Солнце стояло отвѣсно, изливая съ почти безоблачнаго лѣтняго неба жгучіе лучи, когда два экипажа свернули съ большой дороги, ведущей въ Свинемюнде, и углубились въ мягкій песокъ дюнъ, направляясь къ одной изъ прибалтійскихъ деревенекъ.
Несмотря на знойный день, прохладный, освѣжающій вѣтерокъ дулъ съ недалекаго взморья, которое вскорѣ стало видно между низкими рядами домовъ, тянувшихся къ берегу прямыми улицами.
Тихо ѣхали экипажи среди глубокаго полуденнаго безмолвія; единственные звуки, нарушавшіе его, были скрипъ бѣлаго песку подъ колесами и рѣзкій крикъ чаекъ, изрѣдка доносившійся съ моря. Кромѣ этого все безмолствовало.
Съѣхавшаяся на лѣто публика сидѣла вокругъ столовъ неприхотливыхъ гостинницъ, а мѣстные жители занимались, несмотря на полуденный зной, домашними работами.
На почтѣ, въ колоніальной и мясной лавкѣ, въ булочной, въ лавкахъ, гдѣ торговали раковинами, янтаремъ, морскими животными, ящичками и чашками съ морскими видами, окна были завѣшаны синими и зелеными обрывками матеріи для защиты отъ солнца.
Проѣхавъ главную, такъ называемую Морскую улицу, проходившую посреди деревни, и миновавъ крайніе домики, оба экипажа свернули на дюны.
За послѣдніе годы здѣсь возникло въ немногихъ шагахъ отъ берега, на бѣломъ наносномъ пескѣ, нѣсколько просторныхъ домовъ въ стилѣ загородныхъ виллъ; ихъ бѣлыя стѣны и балконы, поддерживаемые колоннами и обращенные къ морю, производили почти южное впечатлѣніе среди атмосферы знойнаго дня и подъ темносинимъ сводомъ неба.
У одной изъ первыхъ виллъ оба экипажа остановились.
Кучера, закутанные, несмотря на жару, въ сѣрыя байковыя шинели, щелкнули бичами въ дрожавшемъ воздухѣ.
Изъ двери, находившейся сбоку дома, вышла пожилая, опрятно одѣтая женщина и торопливо побѣжала по довольно обнаженному саду.
-- Ахъ, господа пріѣхали! привѣтствовала она Еву и Зибеля, сидѣвшихъ въ первомъ экипажѣ. Милости просимъ! Все здѣсь въ лучшемъ видѣ; комнаты готовы. Вотъ посмотрите.
И она указала рукою на первый этажъ.
-- Вотъ эта большая комната съ балкономъ -- гостиная. Рядомъ съ нею въ угловой комнатѣ о двухъ окнахъ двѣ кровати, а сзади есть еще спальня въ одно окно. Все въ лучшемъ видѣ.
-- Позвольте спросить, прервалъ Зибель краснорѣчіе старухи, свободны ли еще какія-нибудь комнаты въ вашемъ домѣ?
И, не дожидаясь отвѣта, онъ крикнулъ, обращаясь ко второму экипажу, въ которомъ Марта привстала и зорко разсматривала дома:
-- Довольно съ васъ двухъ комнатъ, фрейлейнъ Фалькъ?
-- Совершенно достаточно, отвѣтила она. Одну для меня, другую для Ганса,-- но онѣ мнѣ нужны сегодня же, потому что нетерпѣливому мальчишкѣ можетъ взбрести на умъ уже завтра послѣдовать за мною, прибавила она съ улыбкой, взглянувъ на Тонеллу, которая сидѣла рядомъ съ нею и покраснѣла.
Во время этихъ переговоровъ хозяйка съ большимъ сожалѣніемъ покачивала головой. Ей было-бы очень пріятно помѣстить такихъ прекрасныхъ господъ у себя въ домѣ, увѣряла она, это было бы для нея большою честью, но у нея въ самомъ дѣлѣ нѣтъ свободнаго уголка. Налѣво, внизу, живетъ совѣтникъ изъ Берлина, направо -- пасторъ изъ Штеттина; на верху, во второй половинѣ, нотаріусъ съ молодой женой,-- все люди важные. Какъ уже сказано, это была-бы величайшая честь, но теперь, въ разгарѣ сезона и на остальныхъ виллахъ, сколько извѣстно...
-- Поворачивайте! крикнула Марта кучеру, отнюдь не теряя хорошаго настроенія духа. Въ деревнѣ найдется же для насъ пристанище,-- но прежде высадите эту молодую барышню. Она законная обладательница угловой комнаты о двухъ окнахъ.
Тѣмъ временемъ Ева подошла къ дверцѣ второго экипажа. Дѣвушка была поразительно блѣдна; испугъ и волненіе, причиненные ей недавнимъ возмущеніемъ на фабрикѣ, окончательно сломили ея и безъ того уже разстроенные нервы. Доктора неоднократно предписывали горный воздухъ или пребываніе на берегу Сѣвернаго моря, но Зибель не рѣшался такъ далеко уѣхать отъ фабрики, которая послѣ моднаго недуга, ею овладѣвшаго и потрясшаго ее до основанія, нуждалась, подобно всякому выздоравливающему, въ уходѣ и постоянномъ надзорѣ.
-- Какъ жаль, фрейлейнъ Марта, что вы не можете остаться съ нами! Но ты, Тонелла, развѣ не слѣзешь? Дядя уже въ домѣ.
Тонелла наклонилась къ пріятельницѣ и ласково шепнула ей что-то на ухо.
-- Хорошо; помоги фрейлейнъ Мартѣ найти квартиру, а я приведу пока въ порядокъ наши комнаты.
Марта ни за что не хотѣла брать съ собой въ деревню Тонеллу по такой жарѣ, но ни въ чемъ не умѣла отказывать своей маленькой любимицѣ. Кучеръ повернулъ неуклюжій экипажъ и повезъ двухъ дамъ назадъ въ деревню.
-----
Нѣсколько часовъ спустя Ева направилась къ берегу. Она находилась въ такомъ торжественномъ настроеніи, какое должна испытывать молодая жрица, впервые вступающая во святая святыхъ незнакомаго ей храма.
Съ дѣтства мечтала она о морѣ, и, идя теперь внизъ по дюнамъ, припоминала всѣ свои разнообразныя представленія о немъ,-- но ни одно изъ нихъ даже не приближалось къ истинѣ.
Съ сильно бьющимся сердцемъ подошла она къ тихо терявшимся въ пескѣ волнамъ.
Съ востока поднялся легкій морской вѣтерокъ, погнавшій воду къ берегу лѣнившимися валами, то вздымавшимися, то снова опускавшимися.
Между гребнями волнъ мелькали маленькія рыбачьи лодки; красновато-коричневые паруса носились по необозримому водному пространству, точно пестрыя бабочки. Блѣдно-голубая тонкая линія, часто прерываемая полосою дыма съ пароходовъ, взадъ и впередъ снующихъ между Рюгеномъ, Даніею и Швеціею, отдѣляла на горизонтѣ море отъ воздуха. Радостно волнующаяся, вѣчно обновляющаяся жизнь разливалась вмѣстѣ съ солнечнымъ блескомъ по величавой, суровой стихіи.
Глаза Евы съ восхищеніемъ остановились на этой картинѣ,-- и тѣмъ не менѣе, быть можетъ, безсознательно для нея самой, вздохъ приподнялъ ея грудь; прибивавшія къ берегу волны немолчно шептали ей слова, когда то такъ сладко коснувшіяся ея слуха: "хотѣлъ бы я, чтобъ мнѣ первому удалось показать вамъ море"! Ей чудилось, точно каждая волна повторяетъ эти слова. Мечтательно глядѣла она на воду... Что сдѣлала она Гельбаху, что онъ избѣгаетъ ея и не желаетъ выслушать благодарности, которую она такъ охотно высказала бы за мужественный поступокъ на фабрикѣ, за покровительство, оказанное дядѣ? Неужели онъ все еще сомнѣвается послѣ того, какъ въ майскій вечеръ въ дворцовомъ паркѣ послѣднее недоразумѣніе, казалось, сгладилось между ними? Отчего не проводилъ онъ сюда Тонеллу, какъ было сначала рѣшено, а довѣрилъ молодую дѣвушку дядѣ? Какія важныя дѣла могли задержать его въ городѣ въ это время года? Неужели его присутствіе на фабрикѣ дѣйствительно необходимо, когда дяди нѣтъ? Или... (сердце ея забилось, точно готово было порваться) или та женщина съ золотистыми волосами и черными глазами сирены, которую онъ рисовалъ въ Римѣ и про которую говорила Тонелла, имѣетъ на него священныя, безспорныя права, а то, что онъ дѣлалъ для Евы и для ея близкихъ, только внушено его великодушіемъ, состраданіемъ и чистымъ, возвышеннымъ человѣколюбіемъ?.. Тонелла увѣряла, что эта женщина -- олицетворенная красота, и что она бывала у Гельбаха и въ Мюнхенѣ, и одинъ разъ въ Берлинѣ. Она несомнѣнно любитъ его,-- да можетъ ли быть иначе? А онъ? Почему бы его идеальной душѣ противостоять такой красотѣ, такой преданной любви?
-- Золотистые волосы и черные глаза, какъ у моей бѣдной матери! тихо вздохнула Ева и прижала къ губамъ золотой медальонъ, который носила съ недавняго времени открыто на шеѣ.
-----
Берегъ начиналъ мало по малу оживляться.
Изъ наряднаго сосѣдняго курорта стекались гуляющіе, чтобъ насладиться идилліею рыбачьей деревеньки или поострить на ея счетъ. Пріѣзжіе, жившіе въ деревнѣ и не предпринимавшіе сегодня прогулокъ по лѣсамъ вслѣдствіе сильнаго зноя, искали спасенія отъ духоты и тѣсноты своихъ жилищъ у моря и уютно разсаживались на берегу и дюнахъ. Изъ рыбачьихъ хижинъ сбѣгались женщины и подростки, чтобъ помогать причаливать лодкамъ, темно-красные паруса которыхъ приближались къ берегу.
Послышались голоса, уже не заглушаемые шумомъ моря, и только теперь замѣтила Ева, что она не одна и что за нею слѣдятъ многіе любопытные глаза.
Медленно повернула она и поднялась по песчаной дорогѣ къ дюнамъ. Ей нужно было одиночество, чтобъ успокоиться.
Когда послѣ продолжительной прогулки она пришла домой, она застала у дяди Марту и Тонеллу.
Дѣятельная Марта уже импровизировала на балконѣ чайный столъ, не оставлявшій ничего желать по части возбуждающихъ аппетитъ предметовъ. Свѣже выкопченные угри и рыбы вызвали восторгъ и удивленіе Тонеллы, и смѣхъ ея звонко раздавался среди вечерней тишины. Лишь смутно припоминалось ей, что она жила ребенкомъ около моря, и, какъ и Евѣ, маленькая прибалтійская деревенька съ своими характерными особенностями казалась ей чѣмъ то новымъ, никогда невиданнымъ.
Весело обмѣнивалась она маленькими шутливыми наблюденіями съ Евою, чьи нервы освѣжились, а блѣдныя щечки слегка окрасились отъ длинной прогулки и рѣзкаго морского воздуха.
Одинъ только Зибель, весь день такъ усердно старавшійся не уступать ни въ чемъ своимъ веселымъ спутницамъ и развлекать Еву, сталъ молчаливымъ и односложнымъ, и мысли его витали, казалось, далеко отъ невиннаго веселья этой минуты, въ прошедшемъ или будущемъ.
Даже разсказы Марты о заказахъ, сдѣланныхъ Гансу, о его замыслахъ и о новой, таинственной работѣ на премію, надъ которою онъ уже четыре недѣли трудится въ мастерской Гейдена, за кустами сирени, не могли надолго приковать вниманіе Зибеля.
За то Тонелла не сводила жадныхъ глазъ съ губъ Марты.
Со времени возвращенія Гельбаха маленькое общество, жившее близъ Schiffbauerdamm'а, уменьшилось на два члена. Тонелла снова переѣхала къ художнику, а Гейденъ, поддавшись внезапному рѣшенію, предпринялъ путешествіе въ Скандинавію, разсчитанное на нѣсколько мѣсяцевъ. Своихъ друзей, изумленныхъ этимъ страннымъ, никѣмъ не предвидѣннымъ отъѣздомъ, онъ довольно односложно увѣрялъ, что это у него давнишній планъ и что онъ ожидаетъ отъ него большихъ результатовъ для себя. Пусть же друзья дадутъ ему спокойно уѣхать! Застрѣлиться никто изъ нихъ не застрѣлится въ его отсутствіе, и никакой другой глупости, дѣлающей его присутствіе необходимымъ, они не затѣятъ, и такъ какъ среди мирнаго настроенія, царящаго въ это время въ маленькой колоніи, его особа является несомнѣнною роскошью, то онъ и имѣетъ честь нижайшимъ образомъ откланяться.
Марта, отлично знавшая, по какой причинѣ такъ внезапно и далеко уѣзжаетъ Гейденъ, одна изъ всѣхъ не уговаривала его провести съ ними лѣто. Напротивъ того, ничего не подозрѣвавшій Гансъ не могъ примириться съ тѣмъ, что какъ разъ теперь, когда онъ достаточно окрѣпъ, чтобъ вновь приняться за работу, и такъ нуждается въ совѣтахъ Гейдена, старый другъ, хочетъ вѣроломно покинуть его. Сначала Гансъ сердито заперся въ мастерской, но стоявшая на подоконникѣ медицейская Венера, да два темныхъ какъ бархатъ глаза и косы, мелькавшія между кустами сирени, вскорѣ возвратили ему желаніе трудиться. Что говорилъ его рѣзецъ тамъ, за высокими стеклами, это оставалось тайною между нимъ и Мартою, и даже сегодня вечеромъ умоляющіе и вопросительные взгляды Тонеллы не могли ничего вывѣдать у сестры Ганса.
-----
Съ наступленіемъ темноты Марта направилась къ деревенькѣ, гдѣ она наняла двѣ хорошенькія комнатки у ласковыхъ хозяевъ. Вскорѣ послѣ того Тонелла удалилась въ угловую комнату, которую занимала вмѣстѣ съ Евой.
Когда Зибель остался одинъ съ племянницей, онъ вынулъ изъ кармана телеграмму и подалъ ее черезъ столъ дѣвушкѣ. Депеша была за подписью Гельбаха и состояла въ слѣдующемъ:
"Венскій, предполагаемый сообщникъ Лезера, подвергнутъ сегодня предварительному заключенію. Вѣроятно, книги ваши поддѣланы имъ. Употреблены всѣ средства узнать отъ него, гдѣ Лезеръ".
Ева взглянула на Зибеля; сильное разочарованіе читалось въ ея взорѣ. Ужъ не ожидала ли она чего-нибудь иного, когда съ замираніемъ сердца прочла подъ телеграммой имя Гельбаха?
-- Ты ничего не говоришь, дитя? Однако, это извѣстіе можетъ имѣть громадное вліяніе на событія. Развѣ тебя не удивляетъ проницательность Гельбаха, безкорыстіе и терпѣніе нашего друга? Я увѣренъ, что только благодаря ему полиція обратила вниманіе на этого Венскаго.
Ева грустно улыбнулась. Почемъ она знаетъ, другъ-ли онъ ей?
-- Да, я удивляюсь ему, тихо отвѣтила она, но мнѣ грустно, что отголоски борьбы и преслѣдованій, вся дисгармонія этого гадкаго дѣла проникаютъ даже сюда, въ эту мирную и тихую мѣстность. Развѣ ничего нѣтъ на свѣтѣ, никакого уголка, куда можно бы уйти отъ самого себя, совершенно раствориться въ чистой, идеальной красотѣ и въ чудномъ мирѣ, все успокоивающемъ въ насъ?
Въ ея голосѣ слышалась такая глубокая тоска и такая безконечная, едва-ли ей самой понятная печаль, что Зибель, удивленный, замолчалъ.
Онъ прослѣдилъ за ея взглядомъ, вопросительно обращеннымъ на темное, безбрежное море, надъ которымъ, подобно лучу надежды, вспыхивалъ огонь далекаго маяка, а еще дальше на востокѣ огни корабля.
Искала ли Ева въ этой безконечности отвѣта на вѣчный, безмолвный вопросъ всей ея жизни?
Зибель всталъ и поцѣловалъ дѣвушку въ лобъ, потомъ молча удалился къ себѣ.
На слѣдующій же день въ утреннемъ листкѣ, подъ заголовкомъ "мѣстныя новости" можно было прочесть комментаріи къ телеграммѣ Гельбаха".
"По указанію знаменитаго художника Г., находящагося уже нѣсколько мѣсяцевъ въ Берлинѣ, полиціи удалось выслѣдить въ лицѣ мелкаго ходатая по дѣламъ, Венскаго, одного изъ опаснѣйшихъ людей столицы. На его квартирѣ въ верхней части Фридрихштрассе конфискованы важныя бумаги. Насколько дѣло выяснилось въ настоящее время, Венскій, повидимому, сосредоточивалъ свою почтенную дѣятельность на поддѣлкѣ книгъ ненадежныхъ фирмъ и подписей подъ векселями. Его послѣдній подвигъ состоялъ въ ловко веденной системѣ подлоговъ, съ помощью которыхъ онъ обманулъ польскаго графа Д. при покупкѣ имѣнія. Имя Венскаго играетъ также роль въ печальной катастрофѣ, разразившейся въ апрѣлѣ нынѣшняго года надъ одною изъ нашихъ уважаемыхъ фабричныхъ фирмъ. Curriculum vitae обвиняемаго находится пока еще въ полномъ мракѣ. Собственникъ дома, въ которомъ онъ совершалъ свои милыя продѣлки, онъ содержалъ во второмъ этажѣ меблированную квартиру; послѣднею обитательницею ея, по словамъ служанки и сосѣдей, была русская, у которой адвокатъ отнялъ значительное состояніе при помощи рискованныхъ спекуляцій. Слѣдствіе покажетъ, не были-ли и прежніе жильцы Венскаго жертвами продѣлокъ своего почтеннаго хозяина. Ловкаго адвоката подвергли предварительному заключенію, и, если возникшія противъ него подозрѣнія подтвердятся, ему грозитъ тяжелая кара".
Зибель не показалъ Евѣ этой газетной замѣтки. Ему не хотѣлось давать новой пищи ея тоскѣ; къ тому же со словъ Гельбаха онъ имѣлъ всѣ причины предполагать въ упомянутой русской мать Евы.
Что, если мрачная тѣнь этой женщины все-таки ляжетъ на жизненный путь ея дочери? Правда, самъ Зибель не украсилъ этого пути розами, какъ онъ теперь часто съ укоромъ твердилъ себѣ; однако, онъ все же охранялъ Еву отъ ядовитыхъ растеніи, таящихъ въ себѣ смерть.
Долгіе часы внутренняго терзанія, невѣдомаго ему до той поры, переживалъ Зибель въ своемъ уединеніи.
Онъ повторялъ себѣ, что долженъ былъ болѣе энергично противиться сердечной холодности жены и давать развиваться своимъ собственнымъ чувствамъ къ дѣвушкѣ. Впервые понялъ онъ теперь, что дѣтству Евы недоставало луча любви, и что отсутствіе этого луча сдѣлало ее такою преждевременно серьезною. Что принуждало его вторить холодному, филистерскому, шаблонному, безжизненному тону его круга, отъ котораго у него самого, быть можетъ безсознательно, сжималась грудь? Что заставило его такъ тщательно и боязливо изгонять изъ своего дома всю поэзію жизни, точно что-то постыдное? Зачѣмъ, съ глубокимъ стыдомъ думалъ Зибель, отстранялъ онъ отъ своего порога чистую, идеальную гуманность, зачѣмъ не стремился къ болѣе высокой цѣли, а только старался казаться въ глазахъ свѣта почтеннымъ человѣкомъ?
Еслибы онъ думалъ, чувствовалъ, жилъ шире своего узкаго круга, хватило ли бы у него жалкаго мужества, вложить руку такой великодушной дѣвушки въ руку какого-то Лезера? Не испугался ли бы онъ послѣдствій, которыя были неизбѣжны, даже еслибы Лезеръ и не оказался преступникомъ?
Подумалъ Зибель и о Гельбахѣ. Не имѣя собственной семьи и помощи заботливой жены, художникъ сжалился надъ чужимъ ребенкомъ, не связаннымъ съ нимъ родственными узами, и въ какомъ яркомъ солнечномъ свѣтѣ, окруженная какими нѣжными попеченіями, выросла дѣвочка! На неопредѣленное время отказался Гельбахъ, точно отъ ненужной ветоши, отъ золота и лавровъ, славы и любви, чтобы облегчить смертный часъ чужого, измученнаго судьбою человѣка, и сдѣлаться орудіемъ его мщенія. Въ минуту величайшей бѣды и тревоги онъ поддержалъ и самого Зибеля, ему почти незнакомаго; съ большою затратой силъ и времени онъ помогъ старому, сокрушенному горемъ отцу преступника вознаградить, насколько это было возможно, единственнаго уцѣлѣвшаго члена несчастной семьи, раззоренной его сыномъ, и этою вѣстью освѣтилъ послѣднія сознательныя минуты старика. Съ величайшими усиліями преслѣдовалъ онъ въ теченіи нѣсколькихъ недѣль бѣглеца, чтобы доставить всѣмъ, кого обидѣлъ преступникъ, удовлетвореніе, какое можетъ дать людское правосудіе. Онъ успокоилъ на фабрикѣ бунтъ, вызванный неумѣлостью и равнодушіемъ, и рабочіе увѣровали въ него, точно въ божество. Покинутый всѣми друзьями, онъ и теперь остался въ душномъ, пыльномъ, наполненномъ міазмами городѣ, чтобы выслѣдить сообщника Лезера. Его не стѣсняли никакія хитроумно придуманныя рамки, ни мысль объ искусствѣ, о собственной особѣ и ея удобствахъ, если дѣло касалось человѣколюбія. И Зибель подумалъ, что еслибы Евѣ дано было развиться такою свободною, смѣлою и гордою, какою она вышла изъ рукъ природы, эта дѣвушка не уступала бы Гельбаху ни въ великодушіи, ни въ гуманности.
И укоры, обращенные старикомъ противъ самого себя, становились все тяжелѣе.
-----
Прошла первая недѣля на побережьѣ. Дамы ежедневно предпринимали большія прогулки по дюнамъ, свѣтло-зеленымъ буковымъ и темнымъ сосновымъ лѣсамъ, какъ вдругъ Гансъ письмомъ возвѣстилъ о своемъ прибытіи въ тотъ самый день, когда было получено письмо. Онъ увѣрялъ, что не въ состояніи болѣе работать, пока не сдѣлаетъ въ маленькой приморской деревенькѣ одного важнаго изслѣдованія.
Тонелла ломала себѣ голову надъ тѣмъ, какой предметъ могъ Гансъ изучать для своей работы на премію въ ихъ деревнѣ и на взморьѣ, а добрые глаза Марты только таинственно посмѣивались, глядя на хорошенькую головку и блестящія каштановыя косы Тонеллы.
Между тѣмъ какъ Марта и Тонелла шли по шоссе, окаймленному высокими соснами, на встрѣчу молодому, пылкому скульптору, Ева легла на своемъ любимомъ мѣстѣ на бѣлый песокъ.
Слегка волнистая цѣпь дюнъ и высокая, пучками росшая морская трава скрывали дѣвушку отъ любопытныхъ взглядовъ.
Ева сняла шляпу и подложила подъ голову легкій платокъ; книга, принесенная ею, лежала нечитанная около нея на пескѣ, который она, играя, пересыпала между бѣлыми пальцами. Съ этого укромнаго мѣстечка ея дальнозоркіе глаза обнимали широкую, вполнѣ законченную картину моря и берега.
Передъ нею, тихо шепча, разстилалось необозримое голубое пространство воды, надъ которымъ, точно легкіе, серебристые хлопья, кружились бѣлыя чайки. Слѣва, между зелеными вершинами буковъ, выглядывала стройная красная колокольня сосѣдняго приморскаго мѣстечка, пріютившагося въ чащѣ; нѣсколько далѣе на западъ буковыя деревья, перемѣшиваясь съ соснами, вѣнчали высоты, отвѣсно спускавшіяся къ морю въ разстояніи полумили.
Съ правой стороны картина замыкалась красновато-желтыми домами и пустыннымъ берегомъ Свинемюнде; спереди тянулся молъ съ стройнымъ маякомъ, далеко вдаваясь въ море, а за этимъ виднѣлись пологія, зеленыя цѣпи холмовъ Мисдроя. Зоркіе глаза Евы различали между густою зеленью бѣлые домики, сверкавшіе подобно свѣтлымъ цвѣтамъ, вплетеннымъ въ темный сосновый вѣнокъ.
Это мѣсто было какъ бы создано для грезъ.
Морской вѣтеръ тихо игралъ черными, вьющимися волосами дѣвушки; у ногъ ея монотонно жужжали пчелы вокругъ чашечки цвѣтка.
Пестрыя божьи коровки съ красными крылышками выползали изъ бѣлаго песку между стройными пальчиками Евы; среди убаюкивающей тишины до ея слуха изрѣдка доносился говоръ рыбаковъ, недалеко отъ нея очищавшихъ отъ раковинъ и морскихъ водорослей сѣти, перекинутыя черезъ большіе шесты. Ничьихъ шаговъ не было слышно на мягкомъ пескѣ; ни одинъ звукъ изъ треволненнаго міра, сдѣлавшаго Евѣ столько зла, не проникалъ въ это затишье.
Вздохъ облегченія приподнялъ красиво очерченную грудь дѣвушки, и вѣки ея опустились на щечки.
-----
Сколько времени лежала она такъ, этого она и сама не знала; прошли, быть можетъ, минуты, быть можетъ, часы. Вдругъ она почувствовала чье-то теплое дыханіе на своей рукѣ, небрежно лежавшей на пескѣ.
Ева открыла усталые глаза. Она, конечно, спала, и только во снѣ ей пригрезилось, будто Гельбахъ стоитъ около нея на колѣнахъ и прижимаетъ губы къ ея рукѣ.
Но этотъ сонъ былъ такъ невыразимо прекрасенъ, что она снова закрыла глаза, прелестно улыбаясь своими строгими, красивыми губками.
Потомъ ей почудилось, будто дорогой ей голосъ произноситъ ея имя надъ самымъ ея ухомъ, и она вскочила.
Передъ нею стоялъ Гельбахъ.
-- Я не хотѣлъ пугать васъ, тихо сказалъ онъ. Простите меня.
Дрожь пробѣжала по ея стройному тѣлу.
Такъ это не сонъ? Это дѣйствительность? Его губы въ самомъ дѣлѣ прикоснулись къ ея рукѣ, и она улыбаясь позволила это и закрывала глаза?
Словно онъ угадалъ ея мысли и хотѣлъ разсѣять ея робкія, пугливыя сомнѣнія, онъ тихо продолжалъ своимъ ласковымъ голосомъ:
-- Я только что пріѣхалъ вмѣстѣ съ Гансомъ. Тонелла выдала мнѣ ваше любимое мѣстечко. Вы сердитесь на меня за мой приходъ? Развѣ у васъ не найдется никакого привѣтствія для меня?
-- Сержусь-ли я? О, нѣтъ! сказала Ева, и слабая улыбка промелькнула по ея губамъ.
Дѣвушка была такъ блѣдна, что Гельбахъ испугался.
-- Вы уже видѣли дядю? почти машинально спросила она, не двигаясь съ мѣста, между тѣмъ какъ въ ея мозгу кружился все одинъ и тотъ-же вопросъ: зачѣмъ явился онъ?
-- Нѣтъ. Гансъ и Марта высадились у своей квартиры въ деревнѣ, а Тонелла проводила меня сюда, и потомъ вернулась въ лѣсъ.
-- Все-ли улажено въ Берлинѣ? То есть, я хочу сказать, попали-ли вы на слѣдъ Венскаго? смущенно продолжала Ева.
Онъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее. Совершенно иными представлялъ онъ себѣ первыя слова послѣ разлуки, которая, какъ ему казалось, длилась годы. Неужели даже въ уединеніи, передъ лицомъ природы, въ ея душѣ не найдется другихъ звуковъ?
-- Развѣ это васъ такъ интересуетъ? спросилъ онъ, и разочарованіе придало его тону холодность, которую онъ едва-ли самъ сознавалъ. Я немедленно дамъ во всемъ отчетъ вашему дядѣ.
Онъ обернулся, чтобы уйти. Она почувствовала, что поступила несправедливо и огорчила его. Въ ея глазахъ выражалась краснорѣчивая просьба: не уходи, останься; скажи мнѣ, зачѣмъ ты пріѣхалъ! Но глазъ ея онъ не могъ видѣть, а губы оставались нѣмы.
Молча, или разговаривая о безразличныхъ для нихъ предметахъ, совершили они вмѣстѣ короткій путь до дому.
Зибель поджидалъ ихъ и привѣтствовалъ Гельбаха ласковыми словами и горячимъ пожатіемъ руки.
Какъ холоденъ и равнодушенъ былъ сравнительно съ этимъ ея пріемъ!
Надъ Евою точно что-то тяготѣло. Сердце ея по прежнему сжималось тоской... Ты была невѣстой Лезера! Это въ глазахъ такого человѣка, какъ Гельбахъ, вѣчное, неизгладимое пятно, думала она. Не обманывай себя; не къ тебѣ пріѣхалъ онъ, а къ своей пріемной дочкѣ и къ дядѣ, который относится къ нему съ искренней, теплой дружбой.
О венскомъ Гельбахъ могъ сообщить немногое. Слѣдствіе мало подвинулось впередъ въ это короткое время, а относительно мѣста, гдѣ скрывается Лезеръ, обвиняемый неоднократно самымъ положительнымъ образомъ отзывался незнаніемъ.
-- Дѣйствительно-ли Венскій ничего не знаетъ о бѣглецѣ, трудно опредѣлить, продолжалъ художникъ. Быть можетъ адвокатъ щадитъ своего сообщника, что, конечно, было-бы психологическимъ чудомъ; однако, кто-же похвастается, что можетъ безошибочно читать въ такомъ сердцѣ.
Ева сидѣла безучастно. Ее, дѣйствительно, нисколько не интересовало развитіе этого отталкивающаго дѣла, и у нея не хватало даже силъ выказывать притворное участіе, чтобы подъ нимъ скрыть свои ощущенія.
Въ эту минуту, нарушая томительную тишину, вернулась Тонелла съ шляпой на затылкѣ и пѣснею на свѣжихъ губахъ, держа въ маленькихъ загорѣлыхъ ручкахъ большой букетъ блѣдно-розовыхъ цвѣтовъ, нарванныхъ въ сосѣднемъ лѣсу для украшенія стола во время ужина.
Краснѣя, прижалась она къ Гельбаху.
Цѣлый міръ таинственнаго счастья свѣтился въ ея глазкахъ.
Вечеръ прошелъ въ веселой бесѣдѣ, въ которой не участвовали только Гельбахъ и Ева. Но никто изъ остальныхъ не замѣтилъ, что они не обмѣнялись во все время ни однимъ словомъ.
Когда послѣдніе огоньки погасли за низкими окнами сельскихъ домиковъ, Гельбахъ снова спустился къ берегу.
Бодро шелъ художникъ, и только тогда, когда деревенька осталась нѣсколько позади, нерѣшительно повернулъ назадъ.
Физическое напряженіе было ему пріятно. Свѣжесть, поднимавшаяся отъ воды, дѣйствовала благотворно на его голову и сердце.
Надъ нимъ, на темномъ сводѣ неба, гдѣ за легкими облачками сіяла почти полная луна, переливался синеватымъ блескамъ Сиріусъ; вдали мелькалъ огонь маяка, а на востокѣ горѣли огни сторожевого корабля.
Глубоко вздохнувъ, остановился Гельбахъ. Тяжесть, угнетавшая его, становилась все незамѣтнѣе, и въ недалекомъ будущемъ рисовалась передъ нимъ жизнь прекрасная, чистая, свѣтлая, какъ струя, что шумѣла у его ногъ. И пока онъ стоялъ въ раздумьѣ, облака раздвинулись, и надъ незадолго передъ тѣмъ еще темною водною массою широко разлился серебристый свѣтъ мѣсяца. Жадно протянулъ Гельбахъ руки къ переливающемуся свѣту, потомъ снова опустилъ ихъ, и съ счастливой увѣренностью во взорѣ поднялся по дюнамъ къ темной улицѣ деревеньки.