Было около шести часовъ утра. День занимался сѣрый и сумрачный. То всплывавшій, то опускавшійся туманъ боролся съ солнцемъ, показывавшемся на востокѣ за стѣною тучъ, подобно грязновато-красному кругу.
Никто не могъ бы предсказать исхода этой борьбы и рѣшить, останется-ли побѣда за сіяющимъ дневнымъ свѣтиломъ или за колеблющимися парами.
На шоссе, пролегавшемъ черезъ Груневальдъ въ непосредственной близости отъ Гундекеленскаго озера остановилась карета. Изъ нея вышли два человѣка, закутанные въ просторныя пальто. Они велѣли ѣхать кучеру дальше по направленію къ Паульсборну и пошли по узкой лѣсной тропинкѣ вдоль озера. Черною, мертвою массою, наполовину скрытою сѣрой завѣсой тумана, разстилалась рядомъ съ ними вода. Находившаяся на противоположномъ берегу гостинница въ швейцарскомъ стилѣ отдѣлялась отъ воздуха лишь едва замѣтными очертаніями. Призрачными контурами протягивали изъ лѣсной чащи ели и сосны свой темныя вѣтви на встрѣчу путникамъ; почва издавала сырой, гнилостный запахъ отъ разлагавшихся на ней наслоеній листьевъ и дряблыхъ корней.
Молча совершили пѣшеходы почти половину пути по береговому изгибу. Вслѣдъ затѣмъ болѣе рослый изъ двухъ произнесъ рѣзкимъ отъ подавленнаго волненія голосомъ:
-- И это все, что ты можешь сказать мнѣ, Гансъ?
-- Все, Гейденъ, спокойно отвѣтилъ тотъ. Что бы ни случилось, мои разсчеты съ жизнью улажены и кончены.
Ничего не отвѣчалъ Гейденъ на слова своего молодого друга, но взглядъ его съ печалью и гнѣвомъ скользнулъ по стройной фигурѣ, шедшей рядомъ съ нимъ, по курчавымъ волосамъ, густо и пышно выбивавшимся изъ подъ шляпы, по блестящимъ глазамъ, безстрашно устремленнымъ на окутанный туманомъ лѣсъ. И Гейденъ пробормоталъ что-то весьма похожее на проклятіе.
Послѣ молчанія, во время котораго они почти достигли конца озера, Гансъ возобновилъ разговоръ.
-- Ты увѣренъ, что Марта ничего не подозрѣваетъ?
Гейденъ пожалъ плечами.
-- На сколько въ моей власти, я обманывалъ ее, но такая любовь, какъ у Марты, дѣлаетъ прозорливымъ.
-- Добрая сестра! Уже одно разставанье вчера на желѣзной дорогѣ подъ предлогомъ короткаго путешествія было ей тяжело.
Гейденъ вздохнулъ.
-- Ты, конечно, хорошо спряталъ мое письмо къ ней, Гейденъ?
-- Оно у меня на груди.
-- Бѣдный другъ! Трудно будетъ тебѣ утѣшить Марту, если со мною что нибудь случится.
Но тутъ терпѣніе Гейдена лопнуло.
-- Чортъ возьми, Гансъ! Не доставишь же ты этой обезьянѣ удовольствіе застрѣлить тебя, точно больную собаку, которая не хочетъ издохнуть?.. И все это изъ-за такой разсчетливой, безсердечной кокетки!..
Послѣднія слова Гейденъ пробормоталъ чуть слышно въ свою густую бороду, однако Гансъ все-таки понялъ ихъ.
Онъ прикусилъ губы. Въ продолженіи трехъ дней, протекшихъ между вызовомъ Шифманна и этимъ утромъ, которое должно было рѣшить ссору, Гансъ не только подвергъ свои чувства къ Еленѣ строгому анализу, но, передъ лицомъ смерти, даже сдѣлалъ странное открытіе, что разставанье съ другомъ и сестрою, чьи предостереженія относительно дѣвушки всегда оставлялись безъ вниманія, было ему гораздо тяжелѣе мысли никогда не увидать болѣе Елены, ради которой онъ рисковалъ жизнью.
Еще наканунѣ, вечеромъ, побывалъ онъ у двери маленькаго домика въ Краузенштрассе.
Фрау Дуленъ, попавшаяся ему на углу Мауэрской улицы, сказала, что барышня дома, и, однако, ничто не побудило его подняться по маленькой опрятной лѣстницѣ, чтобъ еще разъ и, быть можетъ, въ послѣдній, взглянуть на дѣвушку.
Грозная близость смерти доказала ему то, что Марта и Гейденъ такъ часто тщетно старались доказать, именно, что онъ гонялся за лживымъ призракомъ, за извращеніемъ любви.
Гейденъ, этотъ честный, ворчливый другъ, прочелъ мысли, таившіяся въ его сердцѣ.
-- Еслибъ онѣ пришли ему раньше! пробормоталъ онъ и замолчалъ. Что значили теперь слова!
Путники уже достигли конца озера и шли теперь между соснами по мягкому подъему, который велъ къ лѣсистой плоской возвышенности, гдѣ стоялъ охотничій замокъ.
Еще нѣсколько шаговъ, и они были у цѣли.
Подъ ними разстилался окаймленный тростникомъ бассейнъ Груневальдскаго озера. Изъ камышей поднялся воронъ и, громко каркая, опустился рядомъ съ Гансомъ на сломанный бурею стволъ сосны.
Съ грустной улыбкой поглядѣлъ Гансъ на птицу.
-- Зловѣщее созданіе! Тебѣ не терпится скорѣе возвѣстить мнѣ мою судьбу?
Гейденъ потянулъ его за руку.
-- Полно дурачиться, Гансъ. Сейчасъ будетъ семь часовъ. Нечего терять время.
Они пошли быстрѣе прежняго. По ту сторону озера вырѣзались надъ черными елями башни охотничьяго замка. Дорога, по которой двигались они, мало по малу превратилась въ ровную поляну. Они были у цѣли.
Дрожа отъ холода, ходилъ взадъ и впередъ между стволами сосенъ старый человѣкъ въ длинномъ пальто кофейнаго цвѣта. Это былъ докторъ. Они обмѣнялись съ нимъ нѣсколькими незначительными словами.
Гейденъ опустилъ на стволъ дерева небольшой черный ящикъ, который несъ подъ пальто во время пути. Гансъ нетерпѣливо глядѣлъ въ сторону Паульсборна.
Не успѣли часы показать половину, какъ появился Шифманнъ съ своимъ секундантомъ. Обѣ стороны обмѣнялись поклонами, молча приподнявъ шляпы. Вслѣдъ затѣмъ выступили впередъ секунданты и, разговаривая шопотомъ, нѣсколько разъ прошлись взадъ и впередъ между служившими изгородью деревьями, въ то время какъ Шифманнъ говорилъ съ докторомъ, а Гансъ мечтательно глядѣлъ на воду у своихъ ногъ.
Быстро совершились обычныя формальности: попытка примиренія, предложенная секундантами и энергически отклоненная, отсчитываніе шаговъ, размѣщеніе противниковъ, снятіе пальто.
Еще одно мгновенье, одно громкое біеніе сердца, и дула обоихъ пистолетовъ одновременно обратились другъ противъ друга.
Близко послѣдовали одинъ за другимъ выстрѣлы, а тамъ всю сцену окутало густое облако дыма, изъ котораго раздался жалобный крикъ на смерть раненаго.
Гейденъ держалъ на колѣнахъ голову друга, между тѣмъ какъ докторъ наскоро перевязывалъ рану.
Пуля прошла около самаго легкаго и, вѣроятно, сильно задѣла его, потому что раненый хрипѣлъ, точно умирающій, пока обильно хлынувшая кровь не доставила ему облегченія.
Шифманнъ и его секундантъ, тихо обмѣнявшись съ докторомъ нѣсколькими словами, молча удалились.
Когда остальные очутились одни съ раненымъ, который послѣ потери крови дышалъ, казалось, легче, Гейденъ серьезно взглянулъ въ глаза доктору, стоявшему на колѣнахъ около его друга.
-- Развѣ нѣтъ надежды? спросилъ онъ, съ нѣжной лаской положивъ руку на красивую голову Ганса,-- никакой надежды?
И слеза, первая, которую пролилъ этотъ суровый человѣкъ въ теченіи своей долгой, треволненной жизни, скатилась при этомъ на его бороду.
Докторъ былъ старикъ, посѣдѣвшій въ своей тяжелой профессіи. Сиживалъ онъ не разъ у постели больного или умирающаго, но уже давно ничто не терзало его сердца такъ, какъ видъ этой молодой, богато одаренной жизни, печально угасавшей.
Онъ пожалъ плечами и грустно покачалъ головой. У него на было никакой надежды.
Докторъ прикрылъ плащемъ раненаго перевязку, изъ-подъ которой кровь продолжала медленно сочиться; Гейденъ, не сводя глазъ съ блѣдной головы друга, держалъ ее на своихъ колѣнахъ съ нѣжной заботливостью матери.
Такъ оставались они молча, въ ожиданіи слугъ, которыхъ Ніифманнъ обѣщалъ прислать съ носилками изъ дома лѣсничаго.
Туманъ разсѣялся. Башни охотничьяго замка сверкали подъ лучами утренняго солнца; шаловливо мелькали золотистыя искры по зеркалу водъ; изъ сѣрыхъ камышей вспорхнула птичка и весело залилась въ воздухѣ, становившемся все болѣе и болѣе лазурнымъ. "
Тяжелый вздохъ приподнялъ грудь Гейдена. Къ чему вся эта утренняя краса, если тотъ, кто хрипѣлъ въ его объятіяхъ, не увидитъ заката солнца, такъ золотисто восходившаго?
Тяжелою поступью поднимались слуги съ носилками въ гору. Докторъ и Гейденъ осторожно уложили на нихъ раненаго. Одѣяла, принесенныя слугами, были подсунуты ему подъ голову, и процессія начала тихо спускаться.
Какъ ни коротокъ былъ путь до дома лѣсничаго, гдѣ должна была ждать ихъ карета, его можно было совершить лишь съ трудомъ и шагъ за шагомъ.
Лѣсистая возвышенность спускалась здѣсь къ шоссе гораздо отвѣснѣе, чѣмъ съ той стороны, откуда поднялись по ней Гансъ и Гейденъ; къ тому же рѣзкій переходъ отъ суроваго мороза долгой зимы къ внезапной сильной оттепели страшно испортилъ дорогу.
Идя впереди, докторъ руководилъ каждымъ шагомъ носильщиковъ, но, не смотря на всю заботливость, бѣдный раненый страдалъ, казалось, ужасно. При малѣйшемъ неизбѣжномъ колебаніи носилокъ онъ громко стоналъ и обращалъ потухающіе глаза на шедшаго рядомъ съ нимъ Гейдена, точно ища у него защиты.
Послѣ тяжелой получасовой ходьбы они достигли дома лѣсничаго.
Докторъ расположилъ сидѣнія кареты какъ можно удобнѣе для раненаго и внушилъ величайшую осторожность Гейдену, занявшему мѣсто рядомъ съ кучеромъ, чтобы указать ему уединеннѣйшій путь до города и дома близъ Schiffbauerdamm'а. Самъ же докторъ заботливо поддерживалъ Ганса.
Черезъ три часа (было около половины одиннадцатаго) карета достигла цѣли.
Гейденъ спрыгнулъ у моста и опередилъ экипажъ, чтобъ приготовить Марту, еслибы она случайно или преднамѣренно оказалась дома въ этотъ столь непривычный для нея часъ.
Слава Богу, ея не было! Но въ замочную скважину Гейденовской комнаты она всунула записку слѣдующаго содержанія:
"Была у вашей двери рано утромъ. Очень тревожусь вашимъ отсутствіемъ въ такой часъ и неожиданнымъ отъѣздомъ Ганса. Забѣгу между уроками часовъ въ двѣнадцать и надѣюсь застать тогда васъ или вѣсть о Гансѣ.
Марта".
Улица и домъ были въ эту пору сравнительно пусты, и съ помощью кучера, доктору и Гейдену удалось, не возбуждая особеннаго вниманія, перенести Ганса дворомъ и узкою лѣстницею до его комнаты, второй ключъ которой Гейденъ предусмотрительно захватилъ.
Больной почувствовалъ, казалось, нѣкоторое облегченіе, когда лежалъ неподвижно на своей постели.
Дѣлать было пока нечего, какъ только давать ледъ и сохранять перевязку въ прежнемъ состояніи. Вскорѣ послѣ одиннадцати докторъ обѣщалъ вернуться съ однимъ изъ извѣстнѣйшихъ хирурговъ, чтобы изслѣдовать йоложеніе пули. До той поры онъ предписалъ полнѣйшій покой.
Гейденъ поручилъ слугѣ добыть льду, а часовъ около двѣнадцати зорко стеречь дверь и увѣдомить его, лишь только покажется фрейлейнъ Марта.
Черезъ нѣсколько минутъ слуга вернулся со льдомъ, и Гейденъ остался съ раненымъ одинъ.
Онъ спустилъ зеленыя занавѣсы оконъ, такъ какъ рѣзкій свѣтъ раздражалъ, казалось, Ганса, и сидѣлъ теперь безъ движенія около постели, переводя взоры съ перевязки на блѣдныя черты друга.
Ежеминутно клалъ онъ ему кусочекъ льду между губами, что доставляло, повидимому, больному облегченіе. Долго-ли еще будетъ Гейденъ имѣть возможность оказывать Гансу эту маленькую услугу.
Мысль, лишиться своего молодого друга, котораго онъ любилъ наполовину какъ брата, наполовину, какъ сына, такъ сжимала его грудь, что онъ боялся задохнуться. Суровый человѣкъ, съ цинической насмѣшкой подавлявшій въ себѣ всякое нѣжное чувство, понялъ въ этотъ часъ, сколько любви еще таилось въ его груди.
За нѣсколько минутъ до двѣнадцати слуга подалъ въ полуотворенную дверь комнаты условленный знакъ, которымъ долженъ былъ предупредить Гейдена о прибытіи Марты, и вслѣдъ затѣмъ занялъ у постели Ганса мѣсто скульптора.
Гейденъ осторожно заперъ за собою дверь и съ сильно бьющимся сердцемъ двинулся на встрѣчу Мартѣ.
Тревога, овладѣвшая ею послѣ внезапнаго отъѣзда Ганса и отсутствія Гейдена въ непривычное для него время, окрылила ея ноги.
Она только что переступила порогъ гостиной, какъ Гейденъ появился изъ противуположной двери, отдѣленной отъ спальни Ганса лишь узкимъ проходомъ.
Одинъ взглядъ, полный смертельнаго ужаса, брошенный ею на Гейдена, и она поняла все.
Что могло означать его присутствіе здѣсь въ такое время, его разстроенный и истерзанный видъ, кровь на рукѣ, какъ не самое ужасное, то, что предчувствовала Марта въ теченіи долгихъ, одинокихъ, мучительныхъ часовъ?
Смертельная блѣдность покрыла ея лицо; комната закружилась передъ глазами и, судорожно ухватившись за спинку дивана, она спросила задыхающимся голосомъ:
-- Живъ онъ?
Гейденъ взялъ ея, какъ ледъ холодныя, почти окоченѣвшія руки и сказалъ:
-- Онъ живъ, Марта.
Но глаза его прибавили: только не надолго.
И Марта поняла этотъ языкъ, и изъ ея дрожащихъ губъ вырвался неясный, жалобный крикъ.
Потомъ она схватила стаканъ съ водою, стоявшій на столѣ, залпомъ выпила его и сказала надломленнымъ голосомъ старухи:
-- Я ко всему готова, Гейденъ. Пустите меня къ нему.
Гейденъ пошелъ впередъ, велѣлъ слугѣ выйти и потихоньку затворилъ за Мартой дверь.
Гансъ лежалъ на постели съ закрытыми глазами, точно мертвый. Рубашка, свободно падавшая на перевязку, была обагрена кровью. Правая рука безжизненно и слабо свисла съ кровати. Никто не могъ бы сказать, таилась ли еще жизнь въ молодомъ, красивомъ тѣлѣ.
Это зрѣлище чуть было не лишило Марты послѣдняго остатка самообладанія. Она удержалась за ручку замка, но шорохъ, произведенный ея движеніемъ, заставилъ ее опомниться и только глухой звукъ сдерживаемыхъ рыданій вырвался изъ ея груди.
Марта опустилась на колѣни у постели больного и поцѣловала его свисшую, блѣдную, какъ воскъ, руку. Гансъ открылъ утомленные глаза.
-- Марта, прохрипѣлъ онъ, все можетъ еще поправиться.
Это были первыя слова, произнесенныя имъ. Черты его исказились отъ боли, и ласковая улыбка, блуждавшая по его губамъ, пока онъ глядѣлъ на сестру, превратилась въ судорожную гримасу, отъ которой кровь застыла въ жилахъ Марты.
Черезъ нѣсколько минутъ Гейденъ вошелъ въ комнату съ докторами.
Томительно протекло съ полчаса. Въ своей маленькой спальнѣ Марта стояла на колѣнахъ и молилась. Относились ли ея мольбы и обѣты къ Богу или къ брату, умиравшему въ сосѣдней комнатѣ, этого она и сама не знала. Охваченная невыразимымъ ужасомъ, она ломала руки и громко взывала: "Господи, храни его!... Я не стану болѣе бороться противъ твоей любви, братъ мой, единственный братъ мой! Я сама приведу ее къ тебѣ, только останься со мною... Только дай ему жить, Боже мой, дай ему жить"!
Отъ страха зубы ея были такъ крѣпко стиснуты, что молитва вырывалась лишь неясными звуками. При этомъ, не смотря на холодъ, царившій въ комнатѣ, потъ капалъ съ ея лба, голова горѣла, языкъ прилипалъ къ гортани, между тѣмъ какъ вся кровь отхлынула отъ ледяныхъ, окоченѣвшихъ рукъ.
Сердце и пульсъ ея бились такъ, точно готовы были порваться. Неужели этой пыткѣ не будетъ конца? Неужели Гейденъ никогда не-придетъ возвѣстить ей жизнь или смерть?
Наконецъ дверь отворилась.
Гейденъ появился, совершенно разбитый.
-- Они вынули пулю! прошепталъ онъ чуть слышно. Еще есть надежда!
И припавъ головой къ косяку двери, онъ громко зарыдалъ; сильное тѣло его дрожало, точно колеблемое бурей.
Марта обняла его обѣими руками и опустила голову на его грудь. Говорить она не могла; слезы неудержимо текли по ея щекамъ.
Теперь она знала, кому молилась.