Было около девяти часовъ вечера, когда худощавый мужчина, закутанный въ длинное, темное пальто, съ широкою, мягкою поярковою шляпою на головѣ, позвонилъ у двери узкаго, двухъэтажнаго дома въ нижней части Фридрихштрассе, недалеко отъ улицы Бессель.
Домъ этотъ производилъ непривѣтливое впечатлѣніе заброшенности. Нижній этажъ казался пустымъ; по крайней мѣрѣ всѣ окна фасада были закрыты извнутри ставнями.
Бель-этажъ былъ освѣщенъ. Свѣтъ лампы подъ краснымъ абажуромъ проникалъ между наполовину откинутыми занавѣсами изъ полинявшаго зеленаго шелка.
Въ третьемъ этажѣ всѣ окна, кромѣ послѣдняго справа, были темны. За нимъ на рабочей конторкѣ, стоявшей подъ самымъ окномъ, горѣла кабинетная лампа.
Человѣкъ въ темномъ пальто поднялся по неопрятной лѣстницѣ до третьяго этажа. Квартира, въ которой мерцала одинокая кабинетная лампа, выходила тремя дверями на площадку.
Незнакомецъ три раза рѣзко и съ короткими промезкутками постучалъ въ среднюю дверь. Неряшливая горничная, съ дерзкими глазами и очень бѣлыми зубами, открыла ее.
-- Господинъ адвокатъ уже ждетъ васъ.
Онъ хотѣлъ пройти мимо, но она преградила ему дорозу.
-- Такъ сегодня ничего не выпадетъ на мою долю?
Человѣкъ въ темномъ пальто дружелюбно потрепалъ ее слегка по щекѣ, опуская въ ея руку монету въ три марки. Потомъ черезъ большую пустую прихожую онъ проникъ въ комнату, лежавшую отъ нея направо, гдѣ горѣла кабинетная лампа, озаряя конторку, покрытую документами, бумагами и книгами.
За этой конторкой, углубившись въ работу, стоялъ человѣкъ отталкивающей наружности.
Изъ широкаго, заплывшаго, желтоватаго лица выглядывали два воспаленныхъ, впалыхъ глаза. Губы были жирныя и толстыя; темные, уже слегка посѣдѣвшіе, сильно порѣдѣвшіе на вискахъ волосы окружали угловатый, нечистый лобъ. Роста этотъ человѣкъ былъ низкаго, коренастаго: одѣвался онъ очень небрежно; рука, которую онъ протянулъ входившему, была толстая, съ короткими пальцами; ногти казались обгрызанными до самаго тѣла.
Поразительно жиденькимъ голоскомъ привѣтствовалъ адвокатъ Лезера, освободившагося отъ пальто, которое дѣлало его неузнаваемымъ.
-- Ты уже вернулся? Какія вѣсти?
-- Ничего хорошаго.
-- Не повезло счастье?
-- Просадилъ послѣдніе 10,000 въ Монте-Карло.
-- Это было неосторожно.
Они опустились на просиженный кожаный диванъ, изъ обивки котораго торчали въ разныхъ мѣстахъ морская трава и грива.
Адвокатъ предложилъ своему кліенту папиросы, поставилъ передъ нимъ на столъ лампу и бутылку съ коньякомъ, и возобновилъ разговоръ.
-- Значитъ, изъ этого шанса не вышло ничего. Ты былъ, вѣроятно, очень неостороженъ. Ты ѣздилъ одинъ?
-- Полли была со мной, немного сконфуженно отвѣтилъ тотъ.
-- Ага! Теперь все понятно! Двойная неосторожность для жениха богатой невѣсты и для человѣка болѣе чѣмъ разореннаго.
Лезеръ начиналъ терять терпѣніе.
-- Не проповѣдуй, Венскій, а лучше скажи, чего ты достигъ въ эти десять дней, чтобы мы по крайней мѣрѣ опять почувствовали твердую почву подъ ногами.
Венскій подошелъ къ конторкѣ и, доставъ изъ запертаго ящика нѣсколько ассигнацій въ тысячу марокъ каждая, подалъ ихъ Лезеру.
-- Получено по векселямъ?
-- Понятно!
-- Ты ловкій малый, Венскій, но отъ этихъ жалкихъ ассигнацій не разжирѣешь. Что у тебя еще?
-- Вотъ четыре векселя по пятисотъ марокъ каждый, которые ты подпишешь, пока у тебя еще есть кредитъ. Надолго его не хватитъ.
-- Я и самъ такъ думаю, Венскій. Ну что еще?
Водворилось непродолжительное молчаніе.
Этотъ грошовый адвокатикъ зналъ, съ кѣмъ имѣлъ дѣло, и чѣмъ можно дѣйствовать на такихъ людей. Поглядѣвъ съ минуту искоса на Лезера своими хитрыми, узкими глазками, онъ коротко сказалъ:
-- Мысль!
Лезеръ вскочилъ съ кожанаго дивана, точно наэлектризованный. Когда у Венскаго зарождалась мысль, она большею частью бывала хорошая.
-- Садись! сказалъ тотъ, снова придвигая его къ дивану и наливая ему третью рюмку коньяку. Мы нуждаемся въ спокойствіи и обдуманности. Мысль моя все та же, прежняя, но это единственное, что остается намъ въ твоемъ теперешнемъ положеніи.
-- Т. е., мысль объ ассоціаціи съ этимъ болваномъ, моимъ будущимъ тестемъ.
-- Да.
-- Bon! Это такъ же хорошо или дурно, какъ и все остальное.
-- Прежде всего, каковы твои нравственные шансы, Лезеръ? Поставитъ ли Зибель какое нибудь вѣское препятствіе твоему ловко сдѣланному предложенію слить ваши фабрики, которыми вы будете сначала управлять вмѣстѣ, а впослѣдствіи станешь руководить ты одинъ подъ соединенною формою "Зибель, Лезеръ и К°".
-- Не думаю, отвѣтилъ Лезеръ, отхлебывая свой коньякъ. Онъ высокаго мнѣнія обо мнѣ, этотъ старикашка. Вѣдь изъ опыта, сдѣланнаго во время его отлучки въ ноябрѣ, когда по твоему совѣту я замѣстилъ его "изъ дружбы", чтобы посмотрѣть, какъ идутъ дѣла, онъ увидалъ...
-- Знаю, онъ былъ въ восторгѣ отъ тебя, а отчасти и рабочіе. Надо сказать, ты чертовски ловко носишь маску, Лезеръ. твоего обрученія твои шансы, вѣроятно, еще поднялись?
-- Во всякомъ случаѣ они далеко выше al pari.
-- А мамаша Зибель?
-- Не только въ дѣловыхъ, но и въ чисто личныхъ сношеніяхъ она безъ ума отъ меня.
-- Есть-ли такіе люди, которые могли бы повліять на Зибеля и возстановить его противъ ассоціаціи?
-- Такихъ я не знаю.
-- Значитъ, съ этой стороны все въ исправности.
-- И хорошо, что такъ. Вѣдь намъ къ спѣху. Сколько времени нужно тебѣ, Венскій, для того чтобъ... ну, ты понимаешь?..
-- Для того, чтобы кончить всѣ необходимыя поддѣлки? Гм! При тебѣ твоя секретная книжка? Я хотѣлъ бы еще разъ просмотрѣть свои послѣднія записи.
Лезеръ вынулъ изъ кармана узкую книжку и передалъ ее Венскому.
Адвокатъ усилилъ пламя лампы и принялся внимательно пробѣгать тѣсно исписанныя и покрытыя цифрами страницы, дѣлая отмѣтки и исчисленія на бѣломъ листѣ, взятомъ съ конторки.
По истеченіи двадцати минутъ, во время которыхъ Лезеръ курилъ папиросу за папиросой, смачивая губы коньякомъ, Венскій захлопнулъ секретную книжку и положилъ ее на конторку.
-- Въ три, четыре недѣли я надѣюсь кончить работу.
-- Это долго.
-- Невозможно одолѣть ее раньше. Ты можешь тѣмъ временемъ покончить съ твоимъ тестемъ всѣ предварительныя условія прежде, чѣмъ представишь ему фальшивыя книги. Мы должны начать за восемь лѣтъ тому назадъ, потому что уже на второй годъ твоего пребыванія здѣсь фабричныя дѣла пошли хуже, на третій изъ оборота были изъяты крупныя суммы и т. д. con grazia ad infinitum. Къ тому же я долженъ исполнить всю работу одинъ, и, понятно, измѣненнымъ почеркомъ; вѣдь при составленіи подобнаго инвентаря и баланса я не могу заставить работать секретаря... И такъ, рѣшено?
-- Рѣшено! Ты ручаешься, Венскій, что все пойдетъ гладко?
-- На сколько это зависитъ отъ меня, да. Мнѣ кажется, что школа, пройденная мною въ качествѣ обанкротившагося купца и начальника бюро при первомъ франкфуртскомъ адвокатѣ, отставленнаго отъ должности за слишкомъ искусные подлоги, можетъ считаться достаточною гарантіею.
Снова сидѣли они рядомъ на коричневомъ кожаномъ диванѣ, пуская въ тяжелый воздухъ рабочей комнаты голубыя кольца дыма. Внезапно подъ ними раздались звуки смѣющихся голосовъ, оживленной ходьбы взадъ и впередъ, и стукъ рѣзко открывавшихся и захлопывавшихся дверей.
-- Что это у тебя за жильцы во второмъ этажѣ, Венскій? Ты не сдѣлалъ, надѣюсь, неосторожности?
Венскій разразился жидкимъ, самодовольнымъ смѣхомъ.
-- Напротивъ! Рыжая русская прощается съ своими гостями, вотъ и все!
-- А кто такая эта рыжая русская, Венскій? Не станешь же ты впутываться въ какой нибудь нигилистическій вздоръ?
-- Пустяки! Это совсѣмъ безвредная особа. Она заняла всю мою меблированную квартиру, платитъ по царски, деньги впередъ, живетъ очень уединенно, принадлежитъ къ хорошему обществу, въ которомъ, однако, не появляется, изрѣдка принимаетъ какихъ-то актеровъ и литераторовъ, которыхъ правильно выпроваживаетъ вскорѣ послѣ десяти, часто гуляетъ и ѣздитъ подъ густой вуалью и, очевидно, находится на чемъ-то въ родѣ обсерваціоннаго поста, гдѣ не желаетъ, однако, быть замѣченной.
-- Такъ она все таки же авантюристка?
-- Ничуть. Безвредное, легковѣрное существо, никѣмъ не преслѣдуемое. По моимъ соображеніямъ, она изучаетъ какія нибудь семейныя отношенія совершенно частнаго свойства. Невидимому ей не вполнѣ безъизвѣстны и ваши солидные круги, мой милый. Когда я предложилъ ей знакомый тебѣ благотворительный листъ, посредствомъ котораго мы благотворимъ собственнымъ карманамъ (право, я заслуживаю премію за эти ловко поддѣланные автографы), она съ большимъ интересомъ разсматривала подписи и, увидѣвъ твою фамилію и фамилію Зибеля, тотчасъ же внесла сторублевую ассигнацію, которая останется, конечно, какъ фондъ для нашей политической интриги. Все на свѣтѣ продажно, даже кандидатуры, и можетъ наступить время, когда намъ понадобятся рабочіе. Ты имѣешь причины быть довольнымъ моей умницей.
-- Если подъ этимъ всѣмъ ничего не кроется...
-- Что могло бы тутъ крыться? А еслибъ даже и крылось, дадимъ красивой русской шалить на собственный страхъ. Въ наши карты она не заглядываетъ, а чтобъ не дать ей навлечь полицію на нашъ домъ, для этого тутъ я.
-- Какъ же ее зовутъ?
-- Орловою.
-- Рыжая... и русская?
-- Не отъ рожденія.... т. е. русская-то она не отъ рожденія, а волосы у нея настоящіе.
-- Сколько ей лѣтъ?
-- Лѣтъ тридцать, тридцать два.
Лезеръ предлагалъ всѣ эти вопросы съ видимымъ безпокойствомъ, не укрывшимся отъ зоркихъ глазъ Венскаго.
-- Я ужъ не разъ замѣчалъ, Лезеръ, что неожиданное появленіе необыкновенныхъ женщинъ, въ особенности иностранокъ, дѣлаетъ тебя нервнымъ. Что это, дѣйствіе одной только ревности Полли?
-- Ты знаешь, я не люблю сценъ, Венскій, уклончиво отвѣтилъ Лезеръ.
Но Венскій отлично зналъ, что не страхъ передъ сценами съ милой вызвалъ такое непріятное ощущеніе въ Лезерѣ, и рѣшился при случаѣ выяснить дѣло.
Съ послѣдними словами Лезеръ всталъ и взялъ со стула пальто.
-- Ты уже уходишь?
-- Да, я еще собираюсь въ клубъ. А ты?
-- Такъ какъ мнѣ неудобно сопровождать тебя въ клубъ милліонеровъ, я предпочитаю остаться здѣсь, и по своему изготовлять требуемые для этого милліоны.
-- И такъ, прощай.
-- Когда увижу я тебя опять, Лезеръ?
-- Я зайду какъ нибудь вечеркомъ и попрошу представить меня рыжей русской.
-- Это будетъ исполнено.
-- Главное, не теряй изъ виду инвентаря. Старикъ придаетъ ему особенное значеніе.
Лезеръ простился и, провожаемый горничною, сошелъ съ лѣстницы.
Во второмъ этажѣ все было тихо. Рядомъ съ колокольчикомъ виднѣлась дощечка съ надписью: chambre ga rnie. Никакой карточки съ именемъ теперешней жилицы не было.
По пути къ квартирѣ своей возлюбленной, у которой онъ долженъ былъ замѣнить скрывающее его пальто и шляпу своимъ обычнымъ, изящнымъ туалетомъ, Лезеру пришлось идти по Краузенштрассе.
Передъ маленькимъ домомъ, гдѣ профессоръ Лакомбъ занималъ съ внучкой второй этажъ надъ лавкой ветошника, стояли, оживленно разговаривая, мужчина и дама. На ней былъ вечерній туалетъ. Спутникъ ея скрывалъ, вѣроятно, фракъ и бѣлый галстукъ подъ длиннымъ, изящнымъ пальто, облегавшимъ его стройную фигуру.
Лезеру показалось, будто онъ узнаетъ въ этой фигурѣ молодого банкира Шифманна, знакомаго ему по биржѣ; однако разстояніе было на столько велико, что допускало ошибку.
Изъ подъ черной кружевной вуали дамы выбивалась масса бѣлокурыхъ, падавшихъ на лобъ завитушекъ, которыя колыхались изъ стороны въ сторону при быстрыхъ движеніяхъ головки.
Молодой человѣкъ отперъ ворота дома, потомъ нагнулся надъ обнаженной ручкой своей спутницы и прижалъ ее къ губамъ.
-- До завтра, фрейленъ Елена; не будьте жестоки; оставьте мнѣ надежду.
Она разсмѣялась тѣмъ рѣзкимъ смѣхомъ, который такъ часто оскорблялъ чуткое ухо Евы и такъ безумно увлекалъ своимъ металлическимъ звукомъ Ганса Фалька. Вслѣдъ затѣмъ она скрылась въ тѣсныхъ воротахъ узкаго дома, между тѣмъ какъ мужчины продолжали путь въ нѣсколькихъ шагахъ другъ отъ друга.