей, пятьсот крабов, тысячу омаров, пять тысяч мерланов...

-- Я не сомневаюсь, что вы превосходный торговец рыбой, мастер мэр, но дело идет о бумагах, которые я дал вам на сохранение. Где они?

-- Их украли... они пропали, благородный сэр!

-- А кто осмелился украсть их?

-- Увы! Я не знаю. Я вышел из комнаты на такое короткое время, в которое можно только прочесть "Angelus", а когда вернулся, то нашел на столе только сломанную пустую шкатулку.

-- Вы никого не подозреваете?

-- Несколько дней тому назад я нанял слугу. Его не могут найти, и я послал всадников искать его и по Удиморской дороге и по дороге в Рай. С помощью св. Леонарда им, наверно, удастся поймать его, так как благодаря цвету его волос его можно узнать на расстоянии полета стрелы.

-- Он рыжий, -- поспешно проговорил Чандос. -- Рыжий, как лисица, маленький человек с веснушчатым лицом и очень быстрыми движениями?

-- Да, да.

Чандос с досадой махнул рукой и затем быстро пошел по улице.

-- Это опять Питер Красный Хорек! -- сказал он. -- Я знаю его давно, знал еще во Франции, где он причинил нам больше вреда, чем отряды вооруженных воинов.

-- Но, уважаемый сэр, -- кричал мэр, еле поспевая за рыцарем, который шел большими шагами, -- я знаю, вы предупреждали меня, чтоб я берег бумаги, но, конечно, они не имели большого значения. Ведь там говорилось только о том, какие запасы переслать вам в Кале после вашего отъезда.

-- А это разве не важно? -- с нетерпением крикнул Чандос. -- Неужели вы, неблагоразумный мастер Уинтерсол, не видите, что французы подозревают, что мы что-то затеваем, и потому послали Красного Хорька -- как посылали много раз и раньше, -- чтобы выведать, куда мы отправляемся? Теперь он узнал, что запасы должны быть доставлены в Кале, и весь план короля разлетится в прах.

-- Он отправится водой. Мы еще можем остановить его. Он отплыл не более часу тому назад.

-- Может быть, шхуна ожидает его в Райе или в Хайте, но вероятнее, что он приготовил себе все здесь. Ах, смотрите! Ручаюсь, что Красный Хорек на палубе этого судна!

Чандос остановился перед гостиницей и показал вниз на внешнюю гавань, лежавшую за две мили от города на зеленой поляне. Длинным извилистым каналом она соединялась с внутренним бассейном, лежавшим у основания горы, на которой был выстроен город. Между двумя изогнутыми молами видна была маленькая шкуна, то подымавшаяся, то опускавшаяся под влиянием сильного южного ветра.

-- Эта шкуна не из Винчелси, -- сказал мэр. -- Она шире и длиннее, чем наши.

-- Лошадей! Приведите лошадей! -- крикнул Чандос. -- Едем исследовать дело, Найгель!

У ворот гостиницы столпилась куча слуг, стрелков и военных. Все они пели, кричали и энергично подталкивали друг друга локтями. При виде высокой худощавой фигуры Чандоса все притихли, и через несколько минут лошади были приведены и оседланы. Спустившись по головоломной крутизне, Найгель и Чандос галопом проехали по заросшей осокой равнине и очутились у внешней гавани. С дюжину кораблей, готовых к отплытию в Бордо, стояли в ней; на набережной толпились матросы, земледельцы, горожане.

Вся она была загромождена бочками с вином и тюками шерсти.

-- Кто здесь начальник? -- спросил Чандос.

-- Беддинг. Где Кок Беддинг? Он начальник гавани, -- кричала толпа.

Минуту спустя приземистый, смуглый человек, небольшого роста, с воловьей шеей и широкой грудью, пробрался сквозь толпу. Он был одет в грубую куртку, ярко-красная повязка обвивала его кудрявую голову. Рукава были засучены до плеч, а смуглые руки, все перепачканные салом и варом, походили на толстые, узловатые ветви дуба. На темном лице с диким, свирепым выражением от подбородка до виска тянулся белый шрам от плохо залеченной раны.

-- Ну, что вам, дворяне? Неужели вы не можете подождать очереди? -- проговорил он грубым, сердитым голосом. -- Разве вы не видите, что мы готовим к отплытию до отлива "Гвианскую Розу"? Время ли мешать нам? Ваши товары пойдут в море в свою очередь, обещаю вам, а теперь отправляйтесь-ка назад в город, веселитесь, как умеете, и не мешайте работать мне и моим товарищам.

-- Это благородный Чандос! -- крикнул кто-то из толпы. -- Это добрый сэр Джон!

Грубое лицо начальника внезапно прояснилось.

-- Что вам угодно, сэр Джон? Пожалуйста, извините меня за грубость, но нам, служащим порта, страшно надоедают глупые молодые дворянчики, которые мешают нам и нашему делу и бранят нас за то, что отлив не превращается в прилив, а южный ветер в северный. Скажите, пожалуйста, чем я могу служить вам?

-- Это судно! -- сказал Чандос, указывая на отдаленный парус, то подымавшийся, то опускавшийся на волнах. -- Что это за судно?

Кок Беддинг прикрыл свои зоркие глаза сильной смуглой рукой.

-- Оно только что вышло из гавани, -- сказал он. -- Это "La Pucelle" [Дева (фр.). (Прим. ред.)] -- маленькая шкуна с вином из Гаскони. Она направляется домой с пустыми бочками.

-- Скажите, пожалуйста, не взошел ли кто-нибудь на ее палубу в последнюю минуту перед отправлением?

-- Не знаю. Я никого не видел.

-- А я знаю! -- крикнул из толпы какой-то матрос. -- Я стоял у верфи, и меня чуть не сбил с ног какой-то человек маленького роста с рыжими волосами. Он дышал так тяжело, словно прибежал изо всех сил из города. Прежде чем я успел дать ему трепку, он вскочил на палубу; паруса подняли, и нос шкуны повернули к морю.

Чандос в нескольких словах объяснил Коку Беддингу все происшедшее. Толпа окружила его и жадно прислушивалась к его словам.

-- Да, да! -- крикнул один из матросов. -- Добрый сэр Джон прав. Посмотрите, куда идет шкуна. Она отправляется в Пиккардию, а вовсе не в Гасконь, несмотря на все ее винные бочонки!

-- Тогда нужно догнать ее, -- сказал Кок Беддинг. -- Ну, молодцы, вот моя "Мария-Роза" готова к отплытию. Кто желает идти в плавание, которое окончится битвой?

К шкуне бросились многие, но энергичный маленький моряк тщательно отбирал годных людей.

-- Назад, Джерри; ты храбр, но слишком жирен для этого дела. Ты, Люк, ты, Томас, два Диди и Уильяме из Сандгэта поведете шкуну. А теперь нам нужно несколько бойцов. Вы едете, маленький сэр?

-- Пожалуйста, дорогой сэр, пустите меня с ними, -- крикнул Найгель.

-- Да, Найгель; а я сегодня же вечером привезу ваше вооружение в Кале.

-- Там я присоединюсь к вам, благородный сэр, и с помощью св. Павла привезу с собой Красного Хорька.

-- На палубу! На палубу! Время идет! -- нетерпеливо крикнул Беддинг. Его матросы уже выстроились в линию и стали подымать грот. -- Э! А это что за господчик?

То был Элвард, который протискивался сквозь толпу на палубу вслед за Найгелем.

-- Где мой господин, там и я! -- кричал Элвард. -- Отойдите, господин моряк, а не то плохо вам будет!

-- Клянусь святым Леонардом, стрелок! -- сказал Кок Беддинг. -- Будь у меня побольше времени, я хорошенько проучил бы вас. Отойдите и пропустите других!

-- Нет, отойдите вы сами и пропустите меня, -- крикнул Элвард и, охватив Беддинга за талию, бросил его в воду.

Крик негодования раздался в толпе: Беддинг считался героем во всех пяти портах и никогда еще не встречал равного себе по силе. До сих пор еще сохранилась его эпитафия, в которой говорится, что "он не успокоится, пока не насытится борьбой". Поэтому, когда, проплыв, как утка, он добрался до каната и, перебирая его руками, вышел на набережную, все в ужасе ожидали, какая судьба постигнет дерзкого незнакомца. Но Беддинг громко расхохотался, стряхивая соленую воду с лица и волос, и сказал:

-- Вы вполне заслужили свое место, стрелок. Вы как раз человек, какого нам надо. Где Черный Симон из Норвича?

Из толпы вышел высокий, смуглый молодой человек с длинным, суровым, худым лицом.

-- Я с вами, Кок, -- сказал он,-- и благодарю вас за то, что вы берете меня.

-- Иди ты, Гюг Беддлсмер, ты, Хэл Мастере, и ты, Дикон из Райя. Довольно. Ну а теперь, ради Бога, в путь, а не то станет темно раньше, чем мы догоним их!

Главный парус и кливер были уже подняты, и около сотни рук добровольцев вытолкнули судно из верфи. Ветер подхватил его. Накренясь на один бок и сильно вздрагивая от нетерпения, как гончая на привязи, судно вылетело из гавани и очутилось в проливе. "Мария-Роза" была знаменитая маленькая шкуна из Вин-челси. Под командой своего отважного владельца Кока Беддинга, наполовину купца, наполовину пирата, она часто приносила в порт богатый груз, взятый посреди канала и оплаченный более кровью, чем деньгами. Несмотря на то что шкуна была мала, ее быстроходность и свирепость ее хозяина сделали ее страшилищем всего французского побережья, и экипажи огромных восточных и фландрских судов в узком месте пролива внимательно приглядывались к далекому Кентскому берегу, со страхом ожидая, как бы из-за туманных серых утесов внезапно не вылетел пурпуровый парус с золотым изображением св. Христофора. Теперь "Мария-Роза" была уже далеко от берега, двигаясь под боковым ветром; каждый дюйм ее паруса надулся, а ее высокий, острый нос рассекал пенистую воду. Кок Беддинг, высоко подняв голову, беспечно расхаживал по палубе, посматривая то на надутые паруса, то на маленький белый треугольник тента, ясно вырисовывавшийся на ярком голубом небе. Сзади лежала область Кембрийских болот и холмов Райя и Винчелси, а за ними линия утесов. Слева подымались большие белые стены Фолкстона и Дувра, а на отдаленном горизонте серели французские утесы, к которым стремились беглецы.

-- Клянусь святым Павлом! -- крикнул Найгель, внимательно вглядываясь в волнующуюся поверхность моря, - Мне кажется, мистер Беддинг, мы скоро нагоним их.

Беддинг смерил пространство пристальным зорким взглядом и потом взглянул на заходящее солнце.

-- У нас еще четыре часа дневного света, -- сказал он, -- но если мы не догоним ее до наступления темноты, она спасется. Теперь ночи черны, как пасть волка, а если она переменит курс, не знаю, удастся ли нам узнать ее направление.

-- А вы не можете угадать, в какой порт она идет, и поспеть туда раньше ее?

-- Хорошо придумано, маленький господин,-- крикнул Беддинг. -- Если они везут бумаги к французам, стоящим в окрестностях Кале, то ближайшая гавань -- Сен-Омер. Моя шкуна делает три мили против двух, делаемых тем увальнем. Если ветер продержится, у нас будет времени за глаза. Ну как, стрелок? Что-то вы не так живы, как тогда, когда протискались на палубу, сбросив меня в воду?

Элвард сидел на киле опрокинутой шлюпки. Он глухо стонал и сжимал обеими руками свое позеленевшее лицо.

-- Охотно бы я бросил тебя опять в море, мастер корабельщик,-- сказал он,-- если бы таким образом мог уйти с твоего проклятого судна. Если же ты стоишь за очередь, то я поблагодарю тебя, если ты бросишь меня за борт, так как я только излишняя тяжесть на твоей палубе. Вот уж никогда не подумал, что Сзмкин Элвард может стать слабым, хилым существом, пробыв час на соленой воде. Увы! Да будет проклят тот день, когда моя нога перестала ходить по милому красному круксберрийскому вереску!

Кок Беддинг залился громким продолжительным хохотом.

-- Ну, не огорчайтесь так, стрелок,-- сказал он,-- люди получше нас с вами стонали на этой палубе. Однажды я перевозил самого принца с десятью отборными рыцарями, и более жалких мне никогда не доводилось видеть одиннадцати человек. Но через месяц у Кале они доказали свое мужество, и готов поклясться, что то же будет и с вами, когда наступит время. Положи-ка твою тяжелую голову на доски, и все будет хорошо. Однако мы догоняем ее, догоняем с каждым порывом ветра!..

Действительно, даже неопытному взгляду Найгеля было видно, что "Мария-Роза" быстро настигала широкое неуклюжее судно, которое тяжело подвигалось по морю. Быстрая, яростная маленькая шкуна из Винчелси, с шипением летевшая по волнам, походила на смелого коршуна, который преследует тяжелую, машущую крыльями утку. Полчаса тому назад "La Pucellе" казалась только отдаленным пятном на горизонте. Теперь сначала можно было рассмотреть ее черный корпус, а затем и паруса и линию бульверков [От англ. bulwark -- фальшборт; здесь: бортовые укрепления. (Прим. ред.)]. На палубе виднелось с дюжину людей, и по блеску оружия ясно было, что они готовились к сопротивлению. Кок Беддинг также стал готовиться к бою.

Его экипаж состоял из семи грубых отважных матросов, которые не раз принимали участие в его схватках с врагом. Они были вооружены короткими мечами, а у Кока Беддинга было особое оружие -- двадцатифунтовый кузнечный молот, воспоминание о котором под названием "колотушки Беддинга" сохранилось и до сих пор в пяти портах. Затем у него был пылкий Найгель, меланхоличный Элвард, Черный Симон, опытный воин, и трое стрелков, Беддлсмер, Мастерс и Дикон из Райя, все ветераны французской войны. По численности силы врагов были почти одинаковы, но глядя на смелые, суровые лица людей, выжидательно смотревших на него, Беддинг не боялся исхода битвы.

Однако, оглянувшись вокруг, он увидел нечто более опасное для его планов, чем сопротивление врагов. Ветер, уже некоторое время становившийся все порывистее и вместе с тем слабее, внезапно совершенно упал так, что паруса повисли над его головой. На горизонте лежала спокойная полоса воды; волны вокруг утихли и превратились в большие, маслянистые валы, на которых то подымались, то опускались оба судна. Корпус "Марии-Розы" гремел и звенел при каждом толчке, а высокий узкий нос то указывал на небо, то опускался к воде, вызывая отчаянные стоны у несчастного Элварда. Напрасно Кок Беддинг подымал паруса, стараясь воспользоваться всяким мимолетным порывом ветра, подымавшим рябь на поверхности больших, гладких волн. Французский шкипер был так же искусен, как он, и также пользовался малейшим дуновением ветра. Наконец замерли даже эти редкие шквалы, и над стеклянной поверхностью моря нависло безоблачное небо. Солнце над мысом Данджнесс и вся западная сторона неба горели ослепительным блеском заката. Море и небо, казалось, сливались в багровом сиянии, словно слитки расплавленного золота от громадного океана, в пролив входили тяжелые ряды волн. Посреди величавой, полной мира красоты природы две маленькие темные точки с белым и пурпуровым парусами, то поднимаясь, то спускаясь, казались такими ничтожными на сияющем лоне природы, а между тем в них сосредоточилось столько тревог, столько страстей!

Опытный глаз моряка заметил, что бесполезно ждать ветра раньше наступления ночи. Беддинг взглянул на французское судно, лежавшее менее чем в четверти мили расстояния от "Марии-Розы", и погрозил своим угловатым кулаком линии голов, видневшихся над кормой. Кто-то с насмешкой махнул оттуда белым платком. При виде этого Кок Беддинг разразился страшными ругательствами.

-- Клянусь святым Леонардом из Винчелси,-- крикнул он,-- я еще стану рядом с ней! Спустите лодку, молодцы, и двое из вас садитесь на весла. На мачту, Билл! В лодку, Гюг, а я за тобой. Ну, если мы поторопимся, то еще можем нагнать их, прежде чем настанет ночь.

Маленькую лодку быстро опустили за борт, а свободный конец каната прикрепили к ее последней скамейке. Беддинг и его товарищи так налегли на весла, точно хотели превратить их в щепы, и маленькое судно стало медленно подвигаться по волнам. Но в следующее мгновение с французского судна спустили большую шлюпку, на которой было не менее четырех гребцов. "Мария-Роза" подвигалась на ярд, a "La Pucelle" в то же время подвигалась на два. Кок Беддинг снова пришел в ярость и стал грозить кулаком. Он вернулся на палубу с облитым потом, потемневшим от гнева лицом.

-- Проклятье! И везет же им! -- крикнул он.-- Я ничего не могу поделать. Бумаги сэра Джона потеряны: наступает ночь, и нет возможности достать их.

Все это время Найгель стоял, прислонившись к мачте, напряженно наблюдая за работой матросов и моля то св. Павла, то св. Георгия, то св. Фому послать ветер, который помог бы догнать врага. Он молчал, но сердце горячо билось в его груди. Дух его был выше непривычки к морю, и он был так поглощен своей миссией, что даже не думал о том, что заставило Элварда лежать на палубе в полном упадке сил. Он ни на одно мгновенье не сомневался, что Кок Беддинг так или иначе достигнет своей цели; услышав его полные отчаяния слова, он бросился к нему и остановился перед ним с вспыхнувшим лицом. Душа его горела.

-- Клянусь св. Павлом, мастер корабельщик, -- крикнул он, -- нам никогда не поднять наших обесславленных голов, если мы ничего не сделаем! Совершим какой-нибудь подвиг или уж не вернемся никогда на землю, ибо у нас не может найтись лучшего способа добиться почета.

-- С вашего позволения, господчик, вы говорите, как безумец, -- сказал грубый моряк. -- Вы и подобные вам люди становитесь совершенными детьми, когда очутитесь на синем море. Разве вы не видите, что нет ни малейшего ветра и что француз ведет свое судно так же быстро, как и мы? Что же могли бы вы сделать?

Найгель показал на стоявшую впереди лодку.

-- Попробуем пуститься в ней, -- сказал он, -- и возьмем вражеский корабль или умрем почетной смертью.

Его смелые, пламенные речи нашли отзыв в смелых, грубых сердцах окружавших его людей. Громкий крик вырвался из уст стрелков и моряков. Даже Элвард привстал со слабой улыбкой на зеленом лице. Но Кок Беддинг покачал головой.

-- Я никогда не встречал человека, который не мог бы увлечь меня в любое смелое предприятие, -- сказал он, -- Но, клянусь св. Леонардом, это безумное дело, и я был бы дураком, если бы согласился рисковать моими людьми и моим кораблем. Вспомните, господчик, что в лодку может поместиться только пятеро людей, и то, если вы нагрузите ее до самых бортов. Их же, должно быть, человек четырнадцать, и при этом вам придется взбираться с лодки на высокий борт их судна. Какие же у вас шансы на успех? Чего вы достигнете? Лодку вашу опрокинут, а вы очутитесь в воде -- вот и конец всему делу. Ни один из моих людей не пойдет на эту безумную затею, клянусь вам.

-- Ну, тогда, мастер Беддинг, я попрошу вас одолжить мне вашу лодку, так как, клянусь св. Павлом, бумаги лорда Чандоса не должны быть потеряны так легко. Если никто не пойдет за мной, я отправляюсь один.

При этих словах Беддинг улыбнулся, но улыбка исчезла с его уст, когда он увидел, как Найгель с лицом окаменелым и с глазами, жесткими, как сталь, дернул канат так, что подтянул лодку к трапу. Было очевидно, что он исполнит свои слова. В то же мгновенье грузная фигура Элварда поднялась со своего места на палубе. Он постоял несколько времени, прислоняясь к борту, а затем, шатаясь, подошел к своему господину.

-- Вот человек, который отправится с вами, сэр, -- сказал он, -- а не то ему лучше и не показываться тилфордским девушкам. Ну, стрелки, оставим этих соленых селедок в их бочонке и попробуем-ка счастья на воде.

Три стрелка немедленно присоединились к своему товарищу. То были загорелые, бородатые люди, небольшого роста, как большинство англичан того времени, но смелые, сильные, искусно владевшие оружием. Каждый из них вынул тетиву из непромокаемого футляра и, продев ее в ушко, согнул громадную дугу своего боевого лука.

-- Ну, господин, мы последуем за тобой, -- сказали они, поправляя перевязки мечей и подтягивая пояса.

Кок Беддинг был уже увлечен горячей жаждой боя и отбросил весь страх, все сомнения, охватившие было его душу: Видеть бой и не участвовать в нем -- это было выше его сил.

-- Ну, будь по-вашему! -- крикнул он. -- И да поможет нам св. Леонард, только я никогда не видывал более безумного предприятия. А может быть, и стоит попробовать. Но уж если делать попытку, маленький мастер, то уж предоставьте мне руководить ею, потому что вы так же знакомы с лодкой, как я с боевым конем. В лодке может поместиться только пять человек, ни одного больше. Ну, кто же отправится?

Все горели желанием сразиться; оставаться никто не хотел.

Беддинг поднял свой молот.

-- Отправляюсь я, -- сказал он, -- а также вы, маленький мастер, потому что этот план зародился в вашей горячей голове. Потом Черный Симон, лучший меч в Пяти Портах. Два стрелка сядут на весла, и, может быть, им удастся пристрелить двух-трех французов прежде, чем мы подъедем к их судну. В лодку, Гюг Беддлсмер и Дикон!

-- Как! -- крикнул Элвард.-- А меня оставят здесь? Меня, слугу сквайра? Плохо будет стрелку, который станет между мной и лодкой.

-- Нет, Элвард, приказываю вам остаться на шкуне, -- сказал Найгель, -- ведь вы же совсем больны.

-- Но теперь, когда волнение улеглось, я стал человек человеком. Прошу вас, благородный сэр, не оставляйте меня тут.

-- Вы только займете место нужного человека; ведь вы не умеете управлять лодкой, -- резко сказал Беддинг. -- Довольно глупых разговоров, скоро наступит темнота. Отойдите в сторону.

-- Я переплывал Френшемское озеро по десяти раз взад и вперед, -- сказал он, -- и вряд ли мне не удастся проплыть это пространство. Клянусь моими пальцами, Сэмкин Элвард будет у шкуны в одно время с вами.

Маленькая лодка с пятью пассажирами отошла от шкуны и, покачиваясь на волнах, медленно двинулась к французскому судну. Беддинг и один из стрелков держали по веслу; другой стрелок сидел на носу, а Черный Симон и Найгель на корме. Вода вздымалась и шипела под самыми их локтями. С французского судна доносился до них вызывающий крик, Французы стали в линию вдоль борта своей шкуны, грозили кулаками и размахивали оружием. Солнце уже поравнялось с линией мыса, и серые сумерки окутывали своей дымкой и небо, и воду. На громадном пространстве царило величественное безмолвие; оно нарушалось только шумом подымающихся и опускающихся волн да плеском воды под медленно подвигавшейся лодкой. Товарищи гребцов, стоя неподвижно и молча, внимательно следили за ходом лодки.

Они настолько приблизились к врагу, что могли хорошо разглядеть французов. Один из них, высокий, смуглый человек с длинной черной бородой, в красной шапочке на голове, держал топор на плече. Кроме него на палубе было десять хорошо вооруженных, дюжих молодцов и трое почти мальчиков.

-- Не прицелиться ли в них? -- спросил Гюг Беддлсмер. -- Ведь они на расстоянии выстрела.

-- Стрелять может только один из вас, так как нет достаточного упора, -- сказал Беддинг. -- Поставив одну ногу на нос, а другую на скамейку, ты примешь устойчивое положение. Сделай, что можешь, а затем мы нападем на них.

Стрелок балансировал в лодке с ловкостью человека, выросшего на море: он родился и воспитывался в Пяти Портах. Он тщательно наставил стрелу, сильно натянул лук и спустил тетиву; но в это мгновенье лодка нырнула в волны и стрела попала в воду. Вторая пролетела над шкуной, а третья впилась в ее черный борт. Тогда стрелок быстро, так быстро, что две стрелы одновременно появлялись в воздухе, выпустил дюжину стрел, которые перелетели через борт и упали на палубу. На французской шкуне раздались громкие крики, и головы исчезли.

-- Довольно! -- крикнул Беддинг. -- Убит один, а может быть, и два. Подходите ближе! Ради Бога, скорее! Прежде чем они придут в себя.

Он и его товарищ налегли на весла, но в то же мгновение в воздухе послышалось сильное шипение и громкий, резкий удар, словно стук камня, попавшего в стену. Беддлсмер схватился за голову, простонал и упал за борт, оставив кровавый водоворот на поверхности моря. Через минуту такое же свирепое шипение закончилось треском дерева. Мгновение спустя короткая, толстая стрела арбалета глубоко вонзилась в край шкуны возле Беддинга.

-- Вперед! Вперед! -- кричал он, налегая изо всех сил на весло. -- Св. Георгий за Англию! Св. Леонард за Винчелси! Вперед!

Но снова раздался роковой звон стрелы из арбалета. Дикон из Райя откинулся назад с простреленным плечом.

-- Помогите мне, Боже! Я больше не могу! -- сказал он.

Беддинг выхватил из его рук весло и повернул лодку назад по направлению к "Марии-Розе". Нападение не удалось.

-- Что это, мистер корабельщик! -- крикнул Найгель, -- Что останавливает нас? Ведь дело же этим не кончено.

-- Двое из пятерых, -- сказал Беддинг, -- а против нас, по крайней мере, двенадцать человек. Игра слишком неравная, маленький мастер. Вернемся же назад, возьмем новых людей и поставим на лодку щит от стрел: их арбалетчик стреляет верно и сильно. Но все это надо сделать как можно быстрее, потому что скоро наступит темнота.

Французы приветствовали поражение англичан дикими криками восторга. Они плясали от радости и бешено размахивали оружием над головами. Но не успели они еще опомниться от радости, как увидели, что маленькая лодка с большим деревянным щитом для прикрытия от стрел снова вышла из тени "Марии-Розы". Не останавливаясь, она быстро шла прямо на врага. Раненого стрелка подняли на шкуну. Найгель охотно взял бы с собой Элварда, но его не было на палубе. В лодку вскочил третий стрелок Хэл Мастере и один из матросов, Ват Финнис из Хайта. С сердцами, полными решимости победить или умереть, пятеро храбрецов подошли к французскому судну и вскочили на палубу. В то же самое мгновенье какая-то железная тяжесть пробила дно их лодки, и она пошла ко дну. Оставалась только одна надежда на спасение -- победа.

Арбалетчик стоял у мачты с своим ужасным оружием на плече; стальная тетива была туго натянута; тяжелая стрела блестела в желобке. Из этой маленькой кучки смельчаков, по крайней мере, одна жизнь принадлежала ему. Он остановился на одно лишь мгновение, колеблясь, кого избрать своей целью -- матроса или Кока Беддинга, страшная фигура которого казалась ему более достойной целью. В эту секунду прозвенела тетива Хэла Мастерса, и его длинная стрела пронзила горло арбалетчика. Он упал на палубу, обливаясь кровью. Минуту спустя меч Найгеля и молот Беддинга нашли своих жертв и отогнали нападавших. Все пятеро взобрались на палубу, но с трудом удерживались на месте. Французкие матросы, бретонцы и нормандцы, крепкие, сильные малые, вооруженные секирами и мечами, были отличными, смелыми бойцами. Они окружили маленький отряд и атаковали его со всех сторон. Черный Симон уложил чернобородого французского капитана и в то же мгновенье упал на палубу с разбитым черепом. Моряк Ват из Хайта был убит страшным ударом секиры. Найгеля сбили с ног, но он сейчас же вскочил и пронзил мечом ранившего его человека. Оставшихся в живых -- Беддинга, стрелка Мастерса и Найгеля -- французы оттеснили к борту. Они с трудом удерживались против нападавшей на них яростной толпы, как вдруг стрела, словно вылетевшая из моря, поразила в сердце француза, наиболее приблизившегося к ним. Минуту спустя к шкуне подлетела лодка, и четверо людей с "Марии-Розы" вскарабкались на палубу. Один яростный натиск -- и все французы частью упали, частью были схвачены нападающими. Девять распростертых на палубе трупов указывали, как яростно было нападение и как отчаянно сопротивление.

Беддинг, задыхаясь, оперся на свой залитый кровью Молот.

-- Клянусь св. Леонардом! -- крикнул он. -- Я думал, что этот маленький мастер будет причиной смерти всех нас. Бог свидетель, вы явились вовремя, а откуда взялись, уж и не знаю. Одно ясно, взглянув на этого стрелка, видно, что это дело его рук.

Элвард, еще бледный от морской болезни и мокрый с головы до ног, казался предводителем подкрепления. Найгель с изумлением взглянул на него.

-- Я искал вас на корабле, но не мог найти, Элвард, -- сказал он.

-- Я был в воде, милостивый сэр, и, клянусь рукояткой моего меча, для моего желудка это лучше, чем быть на воде, -- ответил он. -- Когда вы отправились, я поплыл за вами, так как видел, что лодка французов висела на канате, и я думал, что пока они будут заниматься вами, мне удастся захватить ее. Я добрался до вашей лодки как раз в ту минуту, когда вы повернули обратно; тут я спрятался за ней в воде и стал молиться, как давно не молился в жизни. Потом вы снова приплыли; никто не обратил внимания на меня, вот я и взобрался на шлюпку, отрезал канат, взял в руки весла да и съездил за подкреплением.

-- Клянусь св. Павлом, вы поступили очень хорошо и умно, -- сказал Найгель,-- и я думаю, что изо всех нас вам подобает наибольшая честь. Но среди всех живых и мертвых я не вижу никого похожего, по описанию лорда Чандоса, на Красного Хорька, так много принесшего Англии вреда. Грустно было бы, если бы он убежал во Францию, несмотря на все наши труды.

-- Мы скоро узнаем это, -- сказал Беддинг. -- Пойдем осмотрим всю шкуну с палубы до трюма прежде, чем ему удастся убежать от нас.

У основания мачты было отверстие, которое вело в нижнюю часть шкуны. Англичане уже подошли к люку, как вдруг странное зрелище остановило их. В четырехугольном, темном отверстии появилась круглая металлическая голова. Мгновение спустя за ней последовали блестящие плечи. Затем медленно на палубу вышла вся фигура человека, закованного в металлические доспехи. Рукой в латной рукавице он держал тяжелую стальную булаву. Он поднял ее кверху и медленно, в полном безмолвии, нарушаемом только бряцанием его лат, двинулся к своим врагам. То была не человеческая фигура, а похожая на какой-то механизм, грозная и ужасная, лишенная всякого выражения, медленно двигавшаяся, неумолимая, внушавшая страх. Волна ужаса охватила английских моряков. Один из них попытался было проскользнуть мимо медного человека, но тот быстрым движением остановил его. От страшного удара булавой матрос упал на палубу, и мозг его разлетелся во все стороны. Дикий панический страх охватил остальных, и они бросились в лодку. Элвард вдел стрелу в лук, но тетива отсырела, и стрела, со звоном ударившись о блестящие латы, полетела в воду. Мастерс ударил мечом медную голову, но лезвие сломалось, не повредив шлема, и мгновение спустя стрелок без чувств лежал на палубе. Моряки отшатнулись от страшной безмолвной фигуры и собрались на корме. Пылкое стремление к битве исчезло из их сердец. Незнакомец снова поднял булаву и двинулся дальше к беспомощной толпе, где трусы мешали выйти храбрым, как вдруг Найгель вырвался из среды их и выскочил вперед с мечом в руке и с радостной улыбкой на устах.

Солнце зашло; длинная розовая полоса на западной части пролива быстро переходила в печальные серые тени ранней ночи. На небе слабо загорались немногочисленные звезды, но сумрак был еще настолько прозрачен, что наблюдатель мог ясно видеть всю сцену -- "Марию-Розу", покачивавшуюся вдали на длинных волнах широкую французскую шкуну с ее белой палубой, залитой кровью и усеянной трупами, группу людей на корме, из которых одни стремились вперед, другие пятились назад -- весь беспорядок, все смущение боевой схватки. А там, между этими людьми и мачтой,-- две фигуры: вооруженный человек в блестящих латах с поднятой рукой, внимательный, безмолвный, неподвижный, и Найгель с непокрытой головой, готовый к прыжку. С бесстрашным лицом, полным выражения счастья, с блестящими глазами, он быстро двигался то в одну, то в другую сторону, отыскивая какое-нибудь отверстие в медной скорлупе своего врага. При этом меч его вспыхивал, словно луч света.

Закованному в латы человеку ясно было видно, что он непременно убьет противника, если только удастся загнать его в угол. Но этого нельзя было сделать. У ничем не защищенного соперника было одно преимущество -- быстрота движений. Несколькими шагами в сторону он всегда мог ускользнуть от противника и избежать его тяжелого удара. Элвард и Беддинг выскочили на подмогу Найгелю, но он крикнул, чтобы они отошли в сторону, таким властным и сердитым голосом, что у них опустились руки. Сосредоточенно, с неподвижными лицами, смотрели они на эту неравную борьбу. Одну минуту, казалось, все было кончено для сквайра: отскочив от неприятеля, он споткнулся об одно из тел, усеивавших палубу, и упал прямо на спину; но быстрым поворотом он спасся от тяжелого удара и, вскочив на ноги, повредил шлем француза. Снова упала булава, и на этот раз Найгель не избежал удара. Его рука с мечом опустилась, и булава попала на левое плечо. Он пошатнулся, а железная булава опять поднялась, чтобы добить его. С быстротой молнии Найгель сообразил, что на этот раз он не будет в состоянии отскочить от удара, но зато может избежать его другим способом. В одно мгновение он бросил меч и схватил медного человека за талию. Рука рыцаря скользнула к концу булавы, а рукоятка оружия ударила непокрытую белокурую голову. Затем, под звуки радостных восклицаний зрителей, Найгель одним могучим усилием поднял своего врага с палубы и бросил его на спину. У самого Найгеля голова кружилась, и он чувствовал, что лишается сил; но, несмотря на это, он обнажил охотничий нож и приставил его к щели медного шлема.

-- Сдавайтесь, сэр! -- проговорил он.

Из-под медного шлема раздался хриплый голос.

-- Ни за что не сдамся рыбакам и стрелкам. Я -- джентльмен и имею право носить благородное оружие.

-- Я также джентльмен. Обещаю вам пощаду.

-- Тогда я сдаюсь вам.

Кинжал звякнул о палубу. К Найгелю подбежали матросы и стрелки. Он лежал ничком почти без чувств. Они оттащили его и несколькими ловкими ударами сняли шлем с головы его врага. Показалась голова с острыми чертами лица, покрытого веснушками, с рыжими, как у лисицы, волосами. Найгель на одно мгновение приподнялся на локте.

-- Вы -- Красный Хорек? -- спросил он.

-- Так называют меня враги, -- с улыбкой ответил француз. -- Я рад, сэр, что мне пришлось пасть от руки такого храброго и достойного джентльмена.

-- Благодарю вас, сэр, -- слабым голосом сказал Найгель, -- я также рад, что встретился с таким отважным человеком, и всегда буду помнить удовольствие, доставленное мне этой встречей.

Сказав это, он положил свою обнаженную голову на медные латы своего врага и впал в глубокий обморок.