Теперь мы подошли къ тѣмъ, кого можно считать главными работниками словаря; къ тѣмъ, кто были лучшими помощниками и какъ бы адьютантами Дидро, весьма различными, однако, по блеску или послушанію; ихъ имена -- де Жокуръ, Мармонтель, Вольтеръ и Даламберъ.
Самымъ прилежнымъ изъ всѣхъ нихъ былъ кавалеръ де Жокуръ; можно сказать, что безъ него энциклопедія, быть можетъ, и не была бы окончена, такъ какъ онъ написалъ, по крайней мѣрѣ, половину ея. "Я замѣчаю, -- сказалъ Вольтеръ Даламберу съ нѣкоторымъ преувеличеніемъ, "что кавалеръ Жокуръ написалъ три четверти энциклопедіи. Вашъ другъ былъ занятъ вѣроятно остальной частью?" Статьи, написанныя Жокуромъ, были дѣйствительно безконечно болѣе многочисленны, чѣмъ статьи редактора, ихъ было такъ много и они были такъ разнообразны, что можно было удивляться въ равной степени и запасу его знаній, и способности работать: медицина, политика, литература, искусства и ремесла, -- онъ все знаетъ, онъ обо всемъ пишетъ. Среди его безчисленныхъ статей, -- намъ придется многія изъ нихъ цитировать при разборѣ энциклопедіи, -- были и плохіе и посредственныя, были даже и хорошія (особенно о политикѣ); были и такія, которыя въ сущности не принадлежали ему; но даже для того, чтобы дать столько компиляцій, нужно было безконечно много читать. Къ нему, дѣйствительно, можно примѣнять знаменитые стихи Вольтера объ аббатѣ Трюбле: "Онъ нагромождалъ статью на статью, онъ компилировалъ, компилировалъ, компилировалъ; онъ, не переставая, писалъ и писалъ". Но словарю онъ принесъ не только свой неустанный трудъ и свои универсальныя, званія, -- но также и престижъ чистой, безъ единаго пятна, жизни и всѣмъ извѣстной религіозности. Для Дидро онъ быль драгоцѣннѣйшимъ пріобрѣтеніемъ, потому что одновременно былъ и самымъ неутомимымъ работникомъ, и самымъ безупречнымъ человѣкомъ энциклопедіи.
Совершенно инымъ былъ Мармонтель. Дидро разсказываетъ въ своихъ "Salons", что, когда Вольтеръ прочиталъ первую трагедію Мармонтеля "Denys le Tyran", онъ воскликнулъ: "Изъ него никогда ничего не выйдеть: онъ не владѣетъ тайной творчества!" У него однако, за неимѣніемъ другихъ, былъ секретъ находить себѣ одновременно покровителей при дворѣ и восторженныхъ почитателей въ лагерѣ энциклопедистовъ.
Его можно было встрѣтить вездѣ, т.-e. во всѣхъ тѣхъ милыхъ мѣстахъ Парижа, гдѣ можно было или найти хорошій ужинъ, или извлечь нѣкоторыя выгоды для своей репутаціи, или для своего кошелька. Онъ одновременно втирается и въ энциклопедію, которая даетъ ему полезныхъ друзей, и ко двору, гдѣ сумѣетъ получить привиллегію на изданіе "Mercure", и къ m-е Жофренъ, которая даетъ ему даровую квартиру, и, можно было бы прибавить, даже въ Бастилію, которая дѣлаетъ его необычайно популярнымъ.
Его вступленіе въ энциклопедію было и блестящимъ, и вполнѣ своевременнымъ. Онъ вошелъ туда въ 1751 г., т.-е. въ тотъ годъ, когда правительство само обязало авторовъ возобновить ихъ прерванныя работы, и вышелъ изъ ея состава въ 1757 г., въ критическій моментъ, когда покушеніе Дамьена вновь возвратило католической партіи все ея вліяніе при дворѣ, т.-e. какъ разъ во время, чтобы избѣжать грозы, разразившейся надъ энциклопедіей въ 1758 г., и чтобы получить, въ томъ же году, изъ рукъ г-жи Помпадуръ выгодную привиллегію на изданіе "Mercure", которая начала приносить ему на пятнадцать тысячь ливровъ ежегодной ренты.
Его статьи, посвященныя исключительно изящной литературѣ, занимаютъ далеко не послѣднее мѣсто въ словарѣ; онѣ гораздо выше статей Мале или Жокура по тому же вопросу; ихъ можно и теперь еще читать съ большимъ интересомъ, такъ какъ Мармонтель обладалъ не только чутьемъ устраивать свои дѣла, но и несомнѣннымъ чутьемъ и вкусомъ въ литературѣ. "Часто у него встрѣчаются, -- справедливо говоритъ о немъ Вильмонъ, -- идеи ложныя, потому что онъ слишкомъ ищетъ идей -- новыхъ; но онъ всегда даетъ много поучительнаго и его ошибки заставляютъ думать!" Всѣ статьи, напечатанныя въ энциклопедіи, были имъ собраны. какъ извѣстно, почти безъ измѣненій въ его "Eléments de littérature".
Въ то время, какъ начиналась борьба противъ церкви, съ появленія первыхъ томовъ энциклопедіи, гдѣ былъ тотъ, кого привыкли видѣть въ восемнадцатомъ вѣкѣ во главѣ этихъ борцовъ и который съ полнымъ правомъ называлъ себя въ концѣ вѣка "патріархомъ всѣхъ враговъ церкви"; гдѣ былъ и что дѣлалъ Вольтеръ? Съ 1750 г. онъ находился вдали отъ поля битвы, въ Берлинѣ, гдѣ заканчивалъ "Siècle de Louis XIV", трудъ, который долженъ былъ увѣнчать его славу.
Въ эту эпоху онъ не былъ еще королемъ общественнаго мнѣнія, королемъ -- Вольтеромъ, но, тѣмъ не менѣе, онъ былъ уже однимъ изъ самыхъ видныхъ писателей Франціи. Къ тому времени, когда онъ начинаетъ работать въ энциклопедіи, т.-e. въ 1755 г. Монтескье уже нѣтъ въ живыхъ; Бюффонъ издалъ только четыре или пять томовъ своей "Естественной исторіи"; его "Четвероногіе" выходятъ съ 1749 по 1768 г. и только въ 1778 г. онъ написалъ главное свое произведеніе "Epoquer de la Nature"; онъ, конечно, первоклассный писатель, но только по своей спеціальности, тогда какъ Вольтеръ былъ уже знаменитъ почти во всѣхъ родахъ литературы. Онъ подарилъ Франціи "La Henriade" (1723 г.), которая въ глазахъ всѣхъ современниковъ сдѣлала его великимъ поэтомъ; на сценѣ уже ставили его "Заиру" (1732 г.) "очаровательную пьесу", и "Mérope" -- его шедевръ; какъ прозаикъ -- онъ тогда уже выступилъ съ первымъ своимъ брандеромъ "Lettres anglaises" (1734 г.); затѣмъ онъ написалъ "Eléments de la philosophie de Newton" (1738 г.), гдѣ проявилъ себя, какъ крупный ученый, а своими трудами "Siècle de Louis XIV" (1752 г.) и "Charles XII", -- прибавилъ къ своей славѣ поэта и философа еще и славу перваго историка своей эпохи.,
Вчера еще его не признавали во Франціи, "считали его посредственностью во всемъ", къ великому удивленію Гримма, недавно пріѣхавшаго въ Парижъ (1749 г.); но отъѣздъ его въ Берлинъ (въ 1750 г.) былъ, но словамъ того же Гримма, тѣмъ моментомъ, когда его родина "воздала ему должное"; съ этого времени слава его все возростала. Даламберъ, который всегда хвалитъ весьма осторожно, отводитъ ему съ 1751 г. почетное мѣсто въ своей "Вступительной рѣчи", "мѣсто, которое принадлежитъ только ему среди великихъ поэтовъ"; затѣмъ онъ хвалитъ его прозу и даже гораздо больше, чѣмъ можно было ожидать отъ Даламбера; "никто лучше его не владѣетъ столь рѣдкимъ искусствомъ находить безъ всякаго усилія для каждой мысли наиболѣе отвѣчающее ей выраженіе".
Наконецъ, восторженно отозвавшись о немъ, какъ объ историкѣ, онъ сожалѣетъ, что, "просмотрѣвъ всѣ его многочисленныя и прекрасныя работы, онъ не можетъ воздать этому рѣдкому генію ту дань похвалъ, которую онъ заслуживаетъ и которую онъ уже столько разъ получалъ отъ своихъ соотечественниковъ, отъ иностранцевъ и даже отъ своихъ враговъ". Правда, многое изъ сказаннаго Даламберомъ нужно отнести на счетъ желанія заманить Вольтера въ "Энциклопедію", но несомнѣнно также, что осторожный Даламберъ не выступилъ бы съ такой похвалой въ книгѣ, предназначенной для большой публики, по адресу писателя, который не пользовался бы уже у нея весьма громкой и опредѣленной извѣстностью. Съ 11-го іюня 1749 г. онъ былъ для Дидро "Monsieur et cher maitre". Когда онъ вошелъ въ составъ сотрудниковъ, Жанъ-Жакъ Руссо, посылая ему свою вторую "Рѣчь", пишетъ, что онъ, конечно, не считаетъ этотъ подарокъ достойнымъ того, кому онъ посылается, но желаетъ этимъ выразить ему свое почтеніе, которое "мы, писатели, всѣ обязаны питать къ вамъ, какъ къ нашему главѣ". Несомнѣнно, сотрудничество Вольтера придало энциклопедіи особый блескъ; оно было принято съ восторгомъ и о немъ возвѣстили читателей Энциклопедіи съ большой торжественностью. "Вольтеръ далъ намъ для этого тома статьи "духъ" и пр... и обѣщалъ свое дальнѣйшее сотрудничество, о чемъ мы сочтемъ долгомъ своимъ напоминать ему отъ имени націи.
Однако, новыя идеи въ Парижѣ развивались въ его отсутствіе очень быстро; онъ оставилъ Францію какъ разъ въ тотъ моментъ, когда философія объявила войну церкви. "Пока Вольтеръ отсутствовалъ, совершилась моральная революція", вполнѣ справедливо говоритъ Лакрстель и его слова подтверждаются современными свидѣтельствами. Но эта революція не могла, конечно, испугать Вольтера, и ему не нужно было особенно спѣшить, чтобы итти въ ногу съ энциклопедистами. И въ данномъ случаѣ онъ сдѣлалъ поворотъ не потому, что былъ всегда склоненъ направлять свои крылья въ ту сторону, откуда дулъ вѣтеръ: ему въ дѣйствительности не пришлось употреблять никакихъ усилій, чтобы оказаться на одномъ уровнѣ съ философами, непокидавшими Парижа. Философія энциклопедіи была его собственной, такъ какъ тѣ боги, которымъ воздавалось поклоненіе во "Вступительной рѣчи", были Бэконъ, Локкъ и Ньютонъ, которыхъ самъ Вольтеръ перенесъ во Францію. Въ религіозныхъ вопросахъ Вольтеръ, на тридцать лѣтъ ранѣе своихъ новыхъ друзей, проповѣдывалъ естественную религію въ "le pour et le contre", а въ Берлинѣ онъ закончилъ свое анти-религіозное воспитаніе вблизи того Фридриха, который, не переставая, будетъ бранить "гадину" ("L'infame", Фридрихъ -- первый далъ католической религіи это имя, ставшее впослѣдствіи боевымъ лозунгомъ вольнодумцевъ) и научитъ его говорить о Богѣ и религіи тономъ, которымъ онъ говорилъ, обращаясь къ своимъ гренадерамъ и конюхамъ. Но и послѣ своего пребыванія въ Берлинѣ, какъ и до него, Вольтеръ не перестаетъ въ сущности вѣрить въ Бога; въ Бога добрыхъ людей, разумѣется, такъ какъ, "кто пьетъ токайское, тотъ вѣритъ въ Бога", пишетъ онъ въ 1738 г.; онъ вѣритъ также, если хотите, и въ безсмертіе "Лизетты", такъ онъ называетъ свою душу; во до сего времени, изъ уваженія къ французскому читателю, а также къ правительству, которое сажало въ Бастилію, -- онъ щадилъ, на словахъ по крайней мѣрѣ, Бога и Церковь, на которую онъ не осмѣливался нападать "прямо". Но теперь, когда Вольтеръ увидѣлъ, что можно быть королемъ и атеистомъ, его смѣлость возросла и онъ былъ готовъ начать съ энциклопедистами войну противъ Всемогущаго тамъ, на небесахъ, лишь бы только уважали и "всемогущихъ" здѣсь, на землѣ. Въ концѣ концовъ, простому придворному, который скоро станетъ владѣльцемъ замка Фарней, будетъ совсѣмъ не трудно прійти къ соглашенію, даже въ политической области, съ сыномъ слесаря изъ Лангра или пріемышемъ стекольщицы, потому что ни Дидро, ни Даламберъ въ своихъ требованіяхъ реформъ нисколько не будутъ, какъ это мы покажемъ дальше, врагами короля и государства.
Была, наконецъ, послѣдняя причина, дѣлающая честь и Вольтеру и философамъ, и которая должна была заставить его войти въ энциклопедію: послѣдняя была, вѣдь, сокровищницей всѣхъ знаній, а Вольтеръ былъ воплощеніемъ духа своего вѣка. Въ 1737 г. онъ писалъ Тьеріо слѣдующія благородныя слова:
"Нужно раскрыть всѣ двери своей души всѣмъ наукамъ и всѣмъ чувствамъ". Примѣняя на практикѣ, -- и мы знаемъ, съ какимъ успѣхомъ, -- этотъ прекрасный принципъ, онъ самъ былъ энциклопедистомъ задолго до энциклопедіи.
Застольный собесѣдникъ Фридриха, даже послѣ своего долгаго отсутствія, долженъ былъ только спросить, возвратясь, какъ сказалъ Фигаро: "о чемъ былъ вопросъ"; онъ былъ готовъ ко всему, а особенно къ войнѣ противъ католической церкви, лишь только очутится въ "надежномъ убѣжищѣ отъ нападенія собакъ", т.-е. въ своей крѣпости де Турнай.
Посмотримъ же на работу этого новаго энциклопедиста.
Сначала его участіе было очень скромнымъ: онъ былъ только "подручнымъ" у Дидро и Даламбера. Вольтеръ, говорившія, что "похвалы ничего не стоятъ" и хорошо это доказавшій, осыпалъ ими своихъ двухъ "учителей -- энциклопедистовъ", изъ которыхъ одинъ напоминаетъ ему Платона, другой Протагора. Потомъ, заимствуя свои комплименты изъ мифологіи, онъ заявилъ, что для того, чтобы поднять громадную тяжесть энциклопедіи, нужны были но меньшей мѣрѣ силы Атласа и Геркулеса, соединенныя вмѣстѣ.
Онъ очень радъ, что можетъ приносить для этого грандіознаго зданія свои жалкіе "кирпичи", и безъ малѣйшаго возраженія онъ соглашается писать тѣ статьи, которыя ему предлагаютъ.
Большинство изъ нихъ были чисто литературныя; авторъ вложилъ въ эти статья, -- какъ хорошо замѣтилъ Лагарпъ, -- только свой талантъ, но не свою страстность. Чтобы ихъ похвалить достаточно будетъ сказать, что онѣ принадлежали изящному Вольтеру: "esprit", "gràce", и другія статьи того же рода -- вотъ доля Вольтера, вложенная имъ въ энциклопедію и въ тоже время это ея перлы.
Приступая къ работѣ въ 1755 г., онъ писалъ: "До тѣхъ поръ, пока я дышу, я буду служить славнымъ творцамъ энциклопедіи". Спустя три года этотъ прекрасный энциклопедическій огонь погасъ по многимъ и разнообразнымъ причинамъ, на которыхъ интересно остановиться. Прежде всего при своемъ самолюбіи и умѣньи заставлять говорить о себѣ и о своихъ самыхъ мелкихъ произведеніяхъ, онъ долженъ былъ очень скоро устать отъ погребенія своей прекрасной прозы въ этихъ громадныхъ и дорогихъ томахъ in folio, гдѣ очень немногіе читали его.
Въ 1759 г., онъ уже совѣтуетъ одному своему корреспонденту Бертрану "не разбрасывать своихъ работъ въ энциклопедіи". Скоро онъ сумѣлъ освободить свои статьи и сдѣлать ихъ извѣстными, -- какъ они этого заслуживали, -- собравъ ихъ въ маленькомъ словарѣ, гораздо болѣе удобномъ для того, чтобы пропагандировать его имя, чѣмъ многотомный и слишкомъ громоздкій энциклопедическій словарь. Одновременно онъ освобождался и отъ непріятнаго сосѣдства: быть первымъ или, по крайней мѣрѣ, наиболѣе интереснымъ писателемъ вѣка и находиться въ близкомъ сосѣдствѣ въ одномъ и томъ-же трудѣ съ кучей "пустоголовыхъ" и "глупыхъ болтуновъ", подносившихъ обществу "рагу безъ соли", или, какъ никому неизвѣстный Демаи въ статьѣ "женщина" -- цѣлыя рапсодіи, точно;"написанныя, лакеемъ Жиль-Блаза", -- это было для человѣка со вкусомъ такой пыткой, которой долго не вынесешь.
Еслибы еще можно было управлять работами, быть главнокомандующимъ надъ всѣми этими "плохими солдатами", наложить, однимъ словомъ, на все предпріятіе свою руку и прежде всего заставить его служить славѣ Вольтера! Къ этой цѣли онъ и стремится съ той смѣсью хитрости и упрямства, какія онъ умѣлъ влагать въ то, что задѣваетъ его за живое. Онъ даетъ сначала рядъ литературныхъ совѣтовъ энциклопедистамъ, и мы должны признать, что всѣ они весьма основательны.
Разумная краткость, вотъ что онъ, вполнѣ резонно, проповѣдуетъ этимъ болтунамъ и что онъ самъ прекрасно выполняетъ въ своихъ статьяхъ: "Я хотѣлъ-бы, чтобы были только опредѣленія и примѣры". Но въ особенности надо избѣгать декламаціи!
"Это вполнѣ искренно онъ ненавидитъ больше всего на свѣтѣ. Нужно быть краткимъ... и немного пикантнымъ", прибавляетъ онъ, какъ хорошій знатокъ своего времени.
Затѣмъ къ правиламъ стиля онъ присоединяетъ и правила поведенія.
Прежде всего нужно объединяться, "составить одну статью" и противъ кого? единственно противъ фанатиковъ. "Однимъ словомъ я обращаю ваше вниманіе на "гадину" ("l'infame"), -- это самое существенное".
И съ точки зрѣнія этого существеннаго нужно умѣть пріобрѣтать себѣ полезныхъ союзниковъ, находить покровителей, чтобы лучше унизить "les polissons protègés" "привилегированныхъ плутовъ".
Не нужно забывать, напримѣръ, что государственные люди нужны противъ служителей Бога,
Вы объявляете себя, -- говоритъ онъ Даламберу, -- врагомъ великихъ міра сего, и вы правы, но "эти великіе защищаютъ при случаѣ, они могутъ сдѣлать добро; они никогда не станутъ преслѣдовать философовъ, если только философы удостоятъ войти въ соглашеніе съ ними". Для него, бывшаго всегда "хорошимъ, примѣрнымъ подданнымъ короля", является обязанностью отослать Станиславу (хотя бы онъ былъ и врагомъ энциклопедистовъ) свою "Исторію Петра Великаго" (Histoire de Pierre le Grand), и всѣ знаютъ, что "г. де-Шуазель и г-жа де-Помпадурь дѣлаютъ ему честь, выказывая ему свое весьма замѣтное покровительство".
Вотъ къ чему приводитъ правило "никогда не нападать на того, кто сильнѣе тебя".
Но что же онъ узнаетъ въ одинъ прекрасный день? Морелле въ своей статью "Vision de Palissot" осмѣлился вышутить принцессу де-Робекъ, которая приказала отнести себя, больную, за представленіе "Philosophes" Палиссо. Немедленно же Вольтеръ вознегодовалъ!-- Нападать на женщину, на умирающую! "Это открытая могила для нашихъ собратьевъ!" Онъ рыцарь, какъ и подобаетъ автору Танкреда! Но дѣйствительно ли въ данномъ случаѣ его интересуетъ женщина? Вѣдь онъ не побоялся показать намъ мнимаго автора "Ecossaise" Kappe, "выпачканнымъ двумя поцѣлуями жены Фрерона"! Но между этими двумя женщинами безконечное разстояніе, а никто лучше его не замѣчаетъ разстояній; онъ прекрасно опредѣляетъ ихъ въ слѣдующей фразѣ: "Нужно смѣяться надъ Фреронами, надъ Шоме, но уважать домъ, съ особенности Монморанси"; а г-жа Робекъ была, дѣйствительно, одной изъ Монморанси.
Къ счастью въ энциклопедіи былъ одинъ мудрецъ, "дѣйствительный и единственный мудрецъ" Даламберъ, умѣвшій такъ же хорошо какъ и Вольтеръ, ударить и спрятать свою руку, что всегда совѣтовалъ Вольтеръ. И согласно этому осторожному предписанію "собратья" сваливали въ Сіоварь и "притворное правовѣріе", и благочестивую ложь, а Вольтеръ приходилъ въ восхищеніе отъ ихъ умѣнья выворачиваться и искусства лгать. Не даромъ же онъ написалъ однажды свое знаменитое изреченіе: "Нужно лгать, какъ дьяволъ; не робко и не временно, а смѣло и постоянно". Однако, если за искренность грозила опасность, называвшаяся Бастиліей, то и въ слишкомъ большой лжи было свое неудобство, тогда энциклопедія теряла все свое значеніе, она оказывалась безполезной, становясь безвредной, и Вольтеръ начиналъ жаловаться, что заходятъ слишкомъ далеко, т.-е. что лгутъ слишкомъ много и слишкомъ тяжело. Статьи по теологіи въ особенности "заставляютъ сжиматься его сердце"; очень тяжело печатать "какъ разъ обратное тому, что думаешь". Забавно слышать это отъ того самаго Вольтера, который для того, чтобы не быть возведеннымъ на костеръ, запасался святой водой и такъ благочестиво пріобщался. (такъ какъ, въ концѣ концовъ, что такое причастіе, какъ не "скудный завтракъ?") забавно слышать, говорю я, какъ Вольтеръ серьезно упрекаетъ Даламбера и его друзей въ недостаткѣ храбрости и въ томъ, что они "позволяютъ унижать энциклопедію трусливымъ угодничествомъ передъ фанатиками". Даламберъ разубѣждалъ его, совѣтуя ему прочитать статью "Figure" или другія "еще болѣе сильныя", и объяснялъ, что этотъ эзоповскій стиль никого не обманывалъ; однимъ словомъ употреблялъ всѣ усилія, чтобы успокоить этого "капризника", желавшаго издали управлять арміей, не зная тысячи перипетій этой ученой войны, истиннымъ тактикомъ которой былъ, конечно, Даламберъ.
Что касается Дидро, то онъ, и послѣ привлеченія Вольтера въ энциклопедію, считалъ себя по прежнему дѣйствительнымъ редакторомъ ея. Неоднократно онъ забывалъ, или просто не желалъ, написать ему нѣсколько строкъ, которыя долженъ былъ написать; неловкость, или, быть можетъ, намѣренная дерзость, которая оскорбляла и поражала Вольтера.
Однажды Дидро два мѣсяца не отвѣчалъ ему, -- Вольтеру, -- котораго принцы и короли никогда не заставляли ждать такъ долго. "Когда я пишу прусскому королю, онъ дѣлаетъ мнѣ честь, отвѣчая мнѣ не позже какъ черезъ недѣлю".
Два года спустя, онъ жалуется Гримму во тому же поводу, но Дидро не обращаетъ никакого вниманія на всѣ эти сѣтованія. Въ то же время онъ пишетъ г-жѣ Воланъ: "Нельзя вырвать единаго волоска у этого господина безъ того, чтобы онъ не сталь объ этомъ кричать на весь міръ". Онъ хорошо знаетъ характеръ этого человѣка, который, -- по его словамъ, -- "желаетъ занимать всѣ пьедесталы"; но Дидро умѣетъ защищать свой.
Ясно, что Вольтеръ совсѣмъ не былъ, какъ это говорили, главой и учителемъ энциклопедической партіи. Ему не удалось, -- какъ онъ хотѣлъ этого, -- "объединить маленькое стадо", т.-е. заставить его итти по указаніямъ его пастушескаго посоха.
Вотъ, въ общемъ, тѣ причины, въ силу которыхъ онъ, не колеблясь, отдѣлился отъ своихъ друзей при первомъ признакѣ опасности. Дѣйствительно, передъ бурей, вызванной книгой Гельвеція "О Духѣ" въ 1768 г., онъ обращается въ бѣгство; Даламберъ -- онъ это знаеть -- хорошо освѣдомленъ, а онъ оставляетъ энциклопедію и Вольтеръ спѣшить вслѣдъ за нимъ ударить отступленіе, такъ какъ безспорно, что "если свобода имѣетъ нѣчто небесное, то спокойствіе еще лучше".
Послѣ статьи "Исторія" онъ не давалъ больше ничего для словаря, если не считать, впрочемъ, двухъ статей для третьяго тока; но ихъ онъ отправилъ къ Аржанталю, съ просьбой не выставлять его имени.
Тщетно Дидро умоляетъ его вернуться; ничто не могло болѣе заставить Вольтера выйти изъ своего убѣжища; онъ доходитъ даже до того, что требуетъ обратно свои вклады въ предпріятіе и просить Дидро возвратить ему всѣ его статьи и всѣ бумаги, относящіяся къ энциклопедіи. Дидро, изъ презрѣнія или просто по небрежности, не отвѣчаетъ на эту просьбу, которая, при повтореніи, становится требованіемъ: "Пусть онъ возвратитъ мнѣ мои рукописи, -- настаиваетъ Вольтеръ въ письмѣ къ Даламберу; я не знаю, что можетъ оправдать его наглость".
Но Вольтеру мало, что онъ самъ ушелъ изъ энциклопедіи; ему нужно, чтобы за нимъ послѣдовали всѣ, такъ какъ послѣ его ухода энциклопедія не должна больше существовать.
Чѣмъ станетъ она отнынѣ "безъ свободы" (т.-е. безъ Вольтера), безъ которой она не можетъ обойтись? Онъ берется обезпечить теперь энциклопедистамъ эту свободу; пусть они пріѣдутъ печататься въ Лозанну, онъ "можетъ устроить ихъ очень хорошо" и еще лучше будетъ управлять ими, когда они будутъ его гостями.
Но Дидро упорствуетъ, онъ предпочитаетъ стать болѣе "мягкимъ", -- какая жалость! покориться и "писать подъ вѣчнымъ гнетомъ, -- какой позоръ"!
Затѣмъ, гибкій и изворотливый всегда "какъ ящерица", онъ извивается и пользуется совершенно противоположными пріемами для достиженія своихъ цѣлей. То онъ поручаетъ Даламберу заявить отъ его имени всѣмъ тѣмъ, кто, какъ Дидро, не оставилъ энциклопедіи, что они "трусы", то, наоборотъ, распускаетъ слухи, будто они могутъ очень дорого заплатить за свою смѣлость; "утверждаютъ, что враги энциклопедіи говорятъ: Oportet Diderot mori pro populo". (Дидро слѣдуетъ умереть за народъ).
Дидро не отвѣчалъ ни звука до того дня, когда Вольтеръ имѣлъ наглость потребовать отъ него, чтобы онъ не только возвратилъ ему его бумаги, но и сжегъ бы "въ присутствіи д'Аржанталя" его письмо "les Caconacs".
Тогда Дядро отвѣчалъ ему очень сдержаннымъ письмомъ, въ которомъ объяснялъ почему, -- вслѣдствіе обязательствъ съ французскими книгоиздательствами, -- онъ не можетъ издавать "энциклопедію" заграницей и закончилъ письмо такъ:
"Не сердитесь же болѣе и, въ особенности, не требуйте у меня такъ настойчиво вашихъ писемъ; я пришлю намъ ихъ и безъ напоминаній и никогда не забуду этого оскорбленія". "Статей вашихъ у меня нѣтъ; онѣ всѣ у Даламбера и вы это хорошо знаете". Вольтеръ, внезапно смягчившись, послѣ этого письма писалъ д'Аржанталю: "Если вы увидите милаго Дидро, скажите этому бѣдному рабу (Дидро былъ "рабомъ" вслѣдствіе слова, даннаго книгоиздателямъ), что я его прощаю такъ же искренно, какъ сожалѣю о немъ. Дѣйствительно, у него не много свободнаго времени".
Однако энциклопедія продолжаетъ издаваться безъ Вольтера и даже, какъ мы видѣли, противъ его желанія.
Что же предприметъ онъ; будетъ ли это "злое и необыкновенное дитя наслажденій", -- какъ называлъ его Дидро, -- продолжать дуться на своихъ прежнихъ друзей? На это онъ не рѣшится, такъ какъ энциклопедисты, понемногу, станутъ въ Парижѣ созидателями репутаціи, а Вольтеръ не врагъ самому себѣ, чтобы лишить свою славу такихъ прекрасныхъ рупоровъ.
Онъ снова поладить съ ними, т.-е. (это для него одно и то же) будетъ имъ льстить сверхъ всякой мѣры, не будетъ находить достаточныхъ похвалъ для "этой великой сокровищницы человѣческихъ знаніи", являющейся "величайшимъ и самымъ прекраснымъ памятникомъ націи и литературы"; онъ будетъ даже имъ покровительствовать, или, по крайней мѣрѣ, будетъ разсказывать, что онъ защищаетъ ихъ предъ своими великими друзьями, -- принцами и королями; однимъ словомъ, онъ будетъ такъ много говорить, такъ много волноваться, что, не написавъ болѣе ни одной строки для словаря, явится для всѣхъ "главнымъ и полномочнымъ руководителемъ энциклопедіи". н, дѣйствительно, онъ искренно съ ними; ихъ успѣхи и ихъ неудачи его то восхищаютъ, то огорчаютъ: ибо въ главномъ энциклопедисты и онъ всегда согласны: въ необходимости "уничтожить церковь" (infame). Однако, теперь эта солидарность не мѣшаетъ ему высказывать о своихъ товарищахъ весьма свободныя сужденія; правда, онъ остерегается ясно формулировать ихъ въ своихъ письмахъ (онѣ вѣдь ходятъ по рукамъ въ свѣтѣ), но о его мнѣніяхъ легко можно догадываться при умѣньи читать между строкъ. Даже когда онъ хвалитъ ихъ, то дѣлаетъ это съ такими преувеличеніями, точно говоритъ вамъ: "если я превозношу ихъ до небесъ, то потому, что я ихъ нисколько не боюсь и знаю, что публика всегда будетъ дѣлать различіе между Вольтеромъ и Дидро". При случаѣ онъ и самъ могъ указать на это различіе.
"Между нами говоря, -- писалъ онъ д'Аржанталю, -- гораздо легче усвоить ремесло Дидро, чѣмъ ремесло Расина" -- я, слѣдовательно, ремесло автора "Заиры". И затѣмъ, объединяя въ одномъ презрѣніи всѣхъ "переписчиковъ" энциклопедіи, онъ говоритъ: "гораздо легче переписывать "Targum", чѣмъ мыслить".
Онъ хорошо знаетъ и прекрасно говоритъ о томъ, что отличаетъ его, автора "Mondain" и "Siècle de Lonie XIV" отъ всѣхъ тѣхъ, весь багажъ которыхъ состоитъ лишь въ ихъ философіи: "философскій духъ составляетъ характеръ литераторовъ; когда онъ соединяется съ хорошимъ вкусомъ, онъ образуетъ истиннаго писателя". Въ пренебреженіи ко этому хорошему вкусу и упрекала "педантовъ" энциклопедіи старая пріятельница Вольтера г-жа Дю-Дефанъ: "Вы воспитали мой вкусъ", писала она Вольтеру; "ихъ мнѣнія (энциклопедистовъ) могутъ согласоваться съ вашими и я ихъ охотно принимаю; но въ формѣ, въ манерѣ они совершенно не походятъ на васъ". И Вольтеръ не сдержался отвѣтить ей: "Какъ вы не почувствовали, что я думаю также, какъ вы? Но не забывайте, что я принадлежу партіи". Въ большинствѣ случаевъ онъ принадлежалъ только къ партіи Вольтера, такъ какъ у него срываются такія замѣчанія о своихъ союзникахъ: "моя маленькая партія меня очень занимаетъ. Признаюсь, всѣ мои сотоварищи не пользуются милостями Грацій". Тактикой Палиссо будетъ хвалить Вольтера въ ущербъ энциклопедистамъ, на что Вольтеръ отвѣчалъ: "Вы заставляете меня краснѣть, когда говорите, что я выше тѣхъ, на кого вы нападаете. Я все же думаю однако, что пишу стихи лучше, чѣмъ они, и что я не хуже ихъ знаю исторію". Если онъ позволяетъ себѣ болтать въ письмахъ такъ неосторожно на счетъ своихъ собратьевъ но оружію, то что же онъ долженъ говорить о нихъ въ тѣсномъ кругу?
Ознакомитъ насъ съ этимъ беретъ на себя принцъ де Линь въ своей книгѣ "Séjour chez М. de Voltaire"; отрывокъ такъ хорошъ, что его нужно принести цѣликомъ: "Есть писатели (сказалъ ему принцъ де Линь), которыхъ вы, повидимому, уважаете.-- Конечно сказалъ Вольтеръ, -- и такихъ много: Даламберъ, напримѣръ, который, благодаря отсутствію воображенія, называетъ себя геометромъ; Дидро, который для того, чтобы заставить повѣрить, что оно у него есть, прибѣгаетъ къ ходульности и напыщенности, и Мармонтель, поэзія котораго, говоря между нами, темна и непонятна. Эта люди скажутъ, что я завистливъ {Къ этому замѣчанію Вольтера о Мармонтелѣ мы можемъ присоединить недурной анекдотъ, разсказанный Фрерономъ: "Одинъ начинающій философъ отозвался однажды съ недостаточнымъ уваженіемъ о Расинѣ и Буало въ присутствіи знаменитаго писателя (Вольтера).-- Осторожнѣе, -- молодой человѣкъ, -- сказалъ Вольтеръ, -- они ваши учителя... Но молодой философъ настаивалъ на своимъ и сослался въ подтвержденіе своихъ мыслей на академика, котораго пѣвецъ Генриха IV самъ много хвалилъ, а именно на Мармонтеля", весьма мало уважавшаго этихъ двухъ великихъ поэтовъ семнадцатаго вѣка. Тогда, -- возразилъ умный старикъ съ очаровательной наивностью, -- его стихи, вѣроятно, пользуются большой славой". (Année littéraire, 1773, t. I, p. 17).}: пусть они прохаживаются на мой счетъ". И его собратья не стѣснялись, дѣйствительно, злословить на его счетъ. Открыто они курили ему фиміамъ въ энциклопедіи; если онъ готовилъ новую работу, ее провозглашали предъ всѣмъ міромъ шедевромъ, но въ то же время вознаграждали себя за эти похвалы, дѣлая въ письмахъ къ своимъ друзьямъ замѣчанія подобнаго рода: "Вольтеръ работаетъ надъ изданіемъ Корнеля. Бьюсь объ закладъ, что примѣчанія, которыми оно будетъ начинено -- будутъ маленькими сатирами. Среди насъ я вижу дюжину лицъ, которыя, не поднимаясь на цыпочки, выше его головою (двѣнадцать человѣкъ, это было много! считая, въ томъ числѣ, конечно, и автора письма); этотъ человѣкъ является посредственностью во всѣхъ областяхъ". Это, быть можетъ, и справедливо, но если-бы эту страшную фразу могъ прочитать Вольтеръ, можно представить себѣ неистовый гнѣвъ "патріарха" противъ его дорогого "Платона -- Дидро"! Но если Вольтеру и не было извѣстно это письмо Дидро, то онъ все же хорошо зналъ всѣхъ своихъ товарищей но энциклопедіи и могъ, судя по себѣ, составить вѣрное представленіе о тѣхъ чувствахъ, которыя они питали другъ къ другу. Такъ, однажды, въ минуту искренности онъ писалъ имъ: "Дѣти мои, любите другъ друга... если можете"! и эта фраза является предсказаніемъ всего того, что намъ придется говорить далѣе объ энциклопедической партіи.
Въ большой энциклопедіи, однако, первое мѣсто занимаетъ не литература, -- хотя бы даже статьи, написанныя по этимъ вопросамъ, вышли изъ подъ пера Мармонтеля или Вольтера, -- а наука, и Даламберъ, съ перваго же тома, является ея глашатаемъ.
Своей знаменитой "Вступительной Рѣчью", своими предисловіями и многочисленными научными статьями въ первыхъ семи томахъ, а также и по общему направленію, наконецъ, которое вмѣстѣ съ редакторомъ онъ придалъ съ самаго начала всему труду, Даламберъ заслужилъ, чтобы потомство соединяло его имя съ именемъ Дидро каждыя разъ, когда говорится объ энциклопедій.
Даламберъ, хотя и былъ моложе Дидро на четыре года, въ моментъ появленія энциклопедіи пользовался уже большой извѣстностью, тогда какъ Дидро знали только въ тѣсномъ литературномъ кругу, какъ автора философскихъ этюдовъ и нѣсколькихъ разсказовъ, появившихся безъ подписи; д'Аржансонъ называетъ его еще въ февралѣ 1752 г. "нѣкто Дидро". Въ 1742 г., двадцати пяти лѣтъ отъ роду, Даламберъ уже вошелъ въ академію наукъ; въ слѣдующемъ году его "Traité de dynamique" сразу поставило его имя въ ряды первыхъ геометровъ Европы" {"Даламберъ" -- Жозефа Бертрана, Hachette, p. 36.}; наконецъ въ 1746 г. онъ получилъ премію, назначенную берлинской академіей автору лучшей работы о происхожденіи вѣтра. Лебретонъ, какъ мы видимъ, выбралъ хорошаго помощника для Дидро.
Великолѣпныя обѣщанія "Вступительной рѣчи", которую мы разсмотримъ ниже, и восторженный пріемъ, оказанный ей обществомъ, повидимому, должны были неразрывно связать Даламбера съ судьбой энциклопедіи; самъ онъ въ предисловіи къ III тому заявлялъ о рѣшеніи "всѣмъ пожертвовать благу энциклопедіи". Какія бы оскорбительныя нападки ни сыпались на энциклопедію, онъ ободрялъ себя и находилъ силы презирать ихъ, вспоминая ту басню Боккалини, которую Вольтеръ разсказалъ въ своемъ предисловіи къ "Alzire": "Одному путешественнику очень докучалъ шумъ стрекозъ; онъ хотѣлъ ихъ убить, но гоняясь за ними, сбился съ пути; ему нужно было бы спокойно продолжать свой путь, и стрекозы умерли бы сами черезъ недѣлю". Итакъ, въ 1754 г. Даламберъ взялъ на себя, -- въ столь яркихъ и опредѣленныхъ выраженіяхъ, -- новое обязательство предъ обществомъ. Черезъ четыре года онъ неожиданно порвалъ съ Дидро и оставилъ энциклопедію. Что же произошло и что могло бы оправдать такой внезапный поворотъ?
Надъ седьмымъ томомъ энциклопедіи въ 1758 г. разразился самый страшный кризисъ, который когда либо переживала энциклопедія. Даламберъ своей статьей "Genéve" вызвалъ краснорѣчивые парадоксы Руссо "Sur les spectacles" (о зрѣлищахъ) и громкія жалобы женевскихъ пасторовъ, считавшихъ себя оклеветанными коварными поздравленіями Даламбера, восхищавшагося ихъ "социніанствомъ".
Затѣмъ злополучная работа Гельвеція "о Духѣ" произвела переполохъ въ лагерѣ энциклопедистовъ, которые увидали себя въ одно и тоже время и превзойденными, и скомпрометированными этимъ "enfant terrible" философіи. Жоли де Флери немедленно же направилъ свои ораторскія громовыя стрѣлы противъ Гельвеція и энциклопедистовъ. и, вслѣдствіе его страшнаго обвинительнаго акта, парламентъ и королевскій совѣтъ уничтожили привиллегію и запретили продажу энциклопедіи. Чтобы защитить себя отъ всѣхъ этихъ бурь, которыя, ударъ за ударомъ, разражались надъ философской партіей, Даламберъ поспѣшилъ порвать съ ней и осторожно укрылся въ своей норкѣ.
Въ сущности его энциклопедическое усердіе никогда не было чрезмѣрнымъ: онъ былъ достаточно хорошо защищенъ отъ увлеченій не только тѣмъ, что онъ самъ называлъ "освѣжительной боязнью костровъ", но также и естественной осторожностью скептическаго ума и сухого сердца. Весьма мало "чувствительный вопреки модѣ", недоступный для той любви къ человѣчеству и страсти къ общественному благу, которыми проникнуты почти всѣ сочиненія этой эпохи, и которыя искупаютъ множество напыщенныхъ и ходульныхъ страницъ, -- Даламберъ не достаточно уважалъ людей, чтобы "жертвовать своимъ спокойствіемъ, -- по мѣткому замѣчанію Кондорсе, -- неопредѣленной надеждѣ быть полезнымъ". Онъ самъ писалъ Вольтеру: "смѣйтесь надъ глупостью людей; я дѣлаю также, какъ и Вы".
И онъ дѣлалъ даже больше, такъ какъ желалъ смѣяться надъ всѣмъ: "надъ Лабарромъ, такъ же, какъ надъ Юмомъ и Жанъ-Жакомъ", и Вольтеръ долженъ былъ ему напомнить, что "теперь нельзя болѣе шутить, что острыя словечки не подходятъ болѣе къ эпохѣ насилій". А съ другой стороны Протагоръ (такъ называлъ Даламбера Вольтеръ) былъ слишкомъ убѣжденъ, какъ онъ утверждалъ самъ, что во всѣхъ вопросахъ можно найти двѣ стороны, а, слѣдовательно, говорить и за и противъ; онъ слишкомъ исключительно вѣрилъ въ однѣ лишь математическія истины, чтобы сражаться съ заблужденіями своего времени со смѣлостью Жанъ-Жака или съ ожесточеніемъ Вольтера. "Я очень хотѣлъ бы служить разуму, -- писалъ онъ этому послѣднему, -- но я еще болѣе желаю быть спокойнымъ". А энциклопедія въ 1758 г. была слишкомъ опорочена: тамъ было слишкомъ много компрометирующихъ товарищей, и, наконецъ, она являлась мишенью слишкомъ "низкихъ" нападокъ Моро и Фрерона, чтобы можно было надѣяться на продолженіе работы тамъ вполнѣ свободно и безопасно. Напрасно Малербъ объяснялъ со свойственнымъ ему здравымъ смысломъ, "что невозможно защищать религію, не снимая масокъ съ тѣхъ, кто на нее нападаетъ". Очень чувствительный, какъ Вольтеръ, и очень нетерпимый, какъ всѣ энциклопедисты, Даламберъ не могъ допустить, чтобы Фрерону было позволено разоблачать всѣ погрѣшности его перевода Тацита, или Моро изображать его, даже аллегорически, въ памфлетѣ "les Cacouacs". "Думаете-ли вы, -- писалъ онъ Вольтеру по поводу этого нелѣпаго памфлета, -- что жестокая сатира противъ насъ была послана изъ Версаля автору, съ приказаніемъ напечатать ее?! Я совершенно измученъ оскорбленіями и притѣсненіями всякаго рода, которыя энциклопедія навлекаетъ на насъ. Гнусныя сатиры, направленныя противъ насъ, всѣ тѣ обличенія, тотъ шумъ, который поднимаютъ въ Версалѣ вокругъ нашихъ именъ въ присутствіи короля, nemine reclamante (при общемъ молчаніи) новая и нестерпимая инквизиція, которой хотятъ подвергнуть энциклопедію, какъ намъ новыхъ цензоровъ, нелѣпѣе и несговорчивѣе которыхъ нельзя было бы найти и въ Гоа, -- всѣ эти причины, въ соединеніи съ нѣкоторыми другими, принуждаютъ меня навсегда отказаться отъ этой проклятой работы". Эти "другія причины" поспѣшнаго бѣгства Даламбера открываетъ Дидро въ письмѣ, которое было безъ сомнѣнія продиктовано раздраженіемъ, но факты, изложенные въ немъ, должны быть вѣрны, такъ какъ Дидро разсказываетъ М-elle Воланъ о своей бесѣдѣ съ Даламберомъ. Послѣдній потребовалъ у издателей громадную сумму, напечатавъ на сторонѣ свои собственныя статьи изъ энциклопедіи. И это, нужно думать, вполнѣ вѣрно, такъ какъ есть основанія полагать, что Даламберъ не былъ человѣкомъ безкорыстнымъ и тѣмъ гордымъ нищимъ, какимъ онъ имѣетъ обыкновеніе изображать себя предъ вами. Правда, онъ отказался отъ знаменитой ренты въ сто тысячъ ливровъ, которую ему предлагала Екатерина за воспитаніе великаго князя и изъ-за которой его друзья и онъ самъ подняли такой шумъ; но это было сдѣлано, говоритъ наивный Кондорсе, потому, что предложеніе исходило отъ "безпокойнаго двора, гдѣ въ теченіе двадцати лѣтъ революція дважды опрокидывала тронь и гдѣ перемѣна министерства часто была также гибельна, какъ и революція", а всѣ хорошо знали, чѣмъ бывали эти кровавыя революціи, заставившія Вольтера сказать, несмотря на его традиціонныя шутки надъ романскими народами: "Я все-же предпочитаю быть французомъ, чѣмъ русскимъ"; и которыя вырвали у самого Даламбера слѣдующее искреннее признаніе о его "добромъ дѣлѣ" Екатеринѣ, послѣ убійства Іоанна VI: "Я полагаю, что философія не должна слишкомъ хвалиться подобными учениками". А затѣмъ Петербургъ былъ слишкомъ далекъ отъ Парижа, единственнаго мѣста, гдѣ можно было пріятно жить въ восемнадцатомъ вѣкѣ, -- и вдобавокъ тамъ было страшно холодно: побывавъ тамъ, бѣдный Дидро дрожалъ до конца своихъ дней! Одобряя Даламбера за его мудрое рѣшеніе остаться у своего очага, зябкій Вольтеръ восклицалъ: "Врядъ ли пріятно одѣться въ шкуры куницъ и оставить тамъ свою собственную!" Мы видимъ такимъ образомъ, что если Даламберъ не погнался за богатствомъ, то не потому лишь, какъ увѣряетъ Кондорсе, "что его таланты принадлежали родинѣ". Онъ справедливо думалъ и открыто говорилъ, что пользоваться милостями монарховъ выгоднѣе и безопаснѣе на разстояніи. По этой же причинѣ онъ благоразумно отказался быть президентомъ академіи въ Берлинѣ послѣ смерти Мопертюи. Но если онъ и рѣшилъ не ѣхать ни въ Россію, ни въ Пруссію, то все же прекрасно допускалъ, чтобы деньги и изъ Пруссіи и изъ Россіи притекали къ нему, такъ какъ "любовь къ независимости, доходившая, -- какъ онъ самъ говорилъ, -- до фанатазма", не мѣшала ему, однако, получать правильно его "маленькую бранденбургскую пенсію", т.-е. 1200 ливровъ ренты, которую онъ, въ концѣ концовъ, дѣйствительно заслужилъ, долго переноси невѣроятно пренебрежительное обращеніе своего покровителя; эта же "любовь къ независимости" не мѣшала ему и выпрашиватъ у Фридриха 2000 экю, на поѣздку въ Италію, и наконецъ, выклянчиватъ -- слово вполнѣ справедливо -- милости Екатерины II.
Даламберъ ушелъ изъ энциклопедіи, гдѣ, какъ ему казалось, больше ничего нельзя было получить, кромѣ лишенія свободы и строгихъ осужденій. Онъ надѣялся одинъ моментъ, что Дидро возстановить себя въ глазахъ общества, оставивъ вмѣстѣ съ тѣмъ энциклопедію. "Я не знаю, -- писалъ онъ Вольтеру, -- что предприметъ Дидро. Сомнѣваюсь, чтобы онъ продолжалъ работу безъ меня; если онъ останется, то тѣмъ самымъ приготовитъ себѣ хлопотъ и огорченіи на десять лѣтъ".
Дидро, какъ извѣстно, остался одинъ продолжать тяжелый трудъ, но онъ потерялъ въ Даламберѣ своего самаго полезнаго помощника; мы увидимъ, дѣйствительно, какую важную и въ то же время интересную роль игралъ Даламберъ въ исторіи энциклопедіи. Прежде всего, онъ завербовалъ для нарождающагося словаря, который нуждался въ рекомендаціяхъ и похвалахъ, -- самую большую трубу этого вѣка: мы говоримъ о Вольтерѣ. Безъ сомнѣнія, Вольтеръ былъ готовъ войти по первому зову въ эту юную милицію свободныхъ мыслителей, которые грозили захватить въ свои руки общественное мнѣніе, и не просилъ ничего, -- по примѣру льва изъ басни, -- кромѣ участія въ дѣлежѣ ея шумной славы. Но нужно бы.о еще умѣть сказать Вольтеру лестныя слова, которыхъ ожидало его требовательное самолюбіе, а это могъ съ успѣхомъ сдѣлать гораздо лучше, чѣмъ небрежный и грубый Дидро, -- вкрадчивый и настойчивый Даламберъ: вѣдь онъ былъ способенъ прочитать (или, по крайней мѣрѣ, сказать, что прочиталь: результаты одни и тѣ-же) "три раза подъ рядъ "Siècle de Louis XIV", и съ такимъ удовольствіемъ, что онъ хотѣлъ бы "потерять память, чтобы имѣть возможность перечитать ее еще разъ". Мы увидимъ сейчасъ, какъ "Вступительная Рѣчь" заплатила "этому рѣдкому генію дань похвалъ, которую онъ вполнѣ заслуживалъ". Заполучивши Вольтера, нужно было -- и это представляло гораздо большія трудности -- удержать его въ своихъ рядахъ:. удержать Вольтера, желавшаго всегда и во всемъ быть первымъ! Затѣмъ, нужно было еще, -- въ виду приказанія, даннаго энциклопедіи свыше, быть ортодоксальной, -- постоянно напоминать ему объ этомъ, такъ какъ онъ, стоящій очень далеко отъ поля битвы, не всегда отдавалъ себѣ отчетъ въ трудностяхъ борьбы и хотя и рекомендовалъ другимъ дѣлать "бархатныя лапы", самъ не могъ пропустить ни одного случая, чтобы не показать когтей и не царапнуть.
"Намъ доставитъ очень много труда и заботъ, -- писалъ ему Даламберъ, -- провести статью "литургія" тѣмъ болѣе, что опубликовывается декретъ, предписывающій смертную казнь всѣмъ, кто напечатаетъ статьи, стремящіяся задѣть религію. Однако, съ нѣкоторыми смягченіями все пойдетъ хорошо; никто не будетъ повѣшенъ, и истина будетъ сказана. Да, у насъ плохи статьи по теологіи, но съ цензорами-теологами и съ привиллегіей я не вѣрю въ возможность сдѣлать ихъ лучшими". Правда, Вольтеру поручаются статьи незначительныя, почти исключительно литературныя; но это ничего не значитъ! "He вы-ли присылаете намъ то, что заставляетъ всѣхъ читать насъ"? Статья "мысль", которую Вольтеръ проситъ для себя, уже отдана, но ему предлагаютъ взамѣнъ слово "воображеніе", а "кто-же можетъ лучше справиться съ нимъ? Онъ можетъ сказать, какъ Гильомъ: "это я беру по праву". Дидро и въ голову не приходило и некогда было говоритъ всѣ эти пріятныя вещи. Мы даже видѣли, что онъ но своей небрежности не отвѣчать на письма тому, которому и принцы считали за честь аккуратно отвѣчать на письма.
Такимъ образомъ, не Дидро, а Даламберъ воплощаеть и представляетъ для Вольтера энциклопедію, и когда въ Фернеѣ онъ будетъ говорить о ней г-жѣ д'Эпинэ, то у него на устахъ постоянно будетъ г-жа Даламбера. Даламберъ -- энциклопедистъ, который ему особенно по сердцу, и кромѣ того, это истинный мудрецъ: Сократь безъ Алкивіада, античный характеръ; по таланту же -- это Паскаль безъ суевѣрія.
Если мы видимъ Вольтера, которому. конечно, "комплименты ничего не стоятъ", но который всегда знаетъ, что они могутъ ему принести, -- если мы видимъ его, говорю я, расточающимъ такія похвалы Даламберу, -- то можно догадаться, что онъ весьма сильно нуждается въ немъ. И, дѣйствительно, Даламберъ не только его уполномоченный передъ Дидро и энциклопедистами, но онъ еще и его поставщикъ литературныхъ и другихъ новостей: онъ "сообщаетъ ему всѣ текущія глупости"; Даламберъ учитъ его тому, что можно позволить себѣ говорить и о чемъ нужно молчать, смотря по тому, на чьей сторонѣ въ данный моментъ перевѣсъ: на сторонѣ философовъ или дешевыхъ педантовъ. Онъ же указываетъ ему, сообразуясь съ обстоятельствами, что подобаетъ хвалить и чему можно позволить себѣ "дать тумака". Пусть онъ не довѣряетъ "одной дамѣ, которая не любитъ философовъ", -- т.-е. m-me Помпадуръ, и даже "одному изъ ея большихъ друзей -- де Шуазелю", у котораго всегда Даламберъ "торчитъ, какъ бѣльмо на глазу".
Въ этой партизанской войнѣ они предостерегаютъ, одобряютъ и защищаютъ другъ друга, смотря по перипетіямъ борьбы, какъ ловкіе товарищи по оружію и какъ добрые "братья"; довольные другъ другомъ, они называютъ одинъ другого уменьшительными фамильярными именами: одинъ -- Бертранъ, другой Ратонъ, только кому-то изъ двухъ придется таскать каштаны для другого! "Братъ Протагоръ, пишетъ Вольтеръ, довольствуется смѣхомъ и забываетъ "душить гадину".
"Вы свободны только съ вашими друзьями, когда двери закрыты... почему не выпускать разъ въ годъ хорошаго труда противъ фанатизма?" Владѣтель Фернея говорилъ объ этомъ вполнѣ спокойно въ ста пятидесяти лье отъ площади "Palais de justice", гдѣ сжигали книги, и Даламберъ прекрасно могъ, для защиты ханжества энциклопедіи, напомнить ему, что все это было лишь "эзоповскимъ языкомъ" и что то-же самое можно найти и въ его маленькомъ "философскомъ словарѣ". Вольтеръ все это выслушалъ и вознаградилъ себя, давъ еще нѣсколько щелчковъ церкви (l'infame), которую, однако, онъ самъ продолжалъ "внѣшнимъ образомъ осыпать любезностями". Въ концѣ концовъ, къ чему же стремились философы? Цѣль ихъ была, вопреки всѣмъ препятствіямъ, пріобрѣтать возможно больше сторонниковъ, обращать въ свою вѣру возможно больше душъ. А для этой цѣли нужна была общая солидарность и единеніе, для достиженія которыхъ и для того, чтобы оставаться добрыми друзьями, необходимо было оказывать другъ другу услуги, -- такъ напр. громко заявлять, не моргнувъ бровью, что Вольтеръ былъ значительно выше Корнеля и Расина, такъ какъ "Корнель резонируетъ, Расинъ повѣствуетъ, а Вольтеръ трогаетъ". Въ отвѣтъ на это Вольтеръ писалъ, что въ Фернеѣ ждутъ энциклопедію "для того, чтобы поучаться и услаждать конецъ своихъ дней".
При такой игрѣ Даламберъ и Вольтеръ стали лучшими друзьями въ мірѣ. "Никогда еще не было, -- говоритъ Maлe дю Панъ, -- между писателями болѣе курьезнаго договора, чѣмъ тотъ, который связывалъ Вольтера и Даламбера. Вслѣдствіе молчаливаго соглашенія, заключеннаго между ними, поэтъ не переставалъ восхищаться литературными талантами геометра, а геометръ -- философской глубиной поэта. Лишь только какой-нибудь противникъ направлялъ свое копье въ слабо защищенное мѣсто одного изъ нихъ, другой спѣшилъ ему на помощь. При такомъ союзѣ власть ихъ простиралась отъ Камчатки до Пиренеевъ; но старикъ, не жившій въ столицѣ Франціи, несмотря на двадцать вѣнковъ, надѣтыхъ ему на голову, прекрасно понималъ преимущества позиціи своего ловкаго товарища, управлявшаго въ Парижѣ двумя академіями и державшаго въ своихъ рукахъ всѣ нити литературнаго міра {Mallet du Pan: Mém. et. Coresp. 1851. Amyot. t. 1. p. 51.}". Эта послѣднія слова Мале дю-Пана заставляютъ насъ упомянуть о другой услугѣ, оказанной Даламберомъ "Энциклопедіи": онъ былъ драгоцѣннымъ мостомъ, соединявшимъ не только Дидро и Вольтера, но также энциклопедистовъ и академію. Даламберъ, даже выйдя изъ состава редакціи энциклопедіи, не переставалъ редактировать чисто математематическія статьи и до конца остался однимъ изъ главныхъ вождей философской партіи, наиболѣе дѣятельнымъ послѣ Вольтера; болѣе, чѣмъ кто-либо другой, онъ прилагалъ усилія для того, чтобы собрать "маленькое стадо", а чтобы лучше защищать его отъ "волковъ и лисицъ" (отъ іезуитовъ и янсенистовъ), онъ сумѣлъ почти цѣликомъ ввести его въ неприкосновенное убѣжище -- Академію {Объ этой новой роли Даламбера говоритъ подробно Брюнель въ своемъ ученомъ трудѣ, къ которому мы можемъ отослать нашего читателя: Les philosophes et l'Academie franèaise". Hachette, 1884 г.}. Но въ своихъ интригахъ въ академіи, такъ же какъ въ договорѣ съ фернейскимъ дьяволомъ, Даламберъ является только агентомъ энциклопедистовъ; это еще не Даламберъ издатель, а тѣмъ болѣе ни вдохновитель энциклопедіи. Чѣмъ же онъ былъ въ этой послѣдней роли? Если мы лишены возможности узнать это непосредственно (его бесѣды съ Дидро и другими энциклопедистами намъ неизвѣстны), то легко можемъ найти отвѣть на этотъ вопросъ, изучая его характеръ и его статьи. Такъ какъ онъ геометръ прежде всего, то ему, вѣроятно, нужно приписать кое-какой порядокъ, который мы встрѣчаемъ въ первыхъ томахъ "энциклопедіи". Если есть въ нихъ нѣкоторая пропорціональность между трактуемыми предметами, то, безъ сомнѣнія, честь за это принадлежитъ ему, а не главному издателю, который былъ, какъ извѣстно, воплощеніемъ безпорядочности. Но этимъ еще не исчерпывалось его значеніе для энциклопедіи: прекрасно владѣвшій собой, хотя и очень страстныя, что позволяло ему быть одновременно и ловкимъ человѣкомъ и сектантомъ, Даламберъ умѣлъ быть укротителемъ безмѣрнаго энтузіаста Дидро, и, если такъ можно выразиться, уравновѣшивать Вольтера, который, всегда колеблясь между двумя крайностями, то клялся посадить на академическое кресло наиболѣе скомпрометированнаго изъ всѣхъ авторовъ "Энциклопедіи", самого Дидро, -- то хвастался громогласно тѣмъ, что онъ самый благочестивый католикъ.
Даламберъ не одобрялъ всѣхъ этихъ безразсудныхъ выходокъ, онъ предпочиталъ тихонько раздавить чудовище, дѣлая видъ, что оберегаетъ его; "съ суевѣрія нужно не срывать маску, но медленно и постепенно снимать ее и въ то же время не показывать своего лица и не позволять врагу захватить себя врасплохъ".
Выпуская въ свѣтъ въ 1759 г. свои "Eléments de littérature", онъ, дѣйствительно, могъ публично высказать самъ себѣ "то утѣшеніе, что до сихъ поръ еще изъ всѣхъ его многочисленныхъ трудовъ не могли извлечь ни одного положенія, достойнаго порицанія". И когда, спустя четыре года, брать "друга Помпиньяна", епископъ города Пюи позволилъ себѣ "оскорбить его" въ своемъ пасторскомъ поученіи, Даламберъ имѣлъ полное право возразить: "Вы помѣстили меня въ ряды враговъ религіи, на которую я никогда, однако-жъ, не нападалъ". И это было почти вѣрно: Даламберъ никогда не нападалъ на религію прямо.
Нужно ли упрекать его за эту изворотливость и эти предосгорожности? Онъ могъ оправдать свою тактику: въ то самое время, когда Даламберъ писалъ эта слова епископу Пюи, Гельвецій за то, что позволилъ себѣ пофилософствовать немного свободно, долженъ былъ перенести позоръ отреченія отъ своихъ словъ, а Руссо за своего "Эмиля" былъ взятъ подъ стражу; и если Вольтеръ могъ безнаказанно смѣяться надъ многимъ и многими, то только потому, что между Фернеемъ и Парижемъ было сто пятьдесятъ лье и граница. Но въ Парижѣ всѣ были въ рукахъ Омери и омеристовъ. Трудъ такихъ размѣровъ, какъ "энциклопедія", нельзя было спрятать подъ плащъ, и отвѣтственность, кромѣ того, падала на всѣ томы; ихъ нужно было печатать и издавать открыто, а для этого нужно было получить, т.-e. заслужить королевскую привиллегію.
Словомъ, для того, чтобы "Энциклопедія" появилась, взбалмошный и наивный Дидро долженъ былъ неминуемо соединиться съ какимъ-либо искуснымъ хитрецомъ. который былъ бы его товарищемъ и руководителемъ. Для того, чтобы лавировать среди многочисленныхъ опасностей, ему необходимъ былъ именно Даланберъ, такъ какъ послѣдній былъ дѣйствительно незамѣнимымъ хитрецомъ и, по образному и мѣткому выраженію Баррюэля, "лисицей энциклопедіи".