Въ одно іюньское утро, черезъ нѣсколько дней послѣ внезапнаго возвращенія Гельбаха изъ Италіи, въ кабинетѣ Зибеля, за письменнымъ столомъ съ зеленой суконной обивкой, сидѣли другъ противъ друга фабрикантъ и художникъ.
На слѣдующій-же день послѣ того, какъ онъ стоялъ съ Евой на мосту въ дворцовомъ паркѣ, Гельбахъ побывалъ на виллѣ близъ Темпельгофской набережной, чтобы откровенно признаться Зибелю въ полной неудачѣ своей погони за Йезеромъ. Сегодня-же онъ явился съ подробнымъ отчетомъ о покупкѣ виллы Монти и вмѣстѣ съ тѣмъ сообщилъ, что изъ назначенной для этого суммы очистился для Тонеллы еще небольшой капиталъ.
Зная желанія своего стараго, при смерти больного друга, Зибель выслушалъ это извѣстіе съ видимымъ удовольствіемъ; охотно прибавилъ-бы онъ отъ себя что нибудь къ этому капиталу, но не смѣлъ сдѣлать такого предложенія художнику, чьи, личнымъ трудомъ заработанныя, средства были, какъ хорошо зналъ Зибель, очень значительны; къ тому-же Гельбахъ любилъ чужого ребенка, какъ своего, и никому не уступилъ-бы права заботиться о Тонеллѣ.
Въ первый-же разъ, какъ онъ увидалъ фабриканта послѣ своего возвращенія, Гельбахъ былъ пораженъ перемѣною, совершившеюся въ Зибелѣ. Послѣ лезеровской катастрофы онъ, казалось, постарѣлъ на много лѣтъ; свѣтлые, спокойные глаза стали тусклы, взглядъ неувѣренъ, стального цвѣта, волосы совсѣмъ побѣлѣли, щеки пожелтѣли и ввалились. Складка губъ, теперь большею частью строго сжатыхъ, выражала усталость.
Ева сообщила Гельбаху, что Зибеля тяжело угнетаютъ не только горе, причиненное ему несчастьемъ, разразившимся надъ всѣми ими, но и заботы о фабрикѣ, да и настроеніе, царящее среди рабочихъ.
Она разсказала художнику о печальныхъ послѣдствіяхъ самоуправства Лезера, о дикомъ отчаяніи Линка и о дурномъ вліяніи, которое имѣло на этого страстнаго, возбужденнаго человѣка несчастіе.,
Въ теченіи послѣднихъ мѣсяцевъ Гельбахъ достаточно сблизился съ Зибелемъ, чтобъ рѣшиться предложить ему вопросъ относительно положенія дѣлъ на фабрикѣ. Даже болѣе этого,-- художникъ постоянно такъ интересовался разнообразной и превосходно организованной дѣятельностью этого учрежденія, что Зибель охотно отвѣтилъ сегодня на его вопросъ.
-- Дѣла идутъ тамъ не очень хорошо, да и здоровье мое и вѣра въ собственныя силы такъ пошатнулись благодаря недавнимъ событіямъ, что я не гожусь болѣе для такой тяжелой задачи, какъ умиротвореніе разгоряченныхъ умовъ. Я буду вынужденъ вернуться къ началу моей дѣятельности и завести директора, какъ было двадцать лѣтъ тому назадъ, когда я принялъ на себя завѣдываніе фабрикой. Любовь къ дѣлу, желаніе самому за всѣмъ приглядѣть, удовольствіе, которое доставляло мнѣ развитіе нашего производства, побудили меня въ то время вскорѣ удалить этого посредника. мнѣ хотѣлось быть самому душой всего и находиться въ прямомъ общеніи съ рабочими.
Уже въ теченіи послѣднихъ лѣтъ дѣла шли не такъ гладко, какъ прежде; фабричная молодежь заразилась модными нововведеніями, съ помощью которыхъ юный промышленный міръ Берлина старается перещеголять насъ, стариковъ. Недальновидные рабочіе понимаютъ только преимущества сокращенія срока работы, увеличенія платы, особыхъ наградъ, но не даютъ себѣ труда подумать, какъ кратковременна должна быть большая часть этихъ льготъ, и на сколько важнѣе всѣхъ этихъ непрочныхъ надеждъ заработокъ равномѣрный, хотя и скромный.
Чтобы помѣщать возможности внезапнаго возмущенія противъ надсмотрщиковъ во время моихъ частыхъ отлучекъ по дѣламъ, я назначалъ себѣ намѣстникомъ Лезера. Мнѣ казалось, что я поступаю хорошо, а между тѣмъ, вмѣсто того, чтобы сохранять миръ, я только подливалъ горючее масло въ огонь.
-- Милый другъ, продолжалъ Зибель, тяжело сознавать, что наши силы сломлены какъ разъ въ ту минуту, когда мы всего болѣе нуждаемся въ нихъ. Кротость, все допускающая, теперь неумѣстна; наступила пора для энергическаго, рѣшительнаго слова. Взгляните на меня, Гельбахъ,-- похоже-ли на то, чтобъ я могъ сказать такое слово?
-- Волненіе уляжется; давнишнее, традиціонное расположеніе къ вашему дому одержитъ побѣду.
Зибель горько улыбнулся. Пальцы его нервно играли лежавшимъ передъ нимъ лоскуткомъ грязной бумаги, на которомъ неопытная рука, очевидно, съ большимъ трудомъ набросала неуклюжія буквы.
-- Я опасаюсь совершенно противнаго, сказалъ онъ такъ спокойно, точно дѣло шло о чемъ-то неотвратимомъ. Къ этому присоединяется еще одно обстоятельство: наступаетъ пора выборовъ; теперь мнѣ уже не удастся, какъ въ прежніе годы, повліять на рабочихъ въ томъ смыслѣ, чтобъ они выбирали умѣреннаго либерала. Большинство изъ нихъ навѣрно подастъ голосъ за кандидата изъ соціалъ-демократовъ, отъ котораго они съ увѣренностью ждутъ своего спасенія.
Можно было подумать, что Гельбахъ начинаетъ раздѣлять безпокойство Зибеля. По крайней мѣрѣ, не вдаваясь далѣе въ затронутую имъ тему о выборахъ, онъ уклончиво спросилъ:
-- Сколько у васъ рабочихъ?
-- На фабрикѣ насчитываютъ 450 рабочихъ и 45 служащихъ.
-- Въ какой пропорціи старое поколѣніе къ новому?
-- Какъ полтораста къ тремъ стамъ. Ровно въ половину.
-- И какъ же держитъ себя это старшее меньшинство?
Зибель протянулъ къ Гельбаху записку, которую до той поры вертѣлъ между пальцами.
-- Вотъ, посмотрите сами...
Въ запискѣ заключалось анонимное предостереженіе, по слогу своему, очевидно, исходившее изъ кружка пожилыхъ рабочихъ.
"Мы не доносчики, право же нѣтъ, гласила записка, но ради дѣла и васъ самихъ, скажите доброе слово молодежи. Она замышляетъ неладное, но это не дурные люди, а только возбужденные и, съ позволенія сказать, въ этомъ никто не виноватъ, кромѣ, тоже съ позволенія сказать, мерзавца Лейзера. Скажите имъ, хозяинъ, что и вы считаете его мерзавцемъ, хотя онъ и изъ вашихъ; скажите, что вы желаете поймать его и что онъ будетъ наказанъ. Скажите имъ также, что они люди честные, и что вы подумаете о томъ, какъ бы имъ доставить удовлетвореніе; только скажите все это поскорѣе, потому что сами мы ужъ ничего не можемъ сдѣлать. Они слишкомъ возбуждены, а надсмотрщики, съ вашего позволенія, никуда не годны".
Внизу стояла подпись: м ѣсколько доброжелателей.
-- Когда получили вы это предостереженіе?
-- Третьяго дня.
-- И до сихъ поръ ничего не сдѣлали?
Въ этомъ вопросѣ слышался легкій укоръ; чуткое ухо Зибеля тотчасъ же подмѣтило его.
-- Я хотѣлъ сначала посовѣтоваться съ вами, Гельбахъ. Становишься недовѣрчивымъ; я не могъ рѣшиться потолковать объ этомъ съ кѣмъ нибудь изъ моихъ товарищей по дѣламъ...
Въ эту минуту изъ сѣней донеслись чьи то нетвердые шаги. Послѣ едва слышнаго стука дверь быстро распахнулась и въ ней появился старый, сгорбленный человѣкъ.
Голубая блуза его была усѣяна бѣловатыми хлопьями, вылетающими изъ раскаленнаго чугуна; руки почернѣли отъ закопченныхъ тиглей. На лицѣ старика также замѣтны были черныя полосы, точно онъ провелъ по немъ оборотомъ руки, запачканной сажею. Бѣлые волосы висѣли на лбу растрепанными прядями.
Это былъ дѣдъ Греты, отецъ покойной жены Линка.
Онъ приблизился на нѣсколько шаговъ, затворилъ за собою дверь и поднялъ къ Зибелю черныя, мозолистыя руки.
-- Пойдемте, хозяинъ, помогите, пока еще не поздно. Я ушелъ оттуда потихоньку. Меня назовутъ трусомъ и доносчикомъ; пускай,-- лишь бы имъ было хорошо,-- а то, чего они теперь хотятъ, ихъ погубитъ. Пойдите туда и скажите имъ, что вовсе не нужно прекращать работу, доводить женъ и дѣтей до нищеты, а самимъ напиваться до-пьяна, для того чтобы вы дали что-нибудь изъ тѣхъ новомодныхъ затѣй, которыхъ они требуютъ съ крикомъ и угрозами. Вы ничего не можете сдѣлать безъ нихъ, говорятъ они, и отчасти это правда; но и они ничего не подѣлаютъ безъ васъ, потому что тѣхъ рабочихъ, которые безъ всякой причины убѣгутъ отсюда, ни одинъ порядочный хозяинъ не приметъ охотно. А что начнутъ они безъ дѣла? Обойтись безъ него они не могутъ, какъ бы они ни притворялись,-- какъ не могутъ они обойтись и безъ огня въ печи, и безъ горшка въ ней для жены и дѣтей. Идите, хозяинъ, идите и скажите имъ, что и вы считаете извѣстнаго вамъ человѣка такимъ, каковъ онъ на самомъ дѣлѣ.
Зибель сильно поблѣднѣлъ. Онъ всталъ и подошелъ къ старику. Когда рабочій кончилъ и вытеръ потъ со лба и слезы изъ глазъ, Зибель протянулъ ему руку.
-- Хорошо, Янъ. Вы поступили, какъ слѣдуетъ. Вернитесь на свое мѣсто. Я явлюсь вслѣдъ за вами.
Но не успѣлъ еще старикъ выйти изъ комнаты, какъ дверь снова распахнулась и въ нее вбѣжала Ева, блѣдная отъ испуга.
-- Страшное несчастье, дядя... тамъ... на фабрикѣ... Мнѣ все видно изъ моихъ оконъ... Большая машина остановлена... рабочіе сбросили съ себя блузы и тѣснятся, спускаясь по лѣстницѣ, кричатъ, свистятъ, грозятъ намъ кулаками сквозь разбитыя стекла. Ты долженъ идти туда, дядя,-- но я пойду вмѣстѣ съ тобою; ты не можешь идти одинъ, ты...
Въ эту минуту глаза ея остановились на Гельбахѣ, который молча удалился въ одну изъ глубокихъ оконныхъ впадинъ еще во время рѣчи стараго рабочаго.
Легкая краска покрыла щечки Евы. Вздохъ облегченія приподнялъ ея грудь. Дѣвушка торопливо подошла къ художнику и сказала тихо, чтобы Зибель не могъ разслышать:
-- Вы тутъ? Слава Богу! Тогда все хорошо. Вы его не покинете? Онъ ужъ не такъ бодръ, какъ бывало.
Ничего не говоря, Гельбахъ пожалъ ея руку, потомъ черезъ боковыя ворота пошелъ съ Зибелемъ по длинному мощеному проходу къ фабрикѣ.
Дѣйствительно, за два часа до обѣденнаго времени рабочіе самовластно остановили машину.
На витыхъ каменныхъ лѣстницахъ, въ корридорахъ, начиная отъ модельной залы, находившейся подъ самой крышей, до плавильни, помѣщавшейся въ подвальномъ этажѣ, безпорядочно тѣснились рабочіе всѣхъ отдѣленій. Ломая руки, то грозя, то кротко увѣщевая, прося, приказывая, метались изъ стороны въ сторону надсмотрщики.
Приводные ремни были сорваны съ колесъ. Въ большой бронзировальной палатѣ лежали растоптанныя и раздавленныя части большого церковнаго вѣнца. Внизу, въ плавильнѣ, огненная масса вмѣсто формъ была вылита прямо на землю и ползла красными, горячими потоками между каменными плитами, наполняя воздухъ зеленовато-бѣлымъ удушливымъ паромъ. Станки въ первомъ этажѣ бездѣйствовали; рядомъ, въ формовочномъ отдѣленіи, образцы и формы были сброшены со столовъ во время тѣсноты и давки и частью сильно повреждены. Куда бы ни устремлялся глазъ, всюду царило страшное опустошеніе.
Мало по малу всѣ лѣстницы и проходы, вплоть до второго этажа, опустѣли.
Всѣ тѣснились въ большой рабочей палатѣ этого этажа или около нея, предполагая, что Линкъ тамъ. Сотни голосовъ призывали его, сотни рукъ протягивались, чтобы найти у него опору среди внезапно загудѣвшаго шума.
Никто бы не могъ сказать, какимъ образомъ вспыхнуло вдругъ дикое возстаніе.
Говорили, будто въ одномъ изъ меньшихъ отдѣленій надсмотрщикъ несправедливо и грубо обошелся съ кѣмъ-то изъ старѣйшихъ рабочихъ. Фабричныя правила требовали безусловной покорности, но молодежь возстала противъ этого и заступилась за старика. Изъ отдѣленія въ отдѣленіе переходило броженіе. Вдругъ, никто и не сознавалъ почему, кто-то произнесъ имена Лезера и Линка, и, точно нуженъ былъ только этотъ поводъ, долго тлѣвшее пламя возстанія ярко вспыхнуло.
-- Самъ Линкъ это сказалъ!
-- И такой негодяй могъ командовать нами!
-- За такую нищенскую плату быть вынужденными слушаться перваго встрѣчнаго!
-- Зачѣмъ позволяете вы это, глупые рабы? Стряхните же съ себя ярмо, покажите зубы тѣмъ, что разживаются нашимъ потомъ!
-- Бросьте работу! Выливайте чугунъ!
-- Бейте формы!
-- Впередъ! Заявимъ ему свои условія! Безъ насъ онъ пропадетъ!
-- Пусть бы онъ самъ сперва постоялъ внизу, въ духотѣ и чаду!
-- Мы честные люди! Изъ насъ еще никогда не выходило вора или грабителя. Мы подлоговъ не дѣлывали.
-- Срамъ!
-- Гдѣ Линкъ?.. Пусть онъ говоритъ за насъ.
-- Да, и сейчасъ же! Мы не хотимъ долѣе ждать.
-- Онъ долженъ сказать ему, что ему слѣдуетъ дѣлать.
Послѣдніе изъ этихъ возгласовъ, раздававшихся наперерывъ, доносились до Зибеля, когда онъ вмѣстѣ съ Гельбахомъ всходилъ по витой лѣстницѣ во второй этажъ и внезапно появился на порогѣ большой палаты среди разъяренной толпы.
Шумъ и ропотъ многихъ сотенъ голосовъ смѣнились на минуту глубокою, мертвою тишиною, чтобы вслѣдъ затѣмъ разразиться съ удвоенною силою, какъ буря послѣ внезапнаго затишья.
Зибель и Гельбахъ стояли, не моргнувъ глазомъ, посреди клокочущаго потока мнѣній, проклятій, желаній и угрозъ, изливавшихся вокругъ нихъ изъ сотенъ устъ и сверкавшихъ въ сотняхъ разгоряченныхъ взглядовъ.
Вслѣдъ затѣмъ бушевавшая толпа точно замерла на нѣсколько мгновеній, и Зибель воспользовался водворившеюся тишиною, чтобы сказать громкимъ, далеко слышнымъ голосомъ:
-- Рабочій Линкъ! Вы, какъ я вижу, стали центромъ этого страннаго волненія; всѣ группируются около васъ. Скажите же мнѣ, чего хотятъ эти люди. Я не могу говорить съ каждымъ порознь, и потому обращаюсь вмѣсто всѣхъ къ вамъ.
Линкъ былъ отдѣленъ отъ Зибеля почти двумя стами головъ; въ толпѣ послышались довольно громкій, одобрительный шопотъ и крики:
-- Пусть онъ поговоритъ съ Линкомъ. Линкъ знаетъ, чего намъ недостаетъ. Онъ намъ все это разъяснилъ.
-- Но сначала пусть уберется отсюда этотъ незнакомецъ!.. Намъ не нужно постороннихъ... Почемъ мы знаемъ, кто это?.. Пожалуй, такой же молодчикъ, какъ и тотъ!.. Нѣтъ, не похоже на это!..-- Наружность бываетъ обманчива!..-- Пусть онъ лучше уберется отсюда,-- это будетъ повѣрнѣе! Вонъ!
Линкъ влѣзъ на стулъ и своимъ звонкимъ, далеко разносившимся голосомъ крикнулъ шумѣвшимъ: тише!
Потомъ онъ обратился къ Зибелю:
-- Они желаютъ, чтобы сначала удалился чужой. Намъ не нужно посредниковъ, мрачно сказалъ онъ.
Гельбахъ далъ Евѣ обѣщаніе не покидать дяди, но видѣлъ, что въ эту минуту присутствіе его будетъ скорѣе опасно, чѣмъ полезно старику; съ перваго же взгляда онъ понялъ, что рабочіе находятся въ такомъ раздраженіи, когда малѣйшаго противорѣчія достаточно, чтобы раздуть пламя въ опустошительный пожаръ.
Вслѣдствіе этого онъ обернулся, чтобы молча удалиться сквозь густую толпу и, быть можетъ, отвоевать себѣ гдѣ нибудь по близости мѣстечко, откуда онъ могъ бы оказать Зибелю въ случаѣ нужды помощь.
Но не успѣлъ онъ сдѣлать нѣсколько шаговъ, какъ въ лѣвомъ углу залы раздался голосъ за него.
-- Зачѣмъ? Пусть онъ остается. Онъ глядитъ прямо въ глаза, не то что тотъ косой мерзавецъ. Кто знаетъ, не пригодится ли намъ еще свидѣтель!
Шопотъ, пронесшійся вслѣдъ за этими словами въ собраніи, былъ далеко не сплошь одобрительный, но Гельбахъ нашелъ полезнымъ истолковать его въ хорошую сторону и вернуться къ Зибелю.
Могучая фигура художника господствовала надъ самыми высокими изъ рабочихъ, и ему не нужно было искусственнаго возвышенія, чтобы всѣ могли видѣть и слышать его, пока онъ отвѣчалъ на сдѣланное въ его пользу предложеніе.
-- Благодарю за то, что вы позволяете мнѣ остаться. Мнѣ хорошо среди васъ. Вѣрьте, что меня влечетъ къ трудящемуся сословію.
-- Ладно! Пускай теперь говоритъ Линкъ!.. Линкъ! нечего времени терять! Мы требуемъ своихъ правъ!.. Мы желаемъ видѣть, есть ли еще на свѣтѣ правосудіе. Пусть повѣсятъ того негодяя! Мы желаемъ удовлетворенія!
-- И еще многаго другого! раздалось справа.
Линкъ вскочилъ со стула на столъ, гдѣ обыкновенно лежали чертежи и планы, по которымъ собирали въ одно цѣлое отдѣльно изготовлявшіяся части. Теперь онъ очутился прямо противъ Зибеля и Гельбаха. Вытеревъ большимъ платкомъ потъ со лба, Линкъ заговорилъ, идя прямо къ цѣли:
-- Мои товарищи требуютъ правосудія и возмездія за преступленіе, совершенное противъ всѣхъ насъ, и, какъ вамъ извѣстно, въ особенности противъ меня. Вы поставили здѣсь надъ нами вмѣсто себя человѣка, который оказался вреднымъ для всѣхъ преступникомъ, обманщикомъ, воромъ. Его должны мы были слушаться, предъ нимъ преклоняться. Мы люди честные,-- однако, малѣйшій проступокъ нашъ карается, потому что мы рабочіе, бѣдняки, и обязаны подчиняться; но кровь возмущается, хозяинъ, когда вынужденъ видѣть, что негодяй остается на свободѣ и наслаждается жизнью, потому только что онъ изъ вашихъ, потому что онъ богатъ. Не станете вы увѣрять меня, что еслибъ вамъ этого хотѣлось, мошенникъ этотъ уже давно не сидѣлъ бы въ тюрьмѣ.
-- Да, если бы вамъ этого хотѣлось,-- но вѣдь онъ вамъ свой... Мы себя морочить не дадимъ!.. Не уйти ему отъ наказанія! грохотала и кричала толпа, среди которой, точно въ тискахъ, находились Зибель и Гельбахъ.
Тщетно старался заговорить Зибель, пока громкій возгласъ Гельбаха: "потише, друзья, если вы хотите, чтобы вамъ отвѣчали!" не превратилъ яростныхъ угрозъ въ глухой ропотъ.
-- Вы очень ошибаетесь, продолжалъ Зибель, если думаете, что я меньше вашего осуждаю преступленія того человѣка, котораго вы, къ сожалѣнію, видѣли въ своей средѣ и чьи распоряженія причинили вашему товарищу Линку такое тяжкое горе. Еще ошибочнѣе полагаете вы, какъ я вижу, что я препятствую мѣрамъ, принятымъ противъ него правосудіемъ. Несмотря на то, что вслѣдствіе заблужденія, отъ котораго никто не свободенъ, онъ очень близко стоялъ къ моей семьѣ, несмотря на то, что я и теперь еще друженъ съ его несчастнымъ отцомъ, никто дѣятельнѣе меня и вотъ этого друга не старался захватить преступника и выдать его властямъ.
При послѣднихъ словахъ голосъ Зибеля такъ ослабѣлъ, что только ближайшіе могли слышать ихъ.
Ропотъ неудовольствія стоявшихъ вдали, передача отъ одного къ другому не вполнѣ понятыхъ словъ еще болѣе затрудняли рѣчь Зибеля.
Незамѣченный никѣмъ, Гельбахъ шепнулъ ему что-то и старикъ отвѣчалъ съ благодарностью. Вслѣдъ затѣмъ Гельбахъ началъ:
-- Если вы позволите мнѣ продолжать вмѣсто господина Зибеля...
-- Нѣтъ!.. Да!.. Оставьте его!.. Что ему здѣсь надо?.. Мы это сейчасъ узнаемъ!.. Линкъ, дать ему говорить?.. Кажется, будто ему все извѣстно... Пусть говоритъ! Слушайте!...
-- Я могу довольно обстоятельно разсказать вамъ, какъ шло преслѣдованіе Лезера, потому что я первый сообщилъ господину Зибелю свои подозрѣнія и далъ ему средства уличить преступника...
-- Слушайте!... Хорошо, что онъ остался!.. Очень хорошо!
-- Я вернулся всего нѣсколько дней тому назадъ послѣ шестинедѣльной личной погони за бѣглецомъ.
-- Такъ онъ сдѣлалъ это?.. Слушайте-же!.. Значитъ, Линкъ сказалъ неправду, когда увѣрялъ, будто Лезеру хотятъ дать убѣжать?.. Онъ солгалъ!.. Это скверно съ его стороны...
И въ первый разъ нѣсколько кулаковъ съ угрозой протянулись къ Линку.
-- Смѣю утверждать, продолжалъ Гельбахъ, окидывая взволнованную массу яснымъ взглядомъ, что я не останавливался ни передъ какими усиліями, чтобы помочь полиціи, и пользовался моимъ знакомствомъ съ разными уголками Италіи, гдѣ могъ предполагать присутствіе бѣглеца. Природа дала мнѣ крѣпкое здоровье, хорошее зрѣніе и чуткій слухъ; все это я отдалъ на служеніе дѣлу, которому посвятилъ себя во имя справедливости. Цѣлыя ночи напролетъ проводилъ я въ подозрительныхъ притонахъ; съ тѣмъ же вниманіемъ, съ какимъ я слѣдилъ за станціями желѣзныхъ дорогъ и гостинницами въ городахъ, я изслѣдовалъ дикія горныя ущелья и пустынные берега. Со многими двусмысленными людьми сиживалъ я, общество которыхъ грозило опасностью не только моему кошельку, но и самой жизни, и дѣлалъ я это охотно ради тѣхъ, кому преступникъ этотъ причинялъ весь вѣкъ свой горе и притѣсненія, смерть и гибель, ради человѣчества, для котораго такой негодяй -- позоръ... Среди васъ, рабочіе, пострадалъ отъ него лишь одинъ, и пострадалъ тяжко и непоправимо, я это знаю; но оглянитесь и будьте справедливы,-- посмотрите, не причинилъ ли онъ и другимъ тяжелаго горя, неизгладимаго несчастія. Взгляните на моего друга и вашего хозяина. Его здоровье, его любовь къ жизни и труду подорваны мучительнымъ сознаніемъ, что онъ полагался на человѣка, менѣе заслуживавшаго довѣрія, чѣмъ бѣднѣйшій изъ васъ. Онъ подавленъ мыслью, что своею довѣрчивостью онъ причинилъ вамъ страданія. Вспомните и о несчастномъ отцѣ, который по милости единственнаго своего сына теперь нищій и при смерти боленъ; подумайте объ отчаяніи матери, оплакивающей въ своемъ обожаемомъ сынѣ низкаго преступника! А въ той странѣ, откуда я вернулся, онъ лишилъ много лѣтъ тому назадъ честнаго человѣка всего его состоянія, опозорилъ любимую его дочь, которая нашла избавленіе отъ стыда лишь въ добровольной смерти.
Опросите всѣхъ вокругъ себя, рабочіе, у сколькихъ отнялъ онъ посредствомъ фальшивыхъ векселей, лживыхъ словъ и обѣщаній, деньги, добытыя тяжкимъ трудомъ, а вслѣдъ за тѣмъ взвѣсьте, не была ли кратковременная власть его надъ вами самою малою подробностью въ длинномъ спискѣ его грѣховъ. Тѣмъ не менѣе, много далъ бы я, чтобы и вы получили удовлетвореніе... Я въ состояніи глубоко заглянуть въ ваши души и понять ваше негодованіе, потому что я вышелъ изъ вашихъ же рядовъ, я такой же рабочій, какъ вы, и родился среди народа.
Шопотъ изумленія и одобренія прошелъ по собранію, но никто не отважился прервать Гельбаха. Точно очарованные, не сводили рабочіе взглядовъ съ его губъ, съ которыхъ лилась рѣчь, никогда ими не слыханная, и съ его глазъ, глядѣвшихъ на нихъ такимъ сверкающимъ взоромъ.
-- Родители мои были измученные трудомъ поденщики, жившіе въ маленькой деревенькѣ; еще ребенкомъ видѣлъ я много бѣдности и нужды, и нерѣдко слышалъ стоны заботы и голода. Уже съ дѣтства таились въ моемъ сердцѣ влеченіе къ искусству, мысли о величіи и красотѣ нашего прекраснаго міра, но, видя, что я не гожусь для полевыхъ работъ, отецъ только и могъ сдѣлать, что отдалъ меня въ ученіе къ штукатуру; судя по рисункамъ, которыми я покрывалъ дверь нашей овчарни, подумали, что я всего больше способенъ къ этому ремеслу. Послѣ пяти лѣтъ упорнаго труда я скопилъ столько, что могъ отправиться пѣшкомъ въ большой городъ, явиться къ одному знаменитому художнику и сказать ему: Испытай, на что я способенъ; поучи меня твоему искусству!.. Говорятъ, что теперь я самъ порядочный художникъ; я богатъ и могъ помочь всѣмъ, кто нѣкогда дѣлалъ мнѣ добро, но нужды, неразлучной съ моимъ дѣтствомъ, я не забылъ, не забылъ и тяжелыхъ лѣтъ ученія, проведенныхъ на узкой лѣсенкѣ съ лопаткой въ рукѣ, не отшатнулся отъ народа, изъ котораго вышелъ, отъ васъ, моихъ братьевъ, тяжко трудящихся и борющихся съ лишеніями, какъ дѣлалъ когда-то я самъ. А теперь... не правда ли, теперь вы не сомнѣваетесь болѣе, что я васъ понимаю?
Громкіе клики восторга отвѣтили на этотъ вопросъ, заглушивъ отдѣльные ворчливые голоса оппозиціи.
-- Это нашъ!.. Его мы и выберемъ!.. Пусть онъ говоритъ за насъ въ рейхстагѣ!.. Какъ его зовутъ?.. Да здравствуетъ Гельбахъ!..
Зибель пожалъ руку художника и шопотомъ обмѣнялся съ нимъ нѣсколькими словами.
-- И такъ...
-- Молчите! Развѣ вы не слышите, что онъ опять хочетъ говорить?.. Тише!.. Слово за господиномъ Гельбахомъ!
-- И такъ, если мы хорошо поняли другъ друга, и я вамъ кажусь несовсѣмъ непригоднымъ въ посредники, мы обсудимъ вмѣстѣ и остальное, ради чего вы собрались здѣсь. Разъ у людей есть что нибудь на сердцѣ, къ этому само собою прибавляется еще много другое,-- и я думаю, что не ради одного только извѣстнаго намъ преступника покинули вы свою работу и устроили это бурное сборище.
-- Нѣтъ, мы хотимъ забастовать до тѣхъ поръ, пока не увеличатъ нашей платы и не сократятъ срокъ работы... Мы хотимъ нормальнаго рабочаго дня!.. Реформы фабричныхъ законовъ!.. Огражденія правъ рабочихъ!.. Долой обязательныя кассы!.. Мы желаемъ охранительныхъ законовъ!
-- Пусть одинъ изъ васъ говоритъ за всѣхъ, рабочіе. Слово за Линкомъ.
-- Нѣтъ, онъ насъ обманулъ!.. Не хотимъ, чтобы онъ говорилъ!.. Нѣтъ, пусть говоритъ. Онъ лучше всѣхъ знаетъ толкъ. Линкъ!
Линкъ снова взобрался на столъ, но его осанка и голосъ уже не были такъ самоувѣренны, какъ за полчаса передъ тѣмъ. Неосновательность его подозрѣній противъ Зибеля нанесла ударъ его теоріямъ.
Теперь, когда онъ, казалось, самъ не вполнѣ вѣрилъ въ то, что говорилъ, его слова уже не производили болѣе того зажигательнаго дѣйствія, какъ прежде. Рабочіе допустили безъ большого сопротивленія, что послѣ того, какъ Линкъ развилъ свои взгляды на возвышеніе платы, на сокращеніе труда и на отношенія рабочихъ къ хозяевамъ, другой фабричный выдѣлился изъ толпы и прервалъ его.
Человѣкъ, вспрыгнувшій теперь на столъ справа отъ Линка, около оконъ, имѣлъ дикую, непріятную наружность. Свѣтло-бѣлокурые волосы висѣли на его головѣ растрепанными космами и падали на круглые, неподвижные глаза. Лицо какъ-то вздулось и было поразительно красно. Отвратительный запахъ водки распространялся изъ его толстыхъ губъ. Грязная и разорванная блуза висѣла вокругъ стана, изумительно худощаваго сравнительно съ лицомъ.
-- Это все болтовня! кричалъ онъ, рѣзко жестикулируя и махая кулаками въ воздухѣ. Отъ того, что тутъ наговорилъ Линкъ, намъ не будетъ ни тепло, ни холодно. Кто не за насъ, тотъ противъ насъ! Неужто мы будемъ все ждать, когда наше положеніе поправится, а пока станемъ истощаться отъ голода или топить горе въ винѣ! Мы не отступимъ ни на одинъ шагъ, если намъ не обѣщаютъ того, чего мы требуемъ,-- или мы сегодня въ послѣдній разъ работали на этой фабрикѣ. Тамъ, гдѣ новыя машины, все идетъ иначе. Что же мѣшаетъ намъ бѣжать отсюда и искать работы на фабрикахъ, устроенныхъ совсѣмъ по новому, гдѣ трудъ легче и лучше оплачивается, гдѣ рабочіе имѣютъ право выбирать, кого хотятъ, и выставлять кандидата, который будетъ отстаивать ихъ дѣло? Что мѣшаетъ намъ, товарищи, повернуть спину тѣмъ, кто наслаждается нашимъ рабствомъ, а нашимъ потомъ накопляетъ себѣ богатство? Нашимъ потомъ, повторяю я! Что насъ удерживаетъ, говорю я, что?
Во время этой рѣчи Гельбахъ гораздо меньше слѣдилъ за ораторомъ, чѣмъ за тѣми, къ кому онъ обращался. Занятіе искусствомъ и проницательный умъ сдѣлали изъ него психолога, отличавшагося почти непогрѣшимою наблюдательностью,-- и теперь онъ съ перваго взгляда подмѣтилъ, что рабочіе не чувствуютъ желанія поддаваться словамъ своего отталкивающаго товарища. Гельбаху казалось, что самъ онъ достаточно овладѣлъ умами, чтобы довести борьбу, вновь вспыхнувшую, до скораго и удовлетворительнаго конца.
-- Развѣ у васъ нѣтъ болѣе ушей, чтобы слышать! бѣшено кричалъ въ это время все еще стоявшій на столѣ рабочій. Вѣрьте мнѣ, а не тѣмъ, что льстятъ вамъ здѣсь, а за спиною потѣшаются надъ нами и нашими страданіями; мы, рабочіе, для нихъ не болѣе, какъ сволочь, годная только для того, чтобы мучиться изъ-за нихъ, давать сдирать съ себя шкуру, лишь-бы они могли жить въ праздности и роскоши. Онъ голодалъ, какъ и мы, ха, ха, ха! Взгляните-ка на него, похоже-ли на это?.. Пойдемте, говорю я вамъ, пойдемте! Оставьте ихъ тутъ разглагольствовать! Кто помѣшаетъ намъ уйти отсюда?
-- Никто! раздался тутъ голосъ, который сравнительно съ хриплымъ крикомъ говорившаго звучалъ точно чистый металлическій колоколъ. Идите, если желаете; никто васъ не удерживаетъ.
Съ минуту царило глубокое молчаніе.
Вслѣдъ затѣмъ кто-то робко крикнулъ за спиною Гельбаха:
-- Нѣтъ, мы этого не желаемъ; мы хотимъ остаться!
И десять, двадцать, а затѣмъ сотня, и даже нѣсколько сотенъ голосовъ подхватили этотъ возгласъ.
-- Мы хотимъ остаться. Вѣдь намъ было здѣсь недурно. Дѣло еще не такъ плохо, какъ онъ увѣряетъ. Онъ негодяй, если можетъ такъ говорить съ этимъ господиномъ! Долой его!
И рабочіе стащили зачинщика со стола, и навѣрно разорвали-бы его на части въ вспышкѣ внезапнаго гнѣва, если бы за него не вступился Гельбахъ. Съ помощью большого звонка, который продвинулъ къ нему сквозь толпу одинъ изъ надсмотрщиковъ, художникъ добился, чтобы его выслушали.
-- Оставьте его, рабочіе! Не ваше дѣло его судить! Дайте дорогу, и пусть онъ идетъ! Линкъ, позаботьтесь о томъ, чтобы онъ безопасно вышелъ изъ фабрики. Вамъ-же, желающимъ остаться, я хотѣлъ-бы сказать еще одно, послѣднее слово. Вы сами будете рады, что опомнились и успокоились; всякое хорошее и благоразумное рѣшеніе прежде всего вознаграждаетъ тѣхъ, кто его принялъ. Не говоря уже о матеріальной нуждѣ, до которой вы очертя голову довели-бы себя забастовкою,-- какой примѣръ подали-бы вы своимъ дѣтямъ, чье воспитаніе должно быть для васъ столь-же важнымъ и священнымъ, какъ память о вашихъ родителяхъ? Вашъ хозяинъ уполномочилъ меня сказать отъ его имени, что онъ охотно выслушаетъ всѣ справедливыя требованія и обсудитъ съ надсмотрщиками, гдѣ и какъ можно пособить нуждѣ, если она окажется. Вы не должны только терять изъ виду, какъ сдѣлали вы это въ вашихъ сегодняшнихъ заявленіяхъ, что нормальный рабочій день, реформа фабричнаго законодательства, огражденіе правъ рабочихъ, отмѣна обязательныхъ кассъ могутъ быть вамъ даны только государствомъ, и что при всей своей доброй волѣ хозяинъ въ силахъ устранить лишь нѣкоторыя мелкія неудобства. Если вы такъ любите справедливость, рабочіе, что сейчасъ энергически требовали, чтобы ее соблюдали, то хозяинъ поступитъ въ вашемъ духѣ, если не раньше подумаетъ о денежной прибавкѣ и сокращеніи работы, чѣмъ вы вознаградите его за убытки, которые вы причинили ему сегодня, опустошивъ рабочія палаты и самовольно прервавъ работу на два часа. Я хочу этимъ сказать, что различныя улучшенія начнутся съ завтрашняго-же дня, но что вы воспользуетесь ими лишь тогда, когда вы заработаете время и деньги, покрывающія ущербъ, причиненный вами хозяину. Согласны-ли вы съ тѣмъ, что это самая меньшая мѣра наказанія, самое ничтожное искупленіе, и что вы должны горячо благодарить за это снисхожденіе господина Зибеля, который имѣлъ-бы право жаловаться на васъ за поврежденіе имущества?
На половину смущенное, на половину искренно благодарное да! пронеслось по собранію.
Зибель молча и растроганно пожалъ руку Гельбаха.
Въ эту минуту съ фабричныхъ часовъ раздалось двѣнадцать звонкихъ ударовъ, и вслѣдъ затѣмъ послышался колоколъ, возвѣщавшій обѣденный перерывъ работы.
-- Пора обѣдать, рабочіе; идите-же по домамъ.
Медленно и нерѣшительно выходили рабочіе партіями или по двое. Все болѣе и болѣе рѣдѣла толпа вокругъ Гельбаха и Зибеля. Не одинъ благодарный, восхищенный взглядъ скользнулъ по художнику; не одна мозолистая рука охотно протянулась-бы къ нему, но никто не смѣлъ приблизиться. Съ благоговѣйнымъ страхомъ шли они мимо того, кто въ первый разъ въ жизни показалъ имъ идеальный образъ истинной гуманности.