Сущность спора.
Таковы были главные защитники церкви. Не у всѣхъ ихъ въ рукахъ было одинаковое оружіе, и не всѣ они входили имъ одинаково искусно или, можетъ быть, одинаково не искусно. Но теперь, когда читатель уже знакомъ съ людьми и ихъ произведеніями, попытаемся, -- кто имѣетъ еще большее значеніе, чѣмъ доблесть самихъ борцовъ, -- выдѣлить и разобрать основныя идеи, которыя по мѣрѣ силъ отстаивали анти-энциклопедисты противъ дерзкаго скептицизма противниковъ.
Мы показали въ первой главѣ, что послѣдовательныя завоеванія философской мысли опредѣляются, въ сущности, слѣдующими тремя словами, которыя можно бы написать на фронтонѣ зданія энциклопедіи: природа, разумъ и человѣчность. Всматриваясь ближе, мы увидимъ дѣйствительно, что энциклопедисты, во всѣхъ своихъ нападкахъ на католическую церковь, боролись-ли они съ религіозными истинами или съ религіозными обычаями, всегда противопоставили имъ одно изъ этихъ трехъ понятій. Итакъ, посмотримъ, каковъ былъ по существу отвѣтъ этой церкви на основныя возраженія, сдѣланныя ей устами философовъ отъ лица природы, разума и человѣчности, такъ какъ, несомнѣнно, вся сущность спора въ этомъ.
Во имя природы, ея незыблемыхъ законовъ, ея властныхъ и законныхъ требованій боролись философы съ вѣрой въ баснословное, въ существованье сверхъестественныхъ созданій, вродѣ демона, боролись, наконецъ, съ аскетизмомъ, и, въ особенности, съ безбрачіемъ духовенства.
Безъ сомнѣнія, ученіе католической церкви составляло одно цѣлое, и защитники его думали, что, допусти они вынуть изъ него хоть одно звено, все зданіе грозило бы паденіемъ. И они не безъ основанія охраняли неприкосновенность всѣхъ ея частей.
Тѣмъ не менѣе, было большой ошибкой такъ упорно привлекать вниманіе людей на части зданія, уже отжившія свой вѣкъ; не надо было, во что бы то ни стало, настаивать на тѣхъ доказательствахъ истинности католицизма, которыя больше всего противорѣчили духу времени. Если бы всѣ апологеты католичества руководились болѣе вѣрными соображеніями, они должны были бы, говоря о догматахъ, наиболѣе насиловавшихъ человѣческій разумъ, слѣдовать благому совѣту своего злѣйшаго врага: скользите, господа теологи, но не настаивайте.
Защитники католицизма рѣдко шли на уступки духу времени. Напрасно, во времена энциклопедіи, наука быстро шла впередъ, и, что еще важнѣе, напрасно энциклопедисты популяризировали научныя открытія, -- католическое міровоззрѣніе оставалось незыблемымъ, и продолжало предавать анаѳемѣ все, что противорѣчило взглядамъ Моисея или Исайи. Нѣкогда, устами папы Захарія, церковь осудила епископа, который, вопреки Августину, вѣрилъ въ существованіе антиподовъ. Въ XVII вѣкѣ церковь заключила въ тюрьму Галилея, такъ какъ его геліоцентрическая теорія мѣшала Іисусу Навину остановить солнце. Точно также, въ XVIII вѣкѣ, католическая церковь не задумалась осудить прекрасную теорію Бюффона и замѣчательныя открытія Ньютона, такъ какъ тѣ и другія не согласовались съ представленіями o небѣ и землѣ, установленными шесть тысячъ лѣтъ тому назадъ. Законъ тяготѣнія, по мнѣнію Бержье, просто "химера" {"Examen du Matérialisme", 1771, I, 73.}; но мнѣнію аббата Линьяка, теоріи Бюффона -- "философскія бредни" и даже, какъ думаетъ Шоме, злостныя бредни, такъ какъ, если энциклопедисты превозносять "теорію земли", то этимъ они хотятъ дать понять, что міръ древнѣе, чѣмъ о немъ думаютъ, "а извѣстно, къ чему это клонится" {"La petite Encyclopédie"; art "Philosophie".}. Намъ возражаютъ, говорилъ другой, на основаніи системы Ньютона; но вполнѣ ли установлено, что Богъ не могъ остановить землю и луну, не останавливая въ то время всѣ остальныя планеты {Bergier, "Apolog", I, 283.}?
Когда имъ указывали на то, что, согласно непогрѣшимымъ разсказамъ Бытія, Богъ сотворилъ будто бы свѣтъ за четыре дня до сотворенія солнца: "Что-жъ такое! отвѣчали они, не смущаясь: развѣ Богъ не могъ создать огонь, т.-e. свѣтъ, раньше солнца"? Интересно послушать еще по этому поводу аббата де Линьяка: "Въ исторіи Моисея свѣтъ былъ сотворенъ и отдѣленъ отъ тьмы раньше, чѣмъ появилось солнце, а въ системѣ Бюффона существованіе солнца предшествуетъ отдѣленію свѣта отъ тьмы. Можно ли болѣе открыто противорѣчить исторіи міра" {"Lettres à un Amériquain" (six) sur l'Hist. naturelle générale et particulére de М. Buffon". Hambourg, 1756 (en neuf volumee). I.}? Слѣдовало бы по настоящему зажать за это ротъ Бюффону! На вопросъ, куда же дѣвалась вода послѣ потопа они спокойно отвѣчали: "Богъ заключилъ излишекъ воды туда, откуда онъ ее взялъ, или въ какое-нибудь другое мѣсто" {De Lienac, I, 153.}.
Такимъ образомъ, благодаря стараніямъ обѣихъ сторонъ, пропасть, между философами и католиками все раздвигалась. Но противорѣчія между католицизмомъ и наукой и невозможность служить одновременно имъ обоимъ было опаснѣе для католичества, чѣмъ для науки, такъ какъ въ вѣкъ Ньютона и Даламбера нельзя уже было отказаться отъ науки. Итакъ, если бы защитники церкви лучше понимали ея интересы, они не стали бы усиливать и подчеркивать разногласіе между нею и наукой. Не стали бы писать книгъ съ такимъ безсмысленнымъ заглавіемъ: "Противорѣчіе между религіей и природой" и указывать на это противорѣчіе такъ рѣзко, какъ это дѣлалъ авторъ, отецъ Ричардъ: "Естественное объясненіе вещей допустимо настолько, насколько оно не расходятся съ откровеніемъ; но если даваемыя объясненія становятся въ противорѣчіе съ откровеніемъ, несомнѣнно -- они ложны; ибо, если бы они не были ложны, мы должны бы были допустить, что Богъ солгалъ". Ужасная дилемма, которая была на руку философамъ, такъ какъ на самомъ дѣлѣ было невозможно считать научныя открытія ложными и утверждать, что Моисей, какъ натуралистъ, стоялъ выше Бюффона, и философы съ радостью остановились на второмъ заключеніи, что истолкователи "солгали".
Приходилось также мириться и съ демонами, которые пользовались и даже злоупотребляли своимъ нравомъ губить несчастныхъ съумасшедшихъ, которыхъ жгли на кострахъ, какъ колдуновъ и кудесниковъ. Церковь поддерживала это ужасное суевѣріе, заставляя читать съ кафедры, по старымъ требникамъ, молитвы, которыя должны были выгонять бѣсовъ и пугать дьявола. Надо, впрочемъ, прибавить, что вина въ данномъ случаѣ ложится не на одну церковь, что удивительные приговоры магистратуры, направленные противъ колдуновъ, оправдывали поведеніе священниковъ {См. рѣшенія Парижскаго парламента у P. Le Zrun: Hist. critiq. da pratiqua superstitieuses, IV, 451.}. Мало того, -- когда философы съ торжествомъ указывали, что, "дьявольскія навожденія" рѣдкость въ XVIII в., именно одинъ изъ членовъ судейскаго сословіи, ожесточеннѣйшій противникъ философовъ, Мюйяръ де Вугланъ взялся отвѣчать имъ. Отвѣтъ его настолько забавенъ, глупая проницательность судей того времени выступаетъ въ немъ такъ ясно, что стоитъ принести этотъ отвѣтъ: "Развѣ нельзя обратить противъ теоріи нашихъ вольнодумцевъ логическій выводъ изъ того факта, что дьявольскія навожденія стали очень рѣдки въ нашъ вѣкъ? Если примѣры навожденій повторялись чаще во времена невѣжества, такъ это потому, что въ то время всѣ вѣрили, такъ что дьяволъ могъ соблазнять людей только при помощи суевѣрія. А въ нашъ вѣкъ, когда люди кичатся своимъ невѣріемъ и сомнѣніемъ въ самыхъ незыблемыхъ истинахъ, подобныя знаменія, подтверждающія существованіе демоновъ, повели бы неизбѣжно къ ниспроверженію того самаго царства, которое врагъ человѣческаго рода такъ старается расширить и укрѣпить" {М. de Vouglans Loia criminelles de la France dans leur ordre naturel, édlt. 1780, III, 103.} (царство скептицизма). Такимъ образомъ дьяволъ скрывался, чтобы не мѣшать философамъ, такъ какъ они хотя и отрицали его, работали въ сущности въ его пользу, увеличивая число невѣрующихъ. Тутъ ужъ такое коварное хитросплетенье, что въ самомъ дѣлѣ, нельзя не признать тутъ вліянія злого духа.
Философы осуждали и осмѣивали безбрачіе, какъ безсмысленный и дерзкій вызовъ той же природѣ. Мы избавимъ читателя отъ ихъ шутокъ (впрочемъ онѣ стали ходячими среди французовъ) надъ монахами и монастырями. Насъ интересуютъ только отвѣты анти-энциклопедистовъ на нападки философовъ по этому щекотливому вопросу. Философы утверждали, что въ глазахъ церкви бракъ санъ по себѣ проступокъ. Ни въ какомъ случаѣ, возражали богословы, любители лукавыхъ разграниченій: "воздержаніе есть только болѣе совершенное состояніе, пригодное для небольшого кружка избранныхъ, которыхъ Богъ предназначилъ къ этому"! Но этотъ небольшой кружокъ, эти избранные, между прочимъ болѣе совершенны именно потому, что они не вступаютъ въ бракъ; для нихъ вступить въ бракъ значило бы пасть и унизиться, -- слѣдовательно, въ глазахъ католиковъ бракъ есть проступокъ. Философы указывали еще на то, что безбрачіе уменьшаетъ народонаселеніе. Тѣмъ лучше, -- восклицалъ въ своемъ пастырскомъ посланій въ 1763 г. добрый епископъ Пюйскій, -- какая это удивительная предусмотрительность со стороны церкви -- если бы всѣ женились, "земля оказалась бы слишкомъ тѣсной, чтобы вмѣстить людей, и трава сл ишкомъ короткой, чтобы ихъ накормить". Разъ дѣло шло о томъ, чтобы сберечь траву для цѣломудренныхъ аббатовь, то у кого хватило бы жестокости лишать ихъ этого угощенія? Кавейракъ (Caveyrac), какъ человѣкъ болѣе догадливый, чѣмъ епископъ Пюйскій, нашелъ довольно смѣлое возраженіе, зажалъ имъ ротъ не одному философу и привлекъ насмѣшниковъ на сторону церкви: "почему же наши академики и философы сани не женятся? Почему они не слѣдуютъ примѣру Тирако (Tiraqueau), этой образцовой парочки, гдѣ жена каждый годъ приносила но ребенку, а мужъ разрѣшался отъ бремени томомъ". На этотъ разъ Даламберъ не сталъ отвѣчать Кавейраку.
По мнѣнію отца Гриффе, "Вольтеръ всегда исходитъ изъ ложнаго принципа, что законы природы непреложны". Вѣроятно, въ опроверженіе этой мнимой непреложности, Бержье писалъ: "Этотъ текстъ означаетъ только, что у Ѳарры стали рождаться дѣти на семидесятомъ году, также какъ у Ноя -- на сто пятомъ! Развѣ не правъ былъ Паскалъ, написавшій слѣдующія знаменательныя слова, которыя аббатство Порть-Руаяля (Port-Royal) поспѣшило исправитъ: "Религія, противорѣчащая природѣ, противорѣчащая здравому смыслу, есть единственная религія, которая всегда существовала"?
Католическая церковь, какъ мы видѣли, безусловно отвергала и природу съ ея правами и науку съ ея завоеваніями, какъ только природа и наука расходились съ традиціями. Но развѣ окончательная провѣрка не должна принадлежать разуму? А въ такомъ случаѣ католикамъ предстояло снизойти до защиты своихъ убежденій передъ упрямыми резонерами-энциклопедистами. Здѣсь передъ лицомъ разума положеніе католической церкви уже менѣе прочно, чѣмъ передъ лицомъ тогдашней науки. Католическая церковь, едва ступивъ на скользкій нутъ спора, который, какъ она хорошо знаетъ, ведетъ къ гибели, сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ и круто поворачивала назадъ, прикрываясь своей непогрѣшимостью. Надо сознаться, теологи очутились въ скверномъ положеніи: отказываясь разсуждать, они оставляли поле битвы за философами и своимъ невыгоднымъ молчаніемъ какъ бы признавались въ своемъ безсиліи и бросали церковный корабль, безъ снастей на произволъ лжи и нечестія. Когда же, напротивъ, они соглашались обсуждать основы своихъ взглядовъ, то попадали въ ловушку, которой не съумѣлъ бы избѣгнуть ни одинъ апологетъ, будь онъ хоть семи пядей во лбу. Вводя въ свой споръ съ противниками элементъ разума, они тѣмъ самымъ допускали, что авторитетъ требуетъ доказательствъ, иными словами подрывали этотъ авторитетъ. Они признавали за разумомъ права, которыми разумъ немедленно пользовался для расширенія области своихъ изслѣдованій и завоеваній. Имъ приходилось преслѣдовать двѣ цѣли, другъ друга исключающія: доказать, такъ какъ они обращались къ невѣрующимъ, истинность религіи, единственнымъ доказательствомъ которой служитъ признаніе ее людьми, ее исповѣдующими. Тогда они стали ссылаться то на разумъ, то на авторитетъ, и въ своихъ безсвязныхъ апологіяхъ, перемѣшивать, доказательства съ бранью и проклятіями.
Большинство изъ нихъ пытается отвести разуму мѣсто, по возможности самое маленькое мѣсто, и различаетъ два рода изслѣдованія: изслѣдованіе доказательствъ откровенія и изслѣдованіе откровенныхъ догматовъ. "Первое -- необходимо, -- говоритъ Бержье, -- и къ тому же очень легко, такъ какъ факты, которыми бываетъ засвидѣтельствовано откровеніе, настолько достовѣрны, что самый невѣжественный человѣкъ можетъ въ нихъ убѣдиться. Но разъ только достовѣрно извѣстно, что тотъ или другой догматъ сообщенъ путемъ откровенія, наша религія запрещаетъ разуму изслѣдованіе этого догмата". Нужно еще, заявляетъ Бержье, чтобы истина откровенія бросалась въ глаза, и чтобы невозможно было отрицать факты, которые его устанавливаютъ. Вольтеръ замѣчаетъ, "что надо быть очень способнымъ, чтобы понимать пророчество" { Dict. philosopha art. prophéties. }. Понимать нѣтъ никакой надобности, говорили въ свою очередь теологи; достаточно познать истины, кажущіяся съ перваго взгляда, по выраженію Паскаля, "нѣкоторой натяжкой". Какъ будто можно познать то, чего совершенно не понимаешь! Такимъ образомъ то, что они называли "разумнымъ подчиненіемъ", было, въ концѣ концовъ, подчиненіемъ разума. Они говорили. напримѣръ, что "очевидная истина не перестаетъ пребывать таковой, хоти ей и противопоставляютъ неразрѣшимыя трудности" {Le P. Richard: его опроверженіе de Robinet, p. 40.}. Основы божественныхъ истинъ по самой природѣ вещей, говорилъ другой, не подлежатъ суду разума, поэтому самое разумное вѣрить, не понимая ихъ {Le P. Gauchat: Lettres critiques, t. X. Боссюетъ сказанъ, по поводу таинствъ, "что нужно вѣрить и покланяться тому, чего мы не понимаемъ-. (II Avertissement aux protestante).}.
Во всякомъ случаѣ дурной методъ, который отказывается убѣждать насъ доводами; лучше наивный методъ тѣхъ защитниковъ католичества, которые только выставляли на видъ заблужденія энциклопедистовъ, полагая, что скептицизмъ философовъ неизбѣжно приведетъ всѣхъ въ ужасъ и явится самымъ лучшимъ опроверженіемъ.
Но есть еще другой способъ вести споръ; онъ скорѣе разрѣшаетъ всѣ недоразумѣнія: надо увѣрять, что противникъ -- или негодяй, или дуракъ: "чтобы быть скептикомъ, спокойно говорить Бержье, надо дойти до полнаго отупѣнія". Правда, на этой почвѣ, на почвѣ ругательствъ, философы, съ чѣмъ ихъ нельзя поздравить, одержали блестящую и легкую побѣду.
Философы, по крайней мѣрѣ, имѣли полное основаніе осыпать своихъ противниковъ бранью, когда, во ими третьяго принципа, начертаннаго на ихъ знамени, во имя человѣчности, они возмущались нетерпимостью духовенства. Было ли ихъ негодованіе справедливо, -- это мы сейчасъ увидимъ. Вообще нетерпимость ХVIII вѣка извѣстна только по тѣмъ знаменитымъ жертвамъ, защиту которыхъ взяли на себя философы. Но здѣсь будетъ вполнѣ умѣстно вкратцѣ въ подлинныхъ выраженіяхъ, изложить нѣкоторыя изъ странныхъ правилъ, которыя были формулированы въ то время гонителями; и они съ невозмутимымъ спокойствіемъ противопоставляли ихъ тому, что пренебрежительно называли философскимъ духомъ вѣротерпимости.
Прежде всего надо изгнать всѣхъ свободомыслящихъ: развѣ католическая церковь не постановила разъ навсегда, что нужно думать и во что слѣдуетъ вѣрить? И въ то время, какъ философы вынуждены издавать свои произведенія безъ подписи или, если они хотятъ сохранить привилегіи, говорить не то, что думаютъ; въ то время, какъ однихъ, какъ, напримѣръ, Морелле, засаживаютъ въ Бастилію, а относительно другихъ, -- какъ это сдѣлали съ Руссо, -- издаютъ постановленіи объ арестѣ; въ это-то время нѣкій аббатъ Сенъ-Сиръ находить смѣшнымъ, что авторъ Вступительной бесѣды позволилъ себѣ заявить. будто "истинной философіи необходима свобода". Каждый разъ, какъ появляется хоть сколько-нибудь смѣлая книга на какую бы то ни было тему, католическая церковь спѣшитъ всякими способами, -- устами епископовъ въ генеральныхъ собраніяхъ, перомъ богослововъ и памфлетистовъ, -- предать гнѣву Сорбонны, осужденію парламента и суровой карѣ короля невѣрующаго, "дерзнувшаго поднять голову", и мыслителя, осмѣлившагося сказать новое слово. "Развѣ на самомъ дѣлѣ, восклицаетъ одинъ богословъ, не свѣтская терпимость и создала успѣхъ деизма? Къ счастью, восклицаетъ онъ, перевѣсъ никогда не будетъ на вашей сторонѣ. Судъ пуститъ въ васъ молніеносную стрѣлу, которая заставитъ себя уважать больше, чѣмъ тѣ стрѣлы, которыми вы такъ давно пренебрегаете".
Что же говорили философы, чтобы вызвать такую ярость? Они говорили, что "воображать, будто существо, исполненное доброты и справедливости, было бы способно наказывать наши ошибки безконечными муками, значило бы, можетъ быть, наносить оскорбленіе Божеству", и что, съ другой стороны, было бы жестоко допускать, что безчисленное множество не знавшихъ Іисуса Христа должны быть невозвратно осуждены. На это Шоме отвѣчалъ, нисколько не смущаясь: "Какое же препятствіе находите вы къ тому, чтобы большая часть человѣческаго рода была предана на вѣчную погибель". Они говорили еще въ "Философскомъ Словарѣ" (Dictionnaire philosophique), что многимъ отцамъ церкви казалось безсмысленнымъ осуждать на вѣчныя муки несчастнаго бѣдняка, укравшаго какую-нибудь козу. Но Бержье не уступалъ: "Говорить, что безсмысленно подвергать за воровство вѣчному наказанію, значить открывать двери величайшимъ преступленіемъ" {Apol, II, 562.}. Они приводили изъ жизни Мовсея тотъ фактъ, что онъ перебилъ сорокъ семь тысячъ Израильтянъ, и задавали себѣ вопросъ, имѣлъ ли право Моисей послѣ такой бойни заявлять, "что онъ самый мягкій изъ людей". Имѣлъ, отвѣчалъ, не задумываясь, тотъ же ученый Бержье, "такъ какъ Богъ повелѣлъ ему наказать ихъ". Наконецъ, философы полагали, что въ ихъ вѣкъ (это было въ 1767 г., обратите вниманіе на годъ), когда разумъ достигъ такихъ успѣховъ, когда человѣчность, а, слѣдовательно, и вѣротерпимость расширили кругозоръ и смягчили сердце, можно бы печатать такія разумныя вещи, какъ, напр.: "Истина свѣтитъ собственнымъ свѣтомъ, нельзя просвѣщать умы пламенемъ костровъ". Но на что дерзнулъ Мармонтель? 21 января 1768 г. архіепископъ Парижскій велѣлъ читать съ кафедры во всѣхъ приходахъ и расклеить на всѣхъ углахъ Парижа, даже на дверяхъ французской академій, такъ какъ виновный быть академикъ, большое пастырское посланіе; въ немъ онъ пытался раздуть тѣ драгоцѣнные костры, на которыхъ, если не сжигали больше авторовъ, такъ, но крайней мѣрѣ, сжигали ихъ книги, и хоть этимъ оказывали нѣкоторую услугу Церкви. "Есть (сказалъ де-Бомонъ автору Велизарія не задолго до того, какъ онъ выпустилъ свое посланіе противъ него), есть одинъ пунктъ, относительно котораго я требую, чтобы торжественно и формально отреклись: это тернимость".
Въ отношеніи къ диссидентамъ и въ частности и къ реформатамъ, католическая церковь восемнадцатаго вѣка громко проповѣдывала ту же нетерпимость, которая внушила Боссюету его побѣдную пѣснь но поводу отмѣны Нантскаго эдикта и продиктовала ему слѣдующую жестокую угрозу въ одномъ письмѣ къ Николь (Nicole): "Я преклоняюсь вмѣстѣ съ вами предъ начертаніями Всевышняго, которому угодно было, разсѣяніемъ нашихъ протестантовъ, открыть намъ тайну Своего негодованія и очистить Францію отъ этихъ чудовищъ" {Боссюетъ, отвѣчая Банаж'у (Basnage), присвоиваетъ себѣ слова Бибдіи: "Гони богохульника изъ лагеря, и пусть весь Израиль осыпетъ его градомъ камней", и прибавляетъ: "Вотъ до чего доходятъ реформаты: они объявляютъ, что князь не имѣетъ никакой власти надъ совѣстью подданныхъ и не можетъ издаватъ уголовныхъ законовъ, касающихся религіи". (Déf. de Phiat. des variatons, N. IV). Онъ же самъ находить вполнѣ естественнымъ, мстя за господствующую религію, братъ въ руки "мечъ, который Богъ вручилъ князю". Веди протестанты вздумаютъ браться за оружіе ради самозащиты, онъ напоминаетъ имъ, что "гражданская война, поднятая съ цѣлью самозащиты отъ притѣсненій, есть покушеніе на особу князя" (Déf. de Vhist. des variations. N. XI), такъ какъ "должно повиноваться даже князьямъ -- гонителямъ". (N. XX).}. Ни мѣшаетъ замѣтить, что въ данномъ случаѣ католическая церковь исповѣдывала доктрину, жертвой которой она была сама въ началѣ своей исторіи, когда первыхъ христіанъ обвиняли въ томъ, что они враги государства: "Преслѣдуя насъ, думаютъ, что служатъ государству". "Религія, говоритъ Бержье, составляетъ часть государственныхъ законовъ; всякій, осмѣливающійся нападать на нее, становится виновнымъ передъ обществомъ, наравнѣ съ нарушителемъ законовъ гражданскихъ, поэтому онъ заслуживаетъ такого же наказанія". А епископъ Пюискій выражается еще рѣшительнѣе: "Всякій невѣрующій уже есть государственный преступникъ". Болѣе того; такъ какъ въ нетерпимость вѣрятъ только католики, но не протестанты, -- по какому нраву протестани. долженъ быть терпимъ, разъ онъ заблуждается?-- Тѣ, кого католики преслѣдуютъ, должны терпѣливо относиться къ этому. "Католическая церковь но всей природѣ нетерпима; въ этомъ состоитъ ея привилегія, ея слава, печать истины, ея отличительная черта, которой она не раздѣляетъ ни съ одной заблуждающейся сектой, протестанты обязаны быть терпимы по отношенію въ католикамъ, хотя послѣдніе и не терпятъ ихъ".
Изъ этихъ удобныхъ для нихъ принциповъ католики, съ безжалостной логикой, дѣлами слѣдующіе выводы. Имъ говорили: эти люди, которыхъ вы хотите осудить, принадлежатъ, однако, къ одному обществу съ вами; какія же отношенія установятся въ будущемъ между ними и вами? "Тѣ же, отвѣчали они, что и между христіанами, вѣрными евангельскимъ предписаніямъ, и христіанами распущенными". И во всякомъ случаѣ не но винѣ церкви магистратура допускала, чтобы протестанты оставались французскими подданными. Духовенство, на всѣхъ рѣшительно съѣздахъ, неустанно требовало, "чтобы законамъ была возвращена вся ихъ суровость, а церкви -- должный блескъ". Эта благодѣтельные законы существовали, и нужно только требовать отъ магистратуры, чтобы они строже примѣнялись, -- тогда благіе результаты не заставятъ себя долго ждать. Послушаемъ лучше ихъ подлинныя слова: "Людовикъ XV, достигнувъ совершеннолѣтія, издалъ свою замѣчательную декларацію 1724 года, по которой всякое дѣяніе, противное католической церкви, наказывалось вѣчными галерами для мужчинъ и вѣчной тюрьмой для женщинъ, а имущество ихъ конфисковалось. Вотъ образецъ христіанской и человѣческой политики. Если бы судьи не дѣлали уступокъ, не было бы надобности узаконять бракъ кальвинистовъ, или незаконнорожденныхъ; протестантскіе священники были бы выгнаны, а ересь уничтожена". Вотъ эта "замѣчательная" декларація отъ 14 мая 1724 г.: "Запрещается, подъ страхомъ галеръ... исповѣдовать какую-либо иную религію, кромѣ католической. Велѣно приговаривать и предавать смертной казни проповѣдниковъ. Велѣно, подъ угрозой штрафа или болѣе суроваго наказанія, черезъ двадцать четыре часа нести дѣтей крестить къ кюрэ. Велѣно посылать дѣтей учиться катехизису до четырнадцатилѣтняго возраста. Врачи обязаны предупреждать кюрэ, когда ихъ больнымъ угрожаетъ смерть, родители -- приглашать къ больнымъ исключительно кюрэ. Запрещено еретикамъ занимать общественныя должности. Запрещено вступать въ бракъ въ чужой странѣ и родители, позволившіе своимъ дѣтямъ преступать, это запрещеніе, наказываются галерами".
Какъ!-- въ одинъ голосъ повторяли философы, -- вамъ жало драгонадъ, отъ которыхъ Франція обѣднѣла и потеряла значительную часть своего населенія, къ выгодѣ враговъ?-- Неправда, писалъ Кавейракъ: "отмѣна Нантскаго эдикта, этотъ актъ, полный мудраго разсчета, не нанесъ вреда ни торговлѣ, ни финансамъ, ни народонаселенію". Онъ имѣлъ храбрость доказывать это и торжествовалъ, полагая, что, послѣ цѣлаго ряда вычисленій, установилъ, "что изъ королевства ушло не болѣе 50.000 человѣкъ и было вынесено не болѣе 1.260.000 ливровъ". Другой авторъ, -- правда, не подписавшійся подъ своими поучительными выкладками, приводилъ, какъ примѣръ умѣренности, съ которой примѣнялись законы противъ гугенотовъ, трогательный фактъ, что съ 1745 по 1770 годъ повѣсили только восемь пасторовъ.
Сопоставимъ съ этими наивными заключеніями духовенства слѣдующій краткій перечень преслѣдованій въ теченіе одного только года. Въ Лангедокѣ, въ сентябрѣ 1754 г., тюрьмы и галеры непрерывно наполняются. Въ декабрѣ двѣ роты драгунъ поставлены на постой въ Мило, въ Руарг'ѣ; они остаются тамъ пять мѣсяцевъ, и Мило разоренъ. Въ мартѣ того же года, въ верхнемъ Лангедокѣ, происходитъ собраніе въ Мазаметѣ; появляется рота драгунъ и стрѣляетъ; три протестанта ранено, двадцать арестовано и приговорено къ галерамъ градоначальникомъ Монпелье. Въ декабрѣ одинъ молодой пасторъ схваченъ солдатами и отведемъ въ Верну (Vernoux); на протестантовъ, которые идутъ за нимъ, чтобы вымолить ему прощеніе, католики въ Верну нападаютъ, стрѣляютъ изъ дверей и изъ оконъ: 30 протестантовъ убито, 200 ранено, многіе умерли отъ разъ {Выдержки изъ цит. соч. Hugues, II, 200.}.
Со времени отмѣны Нантскаго эдикта, церковь, какъ извѣстно, разсуждала такъ: во Франціи есть только католики; поэтому тѣ, кто называетъ себя протестантами, вѣроотступники. На этомъ, между прочимъ, основана варварская статья деклараціи 1715 года, по которой "Его Величество повелѣваетъ: если кто-либо изъ его подданныхъ заявитъ, на смертномъ одрѣ, своему кюрэ или королевскому прокурору, что онъ хочетъ умереть въ религіи, именующей себя реформатской, онъ будетъ привлеченъ къ отвѣтственности или лично, или заочно; онъ подлежитъ галерѣ, если выздоровѣетъ, въ случаѣ смерти -- конфискаціи имущества". У теологовъ не хватало словъ для выраженія своего восхищенія передъ этой статьей, такъ какъ "въ данномъ случаѣ преступленіе состоитъ въ отступничествѣ отъ вѣры. Съ отмѣной эдикта всѣ подданные короля -- католики по закону, потому что они родились въ лонѣ католической церкви и -- эта добрая мать приняла ихъ въ свои объятія". А Кавейракъ спокойно заявляетъ: "Пусть читатель судитъ самъ, кому, сектантамъ или католикамъ, больше подходитъ кличка нетерпимыхъ, -- тѣмъ-ли, которые только защищали религію своихъ отцовъ, или же тѣмъ, которые хотѣли ввести новую?"
Да не подумаетъ читатель, что мы дѣлали всѣ эти печальныя выписки изъ чувства злорадства: намъ казалось только, что мы обязаны представить, безъ малѣйшихъ измѣненій, самые документы, очень мало извѣстные, относящіеся къ великому спору, между сторонниками христіанской церкви и философіи. Мы попытались указать тѣ способы, къ которымъ прибѣгала церковь, чтобы отвергнуть три великіе философскіе принципа того времени, и тѣ выводы, которые хотѣли извлечь изъ нихъ Энциклопедисты. Церковь отстаивала, противъ нихъ и противъ всѣхъ ихъ новшествъ, не идя ни на какія уступки, свое неизмѣнное "тако вѣрую" (credo) и свое право преслѣдовать всѣхъ тѣхъ, кто не принималъ этого credo. Противъ такихъ-то католиковъ и такихъ гонителей протестовали и воевали энциклопедисты. И еслибы они даже остановились на томъ, то и тогда ихъ работа разрушенія, какъ ее принято называть, несмотря на всѣ ихъ недостатки, была бы благодѣтельна для прогресса разума и человѣчества. Но ихъ работа имѣла не только отрицательный характеръ; они хотѣли не только разрушать, -- оне хотѣли и, какъ мы думаемъ, умѣли и созидать. Мы надѣемся выяснить это въ послѣдней главѣ.