Въ мрачномъ помѣщеніи, служившемъ ему заразъ спальнею, жилой комнатой и кухней, сидѣлъ рабочій Линкъ, уставившись пасмурнымъ взглядомъ на дворъ.
Асфальтъ былъ еще влаженъ послѣ ночного апрѣльскаго дождя и лучъ солнца, вкось ложившійся между высокими стѣнами, отражался въ немъ, точно въ блестящемъ стеклѣ.
На лѣстницахъ, выходившихъ на дворъ, было довольно тихо. Торговыя помѣщенія въ переднемъ зданіи были заперты; никакого груза, никакихъ ящиковъ или бочекъ не переносили съ мѣста на мѣсто; громкіе возгласы, удары молотковъ не нарушали безмолвія.
Только изрѣдка изъ открытаго окна въ квартирѣ гладильщицы за третьемъ этажѣ разливалась среди теплаго весенняго воздуха звонкая пѣсня канарейки, а въ промежуткахъ слышался веселый смѣхъ дѣвушекъ, пользовавшихся воскреснымъ досугомъ и торопливо бѣжавшихъ по каменнымъ лѣстницамъ и двору, чтобы насладиться кратковременною свободою.
Было воскресенье, второе воскресенье съ того дня, когда Линкъ схоронилъ жену.
У ногъ его дѣвочка весело играла своей разорванной куклой. Двѣ недѣли! Для жестокаго и вмѣстѣ съ тѣмъ вполнѣ естественнаго дѣтскаго эгоизма этого срока весьма достаточно, чтобы забыть. Но Линкъ не хотѣлъ допустить этого права, и сердился на дѣвочку за то, что она такъ мало понимала свою потерю; ея веселые возгласы рѣзко вторгались въ его мрачныя думы.
Когда, въ утро объясненія съ Евой, Линкъ, задыхаясь, ворвался въ свою комнату, жена его уже за часъ передъ тѣмъ навѣки закрыла преданные глаза, всегда такъ кротко глядѣвшіе въ его страстное сердце. Рыдая, лежалъ онъ у ея изголовья, моля о взглядѣ, пожатіи руки, послѣднемъ словѣ, но когда она такъ и осталась мертвою, когда ничто вокругъ него не шевельнулось, кромѣ его собственнаго, дико бившагося сердца, горе его выразилось въ страшномъ проклятіи, обращенномъ противъ того, кто не далъ умереть въ его объятіяхъ любимой женѣ и помѣтилъ ему въ послѣдній разъ слышать ея кроткій голосъ.
Безсильная злоба, вызванная въ немъ этой минутой, до основанія переродила Линка.
Онъ всегда былъ дикимъ, необузданнымъ человѣкомъ, но въ клокотавшей въ его жилахъ крови не было ни одной капли яда.
Работалъ онъ охотно и былъ доволенъ платой за трудъ. Никогда не принадлежалъ онъ къ числу тѣхъ, кто ропталъ и ворчалъ.
Своимъ прямодушнымъ, кроткимъ обращеніемъ хозяинъ фабрики всегда внушалъ ему безусловное довѣріе, и тѣмъ самымъ вызывалъ въ немъ и безусловную покорность своей волѣ, вплоть до того дня, когда впервые Лезеръ заступилъ его мѣсто.
Черезчуръ ровныя и преувеличенно вѣжливыя манеры Эгона, его блуждающій взоръ, никому не глядѣвшій прямо въ глаза, оттолкнули съ первой же минуты Линка и болѣе близкихъ къ нему товарищей и уменьшили ихъ преданность и самому принципалу.
Рабочіе на фабрикѣ Зибеля всегда держали себя порядочно; во время его отсутствія вовсе не требовалось контроля со стороны человѣка, которому онъ самъ врядъ-ли можетъ довѣрять. Чего достигаетъ этимъ хозяинъ? Ужъ не высматриваетъ-ли у нихъ Лезеръ своими косыми глазами свое собственное, будущее достояніе? Ужъ не хочетъ-ли Зибель продать ему своихъ рабочихъ, точно товаръ?
Въ ноябрѣ прошлаго года раздался первый ропотъ по этому поводу, но Линкъ не былъ въ числѣ тѣхъ, кто выразилъ тогда свои чувства словами. Именно потому, что, какъ ему было извѣстно, его слово не останется безъ вліянія на фабричныхъ, онъ и подавилъ свое негодованіе.
Теперь же, когда Лезеръ уже не въ первый разъ разжигалъ кровь честныхъ рабочихъ своими дѣйствіями украдкою, исподтишка, теперь, когда, позволивъ себѣ ничѣмъ не оправдываемое превышеніе власти, съ возмутительною сердечной черствостью онъ отнялъ у Линка послѣднее, что могла дать ему жена, печальное наслажденіе видѣть ее угасающею въ его объятіяхъ, въ Линкѣ разомъ вспыхнулъ не только справедливый гнѣвъ, нѣтъ, больше этого,-- бѣшеное озлобленіе отравило его кровь.
Если бы его не пригнала назадъ потребность слѣпой мести, онъ, вѣроятно, охотнѣе бы умеръ отъ голода съ своимъ ребенкомъ, чѣмъ вернулся на фабрику близъ Темпельгофской набережной. Тамъ, гдѣ его лишили самыхъ священныхъ правъ человѣка, хотѣлъ онъ доставить себѣ возмездіе.
Такимъ образомъ, уже на другое утро послѣ смерти жены онъ стоялъ на своемъ посту, язвительно улыбаясь, когда надсмотрщикъ похвалилъ его за вѣрность чувству долга, и выжидая возвращенія того, чей произволъ причинилъ ему такое горе. Однако тотъ, кого онъ ждалъ, не явился; вмѣсто его на минуту вошелъ въ большую рабочую палату внезапно вернувшійся принципалъ, но глаза его были такъ тусклы и печальны, поступь была такая усталая и тяжелая, что преисполненный ненависти взглядъ Линка едва-ли могъ встрѣтиться съ его взглядомъ. Нѣсколько часовъ спустя, медленно распространяясь неизвѣстно откуда, проникъ въ палаты зибелевской фабрики слухъ, что у Лезера совершена крупная кража и что самъ онъ въ бѣгахъ. Одинъ передавалъ на ухо другому сдержаннымъ шопотомъ, подъ удары и грохотъ машинъ, подъ скрипъ приводовъ, среди искръ, клубами вылетавшихъ изъ доменныхъ печей: "человѣкъ, который еще вчера разыгрывалъ здѣсь хозяина и судью, воръ и обманщикъ!"
Рабочіе недовѣрчиво качали головой, отмахивались другъ отъ друга мозолистыми руками и шопотомъ высказывали сомнѣніе; лишь одинъ изъ нихъ, не колеблясь, вѣрилъ слуху.
Однако мысль, что Лезеръ попалъ во власть правосудія, которое было выше того, чѣмъ располагалъ самъ Линкъ, не въ силахъ была укротить его. Напротивъ. Еще задорнѣе закинулъ онъ назадъ голову.
Инстинктъ не обманулъ его. Тотъ, передъ чьей волею онъ вынужденъ былъ преклониться, негодяй и обманщикъ! Хорошо-же! Это не сойдетъ такъ съ рукъ тому, кто поставилъ такого человѣка надъ рабочими.
Съ этого дня всѣ недовольные изъ фабричныхъ часто толпились вокругъ Линка и находили въ немъ самую надежную свою опору. Его умственное превосходство, страстно возбужденное чувство справедливости совершенно отдали ихъ въ его власть. Одного его взгляда, знака, слова было бы достаточно, чтобы превратить глухое недовольство въ яркое пламя.
Доказательства обмана и преступленія Лезера умножались, а съ этимъ вмѣстѣ росло и число приверженцевъ Линка, и если партія, требовавшая воздаянія за то, что надъ рабочими поставили завѣдомаго обманщика, была еще въ значительномъ меньшинствѣ, Линкъ все-таки отлично зналъ, что черезъ нѣсколько недѣль дѣло Лезера будетъ лишь предлогомъ для тысячи личныхъ неудовольствій, которыя только нуждались въ этомъ особомъ поводѣ, чтобы обнаружиться. Когда дѣло Лезера отступитъ передъ желаніями и потребностями каждаго, Линкъ былъ увѣренъ, что число его приверженцевъ возростетъ до значительной группы, съ которою станетъ возможенъ штурмъ прочной цитадели закоренѣлыхъ предразсудковъ и угнетенія.
Торопиться Линку было не за чѣмъ. Съ тѣхъ поръ, какъ въ немъ пробудилось сознаніе его отвѣтственности, горячія волны гнѣва улеглись въ немъ, уступивъ мѣсто болѣе холоднымъ разсудочнымъ соображеніямъ. Къ тому же въ его сердцѣ оставалась точка, до которой не коснулся ядъ, въ него закравшійся. Голосъ, раздававшійся въ его совѣсти, подсказывалъ ему, что онъ имѣетъ право на гнѣвъ и печаль; но не право карать невиновнаго, и звукъ этотъ поразительно походилъ на голосъ красивой дѣвушки, заступившейся за него въ тяжелую минуту и обезпечившей ему полную безнаказанность. Въ день похоронъ жены она пришла къ нему, положила на бѣдный сосновый гробъ вѣнокъ изъ розъ и фіалокъ, и сунула дѣвочкѣ въ руку золотую монету, для того чтобы ребенокъ не зналъ нужды въ первыя минуты послѣ потери матери. Ева ласково уговаривала мрачно настроеннаго человѣка, увѣряла его въ искреннемъ сочувствіи дяди къ его несчастію и намекнула на то, какъ глубоко потрясъ Зибеля поступокъ Лезера. Но этотъ внутренній голосъ постоянно умолкалъ, лишь только Линкъ говорилъ себѣ, что и эта дѣвушка одна изъ тѣхъ, кого онъ началъ ненавидѣть, какъ и многіе изъ его товарищей, что она кромѣ того еще невѣста негодяя, жившаго въ ея же кружкѣ, и что она не съумѣла разобрать на его лбу клеймо грѣха.
И когда все еще не удавалось напасть на слѣдъ преступника, Линкъ принялся раздувать огонь неудовольствія, превращая его въ яркое пламя, язвительно нашептывая товарищамъ: "смотрите, все это у нихъ подстроено! Ему нарочно даютъ убѣжать; вѣдь онъ изъ нихъ же. Вотъ если бы это былъ кто нибудь изъ насъ..."
Невинный лепетъ ребенка, жавшагося къ его колѣнамъ, пробудилъ его изъ мрачныхъ размышленій. Онъ вынулъ свои неуклюжіе часы. Было безъ нѣсколькихъ минутъ четыре. Пора!
-- Пойдемъ, Гретхенъ, сказалъ онъ, прогуляемся.
Неопытными пальчиками дѣвочка завязала большой платокъ вокругъ маленькаго, худенькаго тѣльца, надѣла шляпку съ черными креповыми лентами, которую отдѣлала для нея гладильщица, жившая наверху, и сунула худые, красные пальчики въ мозолистую руку отца.
Комната, гдѣ жилъ Линкъ съ своей дѣвочкой, находилась въ заднемъ строеніи, выходившемъ на площадь Belle-Alliance.
Когда они миновали мрачный дворъ и сводчатыя ворота и вышли на площадь, Линкъ долженъ былъ на минуту зажмурить глаза, ослѣпленные солнечнымъ свѣтомъ и пестротою картины, ихъ окружавшей. Потомъ онъ еще крѣпче сжалъ ручку дѣвочки и углубился въ людской потокъ, двигавшійся взадъ и впередъ.
Было первое теплое воскресенье въ этомъ году, и улицы и сады кофеенъ кишѣли народомъ.
На свѣже выкрашенныхъ стульяхъ сидѣла публика передъ чашками кофе или кружками пива, подъ оголенными вѣтвями деревьевъ, за желѣзными и деревянными рѣшетками, отдѣлявшими сады отъ улицы, и съ величайшимъ наслажденіемъ упивалась синеватымъ молокомъ, жидкимъ кофе и блаженнымъ сознаніемъ, что настало наконецъ избавленіе отъ душной комнатной атмосферы.
Мимоходомъ Грета бросала жадные взгляды на печенье и пирожки, красовавшіеся за сквозными изгородями въ корзинахъ и вазахъ и щедро раздаваемые матерями сидящимъ кругомъ дѣтямъ. Но у отца ея не было времени для такого созерцанія. Торопливо увлекалъ онъ за собой ребенка среди все густѣвшей людской волны, вдоль канала, къ Потсдамскому мосту. Крѣпко сжавъ губы и пристально глядя впередъ, шелъ онъ, не обращая вниманія на пеструю толпу.
Около моста они свернули на Потсдамскую улицу, гдѣ едва можно было двигаться среди переполненныхъ народомъ вагоновъ конно-желѣзной дороги, омнибусовъ и открытыхъ дрожекъ.
Грета глядѣла на все это большими глазами. Еще никогда не выходила она за предѣлы площади Belle-Alliance и Темпельгофской набережной; западный Берлинъ былъ для нея совершенно чуждымъ міромъ.
-- Куда идемъ мы, отецъ? спросила она, робко цѣпляясь за его руки.
-- Въ Шенбергъ, въ большой садъ, сурово отвѣтилъ онъ.
-- Дѣдушка тоже будетъ тамъ?
-- Нѣтъ.
-- Но вѣдь онъ прежде всегда ходилъ съ нами по воскресеньямъ.
По лицу Линка пронеслось мрачное облако. Зачѣмъ напомнила ему дѣвочка, что сегодня онъ преднамѣренно избѣгалъ старика, отца его жены?
-- Ты получишь тамъ кусокъ пирога, а теперь помолчи.
Не говоря ни слова, дѣвочка шагала рядомъ съ отцомъ по длинной, безконечной, прямой улицѣ, тѣснимая и толкаемая гуляющими, пока не перестали показываться по обѣимъ сторонамъ высокіе дворцы, уступивъ мѣсто низкимъ домамъ и домикамъ сельской архитектуры, гдѣ въ тщательно вычищенныхъ полисадникахъ темныя вѣтви кустовъ уже обнаруживали пышныя почки.
Черезъ луговину, обсаженную деревьями и кустарниками, она свернули наконецъ налѣво, въ одинъ изъ большихъ садовъ, при пивной.
Линкъ прошелъ съ дѣвочкой между рядами стульевъ, густо занятыхъ публикой, и мимо двухъ эстрадъ съ музыкой вглубь сада.
Подъ крытымъ навѣсомъ, въ непосредственной близости къ лавочкамъ, гдѣ торговали, играли въ кости и разъигрывалась лоттерея, было сдвинуто продольно нѣсколько столовъ, за которыми сидѣло человѣкъ двадцать пять, тридцать однихъ мужчинъ вокругъ большого числа пустыхъ и полныхъ стакановъ съ пивомъ и водкой.
Линка встрѣтили бурнымъ ликованіемъ восторга и рѣзкими укорами за поздній приходъ.
-- Съ отчаянія мы уже напились до головокруженія, Линкъ... Ну, какъ дѣда, пріятель? Скоро-ли мы начнемъ?
-- Прежде всего перестаньте кричать и шумѣть, отвѣтилъ Линкъ, усаживая снова на стулъ говорившаго. Мы собрались здѣсь для невиннаго воскреснаго препровожденія времени, и тотъ, кто нарушитъ эту программу, не годится для насъ.
Съ этими словами онъ вдвинулъ два стула себѣ и Грегѣ между говорившимъ и его сосѣдомъ и заказалъ подошедшему кельнеру кусокъ пирога для дѣвочки и стаканъ пива для себя.
-- Зачѣмъ не привели вы вашихъ женъ или хоть нѣкоторыхъ изъ дѣтей? спросилъ Линкъ послѣ того, какъ Грета справилась съ своимъ пирогомъ и была отправлена къ другимъ дѣтямъ на качели, съ приказаніемъ не возвращаться, пока ея не позовутъ. Сборище наше показалось бы тогда гораздо болѣе невиннымъ.
-- Женщинамъ не зачѣмъ все знать; онѣ болтаютъ.
-- Моя старуха не болтаетъ, но у нея ломота; она не можетъ сидѣть на воздухѣ.
-- А я такъ думалъ, что сегодня дѣло пойдетъ у насъ въ серьезъ.
-- Тише, Вейгандъ! Тебѣ вѣчно хочется кричать.
-- Вѣдь ты хотѣлъ сказать намъ нынче нѣсколько словъ насчетъ законовъ, ограждающихъ рабочихъ, Линкъ. При чемъ же тутъ женщины?
-- Вильмъ правъ! Ровно не при чемъ.
-- Огражденіе рабочихъ дѣло хорошее; это самое главное!.. Дайте-же говорить Линку! Надо знать, о чемъ идетъ рѣчь, прежде чѣмъ начать дѣйствовать.
-- Что, этого мерзавца, Лезера, еще не засадили?
-- Ха, ха, ха! Долго будете этого ждать! Онъ разгуливаетъ гдѣ-нибудь, лѣнится, да отъѣдается на краденыя деньги.
-- Что же говорятъ его рабочіе?
-- Это ловкачи! Они допускаютъ все.
-- Ну, не долго будутъ они тамъ блаженствовать! Я кой-что провѣдалъ.
-- Согласны они на забастовку, Миллеръ?
-- Вотъ вздоръ! Такіе трусливые псы? Но только крахъ тамъ будетъ; всему наступилъ конецъ. Все разлетится до-чиста.
-- Должно быть ловко хозяйничалъ ихъ милый принципалъ! Если вспомнить при этомъ, какъ дѣло идетъ у насъ, надо еще признаться...
-- Молчать, Пазель! И у насъ кое-что гнило! Дай же говорить Линку.
-- Я не многое могу вамъ сказать, и то, что я скажу, не принесетъ большой пользы. Боюсь, что сами по себѣ мы едва-ли добьемся своихъ правъ.
-- Ого! Линкъ на попятный!
-- Тѣмъ не менѣе я остаюсь при своемъ. Попытаемтесь, когда настанетъ время.
-- Для меня всѣ часы равны.
-- Это въ воскресенье-то, Пазель? Вѣдь ты обыкновенно стоишь за почитаніе воскресенья,-- вплоть до полудня въ понедѣльникъ.
Громкій хохотъ встрѣтилъ это замѣчаніе; одинъ только Линкъ не вторилъ ему. Мрачный взглядъ его сердито обратился на товарищей. Потомъ онъ продолжалъ:
-- Главное, выбрать депутата, чтобы защищать наши интересы и право въ рейхстагѣ.
-- Слушайте!... Очень хорошо!...
-- Слишкомъ долго придется ждать. Мы не можемъ давать тянуть съ себя шкуру до той поры!
-- Это не защититъ насъ противъ вора и обманщика, который распоряжался нами, словно рабовладѣлецъ. Тьфу!
-- Держи языкъ за зубами, Вейгандъ! Не прерывай же вѣчно Линка!
-- Въ чемъ же состоитъ охранительный законъ, Линкъ? Но вечерамъ я до того измученъ, что сейчасъ же заваливаюсь спать. Газеты читаетъ моя старуха, но у нея въ головѣ путаница!
-- Вѣдь онъ однако существуетъ, этотъ законъ?
-- Валяй, Линкъ! Говори о фабричномъ законѣ!
-- Знаемъ мы это! Все хорошо на бумагѣ, а на дѣлѣ ничего не выходитъ. Крику много, да толку мало!
-- Вотъ тебѣ и на!
-- Прежде всего наши отношенія къ хозяевамъ должны изнѣниться при помощи закона. За нами слѣдуетъ обезпечить независимое положеніе.
-- Очень хорошо! Браво!
-- Законъ долженъ оградить насъ отъ произвола и внезапнаго распущенія. Необходимо опредѣлить льготный срокъ послѣ отказа отъ работы, для того, чтобы первый попавшійся негодяй не могъ грозить человѣку удаленіемъ, если онъ спѣшитъ къ умирающей женѣ, горько прибавилъ Линкъ.
-- Онъ правъ!
-- Бѣдный малый!
-- Съ нимъ поступили всего хуже!
-- Фабриканты должны быть, далѣе, обязаны заботиться о нашей невредимости и нашемъ здоровьѣ, принимать всѣ необходимыя для этого мѣры; это не должно быть предоставлено ихъ капризу, который сегодня можетъ быть одинъ, а завтра будетъ другой; хозяевъ слѣдуетъ, напротивъ, обязать опредѣленными постановленіями.
-- Это вѣрно!
-- Что касается этого, то намъ еще никогда не бывало черезчуръ худо.
-- Все-таки, что разъ постановлено, то и надежно!
-- И это опять правда.
-- Какая намъ польза въ томъ, продолжалъ Линкъ, осушивъ до дна стаканъ, еще до половины полный пивомъ, что у насъ есть принудительныя кассы, если мы можемъ пользоваться ихъ благодѣяніемъ лишь тогда, когда серьезно заболѣемъ, когда машина схватитъ и раздавитъ насъ, или старость сдѣлаетъ насъ неспособными къ труду! Для насъ, здоровыхъ и молодыхъ, это плохое утѣшеніе. Мы хотимъ улучшенія нормальныхъ условій жизни и труда, не желаемъ стать сначала старыми и больными, чтобы зажить по-человѣчески.
-- Онъ правъ!
-- Этого надо добиться!
-- Мы такъ ему и скажемъ!
-- Теперь хотимъ мы жить, а не тогда, когда превратимся въ дряхлыхъ стариковъ и не будемъ ничего имѣть отъ этого... Кельнеръ, еще кружку пива и рюмку водки!
-- Огражденіе рабочихъ, реформа фабричнаго законадательства -- вотъ о чемъ думайте и выбирайте такихъ людей, которые станутъ за насъ ходатайствовать. За нихъ и стойте!
-- Э, какіе тамъ выборы! Это черезчуръ долгая пѣсня! Мы лучше скажемъ все это нашему хозяину прямо въ лицо; пусть онъ замотаетъ это себѣ на усъ!
-- Лучше бы онъ заботился о насъ, чѣмъ о томъ мерзавцѣ.
-- Чтобъ ему околѣть въ канавѣ!
-- Собака! Косоглазый мошенникъ! Еще грозитъ намъ! Воръ! Обманщикъ!
-- Зибель долженъ отвѣтить намъ за это. Я скажу ему это напрямикъ завтра же. Мы хотимъ удовлетворенія нашихъ нуждъ, огражденія нашихъ правъ, хотимъ реформъ!
И говорившій такъ ударилъ кулакомъ по столу, что стаканы зазвякали и пиво ручьями полилось,
Линкъ окинулъ серьезнымъ взглядомъ собраніе, гдѣ всѣ воспламенились и горячо говорили заразъ.
Подъ силу-ли ему будетъ трудная задача соединить этихъ страстныхъ, возбужденныхъ людей для общаго дѣла? Когда, по его мнѣнію, наступитъ вожделѣнная минута, не станетъ-ли каждый защищать свои личные интересы, вмѣсто права всѣхъ? Сегодня онъ для нихъ еще жертва грубаго насилія, разгорячившаго ихъ кровь; его слово кажется имъ пророческимъ; но, когда забудется оказанная ему несправедливость, все можетъ измѣниться. Когда онъ еще былъ простымъ наблюдателемъ, слѣдившимъ за партіею недовольныхъ, онъ часто имѣлъ случай подмѣчать колебанія, которымъ подвергались требованія толпы. Слишкомъ малаго или слишкомъ многаго хотѣла она,-- я то, и другое могло одинаково сдѣлаться опаснымъ.
Голоса вокругъ него раздавались все громче, возбужденнѣе; уже почти казалось, что мнѣнія присутствующихъ начинаютъ раздвоиться.
Надъ гуломъ голосовъ возвысился могучій басъ Вейганда, заглушая всѣхъ.
-- Спросите лучше Линка.
На что другой голосъ отвѣтилъ:
-- Вотъ вздоръ, мы и сами это знаемъ. Чортъ возьми! Надо взять ихъ за воротъ! Безъ насъ имъ ничего не сдѣлать!
Ужъ не первая-ли это варіація на ту тему, которая только что прозвучала въ умѣ Линка?
Онъ хотѣлъ возвысить голосъ и призвать товарищей къ порядку, но не могъ. Сердце его переполнилось безконечной грустью.
Думалъ онъ о свѣжемъ холмикѣ, тамъ за Галльскими воротами, и о томъ, одобрили-ли бы кроткіе глаза той, что покоилась подъ нимъ, борьбу, которую онъ готовился начать.
Въ эту минуту чья-то рука тяжело опустилась на его плечо, и голосъ, котораго онъ до той поры не разслышалъ за окружавшимъ шумомъ, шепнулъ ему на ухо:
-- Полиція выслѣдила васъ, Карлъ; еще есть время; расходитесь, не возбуждая вниманія.
Когда онъ оглянулся, онъ увидалъ передъ собой морщинистое лицо тестя, честные глаза котораго укоризненно глядѣли на него.
Вполголоса повторилъ онъ всему собранію слова, только что произнесенныя старикомъ.
Даже на самыхъ возбужденныхъ сообщеніе это произвело немедленное дѣйствіе.
Всѣ стоя допили стаканы, отдали деньги наскоро призванному кельнеру, пожали руку Линка и вслѣдъ затѣмъ, группами по четыре и по пяти человѣкъ, перешептываясь, вышли изъ сада.
Линкъ оглянулся; только теперь увидалъ онъ, какъ неосторожно поступилъ. Шагахъ въ тридцати, не болѣе, отъ стола, за которымъ сидѣло собраніе, всѣ стулья были заняты, и только оживленной бесѣдѣ за столами, музыкѣ, почти непрерывно грохотавшей въ сосѣдней танцовальной залѣ, и громкимъ возгласамъ, раздававшимся изъ лавокъ, были они обязаны тѣмъ, что публика не отнеслась внимательнѣе къ яростнымъ преніямъ за длиннымъ столомъ.
Не произнося болѣе ни слова, тесть подсѣлъ къ нему. Долго оставались они другъ противъ друга молча. Линкъ не спрашивалъ, откуда узналъ старикъ то, что такъ тщательно скрывали отъ него, и какъ провѣдалъ онъ объ опасности, грозившей сообщникамъ. Опираясь головой на руку, глядѣлъ онъ на дно пустого стакана.
Надъ голыми акаціями и каштанами яркій небесный сводъ постепенно блѣднѣлъ. Свѣжій вѣтерокъ колыхалъ обнаженныя деревья.
Линка пробрала дрожь.
-- А гдѣ же у тебя ребенокъ?
Онъ вскочилъ.
-- Я схожу за Гретой.
Усталою поступью побрелъ онъ по лужайкѣ, гдѣ играла дѣвочка.
Остальныя дѣти уже давно ушли съ качелей. Грета сидѣла одна, завернувъ руки въ платокъ, положивъ шляпу съ черными креповыми лентами на колѣни, и спала, прислонившись къ одному изъ большихъ столбовъ, къ которымъ были прикрѣплены качели.
Растрепанные волосы упали на ея блѣдныя щечки, на которыхъ видны были двѣ полувысохшія слезинки.
Онъ поднялъ дѣвочку съ сырой земли и сжалъ въ своихъ объятіяхъ. Она опустила усталую головку и плаксиво спросила:
-- Мы теперь пойдемъ домой?
-- Да, отвѣтилъ отецъ. Дѣдушка пришелъ за нами.
-- Пусти меня къ нему! попросила она совершенно измѣнившимся голосомъ.
Онъ поставилъ ее на землю; ребенокъ торопливо побѣжалъ и съ громкимъ крикомъ радости бросился къ старику на грудь.
Среди розоватыхъ облаковъ надъ ихъ головами взошла блестящая вечерняя звѣзда. Но у человѣка, шедшаго рядомъ съ старикомъ и дѣвочкой, съ мрачнымъ взоромъ и грудью, полною жажды борьбы, не нашлось ни одного взгляда для мирной красоты небесъ. Въ его сердцѣ раздавались дикіе боевые клики, пока онъ выходилъ изъ саду черезъ рѣшетчатыя ворота и возвращался по шумнымъ, люднымъ улицамъ въ свою тѣсную каморку въ глубинѣ двора.