КАК АНГЛИЙСКИЙ ОРУЖЕНОСЕЦ ВСТРЕТИЛСЯ С ФРАНЦУЗСКИМ
Сэр Роберт Ноллс со своим маленьким флотом подошел к Бретонскому берегу близ Канкаля, обогнул мыс Груэн и наконец, проплыв мимо Сен-Мало по узкому длинному каналу Ране, приблизился к старому, обнесенному стенами городу Динану, занятому партией Монфора, которую поддерживали англичане. Тут высадили лошадей, выгрузили запасы, и воины расположились лагерем вокруг города. Начальники ожидали вестей о положении дел, прежде чем двинуться туда, где можно было надеяться приобрести славу и выгоду.
Война с Англией, тянувшаяся около десяти лет, тяжело отражалась на всей Франции, но ни одна провинция не была в таком отчаянном положении, как Бретань. Набеги англичан на Нормандию и Пикардию сменялись периодами затишья. В Бретани же, независимо от борьбы двух крупных врагов, шла междоусобная война, так что стране приходилось страдать без перерыва. Борьба из-за герцогской короны между Монфорами и Блуа началась в 1341 году. Англия взяла сторону Монфоров, Франция -- Блуа. Ни одна из партий не была достаточно сильна для того, чтоб истребить другую, и таким образом после десяти лет постоянной борьбы в истории сохранился лишь длинный перечень нападений и засад, набегов и схваток, городов, то взятых одной стороной, то отнятых другой, побед, перемежавшихся с поражениями, причем ни Монфор, ни Блуа не могли похвастаться преимуществом друг перед другом. Ничего не значило, что оба представителя этих родов уже сошли со сцены: один из них умер, другой был взят в плен англичанами. Их жены подхватили мечи, выпавшие из рук мужей, и долгая борьба продолжалась еще ожесточеннее прежнего. На юге и востоке одержала верх партия Блуа, и столица Нант [Ныне Нант -- административный центр департамента Атлантическая Луара. (Прим. ред.)] была занята сильной французской армией. На севере и западе господствовала партия Монфор. Островное королевство поддерживало ее, и новые суда с искателями приключений постоянно появлялись на северном горизонте пролива. Посредине лежало большое пространство, составлявшее центр страны. Оно являлось ареной крови и жестокости, не знавших другого языка, кроме закона меча. От одного конца до другого эта обширная область была усеяна замками, владельцы которых были на стороне Блуа или на стороне Монфор. Кроме замков, существовали разбойничьи крепости, где происходили ужасные, чудовищные дела. Грубые владельцы, знавшие, что никто не позовет их к ответу, вели войну со всем миром и пытками и огнем отнимали все до последней монеты у каждого попадавшего в их свирепые руки. Поля давно оставались не вспаханными. Торговля замерла. Начиная с Рена на востоке до Геннеборна [По-видимому, ныне это город Энбон. (Прим. ред.)] на западе, с Динана на севере до Нанта на юге, не было места, где жизнь мужчины и честь женщины могли считаться в безопасности. Такова была страна тьмы и крови -- самое печальное, мрачное место во всем христианском мире, куда вступал Ноллс со своими людьми.
Но в молодом сердце Найгеля не было печали, когда он ехал рядом с Ноллсом во главе небольшого отряда. Он не думал, что судьба готовила ему слишком тяжелый путь. Напротив, он благословлял счастливую случайность, которая направила его в такую восхитительную страну. Когда он слушал страшные рассказы про разбойников-баронов и смотрел на разрушительные следы войны, запечатлевшиеся на красивых холмах, ему казалось, что ни одному из героев любого романиста или трувера не приходилось путешествовать по такой обетованной земле с такими шансами на рыцарские подвиги и славу. Красный Хорек представлял собой первый шаг к осуществлению данного им обета. Наверно, в этой славной стране представится случай совершить второй, может быть, более высокий подвиг. В морской битве он держал себя, как и все остальные, и потому не мог считать это в заслугу, как как только исполнил свой долг.
Надо совершить какой-нибудь подвиг, достойный того, чтобы положить его к ногам леди Мэри. А где найти лучший случай, как не в волнующейся, раздираемой войною Бретани? Покончив с двумя подвигами, странно будет, если не представится третий, которым закончится его служба, и он сможет свободно взглянуть ей в лицо. С радостью в сердце, с улыбкой на губах, с отцовским ясеневым копьем в руках, Найгель весело ехал на большой рыжей лошади, весело выступавшей под ним, оглядываясь во все стороны, не пошлет ли ему судьба благоприятного случая. Его гилдфордские доспехи горели на солнце, меч звенел, ударяясь о железные стремена.
Дорога из Динана в Кон, по которой подвигался маленький отряд, шла по неровной холмистой местности. Налево лежала пустынная, болотистая равнина, где пробегала по пути к морю река Ране; направо -- лесистая местность с редкими, жалкими деревеньками, такими бедными и убогими, что они не могли привлечь внимания грабителей. При первом появлении блестящего стального шлема крестьяне бросали свои хижины и бежали к опушке леса; они выглядывали оттуда, готовые во всякое мгновение исчезнуть в тайных убежищах, известных лишь им одним. Крестьянам много приходилось терпеть от обеих партий; при случае они вымещали свои страдания на каждой из них, что навлекало новые жестокости на их головы. Воины сэра Ноллса скоро могли убедиться, до чего доходила злоба местных жителей. По дороге, вблизи Кон, они увидели ужасное зрелище: на земле лежал убитый английский воин. Около него виднелся огромный камень, поднять который могло только человек восемь. Очевидно, крестьяне бросили его на упавшего воина с такой силой, что раздробили его в доспехах, откуда виднелись только голова да руки. Много кулаков поднялось с угрозой в сторону отдаленного леса, много проклятий понеслось к его обитателям, когда отряд воинов с грозными, нахмуренными лицами проезжал мимо убитого. Знак креста Моленов указывал на то, что он принадлежал к числу приближенных дома Бентли, глава которых, сэр Уолтер, был в настоящее время предводителем английских войск в Бретани.
Сэр Роберт Ноллс бывал уже раньше в Бретани, и потому вел свой отряд с искусством и осторожностью опытного воина, предотвращающего, насколько возможно, всякую случайность и слишком положительного, чтобы обращать внимание на мнение глупцов, считавших его почти трусливым. В Динане он набрал много стрелков из лука и других воинов, так что теперь его отряд доходил до пятисот человек. Впереди, под его личным предводительством, ехало пятьдесят копьеносцев, вполне вооруженных и готовых отразить внезапное нападение. За ними шли пешком стрелки из лука; второй конный отряд ехал в арьергарде. С обоих боков двигались маленькие кавалерийские отряды, а впереди ехало с дюжину разведчиков, осматривавших каждую долину, каждое ущелье.
Таким образом сэр Ноллс в продолжение трех дней медленно подвигался по южной дороге.
Сэр Томас Перси и сэр Джеймс Астли подъехали к Ноллсу. Продолжая ехать дальше, он советовался с ними насчет плана кампании. Перси и Астли были молодые люди с горячими головами, полными диких фантазий о смелых подвигах странствующих рыцарей, но Ноллс с холодным, ясным умом и железной волей преследовал только свою цель.
-- Клянусь св. Дунстаном и всеми линдисферн-скими святыми! -- воскликнул храбрый пограничник. Тяжело становится на сердце, когда приходится ехать все вперед, а кругом тебя столько случаев отличиться. Я ведь слышал, что французы там, за рекой, в Эвране... а вон тот замок, башни которого виднеются из-за деревень, находится в руках изменника своему государю -- Монфора! На этой дороге славы не получишь, так как люди тут, кажется, не думают воевать. Если бы мы проехали по Шотландии столько дней, сколько едем по Бретани, нам уже представилось бы много случаев приобрести почести и славу.
-- Вы говорите правду, Томас,-- крикнул Астли, раздражительный молодой человек с красным лицом.-- Вполне очевидно, что французы не придут к нам, а потому тем необходимее для нас идти к ним. Право, всякий воин, который увидел бы нас, улыбнулся бы, что мы три дня ползем по этой дороге, как будто нас окружают тысячи опасностей, тогда как нам приходится иметь дело с бедными, забитыми крестьянами.
Но Роберт Ноллс покачал головой.
-- Мы не знаем, что в этих лесах или за этими холмами, -- сказал он, -- а когда я ничего не знаю, то имею обыкновение готовиться к самому худшему. Этого требует осторожность.
-- Враги ваши дали бы этому более резкое название, -- насмешливо проговорил Астли. -- Ну, вы меня не испугаете своими взглядами, сэр Роберт, и ваше неудовольствие не изменит моего мнения. Мне приходилось встречать взгляды свирепее ваших, и я не пугался их.
-- Ваша речь, сэр Джеймс, не отличается ни вежливостью, ни умом, -- сказал Ноллс, -- будь я человек свободный, я бы вернул вам эти слова обратно острием моего кинжала. Но я здесь для того, чтобы вести этих людей к почестям и славе, а не для того, чтобы ссориться со всяким дураком, у которого не хватает ума понять, как следует предводительствовать солдатами. Неужели вы не понимаете, что если я стану вступать в стычки то тут, то там -- как бы вам хотелось, -- я ослаблю мои силы прежде, чем дойду до того места, где они всего нужнее?
-- А где это? -- спросил Перси. -- Ей-Богу, Астли, я думаю, что мы едем с человеком, который знает военное искусство получше нас с вами, и мы умно сделаем, если будем слушаться его советов. Скажите же, что у вас на уме?
-- В тридцати милях отсюда, -- сказал Ноллс, -- как мне говорили, находится крепость Плоермель, а в ней некий англичанин Бамбро во главе хорошего гарнизона. Невдалеке оттуда есть замок Жосселен, где живет Жан Бомануар с большим количеством бретонцев. Я намереваюсь соединиться с Бамбро, таким образом мы будем достаточно сильны, чтобы напасть на замок; взяв его, мы делаемся господами всей средней Бретани и можем противостоять французам на юге.
-- Право, нельзя выдумать лучше, -- искренне сказал Перси, -- и, клянусь душой, я буду с вами в этом деле. Не сомневаюсь, что когда мы пройдем в глубь их страны, бретонцы соберутся и сделают все, что могут, чтоб устоять против нас. Но, клянусь всеми линдисфернскими святыми, в один летний день в Лиддлсдэме или в Иедбургском лесу можно больше ознакомиться с войной, чем за все время, что мы здесь, в Бретани. Но посмотрите на тех всадников. Ведь это наши, не правда ли? А что это за люди, привязанные к их стременам?
Маленькая группа верховых стрелков выехала из дубовой рощи влево от дороги. Они подскакали к тому месту, где остановились рыцари. Двое жалких крестьян, руки которых были привязаны ремнями к стременам стрелков, бежали за лошадьми, подскакивая и употребляя все усилия, чтобы не упасть. Один из них был высокий, худощавый человек с рыжими волосами, другой -- смуглый, маленького роста, но оба были так покрыты грязью, так оборваны, волосы их были так всклокочены, что они походили скорее на лесных зверей, чем на человеческие существа.
-- Кто это? -- спросил Ноллс. -- Ведь я же приказал вам не трогать здешних жителей?
Предводитель стрелков, старый Ват из Карлея, поднял кверху меч, перевязь и кинжал.
-- Извините, благородный сэр, -- сказал он, -- я заметил издали блеск этих вещей и подумал, что это орудия вовсе не для рук, созданных для заступа и плуга. Когда же мы догнали этих людей и отняли от них вещи, то на каждой из них оказался крест Бентли, и мы поняли, что они принадлежали убитому на дороге англичанину. Наверно, это те негодяи, что убили его, и справедливость требует, чтобы мы наказали их.
Действительно, на мече, перевязи и кинжале блестел такой же серебряный крест Моленов, какой горел и на доспехах мертвеца. С окаменелым лицом Ноллс взглянул сначала на вещи, а потом на пленников. При виде этих ужасных глаз оба упали на колени с бессвязным воплем и стали громко кричать на каком-то непонятном языке.
-- Дороги должны быть безопасны для странствующих англичан, -- сказал Ноллс. -- Эти люди должны умереть. Повесить их вон на том дереве.
Он показал на дуб у опушки рощи и поехал дальше, продолжая разговор с рыцарями. Но старый стрелок поехал за ним.
-- Пожалуйста, сэр Ноллс, -- сказал он. -- Позвольте стрелкам распорядиться с ними по-своему.
-- Мне все равно, только бы они умерли, -- равнодушно сказал Ноллс и продолжал свой путь не оглядываясь.
Человеческая жизнь была дешева в это суровое время, когда пехотинцы разбитой армии или экипаж взятого в плен корабля убивались победителями без малейшего колебания или размышления. Щадили только рыцарей, так как за них вносили выкуп, и потому живой рыцарь ценился дороже мертвого. Понятно поэтому, что для людей, воспитанных в такой школе, над головой которых постоянно витала смерть, ничего не стоило убить двух крестьян-убийц. Но, кроме того, в данном случае была особая причина, по которой стрелки желали получить это дело в свои руки. Со времени их спора на "Василиске" между старым лысым Бартоломью и Длинным Недом из Виддингтона возникла глухая неприязнь, которая разрешилась крупным столкновением в Динане, окончившаяся тем, что не только они, но и с дюжину из друзей оказались лежащими на земле. Спорили о том, кто из них двух, Бартоломью или Нед, умеет лучше обращаться с луком, и в настоящее время какому-то догадливому стрелку пришло на мысль предложить ужасный способ разрешения этого спора.
В двухстах шагах от дороги, на которой стояли стрелки, тянулся густой лес. Между ним и дорогой лежала ровная полянка, покрытая травой. Крестьян, все время связанных ремнями, отвели на расстояние пятидесяти ярдов от дороги и поставили их лицом к лесу. С удивлением и страхом оглядывались они назад, смотря на делавшиеся приготовления. Старый Бартоломью и Длинный Нед стали рядом с натянутым луком в левой руке, со стрелой в правой. Заботливо вынули они свои боевые рукавицы, смазали их салом и застегнули перевязи. Стрелки сорвали несколько былинок и пустили их на воздух, чтобы узнать направление ветра, осмотрели внимательно свое оружие, повернулись и широко расставили ноги. Товарищи осыпали их насмешками и советами.
-- Смотри, Нед, поддержи славу Дэла! -- кричал уроженец Йоркшира. -- Пускай стрелу хорошенько, а не то я стану беднее на пять крон.
-- Ставлю недельное жалованье за Бартоломгге! -- кричал другой стрелок. -- Ну, старая башка, не измени мне.
-- Довольно! Довольно! Заткните ваши глотки, -- крикнул старый стрелок Ват из Карлейля. -- Действуй вы стрелами так же быстро, как языками, не было бы возможности устоять против них! Бартоломью, стреляй в маленького, а ты, Нед, в другого. Подождите, пока я крикну вам, тогда пускайте стрелы когда и как хотите. Готовы? Эй, Гейвард, Беддингтон, пустите их!
Ремни сняли, и несчастные, опустив головы, побежали, как безумные, к лесу. Стрелки кричали, как загонщики, выгоняющие зайца из норы. Оба стрелка, со стрелами наготове, стояли, словно статуи, грозные, неподвижные, с глазами, жадно устремленными на беглецов, с луками, медленно подымавшимися вверх по мере того, как увеличивалось расстояние между ними и, бежавшими. Бретонцы были уже на полдороге к лесу, а старый Ват все еще молчал, может быть, из сострадания, может быть, ради шутки. Во всяком случае, охота могла иметь благоприятный исход для бегущих. Когда до леса оставалось шагов сто двадцать, он повернул свою седую голову и крикнул:
-- Пускай!
При этом слове тетива Неда звякнула. Не напрасно он считался одним из лучших стрелков севера и дважды получал серебряную стрелу в Селби. Быстро и верно полетела роковая стрела и вонзилась по перо в сочную спину высокого рыжего крестьянина. Без звука упал он лицом на траву и остался лежать на ней. Только короткое белое перо на темной одежде указывало, где поразила его смерть. Нед подкинул лук кверху и заплясал от восторга. Товарищи выразили свою свирепую радость громким хлопаньем в ладоши, вскоре превратившимся в неистовые гиканье и хохот. Невысокий крестьянин, более хитрый, чем его товарищ, бежал медленнее и часто оглядывался назад. Он видел судьбу своего приятеля и пристально следил за Бартоломью. Заметив, что тот приготовляется спустить стрелу, он бросился пластом на землю, услышал, как стрела с шумом пролетела над ним, и увидел, как она вонзилась в траву на некотором расстоянии от него. В одно мгновение бретонец снова вскочил на ноги и среди диких криков и гиканья стрелков бросился к лесу. Он уже почти добежал до опушки, и добрых сто шагов отделяли его от ближайшего из преследующих. Тут уж наверно им не попасть в него. Перескочив через груды валежника, он будет в такой же безопасности, как кролик у входа в свою нору. С сердцем, полным радости, он повернулся к глупцам, упустившим его, и заплясал, прищелкивая пальцами. Откинув голову назад, он завыл, как собака, и в то же мгновение стрела вонзилась ему прямо в горло, и он упал мертвым среди папоротников. Наступило молчание изумления, затем среди стрелков раздались громкие приветственные крики.
-- Клянусь распятием в Уэверлийской церкви, -- вскрикнул старый Ват, -- давно мне не приводилось видеть такого выстрела. В самое мое лучшее время я не мог бы выстрелить лучше. Кто из вас пустил эту стрелу?
-- Элвард из Тилфорда... Сэмкин Элвард, -- крикнуло голосов двадцать зараз. Покрасневшего от успеха стрелка вытолкали вперед.
-- Право, мне бы хотелось иметь цель поблагороднее, -- сказал он. -- Я бы охотно отпустил его на свободу, но не мог удержать пальцев, когда он стал насмехаться над нами.
-- Вижу, что ты мастер своего дела, стрелок, -- сказал старый Ват, -- и у меня на душе стало легко при мысли, что, когда я умру, останется человек, который сумеет поддержать славу нашего искусства. А теперь собирайте стрелы и вперед. Сэр Роберт ждет нас на вершине горы.
Весь день Ноллс и его люди ехали по дикой, пустынной местности, обитаемой только скрытными существами -- зайцами в отношении сильных, волками -- к слабым, которые прятались в тени лесов. Иногда англичане видели на вершинах холмов всадников, которые следили за ними издали и исчезали при их приближении. Иногда в деревнях между холмами раздавались звуки набата. Два раза отряд проезжал мимо замков, подымавших при их приближении подъемные мосты, причем на валах показывались кричавшие солдаты. Англичане взяли нескольких овец и быков с пастбищ обоих замков, но Ноллс не хотел тратить своих сил на осаду их каменных стен и потому проехал дальше своей дорогой. Однажды, в Сен-Меэне [Ныне -- Сен-Меэн-ле-Гран. (Прим. ред.)], они увидели большой женский монастырь, опоясанный высокой серой, покрытой лишаями стеной, мирный оазис в степи, где бушевала война; монахини в черных платьях грелись на солнце или работали в садах под покровом сильной, нежной руки святой церкви, защищавшей их от зла. Стрелки, проходя мимо, снимали свои шапки; самые смелые и грубые из них не осмелились бы перейти границу, которую охранял страх перед проклятием и отлучением -- единственной духовной силой во всей закованной в сталь земле, единственной преградой между слабыми и грабителями.
Маленькая армия остановилась в Сен-Меэне и приготовила себе полдник. Затем она снова выстроилась в ряды и готовилась идти дальше, когда Ноллс отозвал Найгеля.
-- Найгель, -- сказал он, -- я не видел более сильной и, как кажется, более быстрой лошади, чем твоя.
-- Действительно, это благородное животное, сэр, -- сказал Найгель.
С того дня, как молодой предводитель и Найгель вошли на палубу "Василиска", между ними возникла большая симпатия и чувство взаимного уважения.
-- Ей следует поразмять ноги, а то она становится слишком тяжела, --сказал рыцарь. -- Слушайте, Найгель, что вы видите там между тисовым деревом и красной скалой, на склоне далекой горы?
-- Какое-то белое пятно. Это, наверное, лошадь.
-- Я целое утро вижу это пятно, Найгель. Этот всадник все время держался с нашего фланга; он или шпионит за нами, или ожидает удобного случая для нападения. Мне бы очень хотелось иметь пленника, чтобы узнать что-нибудь об этой местности, а крестьяне здесь не говорят ни по-французски, ни по-английски. Когда мы пойдем вперед, останьтесь и спрячьтесь здесь. Этот человек поедет за нами. Между вами и им будет лес. Объезжайте кругом и бросьтесь на всадника сзади. Налево от него большая равнина, а справа мы отрежем ему путь. Если ваш конь действительно быстрее его коня, то вы непременно догоните этого человека.
Найгель уже был на земле и подтягивал подпругу Поммерс.
-- Торопиться не к чему, потому что вам надо будет двинуться только тогда, когда мы отъедем на две мили. И, пожалуйста, Найгель, забудьте о ваших замашках странствующего рыцаря. Мне нужен этот человек -- он и вести, которые он может сообщить мне. Думайте поменьше о своей славе, побольше о нуждах армии. Когда поймаете его, поезжайте к западу и попадите на большую дорогу.
Найгель, сидя на Поммерс, ждал в тени монастырской стены; лошадь и всадник дрожали от нетерпения, а сверху шесть невинных круглоглазых монахинь смотрели на это странное, смущающее видение из внешнего мира. Наконец длинная колонна воинов исчезла из виду за поворотом дороги, а за ней и белое пятно с зеленого откоса горы. Найгель наклонил свою стальную голову в знак приветствия монахиням, встряхнул поводом и поскакал исполнять приятное поручение. Круглоглазые сестры увидели, как рыжая лошадь и блестящий человек двигались вокруг опушки леса, заметили его в последний раз среди стволов деревьев и медленно пошли на работу в свои сады. Мысли их были полны красотой и ужасом внешнего мира за высокой серой, покрытой лишаями стеной их монастыря.
Все произошло, как задумал Ноллс. Когда Найгель объехал дубовый лес, на другой стороне его показался всадник на белой лошади. Их разделяла только зеленая полянка. Найгель мог ясно разглядеть незнакомца. То был молодой человек с гордой осанкой, одетый в пурпуровую шелковую тунику, в черном берете с развевающимся красным пером. На нем не было кольчуги, но сбоку блестел меч. Он ехал спокойно и беспечно, как человек, который никого не боится, не отрывая взгляда от английских солдат на дороге. Он был так занят ими, что, очевидно, совершенно забыл о собственной безопасности и повернулся в седле, только услышав топот копыт большой лошади, хладнокровно и пристально взглянул на Найгеля и, шевельнув поводом, помчался, как сокол, к горам налево.
В этот день Поммерс нашла себе соперника. Белая полуарабская лошадь несла меньшую тяжесть, так как Найгель был в полном вооружении. На протяжении пяти миль расстояние между всадниками не изменялось. Они поднялись на вершину холма и затем полетели по его противоположному склону. Незнакомец постоянно оборачивался назад, чтобы рассмотреть своего преследователя. Чувствовалось, что бегство являлось не результатом панического страха, а скорее веселым соперничеством хорошего ездока, гордящегося своей лошадью перед человеком, вызвавшим его на состязание. Внизу холма расстилалась болотистая равнина, усеянная большими друидическими камнями. Одни из них лежали на земле, другие стояли прямо; у некоторых наверху виднелись другие камни, словно громадные ворота какого-то исчезнувшего здания. Через болото шла тропинка, окаймленная с обеих сторон зеленым тростником, как бы предупреждавшим об опасности. На этой тропинке лежало много громадных камней, но белая лошадь, а следом за ней и Поммерс легко перепрыгивали через них, Потом снова, на целую милю, пошла ровная дорога, и лошадь с более легким седоком опять сильно выдвинулась вперед, но затем, на горе, Найгель снова стал догонять соперника. Белый конь могучим прыжком перелетел через канаву, рыжий сделал то же. Перед всадниками появились два маленьких Холма, между которыми лежало узкое ущелье, поросшее густыми кустами. Найгель увидел, как белая лошадь ушла по грудь в заросли. В следующее мгновение ее задние ноги взлетели высоко в воздухе, и всадник слетел с ее спины. Вой торжества раздался среди кустов, и с дюжину страшных фигур с палицами и копьями набросились на распростертого на земле человека.
-- Ко мне, англичанин, ко мне! -- крикнул незнакомец, и Найгель увидел, как молодой человек поднялся на ноги, размахивая мечом, и затем снова упал под натиском нападавших.
В то время между людьми благородного происхождения существовало чувство товарищества, заставлявшее их помогать друг другу при всяком неблагородном или мошенническом нападении. Эти грубые малые не были солдатами. Их одежда, вооружение, странные восклицания, безумное нападение -- все указывало, что это бандиты, подобные тем, которые убили на дороге англичанина. В узких ущельях они натягивали скрытую веревку поперек дороги и поджидали одинокого всадника, как охотник поджидает у силка, чтобы опрокинуть лошадь и убить всадника прежде, чем он опомнится от падения. Такая же участь ожидала и иностранца, если бы Найгель не очутился вблизи него. В одно мгновение Поммерс прорвалась сквозь толпу, которая набросилась на распростертого на земле человека, а затем два разбойника пали под мечом Найгеля. Копье зазвенело о его латы, но один удар снес острие оружия, а другой голову того, кто держал его. Напрасно разбойники бросались на закованного в сталь человека. Его меч мелькал, как молния, горячий конь прыгал и взвивался над ними, взмахивая своими подкованными копытами и сверкая огненными глазами. Толпа разбежалась так же поспешно и внезапно, как и появилась, и от нее не осталось и следа, за исключением четырех оборванных фигур, лежавших на земле.
Найгель привязал Поммерс к терновому кусту и занялся раненым. Белая лошадь поднялась и тихо ржала, стоя над своим господином. Тяжелый удар, отчасти отраженный мечом, сбил всадника и сильно рассек ему лоб. Но в ущелье журчал ручей; Найгель зачерпнул воды шлемом и облил ею лицо раненого. Незнакомец пришел в себя. То был еще совсем молодой человек, с нежными чертами лица, как у женщины, и большими синими глазами, которые с изумлением смотрели на Найгеля.
-- Кто вы? -- спросил он. -- Ах да, помню. Вы молодой англичанин, который гнался за мной на рыжей лошади. Клянусь Св. Девой из Рокамадура, четки которой я ношу на шее, никогда бы не подумал, чтобы какой-нибудь конь мог так долго не отставать от Шарлемана. Но я готов побиться об заклад на сто крон, англичанин, что обойду вас в пятимильной скачке.
-- Ну, мы подождем, пока вы будете в состоянии сесть на седло, а потом уже поговорим о скачках, -- сказал Найгель. -- Я -- Найгель из Тилфорда, оруженосец по званию, сын рыцаря. А как зовут вас, молодой сэр?
-- Я -- также оруженосец по званию и сын рыцаря. Я -- Рауль де ла Рош Пьер де Бра; отец мой -- лорд Гробуа, свободный вассал благородного графа Тулуз-ского, имеющий право чинить суд и расправу над людьми высшего, среднего и низшего классов. -- Он сел и протер глаза. -- Англичанин, вы спасли мою жизнь, как и я спас бы вашу, если бы видел, что лающие собаки напали на человека благородной крови и оружия. Теперь я ваш и жду ваших милостивых приказаний.
-- Когда вы будете в состоянии сесть в седло, вы
поедете со мной к нашим.
-- Увы! Я боялся этого. Если бы я взял вас в плен, Найгель -- ведь так зовут вас? -- я не поступил бы так.
-- А что бы вы сделали? -- спросил Найгель, которому очень понравились откровенность и добродушие его пленника.
-- Я бы не воспользовался несчастным случаем, который отдал меня в вашу власть. Я дал бы вам меч и сразился бы с вами в честном бою так, чтобы мог послать вас с приветствием к даме моего сердца в доказательство моих подвигов в ее честь.
-- Ваши слова прекрасны и справедливы, -- сказал Найгель. -- Клянусь св. Николаем, мне не приходилось встречать более достойного человека. Но я в латах, у вас их нет, и потому мы не можем биться.
-- Но, милый Найгель, ведь вы можете снять латы.
-- И остаться в нижнем белье.
-- Ну, тогда я также охотно разденусь до нижнего белья.
Найгель печально взглянул на француза и отрицательно покачал головой.
-- Увы! Это немыслимо. Последними словами сэра Роберта было приказание привезти вас к нему, так как он хочет поговорить с вами. Как бы мне хотелось исполнить ваше желание! Ведь и у меня есть прекрасная дама, к которой я с удовольствием послал бы вас. Что мне за польза в вас, Рауль, когда с моей стороны нет никакой заслуги в том, что я взял вас? Ну, как вы себя чувствуете?
Молодой француз встал на ноги.
-- Не берите у меня шпаги, -- сказал он, -- я все равно ваш. Я думаю, что могу сесть на лошадь, хотя в голове у меня словно звонит разбитый колокол.
Найгель потерял следы товарищей, но он помнил слова сэра Роберта, что надо ехать на запад, и таким образом, рано или поздно, попадешь на верный путь. Спутники медленно подвигались вперед по холмистой местности. Француз оправился от падения, и молодые люди весело болтали друг с другом.
-- Я только что приехал из дома, -- сказал Рауль, -- и надеялся добиться здесь славы, так как всегда слышал, что англичане мужественные люди и славные бойцы. Мои мулы и багаж в Эвране, а я выехал посмотреть, не увижу ли чего-нибудь; случайно заметил, вашу армию, двигающуюся по дороге, и последовал за ней в надежде на какое-нибудь приключение или подвиг. Потом вы поскакали за мной. Я отдал бы все золотые кубки на столе моего отца, чтобы быть в латах и сразиться с вами. Я обещал графине Беатрисе, что пришлю ей одного-двух англичан, которые должны будут поцеловать ее ручки.
-- Ну, участь этих англичан могла бы быть и хуже, -- сказал Найгель. -- А эта прекрасная дама -- ваша невеста?
-- Она моя возлюбленная, -- ответил француз. -- Мы дожидаемся только, чтоб графа убили на войне, и тогда думаем жениться. А ваша дама, Найгель?' Мне бы хотелось повидать ее.
-- Может быть, вы и увидите ее, милый сэр, -- сказал Найгель, -- потому что все в вас заставляет меня желать познакомиться с вами поближе. Мне кажется, что наша встреча может доставить нам почести и славу. Как только сэр Роберт поговорит с вами, я могу поступить с вами как мне угодно.
-- А что вы сделаете, Найгель?
-- Мы поборемся немного, так что или я увижу леди Беатрису, или вы леди Мэри. Нет, не благодарите меня. Как и вы, я приехал в эту страну в поисках славы и не знаю, где бы я мог лучше приобрести ее, как не на острие вашего меча. Мой добрый господин, сэр Джон Чандос, много раз говорил мне, что никогда ему не случалось встречаться с французским рыцарем или оруженосцем без удовольствия и возможности почетно отличиться. Теперь я ясно вижу, что он говорил правду.
В продолжение целого часа новые друзья ехали вместе. Француз все время восхвалял свою даму. Он вынул из кармана ее перчатку, из-за пазухи колета ее подвязку, а из мешка у седла -- ее туфлю. Она была блондинка. Узнав, что Мэри брюнетка, он предложил сейчас же остановиться и решить оружием спор, кто лучше -- блондинки или брюнетки. Он рассказал также о своем большом замке в Лота у истока прекрасной Гаронны, о сотне лошадей в конюшнях, о семидесяти собаках на псарне, о пятидесяти охотничьих соколах. Когда война окончится, его английский друг непременно должен побывать у него, и какие это будут золотые дни! Английская холодность Найгеля не устояла перед этим молодым лучом южного солнца, и вскоре он сам начал рассказывать о покрытых вереском склонах Серрея, о Вулмерском лесе и даже о священных комнатах Косфордского замка. Так ехали они рядом по направлению к заходящему солнцу с мыслями, витавшими далеко, в их отдаленных родных местах, как вдруг внезапно в одно мгновение они вернулись к действительности и вспомнили, что находятся в полной опасностей Бретани.
С отдаленной стороны горного хребта, к которому они подъезжали, раздался протяжный звук трубы. Издали на него отвечал другой такой же звук.
-- Это ваш лагерь, -- сказал француз.
-- Нет, -- ответил Найгель. -- У нас дудки и один или два рожка, я не слышал в наших рядах трубных звуков. Нужно быть осторожными, так как неизвестно, что перед нами. Поедем, пожалуйста, в эту сторону; там мы можем увидеть все, а сами будем невидимыми.
На вершине холма лежало несколько громадных камней, из-за которых молодым людям была видна вся длинная каменистая долина. На бугре стояло маленькое круглое здание с бойницами. В некотором расстоянии от него возвышался большой темный замок, такой же массивный, как и скала, на которой он стоял, с сильной боевой башней в одном углу и четырьмя линиями укрепленных стен. Над крепостью гордо развевалось большое знамя с гербом, ярко рдевшим в лучах заходящего солнца. Найгель, прикрыв глаза рукой и сморщив лоб, пристально вглядывался в знамя.
-- Это не герб Англии, не лилии Франции и не горностай Бретани, -- сказал он. -- Владелец замка сражается только за себя, так как в воздухе развевается его собственный герб: Красная голова на серебряном поле.
-- Красная голова на серебряном подносе! -- вскрикнул француз. -- Ведь меня предостерегали! Это не человек, друг Найгель. Это чудовище, которое воюет с Англией, Францией и со всем христианским миром. Не приходилось ли вам слышать о Мяснике из Броиньера?
-- Нет, я не слыхал о нем.
-- Его имя проклято во всей Франции. Помнится, мне говорили, что в нынешнем году он казнил молодого Жюля де-ла-Поля, друга английского короля?
-- Да, правда, теперь я припоминаю, что об этом говорили перед нашим отъездом из Кале.
-- Ну, так он живет там, и сохрани вас Бог пройти когда-нибудь под этим порталом, так как никто не выходил живым из этого замка. С начала войны он сделался сам себе королем, и вон в тех погребах хранится все награбленное им за эти одиннадцать лет. Как может покарать его правосудие, когда никто не знает, кому принадлежит эта страна? Но когда мы отправим вас назад на ваш остров, клянусь Пресвятой Девой, мы жестоко отплатим человеку, живущему в этом замке.
В это мгновение раздался звук трубы. Он доносился не из замка, а с отдаленного конца долины. Ему ответили со стен. Затем показалась беспорядочная дикая толпа мародеров, возвращавшихся домой после грабежа. Впереди, во главе отряда копейщиков, ехал высокий плотный человек, одетый в медное вооружение. Он блестел в косых лучах солнца, словно золотая статуя. Он снял шлем и держал его на шее лошади. Большая спутанная борода рассыпалась по его латам; длинные волосы падали на спину. Ехавший рядом с ним оруженосец высоко держал знамя с окровавленной головой. За копейщиками тянулся караван тяжело нагруженных мулов, по обеим сторонам которых шли бедные захваченные крестьяне. В арьергарде ехал второй сильный отряд копейщиков, который вел около двадцати пленников, шедших сомкнутыми рядами. Найгель пристально всмотрелся в них, потом, пришпорив лошадь, поехал по гребню к месту, вблизи ворот замка, где мог видеть все, не будучи сам замеченным. Он только что успел добраться до цели своего назначения, как шествие приблизилось к подъемному мосту и под громкие приветственные крики стоявших на стене людей пошло, вытянувшись в тонкую линию. Найгель еще пристальнее посмотрел на шедших позади пленников, и это созерцание так поглотило его, что он выехал из-за скал и стоял весь на виду.
-- Клянусь св. Павлом! -- вскрикнул он. -- Я не ошибся. Я вижу их бурые куртки. Это английские стрелки.
В это мгновение один из пленников, широкоплечий человек сильного сложения, оглянулся и увидел над собой на холме сверкающую фигуру с поднятым забралом и с пятью розами на груди. Он растолкал локтями своих сторожей и освободился на одну секунду.
-- Сквайр Лорин! Сквайр Лорин! -- закричал он. -- Это я -- стрелок Элвард! Это я -- Сэмкин Элвард! -- В следующее мгновение с дюжину рук схватило его; ему заткнули рот и втолкнули последним под мрачные, грозные своды ворот. С шумом захлопнулись железные створки, мост поднялся, и пленники и победители, разбойники и их добыча -- все исчезло в угрюмой безмолвной крепости.