КАК КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР ПИРОВАЛ В КРЕПОСТИ КАЛЕ
Было светлое солнечное утро, когда Найгель наконец вышел из своей комнаты в угловой башне, чтобы погулять по стенам замка. Дул резкий северный ветер, насыщенный тяжелыми солеными испарениями моря, и, повернувшись лицом против ветра, Найгель почувствовал, как новая жизнь и сила пробуждались в его крови и теле, Он снял руку с плеча Элварда, который поддерживал его, снял шляпу и, прислонившись к стене, с наслаждением вдыхал холодный резкий воздух. Далеко на горизонте, полузакрытая вздымавшимися волнами, виднелась белая бахрома низких утесов, окаймлявших Англию. Между крепостью и ними расстилалась широкая синяя полоса пролива, изборожденного волнами и покрытого сверкающей пеной, Ветер был очень силен, и немногие видневшиеся корабли с трудом подвигались по волнам. Глаза Найгеля с восторгом окидывали все это зрелище, представлявшее такой контраст с серыми стенами его комнаты. Наконец его блуждающий взгляд с изумлением остановился на каком-то предмете, лежавшем у самых его ног.
То было какое-то орудие из кожи и железа в виде длинной трубы, привинченной к грубой деревянной подставке, снабженной колесами. Рядом с ним лежали груда слитков металла и кучи камней. Конец орудия был поднят кверху. Позади этой машины стоял какой-то ящик. Найгель открыл его. Ящик был наполнен черным грубым порошком, похожим на толченый уголь.
-- Клянусь св. Павлом! -- сказал он, проводя рукой по орудию. -- Я слышал, как люди говорили об этих вещах, но мне никогда не доводилось видеть их самому. Это не что иное, как одно из новоизобретенных орудий для бомбардировки.
-- Да, вы говорите правду, -- ответил Элвард, и выражение презрения и отвращения показалось на его лице. -- Я видел их в этих укреплениях и даже подрался разок-другой с человеком, который смотрит за ними. Этот дурак думал, что из кожаной дудки он может стрелять лучше самого хорошего стрелка во всем христианском мире. Ну я и дал ему в ухо так, что он перелетел через свою дурацкую машину.
-- Это страшная штука, -- сказал Найгель, наклоняясь, чтобы хорошенько рассмотреть ее. -- В странные времена мы живем, если можно делать такие вещи. Ведь говорят, что она действует огнем, который вспыхивает от черного порошка?
-- Клянусь рукояткой моего меча, я не знаю, сэр. Впрочем, теперь припоминаю, что до нашей драки этот дурак бомбардир болтал что-то в этом роде. Огненный порошок и ядро кладут внутрь машины. Потом берут еще порошка из железного ящика и насыпают на трубочку, вот так. Теперь готово! Я никогда не видал, как стреляют, но готов побиться о заклад, что теперь эта штука может выпалить.
-- А при выстреле слышится странный звук, не правда ли, стрелок? -- с любопытством спросил Найгель.
-- Говорят, благородный сэр. Ведь и лук звенит, когда спускаешь тетиву.
-- Никто не услышит, так как мы одни на укреплениях, и вреда это принести не может, потому что орудие повернуто к морю. Пожалуйста, выпали, а я послушаю звук.
Он нагнулся над пушкой, внимательно прислушиваясь, а Элвард, наклонив свое озабоченное смуглое лицо над запалом, стал усердно ударять куском стали по кремню. Мгновение спустя он и Найгель очутились на некотором расстоянии от пушки. Среди грома выстрела и густого облака дыма они увидели, что длинное черное змеевидное оружие откатилось назад. С минуту или больше они сидели, словно окаменелые, пока эхо выстрела не замолкло вдали, а клубы дыма медленно поднимались к небесам.
-- Боже мой! -- вскрикнул наконец Найгель, подымаясь и оглядываясь вокруг. -- Боже, спаси меня! Благодарю Святую Деву, что все осталось на месте. Я думал, что замок обрушился.
-- Никогда еще не слышал такого рева, -- сказал Элвард, потирая ушибленные ноги. -- Его можно было бы слышать от Френшемского пруда до Гилфордского замка. Ни за что не дотронусь больше до этой штуки, хотя бы мне дали кусок лучшей земли в Петтенгэме!
-- Да, плохо тебе придется, стрелок, если ты еще раз дотронешься до пушки, -- сказал чей-то сердитый голос. Чандос вышел из открытой двери угловой башни и смотрел на обоих жестким взглядом. Выражение его лица смягчилось, когда ему объяснили, в чем дело. Он улыбнулся.
-- Скорее к коменданту, стрелок, объясни ему, как это случилось. Не знаю, что подумает король о такой внезапной тревоге. А вы, Найгель, скажите мне, во имя всех святых, чего это вы вздумали так ребячиться?
-- Я не знал силы этого орудия, благородный лорд.
-- Клянусь душой, Найгель, я думаю, никто не знает его силы. Я предвижу день, когда все, что приводит нас в восторг -- великолепие и слава боя,-- падет перед выстрелами, пробивающими стальные латы так же легко, как кожаную куртку. Как-то раз я в полном вооружении на боевом коне подъехал к запачканному сажей закоптелому бомбардиру и подумал, что, может быть, я последний представитель старого, а он первый нового, что, может быть, наступит время, когда он и его орудия сметут с лица земли и вас, и меня, и всех подобных нам.
-- Но, надеюсь, еще не теперь, досточтимый сэр.
-- Нет, еще не теперь, Найгель. Вы еще успеете заслужить шпоры, как ваши предки. Как вы себя чувствуете?
-- Я готов на всякое дело, добрый, уважаемый лорд.
-- Это хорошо, так как перед нами главное, опасное, почетное дело. Ваши глаза горят, лицо пылает, Найгель; смотря на вас, я вновь переживаю свою юность. Так знайте же, что хотя с Францией заключено перемирие, но это перемирие не касается Бретани, где Блуа и Монфоры оспаривают друг у друга герцогскую корону. Половина жителей Бретани стоит за Блуа, другая -- за Монфоров. Франция приняла сторону Блуа, а мы -- Монфоров, и это именно такая война, в которой рыцари, как, например, Уолтер Менни, в первый раз приобрели себе известность. В последнее время военное счастье было не на нашей стороне, и кровавые руки Роганов, Бомануара Редкозубого, Оливера Мясника и других давили наших. Последние известия были очень печальны, и душа короля полна мрачного гнева, так как он узнал, что его друг и товарищ Жиль де Сен-Поль убит в замке ла Брогиннер. Он хочет послать подкрепление, и мы пойдем во главе его. Как это вам нравится, Найгель?
-- Мой досточтимый лорд, чего лучшего я мог ожидать?
-- Ну, так приготовьтесь, так как мы выезжаем через неделю. Сухопутная дорога занята французами, а потому мы отправимся морем. Сегодня вечером король дает пир перед отъездом в Англию, и ваше место за моим креслом. Придите ко мне в комнату, чтобы помочь мне одеться, и тогда мы вместе явимся в залу.
В атлас и парчу, в бархат и мех оделся благородный Чандос для королевского пира. Найгель также надел свой лучший шелковый колет, украшенный пятью ярко-красными розами. В большой зале замка Кале были приготовлены столы: один -- на возвышении -- для лордов; второй -- на полу -- для менее знатных рыцарей и третий -- для оруженосцев, которые могли сесть пировать после того, как насытятся их господа. Никогда за всю свою простую жизнь в Тилфорде Найгель не представлял себе ничего подобного по торжественности и изумительной роскоши.
Суровые серые стены были затянуты сверху донизу драгоценными арабскими коврами; вытканные на них олени, собаки и охотники окружили большую залу живым изображением охоты. Над главным столом спускались знамена, а под ними виднелся ряд щитов, украшенных гербами сидевших под ними знатных дворян. Красный свет висячих ламп и факелов отражался на эмблемах великих предводителей Англии. Львы и лилии блестели над высоким креслом в центре стола; тот же царственный знак отмечал место принца; справа и слева от королевского кресла тянулись длинные ряды благородных гербов, почитаемых в мирное время и грозных во время войны. Сияло золото Менни, зубчатый крест Саффолка, красный шеврон Стаффорда, пунцовый и золотой герб Одли, ползущий синий лев Перси, серебряные ласточки Арэндела, красная косуля Монтэкьюта, звезда де Уэра, серебряные зубцы Рассела, пурпуровый лев де Ласи и черные кресты Клинтона. Любезный оруженосец, стоявший рядом с Найгелем, шепотом называл ему фамилии знаменитых воинов.
-- Вы молодой Лорин из Тилфорда, оруженосец Чандоса, не правда ли? -- спросил он. -- Мое имя -- Делвс; я из Доддингтона в Чешире. Я оруженосец сэра Джеймса Одли, вот того человека с круглой спиной, темным лицом и коротко подстриженной бородой, у которого на щите голова сарацина.
-- Я слышал о нем как об очень храбром человеке, -- сказал Найгель, с любопытством смотря на Одли.
-- Это действительно правда, мастер Лорин. Он, как мне кажется, самый храбрый рыцарь в Англии и во всем христианском мире. Ни один человек не совершал таких подвигов, как он.
Найгель с надеждой взглянул в глаза своего нового знакомого.
-- Конечно, вы говорите, как следует оруженосцу говорить о своем рыцаре, -- сказал он. -- По той же самой причине, мастер Делвс, и не желая причинить вам ни малейшей неприятности, я должен сказать, что ни по роду, ни по славе его нельзя сравнить с благородным рыцарем, которому я служу. Если вы думаете иначе, то мы, конечно, можем обсудить это дело, где и как вам угодно.
Делвс добродушно улыбнулся.
-- Ну, не горячитесь так, -- сказал он. -- Если бы говорили о каком-нибудь другом рыцаре, за исключением разве сэра Уолтера Менни, я поймал бы вас на слове и вашему господину или моему пришлось бы брать себе нового оруженосца. Но действительно, нет рыцаря, равного Чандосу, и я не стану обнажать меча, чтобы оспаривать его первенство. А, кубок сэра Джеймса пуст! Надо наполнить его!
И он бросился к столу с флягой гасконского вина.
-- Король получил сегодня хорошие вести, -- продолжал он, возвратясь на место. -- Я не видал его таким веселым с тех пор, как мы взяли французов и он возложил свою жемчужную повязку на голову де Рибомона. Посмотрите, как он смеется... И принц также. Или я очень ошибаюсь, или этот смех предвещает недоброе кому-то. Посмотрите, тарелка сэра Джона пуста.
На этот раз Найгелю пришлось бежать к столу, но он постоянно возвращался в уголок, откуда была видна вся зала и где он мог слушать речи опытного оруженосца. Делвс был коренастый человек маленького роста, старше средних лет, с загорелым, покрытым шрамами лицом, с грубыми манерами, очевидно, чувствовавший себя лучше в палатке, чем в нарядной зале. Но за десять лет службы он многому научился, и Найгель жадно прислушивался к его словам.
-- Король, наверно, получил хорошие известия. Посмотрите, он шепнул их Чандосу и Менни. Менни передает новость сэру Реджиналду Кобгэму, тот Роберту Ноллсу, и все посмеиваются, словно дьявол над монахом.
-- Который из них Роберт Ноллс? -- с интересом спросил Найгель. -- Я много слышал о нем и о его подвигах.
-- Вот тот высокий человек в желтой шелковой одежде с жестким, безбородым лицом и рассеченной губой. Он немного старше вас; отец его был башмачником в Честере, а он уже заслужил золотые шпоры. Посмотрите, как он запускает в тарелку свою большую руку и берет куски. Он более привык к лагерному котлу, чем в серебряной тарелке. Толстяк с черной бородой -- сэр Бартоломью Бергерш, брат которого аббат в Болье. Скорее! Скорее! Несут кабаньи головы. Надо скорее вычистить тарелки.
Застольные обычаи наших предков этого периода показались бы на наш взгляд самой странной смесью роскоши и варварства. Вилки еще были неизвестны, и их место занимали избранные пальцы руки -- указательный и средний. Употреблять в дело другие пальцы" считалось признаком дурных манер. На тростниковой подстилке вокруг столов лежало множество собак; они ворчали и ссорились между собой из-за обглоданных костей, которые бросали им пирующие. Тарелкой обыкновенно служили куски простого хлеба, но на королевский стол подавались серебряные блюда, и паж или оруженосец вытирали их после каждого кушанья. С другой стороны, столовое белье было отличное, а кушанья, подаваемые с торжественностью и достоинством, неизвестными в наше время, состояли из такого количества разнообразных блюд и таких сложных чудес поваренного искусства, каких не увидишь на современных пирах. Кроме обыкновенных домашних животных и всякого рода дичи на столах появлялись такие странные лакомства, как ежи, дрофы, морские свинки, белки, выпи и журавли. Каждая новая перемена приветствовалась звуком серебряных труб и вносилась слугами в ливреях, шедшими по двое в ряд; впереди и сзади шли румяные дворецкие с белыми жезлами в руках. Эти жезлы служили не только знаками их должности, но и оружием против дерзких нападений, могущих произойти по дороге от кухни в залу. За кабаньими головами с блестящими позолоченными клыками и извергающими пламя пастями несли удивительные пирожные в виде кораблей, замков и других сооружений с сахарными фигурками матросов и солдат, которые быстро погибали, бессильные бороться против атаки голодных людей. Последним появился большой серебряный корабль, наполненный фруктами и сластями, и стал развозить гостям свой вкусный груз. Прислуживавшие держали наготове фляги с гасконским, рейнским, канарским и ларошельским винами. Однако, несмотря на господствовавшую на пирах роскошь, пьянство не было в обычаях того времени, и трезвые привычки норманнов, к счастью, одержали верх над излишеством саксонских пиров, с которых никто из гостей не мог уйти трезвым, не бросив тени на гостеприимство хозяина.
Пока на почетном столе подавали вино, фрукты и сласти, оруженосцам подали кушанья в отдаленном конце залы. Между тем вокруг короля собралась группа государственных людей и военачальников. Все они с жаром говорили о чем-то. Граф Стаффорд, граф Варвик, граф Арэндел, лорд Бошан и лорд Невил стояли за креслом короля, а лорд Перси и лорд Моудри по бокам. Маленькая группа горела золотыми цепями и повязками, украшенными драгоценными каменьями, плащами цвета пламени и пурпурными туниками. Внезапно король сказал что-то через плечо герольду сэру Уилльяму де Пакингтону. Тот приблизился и встал у кресла короля. Это был высокий человек с благородным лицом, с длинной седой бородой, ниспадавшей до золотого пояса, охватывавшего его разноцветную одежду. Он надел на голову геральдический берет, обозначавший его должность, и медленно поднял свой белый жезл. В зале наступило полное молчание.
-- Лорды Англии, -- сказал он, -- рыцари-знаменосцы, рыцари, оруженосцы и все здесь присутствующие благородной крови и благородного оружия, узнайте, что наш грозный и высокий господин Эдуард, король Англии и Франции, велит мне передать вам свое приветствие и приказывает вам подойти к нему, чтобы он мог говорить с вами.
В одно мгновение столы опустели, и все общество собралось перед королевским креслом. Сидевшие по бокам короля стали сзади так, что его высокая темная фигура возвышалась над плотным кольцом гостей. Румянец вспыхнул на оливковом лице короля; темными глазами, блеснувшими гордостью, он обвел внимательные лица людей, бывших товарищами от Слюйса и Кедзента до Кресси и Кале. Его воинственный, властный взгляд охватил пламенем их сердца, и внезапный дикий, свирепый крик поднялся к сводчатому потолку -- благодарность воинов за прошлое, надежда на будущее. Зубы короля блеснули в мимолетной улыбке, а его большая белая рука стала играть усыпанным драгоценностями кинжалом.
-- Клянусь славой Бога,-- сказал он громким, ясным голосом,-- я нимало не сомневаюсь, что вы порадуетесь со мной сегодня, так как до ушей моих дошли такие вести, которые наполнят радостью сердца всех вас. Вы хорошо знаете, что наши корабли сильно страдали от испанцев, которые в продолжение многих лет безжалостно бивали всех моих подданных, попадавших в их жестокие руки. Недавно они послали во Фландрию флотилию, и в настоящее время тридцать больших кораблей и галер, наполненных стрелками и военными и вполне готовых к бою, стоят в гавани в Слюйсе. Сегодня я узнал из верных рук, что эти корабли, забрав товары, отправляются назад в будущее воскресенье. Путь их лежит через Узкое море. Мы долго терпеливо относились к этому народу; за это испанцы платили нам всякими неприятностями и ненавистью, становясь все более дерзкими по мере того, как мы становились терпеливее. Поэтому я решаю, что завтра мы отправимся в Винчелси. где у нас двадцать судов, и нападем на них, когда они пойдут мимо нас. Бог и св. Георгий да сохранят правых!
Второй взрыв криков, еще более громкий и свирепый, чем первый, раздался словно гром вслед за словами короля. Казалось, то лает яростная стая, приветствуя любимого охотника. Эдуард снова рассмеялся, глядя на блестящие глаза, размахивающие руки, разгоряченные, радостные лица своих подданных.
-- Кто здесь сражался против испанцев? -- спросил он. -- Нет ли кого-нибудь, кто может рассказать нам, что это за люди?
С дюжину рук поднялись в воздухе, но король обратился к графу Саффолку, стоявшему рядом с ним.
-- Вы сражались с ними, Томас? -- спросил он.
-- Да, Ваше Величество; восемь лет тому назад я участвовал в большом морском сражении подле острова Гернси, когда Людовик Испанский защищал море от графа Пемброка.
-- Как вы нашли их, Томас?
-- Превосходные люди, Ваше Величество; лучших и желать нельзя. На каждом корабле у них по сотне генуэзских арбалетчиков, лучших в мире. Да и копьеносцы у них хорошие. С мачт они бросали большие металлические обрубки и убили таким образом многих из наших людей. Если нам удастся преградить им дорогу в Узком море, то нам есть надежда хорошо отличиться.
-- Это очень приятно слышать, Томас, -- сказал король, -- и я не сомневаюсь, что они окажутся достойными того, что мы приготовляем им. Даю вам корабль; руководите им. У вас, мой дорогой сын, будет также корабль; таким образом вы приобретете еще более славы.
-- Благодарю вас, мой милостивый, дорогой отец, -- сказал принц, и его юношеское красивое лицо вспыхнуло от радости.
-- Сам я беру предводительский корабль; корабли будут и у вас, Уолтер Менни, Стаффорд, Арэндел, Одли, сэр - Томас Гелэнд, Брокас, Беркели, Реджиналд. Остальное будет решено в Винчелси. Ну, Джон, чего это вы так дергаете меня за рукав?
Чандос наклонился к королю с тревогой на лице.
-- Конечно, мой досточтимый господин, я не для того так долго и верно служил вам, чтобы вы забыли меня теперь. Неужели не найдется корабля на мою долю?
Король улыбнулся, но покачал головой.
-- Но, Джон, ведь я же дал вам двести стрелков и сотню других воинов, чтобы вы отправились с ними в Бретань? Я надеюсь, что ваши суда остановятся в заливе Сен-Мало прежде, чем испанцы поравняются с Винчелси. Чего же еще тебе, старый боевой волк? Тебе бы хотелось участвовать сразу в двух сражениях?
-- Я хотел бы быть с вами, государь, когда снова взовьется украшенное львами знамя. Я всегда бывал с вами. Зачем же теперь вы хотите прогнать меня? Я прошу немногого, государь, -- галеры, какого-нибудь маленького судна, только бы я мог быть с вами.
-- Хорошо, Джон, я возьму вас; мое сердце не в силах отказать вам, Я найду вам место на моем собственном корабле, чтобы вы действительно были со мной.
Чандос наклонился и поцеловал руку короля.
-- А мой оруженосец? -- опросил он.
Король нахмурился.
-- Нет, пусть он отправляется с другими в Бретань, -- резко проговорил он. -- Удивляюсь вам, Джон, что вы напоминаете мне об этом юноше, дерзость которою еще так свежа в моей памяти. Но нужно назначить кого-нибудь на ваше место в Бретань; дело спешное и нашим очень трудно держаться там.
Он обвел взглядом всех присутствующих и остановился на суровых чертах сэра Роберта Ноллса.
-- Сэр Роберт, -- сказал он, -- хотя вы и молоды годами, но уже стары в боях; я слышал, что вы так же осторожны в военном совете, как отважны на поле битвы. Вам поручаю я руководить походом в Бретань вместо сэра Джона Чандоса, который прибудет туда после окончания нашей морской экспедиции. В порте Кале стоят три судна, и триста человек готовы последовать за вами; сэр Джон Чандос объяснит вам наши взгляды на это дело. А теперь, мои добрые друзья и товарищи, идите к себе и поскорее приготовьте все, что вам нужно, потому что то, что Господь мой помощник, так же верно, как и то, что я завтра с вами отплываю в Винчелси.
Король сделал знак Чандосу, Менни и некоторым избранным военачальникам и увел их во внутреннюю комнату, чтобы обсудить план предприятия. Общество разошлось; рыцари в величественном молчании, оруженосцы -- весело и шумно, но все с радостью на сердце в ожидании предстоящих великих дней.