Странная вещь -- впечатлѣнія дѣтства! Благодаря имъ, у меня, въ срединѣ смирнаго **'*то уѣзда, въ тридцати верстахъ отъ моего имѣнія, въ десяти отъ уѣзднаго города представляющаго собраніе грязныхъ чулановъ, находится фантастическій замокъ, исполненный великолѣпія, полуфеодальнаго сумрака и поэзіи, з а мокъ этотъ -- жилище моего дяди; онъ построенъ еще при Екатеринѣ II, и имѣетъ, я думаю, комнатъ до пятидесяти. Когда я былъ дитятей, онъ казался мнѣ безконечнѣйшимъ изъ дворцовъ, да и теперь такимъ кажется. Въ Версалѣ и Шенбруннѣ, въ Сенъ-Жерменѣ и Ватиканѣ я только, только что не говорилъ себѣ: есть и у насъ въ уѣздѣ нѣчто равное этимъ историческимъ чертогамъ! До сихъ поръ, я еще съ какимъ-то почтеніемъ переступаю порогъ Жадринскаго дома; его красиво сгруппированныя колонны кажутся мнѣ каменнымъ лѣсомъ, и чувство страха, ожиданіе какихъ-то необычайныхъ сценъ, сжимаетъ мою душу, какъ сжимало оно ее назадъ тому лѣтъ двадцать, когда дворецъ славился своими пирами, а самъ дядя Борисъ Николаевичъ считался неукротимымъ, жестокимъ человѣкомъ.
Теперь въ этомъ домѣ екатерининскихъ временъ никто не пируетъ, дядя давно уходился, хотя имѣніе еще въ худомъ положеніи и крестьяне все не могутъ оправиться отъ прежняго барскаго гнета. Борисъ Николаевичъ Борженецкій блисталъ, дѣлалъ походы и былъ молодымъ львомъ въ то суровое время, когда кротость нравовъ считалась вздоромъ и человѣческая жизнь цѣнилась весьма низко. Въ своихъ походахъ онъ видалъ отрядныя дѣла, чуть не сраженія, происходившія безъ цѣли и надобности, изъ одной военной удали; въ мирное время онъ былъ свидѣтелемъ того, какъ устраивались военныя поселенія, и хотя испортилъ свою карьеру, жестоко поругавшись съ однимъ изъ главныхъ дѣятелей этого учрежденія, однако, не прослылъ оттого человѣкомъ гуманнымъ. Отецъ мой никогда не находился въ хорошихъ отношеніяхъ къ брату своей жены; мать моя бывала въ замкѣ Бориса Николаевича только два раза въ годъ, по пути изъ Петровскаго въ Петербургъ и по пути изъ столицы въ деревню. Мы, дѣти, боялись дяди; домъ казался намъ великолѣпно-страшнымъ; мрачныя исторіи о немъ, иногда долетавшія до дѣтскихъ ушей, леденили кровь въ нашихъ жилахъ. Дядя уважалъ мою мать, цѣнилъ ея посѣщенія. Никогда, во время этихъ посѣщеній мы не слыхали, чтобъ онъ или кто нибудь въ домѣ возвысилъ голосъ; ни разу дѣтямъ воспитаннымъ въ чистотѣ и кротости не доводилось, хотя издали, подмѣтить что нибудь возмутительное. И все-таки было что-то наводящее робость во всемъ, что намъ на глаза попадалось, и въ запуганности прислуги, и въ какомъ-то зловѣщемъ видѣ лицъ старшихъ по управленію, и въ домашнемъ театрѣ, странность котораго кидалась въ глаза даже дѣтямъ, и въ этихъ красивыхъ, неизвѣстно какую должность отправлявшихъ женщинахъ, изрѣдка показывавшихся по отдаленнымъ аллеямъ парка, и глядѣвшихъ на насъ, дѣтей, такъ впечатлительно... Не желая оскорблять брата, мать наша давала намъ полную волю бродить но дому, саду, парку; но когда день отъѣзда наступалъ, и мы садились въ карету, она радостно переводила духъ и едва скрывала свое удовольствіе.
Дядю Бориса Николаевича никто бы не назвалъ добрымъ человѣкомъ; но таково ужъ свойство русской натуры, что въ ней, какъ бы испорчена она ни была, всегда найдутся свои свѣтлыя пятнышки. Послѣ смерти отца, наше многочисленное семейство осталось въ положеніи весьма критическомъ, и первымъ лицомъ, которое приспѣло къ нему съ самою братскою, широкою помощію оказался дядя генералъ, котораго покойный отецъ въ глаза называлъ звѣремъ и считалъ своимъ недругомъ. Естественно, что память о великихъ услугахъ, во-время оказанныхъ, наложила на всю нашу семью дань благодарности къ человѣку, когда-то нелюбимому; но дань эта не могла зваться тяжелой, потому что во всемъ дѣлѣ Борисъ Николаевичъ велъ себя скорѣе, какъ лицо, которому оказали услугу, нежели какъ знатный баринъ, спасшій запутавшихся родственниковъ. Не мѣшаетъ прибавить, что съ годами многое измѣнилось въ обстановкѣ стараго воина. Время и промышленное развитіе такъ умягчило дворянскіе нравы въ нашемъ краѣ, что слишкомъ жесткое управленіе имѣніемъ уже причиняло скандалъ и легко доходило до столицы; у дяди же ни въ столицѣ, ни въ уѣздѣ доброжелателей не имѣлось. Особенно въ уѣздѣ не любили его. Сосѣди, когда-то съ нимъ пировавшіе, либо примерли, либо прервали сношенія съ Шадринымъ, послѣ того какъ Борисъ Николаевичъ на охотѣ прибилъ хлыстомъ гостя-дворянина, зазѣвавшагося некстати. Эта послѣдняя рукопашная расправа обошлась старику дорого и въ денежномъ, и въ нравственномъ отношеніи; но въ то же время она его угомонила и принудила жить съ осторожностію, какая только для такого человѣка была возможна.
Послѣ сцены съ вольнымъ трудомъ, описанной мною въ послѣдней главѣ моихъ записокъ, мы недолго оставались у искуснаго землевладѣльца Евдокимова. Боязнь жары послужила достаточнымъ предлогомъ; послѣ вчерашней грозы ѣхать было свѣжо и весело, такъ что ранѣе одиннадцати часовъ мы уже миновали границу дядиныхъ владѣній. Путь лежалъ то стариннымъ лѣсомъ, то ровными полями, на краю которыхъ уже обрисовывалось что-то въ родѣ черныхъ, высокихъ холмовъ: холмами представлялся древній садъ, двѣ липовыя рощи болѣе чѣмъ двухсотлѣтія, и паркъ терявшійся въ отдаленіи. На поляхъ, господскихъ и крестьянскихъ, все казалось благополучнымъ, выполненнымъ до крайности добросовѣстно. По обѣ стороны небольшой рѣки, вправо, сѣно на лугахъ; несмотря на раннюю пору, луга были выкошены; встрѣчные крестьяне, которыхъ я бывало видалъ унылыми и изморенными, глядѣли особенно бодро, а нѣкоторые изъ нихъ перекрикивались съ своимъ любимцемъ Иваномъ Петровичемъ, по обыкновенію, сыпавшимъ различныя нецензурныя выраженія направо и налѣво. Я не могъ придти въ себя отъ удивленія. Съ моими столичными предразсудками я такъ былъ увѣренъ, что у дяди, какъ у суроваго помѣщика, поля находятся въ запустѣніи, хозяйство въ конецъ распадается, однимъ словомъ, все должно идти скверно и стоять на одинъ шагъ отъ волненія, ссоры, экзекуціи, призыва военной команды... И что жь? ни у себя, ни у Матвѣева, ни у Петра Ивановича не видалъ я такого порядка, такого оживленія лицъ, такой рѣзкой перемѣны, ясно говорившей о нѣкоемъ дѣйствительномъ улучшеніи быта! Въ нашихъ имѣніяхъ, нечего таить грѣха, еще ни одинъ мужикъ не похвалилъ новыхъ порядковъ, не сказалъ теплаго слова о волѣ, хотя, кажется, ужь мы то бы его въ этомъ не стѣсняли. Здѣсь, напротивъ, середи дороги, въ бѣгломъ и шутливомъ разговорѣ двѣ бабы успѣли дать знать Ивану Петровичу, что онѣ работаютъ лишь два дня въ недѣлю, а одинъ крестьянинъ сообщилъ, что и съ работой и съ подводами "у насъ не въ примѣръ легче". Даже прорывались сами собой пожеланія добраго здоровья тѣмъ, отъ кого пришла воля съ ея послѣдствіями. "Да у дяди образовывается какое-то Эльдорадо", замѣтилъ я моему спутнику, а Иванъ Петровичъ, вѣрный своей ролѣ озлобленнаго помѣщика, отвѣчалъ мнѣ тутъ же: "Это, изволите видѣть, называется преміей для благодѣтелей, до сихъ поръ душившихъ своего мужика за горло".
Я даю себѣ слово на другой же день обойдти ближайшія деревни Бориса Николаевича, разспросить управляющихъ и наконецъ разъяснить горестный вопросъ о томъ, дѣйствительно ли помѣщики, у которыхъ крестьянамъ приходилось плохо, находили у своихъ подвластныхъ, и болѣе порядка, и болѣе сговорчивости, и болѣе радушныхъ отношеній къ реформѣ заявившей себя для нихъ осязательнымъ и неоспоримымъ улучшеніемъ быта. Въ настоящія же минуты надъ такими сложными изысканіями останавливаться было некогда. Передъ нами развернулся съ дѣтства говорившій моему сердцу пейзажъ, привлекательный и въ то же время сумрачный. Запруженная рѣка, огромный прудъ въ отдаленіи и берега его, срѣзанные террасами, богатыя хозяйственныя постройки, говорившія про даровой трудъ и ненужную роскошь, вѣковыя аллеи, паркъ, башня съ часами и наконецъ замокъ съ бельведеромъ, но угрюмой прихоти перваго владѣльца окруженный елями и соснами,-- все это опять перенесло меня къ далекимъ и невозвратимымъ годамъ, къ людямъ, давно потеряннымъ и оплаканнымъ... Мы подкатились къ древнему крытому подъѣзду en pente douce, ряды колоннъ стояли по прежнему и снаружи дома и въ сѣняхъ съ мраморнымъ поломъ, просторныхъ, блестящихъ, съ миѳологическими фресками ни стѣнахъ. Не оказывалось лишь прежнихъ дежурныхъ лакеевъ, сидѣвшихъ безъ дѣла по угламъ и тучнаго крѣпостного дворецкаго, на мѣсто котораго вышелъ къ намъ навстрѣчу поджарый Нѣмецъ вида самого безвреднаго.
Дядя Борисъ Николаевичъ встрѣтилъ насъ въ первой залѣ какъ нельзя привѣтливѣе. Онъ нисколько не опустился за довольно долгое время, въ которое мы не видались; по прежнему его станъ и осанка сохраняли въ себѣ что-то молодое и сильное не по лѣтамъ. По прежнему лицо дяди напоминало о прежней красотѣ; только на немъ какъ-то поблекло то выраженіе вспыльчиваго, заносчиваго самовластія, какимъ поражаютъ насъ портреты русскихъ людей, блиставшихъ и дѣйствовавшихъ въ первыя двадцать пять лѣтъ нашего столѣтія.
-- Спасибо, что вспомнили про меня, сказалъ онъ, заключая меня въ объятія и пожимая руку Ивану Петровичу: -- никогда не умѣлъ я жить безъ людей, а теперь я вышелъ въ чистую отставку, и, сказать по правдѣ, просто скучаю.
-- Про какую чистую отставку ты говоришь, дядя? спросилъ я его съ недоумѣніемъ.
Дядя Борисъ Николаевичъ, въ дѣтствѣ отосланный на воспитаніе къ какому-то великому швейцарскому педагогу, по обычаю русскихъ, вывезъ домой и сохранилъ до старости кой-какія республиканскія мелочи. Лицо, находящееся съ нимъ въ родствѣ не дерзало говорить ему вы, а еслибъ и дерзнуло, то подвергнулось бы потоку любезностей, не имѣющихъ ничего швейцарскаго или вольнолюбиваго.
-- Про какую отставку говорю я? повторилъ дядя, приглашая насъ за собою въ круглую залу, гдѣ обыкновенно сиживалъ съ гостями: -- про отставку отъ всѣхъ хозяйственныхъ дѣлъ и попеченій. Съ марта мѣсяца я сдѣлалъ только одно распоряженіе, и надо сказать, глупое. Я выгналъ отъ себя всѣхъ дворовыхъ, и до сихъ поръ не знаю гдѣ добыть людей нужныхъ мнѣ для прислуги.
-- Не знаю какъ у васъ на мызѣ, замѣтилъ Иванъ Петровичъ:-- а въ полѣ, сколько мы видѣли, все идетъ какъ нужно.
-- Я сдѣлалъ управляющимъ Карлушу, и кажется на немъ и останусь. Впрочемъ и условія мои для него удобны: я разрѣшилъ уменьшать запашку, убавлять скотъ, не гнаться за доходомъ, лишь бы все было пристойно и никто не смѣлъ соваться ко мнѣ за малѣйшимъ приказомъ
-- Да эдакъ ты соскучишься, дядя!
-- Что же дѣлать прикажешь! Я прочиталъ Положеніе, и по моему крайнему разумѣнію, оно показалось мнѣ и обиднымъ и нескладнымъ. Идти же ему наперекоръ я не хочу, да еслибъ и хотѣлъ, такъ не въ силахъ. Въ первые дни,-- тутъ глаза дяди сверкнули не совсѣмъ доброю отвагой,-- въ первые дни я было ждалъ буйства, нелѣпыхъ требованій, дерзости... que sais-je? Конечно, тогда бъ я не уступилъ, суди меня Богъ и наше жалкое уѣздное начальство! Ничего не было. Я говорилъ съ крестьянами. Я объѣхалъ деревни. Нигдѣ не встрѣтилъ я косого взгляда или одного слова, которое бы мнѣ не полюбилось. Тогда я позвалъ своего новаго чухну и передалъ ему въ руки бразды правленія.
-- Браво дядя, сказалъ я: -- невозможно помириться съ дѣйствительностью лучше твоего, въ особенности когда кромѣ селъ и деревень имѣешь два дома въ Москвѣ и одинъ въ Петербургѣ. А съ какимъ трепетомъ ѣхали мы къ тебѣ, крутому плантатору!
-- Вижу, что ты еще не отсталъ отъ привычки поддразнивать, оживись подхватилъ Борисъ Николаевичъ: -- а лучше бы вмѣсто нея поучился ты различать людей хоть немножко. Что я крутъ, это быть можетъ, что я былъ крутъ, это еще вѣрнѣе, а что я плантаторъ, того нѣтъ и быть не могло, потому что всѣ смыслящіе люди моего поколѣнія ненавидѣли рабство въ тѣ годы, когда вашу братью еще никто и рожать не собирался. Или ты думаешь, что мои товарищи и сверстники даромъ прошли изъ конца въ конецъ всю Европу, да еще Европу, ощетинившуюся противъ утѣснителя? Или ты забылъ какіе люди вышли изъ среды нашей и какими идеями жили эти люди? Никогда не было поколѣнія лѣнивѣе и забывчивѣе вашего, государи мои; о томъ, которое идетъ за вами, я ничего не скажу, потому что ничего о немъ не знаю. Вы вотъ едва вѣрите тому, что русское дворянство,-- я разумѣю сильную и вліятельную его часть,-- въ просвѣщеніи далеко еще не дошло до той ступени, на которой оно стояло... хоть бы лѣтъ за сорокъ. Васъ вотъ сбиваетъ съ толку наша жизнь, такъ не ладившая иногда съ возвышенными идеями. А ваша кислая жизнь, съ ними ладитъ? Нѣтъ, господа, не много толку въ вашемъ дешевенькомъ просвѣщеніи, для меня, по крайней мѣрѣ, это ясно... даже изъ крестьянскаго вопроса, о которомъ мы говорили. Или вы думаете, что въ нашу пору, послѣ великой европейской войны, правительство, если бы только рѣшилось, не нашло бы возможности покончить съ крѣпостнымъ правомъ и легче и живѣе теперешняго?..
Никогда еще не слыхалъ я такихъ рѣчей отъ дяди. Онѣ такъ меня удивили, что я ничего не отвѣтилъ; только Иванъ Петровичъ нашелъ нѣсколько возраженій не совсѣмъ складныхъ.
-- Люди... конечно были, сказалъ онъ: -- но большинство... но общая жесткость нравовъ...
-- Жесткость нравовъ васъ и туманить, вы за ней и не видали дѣлъ самого пылкаго великодушія, которое, чортъ его знаетъ почему, очень часто шло рядомъ съ жосткостью и даже жестокостью. Если Сережа думаетъ тоже, что вы, это ему непростительно. Онъ выросъ на глазахъ у человѣка нашего времени, который славился храбростью на войнѣ и строгою жизнью, а между тѣмъ не тронулъ пальцемъ ни одного человѣка и не сказалъ ни одного дурного слова, даже въ пылкую минуту. Такой былъ его отецъ, и я первый это скажу, хотя мы съ нимъ жили не въ дружбѣ. Да вотъ вамъ еще примѣръ кстати. Сережа, видалъ ты у покойнаго твоего отца его сослуживца Николая Ивановича Д--ва?
Я сдѣлалъ жестъ отвращенія при воспоминаніи о гордомъ, жолчномъ, знатномъ, маленькомъ, азартномъ генералъ-адъютантѣ, котораго я видалъ еще въ дѣтствѣ, и въ дѣтствѣ еще ненавидѣлъ.
-- Вотъ ты дернулъ плечомъ, какъ будто бы рѣчь зашла о злой собакѣ. И точно, Д--ва мы звали иногда бѣшеною собакой. У этой, по твоему, собаки было богатѣйшее имѣніе на Волгѣ. Въ одномъ селѣ показалась какая-то особенная секта раскольничья. Д--въ прискакалъ туда, началъ ссылать непослушныхъ, бить и мучить людей, короче сказать, распорядился такъ, что только сильное разлитіе желчи принудило его вернуться, все-таки ничего не сдѣлавши. Черезъ годъ послѣ того, разбирая отцовскія бумаги, онъ узналъ, что еще при его отцѣ, крестьяне волжскаго имѣнія, узнавъ о пожарѣ, истребившемъ петербургскій домъ Д--выхъ, добровольно сдѣлали сборъ и прислали старику двадцать тысячъ рублей, которыхъ тотъ не принялъ. Я не могу вамъ сказать, что сталось съ Николаемъ Иванычемъ послѣ этого открытія. Онъ молился по церквамъ, запирался дома, пересталъ ѣздить ко двору, и ожилъ только тогда, когда ему помогли обратить всѣ его имѣнія въ вольные хлѣбопашцы, какъ тогда говорилось. Ни выкупа, ни малѣйшаго вознагражденія за отходившія угодья не взялъ онъ ни копейки.
-- Это не болѣе какъ частный случай, замѣтилъ я дядѣ.
-- И еслибы насъ что нибудь поощрило, еслибы намъ сдѣланъ былъ горячій призывъ, возразилъ Борисъ Николаевичъ: -- подобныхъ частныхъ случаевъ оказалось бы много. Строй общества былъ какой-то торжественный, война и военныя жертвы надолго освѣжили людей, и о своемъ комфортѣ всѣ мы не очень думали. Да не говоря о великодушныхъ порывахъ, хозяйственное положеніе тогдашняго общества помогло бы ему легче вынести послѣдствія крестьянскаго освобожденія. Имѣнія не давали большихъ доходовъ, ими дорожили не впримѣръ меньше теперешняго. Они не были заложены, перезаложены, да еще украшены всевозможными надбавками. Большинство дворянства не состояло изъ банкротовъ, для которыхъ всякое уменьшеніе дохода -- чистая гибель. Это большинство питалось своими домашними произведеніями, высылало по сотнѣ рублей сыновьямъ, служащимъ въ столицѣ, не лѣзло въ долги и не думало о роскоши. Оно бы поприжалось, отказалось бы отъ зимнихъ поѣздокъ въ Москву, отъ души подивилось бы тому, что крестьянской семьи нельзя продавать какъ овецъ съ ягнятами, поругалось бы, при осторожно затворенныхъ дверяхъ, и пошумѣвъ немного, рѣшило бы, что дѣлать нечего, если ужь пришелъ такой вѣкъ на все необычайное. Да еслибъ и суждено было обнищать дворянству, такъ пускай бы оно обнищало изъ-за добраго дѣла, а не такъ, какъ въ послѣднія сорокъ лѣтъ, не извѣстно почему и для какой потребы!
-- Оно, можетъ быть, и такъ дядя, замѣтилъ я,-- только мнѣ кажется, что въ твое время крестьяне были бы освобождены, какъ въ Остзейскомъ краѣ, не на совсѣмъ выгодныхъ для нихъ условіяхъ.
-- Выгодныхъ условіяхъ, выгодныхъ условіяхъ! Объ этомъ мы можемъ проспорить съ тобою цѣлые сутки, сказалъ Борисъ Николаевичъ.-- Выгодность условій вмѣняю я ни во что. Вотъ мы съ тобой живемъ и коптимъ небо, оттого, что наша жизнь устроилась при выгодныхъ условіяхъ. Я думаю, другъ Сережа, что народу, и не простому и простому, существованіе должно даваться трудно, и что ежовыя рукавицы тяжкаго труда лучшій путь ко всему порядочному.
-- Ужь коли дошло до такихъ римскихъ и Катоновскихъ выводовъ, сказалъ я улыбаясь:-- то я предаю тебѣ въ жертву Ивана Петровича, а самъ, передъ главнымъ споромъ, отдохну и переодѣнусь.
-- Иди, иди, баловень; комната твоя все тамъ же. Да что это въ самомъ дѣлѣ ты блѣденъ, будто тебя три дня не кормили?
Иванъ Петровичъ засмѣявшись, сталъ разсказывать старику о безсонной ночи у Евдокимова, а я, миновавъ длинную анфиладу парадныхъ комнатъ, пробрался въ хорошо-знакомое мнѣ роскошное отдѣленіе дома, назначавшееся для пріѣзжихъ. Моя комната, съ маленькимъ туалетнымъ кабинетомъ, къ ней прилегавшимъ, казалось просторна и прохладна, какъ спальни въ италіянскихъ палаццахъ. Мраморъ камина, столовъ и подоконниковъ, довершалъ сходство еще усиленное зелеными деревянными жалузи на южный покрой, сквозь которыя ласково влеталъ охлажденный лѣтній воздухъ. Остальное убранство, зеркала въ овальныхъ рамахъ, куклы на каминѣ, panneaux надъ дверьми, болѣе подходило къ эпохѣ постройки дома, то есть къ екатерининскому времени. Противъ моей постели висѣлъ портретъ прелестной распудренной женщины, со вздернутымъ носикомъ и смѣлыми голубыми глазами, портретъ когда-то мною спасенный отъ сырости чердака и за то повѣшенный въ спальню, исключительно для меня назначенную. Пудренная дама, по сказанію одного столѣтняго старца изъ дворовыхъ, была первая помѣщица Жадрина, графиня Наталья Юрьевна Т--я, на время удаленная изъ столицы за какой-то скандалъ, слишкомъ бойкій даже для того времени, обильнаго всякою рѣзвостью.
Тощій нѣмецкій слуга, встрѣтившій насъ на лѣстницѣ, вошелъ за мною, поставилъ на столъ воду, разложилъ мое платье, спросилъ, не будетъ ли приказаній, и не навязываясь ни съ какими услугами, оставилъ комнату. Я умылся, прилегъ на постель, задремалъ и увидѣлъ во снѣ, что хожу по заламъ виллы Катаіо, между Феррарой и Падуей. Я проснулся, и сонъ мой какъ будто не кончился: столько мрамора, простора и потускнѣвшаго золота меня окружало. Стукъ у моей двери еще не вполнѣ разбудилъ меня: entrez, закричалъ я, все еще воображая, что я не въ Россіи и не во ***скомъ уѣздѣ. Въ комнату вошли дядя и Иванъ Петровичъ.
-- Полно тебѣ вытягиваться, сказалъ генералъ, очевидно находившійся въ самомъ свѣтломъ настроеніи духа, скоро будемъ обѣдать, да и къ дому подъѣхалъ кто-то.
Вошелъ прежній нѣмецъ.
-- Кого Богъ послалъ? спросилъ у него дядя.
-- Господинъ Малыгинъ пріѣхалъ; только они войдти не смѣютъ.
-- Какъ войдти не смѣютъ?
Но флегматическому лицу иностранца промелькнуло что-то въ родѣ улыбки.
-- Сапогъ потеряли дорогой, сказалъ онъ медленно.
Всѣ мы разсмѣялись.
-- Веди же его, веди, сказалъ, дядя, онъ будетъ думать что я въ той половинѣ, а мы здѣсь его и накроемъ.
Скоро по корридору послышались осторожные шаги, одна нога подвигавшагося человѣка опускалась съ нѣкоторымъ стукомъ, какъ слѣдуетъ ногѣ обутой, другая шагала безъ звука. Мы быстро отворили дверь и пресѣкли путь гостю. То былъ не высокій господинъ среднихъ лѣтъ, одѣтый небрежно, съ лицомъ измятымъ, но весьма неглупымъ, съ носомъ слегка подернутымъ фіолетовою краской. Дѣйствительно, только одна нога гостя имѣла на себѣ сапогъ, огромностью и просторомъ объяснявшій отчасти утрату своего товарища.
-- Я такъ и зналъ, что меня подкараулятъ! возгласилъ посѣтитель, на мгновеніе сконфузившійся, но быстро собравшійся съ духомъ.-- Это все ты, нѣмецъ негодный, прибавилъ онъ, обращаясь къ слугѣ, который появился тутъ же, съ парою дядиныхъ сапогъ въ готовности.-- Мое почтеніе вашему превосходительству; здравствуйте, Сергѣй Ильичъ; какъ поживаете, Иванъ Петровичъ?
-- Да какъ тебя угораздило потерять сапогъ, полоумная голова? спросилъ Борисъ Николаевичъ.
-- Просто, высунулъ ноги изъ брички, да и проснулся въ одномъ сапогѣ... дѣло самое простое. Вѣдь на меня Пель не работаетъ, добавилъ гость, присѣвши на первый стулъ и безъ церемоніи натягивая на ноги мягкіе сапоги дяди.
-- Какъ еще тебѣ ногъ не обломалъ какой нибудь проѣзжій! Должно быть выпилъ по утру... признавайся!
-- Конечно выпилъ, я и не думаю таиться. Однако я весь въ пыли, а вы точно сбѣжали съ модныхъ картинокъ. Оставляю васъ на минуту... Эй, какъ тебя, Вильгельмъ, Амандусъ... Гильдебрантъ, принеси-ка щетку вонъ въ ту комнату.
Господинъ Малыгинъ затѣмъ раскланялся и прошелъ въ аппартаментъ сосѣдній съ моимъ помѣщеніемъ.
-- Вотъ, замѣтилъ дядя:-- до чего опустился человѣкъ, а вѣдь помните года за три, какимъ красавчикомъ пріѣхалъ онъ сюда изъ гвардіи. Ну да за обѣдомъ онъ про себя разскажетъ; теперь, какъ ни вертись, а другихъ разговоровъ у насъ нѣтъ, какъ о новыхъ порядкахъ и о своемъ хозяйствѣ. Кстати, Сережа, ты говорилъ по утру, что имѣешь ко мнѣ какую-то просьбу?...
Я передалъ дядѣ претензію барышни Олимпіады Павловны, исторію порубки въ Опенковской пустоши, и попросилъ обуздать рвеніе тамошняго управляющаго, который, вмѣсто того, чтобъ по-сосѣдски объясниться съ помѣщицей, повелъ это ничтожное дѣло судебнымъ порядкомъ.
Борисъ Николаевичъ разсмѣялся.
-- Вотъ я носа не показываю изъ своего дома, сказалъ онъ, продолжая хохотать:-- а знаю навѣрное, что эта старая вѣдьма тебя надула. Дѣло въ томъ, что тутъ не первая проказа. Чемезовскіе крестьяне безпрестанно воруютъ лѣсъ и все что попало на Опенковскихъ земляхъ. Раза три управляющій жаловался помѣщицѣ и всякій разъ получалъ отъ нея изустный отвѣтъ такого сорта: -- я тебѣ не жадринскій мужикъ, меня за бороду не оттаскаешь, а я, коли захочу, всѣ твои волосы съ головы выщиплю. Что жь ему было придумать съ такою Бобелиной?
Я очень хорошо зналъ, что барышня Олимпіада Павловна совершенно не права въ своей претензіи, но что же дѣлать? я былъ ей другъ, и меня, признаюсь откровенно, трогала готовность помѣщицы, безпрерывно ругающейся съ своими крестьянами, лѣзть на положительную непріятность, хотя бы за самого дрянного изъ своихъ подданныхъ. Эта чисто старосвѣтская черта помѣщичьихъ нравовъ въ прежнее время была причиной безчисленныхъ ссоръ и сосѣдскихъ столкновеній; но она имѣетъ зародышемъ хорошее чувство и поясняетъ въ исторіи крѣпостного права тысячи противорѣчій, поражавшихъ наблюдателя незнакомаго съ русскою деревенскою жизнію.
Какъ бы то ни было, мнѣ удалось убѣдить дядю, что спустивъ три раза, можно приклониться на замиреніе и въ четвертый. Онъ разрѣшилъ мнѣ передать управляющему, чтобъ дѣло было погашено, а съ чемезовскихъ крестьянъ взыскать легкій штрафъ по соглашенію съ помѣщицей. Пренія о семъ важномъ предметѣ кончились, когда Малыгинъ, вычищенный и умытый, присоединился къ нашей компаніи, а дворецкій доложилъ, что обѣдъ поданъ.