Нелегка была задача, осуществить которую вынуждали Гельбаха неудовлетворительность его неаполитанскихъ розысковъ и опасность, нависшая надъ Евой и Зибелемъ.
Общество, среди котораго вращался Эгонъ Лезеръ, представляло самое неблагопріятное поле для изысканій художника. Уже то обстоятельство, что Лезеръ былъ одною изъ наиболѣе видныхъ, если и не популярныхъ личностей этого солиднаго и столь исключительнаго круга, достаточно доказывало, что никто не подозрѣвалъ ни малѣйшаго пятна на его прошломъ.
У кого бы ни допытывался Гельбахъ, самъ или черезъ другихъ, всюду получалъ онъ одинъ и тотъ же отвѣтъ: богачъ Лезеръ черствый филистеръ и очень неразговорчивый собесѣдникъ, но никакая тѣнь не дерзала еще коснуться его репутаціи.
Тоже самое было и въ клубѣ. Гельбахъ узналъ, что никто не искалъ общества Лезера, но что всѣ уважали этого человѣка.
Игралъ-ли онъ охотно или по большой? Любилъ-ли онъ азартныя игры?
Нисколько. Онъ игралъ въ скатъ по обыкновенной ставкѣ. За исключеніемъ этого, онъ не дотрогивался до картъ.
Есть-ли у него связь? Не скрывается-ли подъ внѣшней холодностью усиленно подавляемая чувственность?
Никто не могъ указать на малѣйшую связь Лезера; какъ уже сказано, онъ былъ совершенно безстрастенъ: въ его жилахъ не было крови, а только однѣ цифры.
Гельбахъ находился близко къ отчаянію.
Однажды до его слуха случайно донеслось, что въ послѣднее время Лезера нерѣдко видали по вечерамъ въ нижней части Фридрихштрассе, около улицы Бессель.
Само по себѣ это обстоятельство не имѣло никакого значенія. Лезеръ могъ такъ же хорошо идти черезъ Галльскія ворота этимъ путемъ на зибелевскую виллу, какъ и по Вильгельшитрассе или Unter den Linden. Къ тому же, мѣстность эта богата промышленными заведеніями по его спеціальности. Тѣмъ не менѣе, при скудости всякихъ показаній, Гельбахъ жадно ухватился за невинный слухъ и усердно принялся изслѣдовать указанную улицу въ упомянутые часы, дѣйствительно, послѣ долгихъ дней безплоднаго ожиданія, онъ увидалъ однажды вечеромъ, какъ закутанный въ просторное пальто человѣкъ, худощавая фигура котораго напоминала Лезера, осторожно юркнулъ въ одинъ довольно обветшалый домъ.
Находившаяся черезъ дорогу кондитерская доставляла удобный пунктъ для наблюденій. Въ адресной книгѣ обитателемъ стараго дома значилось лишь одно лицо, владѣлецъ дома, Венскій, адвокатъ и вмѣстѣ съ тѣмъ содержатель меблированной квартиры въ бель-этажѣ.
Внимательно вглядѣлся Гельбахъ въ прикрытую краснымъ абажуромъ лампу второго этажа и въ зеленый абажуръ третьяго, и ему показалось правдоподобнѣе, чтобы Лезеръ проводилъ вечерніе часы при соблазнительномъ свѣтѣ красной, а не зеленой лампы, если, конечно, тутъ не кроется новой ошибки, и если та до неузнаваемости закутанная фигура -- дѣйствительно Эгонъ.
Въ этомъ случаѣ Гельбахъ надѣялся услѣдить въ полусвѣтѣ таинственной меблированной квартиры отношенія, которыя могли быть пригоднѣе для раскрытія преступной тайны, чѣмъ то хорошее общество, среди котораго вращался Лезеръ съ вѣчно опущеннымъ забраломъ.
Уже черезъ полчаса обнаружилось, что на этотъ разъ не было новаго обмана.
Съ небрежно накинутымъ на плеча пальто, которое до той минуты дѣлало его неузнаваемымъ, Лезеръ выбѣжалъ изъ противолежащаго дома въ состояніи крайняго возбужденія и, близко нагнувшись къ низкимъ окнамъ кондитерской, Гельбахъ ясно увидалъ при свѣтѣ уличнаго фонаря, озарявшаго лицо Лезера, что его обыкновенно столь равнодушно-покойныя черты были искажены злобой и бѣшенствомъ.
Еще два дня слѣдилъ Гельбахъ за появленіемъ Эгона въ этомъ обветшаломъ домѣ.
На третій день онъ послѣдовалъ за нимъ въ темныя сѣни и съ удивленіемъ замѣтилъ, что, миновавъ меблированныя комнаты съ красной лампой, Лезеръ поднялся въ верхній этажъ.
Тѣмъ лучше. Найти доступъ къ адвокату и домовладѣльцу несомнѣнно удобнѣе и легче, чѣмъ къ обитателямъ меблированной квартиры, для появленія у которыхъ нужно сначала ощупать почву.
На слѣдующій день, часовъ въ двѣнадцать, когда, вскорѣ послѣ своего грубаго поступка на фабрикѣ, Лезеръ во второй разъ вышелъ отъ Венскаго, чтобъ ѣхать на Темпельгофскую набережную, Гельбахъ вошелъ въ домъ на Фридрихштрассе. Даже при яркомъ полуденномъ солнцѣ домъ производилъ мрачное, непріятное впечатлѣніе.
Передъ дверью стояла наемная коляска. На обитомъ полинялымъ синимъ сукномъ заднемъ сидѣніи были небрежно брошены дорогое мѣховое покрывало и нарядный дамскій зонтикъ.
Когда Гельбахъ затворилъ за собою дверь, узкая, извилистая лѣстница, лишь тускло освѣщенная немногими грязными стеклами, показалась ему такою темною, точно онъ послѣ ослѣпительнаго апрѣльскаго солнца сразу попалъ въ непроглядный мракъ.
У нижняго столба лѣстницы онъ на минуту остановился, чтобы сначала пріучить глаза къ внезапному переходу отъ свѣта къ тьмѣ, прежде чѣмъ предстать передъ адвокатомъ Венскимъ.
На верху, въ меблированной квартирѣ, рѣзко хлопали дверями. Вслѣдъ затѣмъ Гельбахъ услыхалъ голосъ, звукъ котораго показался ему изумительно знакомымъ.
-- Хорошо, Френцль, я поѣду сегодня одна.
Снова хлопнула дверь, потомъ по лѣстницѣ зашуршало нарядное женское платье, острые каблучки застучали по исхоженнымъ ступенямъ, тонкій запахъ амбры обдалъ Гельбаха, и еще прежде чѣмъ онъ успѣлъ припомнить звукъ этого голоса, передъ художникомъ появилась Стефани Орлова.
Еслибъ рядомъ съ нимъ ударила молнія, Гельбахъ не могъ бы болѣе растеряться, какъ при этой внезапной встрѣчѣ на томъ мѣстѣ, куда привели его такія серьезныя, важныя обязанности. Какъ попала сюда Стефани? Какая ея роль въ этомъ домѣ? Онали живетъ при свѣтѣ красной лампы, и не имѣетъ-ли Лезеръ все-таки цѣли?...
Мысли эти тѣснились въ головѣ Гельбаха, пока Стефани стояла передъ нимъ. Она также казалась не менѣе изумленною и возбужденною, когда растерянность художника убѣдила ее въ томъ, что не ради нея, какъ сначала она подумала, посѣтилъ Гельбахъ мрачный домъ.
Она протянула ему свою узкую ручку въ свѣтло-сѣрой перчаткѣ, до которой онъ только слегка дотронулся. Стефани вспомнила ихъ послѣднюю встрѣчу, и, сильно вспыхнувъ, спросила съ смущеніемъ, дѣлавшимъ ее очаровательною.
-- Какъ попали вы сюда, Гельбахъ?
-- Я отвѣчу вамъ тѣмъ же вопросомъ, только съ большимъ основаніемъ, gnädige Frau. Вы, конечно, не забыли, что я собирался въ Берлинъ; что же касается васъ, то вы, если не ошибаюсь, всегда имѣли причины избѣгать этого города.
-- Эти причины болѣе не существуютъ, небрежно отвѣтила она, раздраженная его тономъ, въ которомъ ей послышался укоръ.
-- Тѣмъ лучше для васъ, gnädige Frau.
Водворилось непродолжительное молчаніе.
При другихъ обстоятельствахъ и въ иномъ мѣстѣ Гельбахъ несомнѣнно простился бы съ Стефани послѣ этихъ немногихъ вѣжливыхъ фразъ. Но опасность, грозившая Евѣ, настоятельная и неотложная необходимость сорвать маску съ лица Лезера, побѣдила его нежеланіе снова завязать сношенія съ Стефани. Она могла сдѣлаться важнымъ орудіемъ для осуществленія его намѣреній въ этомъ домѣ, и, быть можетъ, ему придется еще благодарить судьбу, такъ неожиданно приведшую ее на его путь.
Пока Гельбахъ молча принималъ это рѣшеніе, Стефани внимательно слѣдила за нимъ. Даже среди полутьмы ей должно было броситься въ глаза, какъ постарѣлъ онъ въ послѣдніе мѣсяцы. Взоръ его горѣлъ мрачнымъ огнемъ, черты стали рѣзче и жестче, точно какое-то сильное горе набросило тѣнь на красивое, правильное лицо.
Возможно-ли, что и для ледяного царя наступила минута, когда сердце его заговорило и заговорило тщетно? Неужели судьба отомстила ему за страсть, пожиравшую Стефани и оставшуюся безъ взаимности? Гельбахъ не походилъ на счастливаго влюбленнаго.
Стефани ликовала.
Надо воспользоваться этимъ часомъ, ниспосланнымъ ей случаемъ,-- и мысли Орловой уже унеслись далеко за предѣлы этого часа. У нея было не мало матеріальныхъ заботъ, а... Гельбахъ великодушенъ.
Онъ первый прервалъ молчаніе.
-- Вы собирались выѣхать, gnädige Frau?
-- Собиралась, отвѣтила она, глядя на него съ самою соблазнительной своей улыбкой, но собиралась отъ скуки, пока не знала, что дастъ мнѣ нынѣшній день. Теперь я уже не хочу выѣхать. Будьте милы, Гельбахъ, подарите мнѣ часокъ вашего драгоцѣннаго времени. Френцль отпуститъ экипажъ.
Это былъ какъ разъ прежній тонъ, прежніе обольстительные пріемы Стефани, и Гельбахъ отлично зналъ, что выйдетъ изъ всего этого, если онъ не останется на-сторожѣ. Однако, онъ все-таки послѣдовалъ за ней ради той цѣли, достигнуть которой онъ хотѣлъ во что-бы то ни стало.
Вслѣдствіе этого онъ пошелъ за нею по лѣстницѣ. Глаза Стефани горѣли сильной радостью отъ его уступчивости ея желаніямъ.
-- Вы очень разочаруетесь насчетъ моего Rome' а, милый другъ мой. Вы не должны вспоминать ни моей квартиры въ Римѣ, ни виллы на Шимфенбургской улицѣ, если хотите почувствовать себя у меня хоть сколько нибудь уютно.
И съ этими словами она открыла дверь красной гостиной.
-- Вся эта пышность очень поблекла, но, что хотите вы, другъ мой? Мнѣ пришелъ въ голову капризъ жить именно здѣсь! Надо же увидать и обратную сторону жизни.
Гельбахъ слишкомъ хорошо зналъ Стефани Орлову, чтобы не понять, что не изъ каприза, а на основаніи очень вѣскихъ причинъ поселилась она въ этой меблированной квартирѣ.
Но эти причины могли находиться въ связи съ частыми появленіями въ этомъ домѣ Эгона и въ свою очередь имѣть отношеніе къ тѣмъ обстоятельствамъ, ради которыхъ Стефани такъ долго избѣгала Берлина.
Гельбахъ хотѣлъ пощупать сначала почву, прежде чѣмъ приступить къ рѣшительному нападенію.
-- Жаль, что вы не пришли часомъ раньше, милый другъ. Мы могли-бы тогда пообѣдать вмѣстѣ. Вы не повѣрите, какъ тоскливо становится наконецъ проводить день за днемъ одиноко въ четырехъ стѣнахъ.
Тѣмъ временемъ Стефани сбросила съ себя шляпу и пальто, освободила отъ длинныхъ сѣрыхъ перчатокъ свои тонкія ручки и снова протянула ихъ художнику.
-- Будемте опять друзьями, Гельбахъ... Нѣтъ, пожалуйста, не говорите ничего, оставьте мнѣ иллюзію, что берлинской скукѣ наступитъ конецъ.
Это признаніе сорвалось такъ искренно съ ея губъ, что Гельбахъ долженъ былъ улыбнуться противъ воли.
-- Развѣ ужъ до того плохо? спросилъ онъ.
-- Взгляните сюда,-- и Стефани указала на покровъ для алтаря, на которомъ одежда святого Іосифа и Богоматери отливала всѣми цвѣтами,-- собственноручная работа! Вѣдь намъ нечего притворяться другъ передъ другомъ; изъ этой работы вы можете видѣть, до чего я доведена.
-- Не остались же вы, однако, безъ всякаго общества; навѣрно завязали новыя знакомства иди... возобновили старыя?
При этомъ вопросѣ онъ зорко посмотрѣлъ на сидѣвшую рядомъ съ нимъ красивую женщину, но никакого волненія не выразилось на ея чертахъ, а только прежнее неудовольствіе на вынесенную скуку сказывалось въ нихъ.
-- Новыя знакомства? Да, конечно, но неважныя: нѣсколько актеровъ, до того исключительно говорящихъ о себѣ, точно ихъ слова -- ось, вокругъ которой вращается земля, а ихъ насморкъ способенъ расшатать весь міръ; два, три злобствующихъ, недовольныхъ журналиста, потерпѣвшихъ неудачи и считающихъ, что имъ, по справедливости, мѣсто во главѣ умственнаго движенія, и т. д.
-- Но почему живете вы такъ, gnädige Frau, почему?
Она пожала плечами.
-- Единственный забавный человѣкъ, съ которымъ можно поболтать, это мой хозяинъ -- юристъ и банкиръ въ одномъ лицѣ.
Гельбахъ навострилъ уши.
-- Это человѣкъ, просто классически уродливый и одаренный такой ловкостью, до котораго вамъ, южанамъ, никогда не дойти.
-- Есть у этого уродливаго, ловкаго человѣка семейство, которому онъ можетъ передать эти оба свойства? Я спрашиваю лишь въ интересѣ будущихъ поколѣній.
Стефани расхохоталась.
-- У него нѣтъ ни семьи, ни знакомства, за то онъ одаренъ гораздо болѣе пріятнымъ, на мой вкусъ, качествомъ... Гм! Вы разсердитесь, Гельбахъ, но не смотря на этотъ рискъ, я буду откровенна... Этотъ Венскій сдѣлался мнѣ необходимымъ... Онъ доставляетъ мнѣ божественное развлеченіе... онъ... онъ спекулируетъ для меня на биржѣ.
-- Очень плохое развлеченіе, gnädige Frau. Отъ этихъ спекуляцій нечего ждать добра, въ особенности женщинѣ, которая даже не можетъ слѣдить за такими сложными дѣлами. Къ томуже, извините мои вопросъ, увѣрены-ли вы, что находитесь въ честныхъ рукахъ?
-- Въ этомъ мнѣ ручаются кліенты Венскаго графъ Дембришевъ и... Но я вамъ надоѣдаю. Какое дѣло великому художнику Гельбаху до ничтожнаго Венскаго? Пойдемте -- и съ этими словами она встала,-- эта гостиная пустынна и холодна; я проведу васъ въ свой будуаръ. Френцль затопила тамъ каминъ, и вы увидите, что всѣ бездѣлки, которыя я собрала въ этой комнатѣ, сдѣлали ее совсѣмъ уютной.
-- Какъ вамъ угодно, gnädige Frau. Мы и тамъ можемъ продолжать разговоръ. Но вы совершенно ошибаетесь, мнѣ очень интересно знать побольше о томъ довѣренномъ лицѣ, которое въ настоящее время, очевидно, пользуется вашимъ исключительнымъ вниманіемъ. Главное въ томъ, удачно-ли спекулируетъ для васъ Венскій?
Говоря такимъ образомъ, они перешли изъ гостиной въ сосѣдній съ нею будуаръ, гдѣ въ старомодномъ каминѣ пылали большія буковыя полѣнья.
Стефани не сразу отвѣчала. Съ минуту зорко глядѣла она сбоку на Гельбаха. Положеніе ея прескверное, а не смотря на прошлое, художникъ все-таки старый другъ! Ужъ не рѣшиться-ли? Видала она его иногда гораздо недоступнѣе, чѣмъ сегодня, а если ея любезности и красотѣ удастся изгнать съ его лба складки, а изъ глазъ мрачное выраженіе, дѣло выиграно. Во всякомъ случаѣ можно попытаться; это такая же азартная игра, какъ и всѣ прочія, и шансы далеко не плохіе, потому что, какъ ни чужды были ея собственной душѣ возвышенныя качества, тѣмъ не менѣе Стефани отлично знала, что у Гельбаха великодушная натура.
Она усадила художника на кресло у огня рядомъ съ собою, потомъ положила свои пальчики на руку Гельбаха и серьезно посмотрѣла на него своими черными глазами.
-- Удачно-ли спекулируетъ для меня Венскій, спрашиваете вы, дорогой Гельбахъ?.. Нѣтъ!
-- Онъ причинилъ вамъ убытки?
-- Да, значительные.
-- И вы, конечно, бросили вслѣдствіе этого безумную игру?
-- Напротивъ, я вынуждена теперь продолжать спекуляціи, чтобъ... выиграть...
Казалось, онъ не разслышалъ ея сильно подчеркнутаго намека.
-- Вы поступаете очень неосторожно. Надо бы прежде всего выяснить, дѣйствительно-ли Венскій... Какъ назвали вы его двухъ кліентовъ?
-- Одинъ изъ нихъ -- графъ Дембришевъ; второй же представляетъ, если возможно, еще большую гарантію. Венскій пользуется полнымъ довѣріемъ своего кліента, который поручаетъ ему помѣщеніе всѣхъ своихъ капиталовъ. Это крупный промышленникъ, глаза одного изъ важнѣйшихъ чугунно-литейныхъ заводовъ Берлина и, кромѣ того, прибавила Стефани съ улыбкою, показавшеюся Гельбаху при возроставшемъ въ немъ отъ ея словъ напряженіи странною и знаменательною,-- кромѣ того, онъ частый посѣтитель моей красной гостиной, такъ какъ въ этотъ будуаръ никто, помимо васъ, Гельбахъ, еще не проникалъ,-- шопотомъ, почти нѣжно докончила она.
Онъ не обратилъ вниманія на то, что съ послѣдними словами она близко придвинула къ нему свое кресло и принялась ласково гладить его руку.
-- А какъ зовутъ этого господина? такъ грубо спросилъ онъ, что Стефани невольно отдернула пальчики.
-- Какъ можетъ это васъ интересовать? Его зовутъ Лезеромъ. Не довольно-ли допросили вы меня теперь относительно моихъ знакомыхъ и надежности моего хозяина?
Она вскочила и обернулась къ нему спиною, иначе замѣтила бы на его чертахъ выраженіе торжествующей радости и улегающагося напряженія.
Человѣкъ, живущій тамъ, наверху, повѣренный и руководитель Лезера, а эта женщина, быть можетъ, его любовница... Ну, да не все-ли равно теперь, когда Гельбаху такъ скоро удастся избавить отъ него Еву!.. Великій Боже, что за счастливая случайность натолкнула его на Стефани Орлову!
Красивая женщина не была обидчива, когда желала достигнуть чего нибудь. Видя, что Гельбахъ молчитъ, она вообразила, что разсердила его своей рѣзкостью, а это было бы ей теперь въ высшей степени неудобно. Во что бы то^ни стало надо настроить его благопріятно для ея плановъ.
Вслѣдствіе этого она вернулась къ нему съ самою обольстительною улыбкой и протянула ему обѣ руки.
-- Не сердитесь, милый другъ; поболтаемте еще, только не о дѣлахъ, по крайней мѣрѣ не сегодня; для этого найдется время въ другой разъ... Подите сюда, я покажу вамъ уголокъ, гдѣ я мечтаю; вотъ въ этой нишѣ у окна; здѣсь все, что мнѣ свято, всѣ мои дорогія воспоминанія. Ricorda? Видите-ли, вотъ тутъ эскизъ, который вы подарили мнѣ въ Римѣ; вотъ фотографія съ вашей далматинки... Понимаете-лньы теперь, вѣроломный другъ, какая поклонница вашего таланта Стефани Орлова? А вотъ драгоцѣнная статуэтка, подарокъ красиваго польскаго тенора; даже смѣшно вспомнить, какъ влюбленъ онъ былъ въ меня... А вотъ нить жемчуга, подареннаго мнѣ графомъ Рокой... Увы! вы знаете, что я бы и не подумала даже о всѣхъ этихъ господахъ, еслибъ вы только хоть немного... О, Боже мой, Гельбахъ, что съ вами?
Художникъ былъ смертельно блѣденъ и ухватился рукой за дубовую рѣшетку, окружавшую возвышеніе, гдѣ находился письменный столъ Стефаны со всѣми дорогими ей предметами. Глаза его остановились на маленькой фотографіи въ простой рамѣ, стоявшей среди пестраго хаоса и ярко освѣщенной полуденнымъ солнцемъ.
-- Со мною... ничего, сказалъ онъ, собравшись съ силами. Я только хотѣлъ спросить, какъ попалъ къ вамъ портретъ этой дамы?
Внезапно Стефани припомнилось, что она слыхала отъ Венскаго и Іезера, будто Гельбахъ бываетъ изрѣдка въ домѣ Зибеля.
Неужели тутъ надо искать объясненія его печальныхъ глазъ, его измученнаго лица? Неужели онъ, кого она такъ долго любила безъ взаимности, влюбленъ въ эту дѣвушку? Его худо скрываемое волненіе давало право на это предположеніе.
Злая улыбка промелькнула по ея губамъ.
-- Красивая дѣвушка, не правда-ли, Гельбахъ? Только, увы! она, говорятъ, уже не свободна.
-- Оставьте это! Я все знаю... т. е. я хочу сказать... какъ попалъ къ вамъ этотъ портретъ, Стефани?
Цѣлый хаосъ мыслей, отъ которыхъ закружилась его голова, промелькнулъ въ его мозгу. Врядъ-ли Лезеръ принесъ Стефани портретъ своей невѣсты! Ничто не доказывало, чтобъ Стефани вообще знала, что онъ женихъ дѣвушки.
Милосердый Боже! Портретъ Евы здѣсь, среди самыхъ интимныхъ воспоминаній Стефани, среди ея реликвій, какъ называла она эти трофеи своего фривольнаго прошлаго! Портретъ Евы въ рукахъ этой женщины!
Гельбахъ взглянулъ на стоявшую рядомъ съ нимъ красавицу. Онъ зналъ, что она воплощенная ложь, быть можетъ, за исключеніемъ ея страсти къ нему. Такъ пусть же эта страсть сдѣлается средствомъ вырвать у нея правду.
Онъ преодолѣлъ себя, подошелъ на нѣсколько шаговъ и взялъ Стефани за руки.
-- Стефани, взмолился онъ, не скажете-ли вы мнѣ, какъ достался вамъ портретъ этой молодой дѣвушки, которую вы, на сколько мнѣ извѣстно, вовсе не знаете?
-- Вы правы, Гельбахъ, я не знаю этой молодой особы, не безъ горечи отвѣтила она,-- за то вы, очевидно, знаете ее очень хорошо.
Выраженіе бѣшеной ревности сверкнуло въ ея глазахъ, вызвавъ въ Гельбахѣ ужасъ и отвращеніе, но онъ не выпустилъ ея рукъ, безъ сопротивленія лежавшихъ въ его рукахъ.
Онъ долженъ узнать, какъ достался Стефани портретъ, который среди предметовъ, напоминавшихъ треволненную жизнь этой женщины, казался ему поруганною святынею. Если Евѣ грозитъ новая опасность, отъ которой онъ можетъ спасти ее, какъ и отъ прежней, ничто не должно помѣшать ему добиться правды.
-- Стефани! снова взмолился онъ.
Этотъ тонъ, котораго она никогда не слыхала раньше отъ него и о которомъ такъ страшно тосковала ея душа, глубоко потрясъ ее и заставилъ ее на минуту забыть всякую ревнивую злобу. Неужели онъ все-таки пришелъ къ ней наконецъ? Съ почти дѣвичьею робостью вскинула она на него свои глаза.
Точно сраженный внезапно молніею, отпрянулъ Гельбахъ передъ этимъ взоромъ. Онъ взглянулъ на портретъ обожаемой дѣвушки, потомъ на красивую, дрожащую женщину около себя, чьи глаза такъ неожиданно напомнили ему другіе глаза, ради которыхъ онъ рѣшался говорить здѣсь языкомъ, не находившимъ отголоска въ его сердцѣ; страшное предчувствіе шевельнулось въ немъ.
-- Стефани, задыхаясь произнесъ онъ, заговорите-ли вы наконецъ! Что значитъ этотъ портретъ?
-- Хорошо, тихо начала она, вамъ я это скажу, милый другъ.
Она ближе привлекла его къ себѣ.
-- Только вамъ одному, продолжала она. Передъ вами у меня нѣтъ тайнъ. Я имѣю полное право держать здѣсь этотъ портретъ. Эта молодая дѣвушка -- моя дочь, Ева.
Гельбахъ громко застоналъ и выпустилъ ея руки.
Такъ вотъ она, страшная увѣренность! Ботъ та мать, передъ которою съ священною, дѣтски-смиренною робостью благоговѣла чистая дѣвушка, та мать, по которой она томилась и убивалась, и которую самъ Гельбахъ хотѣлъ призвать на ея защиту противъ человѣка, простершаго запятнанную руку къ этому сокровищу, и почемъ знать, быть можетъ, дѣйствовавшаго за-одно съ этой женщиной!
Страшная иронія этой трагедіи почти граничила съ комизмомъ; только у Гельбаха времени не было для смѣха.
Онъ отлично зналъ, что еще нѣсколько дней тому назадъ Ева не видала матери. Что-же случилось съ тѣхъ поръ? Ужъ не опоздалъ-ли онъ? Ужъ не успѣла-ли Стефани сблизиться съ Евой?
Гельбахъ не имѣлъ ни малѣйшаго права стать между матерью и дочерью; тѣмъ не менѣе онъ чувствовалъ, что долженъ защитить Еву, на сколько это въ его власти.
-- Отвѣтите-ли вы мнѣ честно еще на нѣсколько вопросовъ? спросилъ онъ.
Стефани кивнула утвердительно; страшное волненіе Гельбаха было ей совершенно непонятно. Она успѣла вспомнить, что онъ зналъ Еву только поверхностно, а такое бѣглое знакомство врядъ-ли могло имѣть какую-нибудь связь съ поразительной перемѣной, совершившейся въ немъ. Ужъ много, лѣтъ извѣстно ему, что у нея есть дочь отъ перваго брака. Что же означаетъ его тревога?
-- Ради вашей дочери должны вы были избѣгать Берлина?
Стефани пожала плечами.
-- Такъ рѣшилъ мой первый мужъ. Мою дочь сдѣлали мнѣ чужою, взяли съ меня слово никогда не видаться, не сближаться съ нею. Это -- филистерская прихоть его семьи!
-- И вы сдержали до сихъ поръ слово?
-- Да, но я не намѣрена продолжать этого. Ева скоро сдѣлаетъ очень хорошую партію, станетъ богата, независима, самостоятельна. Тогда я не буду болѣе связана, а до той поры...
-- До той поры вы сдержите слово, не такъ-ли?
-- Вѣроятно. Зачѣмъ затѣвать сцены съ родными? Съ ея будущимъ мужемъ и моимъ зятемъ (при этомъ словѣ она расхохоталась такъ, что сверкнули бѣлые зубки) легче поладить. Тогда я уже не буду зависѣть отъ капризовъ Сергѣя Орлова и стану спекулировать и рисковать на собственный страхъ.
Гельбахъ содрогнулся передъ такимъ легкомысліемъ. Онъ сознавалъ, что не долженъ выпускать этой женщины съ глазъ, такъ какъ слово Стефани Орловой равнялось для него нулю.
Однако, на этотъ разъ, послѣ такого страшнаго открытія, ея близость была ему такъ невыносима, что онъ взялся за шляпу, чтобы откланяться. Только съ трудомъ и обѣщавъ вернуться, удалось ему отдѣлаться отъ Стефани.
Когда Френцль заперла за нимъ дверь, Гельбахъ остановился на мгновеніе, чтобы отдышаться, потомъ поднялся въ третій этажъ и нѣсколько разъ дернулъ звонокъ правой боковой двери.
Наконецъ появилась неряшливо одѣтая служанка и объяснила, что адвокатъ уѣхалъ за городъ съ польскимъ графомъ, чтобы купить имѣніе; однако, вѣроятно, вернется къ вечеру.
-- Мнѣ не слѣдовало бы, правда, говорить этого, пояснила она вслѣдъ за тѣмъ, но у васъ такой благородный видъ, что пріятно сдѣлать для васъ что нибудь лишнее.
Съ этими словами она глуповато-дерзко смотрѣла на него, жадно протягивая къ нему свои красныя руки.
Гельбахъ не обратилъ никакого вниманія на эту попытку вымогательства. Съ трудомъ вывѣдавъ у отвратительнаго существа пріемные часы хозяина, онъ покинулъ домъ, чувствуя что-то въ родѣ облегченія оттого, что не засталъ адвоката.
Для переговоровъ съ Венскимъ ему нужна свѣжая голова, а страшное открытіе, сдѣланное имъ у Стефани Орловой, еще слишкомъ волновало его кровь, чтобы дать ему возможность собраться съ мыслями.
Дома его поджидала Тонелла.
Она провела весь день у Марты и не могла наговориться о домикѣ близъ Шифбауэрдамма, о самой Мартѣ, которую уже полюбила точно мать, и о больномъ, чье выздоровленіе пошло такъ успѣшно въ послѣдніе дни, что сегодня сестра Бабетта позволила открыть дверь его комнаты, пока Тонелла пѣла нѣкоторыя изъ своихъ грустныхъ народныхъ пѣсенъ подъ аккомпаниментъ Марты.
Пѣніе произвело, казалось, необыкновенно благотворное дѣйствіе на больного. Сладкая истома овладѣла имъ подъ звуки нѣжнаго, нѣсколько глухого голоса дѣвушки; грезы и дѣйствительность слились въ свѣтлую, милую картину, подъ вліяніемъ которой онъ впалъ въ пріятный, освѣжительный сонъ.
Тогда Тонелла разсталась съ Мартой, безконечно обрадованной этимъ счастливымъ результатомъ, и поспѣшно вернулась на квартиру дяди Вильфрида, чтобы отправиться съ нимъ въ оперу согласно обѣщанію, данному имъ поутру.
Въ его теперешнемъ настроеніи Гельбахъ, правда, радъ бы былъ, если бы у него не вырвалось этого обѣщанія, но ему не хотѣлось взять назадъ слова, и блаженство, сіявшее въ блестящихъ карихъ глазахъ Тонеллы во время короткаго пути отъ квартиры Гельбаха до театра, заставляло его минутами почти забывать, какія тягостныя открытія были сдѣланы имъ въ послѣдніе часы. Въ своеобразномъ и изящномъ нарядѣ, бывшемъ въ этотъ вечеръ на дѣвушкѣ и напоминавшемъ національный костюмъ ея неаполитанской родины, Тонелла была такъ очаровательна, что съ противоположной стороны и изъ тѣхъ рядовъ креселъ, откуда была видна ложа Гельбаха, на дѣвушку обращались цѣлые залпы восторженныхъ взглядовъ. Но Тонелла такъ увлеклась музыкой и дѣйствіемъ оперы, что вовсе не замѣчала даже, что была центромъ всеобщаго вниманія, гораздо больше того, что происходило на сценѣ.
Гельбахъ сидѣлъ позади дѣвушки. Слегка опираясь рукой на спинку ея кресла, онъ до того углубился въ собственныя мысли, что все, что окружало его, даже движеніе, внезапно начавшееся на противоположной сторонѣ и вызвавшее громкое шиканье въ креслахъ и сосѣднихъ ложахъ, ускользнуло отъ его вниманія.
Онъ поднялъ усталые глаза. Трое мужчинъ, съ такимъ шумомъ вошедшихъ въ ложу, усѣлись впереди. Даже издали видно было, что лица ихъ сильно раскраснѣлись отъ волненія или. вина, а движенія были неувѣренны и шатки.
Машинально Гельбахъ приблизилъ бинокль къ глазамъ и тотчасъ же опустилъ его съ выраженіемъ сильнѣйшаго отвращенія. Въ человѣкѣ, сидѣвшемъ посрединѣ, онъ узналъ Лезера.
Почти въ ту же минуту опустился занавѣсъ, и вниманіе Тонеллы отвлеклось отъ сцены. Она обернула къ зрителямъ свое прелестное, раскраснѣвшееся личико, выглядывавшее изъ-подъ придерживаемаго серебряною стрѣлою кружевного вуаля.
Глаза ея случайно остановились на находившейся противъ нихъ ложѣ; маленькая, задумчивая складка образовалась между ея тонко очерченными бровями; вслѣдъ за тѣмъ она торопливо обернулась къ Гельбаху:
-- Посмотри туда, дядя Вильфридъ; я нашла стараго знакомаго изъ моего дѣтства. Видишь-ли того господина, который сидитъ посрединѣ; это навѣрно шведъ Лорензенъ, который такъ часто бывалъ на нашемъ виноградникѣ у отца и Моники.
Гельбахъ схватилъ ручку Тонеллы. Пальцы его были холодны, какъ ледъ; глухой звукъ вырвался изъ его горла прежде, чѣмъ онъ могъ заговорить. Наконецъ онъ хрипло произнесъ:
-- Увѣрена-ли ты въ томъ, что утверждаешь, дитя? Этотъ человѣкъ, по твоему, Лорензенъ? Не обманываютъ-ли тебя твои глаза, твоя память? Вѣдь ты была совершеннымъ ребенкомъ, Тонелла, когда онъ навѣщалъ твоего отца на виллѣ Монти.
Тонелла покачала головою.
-- Я не ошибаюсь; я отлично запомнила его лицо, потому что въ сущности не могла его терпѣть. Онъ всегда отсылалъ меня, если я была съ Моникой. И вотъ видишь-ли, что я права! воскликнула она, улыбаясь. Онъ тоже, кажется, узнаетъ меня.
Дѣйствительно, глаза Лезера остановились на ложѣ Гельбаха. Товарищи обратили его вниманіе какимъ-то фривольнымъ замѣчаніемъ на пикантную фигурку, сидѣвшую противъ нихъ, и съ дерзкой усмѣшкой Лезеръ приблизилъ бинокль къ глазамъ, но въ ту же минуту съ шумомъ уронилъ его на полъ.
Взоры Лезера остановились на дѣвушкѣ въ черномъ кружевномъ вуалѣ, точно на привидѣніи; щеки и губы его побѣлѣли, руки судорожно сжались, неясные звуки вырывались изъ его губъ, безсвязно лепетавшихъ имя Моники.
Изъ глубины своей ложи Гельбахъ слѣдилъ за страшнымъ дѣйствіемъ, произведеннымъ на Лезера появленіемъ Тонеллы.
Никогда и въ голову не приходило ему, чтобы Тонелла могла узнать прежняго жениха Моники, или чтобы большое сходство двухъ сестеръ послужило къ обличенію преступника, и сразу сдѣлало излишними всѣ дальнѣйшіе, мучительные поиски. Нечего было терять ни минуты. Насталъ часъ мщенія Николо Оронте и освобожденія Евы отъ недостойныхъ оковъ.
Не давъ себѣ даже времени объяснить свой поступокъ Тонеллѣ, Гельбахъ устремился черезъ фойе къ ложѣ Лезера.
Она была пуста.
-- Господа только что ушли; одинъ изъ нихъ заболѣлъ, пояснилъ слуга.
Гельбахъ бросился внизъ но лѣстницѣ черезъ гардеробную къ главному выходу. Нигдѣ не было и слѣда Лезера. И онъ, и его спутники вышли, вѣроятно, въ неизвѣстную Гельбаху дверь.
Онъ вернулся за Тонеллой. Позвавъ карету, онъ проводилъ дѣвушку домой и велѣлъ тогда кучеру ѣхать къ Лезеру.
Молодой баринъ хотѣлъ отправиться въ оперу, а оттуда ужинать, но никто изъ прислуги не знаетъ куда; а старые господа уже давно спятъ, пояснилъ Гельбаху давнишній слуга дома.
Не теряя ни минуты, художникъ поѣхалъ въ городъ, на квартиру Венскаго.
Всѣ окна были темны. И красная, и зеленая лампа были потушены.
Гельбахъ началъ звонить и стучать въ ворота. Все было тщетно.
Наконецъ окно, къ которому былъ проведенъ отъ двери звонокъ, открылось, и заспанный голосъ служанки закричалъ сверху.
-- Господина Венскаго нѣтъ дома. Онъ вернется только завтра.
И окно съ трескомъ захлопнулось.
Гельбаху не оставалось ничего дѣлать въ тотъ вечеръ, какъ зайти на телеграфъ и отправить Зибелю депешу, сообщавшую ему, что его скорѣйшее возвращеніе необходимо по важнымъ семейнымъ обстоятельствамъ.
Потомъ онъ пошелъ къ Темпельгофской набережной и, не спуская глазъ съ двери и освѣщенныхъ оконъ, принялся тревожно ходить взадъ и впередъ передъ желѣзной рѣшеткой зибелевской виллы.