Теперь предстоитъ сказать нѣсколько словъ о Владимірѣ Матвѣевичѣ, моемъ посредникѣ и амфитріонѣ.
Есть люди, у которыхъ все въ жизни идетъ такъ твердо, просто и рѣшительно, что въ самой скромной долѣ они глядятъ избранниками изъ массы. По моему мнѣнію, безъ такихъ людей и пришлось свѣту, особенно въ наше время колебаній и духовнаго безсилія. Какъ ни оправдывай современнаго человѣка,
"Съ его озлобленнымъ умомъ,
Кипящимъ въ дѣйствіи пустомъ."
внутреннее чувство, намъ заявляетъ, что человѣкъ созданъ не для озлобленія, не для раздвоенія, не для сомнѣнія и не для стремленій къ утопіямъ. Что Владиміръ Матвѣевичъ не былъ человѣкомъ такого разряда, доказывала вся жизнь его, въ своихъ малѣйшихъ подробностяхъ. Молодость Матвѣева была блистательна въ служебномъ отношеніи. Двадцати трехъ лѣтъ онъ былъ капитаномъ и адъютантомъ при одномъ изъ прежнихъ главнокомандующихъ на Кавказѣ, въ пору огромныхъ экспедицій, наградъ и отличій. Но за два дня до одной экспедиціи, весьма важной и занимательной, Матвѣевъ получилъ письмо, извѣщавшее его о тяжкой болѣзни отца, вмѣстѣ съ самымъ критическимъ положеніемъ имѣнія. Стачоикъ Матвѣевъ, хлѣбосолъ и собачникъ стараго времени, давно уже жилъ не по состоянію, въ огромныхъ деревенскихъ палатахъ, занимая деньги гдѣ могъ и не желая вѣдать о существованіи Опекунскаго Совѣта съ его претензіями. Существованіе это обнаружилось описью имѣнія. Кредиторы, при первой о томъ вѣсти, подали векселя ко взысканію, а старикъ, безстрашный въ отъѣзжемъ нолѣ, пришелъ въ такое отчаяніе, что параличъ стукнулъ его разомъ. Кромѣ жены и Владиміра, онъ имѣлъ еще сына и дочь, малолѣтнихъ.
Молодой Матвѣевъ прочелъ письмо и просидѣлъ задумавшись минутъ пять, не больше. Затѣмъ онъ поднялъ голову, положилъ въ конвертъ всѣ деньги, которыя по счастію были у него подъ рукою, прибавилъ записочку къ матери и послалъ пакетъ на почту. Потомъ онъ написалъ своимъ ровнымъ почеркомъ двѣ просьбы, о немедленномъ отпускѣ и объ отставкѣ, и понесъ ихъ къ начальнику. Онъ даже не думалъ о томъ, какъ можетъ быть перетолкована иными людьми отставка наканунѣ похода. И онъ былъ правъ; его не запятнали тѣнью подозрѣнія. Напротивъ того, его увѣщевали и почти упрашивали, ему предлагали годовой отпускъ, Матвѣевъ благодарилъ и не подался. Черезъ мѣсяцъ онъ былъ въ отцовскомъ имѣніи, посреди растерявшейся семьи, праздношатающейся дворни и всякой гнусной чиновной челяди, подобно орламъ слетающимся всюду, гдѣ пахнетъ разложеніемъ и раззореніемъ. Первые дни, при недостаткѣ денегъ и добрыхъ людей, были ужасны, но Владиміръ Матвѣевичъ извернулся. Онъ продалъ лѣсъ, продалъ главную усадьбу, наскоро поправилъ домикъ въ одной изъ заброшенныхъ деревень, и перевелъ туда отца съ семьей. Изъ полуторы тысячи душъ оставилъ онъ триста; продажа была поспѣшна и невыгодна, но медлить не позволялось. Мало того, мой сосѣдъ самъ лишилъ себя порядочнаго куша денегъ, и никто, кромѣ иного умнаго мужичка, даже не похвалилъ его за это. Когда еще не была заключена продажа, эстляндскій баронъ фонъ-Зильберъ прибылъ въ уѣздъ и надбавилъ за усадьбу Матвѣевыхъ пятнадцать тысячъ. Условіе съ прежнимъ покупщикомъ не было кончено, Владиміръ Матвѣевичъ могъ безъ грѣха его нарушить. Но онъ отозвался, что никогда ни одна изъ деревень, ему принадлежавшихъ не будетъ въ рукахъ фонъ-Зильбера. Баронъ понялъ отвѣтъ какъ нельзя лучше и даже говорилъ о дуэли, но сообразивши, что деревенскій скандалъ, чего добраго, заставитъ говорить столицу о гадостяхъ, совершившихся въ его имѣніяхъ, счелъ за лучшее успокоиться.
Лѣтъ семь тянулась для Матвѣева-сына жизнь почти что каторжная. Больной и прихотливый отецъ, мать съ вѣчными слезами, худое положеніе мужиковъ, слѣдъ стараго управленія, наконецъ удовлетвореніе разныхъ остальныхъ кредиторовъ, все это помогло назваться радостнымъ. Въ горькой школѣ молодой человѣкъ выучился, вопервыхъ, опираться лишь на самого себя, а вовторыхъ, спасать себя ежеминутно, непрерывною работой. Въ полѣ, особенно при уборкѣ сѣна, онъ работалъ наравнѣ съ рабочими, дома давалъ уроки брату, наконецъ, когда серьёзная работа истощалась, пилилъ, стругалъ, точилъ, чертилъ планы. Его выбирали въ разныя должности по уѣзду, онъ принималъ всякую, и во всякой велъ себя такъ, какъ будто бы все его благосостояніе отъ ней зависѣло. Онъ грызся за земскія суммы всегда почти безуспѣшно, онъ ни пяди не уступалъ начальству, коли оно было неправо, и за то имѣлъ много непріятностей. Но служебная непріятность огорчала его не болѣе сутокъ, нисколько ни усмиряя и не повергая въ апатію. Изъ десяти случаевъ, въ девяти онъ убѣждался, что плетью не перебьешь обуха, но иногда выпадали случаи полной удачи, и Матвѣевъ мастерски ими пользовался. Онъ не брезгалъ ничѣмъ, не пренебрегалъ старыми связями, и по мѣрѣ того какъ его бывшіе боевые товарищи подвигались вверхъ по бюрократической лѣстницѣ, прибѣгалъ къ ихъ кредиту. Случилось наконецъ такъ, что одинъ губернскій магогъ, совсѣмъ было приготовившійся проглотить нестерпимаго Матвѣева, самъ полетѣлъ долой послѣ самой нечаянной ревизіи. Съ этихъ поръ, моего сосѣда уже никто не собирался глотать, а голосъ его сталъ слышнѣе въ краѣ.
Я сблизился съ Владиміромъ Матвѣевичемъ уже послѣ его служебныхъ и домашнихъ треволненій. Родители его умерли, въ покоѣ и довольствѣ, сестра вышла замужъ, мужики совсѣмъ поправились,
Но привычка къ ежеминутной дѣятельности уже вошла въ жизнь. Благодаря ей, этотъ человѣкъ строгій и суровый по натурѣ, оказывался услужливѣйшимъ хлопотуномъ, помощникомъ и ходатаемъ для всякаго, кто къ нему за чѣмъ нибудь обращался. Стоило только не быть отъявленнымъ негодяемъ для того, чтобы двери Матвѣева были для васъ отперты, а его хлопоты и кошелекъ къ вашимъ услугамъ. Всякая просьба, особенно со стороны сосѣда ***скаго жителя, исполнялась безотлагательно. Межевались ли вы, имѣли ли дѣло въ судѣ, собирались ли покупать землю, вы прямо шли къ Владиміру Матвѣевичу за совѣтомъ, содѣйствіемъ и помощью. И странно то, что его надували рѣдко, а еще рѣже принимали его услуги недостойнымъ образомъ. Можетъ быть оно происходило отъ того, что онъ умѣлъ одолжать по-братски, помогать ближнему безъ замашекъ à la prince Rodolphe, какъ выразилась по этому случаю одна барыня.
Съ мужиками своего околодка, особливо подгородными, Матвѣевъ находился въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ, безъ малѣйшей натяжки. Отношенія эти образовались сами собою, безъ всякаго участія книгъ и филантропическихъ порывовъ. Никогда Матвѣева, не питалъ особенно высокихъ понятій о народѣ, простомъ и не простомъ, но никогда не отказывалъ онъ въ услугѣ слабому и угнетенному. И услуги эти были весьма просты: служа но выборамъ, Матвѣевъ имѣлъ подъ своимъ начальствомъ одно присутственное мѣсто и пользовался вліяніемъ на другія; по этой-то части крестьяне впервые узнали и полюбили его. Мужикъ, вносившій подати за свою деревню, зналъ что съ него не станутъ требовать копѣйки лишней; свидѣтели по судному дѣлу имѣли вѣру, что послѣ необходимыхъ опросовъ ихъ отпустятъ домой безъ промедленія; проситель въ лаптяхъ, имѣя правду на своей сторонѣ, былъ убѣжденъ, что его отстоятъ и поддержатъ. Владиміра Матвѣевича, это имя часто произносилось по избамъ и клѣтямъ въ трудныя минуты, Владиміра Матвѣевича знали въ лицо всѣ ребятишки края, хотя въ обращеніи онъ былъ не ласковъ и не шутливъ (качество особенно цѣнимое крестьянами). Но я заговорился о нашемъ мировомъ посредникѣ, совершенно забывъ, что ему самому предстоитъ еще много говорить и дѣйствовать. Уже пробило девять часовъ, когда я проснулся, одѣлся и вышелъ на широкій балконъ, гдѣ въ лѣтнюю пору хозяинъ работалъ и принималъ просителей. Утро было великолѣпное. Ароматъ цвѣтовъ несся изъ сада, но на балконѣ еще не исчезъ запахъ отъ огромнаго количества сапоговъ, смазанныхъ дегтемъ, вѣрный признакъ того, что на утренней посреднической аудіенціи находилось много народа. Одни изъ отпущенныхъ просителей тянулись по горкѣ къ церкви, другіе еще гуторили гдѣ-то за заборомъ сада. На балконѣ, кромѣ Матвѣева, находились только два лица -- мужичокъ, до крайности оборванный (въ нашемъ краѣ, гдѣ даже голяки одѣваются щеголевато, оборванная одежда есть какъ бы признакъ великой и униженной просьбы), да еще высокій, молодецки сложенный иностранецъ въ синемъ сюртукѣ изъ толстаго сукна, застегнутомъ до верху. То былъ швейцарецъ, Вильгельмъ Гильфъ, управляющій въ одномъ изъ сосѣднихъ имѣній.
Матвѣевъ говорилъ съ швейцарцемъ по нѣмецки. Языкъ онъ зналъ плохо, и все-таки его рѣчь отличалась бойкостію и вразумительностію.
-- Такъ нельзя вести дѣлъ, Вильгельмъ Иванычъ, говорилъ посредникъ: -- по вашимъ жалобамъ приходится по взыскивать, а самихъ васъ тянутъ къ отвѣту. Вы требуете лишняго, и раздражаете крестьянъ чѣмъ только можете. Въ какой части Швейцаріи жили ѣы до пріѣзда въ Россію?
-- Въ кантонѣ Аппенцель, отвѣчалъ Вильгельмъ Ивановичъ, видимо порадованный любезнымъ вопросомъ послѣ суроваго замѣчанія.
-- Такъ и ведите себя такъ какъ вели бы себя на работахъ въ кантонѣ Аппенцелѣ. Тамъ бы васъ побили за ваши порядки; зачѣмъ же вы думаете что здѣсь все вамъ дозволится? Вы пробовали ужь хозяйничать и такъ и эдакъ, только все безъ толка. Ну теперь попробуйте жь быть съ мужикомъ какъ съ рабочимъ въ Аппенцелѣ, можетъ быть такъ оно и пойдетъ лучше.
-- О, нельзя, совершенно нельзя, милостивый герръ, отвѣчалъ Вильгельмъ Ивановичъ.-- люди здѣсь другіе.
-- А коли другіе, такъ не вамъ ихъ передѣлывать. Я буду у васъ на дняхъ, и самъ опрошу кого слѣдуетъ. И если я найду что вы, хотя въ какой-нибудь мелочи, позволяете себѣ править по прошлогоднему, и даете рукамъ волю, я буду просить объ удаленіи васъ изъ уѣзда безъ всякаго отлагательства. Прощайте.
Гильфъ ускользнулъ съ балкона, и оборваный мужичокъ очутился передъ посредникомъ.
-- Уже какъ хочешь, Владиміръ Матвѣичъ, сказалъ онъ вкрадчиво, а ежели мнѣ съ женой будетъ обидно.
-- Тебѣ чего? спросилъ хозяинъ.-- Вѣдь ужь тебѣ было сказано?
-- Да ужь бабу мою я не вышлю на барщину.
-- Тебѣ жь хуже, коли тебя высѣкутъ въ волости.
-- Да ты, Владиміръ Матвѣичъ, старшинѣ-то прикажи, чтобы ко придирался.
-- Вотъ какой! А на бѣду я велѣлъ глядѣть за тобой въ оба!
-- Да вѣдь первую мою жену сама барыня свободила.
-- Первая жена у тебя была больная.
-- Такъ ты мнѣ скажи, для какого же бѣса я женился теперича? возразилъ мужикъ, видимо стараясь разсмѣшить посредника.
Но Владиміра Матвѣича разсмѣшить было трудно.
-- Ты у меня шутомъ не прикидывайся, сказалъ онъ коротко.-- Волостной знаетъ, что дѣлать при первомъ ослушаніи. А ужь тамъ какъ знаешь, держи бабу или нѣтъ; самъ напрядешь, самъ и разпутывай.
-- Такъ на что жь я женился, Господи ты Боже мой, еще разъ сказалъ проситель и медленно выползъ съ балкона, напередъ посмотрѣвши мнѣ въ глаза, какъ бы отыскивая въ нихъ сочувствія своему горю.
-- Надо признаться, довольно странный проситель! замѣтилъ я, когда проситель скрылся изъ виду.
-- Не знаю что и сказать вамъ, отвѣтилъ Владиміръ Матвѣевичъ, мужикъ кажется не глупый и нелѣнивый, а вотъ протащился десять верстъ съ нелѣпою просьбой! И на всякомъ шагу вы увидите то же.
-- Мнѣ кажется, только одного глупостію и можно объяснить эти претензіи.
-- Не думаю, отвѣчалъ посредникъ.-- Вчера, одинъ изъ самыхъ дѣльныхъ мужиковъ въ околодкѣ, грамотный еще въ добавокъ, просилъ что же?... чтобъ я разрѣшилъ ему строить новую избу на лучшей десятинѣ господскаго поля! Вы, конечно, воспитывались въ какомъ нибудь учебномъ заведеніи?
-- Конечно, какъ и всѣ на свѣтѣ.
-- А хорошо помните время передъ выпускомъ?
-- Еще бы не помнить!
-- Это время, въ которое начальство дозволяетъ поспать подольше и покуритъ безпрепятственно?... Перенеситесь же памятью къ порѣ, про которую мы разсуждаемъ. Не хотѣлось вамъ иногда до точности измѣрить на сколько простирается терпимость начальника, превысить мѣру льготъ вамъ данныхъ, уйдти на цѣлый день, закурить трубку въ самомъ дортуарѣ, пронести бутылку шампанскаго, и въ кружкѣ товарищей распить ее не безъ трепета? Не только человѣкъ, сама лошадь устроена такъ, что едва ей отпустятся поводья, она инстинктивно попытается добыть больше воли нежели сколько ей положено. Вотъ что, по моему мнѣнію, объясняетъ много нелѣпицы въ нынѣшнихъ сношеніяхъ крестьянина съ его властями. И вы, какъ помѣщикъ, не уйдете отъ самыхъ вздорныхъ требованій. Васъ закидаютъ просьбами о льготахъ, о которыхъ вамъ и въ умъ не приходило: это вамъ должно знать прежде всего, и быть готовымъ.
-- Однако, замѣтилъ я, нельзя же во всемъ отказывать и отказывать.
-- Однако, отвѣтилъ посредникъ, нельзя же давать безтолковую льготу одному передъ другими, за то лишь, что онъ смѣлѣй и умѣлъ забѣжать къ вамъ раньше сосѣда. Да и вообще, даже на льготы самыя разумныя подавайтесь съ осторожностію. Я говорю про мелкія льготы. Во всемъ дѣльномъ и основномъ, если вы желаете добра и любите крестьянина, будьте добры и щедры. Не жалѣйте хорошей земли при надѣлѣ, обезпечьте мужика лѣсомъ, сдѣлайте все что можно для того, чтобы даже его дѣти современемъ помянули васъ добрымъ словомъ. Но мелкихъ льготъ не давайте. Копѣечныя пособія не помогали никому никогда, а раззориться на нихъ очень можно. Больше всего берегитесь... Однако, сегодня намъ трудно бесѣдовать, вотъ еще кто-то ѣдетъ.
Въ самомъ дѣлѣ, на дорогѣ, по которой сейчасъ шли мужики съ посреднической аудіенціи, въ облакахъ пыли показался экипажъ не совсѣмъ обыкновеннаго вида. Четыре лошади прекрасной породы, но старыя и запаленныя, везли коляску прекрасной работы, но ветхую и сверхъ того украшенную золотыми колесами. На купеческихъ свадьбахъ бываютъ дивные экипажи, но такихъ золотыхъ колесъ и тамъ не встрѣтишь. Они рѣшительно сіяли; ихъ позолота или бронзировка побѣдоносно выдержала напоръ суроваго времени. Кучеръ имѣлъ кафтанъ съ галунами, но галуны не сіяли, а глядѣли блѣднѣй плохого басона. Въ коляскѣ сидѣла дама лѣтъ тридцати-пяти, въ темномъ платьѣ, загорѣлая, съ бѣлыми глазами безъ всякаго выраженія. Я безъ труда узналъ въ ней Анну Васильевну Десятникову, сосѣдку сестры по имѣнію, имѣвшую обыкновеніе заѣзжать къ намъ въ самое неуказанное для визитовъ время, въ восемь часовъ пополуночи, въ пять часовъ пополудни и такъ далѣе. При видѣ Анны Васильевны, посредникъ видимо выразилъ маленькую досаду; однако онъ поспѣшилъ оправить жилетъ слишкомъ растегнутый, вышелъ на крыльцо, подалъ руку гостьѣ, и черезъ минуту оба они были на балконѣ.
Не смотря на наше лвадцатилѣтнее знакомство, Анна Васильевна поклонилась мнѣ такъ, какъ будто бы привѣтствовала въ моемъ лицѣ какого-нибудь лорда Пальмерстона. Потомъ она сѣла и вздохнула. Потомъ на нее видимо напалъ припадокъ робости: она завертѣлась на стулѣ, и бѣлые глаза ея приняли какое-то безпомощное выраженіе.
-- Я къ вамъ по великой крайности, Владиміръ Матвѣичъ, наконецъ сказала она глухимъ шепотомъ: -- я просто ночей не сплю, и какъ быть не знаю.
-- Что же у васъ такое сдѣлалось? спросилъ посредникъ заботливо.
-- Да я все по тому дѣлу... ужь не знаю какъ и разсказать вамъ.
На лицѣ Матвѣева опять мелькнула досада.-- Кажется мнѣ, что по тому дѣлу мы наговорились досыта, замѣтилъ онъ улыбнувшись.
-- Позвольте, съ запинками продолжала Анна Васильевна: -- еще поговорить съ вами въ вашемъ кабинетѣ.
-- Да неужели вы Сергѣя Ильича боитесь?
-- Я знаю, что они будутъ смѣяться.
-- Ну если и посмѣется, бѣда не большая.
-- Нѣтъ ужь позвольте въ кабинетѣ. Они будутъ смѣяться, я знаю.
Пока посредникъ и робкая дама бесѣдуютъ въ кабинетѣ, я попробую взяться за трудное дѣло, изобразить типическую личность Анны Васильевны Десятниковой. Подобныя ей помѣщицы разсѣяны но всему лицу земли русской, ихъ кто-то очень вѣрно окрестилъ именемъ вѣчно-несовершеннолѣтнихъ, а между тѣмъ ихъ еще никто не описывалъ. Знаю, что мой разсказъ выйдетъ сухъ и голъ, но и онъ можетъ навести на хорошую мысль какого-нибудь настоящаго художника.
Анна Васильевна родилась въ деревнѣ и всю жизнь свою не показывалась ни въ одномъ городѣ, даже уѣздномъ. Отецъ ея, мрачный чиновникъ, нажилъ себѣ пятьсотъ душъ, женился на своей ключницѣ, которая скоро умерла, и предался деревенскому far niente. Посреди домашняго гарема онъ думалъ о дочери менѣе чѣмъ о послѣдней дѣвчонкѣ своей усадьбы. Одинъ разъ, однако, онъ было выписалъ ей гувернантку-француженку, но воспитательница, едва осмотрѣвшись въ домѣ, завела легкую интригу съ поваромъ, что и повело къ ея изгнанію. Отецъ-дьяконъ выучилъ Анну Васильевну читать и писать по-русски, тѣмъ все и кончилось. Можно было надѣяться, что дѣвочка, взросшая на свободѣ, въ красивомъ и здоровомъ сельскомъ уголкѣ, пополнитъ недостатокъ образованія бойкостью, свѣжестью, тою простою, но привлекательною веселостью, которая иногда такъ краситъ самыхъ заброшенныхъ деревенскихъ барышень, съ румяными щеками и добрыми заспанными глазками. Ни чуть не бывало; изъ Анны Васильевны вышла такая длинная, хилая, вялая, слабаго здоровья дѣвица, какія выходятъ изъ голодныхъ институтовъ сотнями. Только лицо ея оказалось не блѣднозеленымъ, а сѣрожелтымъ,-- изъ сапожнаго товара, какъ говорили уѣздные остроумцы. Она могла съѣдать огромное количество смородины, крыжовника и яблокъ; другихъ же достоинствъ или другихъ недостатковъ за ней не имѣлось.
Дѣвушкѣ исполнилось двадцать лѣтъ, когда умеръ ея отецъ, не посѣщавшій никого изъ сосѣдей и въ своемъ имѣніи принимавшій лишь станового пристава, да по большимъ праздникамъ священника и дьякона. Смерть старика была какъ бы сигналомъ для всѣхъ окрестныхъ холостяковъ, промотавшихся одинокихъ вивёровъ и авантюрьеровъ красивой наружности. Даже изъ Петербурга иные искатели счастія направлялись къ **скому уѣзду: пятьсотъ незаложенныхъ душъ со всѣми угодьями и строевымъ лѣсомъ имѣли свою пріятность! Но усилія селадоновъ были остановлены въ самомъ началѣ: пока они списывались съ сосѣдями, заказывали себѣ фраки и выискивали предлога къ знакомству, письмоводитель уѣзднаго судьи, по имѣющій чина дворянинъ, Модестъ Десятниковъ, пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ, переговорилъ съ попадьей, бывавшей у Анны Васильевны, явился въ церковь къ обѣднѣ, весь завитой и напомаженный, проглотилъ дѣвичье сердце, и черезъ два дня получилъ званіе жениха, вмѣстѣ съ нѣкоторою денежною суммой на уплату своихъ холостыхъ должковъ. Господинъ Десятниковъ былъ дѣйствительно дороденъ, бѣдъ, румянъ; его лицо живо напоминало вывѣски въ хорошихъ цирюльняхъ: когда онъ собирался на побѣды или кутилъ съ друзьями, вамъ зрѣлся парикмахерскій кавалеръ, самодовольный, наряженный и расчесанный; но когда ему случалось быть съ дамами, хотя бы съ дьячихой или ключницей аптекаря, томная прелесть, разлитая во всей его фигурѣ, рисовала передъ вами меланхолическаго щеголя на стулѣ, съ протянутой рукой, изъ которой кровь легкою дугой струится въ тарелку. Про характеръ счастливца трудно было отозваться съ похвалою: почти всякую недѣлю, съ перваго года свадьбы, онъ жестоко билъ Анну Васильевну; имѣніе ея разстроилъ, и доходы съ него поглащалъ необыкновенно быстро. А между тѣмъ куда уходили эти доходы -- совершенно неизвѣстно. Коляска съ золотыми колесами и четверня заводскихъ лошадей -- далѣе этой роскоши Десятниковъ не пускался. Жилъ онъ свиньей, знакомство велъ лишь съ буянами, любившими выпить. Не надолго бы хватило имѣнія Васильевны; но къ счастію, на шестой годъ брака, въ одно жаркое утро, плотно закусивъ и выпивши графинъ настойки, Модестъ Пахомовичъ пошелъ купаться и погибъ скоропостижно, едва залѣзши въ воду.
Снова сосѣдка моя очутилась свободною, по увы! на этотъ разъ холостяки, уѣздные вивёры не пришли въ движеніе. Изъ пятисотъ душъ осталось триста заложенныхъ; лѣсъ былъ почти весь проданъ; сверхъ коляски съ золоченными колесами, Модестъ Десятниковъ оставилъ четверыхъ дѣтей, трехъ мальчиковъ и одну дѣвочку. Впрочемъ, Анна Васильевна не тяготилась свободою: по всѣмъ примѣтамъ, она была очень влюбчива, но ея натура, подавленная мрачнымъ отцомъ и мужемъ-буяномъ, никогда и ни въ чемъ не высказывалась. Она стала жить одна, иногда выѣзжая въ своей коляскѣ къ ближайшимъ сосѣдямъ; тамъ она молчала, ѣла много ягодъ и безпокоилась о толь, что надъ ней будутъ смѣяться. Посмѣяться надъ ней было бы тяжело и гадко. Часто, встрѣчая ее у сестры, и забирался въ уголокъ и долго глядѣлъ на загорѣлое лицо Анны Васильевны, на ея довольно правильный профиль, на ея неловкую фигуру. И невольно во мнѣ рождался вопросъ о томъ, для чего жила и живетъ эта женщина, какое, хотя бы самое маленькое, но ясно очерченное назначеніе дано ей на свѣтѣ.
И дѣйствительно, трудно было представить себѣ жизнь болѣе безцвѣтную, безсмысленную и безполезную чѣмъ жизнь госпожи Десятниковой. Должно было ожидать, что хотя отъ нечего-дѣлать, она сосредоточитъ всѣ любящія силы души на своихъ дѣтяхъ, но этого не было. Дѣти бѣгали оборванные и грязные, не учились ничему; кучеръ по десяти разъ въ день прутомъ гонялъ ихъ изъ конюшни, которая даже для дѣвочки казалась какимъ-то земнымъ раемъ. Казалось, что съ дѣтства живши возлѣ крестьянъ, Анна Васильевна станетъ хорошо ими править и будетъ способна къ хозяйству -- и того не было; она не умѣла сказать двухъ словъ мужику, и едва отличала рожь отъ пшеницы. Наконецъ отъ женщины, съ дѣтства обращавшейся въ тѣснѣйшемъ кругѣ домашней жизни, всякій могъ ждать хотя нѣкоторой домовитости, по Анна Васильевна а тутъ была несостоятельна. Въ ея домѣ все смотрѣло грязно и неряшливо до безобразія; съ ея обѣда даже не взыскательны я духовныя особы уходили голодными; тощая прислуга грубила и ничего не дѣлила; толстяку исправнику, за непогодой, случилось одинъ разъ переночевать въ домѣ Анны Васильевны: объ этой ночи онъ до сихъ поръ разсказываетъ отплевываясь!
Не просидѣлъ я десяти минутъ на балконѣ въ одиночествѣ, какъ въ сторонѣ кабинета послышались голоса и шаги особъ, державшихъ совѣщаніе. Аудіенція кончилась, какъ кажется, къ неудовольствію просительницы. Анна Васильевна, возвращаясь на балконъ, глядѣла совсѣмъ потерянною и шептала: -- пожалуйста, ради Бога... А Владиміръ Матвѣевичъ худо скрывалъ свою досаду.
-- И на будущее время я попрошу васъ, Анна Васильевна, говорилъ онъ:-- я усерднѣйше попрошу васъ не обращаться ко мнѣ помимо мирового посредника, у котораго вы въ участкѣ. Если не вѣрите мнѣ, спросите Сергѣя Ильича, онъ скажетъ вамъ то же. Вашъ посредникъ извѣстенъ всему уѣзду за честнаго человѣка; крестьяне ему довѣряютъ: чего же вамъ надо еще, для чего вы отнимаете у меня время, а себя мучите?
-- Степанъ Алексѣичъ такіе гордые, отвѣчала Анна Васильевна: -- да я ихъ и видѣла-то только одинъ разъ, въ церкви. Они будутъ смѣяться.
-- Да въ чемъ дѣло, если мой вопросъ не нескроменъ, спросилъ я, видя, что посредникъ теряетъ терпѣніе при этомъ несчастномъ: они будутъ смѣяться.
-- Дѣло довольно серіозное, отвѣчалъ Владиміръ Матвѣевичъ: -- но по моему крайнему разумѣнію, уже рѣшеное и неисправимое. Вы слышали о томъ, въ какомъ положеніи находились дѣла нашего уѣзда болѣе мѣсяца послѣ обнародованія манифеста и Положенія. Съ половины февраля предводитель хворалъ въ Петербургѣ, судья временно правилъ его должность. Исправникъ былъ въ отпуску за тысячу верстъ; изъ четырехъ становыхъ двое были смѣнены, и мѣста ихъ оставались не занятыми. Ни волостей, ни посредниковъ, ни старшинъ еще не назначали, само собой разумѣется. Какъ удержался у насъ порядокъ, безъ жалобъ безъ экзекуцій, безъ призыва военной силы, я и самъ не знаю. Въ это странное безначальное время, крестьяне Анны Васильевны пришли къ ней, стали говорить, что теперь уже конецъ барщинѣ, и пользуясь ея... неопытностью и совершеннымъ незнаніемъ Положенія выторговали себѣ на это лѣто двѣ трети ея луговъ, клочокъ строевого лѣса на вырубку, и половину поля (конечно съ хлѣбомъ) за то только, чтобы собрать остальной хлѣбъ и сѣно. Сдѣлка была добровольная; ни грубостей, ни угрозъ ни одинъ мужикъ себѣ не дозволилъ.
-- Только одинъ рыжій, замѣтила Анна Васильевна;-- сказалъ мнѣ, уже тебѣ ли, барынька, имѣньемъ-то у править!
-- Кто же этотъ рыжій? спросилъ Владиміръ Матвѣевичъ.
Помѣщица опустила глаза и покраснѣла, она не знала въ лицо ни одного своего крестьянина.
-- Условія были, конечно, неразумны, продолжалъ мировой посредникъ:-- но они приняты добровольно, и до іюня мѣсяца Анна Васильевна никому на нихъ не жаловалась. Теперь у ней оказывается желаніе вернуться къ тѣмъ правамъ на работу, которыя даетъ ей Положеніе. По моему крайнему разумѣнію, это дѣло потерянное; но каково бы оно ни было, собственно я тутъ лицо чужое, а обращаясь ко мнѣ, Анна Васильевна тратитъ время по пустому.
Гостья встала съ своего мѣста, на лицѣ ея выразилось такое безконечное уныніе, что оба мы почувствовали жалость. Столько лѣтъ въ ея глазахъ Владиміръ Матвѣевичъ былъ героемъ-олимпійцемъ, общимъ благодѣтелемъ, человѣкомъ всемогущимъ,-- и вотъ, этотъ самый герой холодно отправляетъ ее къ другому мировому посреднику, который будетъ надъ ней смѣяться.
-- Богъ съ вами, Владиміръ Матвѣичъ, сказала бѣдняжка, и не выдержавши характера, добавила: -- я вамъ сегодня помѣшала, а вотъ завтра или послѣ завтра еще пріѣду посовѣтоваться.
-- Завтра я на Ильинской волости, послѣ завтра на мировомъ съѣздѣ. И попрошу Степана Алексѣича, чтобъ онъ побывалъ у васъ и въ чемъ можно васъ успокоилъ. Больше я ничего не могу и не сдѣлаю. До свиданія, Анна Васильевна!
Онъ проводилъ ее до коляски и вернулся ко мнѣ, не теряя времени.
-- Я думаю все это вамъ кажется ужасно скучно, сказалъ онъ садясь и закуривая трубку.
-- Но только не скучно, а интересно до крайности, отвѣчалъ я посреднику.-- Надо быть невыразимымъ дурнемъ, чтобы не интересоваться даже небольшими подробностями такого дѣла. Теперь вся жизнь края кипитъ по провинціямъ и сельскимъ участкамъ, ужь конечно не по столичнымъ канцеляріямъ, не по столичнымъ гостиннымъ, не въ столичной литературѣ, которой придется горько поплатиться за всю ея непрактичность, за ея толки о крайнемъ и нестройномъ прогрессѣ, за всѣ ея фокусы, передѣланные съ французскаго. Скучно, говорите вы! Да я, со всею своею лѣностью и негодностью, счелъ бы за великое счастіе вглядѣться въ дѣла каждой сосѣдней деревни, побесѣдовать со всякимъ помѣщикомъ и крестьяниномъ, если бы только я умѣлъ говорить съ мужикомъ и мужикъ могъ бы оказаться передо мной откровеннымъ. Никогда еще не жалѣлъ я такъ о томъ, что мнѣ не двадцать лѣтъ, и о томъ что я, кажется, въ конецъ испорченъ и книгами, и жизнію за границей.
-- Браво, браво! перебилъ посредникъ улыбаясь.-- И ужь если у васъ явилась такая охота до наблюденій, то я вамъ могу предложить сегодня же одну экспедицію. Вмѣсто того, чтобъ ѣхать въ Петровское, не желаете ли, вмѣстѣ со мною, обѣдать у сосѣдки моей Варвары Михайловны?
-- Будто она здѣсь? Варвара Михайловна Краснопольская въ своемъ имѣніи?
-- Да какъ же ей и не быть въ немъ, ей, жаркой ревнительницѣ, новыхъ порядковъ? Вѣдь изъ ея же гостинной вы почерпали свѣдѣнія о ходѣ крестьянскаго дѣла, со многими умствованіями, отъ которыхъ можно бы уволить и ее, и ея мужа, и ея друзей, важныхъ чиновниковъ? Какъ же ей теперь не сооружать у себя дома общаго благоденствія? Мужъ далъ ей въ пособіе одного чиновника, одного писаря (онъ хоть и молодой бюрократъ, но отъ старыхъ привилегій отказаться по хочетъ). Выписываютъ и землемѣра, по знакомству, въ видѣ командировки, съ оставленіемъ казеннаго содержанія. Ну да что толковать объ этомъ? Коли съ вами взятъ фракъ, переждемте жару и велимъ закладывать.