См ѣшан ная повинность, о которой много будетъ говорено въ этой главѣ моихъ воспоминаній, прошлое лѣто произвела много недоразумѣній въ нашемъ краѣ. Лица, горячо защищавшія Положеніе 19 февраля и даже принимавшія участіе въ его составленіи, откровенно сознаются, что относительно этой повинности, до крайности важной во многихъ губерніяхъ, чрезвычайно мало указано. Естественно послѣ этого, что, при самомъ началѣ полевыхъ работъ, и оброчные крестьяне, и ихъ помѣщики, имѣвшіе какую нибудь запашку, и мировые посредники очутились во мракѣ. Крестьяне примѣняли статью объ отмѣнѣ сгонныхъ дней къ смѣшанной повинности; помѣщики говорили, что смѣшанная повинность какъ замѣна части оброка не подлежитъ отмѣнѣ; посредники обращались за инструкціями къ высшимъ лицамъ и инстанціямъ; но время было лѣтнее, а всякій знаетъ, что отъ высшихъ лицъ и инстанцій въ дачное время немного добьешься. Къ счастію, хорошій составъ мировыхъ посредниковъ (я говорю лишь о нашемъ краѣ) до нѣкоторой степени пособилъ горю. Посредники рѣшились сокращать смѣшаную повинность тамъ, гдѣ она составляла большое количество дней, при оброкѣ значительномъ, въ тоже время поддерживая ее, если она не представляла особой тяготы при небольшомъ оброкѣ. Какое, повидимому, открывалось поле для взяточничества, и какъ бы роскошно воздѣлали это поле лица бюрократическаго свойства. Но въ нашемъ краѣ, изъ пяти посредниковъ, людей совершенно несходныхъ между собой и взглядами, и достаткомъ, и образованіемъ, ни на одного не легла даже тѣнь какого-либо по этой части подозрѣнія. Итакъ мнѣ, неопытному плантатору, въ самый разгаръ недоумѣній по поводу смѣшанной повинности, пришлось толковать о ней съ моими порядочно избалованными подданными. Рабочая повинность нашихъ оброчниковъ состояла изъ шести дней (двухъ для навоза, двухъ для покоса, и двухъ для жатвы); но рабочая сила, доставляемая этими шестью днями, съ незапамятныхъ временъ поддерживала полевое хозяйство Петровскаго. Лишиться такого подспорья было бы мнѣ крайне непріятно, но очень держаться за него я не смѣлъ, самъ не зная размѣра правъ данныхъ мнѣ Положеніемъ. Уже крестьяне собрались и голоса ихъ доносились ко мнѣ съ дворика, на которомъ обыкновенно собирались сходки, а я все еще перелистывалъ офиціальный фоліантъ, не находя въ немъ примѣнимыхъ къ дѣлу указаній и пунктовъ, пригодныхъ къ моему положенію. Наконецъ я оставилъ книгу, и рѣшился дать дѣлу теченіе, по моему крайнему разумѣнію, самое законное и безобидное.
Даже забывъ надѣть шляпу, пришелъ я въ толпу меня ожидавшую и не вспомнилъ про то мучительное чувство, безъ кототораго прежде никогда не могъ говорить одинъ въ большомъ собраніи. Помню только, что мнѣ до крайности хотѣлось быть краткимъ, что однако не удалось въ настоящемъ случаѣ.
-- Я позвалъ васъ, обратился я къ собранію оброчниковъ: -- чтобы намъ потолковать и условиться насчетъ шести рабочихъ дней, которые лежатъ на вашихъ тяглахъ сверхъ оброка. Вамь кажется, что эти дни уничтожены Положеніемъ, мнѣ кажется, что они остаются на насъ еще два лѣта. Только дѣло не въ томъ что кому изъ насъ кажется, а въ толъ, кто изъ насъ правъ и кто долженъ уступить правому. Я вамъ предлагаю разъяснить дѣло сегодня или завтра утромъ. Выберите отъ себя человѣкъ трехъ самыхъ дѣльныхъ и читавшихъ Положеніе; пусть они отправятся къ посреднику; чтобы не было проволочки, возьмите моихъ лошадей и телѣгу. Вы знаете, что Владиміръ Матвѣичъ противъ совѣсти не скажетъ слова, хотя бы вы и не со мной, а со всѣмъ свѣтомъ спорили. Сдѣлаемъ такъ какъ онъ скажетъ, а безъ того намъ придется проспорить все лѣто. Потолкуйте же между собою и рѣшите, выѣзжаете ли вы на мою работу или отдаете все дѣло на рѣшеніе Матвѣеву?
Предложеніе мое было совершенно чистосердечно; я не зналъ мнѣнія Матвѣева о смѣшанной повинности; о томъ же что онъ рѣшитъ дѣло по совѣсти, не могло быть сомнѣнія. Крестьяне знали больше моего по этой части, оттого совѣщаніе между ними оказалось довольно продолжительнымъ. Чтобы не мѣшать сходкѣ, я отошелъ поодаль, сѣлъ на ближайшемъ крылечкѣ, и сталъ дѣлать наблюденія надъ многочисленнымъ собраніемъ оброчниковъ.
Прежде всего я долженъ былъ сознаться, что имѣлъ совершенно ложное понятіе о большинствѣ крестьянъ, живущихъ на моихъ земляхъ. Толпа людей, находившаяся передо мной, ровно ничѣмъ не отличалась отъ барщиниковъ, съ которыми я вчера велъ рѣчи; молодцовъ питерской наружности я не насчиталъ и десятка. Оно было весьма понятно: передо мной ходили и говорили отцы и братья питерщиковъ не попавшіе въ тягло, сами же питерщики жили въ городѣ; на лѣто изъ нихъ явились лишь тѣ, кому мѣста не представляли особливыхъ выгодъ. Но если пришлыхъ изъ города было немного, за то всѣ они знали грамотѣ, какъ потомъ оказалось, и считали себя умнѣе деревенскихъ сидней, а благодаря неохотѣ стариковъ соваться впередъ, говорили безпрестанно. Сколько я могъ замѣтить изъ отрывочныхъ фразъ до меня доносившихся, они говорили болѣе для разговора и поддержанія своего достоинства; вопросъ о двухъ рабочихъ дняхъ назавтра и послѣ завтра не казался имъ занимательнымъ, вѣроятно потому что отбыть ихъ предстояло отцу или меньшому брату, а никакъ не имъ, щеголямъ прибывшимъ издалека, да еще и съ деньгами. Болтали питерщики, какъ уже было сказано, весьма много, но кажется ихъ выводы не оказывались для меня враждебными. Смыслъ ихъ болтовни, если это можно назвать смысломъ, оказывался такимъ: "Что же два дни? можно два дни и выѣхать,-- и у посредственника спроситься можно, можетъ быть изъ Петербурга новый указъ присланъ. Теперь всякій день новые указы присылаютъ. Надо спросить посредственника, а можно и выѣхать два дни; отчего не выѣхать?.. И до Матвѣева всего десять верстъ, можно бы и къ нему съѣздить, дорога хорошая!"
Изо всѣхъ столичныхъ гостей, только одинъ привлекъ на себя мое особенное вниманіе. Звали его Кондратій Егоровъ, я немного зналъ его семейство. Вся семья, начиная съ осьмидесятилѣтняго дѣда, состояла изъ красавцевъ. Кондратій между ними могъ назваться первымъ: бѣлокурый, ловкій, высокій, съ смѣлымъ взглядомъ и какою-то особенною, насмѣшливою улыбкой, онъ, несмотря на свои тридцать лѣтъ, оставался холостякомъ и закоренѣлымъ любителемъ Питера. Говорилъ онъ громко, рѣзко, и во время всей сходки, пользовался большимъ уваженіемъ меньшихъ и старшихъ, уваженіемъ, которое,-- увы!-- какъ впослѣдствіи будетъ разсказано, скоро смѣнилось горькою и не совсѣмъ заслуженною непопулярностью. Сельскій старшина еще вчера жаловался мнѣ, что Кондратій Егоровъ мутитъ народъ и учитъ всякому начальству перечить. Изъ того какъ онъ говорилъ и хлопоталъ посреди нерѣшительной толпы, можно было заключить съ достоверностью, что красивый ораторъ шелъ поперекъ большинству, совѣтовалъ что-то сомнительное. До меня долетали его крайне неуважительныя фразы, обращенныя къ старикамъ, уважаемымъ по всемъ селеніи: "ужь лучше бъ тебѣ помолчать, старая кукушка",-- "тебѣ что два дни? попросись, чтобъ тебя запрягли въ десять!" -- "ты старикъ грамотный, на кабакѣ елку не просмотришь!" И что всего страннѣе, эти сильныя нарушенія мірскаго декорума не только никого не поражали, по, кажется, производили дѣйствіе, на которое Кондратій Егоровъ разсчитывалъ. Когда разговоры кончились и группы говорившихъ сомкнулись тѣснѣе, я пододвинулся къ кругу, а ко мнѣ на встрѣчу выступилъ самъ молодой ораторъ, очевидно уполномоченный передать мнѣ общее рѣшеніе.
-- Ну, чѣмъ вы покончили спросилъ и: -- хотите посылать къ Владиміру Матвѣевичу?..
-- Нѣтъ ужь, ваше высокоблагородіе, бойко возразилъ Кондратій Егоровъ: -- что уже Владиміра Матвѣевича трогать!
-- Такъ значитъ выѣзжаете на работу по прежнему?
-- Нѣтъ ужь, ваше высокоблагородіе, и Кондратій усмѣхнулся:-- такъ для насъ будетъ черезчуръ обидно.
-- Однакожь мое высокоблагородіе должно знать, согласны ли вы отбывать работу просто, или напередъ посовѣтоваться съ посредникомъ.
-- Это къ намъ статья не подходящая, коротко отвѣтилъ Кондратій: -- сгонныхъ дней никто дѣлать не смѣетъ, да и не по Положенію выходитъ господамъ помѣщикамъ сгонные дни придумывать.
Всякій помѣщикъ, самый кротчайшій по нраву, легко пойметъ, что такой разговоръ не могъ мнѣ нравиться, но я позабылъ дворянскую щекотливость за интересомъ совѣщанія. Очень понятно, что меня занимало то, какими глазами глядитъ умный и бойкій крестьянинъ на вопросъ повинности не вполнѣ ясный, и то, какими доводами станетъ онъ поддерживать оппозицію моему взгляду. Я даже думалъ, какъ подобаетъ любителю русской народности, что вотъ сейчасъ, изъ этой простой и неиспорченной головы, блеснетъ неожиданный лучъ, и озаритъ путь, котораго ищутъ обѣ стороны. Къ сожалѣнію, луча не блеснуло, а напротивъ, на мое замѣчаніе о различіи сгонныхъ дней съ рабочими днями смѣшанной повинности, Кондратій Егоровъ разразился положительною глупостью:
-- У Десятниковой барыни, ваше высокоблагородіе, сказалъ онъ, очевидно считая меня ошеломленнымъ и сбитымъ съ поля:-- у Десятниковой госпожи всѣ покосы мужикамъ отданы, да половина поля, да лѣсу цѣлая пустошь. Вотъ оно какъ у людей дѣлается, въ хорошихъ имѣніяхъ; а Владиміра Матвѣича трогать тутъ нечего!
Я такъ былъ удивленъ, что плюнулъ и сказалъ:-- Чортъ знаетъ, что такое, и къ чему тутъ барыня Десятникова.
Всѣ оброчники, не взирая на видимое пристрастіе къ Кондратію, совершенно раздѣляли мое мнѣніе. Чтобы легче объяснитьихъ взглядъ по этой части, я долженъ прибавить, что на госпожу Десятникову, но какимъ-то неизвѣстнымъ причинамъ, крестьяне всѣхъ сосѣднихъ имѣній смотрѣли съ нѣкоторымъ презрѣніемъ. Кондратій не попалъ въ общій тонъ; съ своимъ Питеромъ онъ отсталъ отъ общественнаго мнѣнія земляковъ, что тутъ же и было заявлено ими.
-- А еще разумный дѣтина! упрекнулъ его одинъ старикъ.
-- Горло у тебя только широко, вотъ что, проговорилъ другой, гораздо рѣшительнѣе.-- Ишь ты, у Десятниковой намъ учиться!
-- Ужь коли лѣзешь толковать, такъ говори дѣло! присоединились еще два или три голоса.
Ораторъ отошелъ въ сторону, разсерженный и недовольный.
-- Ну, какъ же мы кончили? обратился я къ сходкѣ: -- времени терять нельзя, дѣло къ сѣнокосу подходитъ. Сегодня вечеромъ я посылаю къ посреднику; если вы отъ себя хотите переговорить съ нимъ, выберите кого знаете.
Одинъ изъ стариковъ, можетъ быть наскучивши переговорами, сказалъ свое слово, не знаю, въ какой мѣрѣ справедливое.
-- Мы отъ васъ, батюшка Сергѣй Ильичъ, обидъ никогда не видали: за чтожь и теперь станемъ мы вамъ не вѣрить.
Слова старика окончательно раззадорили Кондратія Егорова. Не сдерживая вспыльчивости, онъ снова выдвинулся впередъ и сказалъ обращаясь ко мнѣ:
-- Нѣтъ ужь, ваше высокоблагородіе, лучше мы сами вечеромъ сходимъ къ посреднику. Если какой-нибудь старикъ, дуралей, хочетъ возить навозъ, вози онъ его хоть на своей шеѣ, а насъ ужь увольте. Мы сами потолкуемъ съ кѣмъ надо, а эдакъ ваше высокоблагородіе съ Владиміромъ Матвѣичемъ еще не такую штуку выкинете на нашу голову!
Единогласный, и на этотъ разъ несомнѣннно не одобрительный ропотъ сходки, смягчилъ часть оскорбленія, мнѣ нанесеннаго. Крестьяне имѣли основаніе считать меня чѣмъ угодно: ѳетюкомъ, лентяемъ, французомъ, гордецомъ, только не лжецомъ и не плутомъ. Оброчникамъ, у которыхъ оброкъ и смѣшанная повинность около тридцати лѣтъ оставались одни и тѣ же, не было поводовъ къ недовѣрію. Можетъ быть, ихъ затронуло и дурное слово о Матвѣевѣ, столько же популярномъ повсюду, сколько Десятникова была непопулярна. Задорнаго оратора втащили въ толпу и уже изъ нея не выпускали; я этому былъ радъ, потому-что иначе былъ бы долженъ отвѣчать ему и явиться чѣмъ-нибудь изъ двухъ, или сердитымъ бариномъ, или несчастливцемъ, плачущимся на недовѣріе, ему оказанное. Обѣ роли казались равно отвратительными. Окончательные переговоры затѣмъ длились не долго. Рѣшено было, что сельскій старшина съѣздить къ посреднику и на утро доставитъ отъ него письменное рѣшеніе.
Сходка разошлась. Меня позвали пить чай, но я не могъ проглотить ни одного глотка: совершенное отсутстіе аппетита дало мнѣ понять, что я глубоко огорченъ и взволнованъ. Спутанныя мысли и горькія ощущенія начали выясняться только когда я снова вышелъ изъ дома и пробрался въ рощу за садомъ. По всѣмъ понятіямъ, житейскимъ и нравственнымъ, я былъ оскорбленъ безъ всякой возможности честнаго отмщенія. Передъ сотнею людей, человѣкъ, которому я не сдѣлалъ никакого зла, наговорилъ мнѣ дерзкихъ словъ, и не только заявилъ сомнѣніе въ моей честности, но прямо призналъ меня способнымъ на обманъ и плутню. Можетъ быть я ошибаюсь, черезъ столько мѣсяцевъ провѣряя свои ощущенія, но мнѣ помнится, что въ моемъ гнѣвѣ не сидѣло никакихъ помѣщичьихъ побужденій. Будь на мѣстѣ крестьянина Кондратія Егорова самый великосвѣтскій князь во всей вселенной, я бы чувствовалъ совершенно ту же нравственную боль, съ тою только разницей, что возлѣ болѣзни нашлось бы и лекарство, что съ княземъ можно было разсчитаться, какъ угодно и когда угодно. Съ Кондратіемъ Егоровымъ, какъ съ непріятелемъ, еще не вышедшимъ изъ зависимости отъ моего лица, какъ съ человѣкомъ, по своему положенію и воспитанію, не способнымъ къ защитѣ на равныхъ правахъ,-- какой могъ быть разсчетъ за нанесенную мнѣ обиду? Я сознавалъ, что въ настоящемъ случаѣ мнѣ дѣлать нечего, въ то же время очень хорошо понимая, что неизбѣжное бездѣйствіе совершенно вредно. Изъ сотни крестьянъ, бывшихъ на сходкѣ, девяносто девять убѣждены, что я оробѣлъ передъ крикуномъ, а сотый, что я какой-то себѣ чудной, да и только. Кромѣ какого нибудь десятка парней, вся сходка получила бы ко мнѣ нелицемѣрную симпатію, еслибъ я послѣ дерзкихъ словъ Кондратія Егорова, приколотилъ его нещадно, наперекоръ человѣческому чувству и всѣмъ запрещеніямъ Положенія. Самый неодобрительный ропотъ, которымъ сходка встрѣтила дерзость оратора, ропотъ, сперва меня утѣшившій, былъ зн а комъ чуть ли не обиднымъ скорѣе, чѣмъ пріятнымъ. Міръ счелъ долгомъ заступиться за того кто самъ, по его мнѣнію, не умѣетъ за себя заступиться. Я не искалъ никакихъ преобладаній надъ міромъ; но мнѣ вовсе не хотѣлось, чтобъ онъ заступался за меня какъ за малаго, не смѣлаго ребенка. А случись еще двѣ, три исторіи въ родѣ сегодняшней, и я прослыву нетолько ребенкомъ, даже юродивымъ. Никогда еще мнѣ не приходилось быть въ такомъ проклятомъ столкновеніи между принципами и жизнью, моральными законами и безтолковостью житейскихъ явленій. Дѣло смягчалось только однимъ соображеніемъ: много думать о немъ не приходилось, потому-что поправленіе оказывалось невозможнымъ. Не могъ же я вызвать на дуэль Егорова, или устроить между нимъ и мною ораторское состязаніе на форумѣ села Петровскаго передъ созваннымъ міромъ!
За обѣдомъ я передалъ сестрѣ всю исторію утреннихъ переговоровъ и шутя замѣтилъ (печальная была эта шутка), что теперь, по всей вѣроятности, моя репутація окончательно погибнетъ и между помѣщиками, и между крестьянами. Въ отвѣтѣ своемъ, Вѣра проявила весь женскій тактъ, за который ее всюду такъ цѣнили. Онъ нея нескрылось мое волненіе, она искренно желала успокоить меня и достигла своей цѣли, не сказавши ни одного несправедливаго слова.
-- Это правда, что тебя осудятъ, сказала она: -- да развѣ въ свѣтѣ не осуждаютъ людей понапрасну? Не могъ же ты рѣшиться на кулачную расправу для возвышенія своего нравственнаго положенія! Скажутъ, есть другія мѣры строгости; да не малодушіе ли, никогда не допуская строгости, взяться за нее теперь, при концѣ всѣхъ былыхъ отношеній къ крестьянину? Мало того, надобно же наконецъ переносить послѣдствія того, что мы сами подготовили. Ты не жилъ по годамъ въ имѣніи, ты едва знаешь въ лицо своихъ мужиковъ, и теперь находишь горькимъ, что одинъ изъ нихъ очень грубо выказалъ къ тебѣ недовѣріе.
-- Тутъ дѣло не въ томъ, жилъ ли я въ деревнѣ, возразилъ я нахмурившись.
-- А въ чемъ же? спросила сестра съ прежнимъ хладнокровіемъ.-- Кого близко знаютъ, того не заподозрятъ, и тому защищаться легче. Матвѣевъ, за обидное слово, вышвырнулъ бы обидчика за окно, будь это его мужикъ или губернскій предводитель, лицо крѣпостное или вольное изъ вольныхъ. Онъ заявилъ себя въ краѣ, и всякій мальчикъ у насъ знаетъ, что Владиміръ Матвѣичъ ни самъ не ступитъ на чужую ногу, да и на свою наступить не позволить. Ты же совсѣмъ въ другомъ положеніи. Отъ обиднаго недовѣрія тебя ограждаетъ лишь естественное чувство, не дающее намъ предполагать зла въ человѣкѣ не сдѣлавшемъ ничего сквернаго до этой минуты. А это чувство сильно ли у людей неразвитыхъ, да еще видавшихъ всякую неправду? Какъ бы ни перетолковывали твою уступчивость, тебѣ кромѣ нея ничего не придумать. Требовательнымъ можно быть только тамъ, гдѣ знаютъ человѣка предъявляющаго требованія.
На этихъ словахъ я успокоился, какъ могъ, и вечеръ провелъ хорошо, не предвидя, что новый день принесетъ съ собой новые и еще болѣе тяжелые вопросы.