Энциклопедисты напрасно не вѣрили въ Провидѣніе. Ради нихъ. оно, конечно, сдѣлало Малерба начальникомъ по дѣламъ печати. Малербъ завѣдывалъ дѣлами печати съ 1750 г. по 1768 г. Какъ разъ въ то время, когда надо было охранять энциклопедію, -- она появляется послѣ назначенія Малерба (1751 г.) и закончилась два года спустя послѣ его отставки (1765 г.).
Мы видикъ изъ словъ Гримма, чѣмъ былъ Малербъ для Дидро и его друзей: "По всѣмъ вѣроятіямъ, не будь его, энциклопедія никогда не осмѣлилась бы появиться на свѣтъ". Но какъ же взялся за это онъ, не только директоръ по дѣламъ печати, а слѣдовательно, и отвѣтственный начальникъ цензуры, во еще и предсѣдатель суда, рѣшавшаго спорныя дѣла о сборахъ и налогахъ и сынъ канцлера, т. е. сынъ перваго сановника въ государствѣ, несмѣняемаго министра, предсѣдательствовавшаго въ отсутствіе короля въ Совѣтѣ. Какъ онъ устроился, чтобы, не оскорбляя общественнаго мнѣнія и не нарушая своихъ служебныхъ обязанностей, покровительствовать ужасной энциклопедіи, о которой онъ самъ говорилъ, что "ни одна книга не возбуждала столько негодованія среди духовенства, чиновничества и большей части публики". Посмотримъ сначала, какимъ образомъ онъ умудрился быть полезнымъ энциклопедистамъ. Потомъ мы увидимъ, имѣлъ-ли онъ право, при своемъ высокомъ положеніи, оказывать имъ такія услуги.
Его покровительство, не всегда явное и прямое, тѣмъ не менѣе было крайне важно. Напримѣръ, въ 1758 г. онъ защищаетъ не "Энциклопедію", а прерогативы канцлера, т.-е. короля, противъ парламента, дерзнувшаго запретить продажу изданія, имѣющаго королевскую привилегію. "Это запрещеніе, наложенное на "энциклопедію", -- говоритъ онъ, -- можетъ имѣть очень пагубныя послѣдствія для королевской власти, если ихъ во время не предотвратить. Достаточно замѣтить, что, быть можетъ, ихъ побудило на этотъ поступокъ тайное желаніе присвоить парламенту незаконную долю власти въ административномъ управленіи, которую король предоставилъ совѣту".
Другой разъ онъ говоритъ о громадномъ капиталѣ, вложенномъ въ это предпріятіе, о томъ, что не слѣдуетъ выпускать эти деньги изъ королевства, принуждая издателей перебраться за границу. Или же онъ заступается за книгопродавцевъ, которые разорятся и въ то же время не удовлетворятъ подписчиковъ. Послѣ выхода седьмого тома и постановленія Совѣта объ отмѣнѣ привилегіи на "Энциклопедію" (1759), было приказано книгопродавцамъ возвратить подписчикамъ деньги за оплоченные впередъ тома. Малербъ въ запискѣ, оставшейся ненапечатанной и очевидно составленной для его отца, канцлера, указываетъ на то, что издатели "энциклопедіи" получили по десять луидоровъ отъ каждаго изъ 2.600 подписчиковъ. Слѣдовательно, издателямъ пришлось бы вернуть 26.000 луидоровъ.
Въ другой запискѣ онъ идетъ дальше и критикуетъ выраженія приказа, который канцлеръ собирался издать (въ 1752 г.), находитъ его "постановленія жестокими", старается предупредить его или, по крайней мѣрѣ, помѣшать его опубликованію. "Но если г. канцлеръ настоятельно желаетъ издать этотъ приказъ, мы умоляемъ его принять во вниманіе предыдущія замѣчанія, или же объявить его только намъ, не печатая его для всеобщаго свѣдѣнія. Опубликованіе этого запрещенія не будетъ дѣйствительнѣе секретныхъ распоряженій, а только снова встревожитъ публику и въ особенности иностранцевъ, возбудитъ вниманіе и ненависть враговъ этого произведенія и приведетъ въ уныніе его авторовъ". Запрещеніе было тѣмъ не менѣе наложено на "энциклопедіи". Но не трудно угадать въ немъ вліяніе друга и явнаго покровителя энциклопедистовъ. По словамъ г-жи Вандёль, Малербъ сдѣлалъ еще больше: "Когда "Энциклопедія" была запрещена, г. де-Малербъ предупредилъ моего отца, что на слѣдующій день онъ велитъ арестовать его бумаги. "Но я не успѣю вывезти всѣхъ моихъ рукописей!-- воскликнулъ Дидро.-- И какъ я могу въ двадцать четыре часа найти людей, которые взяли бы ихъ".-- "Пришлите ихъ ко мнѣ, -- отвѣтилъ Малербъ, -- у меня ихъ не станутъ искать". И Дидро отправилъ половину своего кабинета къ тому, кто распорядился сдѣлать обыскъ въ этомъ кабинетѣ". Для тѣхъ, кто знаетъ отеческій деспотизмъ и странныя непослѣдовательности того времени, анекдотъ покажется вполнѣ вѣроятнымъ. Малербъ вполнѣ могъ оказать Дидро ту же услугу, которую онъ позже оказалъ Жанъ-Жаку.
Но тогда можно спросить, по какому же праву завѣдующій дѣлами печати покровительствовалъ философамъ? Заставляя присылать себѣ изъ Амстердама въ Монморанси корректуры "Новой Элоизы" и укрывая у себя рукописи "Энциклопедіи", развѣ онъ этимъ не вредилъ родинѣ и своему королю? Ему, вѣдь было поручено ограждать страну отъ вредныхъ и опасныхъ книгъ и защищать тронъ короля отъ всего, что могло его пошатнуть.
Что касается до его родины, то можно сказать, что именно тѣ произведенія, появленію которыхъ содѣйствовалъ Малербъ, больше всего дѣлали честь Франціи. Другъ литературы, онъ заслужилъ благодарность ея поклонниковъ, давая имъ возможность прочесть "Эмиля" и "Новую Элоизу". Въ своей "Запискѣ о свободѣ прессы" онъ говоритъ: "Человѣкъ, читавшій только ты книги, которыя появились законнымъ порядкомъ съ разрѣшенія правительства, отсталъ бы отъ своихъ современниковъ почти на цѣлое столѣтіе". Онъ самъ былъ выдающимся, такъ сказать, энциклопедическимъ ученымъ и отлично служилъ наукѣ, защищая такое крупное научное изданіе, какъ "Энциклопедія", полезность и значеніе которой онъ могъ оцѣнить лучше, чѣмъ кто бы то ни было. Въ качествѣ просвѣщеннаго директора онъ зналъ, что тѣ самыя произведенія, за поддержку которыхъ его столько обвиняли и тогда и въ ваше время, только они, а не тѣ почтенныя книги, до которыхъ никто не дотрагивался, обогащали и прославляли французскую книжную торговлю, судьба которой находилась въ его рукахъ. Итакъ, смягчая, -- какъ онъ это дѣлалъ и для Вольтера, и для Жанъ-Жака, и для Дидро, и для Даламбера, -- суровость стѣснительныхъ или нелѣпыхъ законовъ, покровительствуя "своимъ любимымъ авторамъ, дѣлавшимъ честь своему вѣку и своей родинѣ", какъ онъ по секрету говорилъ Берни, -- Малербъ безъ всякаго сомнѣнія поступалъ, какъ хорошій патріотъ. Но поступалъ-ли онъ въ то же время, какъ хорошій слуга короля? Можетъ быть, интересы страны, но крайней мѣрѣ, громаднаго большинства населенія, не вполнѣ совпадали съ интересами королевской власти и онъ принесъ одни въ жертву другимъ? Словомъ, употребляя выраженіе Баррэли, который ставитъ вопросъ хотя и грубо, но прямо: "не предалъ-ли онъ своего короля"? Малербъ отлично зналъ, что дѣлаетъ. Онъ отлично зналъ и эти произведенія и ихъ авторовъ, и нельзя же оправдывать всѣ, -- какъ это часто дѣлаютъ, -- исключительно его пристрастіемъ къ литераторамъ. Если это непреодолимое пристрастіе противорѣчило его обязанностямъ директора, ему надо было только сложить съ себя это званіе. Онъ этого не сдѣлалъ. Значитъ-ли это, что онъ поступалъ легкомысленно, не задавая себѣ никогда вопроса, который мы только что поставили? Но этого нельзя допустить. Прежде всего потому, что онъ былъ сама прямота; и не случайно, въ теченіе тринадцати лѣтъ своего управленія, онъ ободрялъ и покровительствовалъ философіи. Тутъ передъ нами нравственная загадка, которая касается не только репутаціи виднаго общественнаго дѣятеля, но, какъ мы увидимъ, связана еще съ важнымъ вопросомъ въ исторіи идей XVIII вѣка.
Я уже указывалъ, что, издавая энциклопедію, по крайней мѣрѣ, до 1763, г. (въ этомъ году Малербъ вышелъ въ отставку), энциклопедисты не только не писали ничего противъ королевской власти, но даже тайно не желали уменьшить эту власть. Напротивъ! Конечно, они требовали реформъ; но мы видимъ, что они ждутъ ихъ только отъ короля, такъ какъ только отъ него могутъ ихъ получить. А Малербъ раздѣляетъ ихъ стремленія и вполнѣ искренно, такъ какъ соглашается войти въ составъ министерства реформъ Тюрго. И гдѣ же въ "Новой Элоизѣ" Жанъ-Жака, въ "Вѣротерпимости" Вольтера, въ "Литературныхъ очеркахъ" Даламбера и въ самой энциклопедіи, т.-e. въ главныхъ сочиненіяхъ, которыми интересовался Малербъ, покушеніе на прерогативы королевской власти? Конечно, мы говоримъ только о томъ, что дѣйствительно написано въ этихъ книгахъ. Такъ какъ Малербъ также, какъ и сами авторы, не отвѣчаетъ за крайніе выводы, которые другіе извлекутъ изъ этихъ книгъ. Ну, а энциклопедисты не только считаютъ себя "друзьями короля", но они въ своихъ статьяхъ такіе же искренніе роялисты, какимъ могъ и долженъ былъ быть самъ начальникъ по дѣламъ печати. Правда, въ набожности они не могли перещеголять Парижскаго архіепископа. Но вѣдь "партія ханжей" это еще не Франція, и то, чего хотѣли руководители этой партіи, -- дофинъ, королева и бывшій епископъ Миренуа, -- не совпадало съ желаніями, а тѣмъ болѣе съ дѣйствительными интересами, королевской власти, т.-е. самаго короля и его министровъ. Когда Малербъ передавалъ тѣмъ, кто въ присутствій королевы говорилъ о распространеніи вредныхъ книгъ, что "Какуаки" Моро нанесли энциклопедіи болѣе пагубный ударъ, чѣмъ запрещеніе совѣта, то конечно онъ умышленно, чтобы успокоить королеву, преувеличивалъ значеніе этихъ злосчастныхъ "Какуакъ". Но не все было "уловкой", -- какъ говорилъ Сенъ-Бевъ, -- въ этой запискѣ, которую онъ не приводитъ цѣликомъ. Вотъ ея конецъ: запрещеніе совѣта вызвало бы "эмиграцію одного изъ издателей, который окончилъ бы это изданіе заграницей, даже не внося въ него той незначительной доли смягченія, которую требовали во Франціи". А мы знаемъ по рукописямъ Малерба, что онъ постоянно исправлялъ и "смягчалъ" энциклопедію.
Свѣшу замѣтить, что, если философы часто находили въ Малербѣ усерднаго покровителя своихъ произведеніи, то они никогда не могли обратить его въ послушное орудіе своихъ мелкихъ и злобныхъ счетовъ. Директоръ по дѣламъ печати старался соблюдать равновѣсіе между двумя партіями. Правда, это создавало недовольство среди тѣхъ и другихъ. Что касается философовъ, то они просили у него не истинной свободы, т.-е. свободы для всѣхъ, а только свободы для себя. А такъ какъ Малербъ не слушалъ ихъ упрековъ, то они были неистощимы въ своихъ нападкахъ на злосчастнаго Фрерона. Они считали вполнѣ естественнымъ оскорблять его въ энциклопедіи или высмѣивать со сцены ("Шотландка"), а директоръ по дѣламъ печати не долженъ быть позволять ему отвѣтныхъ выходокъ, такъ какъ иначе обвинили бы его въ покровительствѣ Фрерону, въ "уничтоженіи литературы и любви къ полемикѣ". "Ахъ, -- грустно восклицаетъ Даламберъ въ письмѣ къ Вольтеру, -- если бы вы знали г. де-Малерба! Если бы вы знали, какъ у него мало нервовъ и устойчивости, вы убѣдились бы, что мы совсѣмъ не можемъ на него разсчитывать, даже послѣ самыхъ положительныхъ обѣщаній".
Если Малербъ надѣялся, благодаря своему служебному положенію и тѣмъ услугамъ, которыя онъ могъ оказывать литераторамъ, завязать съ ними дружескія отношенія, то онъ очень быстро разстался съ этой наивной иллюзіей: "Я сознаюсь (писалъ онъ Жанъ-Жаку), что когда мнѣ поручили литературный департаментъ, я подумалъ, что это пріятная миссія. Но я очень скоро разубѣдился въ этомъ". Впрочемъ, онъ быстро забывалъ объ этихъ непріятностяхъ и, какъ истинный философъ, говорилъ, что это недостатки свойственные раздражительной писательской натурѣ. "Я совершенно привыкъ, -- писалъ онъ Морелэ, -- къ своего рода припадкамъ, которымъ подвержены литераторы. Я никогда не обижаюсь, такъ какъ знаю, что это маленькіе недостатки, неразлучные съ талантомъ". Эти недостатки особенно процвѣтали въ XVIII вѣкѣ. Тогда идеи не только опередили учрежденія и законы, онѣ опередили также и нравы. Я говорю не только о нравахъ толпы, но и о философахъ; идеи были свободны какъ никогда, а правы остались по прежнему монархичны. Они только проповѣдуютъ, но не исповѣдуютъ вѣротерпимость. Малербъ, съ своей обычной иронической улыбкой, порицалъ работниковъ большого литературнаго изданія (энциклопедіи) за то, что они подъ предлогомъ властнаго призыва къ вѣротерпимости, сдѣлались сами страшно нетерпимы" {Делиль-де Саль. Малербъ. 1903 г.}. Для нихъ не важно добиться свободы прессы, а важно добиться вліянія на министра. Это еще понятное желаніе, такъ какъ министръ можетъ разрѣшить печатать ихъ сочиненія. Но они хотятъ, кромѣ того, сами завѣдывать цензурой, т.-е. запрещать произведенія своихъ противниковъ. Такъ, напримѣръ, Сартинь назначилъ Дидро цензоромъ надъ Палиссо. Передъ тѣмъ въ запискѣ, поданной этому самому Сартину о "Торговлѣ книгами", Дидро громогласно заявилъ: "я одинъ изъ самыхъ усердныхъ сторонниковъ свободы, въ самомъ широкомъ смыслѣ слова. Я страдаю, когда вижу, что самый ничтожный талантъ стѣсненъ въ своихъ проявленіяхъ". Мы видѣли выше, какъ онъ уважалъ на дѣлѣ чужую свободу, которую въ теоріи такъ побилъ.
Они также, какъ и ихъ противники, не понимаютъ и не допускаютъ критики, а въ особенности литературной, такъ какъ она оцѣниваетъ ихъ талантъ и задѣваетъ ихъ самолюбіе. Ну, а самолюбіе, если вѣрить Задигу, -- а Вольтеръ зналъ въ этомъ толкъ, -- это "шаръ надутый вѣтромъ, изъ котораго при малѣйшемъ уколѣ вырывается буря". Такъ въ 1775 г. Фреронъ осмѣлился напечатать "Коментаріи къ Генріадѣ" де-ла-Бомеля, и тотчасъ же Даламберъ дѣлится своимъ негодованіемъ съ Вольтеромъ и спрашиваетъ, когда же, наконецъ, "расправятся съ этими мошенниками. И къ чему служитъ присутствіе столькихъ порядочныхъ людей въ министерствѣ, если негодяя всѣ еще торжествуютъ"? Для нихъ литературный критикъ не писатель, это вульгарный "писака"" если не "корсаръ" или даже не жалкій "червякъ". Даламберъ въ своихъ "Очеркахъ литературы" описалъ храмъ славы. Чтобы добраться до этого храма, надо пройти черезъ рощу, населенную "разбойниками" (иначе сказать критиками). Для него критика это "зависть" и это слово постоянно повторяется въ его очеркѣ. Своимъ отношеніемъ въ соперникамъ они заслужили то язвительное слово, которое Лиггэ бросилъ имъ въ лицо: "У васъ нѣтъ "lettres de cachets"; но если бы вы могли располагать ими"!
По странной ироніи судьбы, быть можетъ, единственный человѣкъ, желавшій для своей родины настоящей свободы прессы былъ тотъ, кто обязанъ былъ слѣдить за всю. Малербъ хотѣлъ бы уничтожить предварительную цензуру; но крайней мѣрѣ, онъ указывалъ на ея безполезность въ письмѣ къ Берни: "Увѣряю васъ, что ни одинъ цензоръ, даже самый просвѣщенный и внимательный не можетъ поручиться, что, разсматривая данное сочиненіе, не ошибется, если ловкій авторъ захочетъ ввести его въ заблужденіе, особенно въ такихъ тонкихъ вещахъ, какъ метафизика и мораль". А пока, онъ старался сохранить безпристрастное отношеніе къ обѣимъ партіямъ, -- хотя это и не совсѣмъ ему удавалось. Повидимому, иногда чаша вѣсовъ, которую онъ хотѣлъ держать въ равновѣсія между Фрерономъ и Вольтеромъ, склонялась въ сторону послѣдняго. Ни говоря уже o невѣроятныхъ трудностяхъ его службы, неопредѣленной, полной всякихъ затрудненій, ему было трудно не сбиться и не покровительствовать тому или другому: "Я ненавижу только несправедливость, -- писалъ онъ Жанъ-Жаку, -- и все-таки я не знаю, ни отступаю ли я иногда отъ справедливости подъ вліяніемъ чувства, которое всегда влечетъ меня къ литераторамъ". А кто же были эти литераторы? Съ одной стороны посредственные убійственно-скучные люди; съ другой -- люди таланта и вдохновенія, разума и остроумія. Прежде чѣмъ осудить его, надо себѣ представить Малерба, когда онъ читаетъ или вѣрнѣе просматриваетъ (кто-же осилитъ такое чтеніе) пять томовъ "Гельвьенскихъ писемъ" или 8 томовъ "Законныхъ предубѣжденій противъ энциклопедіи". Затѣмъ онъ переходить къ краснорѣчивымъ, горячимъ страницамъ "Эмиля" или "Кандида". Можно-ли послѣ этого удивляться, что, несмотря на искреннее желаніе остаться безпристрастнымъ, онъ покровительствовалъ Жанъ-Жаку или Вольтеру въ ущербъ Шэмё или Помпиньяку?
Больше того: Малербъ хотѣлъ привязать къ себѣ этихъ писателей, къ которымъ склонялось могущественное въ то время общественное мнѣніе, и, внушивъ имъ симпатію, воспользоваться ею въ пользу королевской власти. Развѣ не говорить объ этомъ слѣдующая выдержка: "Вы видите, къ чему я веду (уничтоживъ цензуру): я хочу дать авторамъ свободу я въ тоже время показать г. Дидро, что если онъ закончитъ работу (энциклопедію), не подавая поводовъ къ жалобамъ, то онъ можетъ разсчитывать на милости короля. Это обѣщанье можно бы облечь въ форму письма, которое написалъ бы мнѣ Г. Главный контролеръ, конечно, по приказу короля". Онъ понималъ философовъ и зналъ вѣрный способъ сдѣлать ихъ писанья безобиднѣе. Если признать, что нельзя остановить растущій приливъ общественныхъ требованій, то не лучше ли было попытаться направить и оградить его, чѣмъ бороться съ нимъ полумѣрами, которыя только дискредитировали и подрывали власть.
Король -- покровитель философовъ, вотъ о чемъ, какъ мы видѣли, мечтали философы и, кто знаетъ, можетъ быть тѣ, кому онъ сталъ бы покровительствовать, могли бы укрѣпить и возвысили бы его! Дѣйствительно, оставаясь въ предѣлахъ литературы, мы видимъ, что Maлербъ все время защищаетъ королевскую власть отъ претензій парламента и духовенства. Вѣдь парламентъ хотѣлъ себѣ присвоить право разрѣшать книги. Въ запрещеніи, наложенномъ на энциклопедію въ 1758 г., Малербъ отмѣчаетъ удивительное выраженье: "къ запрещенью печатать и продавать изданіе прибавлено еще: и разрѣшать его. А этого нѣтъ ни въ одномъ изъ прежнихъ указовъ и это даетъ парламенту право надзора за цензорами, т.-e. за администраціей". Если парламентъ желаетъ "разрѣшать", то духовенство, съ своей стороны, добивается права "наблюдать" за книгами. "Было бы справедливо и благоразумно, -- говорятъ они на церковномъ съѣздѣ въ 1765 г., -- чтобы книгоиздательство было подчинено нашему наблюденію, чтобы мы были призваны къ управленью, такъ какъ въ нашихъ интересахъ мѣшать злоупотребленьямъ". По поводу статьи конституція, Малербъ отвѣчаетъ епископу, цензору энциклопедіи, который говорилъ объ этой статьѣ съ Мирепуа. Малербъ недоволенъ, что цензоры совѣтуются съ Мирепуа, отъ котораго имъ нѣтъ надобности получать coвѣты въ этой области. Я нахожу смѣшнымъ, что семь или шесть цензоровъ ежедневно отправляются отдавать отчетъ о своемъ поведеніи". Мы видимъ, какія попытки захватить въ свои руки энциклопедію дѣлали парламентъ и духовенство. Но кто же въ XVIII вѣкѣ ожесточеннѣе всего сражался съ духовенствомъ и парламентомъ? Кто же, -- по словамъ Вольтера, -- упорнѣе всего отстаивалъ "право на первенство" и передъ "педантами въ брызжахъ" и передъ "дерзкими буржуа" парламентаристами? Философы хотѣли бы возстановить старый союзъ короля съ третьимъ сословіемъ, но ни противъ стараго дворянства, -- оно уже было покорно королю, -- а противъ высокомѣрныхъ магистратовъ и нетерпимаго духовенства. Итакъ, Малербъ могъ служить философамъ (позже они признали его заслуги), не измѣняя королю. Въ письмѣ къ Берни онъ выражаетъ сожалѣніе, что его щекотливое положеніе ни позволяетъ ему "приносить пользу литераторамъ". Но онъ приносилъ ее, не въ такой мѣрѣ, какъ желали его ненасытные протеже, но достаточно, чтобы снабдить Францію произведеніями, дѣлавшими ей честь. При этомъ его доброе имя гражданина осталось незапятнаннымъ. Въ своихъ сношеніяхъ съ философами онъ велъ себя, какъ очень либеральный, но и вполнѣ лояльный, слуга короля.