Когда рѣшетка затворилась за Евой въ описанный нами вечеръ, Гельбахъ еще разъ мечтательно совершилъ тотъ самый путь, по которому шелъ съ нею, а потомъ, точно движимый внезапнымъ инстинктомъ, поспѣшно вернулся на свою квартиру.
Но предчувствіе обмануло его. Никакого рѣшающаго или хотя бы только важнаго извѣстія не было получено изъ Неаполя. Онъ нашелъ на обычномъ мѣстѣ лишь нѣсколько незначительныхъ строкъ, сообщавшихъ, что лицо, чьи показанія онъ считалъ въ высшей степени важными, находится въ Германіи и вернется, вѣроятно, въ Неаполь лишь дней черезъ восемь или десять.
Раздраженный затрудненіями, постоянно препятствовавшими исполненію его задачи, онъ упалъ на кресло и уставился глазами на предметы, наполнявшіе слабо освѣщенную комнату.
Но между ними и его досадливыми мыслями вскорѣ возникъ другой образъ. Подобно туманнымъ тѣнямъ разсѣялись онѣ, и въ ослѣпительномъ блескѣ предстала передъ нимъ фигура красивой дѣвушки, за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ шедшей рядомъ съ нимъ среди зимней ночи. Именно такою, съ бѣлымъ благороднымъ челомъ, съ смѣлымъ, лучистымъ взглядомъ, съ станомъ Діаны, гибкимъ и вмѣстѣ съ тѣмъ сильнымъ, цѣломудренно проходящею среди міра лжи и обмана, представлялась ему всегда богиня истины.
Передъ этой картиной блѣднѣло все, что когда-либо радовало его своимъ мимолетнымъ блескомъ: увлеченіи и желанія, побѣды, золото, лавры. И эта дѣвушка съ осанкой и чертами его божества, эта дѣвушка сдѣлается...
Съ громкимъ стономъ прижалъ онъ голову къ рукамъ, и чувство отвращенія заставило его содрогнуться, когда онъ додумалъ, свою мысль до конца.
Нѣтъ, нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ!... Онъ добьется, долженъ добиться полной увѣренности и тогда... Но если эта увѣренность получится слишкомъ поздно, если?... О, Боже мой! Зачѣмъ не предостерегъ онъ ее?
Смертельный ужасъ овладѣлъ имъ. Крупныя капли выступили на его лбу.
Еще за нѣсколько часовъ тому назадъ она стояла рядомъ съ нимъ; онъ сжималъ въ своей рукѣ ея тонкіе, сильные пальчики; глаза ея довѣрчиво глядѣли на него... Зачѣмъ не удержалъ онъ ея руку, зачѣмъ не шепнулъ: отступись! отступись! Ты сама не знаешь, что дѣлаешь! Бѣдное, обманутое, сиротливое дитя, или ко мнѣ на грудь! Я защищу тебя противъ всѣхъ горестей, противъ той страшной житейской лжи, жертвой которой ты безсознательно становишься, какъ становились до тебя милліоны и будутъ становиться и послѣ. Лишь тебя одной не должна эта ложь коснуться.
Имѣетъ ли онъ право такъ говорить съ дѣвушкой, не увѣрившись еще, что тотъ, кто простираетъ руку за этимъ сокровищемъ, дѣйствительно презрѣнный преступникъ? Что, если тутъ кроется ошибка, если это не онъ?
Эта мысль страшила его не меньше первой. Даже если Лезеръ не тотъ, за кого онъ его принимаетъ, возможно ли, чтобъ такое гордое, чудное созданіе любило этого человѣка съ тонкой, змѣиной фигурой, съ косымъ взглядомъ, холоднымъ, трезвымъ умомъ, эту живую каррикатуру, безъ идеаловъ, безъ единой божественной искры въ груди?
Гдѣ же мать, которой онъ могъ бы вручить этого ребенка и сказать: возьми въ твои объятія свое дитя, охраняй его отъ человѣка, которому она готова отдаться и тѣломъ, и душою. Гдѣ эта мать?
Онъ любитъ Еву, полюбилъ ее съ первой минуты. Могло ли это быть иначе? Она та женщина, о которой онъ мечталъ; но ни однимъ помысломъ не стремится онъ присвоить ее себѣ; онъ только желаетъ спасти ее отъ жалкой участи отдаться такому человѣку. Пока въ немъ есть хоть искра жизни, это чистое, дивное Божье созданіе не заглянетъ въ страшную бездну, полную грязи, грѣха и отвратительной лжи.
Рѣзкимъ движеніемъ приподнялся онъ со стула, осушилъ на лбу капли пота и подошелъ къ письменному столу.
Теперь онъ твердо рѣшился. Не отъ пространной корреспонденціи, отъ равнодушія и произвола другихъ поставитъ Гельбахъ въ зависимость судьбу Евы и осуществленіе задачи, выполпить которую онъ поклялся умирающему, держа въ рукахъ его исхудалые пальцы.
Онъ пустится въ путь самъ, чтобъ приподнять послѣднюю завѣсу, и на этотъ разъ вернется, видитъ Богъ, домой со словомъ избавленія на устахъ!
Въ Мюнхенѣ онъ пробылъ недѣлю.
Тонеллу онъ нашелъ блѣдною, похудѣвшею, и раскаялся, что не оставилъ ее у своей матери. Дѣвушка переутомилась, слишкомъ мало гуляла; голосъ ея былъ усталый, блестящіе глаза потускнѣли; синіе круги окаймляли ихъ.
Радость увидать Гельбаха совершенно сломила ее; рыдая, кинулась она ему на шею. Ей жилось такъ сиротливо; подруги совершенно не понимали ея. Признанія эти вырывались безсвязно.
Маленькая итальянка съ глазами Миньоны, такъ серьезно относившаяся къ искусству, что рѣдко отвѣчала на шутки консерваторокъ, никогда не участвовала въ ихъ сумасбродныхъ выходкахъ, не шла кривыми путями, а между тѣмъ всегда достигала цѣли первая -- была въ школѣ скорѣе предметомъ зависти и недоброжелательства, чѣмъ дружбы и участія.
Быстрымъ взглядомъ охватилъ Гельбахъ положеніе дѣлъ и рѣшилъ взять Тонеллу на нѣкоторое время изъ консерваторіи, а по своемъ возвращеніи изъ Италіи увезти ее въ Берлинъ. Она такъ молода, такъ способна; никакой бѣды не произойдетъ, если образованіе ея остановится на нѣкоторое время.
Нѣсколько часовъ позднѣе онъ уже ѣхалъ съ нею въ вверхъ по долинѣ Изара.
Странное волненіе овладѣло имъ, когда онъ вспомнилъ, какъ за немного мѣсяцевъ передъ тѣмъ онъ въ послѣдній разъ переступилъ порогъ дома матери, чтобъ снова окунуться въ житейскій водоворотъ.
Сколько перемѣнъ совершилось съ той поры! Какъ ничтожно казалось теперь то, что повергло его тогда въ такой гнѣвъ! Стефани и Ева!... Что за бездна между ними...
Онъ едва слушалъ, когда во время ихъ короткаго свиданія въ кафе Maximilian Месбауэръ увѣрялъ его, что буря въ стаканѣ воды совершенно улеглась, не оставивъ опустошительныхъ слѣдовъ,-- что онъ, Месбауэръ, ловко и съ большимъ тактомъ опровергъ газетный слухъ, пущенный въ ходъ Стефани, что красивая сирена покинула Мюнхенъ вскорѣ послѣ Гельбаха, и что никто не знаетъ хорошенько, куда она обратила свои шаги. Иные говорятъ, что она уѣхала въ Петербургъ къ Сергѣю Орлову; иные, что, не боясь холеры, она вернулась въ Италію; третьи наконецъ утверждаютъ, что парижскимъ бульварамъ выпало на долю преимущество оказать гостепріимство рыжей Стефи.
Съ минуту Гельбахъ бѣгло подумалъ о дамѣ подъ вуалемъ, однажды вечеромъ такъ близко прошедшей мимо него въ Берлинѣ, и о тонкомъ запахѣ амбры, распространенномъ ея одеждой. Но онъ не высказалъ этой мысли и самъ скоро забылъ ее.
Еще въ тотъ же вечеръ онъ уѣхалъ въ Италію.
-----
Прошло около двухъ съ половиною недѣль, прежде чѣмъ Гельбахъ снова появился передъ домикомъ на откосѣ горы. Но вернулся онъ не съ болѣе легкимъ сердцемъ, чѣмъ уѣхалъ; слова освобожденія все еще не было на его устахъ.
Большую часть времени онъ провелъ въ Неаполѣ въ ожиданіи своего повѣреннаго, чьимъ показаніямъ придавалъ большое значеніе. Въ его отсутствіи онъ исходилъ побережье часа на три пути вверхъ отъ Неаполя, останавливаясь во многихъ рыбачьихъ хижинахъ и у сторожей виноградниковъ. Въ городѣ онъ главнымъ образомъ встрѣчался въ дрянномъ кабакѣ гавани съ старой прачкой, жившей на чердакѣ маленькаго дома въ самомъ центрѣ Неаполя; видѣлся онъ также съ евреемъ-ростовщикомъ -- и съ богатымъ купцомъ, другомъ покойнаго отца Тонеллы. Но непреложныхъ доказательствъ, что Эгонъ Лезеръ одно лицо съ тѣмъ преступникомъ, на слѣдъ котораго Гельбахъ, казалось, попалъ, онъ все-таки не получилъ.
Противорѣчія между всѣми свидѣтелями были такъ велики, ихъ показанія такъ мало совпадали съ тѣмъ, что узналъ въ Берлинѣ насчетъ Лезера Гельбахъ, что разсудокъ готовъ былъ подсказывать ему: ты ошибся, между тѣмъ какъ инстинктъ неотступно шепталъ: ты его нашелъ; обманъ здѣсь невозможенъ!
Наконецъ прибыло въ Неаполь и такъ долго ожидаемое довѣренное лицо, директоръ значительнаго банка.
Его показанія снова поколебали Гельбаха. Ясности можно было добиться лишь тамъ, гдѣ долгіе годы жилъ мнимый преступникъ, и съ твердой рѣшимостью сперва разслѣдовать звено за звеномъ жизнь Лезера, художникъ немедленно покинулъ Неаполь, чтобъ взять у матери Тонеллу и безостановочно ѣхать съ нею въ Берлинъ.
-----
Когда Гельбахъ прибылъ съ дѣвушкой въ свою квартиру Unter den Linden (съ помощью Марты, къ которой онъ уже раньше обратился съ письмомъ, онъ надѣялся вскорѣ найти подходящій пансіонъ для своей пріемной дочки), онъ засталъ у себя письмо Гейдена.
Скульпторъ сообщалъ, что совершилось то, чего онъ такъ давно боялся, и что Гансъ дрался на дуэли. Онъ тяжела раненъ, но въ настоящее время не безнадеженъ. Пусть Гельбахъ обрадуетъ, какъ можно скорѣе, своимъ посѣщеніемъ опечаленныхъ жителей домика близъ Шифбауэрдамма и не преминетъ захватить съ собою и дочку. Сестрица Марта отказалась отъ всѣхъ уроковъ и имѣетъ вдоволь времени, чтобъ принять на себя вмѣстѣ съ уходомъ за больнымъ и новыя материнскія обязанности.
Къ вечеру въ обычный часъ Гельбахъ направился съ Тонеллой къ хорошо знакомому и сдѣлавшемуся ему столь дорогимъ домику. Дѣвушка шла, весело болтая и безъ устали любуясь красотами столицы. Вялость и утомленіе исчезли съ той минуты, какъ она снова почувствовала себя подъ покровительствомъ Гельбаха, бывшаго ей болѣе чѣмъ отцомъ съ той поры, какъ она себя помнила.
Когда они вошли въ гостиную, они застали въ ней одноги Гейдена. У него были добрыя вѣсти: сильная лихорадка уменьшилась; общее состояніе шло нормально. Когда заживетъ легкое и заживетъ ли оно вообще окончательно, этого нужно, конечно, терпѣливо выжидать, такъ закончилъ свои отчетъ Гейденъ, тяжко вздыхая.
Черезъ нѣсколько минутъ появилась изъ комнаты больного Марта. Гельбаху показалось, что она постарѣла на многіе годы въ тѣ три недѣли, во время которыхъ онъ ея не видалъ.
Когда она узнала пріѣзжихъ, добрые глаза ея радостно вспыхнули подъ вліяніемъ минутнаго возбужденія, но тутъ же прежнія тѣни снова заволокли ихъ.
Гельбахъ подошелъ къ ней и горячо и крѣпко пожалъ ея руку.
-- Слава Богу, что худшее миновало, сказалъ онъ.
Марта молча кивнула и отвѣтила на пожатіе.
-- Надо покориться волѣ Божьей, отвѣтила она. Гансъ такъ слабъ, что трудно сказать, выздоровѣетъ и окрѣпнетъ ли онъ когда-либо.
И съ этими словами она стерла оборотомъ руки слезы, противъ воли катившіяся изъ глазъ.
Тонелла скромно оставалась въ глубинѣ комнаты. Теперь Гельбахъ вывелъ ея изъ тѣни и подошелъ съ ней къ Мартѣ.
Въ глазахъ незнакомой дѣвушки было столько горячаго, искренняго участія, что Марта молча сжала ее въ своихъ объятіяхъ и нѣжно поцѣловала вспыхнувшую Тонеллу въ лобъ.
-- Возьмите ее подъ свое покровительство, сестрица Марта; ей будетъ у васъ хорошо.
И старая дѣвушка крѣиче прижала къ своему сердцу молодое, милое существо.
Черезъ нѣсколько минутъ кто-то позвонилъ. Гейденъ ворча пошелъ открыть дверь, а Марта обратилась къ Гельбаху.
-- Только теперь, въ минуту несчастья, узнали мы, сколько друзей у моего милаго Ганса. Цѣлый день не перестаютъ спрашивать о его здоровьѣ, и еслибы что либо могло утѣшить меня, то именно всеобщее сочувствіе къ его печальной участи.
Гейденъ вернулся въ сопровожденіи Зибеля. Старикъ во что-бы то ни стало захотѣлъ сегодня самъ освѣдомиться о своемъ молодомъ другѣ и былъ въ высшей степени обрадованъ, заставъ въ семьѣ Фалька художника, котораго не видалъ съ того вечера, когда Гельбахъ посѣтилъ его домъ.
-- Сегодня я вдвойнѣ радъ васъ видѣть и познакомиться съ вашей пріемной дочкой, обратился къ нему Зибель, потому что завтра я уѣзжаю по дѣламъ раньше, чѣмъ предполагалъ. Почемъ знать, застану-ли я васъ въ Берлинѣ, когда вернусь; теперь дѣло быстро идетъ къ веснѣ.
-- Если моя дѣвочка не разстроитъ моихъ плановъ и будетъ, чувствовать себя здоровою, я навѣрно останусь здѣсь до іюня.
-- Да, да, въ настоящее время съ барышнями много заботъ, замѣтилъ Зибель, и тѣнь серьезной тревоги пронеслась по его лицу... Не съ легкимъ сердцемъ уѣзжаю я. Въ послѣднія недѣли
Ева стала ужасно блѣдна и слаба. Врачи рекомендуютъ морской воздухъ, но кто можетъ въ нашемъ климатѣ ѣхать къ морю въ апрѣлѣ или маѣ? Кромѣ того, и Лезеръ сталъ еще торопить свадьбой. За это я не могу, конечно, винить его; быть женихомъ неудобно дѣловому человѣку; послѣ работы ему нуженъ свой уголъ, въ особенности такому неутомимому труженику, какъ Эгонъ. Но я и слышать о скорой свадьбѣ не хочу, да и Ева тоже нѣтъ. Я напрямикъ объявилъ Лезеру, что онъ долженъ потерпѣть до конца лѣта. Говорилъ я вамъ уже, фрейлейнъ Фалькъ, что Эгонъ желаетъ слить наши фабрики и сдѣлаться моимъ компаньономъ? Я ничего не имѣю противъ этого, только не могу устроить дѣла такъ скоро, какъ хочется ревностному молодому человѣку.
Никто изъ присутствующихъ не замѣтилъ мрачнаго облака глубочайшаго негодованія и непреклонной рѣшимости, покрывшаго при словахъ Зибеля лицо художника.
Въ своемъ справедливомъ гнѣвѣ онъ готовъ былъ сжать кулаки и грозно поднять ихъ къ небу. Какъ упорно отказываетъ ему судьба въ своемъ содѣйствіи!
Славный, честный старикъ, который сидитъ съ нимъ за однимъ столомъ, готовъ вступить въ товарищество съ такимъ человѣкомъ, какъ Лезеръ, и Гельбахъ не смѣетъ говорить, не смѣетъ предупредить его. Увѣренности онъ все еще не имѣетъ.
Онъ торопливо всталъ.
-- Пойдемъ, Тонелла, сегодня мы не должны болѣе засиживаться.
Марта не противоречила ему. Ей пора было смѣнить у постели Ганса сестру милосердія. Одновременно съ Гельбахомъ поднялся и Зибель.
-- Теперь вмѣсто меня станетъ заходить иногда Ева, и вскорѣ напишетъ мнѣ, надѣюсь, хорошія вѣсти о нашемъ больномъ, сказалъ онъ. Самое позднее недѣли черезъ три я полагаю вернуться.
Передъ дверью Гельбахъ и Зибель разошлись въ разныя стороны.
Когда Зибель огибалъ уголъ Казельштрассе, мимо него проскользнула дѣвушка въ черномъ платьѣ и съ густымъ вуалемъ, съ виду еще молодая.
Маленькая, полная фигурка и бѣлокурые волосы на затылкѣ пробудили въ Зибелѣ какое-то воспоминаніе. Онъ остановился и поглядѣлъ ей вслѣдъ.
Дѣвушка пошла по той-же дорогѣ, по которой только что шелъ самъ Зибель. Ему показалось, будто онъ уже не въ первый вечеръ видитъ ее на этомъ мѣстѣ. Потомъ она исчезла въ тѣни домовъ, и онъ равнодушно продолжалъ путь.
Послѣ того какъ закутанная вуалемъ молодая дѣвушка походила минутъ съ десять взадъ и впередъ передъ домомъ Фалька, не спуская глазъ съ двери, въ воротахъ появилась сестра милосердія. Нѣсколькими шагами незнакомка поравнялась съ нею.
-- Что скажете вы мнѣ сегодня, сестра Бабетта? спросила дѣвушка тихимъ, дрожащимъ голосомъ.
-- День былъ сносный, сухо отвѣтила сидѣлка. Если ночь пройдетъ такъ же, мы можемъ быть довольны.
Вздохъ облегченія приподнялъ грудь молодой дамы; потомъ, продолжая идти рядомъ съ сестрою милосердія, она нѣсколько тревожнѣе спросила:
-- Но что говорятъ доктора насчетъ будущаго, насчетъ полнаго выздоровленія?
Сестра Бабетта повела плечами.
-- Безъ долголѣтняго пребыванія на югѣ легкое врядъ-ли залечится, а на это, я слышала, нѣтъ средствъ. Покойной ночи, фрейлейнъ.
Елена Лакомбъ осталась одна, мрачнымъ взглядомъ слѣдя за удалявшейся женщиной, которую темнота поглотила, точно сѣрую тѣнь. Дрожь овладѣла Еленой, и плотнѣе закуталась она въ черный платокъ, покрывавшій ея полныя плечи.
Потомъ она обернулась и снова добралась по той дорогѣ, по которой только что пришла, до хорошо знакомаго намъ домика.
Здѣсь она колебалась, взойти ей по узкой лѣстницѣ и предстать передъ взорами Марты и Гейдена или нѣтъ? Не она ли повергла на одръ болѣзни и, быть можетъ, совершенно безнадежно самаго дорогого имъ человѣка?
Но вѣдь сегодня она тутъ въ послѣдній разъ. Никогда не будетъ она болѣе стоять передъ этимъ домомъ, духа любви и довольства котораго она не поняла, и гдѣ ей казалось слишкомъ тѣсно и бѣдно для счастья... Тѣмъ не менѣе... нѣтъ! что дѣлаетъ она здѣсь?.. Онъ спасенъ отъ самой грозной опасности, а она... невѣста другого.
Она достигла своей цѣли. На пышныхъ коврахъ, за столами, покрытыми хрусталемъ и серебромъ, среди легкомысленнаго общества и бьющихъ въ глаза нарядовъ будетъ завтра праздноваться ея помолвка.
Шесть недѣль, остающіяся до ея свадьбы, она проведетъ во Франкфуртѣ на Майнѣ, въ блестящемъ домѣ старшей сестры Шифманна, принявшей на себя хлопоты по ея приданому. Тамъ совершится и вѣнчаніе, послѣ котораго молодая чета поѣдетъ на сезонъ въ Лондонъ, куда приглашали Шифманна, чтобъ стать во главѣ крупной банкирской конторы.
Никакого нѣтъ сомнѣнія; Елена у цѣли.
Но почему же повернула она голову и, казалось, не могла оторвать глазъ отъ маленькаго, бѣднаго домика, подъ крышей котораго было пролито столько слезъ и крови изъ-за нея?
Нерѣшительно удалилась она съ того мѣста, къ которому ея ноги точно приросли, потомъ тряхнула головой, такъ что растрепанныя завитушки на лбу и затылкѣ заколыхались, и въ послѣдній разъ вернулась подъ кровлю дѣда.
Счеты съ прошлымъ были кончены.