Обзоръ энциклопедіи.
1. Наука.-- 2. Критика злоупотребленій.-- 3. Уголовное законодательство.-- 4. Политика. Энциклопедисты и французская революція.-- 5. Религія.
I. Наука.
Авторы энциклопедіи стремились создать произведеніе научное и въ тоже время полемическое. Вполнѣ естественно, что въ наше время мы интересуемся не столько научной стороной, сколько направленіемъ большого словаря. Вѣдь важнѣйшія изъ нашихъ теперешнихъ вольностей отвоеваны для насъ бойцами энциклопедіи. Но считать, какъ это почти всегда дѣлаютъ, произведеніе Дидро и его друзей только военнымъ орудіемъ для пробитія бреши въ "предразсудкахъ" стараго французскаго общества, значитъ чрезмѣрно умалять его значеніе. Современники, даже враждебнаго лагеря, увидѣли въ немъ не только орудіе разрушенія и старались упорно бороться не только противъ тенденціи, но и противъ заблужденіи энциклопедистовъ. Въ виду этого надо различать двѣ цѣли, замѣченныя энциклопедистами, и сначала воздать имъ должное, какъ ученымъ, и потомъ уже опровергать ихъ какъ "философовь".
Энциклопедисты очень искренно хотѣли подвинуть впередъ науку и при помощи ея послужить человѣчеству. Они шли къ этой благородной цѣли тремя путями: прежде всего, старались "собрать всѣ открытія прежнихъ вѣковъ". Затѣмъ дѣлали эти открытія для всѣхъ понятными, изложивъ на общедоступномъ языкѣ то, что до сихъ поръ было извѣстно только немногимъ посвященнымъ, ревниво хранящимъ тайны своего научнаго чернокнижія. Въ-третьихъ, они расчитывали "внести новыя цѣнности въ старую сокровищницу знаній", подвести итоги наукѣ, сдѣлать ее общедоступной, обогатить ее, -- вотъ тройной идеалъ, который поставилъ себѣ и своимъ сотрудникамъ руководитель энциклопедіи. Но даже на первый взглядъ кажется мало вѣроятнымъ, чтобы энциклопедисты могли значительно обогатить сокровищницу человѣческихъ знанія. Ученые, какъ извѣстно, отнюдь не имѣютъ привычки зарывать въ словари свои открытія и обобщенія. Чтобы ни говорилъ Дидро, -- энциклопедія существуетъ не для того, чтобы прибавлять "новыя богатства" къ прежнимъ познаніямъ. И въ особенности его энциклопедія не имѣетъ никакого основаніи гордиться своими научными завоеваніями, хотя самъ Дидро благосклонно утверждалъ, что эти завоеванія могли бы составить нѣсколько томовъ. Самое важное въ энциклопедіи, ея главная цѣль, -- ясно и точно изложить положеніе науки въ моментъ изданія словаря и этотъ моментъ долженъ быть какъ можно короче. Вѣдь всякая энциклопедія но существу недолговѣчна, поэтому ее надо издавать какъ можно быстрѣе, такъ к&къ иначе она можетъ устарѣть раньше окончанія изданія. Посмотримъ же, какія услуги могла оказать энциклопедія современникамъ Дидро, такъ какъ было бы смѣшно и безполезно думать о критическомъ отношеніи къ ней ученыхъ нашихъ дней. О научныхъ словаряхъ можно сказать, повторяя выраженіе Бэкона, что послѣдній пришлецъ подобенъ змѣю Моисея, пожирающему всѣхъ змѣй фараоновыхъ волхвовъ. Поэтому, мы будекъ критиковать только то, что не зависитъ отъ научнаго прогресса, о чемъ мы можемъ судить приблизительно также, какъ и безпристрастные читатели XVIII вѣка. Напримѣръ, постараемся рѣшить, хорошо или худо была составлена энциклопедія, и какова была для того времени цѣнность самыхъ важныхъ и интересныхъ статей. На эти вопросы мы дадимъ отвѣты, по возможности короткіе, но точные и подкрѣпленные доказательствами. Можетъ быть, читатель найдетъ, что стоитъ поближе познакомиться съ изданіемъ, о которомъ такъ часто говорятъ, но такъ мало его знаютъ.
Прежде всего, если взять энциклопедію въ цѣломъ, это очень плохо составленная работа. Вѣдь первое правило хорошаго словаря -- соразмѣрность величины статей и важность ихъ содержанія. Но, даже же требуя ни математической строгости, вы того, чтобы редакторъ вымѣрялъ статьи веревочкой, нельзя ни согласиться, что только при очень свободномъ отношеніи къ публикѣ можно, напримѣръ, посвящать шесть строкъ Альпамъ и тутъ же рядомъ давать очень длинную замѣтку объ Арманъ, т.-е. о похлебкѣ для возбужденія апетита у больной лошади. Нельзя не удивляться, когда объ Аѳинхъ написано полъ-столбца, а на предыдущей страницѣ помѣщено подробное описаніе способа приготовлять салатъ изъ артишохъ, "послѣ котораго вино кажется вкуснѣе". Авторомъ статьи былъ, конечно, самъ лакомкт Дидро. Когда въ другомъ мѣстѣ видишь, что 65 столбцевъ посвящено эволюціи войскъ, о голосѣ евнуховъ написана длинная диссертація, а о германцахъ всего нѣсколько строкъ, то нельзя не согласиться съ руководителемъ энциклопедіи, который съ горечью говорилъ: "Тутъ мы вздуты, точно у насъ водянка; а тамъ, -- тощіе и ободраные, мы напоминаемъ скелеты". Дидро обвиняетъ въ этомъ сотрудниковъ, непослушныхъ его наставленіяхъ. Были такіе, что приносили цѣлыхъ два тома о способѣ печатанія обоевъ, когда для этого достаточно было листка. Но онъ прежде всего долженъ былъ обвинять самого себя. Самъ философъ, онъ отводилъ философіи львиную долю и писалъ, напримѣръ, объ эклектизмѣ 48 столбцовъ, цѣлую монографію вмѣсто замѣтки, т.-e. дѣлалъ именно то, въ чемъ обвинялъ другихъ.
Но цѣльность всего произведенія нарушается не столько отсутствіемъ пропорціональности между значеніемъ и размѣромъ статей, сколько рѣзкими противорѣчіями въ нихъ. Ихъ не трудно узнать. Напримѣръ, мѣстами восхваляются искусства, роскошь, все, что придаетъ цѣну культурной жизни, и въ тоже время въ другомъ мѣсти Скиѳы превозносятся исключительно за то, что они "наивные варвары". Иногда энциклопедисты оказываются вольтерьянцами, а иногда, если можно такъ выразиться, жанъ-жакобинцами (т.-е. послѣдователями Руссо). При этомъ они и не пытаются -- да оно было бы дѣйствительно мудрено -- примирить легкомысленныхъ "свѣтскихъ людей" съ простодушными "обитателями маленькаго альпійскаго городка". Въ статьѣ Пасха (Pasques) поясняется, что праздникъ этого имени былъ установленъ въ память перехода черезъ Красное море. А въ другой статьѣ на тоже слово только съ инымъ правописаніемъ (Pâques) говорится, что это невѣрно. Такимъ образомъ читатель остается въ нерѣшительности, между двумя противоположными утвержденіями. Даже въ XVIII вѣкѣ у одного изъ самыхъ горячихъ пропагандистовъ энциклопедіи, у Гримма, вырывается слѣдующая краснорѣчивая жалоба: "Въ ней можно прочесть черное и бѣлое объ одномъ и томъ же вопросѣ, на той же страницѣ, только написанное двумя различными перьями". А что же надо сказать когда, почти на одной страницѣ, черное и бѣлое написано однимъ и тѣмъ же перомъ? Такъ, напримѣръ, Дидро сильно нападаетъ на безбрачіе въ статьѣ на это слово. И онъ же громогласно восхваляетъ его въ статьѣ христіанство. Но это впрочемъ умышленное противорѣчіе, которое мы оцѣнимъ ниже, когда будемъ говорить о двойной игрѣ энциклопедистовъ. Если же судить о нихъ, какъ объ ученыхъ, то надо сказать, что, въ цѣломъ, ихъ произведеніе страшно непослѣдовательно и что мѣстами больше похоже на хаотическій сборникъ, чѣмъ на обѣщанный раціональный инвентарь наукъ. Энциклопедія слишкомъ вѣрное отраженіе главнаго энциклопедиста, каждый часъ мѣнявшаго и настроеніе и даже взгляды, въ ней тоже постоянно мѣняется точка зрѣнія. Дидро самъ соглашался, что энциклопедію можно сравнить съ тѣмъ страннымъ чудовищемъ, о которомъ говорить Горацій въ своей "Поэтикѣ". Можно даже продолжить сравненіе: посредственность послѣднихъ томовъ даетъ право сказать, что энциклопедія тоже кончается рыбьимъ хвостомъ.
Если, оставивъ въ сторонѣ построеніе всего произведенія, мы разсмотримъ дѣйствительную цѣнность статей, то насъ прежде всего поразятъ ошибки, странныя ошибки сотрудниковъ словаря. Дѣло не въ томъ, что энциклопедисты иногда ошибались, нельзя быть непогрѣшимымъ на протяженіи 18-ти томовъ in-folio. Бэйль, знавшій въ этомъ толкъ, говорилъ, что легче найти феникса, чѣмъ большой словарь безъ ошибокъ. Но въ нѣкоторыхъ вопросахъ эти ошибки разсыпаны уже слишкомъ щедро, изъ чего можно заключитъ, какъ свободно они обращались съ нѣкоторыми предметами. Въ географіи, напримѣръ, -- чтобы оставаться въ предѣлахъ наукъ, не мѣняющихся въ зависимости отъ времени, -- энциклопедистамъ случалось принимать Пирей за человѣка. Фамилію Меланхтона (Шварцердъ) они выдали за названіе его родного города, забывая, -- а можетъ быть и не зная, -- что ученые XVII вѣка имѣли обыкновеніе переводить свои имена на латинскій или греческій языкъ, благодаря чему Ковэнъ (Cauvin) превращался въ Кальвина (Calvin), а Шварцердъ въ Меланхтона. Затѣмъ Аргинузійскіе (Argnuses) острова они обратили въ городъ. По поводу рѣки Азонъ (Asope) они совершенно сбиваютъ съ толку читателя, давая ей слѣдующее удивительное опредѣленіе: "Азіатская рѣка въ Мореѣ". Наврядъ-ли кто-нибудь найдетъ оправданіе для этихъ ошибокъ въ томъ фактѣ, что ихъ географы даютъ тамъ гораздо больше, чѣмъ мы въ правѣ ожидать отъ нихъ, -- а именно, имена не существующихъ городовъ и царствъ (вѣроятно эти имена были невѣрно записаны въ плохихъ словаряхъ) и географическія откровенія. вродѣ слѣдующихъ словъ объ Арменіи: "Мѣсто, гдѣ находился земной рай". Кажется, не будучи педантомъ, можно сказать, что всѣ эти промахи и наивности обличаютъ въ авторахъ довольно таки беззаботное отношеніе къ истинѣ.
Рядомъ съ статьями просто ошибочными есть статьи нелѣпыя, вносящія комическій элементъ въ эти тяжеловѣсные томы in folio, Такъ философы, желающіе узнать что-нибудь о "допотопной философіи", прочтутъ въ соотвѣтственной статьѣ самыя основательныя доказательства, что "Адамъ не могъ быть философомъ". Игроки могутъ не безъ удовольствія узнать, что колода картъ "изображаетъ четыре государственныхъ сословія: черви -- духовныхъ лицъ или хоръ {По французски черви -- coeur, а хоръ -- choeur.} (sic). пики -- военныхъ (легко догадаться почему); трефы -- земледѣльцевъ {Tréfle -- значить и трефы, и клеверъ.} (тоже просто), а бубны, -- горожанъ". Читатель не понялъ бы навѣрное послѣдняго, но авторъ поясняетъ въ чемъ секретъ: "вѣдь ихъ дома выложены плитками" {Carreau -- бубны и каменныя плиты.}. Но надо умѣть ограничивать свои удовольствія и поэтому я позволю себѣ привести еще только одинъ примѣръ Въ статьѣ глотать намъ сообщаютъ что "въ Лейденѣ показываютъ ножикъ въ шесть дюймовъ, который былъ проглоченъ однимъ крестьяниномъ и потомъ вышелъ черезъ желудокъ". Нечего и прибавить, что статья была написана хорошо извѣстнымъ вамъ сыномъ ножовщика.
Главная причина и главное оправданіе этихъ и многихъ другихъ недостатковъ то, что авторамъ пришлось работать очень смѣшно. Надо было идти вровень съ наукой, а она шла очень быстро въ ХVIII вѣкѣ. Отсюда и еще одинъ недостатокъ энциклопедіи, послѣдній, который мы отмѣтимъ въ нашемъ безпристрастномъ обзорѣ. Рядомъ съ плохо составленными статьями есть и такія, которыя совсѣмъ не составлены, а просто украдены. Конечно, энциклопедіи позволительно, даже обязательно пользоваться чужими трудами, такъ какъ, въ сущности, это не больше, какъ опись предшествующихъ открытій. Самъ Бейль говорилъ, правда съ излишней скромностью, о своемъ словарѣ, что это "безформенная компиляція отдѣльныхъ отрывковъ, сшитыхъ другъ съ другомъ". Но если энциклопедія должна резюмировать изслѣдованія ученыхъ, то должна-ли она списывать въ книги? Иногда энциклопедистъ приводитъ буквально цѣлыя чужія страницы, можетъ-ли онъ забывать, что для подобныхъ заимствованіи изобрѣтены ковычки. Ну а въ изданіи Дидро ковычки также рѣдки, какъ часты заимствованія. Можно сказать, что энциклопедія кишитъ крадеными статьями. Даже лучшій другъ Дидро, Гриммъ, констатируетъ "постоянный грабежъ".
Зато враги энциклопедіи кои время имѣли удовольствіе читать въ "Журналѣ Треву", протесты авторовъ, ставшихъ энциклопедистами по неволѣ; этотъ хоръ нападокъ звучитъ бы гораздо громче, если бы къ нему примкнули безчисленные ограбленные покойники и потребовали возвращенія своихъ идей и выраженій, во множествѣ разсѣянныхъ въ энциклопедіи и безъ лишнихъ церемоній присвоенныхъ похищеніями. Первымъ вступился бы, конечно, за свое добро Бейль. Правда, иногда его усиленно цитировали, но чаще просто потихоньку списывали, говоря о немъ съ умышленнымъ пренебреженіемъ, надменно опровергая его, чтобы лучше скрыть заимствованія. Послѣ Бейля шли Морери, авторы "Журнала Триву", Гедрихъ (съ его нѣмецкимъ словаремъ древностей). Десландъ и Брюкеръ, съ ихъ исторіей философіи, и наконецъ литераторы, съ Монтэнемъ во главѣ. Его "Опыты" были, какъ мы уже говорили, настольной книгой философовъ.
Какой-же выводъ сдѣлаемъ мы изъ вашей критики? Неужели энциклопедія никуда не годится? Мы сейчасъ увидимъ обратное. Мы пытались только установить, что, съ точки зрѣнія чисто научной, полученные результаты не соотвѣтствовали громадности труда, затраченнаго на это обширное предпріятіе. Словомъ, что все произведеніе оказалось гораздо ниже идеала, замѣченнаго Дидро. Это сознавалъ и онъ, и его друзья. Серванъ, -- адвокатъ, котораго такъ прославляла партія философовъ, -- говорилъ, правда явно преувеличивая: "Къ энциклопедіи надо относиться такъ, какъ Богъ относился къ Содому: онъ обѣщалъ пощаду всему городу, если найдетъ въ немъ десять праведниковъ. Пощадимъ же и мы большой словарь, если найдемъ въ немъ хоть сотню хорошихъ статей". Если бы мы теперь захотѣли извлечь изъ этого обширнаго труда то, что пережило прогрессъ науки и критики, то мы съ трудомъ нашли бы въ этихъ 18 томахъ in-folio, чѣмъ наполнить маленькій томикъ. Самый фактъ, что работа, -- стоившая столькихъ трудовъ и резюмировавшая какъ-никакъ знанія самаго близкаго къ вамъ вѣка, -- стала настолько непригодною, доказываетъ къ нашему и стыду, и къ нашей чести въ тоже время, что мы мало знаемъ, но за то непрестанно учимся. Полнѣйшее недовѣріе, которое встрѣчаетъ теперь энциклопедія, служитъ самымъ краснорѣчивымъ доказательствомъ дорогой для энциклопедистовъ теоріи безконечнаго прогресса человѣческаго ума.
Но, какъ бы мы ни критиковали энциклопедію, она все-таки служитъ представительницей новаго духа, духа научнаго изслѣдованія, и въ этомъ вся суть. Она старается противупоставить его старому образу мышленія, который можно назвать теологическимъ, то-есть анти-научнымъ! Энциклопедисты пропагандируютъ истинную науку, ту, для которой сомнѣніе служитъ исходной точкой, для которой нѣтъ ничего святого, а не добрую старую науку, царившую раньше, науку, руководимую, или вѣрнѣе сдерживаемую придирчивой теологіей. Въ ХVIII вѣкѣ шведскіе ученые замѣтили извѣстныя измѣненія береговъ Балтійскаго моря. Тотчасъ-же Стокгольмскіе теологи доложили правительству, что "подобное наблюденіе шведскихъ ученыхъ не согласуется съ книгой Бытія и потому предосудительно". Имъ отвѣтили, что Богъ создалъ и Балтійское море, и книгу Бытія, и если между этими двумя твореньями существуетъ противорѣчіе, то ошибку слѣдуетъ скорѣе искать въ нашихъ спискахъ Библіи, а не въ Балтійскомъ морѣ, являющимся подлиннымъ созданіемъ Божіимъ. Вотъ направленіе энциклопедіи. Будь она только неудобоваримой научной кашей, Дажамберь былъ бы правъ, говоря: "Очень снисходительно съ ихъ стороны бояться энциклопедіи". Но, въ произведеніи Дидро и его друзей, кромѣ ошибокъ, о которыхъ мы говорили, было еще нѣчто другое. Въ ней было то, что всегда пугало и отталкивало неподвижный католицизмъ: независимая наука, самый опасный врагъ суевѣрія. Вѣдь суевѣріе есть только незнаніе естественныхъ причинъ явленій. А энциклопедисты предлагали своимъ многочисленнымъ читателямъ именно познаніе этихъ вторичныхъ, или естественныхъ причинъ. Въ концѣ концовъ это должно было причинить очень большой вредъ католицизму. Дѣйствительно, за своими окопами оно неуязвимо (это уже не разъ доказывали до насъ: напр. Фулье); никакими доводами нельзя его одолѣть. Нельзя спорить съ фанатикомъ, который не можетъ васъ понять и не хочетъ слушать. Но если удастся, распространяя науку (а это была главная цѣль энциклопедистовъ), мало по малу измѣнить господствующіе взгляды и повысить умственный уровень, тогда слѣпое, несговорчивое суевѣріе, не убѣжденное, конечно, но побѣжденное, безъ борьбы, безъ шума удаляется и исчезаетъ незамѣченное никѣмъ. Движенье мысли опередило его, сдѣлало его отжившимъ и потому безсильнымъ. Тогда больше уже не къ чему заниматься этимъ суевѣріемъ и можно предоставить мертвымъ хоронить мертвыхъ.
Наконецъ, вотъ и послѣдній, самый глубокій урокъ энциклопедія;-- всѣ науки, съ ихъ громкими завоеваньями, о которыхъ въ ней разсказывается, созданы человѣческимъ разумомъ, и только имъ. "Всѣ науки вмѣстѣ, -- говорить Даламберъ, -- ничто иное какъ умъ человѣка, всегда одинъ, всегда неизмѣнный, какъ бы разнообразны ни были предметы, которыми онъ занимается". Слѣдовательно, изложить научныя открытія значитъ только написать исторію, и блестящую исторію, человѣческаго разума.
Итакъ, всѣ смѣлыя идеи и великія открытія, изложенныя въ этихъ 18 томахъ, все это, въ исторической послѣдовательности, создано разумомъ человѣка. Слава же разуму, и послѣдуемъ за нимъ, только за нимъ, всюду, куда онъ насъ поведетъ, такъ какъ только черезъ него мы можемъ понять и подчинить себѣ всю природу.
На этомъ пути энциклопедисты неизбѣжно должны были встрѣтить идею прогресса, и она, дѣйствительно, явилась для нихъ главнымъ двигателемъ; они такъ упорно доказывали ее, вѣрили въ нее, работали надъ ея достиженіемъ, что, наконецъ, превратили ее въ истину. Они доказали движеніе впередъ человѣчества, совершивъ его для своего вѣка.
Какъ извѣстно, идея прогресса была далеко не нона въ XVIII вѣкѣ. О ней много говорилось въ XVII и., въ извѣстномъ спорѣ между классиками и послѣдователями современности, и можно, какъ это и дѣлается, связать съ этимъ споромъ энциклопедическую доктрину о совершенствованіи человѣческаго рода. Но надо замѣтить, что въ XVII в. вопросъ шелъ главнымъ образомъ объ исскуствѣ и литературѣ. Напримѣръ, -- можно-ли превзойти Гомера? Объ этомъ тѣ и другіе спорили съ ожесточеньемъ, причемъ главная задача была рѣшить, могли-ли современные писатели сравняться съ древними. А люди XVIII вѣка были убѣждены въ литературномъ превосходствѣ своихъ предшественниковъ. Если оставить въ сторонѣ нѣсколько выходокъ Вольтера и нелѣпостей Гельвеція, то всѣ они, не безъ грусти, но тѣмъ болѣе искренно, отдаютъ дань уваженія неподражаемымъ геніямъ великаго вѣка вкуса, какъ они съ огорченіемъ говорятъ.-- Теперь уже дѣло не въ литературномъ прогрессѣ, а исключительно въ прогрессѣ научномъ и въ его послѣдствіяхъ. Но даже, не вспоминая о Перро и особенно о Фонтенэлѣ, объ этихъ "современникахъ" минувшаго вѣка, философы, и помимо спора классиковъ и послѣдователей современности, должны были быть "прогресистами". По двумъ причинамъ, сливающимся въ одну, они были физики, и, значитъ, ученики Бекона. Дѣйствительно, и раньше ихъ могли смутно предчувствовать теорію прогресса; но все-таки прогрессъ оставался чѣмъ-то неопредѣленнымъ, о чемъ можно было безъ конца спорить, пока его прилагали главнымъ образомъ къ искусству и литературѣ. Но какъ только прогрессъ связали исключительно съ наукой, понятіе о немъ сразу установилось, потому что это -- научный законъ, а въ области науки древніе всегда неправы, а современники правы, т.-к. явились позже. Но энциклопедисты единодушно настаивали не только на научномъ прогрессѣ, совершенно неоспоримомъ, но и на гораздо менѣе очевидномъ прогрессѣ человѣчества при помощи науки. И опять таки та наука, которой они отдавали предпочтеніе, должна была принести ихъ къ этому утвержденію. Дѣйствительно, даже Декартъ задавался вопросами, къ чему нужна математика. А приложенія физики такъ многочисленны и очевидны. Они такъ подчинены другъ другу, такъ быстро слѣдуютъ одно за другимъ, что, въ концѣ концовъ, въ громадной полезности физическихъ наукъ должны были увидать не только счастливый результатъ, но, какъ это и было при ихъ зарожденіи, смыслъ и цѣль этихъ наукъ. И вполнѣ законную цѣль, такъ какъ она сводилась къ счастью всего человѣчества.
Бэконъ первый намѣтилъ для науки эту чисто практическую цѣль. Въ древности ученый былъ просто любознательнымъ человѣкомъ, работавшимъ только, чтобы познать истину. Въ средніе вѣка это былъ спорщикъ, онъ ставилъ тезисы во имя незыблемой истины и поддерживалъ ихъ при помощи силлогизмовъ. Но для Бэкона вся суть уже не въ безкорыстномъ познаніи первоначальныхъ принциповъ, какъ для Платона и Аристотеля, и не въ томъ, чтобы установить, по примѣру схоластиковъ, метафизическій или богословскія положенія. Отнынѣ надо изучать только природу. И въ этой природѣ надо отыскивать не начало, не первыя причины, но только вторичныя и ближайшія. Наконецъ, въ этихъ поискахъ, или какъ говоритъ самъ Бэконъ, въ этой "охотѣ", уже гонятся не за однимъ удовольствіемъ охоты, но и по просту за самой дичью. Природу хотятъ изучить, чтобы покорить ее и заставить служить себѣ: physici est non dieputando adversarium, sed naturam operando vincere {Физики должны побѣждать противниковъ не спорами, а изслѣдованьемъ природы.}.
Бэконъ былъ истиннымъ вдохновителемъ науки, или, что значило тогда тоже самое, -- философіи ХVIII вѣка. Въ области вѣры или скорѣе невѣрія, англійскимъ деистамъ, какъ мы видѣли, мало чему пришлось научить пріемниковъ французскихъ вольнодумцевъ. Но въ философіи энциклопедисты были должниками англичанъ, а Бэконъ ихъ великимъ наставникомъ. Глашатай, или вѣрнѣе гофъ-фурьеръ энциклопедистовъ, онъ не только возвѣстилъ, въ пророческихъ и звучныхъ фразахъ, но и впередъ намѣтилъ и подготовилъ своими опытами произведеніе Дидро и его друзей. Впрочемъ, Дидро очень гордился тѣмъ, "что научилъ своихъ согражданъ уважать и читать канцлера Бэкона, этого глубокаго писателя". Онъ самъ перенялъ отъ него ремесло энциклопедиста. Развѣ не Бэконъ первый набросалъ "Новый міръ наукъ" и среди desiderata, которые должны были войти въ эту будущую энциклопедію, не онъ ли далъ ясное и своеобразное описаніе ремеслъ и искусствъ (hietoria mechanica), прославившее позже Дидро. Выразивъ пожеланіе, чтобы былъ составленъ перечень человѣческихъ сокровищъ (inventarium opum humanarum), осуществленный въ энциклопедіи, онъ впередъ набросалъ рисунокъ генеалогическаго древа наукъ, который энциклопедисты пересадили безъ всякихъ измѣненій въ проспектъ большого словаря. Наконецъ, чтобы возбудить къ грандіознымъ работамъ, на которыя онъ указываетъ будущимъ изслѣдователямъ, онъ разжигаетъ ихъ честолюбіе, предлагаетъ, чтобы они заставили науку служить счастью человѣка. А къ этому и сводится честолюбіе энциклопедистовъ. Старайтесь понять явленія природы, говоритъ онъ философамъ, и вы будете владыками земли. Настанетъ день, когда въ "Новой Атлантидѣ", благодаря научнымъ методамъ, преобразовавшимъ міръ, можно будетъ подниматься на воздухъ, спускаться въ глубь морей, въ нѣсколько часовъ пробѣгать громадныя пространства. Тогда люди будутъ производить драгоцѣнные камни и минеральныя воды, исцѣляющія отъ болѣзни и дѣлающія жизнь человѣка продолжительнѣе. Бэконъ впередъ далъ одной изъ этихъ водъ краснорѣчивое названье: aqua paradisi.
Итакъ съ этихъ поръ, въ противуположность теологическимъ среднимъ вѣкамъ, презиравшимъ землю и упорно направлявшимъ свои взоры къ небесамъ, счастье рая начинаютъ искать на землѣ и самой методичностью этихъ изысканій помогаютъ ихъ осуществленію. Вѣдь если сравнить полное варварство Америки съ цивилизаціей Европы, говоритъ Бэконъ, то глубокое и очевидное различіе между этики двумя частями свѣта докажетъ, что, благодари своимъ изобрѣтеніямъ, человѣкъ дѣлается "поистинѣ богомъ для человѣка". Слава-же современному ученому! Это настоящій чародѣй и въ тоже время благодѣтель человѣчества. Съ одной стороны онъ объясняетъ природу, т.-е. покоряетъ ее, а съ другой вырываетъ у нея тайны и обращаетъ ихъ въ лекарства отъ нашихъ бѣдъ. И взгляните на него, когда онъ работаетъ; только любовь къ людямъ (philatithropia) поддерживаетъ его въ сложныхъ трудахъ, лицо его выражаетъ жалость: (vultum praese ferens quasi miserantis). Нельзя съ большей точностью и возвышенностью впередъ охарактеризовать научные и гуманитарные идеалы нашихъ философовъ. "Новыя времена", которыя призывалъ въ своихъ мечтахъ этотъ великій жрецъ природы, наступятъ только сто лѣтъ спустя, но они будутъ вполнѣ соотвѣтствовать его предсказаньямъ и будутъ называться вѣкомъ энциклопедіи.
Безъ сомнѣнія Бэконъ, котораго Либихъ называлъ "натуралистомъ-любителемъ", не былъ ни глубокимъ философомъ, ни даже настоящимъ ученымъ. Но все-таки, какъ онъ самъ говорилъ, онъ "протрубилъ зорю человѣческаго разума", развѣнчавъ безплодный апріорный методъ учениковъ Аристотеля, т.-e. всѣ средніе вѣка въ ихъ отношеніи въ опытнымъ наукамъ. Онъ далъ въ сущности только указанія, а другой настоящій ученый, его современникъ Галилей, показалъ первый примѣръ дѣйствительно научной индукціи, подкрѣпивъ опытъ тѣмъ, что дѣлаетъ его точнымъ и плодотворнымъ: измѣреніемъ количествъ. Это отлично понялъ Кондорсе, восхваляя Галилея, который "основалъ первую научную школу, отбросившую всѣ средства, кромѣ опыта и вычисленія". Такимъ образомъ, великая книга природы, слишкомъ долго остававшаяся закрытой, была открыта Бэкономъ, но онъ не всегда понималъ ее (ошибокъ у него множество). Галилей первый съумѣлъ въ ней читать, такъ какъ онъ первый ясно сказалъ и доказалъ, что эта книга написана математической азбукой {Чтобы "покорить" природу, какъ этого хотѣлъ Бэконъ и заставить не служить своимъ цѣлямъ, надо прежде всего научиться измѣрять ее. Но сначала надо изобрѣсти точные инструменты, какъ, напр., мѣры и вѣсы. Безъ этихъ послѣднихъ ни Даламберъ, ни Ньютонъ ничего не откроютъ. Громадная роль научныхъ приборовъ въ дѣлѣ цивилизаціи и даже въ развитіи человѣческаго ума, была хорошо выяснена, насколько намъ извѣстно, только Г. Лакомбомъ. (Исторія разсматриваемая какъ наука). Одна изъ неоспоримыхъ заслугъ энциклопедіи та, что въ статьяхъ Дидро въ первый разъ показано громадное значеніе механическихъ изобрѣтенія.}.
Другой англичанинъ, Гоббсъ, научилъ философовъ подрывать незыблемость королевскихъ правъ, кладя въ основаніе общества и общественной власти простой договоръ, а единственной цѣлью этого договора признавая общественное благо. Какъ энциклопедисты истолковали этотъ урокъ Гоббса и какъ они передавали его своимъ современникамъ, это мы разсмотримъ подробнѣе, когда будемъ говорить о ихъ политической доктринѣ. Здѣсь, въ этомъ краткомъ обзорѣ взглядовъ англійскихъ философовъ и ихъ вліянія на французскихъ философовъ, мы хотимъ только отмѣтить мѣсто, которое занимаетъ Гоббсъ въ отношеніи къ Бэкону и къ энциклопедіи; Гоббсъ это Бэконь въ политикѣ, прочитавшій Галилея. Онъ, какъ и Бэконъ, намѣчаетъ практическую цѣль философіи. Но онъ не требуетъ отъ вся, какъ это дѣлалъ его учитель, новыхъ механическихъ изобрѣтеній, а только государственной теоріи, способной дать счастье обществу. Поразительное превосходство настоящей цивилизаціи надъ варварствомъ создано, по его мнѣнію, математической физикой. То, что Галилей сдѣлалъ для физики, онъ сдѣлаетъ для общественной науки. И вотъ онъ пишетъ De cive (1655).
Государство, во всеоружіи своего могущества, усмиритъ раздоры и войну всѣхъ противъ всѣхъ и, взамѣнъ невѣжества и ненависти, водворить всюду науку, цивилизацію и благоденствіе. Государство явится настоящимъ провидѣніемъ. Пусть къ образцовой физикѣ, задуманной Бэкономъ, но основанной Галилеемъ, прибавится такая-же точная политическая наука и тогда, наконецъ, свѣтъ счастья озаритъ человѣчество.
Наши философы также будутъ взывать къ этому государственному провидѣнію въ своихъ политическихъ доктринахъ, которыя они будутъ основывать не на традиціяхъ, признавъ ихъ безсильными, во, какъ это сдѣлалъ въ новыя времена первый Гоббсъ, только на разумѣ. Одному изъ нихъ останется только возобновить Общественный договоръ Гоббса, перемѣстивъ лишь верховную власть и передавъ въ руки всѣхъ то почти божественное всемогущество, которымъ Гоббсъ облекалъ одного, и въ свою очередь воздвигнуть, по примѣру англійскаго философа, чудовищнаго народнаго Левіафана.
Но изъ всѣхъ англійскихъ философовъ, которыхъ можно считать предками французскихъ, никто не имѣлъ на нихъ такого большого, можно сказать универсальнаго, вліянія, какъ Локкъ. Чисгая философія, религія, политика, наука о воспитаніи и наука о нравственности, во всѣхъ этихъ областяхъ сказывается его воздѣйствіе на энциклопедистовъ и можно сказать, что "мудрый Локкъ", какъ они его называли, училъ мыслить весь ХVIII вѣкъ. Не перечисляя мелочныхъ заимствованій, сдѣланныхъ энциклопедистами у англійскихъ философовъ (это есть въ нѣсколькихъ спеціальныхъ работахъ), я хочу только показать, почему они выбрали его въ руководители и почему, найдя его слишкомъ робкимъ, пошли дальше учителя.
Прежде всего ихъ привело подъ знамя Локка то, что онъ открыто объявилъ войну Декарту, а Декартъ сталъ союзникомъ католической церкви съ тѣхъ поръ, какъ послѣдняя начала покровительствовать картезьянскому спиритуализму, съ которымъ прежде боролась. По ихъ мнѣнію Локкъ, философъ опыта, написалъ подлинную исторію души, а Декартъ, химерическій метафизикъ, написалъ только ея "романъ". Дѣйствительно, они испытываютъ отвращеніе къ метафизикѣ и сводятъ ее къ тому, чѣмъ она должна быть, по словамъ Даламбера, къ тому, во что обратилъ ее и Локкъ: къ экспериментальной физикѣ души. Отыскать происхожденіе нашихъ идей, доказать, что всѣ онѣ происходятъ отъ нашихъ чувствъ, вотъ приблизительно вся ихъ философіи. Только французскіе матеріалисты логически вывели изъ сенсуализма Локка все, что въ немъ подразумѣвалось, но что Локкъ, убѣжденный авторъ "Раціональнаго христіанства", не захотѣлъ въ немъ видѣть. "Какимъ образомъ глубокій Локкъ, признавшій нелѣпость врожденныхъ идей, не видѣлъ, что это положеніе подрываетъ основы теологіи, которая всегда занимается предметами, недоступными нашимъ чувствамъ, о которыхъ, слѣдовательно, нельзя составить себѣ представленія?" { Система природы, т. I, стр. 130.}.
Въ другой области, гдѣ энциклопедисты считаются простыми подражателями Локка, французская логика, опирающаяся и освященная, такъ сказать, французскимъ великодушіемъ, значительно расширила выводы учителя. Терпимостъ, проповѣдуемая въ знаменитыхъ "Письмахъ" Локка, въ сущности ограничивается исключительно терпимостью къ англиканамъ, такъ какъ она не примѣняется ни къ католикамъ, ни къ атеистамъ. Но эту, чисто англійскую терпимость, философы распространятъ на всѣхъ, на католиковъ и протестантовъ, на евреевъ и атеистовъ, и обратятъ ее въ общечеловѣческую терпимость.
Кромѣ Бэкона и его двухъ учениковъ, Гоббса и Локка, есть еще одинъ философъ или ученый, -- тогда это значило одно и тоже, -- опять таки англичанинъ, геніальный трудъ котораго они восхваляли въ стихахъ и въ прозѣ. Я говорю о Ньютонѣ. Почему-же они стали его восторженными учениками? Потому что, въ ихъ глазахъ, великій математикъ прославился не только тѣмъ, что продолжилъ труды Коперника и Кеплера. Для нихъ его главная заслуга была въ томъ, что онъ развѣнчалъ Декарта и его "вихри", которые взяли подъ свое покровительство іезуиты, сходись въ этомъ съ нашими академіями. Долгое время, говоритъ Ле-Бо, постоянный секретарь академія надписей, "Фонтенель, этотъ воинственный и еще полный силъ старикъ, замыкался, вмѣстѣ съ другими академиками въ "вихряхъ" Декарта, какъ въ крѣпости, умно и храбро защищая ее отъ нападеніи пылкой молодежи". Но, наконецъ, молодежь побѣдила и въ 1788 г. "Элементы философіи Ньютона" Вольтера вытѣснили изъ модныхъ салоновъ "Teoрію вихрей" Фонтенеля. Ньютонъ восторжествовалъ надъ Декартомъ и послѣ нѣсколькихъ тщетныхъ стычекъ въ "Журналѣ Треву", сами іезуиты сложили оружіе.
Такимъ образомъ, англійскій "филозофизмъ" вытѣснилъ отовсюду французскую философію. Дѣйствительно, свѣтъ шелъ къ намъ съ сѣвера, и Вольтеръ только передавалъ всеобщее мнѣніе, когда писалъ Гельвецію: "Мы, французы, не такъ устроены, чтобы приходить первыми. Истины приходятъ къ намъ извнѣ. Но уже много и того, что мы ихъ воспринимаемъ". Были-ли мы, дѣйствительно, въ XVIII вѣкѣ такими жалкими подражателями, какъ это говоритъ Вольтеръ и многіе историки, повторявшіе его слова?
Мы отмѣтили общее направленіе и главныя идейныя теченія, явившіяся къ намъ тогда изъ Англіи. Но съ одной стороны, какъ я уже говорилъ, мы съумѣли придать этимъ идеямъ болѣе широкое, болѣе высокое значеніе, т.-е. наложить на нихъ печать французскаго генія. Съ другой стороны, если вернуться, какъ это и слѣдуетъ сдѣлать, къ тому первоисточнику, откуда эти идеи разошлись по всему свѣту, то мы увидимъ, чту нѣкоторыя изъ нихъ, прекрасныя и плодотворныя, вышли изъ ФранпДи. Напримѣръ, терпимость, которую проповѣдывалъ Локкъ, какъ извѣстно съ очень прискорбными ограниченіями, вѣдь ее возвѣститъ міру, въ выраженіяхъ гораздо болѣе рѣшительныхъ, а потому и болѣе благородныхъ, французъ Бейль. Онъ написалъ "Философскія коментаріи" въ 1686 г., т.-e. за три года до знаменитыхъ "Писемъ" англійскаго философа. Безъ сомнѣнія мудрый методъ Локка и математическія открытія Ньютона освободили насъ отъ рискованной метафизыки и слишкомъ далекой отъ опыта физики Декарта. Но кто же, какъ не Декартъ, гораздо раньше Ньютона, осмѣлился дать механическое объясненіе вселенной? И кто-же научилъ Локка признавать истиннымъ въ философіи только то, что истинно для разума, а это уже было грандіознымъ новшествомъ, цѣнной нравственной революціей, освободившей современную мысль отъ всякихъ властей? Развѣ это картезіанское положеніе не было основой и душой методы Локка, какъ и всякой истинно философской методы? Это признавали и авторы энциклопедіи, несмотря на все свое пристрастіе къ англійскимъ идеямъ, и даже когда они, отложивъ полемику, пытаются объяснить исторію, они громогласно заявляютъ это: "Быть можетъ, -- говоритъ Даламберъ, -- между теоріей субстанцій и теоріей вихрей переходъ больше, чѣмъ между теоріей вихрей и закономъ всемірнаго тяготѣнія". Но это было слишкомъ слабо сказано. Слѣдовало прибавить: между схоластикой, которая только доказываетъ, но не ищетъ истину, считая ее разъ на всегда найденной и формулированной, и разумомъ Декарта, который предоставленъ самому себѣ и сначала самъ ищетъ истину, а потомъ уже провозглашаетъ ее, какова бы она ни была, -- лежитъ цѣлая пропасть. И наоборотъ -- вихри Декарта и притяженіе Ньютона, только два различныхъ результата, полученныхъ разумомъ, который освобожденъ Декартомъ.
Итакъ, признавъ дѣйствительное вліяніе на французскихъ философовъ всего того, чѣмъ экспериментальный методъ англичанъ обогатилъ современную философію, мы можемъ прибавитъ, что иниціаторомъ и учителемъ этой современной философіи былъ не Бэконъ, не Ньютонъ и не Локкъ, но безсмертный авторъ "Разсужденія о методѣ". И мы имѣемъ право сдѣлать тоже заключеніе, какое помѣщено во "Вступительномъ разсужденіи" энциклопедіи: "Намъ обязана Англія зарожденіемъ той философіи, которую мы получили отъ нея". Уже Тюрго, съ его свободнымъ и проницательнымъ умомъ, сказать, сравнивая заслуги Декарта и Ньютона: "Ньютонъ описываетъ страну, открытую Декартомъ". И, отдавъ должное Локку и его ученикамъ, Берклею и Кондильяку, онъ прибавляетъ: "Всѣ они дѣти Декарта". Исторія подтвердила его слова.