Нашъ уѣздъ, какъ читатель можетъ догадаться по значительному количеству женскихъ лицъ, попавшихъ въ мои замѣтки, изобилуетъ помѣщицами. Большинство ихъ правитъ своими имѣніями плохо, но кротко и не затѣйливо. Между ними имѣется нѣсколько особъ, снискавшихъ себѣ извѣстность и даже ознаменовавшихъ себя подвигами, заслуживающиы и пѣснопѣній, или по крайней мѣрѣ странички въ исторіи. Такъ одна изъ упомянутыхъ мною дамъ, опоздавши въ почтовую карету, ходившую изъ Петербурга въ N***, и, стало-быть, лишившись права на билеты, взятые ею заранѣе, выплакала у почтоваго начальства для себя и своего семейства, пять новыхъ билетовъ безплатно. Другая прославилась тѣмъ, что проводя въ теченіи двадцати лѣтъ, каждую зиму въ Петербургѣ, и въ своемъ собственномъ домѣ, не знала какъ называется улица, украшенная ея домомъ и двадцать лѣтъ къ ряду осчастливленная ея жительствомъ.
Но всѣ эти и подобные имъ подвиги, были дѣтскою игрой въ сравненіи съ подвигомъ нашей сосѣдки, барышни Олимпіады Павловны Чемезовой. Барышня эта также имѣла въ Петербургѣ домикъ, и проводила въ немъ зиму, и не двадцать, а сорокъ лѣтъ къ ряду. Года два тому назадъ, одно изъ надворныхъ строеній, принадлежавшихъ къ этому дому, загорѣлось, но было погашено, причемъ погибъ ветхій деревянный заборъ со стороны улицы, отчасти сгорѣвшій съ быстротою гнилушки, отчасти поваленный для проѣзда трубамъ. На утро, послѣ пожара, ближайшее полицейское начальство, имѣя въ виду, что дворы, выходящіе на улицу, не могутъ существовать безъ заборовъ, попросило барышню Олимпіаду Павловну въ возможно скоромъ времени озаботиться постройкою новой ограды. Посланіе передано было представителемъ низшей инстанціи полицейской власти, помощникомъ квартальнаго надзирателя,-- лично и весьма вѣжливо. Но бѣдный помощникъ съ его вѣжливостями получилъ встрѣчу, о которой долго не позабудетъ. Олимпіада Павловна сперва спросила его холодно: "А ты, батюшка, мнѣ дашь денегъ на эту постройку?" и вслѣдъ затѣмъ, воспользовавшись изумленіемъ гостя, накинулась на него съ яростію тигрицы. Получивъ названіе взяточника, кровопійцы, притѣснителя сиротъ, безжалостнаго къ чужой бѣдѣ истукана, ошеломленный помощникъ бѣжалъ изъ негостепріимнаго дома и передалъ дѣло начальству, прося уволить его отъ всякихъ переговоровъ съ дѣвицею Чемезовой.
Квартальный надзиратель, а послѣ него частный приставъ намѣревались повернуть дѣло круто; но всѣ ихъ усилія рушились передъ стойкостію Олимпіады Павловны.
Частный приставъ бѣжалъ, бѣжалъ съ позоромъ, бѣжалъ восклицая: "глазъ не покажу къ этой дѣвицѣ!" Полиціймейстеръ, молодой человѣкъ и кавалерійскій полковникъ, разсчитывалъ покончить все дѣло шутками и любезностью. Онъ пріѣхалъ самъ, разсказалъ Олимпіадѣ Павловнѣ, какъ много теряетъ ея миленькій домикъ отъ безобразныхъ развалинъ забора. Но вся эта мягкость, снискавшая полиціймейстеру популярность даже на венеціанскихъ и индѣйскихъ ночахъ Излера, не помогла тутъ нисколько. Ему также былъ заданъ ироническій вопросъ о томъ, дастъ ли онъ денегъ на постройку забора, а затѣмъ все остальное, даже бѣгство, совершилось обычнымъ порядкомъ.
Черезъ нѣсколько дней, Олимпіаду Павловну попросили пожаловать, въ назначенный часъ, къ оберъ-полиціймейстсру, для нѣкоторыхъ объясненій.
Барышня не испугалась ни мало и только одѣлась въ глубочайшій трауръ, хотя послѣдній изъ ея близкихъ родственниковъ покинулъ здѣшній міръ лѣтъ за восьмнаднать слишкомъ. Въ своемъ печальномъ уборѣ и не отнимая платка отъ глазъ, наша героиня однимъ своимъ видомъ разстрогала даже просителей, ждавшихъ появленія полиціймейстера. И что всего удивительнѣе, Олимпіада Павловна плакала, плакала горько, отъ чистѣйшаго сердца. Отъ всей полноты души, она, помѣщица двухсотъ душъ, и владѣлица дома въ Петербургѣ, сознавала себя раззоренною пожаромъ, истребившимъ застрахованный курятникъ цѣною въ триста цѣлковыхъ. Отъ всей полноты души, она, выгнавшая отъ себя и обругавшая скверными словами множество лицъ, прикосновенныхъ къ полиціи,-- считала себя оскорбленною и притѣсняемою до варварства. Чудныя явленія иногда происходятъ въ сердцѣ женщины!
Не успѣлъ показаться оберъ-полиціймейстеръ, какъ Олимпіада Павловна первая сдѣлала на него натискъ, съ такимъ плачемъ и такимъ потокъ жалобъ, что первый монологъ ея одинъ тянулся три четверти часа, къ ужасу слушателей и свидѣтелей. Оберъ-полиціймейстеръ поблѣднѣлъ и потребовалъ стаканъ воды. Еще четверть часа, и онъ отеръ лицо платкомъ и опустился на стулъ, тщетно стараясь остановить просительницу. Еще пять минутъ, и глаза полиціи вскочилъ со стула, поклонился Олимпіадѣ Павловнѣ, проговорилъ поспѣшно: "Бога ради, ступайте домой и дѣлайте какъ знаете", а вслѣдъ затѣмъ ушелъ изъ залы.
Наша героиня торжественно возвратилась домой; слухъ о побѣдѣ, ею одержанной, разошелся по городу. Болѣе недѣли прошло, и обгорѣлые обломки все еще валялись на старомъ мѣстѣ; о постройкѣ забора помину не было. Городовые и хожалые робко обходили домъ дѣвицы Чемезовой. И вдругъ, въ одно прекрасное утро, отправляясь въ церковь, Олимпіада Павловна замѣтила, что дѣйствительно видъ ея двора, помойной ямы и иныхъ черныхъ построекъ неблагообразенъ, даже отвратителенъ со стороны улицы. Немедленно позвавши дворника, она сперва обругала его колпакомъ, лѣнтяемъ и свиньей, а потомъ дала поколѣніе къ завтраму же приговорить рабочихъ для постройки забора. Не прошло недѣли, какъ на мѣстѣ разрушенной ограды уже воздымалась новая, и не только воздымалась, но сіяла яркою зеленою краской, самою дорогой изъ всѣхъ красокъ!!!
Сейчасъ разсказанный мною эпизодъ, довольно ясно изображаетъ личность Олимпіады Павловны; но онъ не можетъ разъяснить причины, но которымъ и я, и всѣ наши сосѣди искренно любили сердитую барышню. А мы ее любили очень, хотя по временамъ и звали ее самодуромъ, старымъ дитятей и трещеткой. Любили же ее мы за то, что она была до крайности добра, забавна и умна, умна самымъ оригинальнымъ образомъ. Посреди вздора, котораго не позволила бы себѣ старая индѣйка, еслибъ индѣйки умѣли говорить, у Олимпіады Павловны безпрерывно проскакивали умныя мысли, юмористическія замѣчанія, а иногда и фразы свидѣтельствовавшія о способностяхъ, выходящихъ изъ общаго уровня. Кто не умѣлъ къ ней подходить и держать бесѣду, для того моя сосѣдка являлась сухою, скучнѣйшею и невѣжливою старою дѣвой, но съ близкими и цѣнящими ее людьми, она оказывалась добрѣйшимъ существомъ, смѣялась сама надъ собой, и нисколько не таила запасовъ наблюдательности и юмора, даннаго ей природой. Какъ помѣщица, Олимпіада Павловна никуда не годилась. Доходовъ съ имѣнія она не имѣла никакихъ, но ругалась съ мужиками съ утра до вечера. Крестьяне терпѣть ее не могли за эту брань и пиленье, воровали ея лѣсъ, пустошили ея земли, не платили оброка, однако сами не богатѣли ни мало, и считались первыми пьяницами во всемъ краѣ.
Когда мы съ Матвѣевымъ пришли въ гостинную, Олимпіада Павловна, терзавшая сестру какимъ-то разсказомъ о гусяхъ нарочно пущенныхъ дьячкомъ въ ея ржаное поле, остановила свой разсказъ на словахъ: -- я и говорю, притащите ко мнѣ этого мерзавца, такъ за его скверную косичку и тащите!... Владиміръ Матвѣевичъ, и я считались первыми друзьями барышни. Но на это утро она окинула насъ гнѣвнымъ взоромъ, встала съ кресла, присѣла передъ нами съ обидно-ироническимъ почтеніемъ, и сказала: "очень, очень вамъ благодарна, батюшки! Вѣкъ не забуду вашихъ великихъ благодѣяній. Стану по міру ходить да поминать насъ, мои благодѣтели!"
-- Что вы, Богъ съ вами? Что мы вамъ сдѣлали, Олимпіада Павловна? спросилъ посредникъ.
-- Не случилось ли чего съ вами, сохрани Боже? сказалъ я, въ свою очередь.
Олимпіада Павловна оправила свое простое, но изящное платьице, изъ тонкой шелковой матеріи, (она всегда одѣвалась со вкусомъ).
-- Слышите, еще спрашиваютъ, не случилось ли чего съ вами. За новые порядки я пришла благодарить васъ, батюшки. Видите, понадѣлали нищихъ, да еще подшучивать явились! Вдовъ и сиротъ не забыли, помоги вамъ Господи. Вѣкъ не забудемъ вашихъ милостей, всѣ сосѣди за васъ Бога молятъ.
-- Да побойтесь Бога, Олимпіада Павловна, чѣмъ же мы то съ Владиміромъ Матвѣичемъ виноваты въ новыхъ порядкахъ?
-- Чѣмъ виноваты?... Всѣмъ виноваты! Кабы вы по меньше радовались всякой новинкѣ, да умѣли бы держать языкъ за зубами, не было бы и дѣлъ этихъ безобразныхъ. Отъ копѣечной свѣчи Москва загорѣлась, отъ вашихъ рѣчей всей бѣдѣ начало! Видишь, нашлись радѣтели!
-- Иной подумаетъ, улыбаясь сказалъ Владиміръ Матвѣевичъ: -- что наша добрая Олимпіада Павловна наполнена самыми отсталыми сожалѣніями по части крестьянскаго дѣла. А знаете ли вы, Сергѣй Ильичъ, что у ней уже готова въ черновомъ видѣ уставная грамота, и что она сама, безъ просьбъ и настояній, отдала крестьянамъ угодья, о которыхъ они и просить не смѣли.
-- Ну, ну, батюшка, ты у меня мелкимъ бѣсомъ не разсыпайся, значительно смягчившись, перебила гостья: -- я не жидовка какая нибудь, а мужики, хоть и поганые пьяницы, все-таки шестьдесятъ лѣтъ въ нашемъ родѣ. Раззорить-то ты умѣлъ, радовался бѣдѣ, а теперь хвалишь, да похвалы твоей мнѣ не надо. Что же мнѣ по твоему, обобрать мужика за то, что меня самое кругомъ обобрали?
-- Жестокость ваша, Олимпіада Павловна, со вздохомъ замѣтилъ посредникъ: -- поражаетъ меня въ самое сердце; но я не въ силахъ отвѣчать на нее суровостью. Уставная грамота, которую вы приготовляете...
-- Стану я приготовлять твою безумную грамоту! Мнѣ и говорить тошно объ этой гадости. И вѣкъ бы грамоты не было, да у меня гостила Ѳедосья Ивановна съ мужемъ, въ прошломъ маѣ мѣсяцѣ. Я и говорю мужу: чѣмъ шататься безъ дѣла, да дрыхнуть до десяти часовъ, лучше пособи мнѣ, да зазови этихъ работниковъ...
-- Какъ бы то ни было, сказалъ я въ свою очередь: -- достовѣрно, что дѣло устроено на прекрасныхъ условіяхъ, и отъ Олимпіады Павловны Чемезовой появится первая уставная грамота въ уѣздѣ, а можетъ быть въ губерніи...
-- Такъ и жди, батюшка. Ты думаешь, что я грамоту такъ и подамъ по начальству?
-- Чего же медлить съ похвальнымъ дѣломъ? произнесъ Матвѣевъ.
-- Смотри, съ чѣмъ подъѣхалъ! А я тебѣ и скажу почему медлить. Дура я буду, коли подамъ скоро грамоту. Большая дура. Я нашу чиновную братью хорошо знаю. Съѣдетесь вы себѣ, въ присутствіи, въ палатѣ, на съѣздѣ, какъ оно у насъ тамъ называется. Уставныхъ грамотъ еще не поступаетъ, дѣло новое, да лѣтомъ и помѣщику не до вашихъ глупостей. Вдругъ приносятъ одну грамоту, чья? отъ помѣщицы Чемезовой. Ну тамъ еще два-три дурака пришлютъ по грамотѣ, думаютъ себѣ, будетъ хоть спасибо за усердіе! Вотъ вамъ, чиновникамъ-молодцамъ и работа, дѣла немного, а есть надъ чѣмъ покуражиться. Для чего дескать, у госпожи Чемезовой на грамотѣ строка выписана криво? А на той страницѣ почему ошибка сдѣлана? И какая это пожня. Свиное ухо отдала крестьянамъ, надо провѣрить, не обидно ли оно имъ будетъ? Да и титулъ зачѣмъ-то подскобленъ...
-- Никакого титула въ грамотѣ не полагается.
-- Да и титулъ подскобленъ, да и чортъ ее, эту помѣщицу знаетъ, можетъ она мужиковъ надула. Лучше велѣть ей все передѣлать да пустить къ ней пять-шесть запросовъ? Вотъ тебѣ и спасибо, вотъ тебѣ и подавай грамоту, пока у начальства дѣла немного! Еще хорошо, какъ штрафа какого не положатъ. Всѣ вы чиновники -- одна выжига. А какъ вотъ вамъ подпалятъ въ одно утро, послѣ срока, грамотъ съ полсотни, такъ и куражъ у васъ попростынетъ. Подскоблено ли тамъ, или пожня не такая или просто наврана ахинея,-- валяй себѣ, утверждай, что тутъ копаться! обѣдать пора, животы подвело, а ишь ты ихъ еще лежитъ какая груда!
-- Браво, браво, Олимпіада Павловна! закричали мы оба, не имѣя силъ удержаться отъ смѣха. Говоря за себя, я могу сказать, что никогда не приходилось мнѣ слыхать, отъ самого бойкаго наблюдателя болѣе вѣрной характеристики нашего бюрократическаго и канцелярскаго дѣлопроизводства. Наша пріятельница сама разсмѣялась, и остатки главныхъ облаковъ сбѣжали съ ея чела.
-- И долго вамъ дожидаться уставныхъ грамотъ, продолжала она: -- никому не весело дать надъ собой ломаться безъ толка какому нибудь стрикулисту. И надо мною не поломаетесь, въ этомъ прошу извиненія. А еще и потому не дождетесь грамотъ, что сами же вы въ нихъ настрочили путаницу.
-- Какую же путаницу? спросилъ Матвѣевъ.
-- А путаницу, какъ путаницы бываютъ. Чѣмъ бы облегчить дѣло, вы наплели такую чертовщину (Олимпіада Павловна плюнула и перекрестилась), что только руками развести остается. Развѣ я не читала листовъ, что вы намъ на дняхъ разослали съ сотскими? {Печатныя формы для составленія уставныхъ грамотъ, разосланныя по помѣщикамъ въ началѣ прошлаго лѣта.} Читала и ни слова не поняла, а написано тамъ дѣло не подходящее. Ваша петербургская братья, вотъ такъ и думаютъ: у Чемезовой помѣщицы навѣрное водится особенный домъ съ красною кровлей, въ домѣ контора, въ конторѣ сидятъ писаря да землемѣръ ученый, планъ виситъ на стѣнѣ, въ имѣніи самомъ вся земля вымѣрена, вездѣ стоятъ бѣлые столбики, какъ въ петергофскомъ саду, по дорожкамъ! Шли туда какую хочешь рацею, все прочтутъ, все поймутъ, все смѣряютъ, все сосчитаютъ. А у Чемезовой при мызѣ конторы нѣтъ, писаря никогда не водилось, староста у ней неграмотный, къ тому же воръ и пьяница, плановъ никто и въ глаза не видалъ пятьдесятъ лѣтъ, я думаю на чердакахъ отъ нихъ остались крысьи объѣдки. А у меня еще двѣсти душъ; что же у мелкопомѣстныхъ? И какъ пышно прописано: отъ урочища такого-то до урочища такого-то предоставляется крестьянамъ, столько-то десятинъ и столько сажень! А почему я знаю, сколько у меня десятинъ и сколько сажень отъ урочища Чортова Ягода до Клоповой Поляны? Имъ я сама съ аршиномъ пойду мѣрять, что ли? А хочешь, чтобы кто мѣрялъ, такъ шли землемѣровъ, да шли ихъ даромъ, да и корми ихъ, прожоръ, отъ начальства, а не лупи съ меня же; ужь я довольно по горло и такъ облуплена, какъ слѣдуетъ.
-- Ужь будто васъ такъ сильно облупили, Олимпіада Павловна, замѣтилъ я на эту филиппику, отчасти не лишенную своей доли истины.-- Всякій годъ вижу я васъ лѣтомъ и положительно всякій годъ слышу я отъ васъ, что съ имѣнія у васъ дохода нѣтъ, а получается одно раззоренье.
-- Никогда я тебѣ такого вздора не говорила и вѣрно это тебѣ приснилось когда нибудь послѣ ужина. Былъ доходъ, какъ у всякаго человѣка былъ доходъ прежде. И оброкъ получался, и на крестьянъ до этого года не могла я жаловаться.
-- А какъ же, спросилъ Матпѣевъ: -- они у васъ третьяго года всю лѣсную дачу раскрали?
-- Ничего не раскрали. Мерзавцы они и бездѣльники, это правда, а лѣсъ цѣлъ. Стоитъ какъ стѣна.
-- Выдается мнѣ, замѣтилъ Матвѣевъ:-- ѣздишь мимо вашей лѣсной дачи, только лѣсу на ней, извините меня, давно нѣту, а вмѣсто стѣны торчатъ пни кикіе-то.
-- У тебя видно глазъ у самого нѣту, или ѣздилъ ты, подгулявши со своими подъячими.-- Лѣсъ, какъ лѣсъ, а ты пустяковъ не выдумывай.
-- Ну ужь, Олимпіада Павловна, смѣясь отвѣчалъ посредникъ:-- за всѣ ваши злыя насмѣшки и суровыя слова когда нибудь придется разсчитаться со мной. Не забывайте, что вы у меня въ участкѣ, чѣмъ я не мало горжусь.
-- И знать я не хочу про твой участокъ, а о посредничествѣ твоемъ позабыла и думать. Есть у меня дѣвка одна на кухнѣ, еще чешетъ себѣ волосы, а ля Помпадуръ, чуть ее хорошенько поругаешь, она грозится мнѣ, что дескать идемъ жаловаться къ посреднику. Иди, иди, матушка, говорю я, иди себѣ, нашъ посредникъ такой охотникъ до прекрасныхъ пастушекъ! Вотъ тебѣ собесѣдница,-- а я ни тебя, ни становаго, ни чиновника, какого тамъ ни на есть, въ имѣніе къ себѣ не пущу. Я и исправниковъ отъ себя выгоняла.
Всѣ опять разсмѣялись; когда Олимпіада Павловна начинала браниться безъ всякой причины -- это оказывалось вѣрнымъ признакомъ ея полнаго расположенія и удовольствія. И точно, пошумѣвши еще немного на своего друга Матвѣева, гостья пустилась разсказывать о томъ, какъ она третьяго года чуть не заморозила, нарочно, въ истопленной спальнѣ судейскаго подъячаго, который притащился въ усадьбу за какою-то своею распоганою справкой. Отъ вышепрописаннаго назидательнаго случая она перешла было къ разбойнику дьячку и его гусямъ, о которыхъ мы уже упомянули, но на срединѣ разсказа краснорѣчіе барышни пресѣклось.
-- Ахъ я, безтолковая, быстро сказала она, обращаясь въ мою сторону:-- да что это наконецъ сдѣлалось съ моею памятью? Ну оно ужь извѣстно, въ эти времена я думаю и свою голову гдѣ нибудь забудешь. Вѣдь у меня къ тебѣ пребольшая просьба, батюшка Сергѣй Ильичъ. Для нея-то я больше и пріѣхала, а вотъ толкую объ этомъ дьячкѣ безобразномъ, тьфу! чтобъ его разорвало, негодяя!
-- Радъ служить вамъ по гробъ моей жизни, Олимпіада Павловна.
-- То-то по гробъ жизни. Избавь ты меня, мой другъ, отъ твоего дорогого дядюшки.
-- Какъ, отъ Бориса Николаича?..
-- Для тебя онъ Борисъ Николаичъ, а для меня онъ проклятый ахріанинъ, сутяга. Ты ужь съ нимъ покончи.
-- То-есть какже: прикажете вызвать его на дуэль, или просто умертвить гдѣ нибудь въ уединенной аллеѣ?
-- Я тебѣ говорю дѣло, а ты лясы точишь. Мои мужики у него въ пустоши какой-то дряни нарубили -- чему тамъ хорошему рости у него въ пустоши? Опенковскій управляющій чѣмъ бы покончить дѣло со мной, по-сосѣдски, что бы ты думаешь выкинулъ? Подалъ въ судъ просьбу; на мое имѣніе настрочилъ жалобу! Я воровъ никогда не покрывала, я давно знаю, что мои мужики готовы у нищаго лапти подтибрить. Такъ и кончай со мной, какъ дѣлаютъ христіане, а теперь станутъ таскать людей въ судъ, да лупить взятки, да еще ко мнѣ нашлютъ подъячихъ, одной крови сколько испортится. Вотъ что значитъ полагаться на управляющихъ. Твоему дядѣ лишь бы сидѣть съ своими тамъ пѣвицами, старому срамнику, а дѣломъ заняться видно противно -- генералъ дескать, великій баринъ!
-- Будьте увѣрены, Олимпіада Павловна, сказалъ я: -- будьте увѣрены, что дѣло это устроится непремѣнно. На этихъ же дняхъ я долженъ побывать у дяди: ругайте его какъ хотите, а надо ему отдать справедливость въ одномъ: онъ ни судовъ, ни жалобъ самъ не любитъ. Я увѣренъ, что онъ и не слыхалъ о рвеніи своего управляющаго. по всей вѣроятности, онъ назначитъ легкій штрафъ за порубку, а можетъ быть и вовсе оставитъ дѣло безъ послѣдствій.
-- Отчего безъ послѣдствій? не надо безъ послѣдствій! Я подарковъ принимать отъ него не стану, очень мнѣ нужно его богатство. Мои мужики не хуже его мужиковъ, а еще лучше. Пьяницы они, да имъ за то есть что пропивать, а его-то православные, первые оборванцы въ уѣздѣ.
Я далъ слово въ самомъ скоромъ времени обработать дѣло Олимпіады Павловны; она, конечно, осталась у насъ обѣдать, и день прошелъ очень весело. Къ вечеру Власъ явился съ докладомъ, что работы шли "безъ малаго какъ въ хорошее время", и что на завтрашній день за оброчниками остановки не будетъ. Отдохнувши нравственно, я рѣшился завтра же побывать у дяди Бориса Николаевича, но судьба приготовила для меня поѣздку въ другую сторону.
Когда я ложился спать, мнѣ подали записку отъ одного изъ моихъ любезнѣйшихъ и ближайшихъ сосѣдей Петра Ивановича Зарудкина, отставного подполковника, съ отличіемъ участвовавшаго въ знаменитой крымской кампаніи.
"Милостивый государь и уважаемый другъ Сергѣй Ильичъ", гласила цидулка, и слогомъ, и почеркомъ напоминавшая что-то крайне старинное, хотя автора ея мы звали старцомъ болѣе для шутки -- "по здравомъ обсужденіи настоящихъ и имѣющихъ наступить обстоятельствъ, въ хозяйственномъ отношеніи, я и Иванъ Петровичъ вознамѣрились продать имѣнія наши, жизнь же свою болѣе проводить за границею. Покупщикъ есть, но, не взирая на весьма невысокую цѣну, имъ предлагаемую, мы оба готовы сдѣлать еще сбавку съ сей цѣны, еслибы вы пожелали совершить покупку. Если вы свободны, то посѣтите насъ, не теряя времени. Примите и проч."
"Петръ Зарудкинъ".
"P. S. Если находится у васъ pulsatilla и tinctura sulphuri въ гомеопатическомъ видѣ, соблаговолите привезти съ собою. Я еще не получилъ этихъ лекарствъ изъ Петербурга, а хлопоты этого печальнаго времени причинили мнѣ, при моемъ несчастномъ состояніи здоровья, безсонницу, какія-то неопредѣленныя страданія подъ-ложечкой". "П. З".
-- Боже мой! сказалъ я, даже привскочивъ на постели: -- что могло случиться съ нашими Орестомъ и Пиладомъ, съ милыми чудаками, безъ которыхъ я просто не могу вообразить себѣ уѣзда и жизни въ деревни?..
На утро я поскорѣй напился чаю и поскакалъ, исполненный безпокойства, къ Петру Ивановичу и Ивану Петровичу.