ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

I.

Продолженіе несчастій Мартэна-Герра.

Дороги во Франціи были такъ же не безопасны для Габріэля Монгомери, какъ и для его конюшаго, и только проницательною дѣятельностью своего ума виконтъ могъ избѣжать препятствій, которыя встрѣчались ему во время поѣздки. Но, при всей поспѣшности, онъ пріѣхалъ въ Парижъ только на четвертый день послѣ отъѣзда изъ Кале.

Впрочемъ, дорожныя опасности занимали душу Габріэля, можетъ-быть, менѣе, нежели безпокойство, съ какимъ онъ приближался къ своей цѣли. Хотя Габріэль былъ отъ природы не очень склоненъ къ мечтательности, но, во время одинокой поѣздки, онъ почти безпрестанно возвращался къ мысли о своемъ отцѣ и Діанѣ, о средствахъ освободить эти существа, милыя и священныя его сердцу, объ обѣщаніи короля, и о томъ, какія мѣры надо будетъ принять, если Генрихъ II не сдержитъ своего слова. Впрочемъ, Генрихъ II не напрасно назывался первымъ рыцаремъ христіанства. Правда, исполненіе клятвы дорого стоило королю, но онъ только ждалъ, чтобъ Габріэль самъ пришелъ просить прощенія своему старому отцу, мятежному графу, и король простилъ бы его. Но если онъ проститъ?..

При этой страшной мысли, которая, подобно кинжалу, поражала сердце Габріэля, онъ давалъ шпоры коню и хватался за шпагу. Въ эти минуты, обыкновенно, нѣжная и грустная мысль о Діанѣ де-Кастро смиряла его взволнованную душу. Въ такой-то неувѣренности и безнадежной тоскѣ, Габріэль прибылъ утромъ, на четвертый день, къ парижскимъ воротамъ. Онъ ѣхалъ всю ночь, и блѣдный разсвѣтъ едва освѣщалъ городъ, когда путешественникъ проѣзжалъ по улицамъ, прилегавшимъ къ Лувру.

Габріэль остановился передъ затвореннымъ дворцомъ, въ которомъ всѣ еще спали, и не зналъ, войдти ли туда или подождать. Но неподвижность не согласовалась съ его нетерпѣніемъ, и Габріэль рѣшился тотчасъ отправиться къ себѣ домой, въ Улицу-Жарденъ-Сен-Поль, гдѣ онъ могъ, по-крайней-мѣрѣ, узнать о томъ, чего такъ сильно желало его сердце и чего оно боялось.

Дорога, выбранная Габріэлемъ, вела его къ башнямъ мрачнаго Шатле. Онъ остановился передъ ужасными воротами. Холодный потъ выступилъ у него на лбу. Все прошлое, вся будущность Габріэля скрывались за этими сырыми стѣнами; но не долго предавался онъ своимъ ощущеніямъ, и не тратилъ времени, которое могъ съ пользою употребить на другія дѣйствія. "Впередъ!" сказалъ себѣ Габріэль, стряхнувъ мрачныя мысли, и пустился далѣе.

Когда онъ подъѣхалъ къ своему дому, котораго такъ давно не видалъ. Тамъ, сквозь окна низенькой залы, падалъ слабый свѣтъ на улицу. Алоиза уже встала.

Габріэль постучался въ дверь и назвалъ себя по имени. Спустя двѣ минуты, онъ былъ въ объятіяхъ доброй женщины, замѣнившей Габріэлю его покойную мать.

-- А, наконецъ-то я вижу васъ, виконтъ, наконецъ-то вы пріѣхали, дитя мое!

Больше она не могла произнести ни слова.

Габріэль, нѣжно поцаловавъ свою кормилицу, отошелъ отъ нея на одинъ шагъ и пристально посмотрѣлъ на нее.

Нѣмой вопросъ, яснѣе всякихъ словъ, говорилъ въ этомъ глубокомъ взорѣ.

Алоиза поняла виконта и, опустивъ голову, молчала.

-- Не случилось ли чего новаго при дворѣ? спросилъ виконтъ, какъ-будто не понимая этого продолжительнаго молчанія.

-- Ничего, сударь, отвѣчала кормилица.

-- Я такъ и думалъ. Еслибъ случилось какое-нибудь счастіе или несчастіе, ты вскричала бы о немъ при первомъ поцалуѣ. Не знаешь ничего новаго?

-- Ничего, къ-сожалѣнію.

-- Да, я понимаю, грустно сказалъ молодой человѣкъ.-- Я былъ въ плѣну; думали, можетъ-быть, что меня уже нѣтъ въ живыхъ. Кто платитъ долги плѣннику, а еще больше умершему! Но я живъ и свободенъ, и должны будутъ, волею или неволею, со мною расплатиться.

-- О, будьте осторожны, виконтъ! вскричала Алоиза.

-- Не бойся, няня. Адмиралъ въ Парижѣ?

-- Онъ приходилъ сюда, сударь, и десять разъ присылалъ справляться о вашемъ пріѣздѣ.

-- Хорошо. А г-нъ Гизъ?

-- Онъ также пріѣхалъ. Народъ надѣется, что г-нъ Гизъ поможетъ бѣдствіямъ Франціи и страданіямъ гражданъ.

-- Дай Богъ, замѣтилъ Габріэль:-- чтобъ онъ не нашелъ страданій, которымъ нельзя помочь!

-- Что касается г-жи Діаны де-Кастро, продолжала Алоиза:-- г-нъ коннетабль узналъ, что она не пропала, какъ думали, но взята въ плѣнъ, въ Кале, и надѣются скоро ее освободить.

-- Я зналъ это и раздѣляю надежду, сказалъ Габріэль съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ.-- Но, продолжалъ онъ: -- ты не сказала мнѣ, что такъ долго задержало меня въ плѣну, и отъ-чего опоздалъ Мартэнъ-Герръ? Что случилось съ Мартаномъ?

-- Онъ все еще здѣсь, негодяй.

-- Здѣсь? Съ какого времени? Что онъ дѣлаетъ?

-- Лежитъ и спитъ, отвѣчала Алоиза съ нѣкоторою досадой -- сказывается больнымъ, потому, видите, что его будто, бы повѣсили.

-- Повѣсили! вскричалъ Габріэль:-- вѣроятно, чтобъ украсть у него деньги, назначенныя для моего выкупа?

-- Да, попробуйте поговорить съ этимъ идіотомъ о деньгахъ, и увидите, что станетъ онъ отвѣчать. Онъ даже не пойметъ, о чемъ вы ему говорите. Представьте себѣ, сударь: онъ пріѣхалъ сюда, чуть не прилетѣлъ, съ вашимъ письмомъ; взялъ у меня десять тысячь и поѣхалъ назадъ, не теряя ни минуты. Прошло нѣсколько дней... Вообразите мое удивленіе: Мартэнъ-Герръ воротился и увѣряетъ, что не получилъ отъ меня ни мѣднаго деньё. Говоритъ, что онъ попалъ въ плѣнъ еще до взятія Сен-Кентена, и уже три мѣсяца, какъ не знаетъ, что съ вами дѣлается; что вы не давали ему никакого порученія, что онъ былъ избитъ, повѣшенъ, однакожь, успѣлъ спастись, и возвращается въ Парижъ въ первый разъ послѣ войны. Вотъ какія басни разсказываетъ намъ Мартэнъ-Герръ съ утра до вечера, какъ только заговорятъ ему о вашемъ выкупѣ.

-- Объясни мнѣ это, няня, сказалъ Габріэль.-- Я готовъ дать клятву, что Мартэнъ-Герръ не истратилъ моихъ денегъ; онъ человѣкъ не безчестный и всегда былъ мнѣ душевно преданъ.

-- Нѣтъ, сударь, онъ человѣкъ не безчестный, но помѣшанный; это сумасшедшій, который ничего не понимаетъ, ничего не помнитъ, безумецъ, какому, повѣрьте моимъ словамъ, надо связать руки. Хоть онъ еще не злодѣй, но, по-крайней-мѣрѣ, онъ человѣкъ опасный. Притомъ, не я одна видѣла его; всѣ ваши люди подтвердятъ мои слова. Онъ дѣйствительно получилъ десять тысячь экю. Не мало труда стоило старику Эліо достать эту сумму.

-- Однакожь, надо снова и поскорѣе собрать такую же сумму, даже еще болѣе прежней. Но пока не объ этомъ еще дѣло. Теперь разсвѣло, и я спѣшу въ Лувръ -- говорить съ королемъ.

-- Какъ, сударь, даже не отдохнувъ ни минуты? сказала Алоиза.-- Вспомните, что только еще семь часовъ, а ворота отворяютъ въ девять.

-- Правда, отвѣчалъ Габріэль:-- надо подождать еще два часа. Господи, пошли мнѣ терпѣніе ждать еще два часа, потому-что я ждалъ два мѣсяца. По-крайней-мѣрѣ, я могу увидѣть г-на Колиньи и г-на Гиза.

-- Едва ли; они, вѣроятно, теперь въ Луврѣ, сказала Алоиза.-- Притомъ, король не принимаетъ раньше двѣнадцати часовъ, и вы не увидите его до этого времени. Значитъ, вы можете употребить три часа на разговоръ съ г. адмираломъ и г. генерал-намѣстникомъ королевства. Вы знаете, что это новый титулъ, пожалованный королемъ, при нынѣшнихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, г-ну Гизу. Между-тѣмъ, сударь, вы не откажетесь подкрѣпить себя завтракомъ, и принять своихъ вѣрныхъ и старыхъ слугъ, ожидавшихъ васъ съ такимъ нетерпѣніемъ.

Въ ту же минуту, Мартэнъ-Герръ, вѣроятно, извѣщенный о пріѣздѣ своего господина, вбѣжалъ въ комнату, блѣдный, не столько отъ послѣдствій болѣзни, сколько отъ радости.

-- Какъ, не-уже-ли это вы, сударь? вскричалъ онъ.-- О, какое счастіе!

Но Габріэль отвѣчалъ холодностью на восхищеніе бѣднаго конюшаго.

-- Если я счастливо доѣхалъ сюда, Мартэнъ, сказалъ ему Габріэль:-- согласись, что этимъ я не тебѣ обязанъ; ты, напротивъ, старался задержать меня въ плѣну.

-- Какъ, господинъ виконтъ, и вы противъ меня? произнесъ Мартэнъ-Герръ.-- Вмѣсто того, чтобъ съ перваго слова оправдать меня, вы обвиняете меня въ похищеніи вашихъ десяти тысячь экю? Не скажете ли еще, что вы поручили мнѣ взять ихъ и привезти вамъ?

-- Конечно, отвѣчалъ изумленный Габріэль.

-- Значитъ, сказалъ глухимъ голосомъ бѣдный конюшій: -- вы соглашаетесь, что я, Мартэнъ-Герръ, виноватъ? вы говорите, что я подло присвоилъ себѣ деньги, назначенныя для свободы моего господина?

-- Нѣтъ, Мартэнъ, нѣтъ, живо прервалъ Габріэль, тронутый голосомъ своего вѣрнаго слуги:-- я никогда не сомнѣвался въ твоей честности, и даже сію минуту говорилъ объ этомъ съ Алоизой. Но у тебя могли отнять деньги, ты могъ потерять ихъ, когда возвращался ко мнѣ.

-- Когда я возвращался къ вамъ, повторилъ Мартэнъ.-- Но куда же, сударь? Послѣ того, какъ мы вышли изъ Сен-Кентена -- убей меня Богъ -- я рѣшительно не зналъ, куда вы пропали. Гдѣ же я могъ васъ отъискать?

-- Въ Кале, Мартэнъ. Сколько бы ты ни былъ глупъ и вѣтренъ, однакожь, тебѣ нельзя позабыть Кале.

-- Совершенная правда! Можно ли, въ-самомъ-дѣлѣ, позабыть то, чего не знаешь? отвѣчалъ спокойно Мартэнъ-Герръ.

-- Негодяй, развѣ можно такъ отпираться? вскричалъ Габріэль.

Онъ сказалъ на ухо нѣсколько словъ кормилицѣ, которая тотчасъ вышла изъ комнаты, и потомъ приблизился къ Мартэну-Герру.

-- А что подѣлываетъ твоя Бабета, неблагодарный? сказалъ ему Габріэль.

-- Бабета! Какая Бабета? спросилъ изумленный конюшій.

-- Та самая, которую ты обольстилъ, негодяй.

-- А, понимаю; вы хотѣли сказать: Гудула! вы ошиблись въ имени, сударь: не Бабета, но Гудула. Да, бѣдная дѣвушка! но, сказать откровенно, я и не думалъ соблазнять ея; клянусь вамъ, она сама виновата.

-- Еще другая! прервалъ Габріэль.-- Я не знаю твоей новой жертвы, но увѣренъ, что она не столько заслуживаетъ сожалѣнія, какъ Бабета Пекуа.

Мартэнъ-Герръ не смѣлъ выражать своего неудовольствія, но, безъ сомнѣнія, онъ вступился бы за себя, еслибъ стоялъ на одной ступени съ виконтомъ.

-- Послушайте, сударь: они всѣ говорятъ здѣсь, что я помѣшался, и, безпрестанно повторяя этотъ вздоръ, собьютъ наконецъ съ толку мой разсудокъ. Однакожь, чортъ возьми, у меня еще есть разсудокъ и память, и хоть я испыталъ не мало несчастій... за двоихъ, однакожь, по необходимости, я готовъ разсказать вамъ все, что случилось со мною, въ-продолженіе трехъ мѣсяцевъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ мы разстались. По-крайней-мѣрѣ, прибавилъ онъ: -- я разскажу то, что могу припомнить о себѣ.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, любопытно знать, какъ станешь ты оправдывать свое странное поведеніе, сказалъ Габріэль.

-- Итакъ, сударь, вышедъ изъ Сен-Кентена на помощь господину де-Вольпергу, мы отправились каждый въ свою сторону. Предсказаніе ваше сбылось совершенно: я попалъ въ руки непріятелей. Слѣдуя вашему совѣту, я хотѣлъ отдѣлаться отъ нихъ храбростью, однакожь, странная вещь! непріятели узнали меня, да въ тотъ же день и взяли меня въ плѣнъ.

-- Перестань, перервалъ его Габріэль:-- ты уже начинаешь сбиваться.

-- Умоляю васъ, господинъ виконтъ, продолжалъ Мартэнъ: -- позвольте мнѣ разсказать, что я знаю, и какъ знаю. Повѣрьте, я и самъ едва могу опомниться. Извольте послѣ разбирать мои слова. Какъ только непріятели меня узнали, признаюсь, я рѣшился уступить необходимости, потому-что зналъ, и вы также знаете, сударь, что я существо двойное, и что мой двойникъ, часто не предупредивъ меня, дѣлаетъ непозволительныя проказы. Итакъ, мы покорились своей судьбѣ, потому-что все, что я буду теперь разсказывать, относится лично ко мнѣ, то-есть, къ намъ, говоря во множественномъ числѣ. Гудула, хорошенькая фламандка, которую мы похитили, узнала насъ, за что, замѣчу въ скобкахъ, намъ подсыпали порядочную порцію побоевъ. Перечислять всѣ наши послѣдующія несчастія, разсказывать, черезъ руки сколькихъ господъ, говорившихъ на непонятныхъ нарѣчіяхъ, постепенно переходилъ вашъ несчастный конюшій, было бы слишкомъ-долго, господинъ виконтъ.

-- Да; нельзя ли сократить списокъ твоихъ страданій, сказалъ Габріэль.

-- Мой второй нумеръ одинъ разъ уже успѣлъ скрыться, и меня порядочно за него поколотили. Мой первый нумеръ, то-есть, я самъ, повѣствующій вамъ свои страданія, убѣжалъ снова, но имѣлъ глупость опять попасть въ ловушку, и меня уложили на мѣстѣ, разбитаго до полусмерти. Но куда ни шло! Я убѣжалъ въ третій разъ! Вотъ, въ этотъ-то третій разъ, два предателя -- вино и прохожій, схватили меня не на шутку. Я хотѣлъ поднять тревогу, кинулся на тирановъ съ яростію человѣка отчаяннаго и пьянаго. На этотъ разъ, наругавшись надо мною вдоволь и промучивъ меня цѣлую ночь, палачи повѣсили меня поутру.

-- Какъ? Они повѣсили тебя? вскричалъ Габріэль, думая, что мономанія снова овладѣла его конюшимъ.-- Они повѣсили тебя, Мартэнъ? Что понимаешь ты подъ этимъ?

-- Я понимаю подъ этимъ, господинъ виконтъ, что заставили меня болтаться между небомъ и землею, на концѣ пеньковой веревки, прикрѣпленной къ деревянной перекладинѣ, которая иначе называется висѣлицей. Поднять на эту перекладину, значитъ попросту повѣсить. По-крайней-мѣрѣ, такъ называютъ это дѣйствіе на всѣхъ нарѣчіяхъ, терзавшихъ мои уши. Понятно ли, сударь?

-- Не очень, Мартэнъ; потому-что повѣшенный...

-- Я, благодаря Бога, здоровъ. Но вы еще не дослушали до конца мою исторію. Увидѣвъ себя на висѣлицѣ, я, отъ досады и бѣшенства, совершенно лишился чувствъ, и когда опомнился, то лежалъ на свѣжей травѣ. Веревка на моей шеѣ была перерѣзана. Вѣроятно, какой-нибудь путешественникъ, тронутый моимъ положеніемъ, захотѣлъ избавить висѣлицу отъ лишней тяжести. Впрочемъ, ненависть моя къ человѣчеству заставляетъ меня сомнѣваться въ такой благородной цѣли прохожаго. Еще вѣроятнѣе, какой-нибудь воръ обрѣзалъ веревку, чтобъ удобнѣе обшарить мои карманы. Справедливость моего мнѣнія, не оставляющая, впрочемъ, чернаго клейма на человѣчествѣ, подтверждается, смѣю думать, ещё-тѣмъ, что у меня украдены обручальное кольцо и нѣкоторыя бумаги. Но, дѣло въ томъ, что мнѣ во-время развязали ошейникъ. Не смотря на порядочный ушибъ, я могъ въ четвертый разъ убѣжать черезъ лѣсъ и поля. Днемъ я скрывался; ночью шелъ съ осторожностію, питался кореньями и травою; кушанье чрезвычайно-пріятное: даже скотъ насилу привыкаетъ къ нему! Наконецъ, спустя двѣ недѣли, я снова въ Парижѣ, и двѣнадцать дней живу въ этомъ домѣ, гдѣ меня приняли вовсе не съ тѣмъ радушіемъ, какого я ожидалъ послѣ столькихъ испытаніи. Вотъ моя исторія, господинъ-виконтъ.

-- Рядомъ съ нею, сказалъ Габріэль:-- я могу разсказать тебѣ другую, совершенно различную отъ первой исторію, которая совершилась передъ моими глазами.

-- Исторію моего втораго нумера? тихо спросилъ Мартэнъ.-- Мнѣ весьма бы хотѣлось узнать два-три слова о моемъ второмъ нумерѣ, господинъ виконтъ.

-- Ты еще смѣещься, негодяй? сказалъ Габріэль.

-- Господинъ-виконтъ знаетъ мое глубокое уваженіе. Странное дѣло: этотъ второй экземпляръ мнѣ надѣлалъ пропасть вреда, ставилъ меня въ ужасное положеніе, и -- смотрите же -- послѣ всего этого, я принимаю въ немъ участіе, и, даю честное слово, пожалуй, co-временемъ, даже полюблю мерзавца.

-- Дѣйствительно, мерзавца!.. сказалъ Габріэль.

Виконтъ хотѣлъ начать разсказъ о похожденіяхъ Арно дю-Тилля, но разсказъ этотъ былъ прерванъ приходомъ кормилицы, которая ввела за собою въ комнату человѣка, одѣтаго въ крестьянское платье.

-- Еще что за новость? сказала Алоиза.-- Этотъ человѣкъ говоритъ, будто его прислали увѣдомить насъ о вашей смерти, Мартэнъ-Герръ. Это что значитъ?

II.

Глава, въ которой добродѣтель Мартэна-Герра начинаетъ возстановляться.

-- О моей смерти! вскричалъ Мартэнъ-Герръ, поблѣднѣвъ отъ ужасныхъ словъ Алоизы.

-- Господи Іисусе! вскричалъ, въ свою очередь, крестьянинъ, всматриваясь въ конюшаго.

-- Двойникъ мой умеръ?.. О, благость Божія, произнесъ Мартэнъ.-- Кажется, теперь мое странствованіе будетъ безопаснѣе. Правда, основательно обдумавъ, я не совсѣмъ доволенъ этимъ; впрочемъ, дѣло пойдетъ все-таки лучше. Говори, другъ мой, прибавилъ Мартэнъ, обращаясь къ крестьянину.

-- Скажите, сударь, продолжалъ тотъ, осмотрѣвъ Мартэна: -- какъ могло случиться, что вы пріѣхали сюда прежде меня? Даю честное слово, сударь, я торопился, какъ только позволяли мнѣ ноги, чтобъ исполнить ваше порученіе и получить десять экю; вы могли перегнать меня только на лошади, и, въ такомъ случаѣ, я непремѣнно увидѣлъ бы васъ на дорогѣ...

-- Послушай, молодецъ, сказалъ Мартэнъ-Герръ:-- я никогда не видалъ тебя, а ты говоришь мнѣ, какъ старому знакомому.

-- Еще бы мнѣ-то не знать васъ! сказалъ изумленный крестьянинъ:-- развѣ не вы приказывали мнѣ прійдти сюда и сказать, что Мартэнъ-Герръ умеръ на висѣлицѣ?

-- Какъ? Но вѣдь Мартэнъ-Герръ -- я самъ, сказалъ Мартэнъ-Герръ.

-- Вы? вотъ ужь это дѣло невозможное! Не-уже-ли вы могли сказать о самомъ-себѣ, что васъ повѣсили? сказалъ крестьянинъ.

-- Но гдѣ и когда я говорилъ тебѣ подобныя нелѣпости? спросилъ Мартэнъ.

-- Прикажете сейчасъ разсказать все, какъ было? сказалъ крестьянинъ.

-- Да, все.

-- Не смотря на ваше запрещеніе говорить объ этомъ?

-- Да, не смотря на запрещеніе.

-- Если, въ-самомъ-дѣлѣ, у васъ такая короткая память, я, пожалуй, все разскажу; тѣмъ хуже для васъ, что принуждаете... Шесть дней тому назадъ, рано утромъ, я сбирался полоть поле...

-- А скажи сперва, гдѣ лежитъ твое поле? спросилъ Мартэнъ.

-- Какъ прикажете, сударь, отвѣчать: правду или нѣтъ? спросилъ крестьянинъ.

-- Разумѣется, правду, негодяй!

-- Если такъ, извольте: мое поле находится по ту сторону Монтаржи, вонъ тамъ! Я работалъ; вы проходили по дорогѣ; на спинѣ у васъ была сумка.

"-- Здорово, пріятель; что подѣлываешь? спросили вы.

"-- Сбираюсь полоть, сударь, отвѣчалъ я.

"-- А много ли достаешь ты этою работой?

"-- По четыре су въ день.

"-- Хочешь ли заработать двадцать экю въ двѣ недѣли?

"-- Э-ге!

"-- Говори же, да или нѣтъ?

"-- Разумѣется, да.

"-- Итакъ, отправляйся немедленно въ Парижъ. Если пойдешь скоро, будешь тамъ черезъ пять или шесть дней, не позже. Въ Парижѣ, ты спросишь, гдѣ находится Улица-Жарденъ-Сен-Поль и отель виконта д'Эксме. Вотъ въ эту самую отель я и посылаю тебя. Виконта, любезный, ты не застанешь, а найдешь его кормилицу, Алоизу, предобрую женщину, и скажешь ей слѣдующее. Слушай же внимательно! Ты долженъ ей сказать: "Я пришелъ изъ Нойона..." Понимаешь, не изъ Монтарж и, а изъ Нойона. Я пришелъ изъ Нойона, гдѣ, назадъ тому пятнадцать дней, повѣсили одного вашего знакомаго. Имя этого знакомаго -- Мартэнъ-Герръ". Запомни хорошенько имя: Мартэнъ-Герръ. "Сперва у Мартэна-Герра обобрали всѣ деньги, а потомъ его повѣсили, чтобъ онъ не могъ пожаловаться. Но Мартэнъ-Герръ, прежде чѣмъ его повели на висѣлицу, поручилъ мнѣ предупредить васъ объ этомъ несчастіи, для того, говорилъ онъ, чтобъ вы могли снова собрать деньги для выкупа его господина. Въ награду за мои труды, вы дадите мнѣ десять экю. Я видѣлъ, какъ вѣшали Мартэна-Герра, и пришелъ сказать вамъ". Вотъ, что ты скажешь Алоизѣ. Понялъ? спросили вы меня.

"-- Какъ не понять, сударь, отвѣчалъ я: -- да только прежде вы обѣщали двадцать экю, а теперь только десять.

"-- Дурень, сказали вы: вотъ тебѣ въ задатокъ десять.

"-- Давно бы такъ! замѣтилъ я.-- Но если добрая ваша кормилица Алоиза спроситъ, на кого похожъ этотъ Мартэнъ-Герръ, а я никогда не видалъ его?

"-- Смотри на меня хорошенько.

"-- Смотрю.

"-- Вотъ, любезный, и опиши лицо Мартэна-Герра, какъ будтобы дѣло шло обо мнѣ."

-- Странно! прошепталъ Габріэль, слушавшій разскащика съ глубокимъ вниманіемъ.

-- Вотъ, сударь, продолжалъ крестьянинъ: -- я и пришелъ сюда повторить урокъ, который два раза вы заставляли меня выучить наизусть, и представьте мое удивленіе, когда я увидѣлъ, что вы пріѣхали сюда прежде меня! Правду сказать, я таки-зѣвалъ по дорогѣ и оставилъ въ кабакахъ ваши десять экю, въ надеждѣ скоро получить другія десять. Однакожь, я не пропустилъ назначеннаго срока; вы дали мнѣ только шесть дней, и ныньче ровно шестой день, какъ я вышелъ изъ Монтаржи.

-- Шесть дней! сказалъ Мартэнъ-Герръ, погруженный въ раздумье.-- Да; я былъ въ Монтаржи назадъ тому шесть дней; я шелъ оттуда къ себѣ на родину! Въ разсказѣ твоемъ, пріятель, много правдоподобнаго, продолжалъ онъ:-- и я тебѣ вѣрю.

-- Нѣтъ! живо прервала Алоиза:-- напротивъ, человѣкъ этотъ -- явный обманщикъ: онъ говоритъ, что видѣлъ васъ въ Монтаржи, назадъ тому шесть дней, а вотъ уже двѣнадцать дней, какъ вы не выходите изъ этого дома.

-- Правда, сказалъ Мартэнъ.-- Однакожь, мой второй нумеръ.

-- И притомъ, продолжала кормилица:-- по вашему же разсказу, васъ повѣсили въ Нойонѣ назадъ тому цѣлый мѣсяцъ, а не двѣ недѣли.

-- Справедливо, сказалъ конюшій.-- Однакожь, мой двойникъ...

-- Пустяки! вскричала Алоиза.

-- Нѣтъ, не пустяки, прервалъ Габріэль:-- этотъ человѣкъ, кажется, наводитъ насъ на истину.

-- О, вы не ошибаетесь, сударь, сказалъ крестьянинъ.-- А получу ли я свои десять экю?

-- Непремѣнно, отвѣчалъ Габріэль: -- но прежде оставь намъ свой адресъ. Можетъ-быть, со-временемъ намъ будетъ нужно твое свидѣтельство. Я начинаю сквозь темныя подозрѣнія замѣчать много преступленіи.

-- Впрочемъ, сударь... возразилъ Мартэнъ.

-- Довольно объ этомъ, прервалъ его Габріэль.-- Постарайся, добрая Алоиза, исполнить требованіе этого молодца. Но ты знаешь, прибавилъ онъ, понижая голосъ:-- что я прежде, нежели накажу измѣну конюшаго, можетъ-быть, отомщу за измѣну господину.

-- Увы! проговорила Алоиза.

-- Скоро восемь часовъ, сказалъ Габріэль.-- Я повидаюсь съ своими людьми, когда ворочусь домой, потому-что мнѣ надо быть въ Луврѣ какъ-только отворятъ ворота. Если нельзя видѣть короля раньше полудня, по-крайней-мѣрѣ я могу поговорить съ адмираломъ и г-номъ Гизомъ.

-- И возвратитесь домой тотчасъ послѣ свиданія съ королемъ? спросила Алоиза.

-- Не теряя ни минуты. Успокойся, моя добрая няня. Какой-то неизвѣстный голосъ говоритъ мнѣ, что я выйду побѣдителемъ изъ этихъ страшныхъ сѣтей, сотканныхъ вокругъ меня интригою и злобою.

-- Да, г. виконтъ, желаніе ваше сбудется, если Господь услышитъ мою теплую молитву, сказала Алоиза.

-- Я ухожу, продолжалъ Габріэль.-- Останься, Мартэнъ; мы оправдаемъ, освободимъ тебя, другъ мой. Но, видишь ли, я долженъ сперва оправдать и освободить другихъ. До свиданія, Мартэнъ! Скоро увидимся, няня!

Женщина и Мартэнъ поцаловали руку молодаго человѣка. Потомъ онъ вышелъ, завернувшись въ широкій плащъ, и гордо пошелъ къ Лувру.

-- Боже мой, подумала кормилица:-- точно такою поступью пошелъ, однажды, отецъ его, и съ-тѣхъ-поръ не возвращался.

Въ ту минуту, какъ Габріэль, перешедъ мостъ, пошелъ по Гревской-Площади, онъ замѣтилъ вдали человѣка, закутаннаго въ плащъ и старавшагося закрыть свое лицо широкими полями шляпы.

Станъ этого человѣка, неясно-очерченный складками плаща, показался довольно-знакомъ Габріэлю, который, однакожь, продолжалъ идти своею дорогой. Незнакомецъ, увидѣвъ виконта д'Эксме, сомнительно сдѣлалъ шагъ впередъ, и потомъ остановился.

-- Габріэль! другъ мой! сказалъ онъ осторожно, и открылъ свое лицо до половины.

Габріэль не ошибся.

-- Г. Колиньи! произнесъ онъ вполголоса.-- Вы здѣсь, въ такую пору!..

-- Тише! сказалъ адмиралъ.-- Признаюсь, я не хочу, чтобъ меня теперь узнали и подсматривали за мною. Но, другъ мой, увидя васъ послѣ долгой разлуки, которая столько безпокоила насъ на-счетъ вашей участи, я не могъ не пожать вамъ руки. Давно ли вы въ Парижѣ?

-- Съ нынѣшняго утра, отвѣчалъ Габріэль: -- я теперь шелъ въ Лувръ повидаться съ вами.

-- Итакъ, если вы не очень торопитесь, продолжалъ адмиралъ: -- пройдемте со мною нѣсколько шаговъ, а между-тѣмъ вы разскажете мнѣ, что вы дѣлали во время долгаго отсутствія?

-- Разскажу все, что могу разсказать вамъ, какъ вѣрнѣйшему изъ моихъ друзей, отвѣчалъ Габріэль.-- Но сперва позвольте, господинъ адмиралъ, предложить вамъ вопросъ, который всего болѣе занимаетъ меня.

-- Угадываю этотъ вопросъ, сказалъ адмиралъ.-- Но, я думаю, любезный другъ, вы предвидите также мой отвѣтъ. Вы хотите спросить, сдержалъ ли я свое обѣщаніе, не правда ли? Хотите узнать, разсказалъ ли я королю о вашемъ содѣйствіи при осадѣ Сен-Кентена, не такъ ли?

-- Нѣтъ, г-нъ адмиралъ, замѣтилъ виконтъ д'Эксме:-- нѣтъ, не объ этомъ я хотѣлъ спросить васъ; я знаю васъ, я научился вѣрить вашему слову, и вполнѣ убѣжденъ, что первымъ дѣломъ вашимъ по возвращеніи въ Парижъ было исполнить свое обѣщаніе и великодушно донести королю, по только одному королю, что я не даромъ находился при осадѣ Сен-Кентена. Я думаю также, что вы преувеличили его величеству мои заслуги; да, я напередъ зналъ это. Но вотъ обстоятельство, неизвѣстное мнѣ и которое хотѣлъ бы я узнать: что отвѣчалъ Генрихъ II на ваши слова?

-- Увы, Габріэль! сказалъ адмиралъ:-- Генрихъ II отвѣчалъ мнѣ вопросомъ, что сдѣлалось съ вами, и я былъ поставленъ въ большое затрудненіе, не зная, какой дать отвѣтъ королю, потому-что въ письмѣ, которое вы оставили мнѣ, выѣхавъ изъ Кале, не было сказано ничего опредѣленнаго, и вы напоминали мнѣ только о моемъ обѣщаніи. Я отвѣчалъ королю, что вы не убиты; но, вѣроятно, взяты въ плѣнъ и, по свойственной вамъ деликатности, не хотѣли извѣстить меня о своемъ положеніи.

-- А что жь король?.. спросилъ Габріэль.

-- У короля явилась на губахъ самодовольная улыбка, и онъ сказалъ только одно слово: "хорошо!" Но какъ я настоятельно говорилъ о вашихъ заслугахъ, оказанныхъ королю и Франціи, то онъ прервалъ мой разсказъ словами, "довольно объ этомъ", произнесенными повелительнымъ голосомъ, и, перемѣнивъ разговоръ, заставилъ меня перейдти къ другимъ предметамъ.

-- Да, я предвидѣлъ это! сказалъ иронически Габріэль.

-- Не теряйте мужества, другъ мой! отвѣчалъ адмиралъ.-- Вспомните, что, послѣ сраженія при Сен-Кентенѣ, я далъ вамъ совѣтъ -- не разсчитывать на благодарность сильныхъ земли.

-- О, я увѣренъ, что королю хотѣлось забыть меня, въ надеждѣ, что я или въ плѣну, или умеръ. Но когда, ставъ лицомъ-къ-лицу съ королемъ, напомню ему свои права -- онъ долженъ будетъ вспомнить!

-- Но если онъ не захочетъ утруждать свою память? спросилъ Колиньи.

-- Господинъ адмиралъ, сказалъ Габріэль: -- человѣкъ оскорбленный можетъ требовать правосудія, обращаться къ небесамъ и просить у нихъ посредничества.

-- Итакъ, продолжалъ Колиньи:-- теперь, можетъ-быть, настало самое удобное время вамъ напомнить нашъ разговоръ о религіи угнетенныхъ, разговоръ, въ которомъ я показалъ вамъ, какъ можно достигнуть вашей цѣли, не оскорбляя справедливости.

-- О, я хорошо помню этотъ разговоръ! сказалъ Габріэль:-- и, можетъ-быть, даже прибѣгну къ вашему средству.

-- Если такъ, прервалъ адмиралъ: -- назначьте, когда бы намъ встрѣтиться.

-- Король принимаетъ не раньше двѣнадцати часовъ. Все мое время до полудня принадлежитъ вамъ.

-- Пойдемте же со мною, сказалъ адмиралъ.-- Вы дворянинъ, я испыталъ вашъ характеръ, и потому не требую отъ васъ клятвы. Дайте мнѣ только обѣщаніе хранить въ ненарушимой тайнѣ и тѣхъ, кого вы увидите, и то, что вы услышите.

-- Обѣщаю вамъ безусловное молчаніе.

-- Итакъ, пойдемте, сказалъ адмиралъ: -- если въ Луврѣ вы встрѣтите какую несправедливость, по-крайней-мѣрѣ у васъ будетъ приготовлена защита. Пойдемте.

Колиньи и Габріэль перешли Мостъ-Мѣнялъ и Сит е, и вступили въ извилистые переулки, примыкавшіе, въ то время, къ Улицѣ-Сен-Жакъ.

III.

Философъ и солдатъ.

Колиньи остановился при входѣ въ Улицу-Сен-Жакъ передъ низенькою дверью довольно-бѣднаго домика и постучался. Сначала открылась форточка, изъ нея выглянулъ сторожъ, и, узнавъ адмирала, тотчасъ отворилъ дверь.

Габріэль, слѣдуя за своимъ благороднымъ провожатымъ, прошелъ длинную темную аллею и поднялся въ третій этажъ по лѣстницѣ, источенной червями. Добравшись ощупью почти до самаго чердака, Колиньи три раза постучалъ ногою въ дверь. Она отворилась, и два сопутника вошли въ очень-большую, но мрачную комнату. Она едва освѣщалась двумя узкими окнами, изъ которыхъ одно выходило на Улицу-Сен-Жакъ, а другое на задній дворъ. Вся мебель этой комнаты состояла изъ четырехъ табуретовъ и дубоваго стола съ витыми ножками.

При появленіи адмирала, къ нему подошли два человѣка, которые, казалось, его ожидали. Третій остался у окна, выходившаго на улицу, и только издали почтительно отдалъ поклонъ Колиньи.

-- Теодоръ и вы, капитанъ, сказалъ адмиралъ встрѣтившимъ его:-- представляю вамъ друга, если не бывшаго или настоящаго, то, по-крайней-мѣрѣ, будущаго.

Два незнакомца молча поклонились виконту д'Эксме. Послѣ, тотъ изъ нихъ, который былъ моложе, по имени Теодоръ, началъ съ живостью говорить что-то шопотомъ адмиралу.

Габріэль нѣсколько отошелъ въ сторону, чтобъ дать имъ говорить свободнѣе, и началъ разсматривать людей, которымъ его представилъ Колиньи.

Капитанъ былъ мужчина высокаго роста, смуглый, съ выразительнымъ лицомъ и рѣшительными пріемами. Не надо было отличаться большою наблюдательностью, чтобъ прочесть смѣлость въ его рѣзкихъ чертахъ, пылкость въ глазахъ, и энергическую волю въ очеркѣ его сжатыхъ губъ.

Товарищъ этого гордаго мечтателя былъ красивый молодой человѣкъ, съ проницательнымъ взоромъ, совершенно придворный по манерамъ изящнымъ и свободнымъ. Костюмъ его, сшитый по законамъ послѣдней моды, составлялъ странную противоположность съ простою, даже суровою одеждой капитана.

Смѣлая физіономія третьяго незнакомца, скромно стоявшаго у окна, отдѣльно отъ группы, невольно обращала на себя вниманіе; наблюдатель, даже самый недальновидный, тотчасъ замѣтилъ бы на этомъ широкомъ челѣ и въ этомъ рѣшительномъ и глубокомъ взорѣ признаки человѣка мыслящаго, скажемъ болѣе, геніальнаго.

Колиньи, обмѣнявшись нѣсколькими словами съ своимъ другомъ, подошелъ къ Габріэлю.

-- Извините, сказалъ ему адмиралъ: -- я не одинъ здѣсь хозяинъ и долженъ былъ попросить у братьевъ позволеніе открыть вамъ, въ какое общество я привелъ васъ.

-- И теперь мнѣ можно узнать объ этомъ? спросилъ Габріэль.

-- Теперь, любезный другъ, можете.

-- Гдѣ же я?

-- Въ бѣдной комнаткѣ, гдѣ происходили первыя тайныя собранія реформаторовъ, учениковъ Кальвина, и откуда этотъ учитель, сынъ бочара, долженъ былъ идти на костеръ. Но, вмѣсто того, торжествующій и сильный, Кальвинъ теперь находится въ Женевѣ; и одного воспоминанія о немъ довольно, чтобъ сырыя стѣны этой лачуги сіяли ярче, нежели стѣны Лувра, покрытыя золотыми арабесками.

Услышавъ имя Кальвина, Габріэль тотчасъ снялъ шляпу. Хотя пылкій молодой человѣкъ не занимался до этого времени религіозными и нравственными вопросами, однакожь онъ не принадлежалъ бы своему вѣку, еслибъ суровая и тревожная жизнь, грозный и высокій характеръ и смѣлое и безусловное ученіе творца реформы не занимали его воображенія.

-- Кто же тѣ, которыхъ я встрѣчаю въ этой комнатѣ? спросилъ Габріэль съ невозмутимымъ спокойствіемъ.

-- Его ученики, отвѣчалъ адмиралъ: Теодоръ Безъ -- перо Кальвина; Ла-Реноди -- его шпага.

Габріэль поклонился изящному писателю, будущему историку реформатской церкви, и смѣлому капитану, будущему защитнику возстанія въ Амбуазѣ.

Теодоръ Безъ съ придворною ловкостью отблагодарилъ Габріэля за привѣтствіе и сказалъ съ улыбкою:

-- Господинъ виконтъ д'Эксме, хотя вы введены сюда съ нѣкоторыми предосторожностями, однакожь, прошу васъ, не думайте, что мы слишкомъ-опасные и мрачные заговорщики. Главные представители религіи тайно собираются здѣсь три раза въ недѣлю единственно для того, чтобъ сообщать о новостяхъ реформы и принимать новыхъ членовъ, которые, или раздѣляя наши принципы, желаютъ раздѣлять съ нами опасности, или тѣхъ, которыхъ мы стараемся пріобрѣсть, изъ уваженія къ ихъ личнымъ заслугамъ. Мы благодарны адмиралу за то, что онъ привелъ васъ сюда, г-нъ виконтъ, потому-что вы принадлежите къ этому второму разряду нашихъ членовъ.

-- Я принадлежу къ первымъ, простодушно сказалъ незнакомецъ, который до-сихъ-поръ стоялъ въ отдаленьи и теперь скромно выступилъ впередъ. Я одинъ изъ ничтожныхъ мечтателей, вызванный изъ мрака свѣтомъ вашихъ понятій и желающій къ нимъ приблизиться.

-- И скоро, Амброазъ, вы станете въ ряду славнѣйшихъ нашихъ собратій, сказалъ Ла-Реноди.-- Да, милостивые государи, продолжалъ онъ, обращаясь къ Колиньи и Безу: тотъ, кого я представляю вамъ, еще молодъ, какъ вы сами видите, но, отвѣчаю вамъ, онъ много трудится и много думаетъ; онъ самъ пожелалъ вступить въ наше общество, и мы должны радоваться такому пріобрѣтенію, потому-что скоро, между славными именами нашихъ сподвижниковъ, будетъ записано имя хирурга Амброаза Паре.

-- О, г. капитанъ! вскричалъ Амброазъ.

-- Кто училъ Амброаза Паре? спросилъ Теодоръ Безъ.

-- Шодь е, познакомившій меня съ г. Ла-Реноди, отвѣчалъ Амброазъ.

-- И вы уже дали торжественную клятву?

-- Нѣтъ еще, отвѣчалъ хирургъ.-- Я хочу дѣйствовать прямо и вступлю въ общество, когда узнйю вполнѣ его характеръ. Впрочемъ, должно признаться, я еще нѣсколько сомнѣваюсь, и отдамся вамъ вполнѣ, когда ясно буду понимать нѣкоторые предметы, до-сихъ-поръ для меня темные. Для того именно, чтобъ ихъ понять, я и желалъ познакомиться съ предводителями реформы, и пошелъ бы къ самому Кальвину, еслибъ это было необходимо; потому-что истина -- моя страсть.

-- Хорошо! вскричалъ адмиралъ: -- и будьте увѣрены, что никто изъ насъ не захотѣлъ бы посягнуть на рѣдкую и гордую независимость вашего ума.

-- Что жь, не правду ли я сказалъ вамъ? спросилъ торжествующій Ла-Реноди.-- Не драгоцѣнное ли это пріобрѣтеніе для насъ? Я видѣлъ Амброаза Паре въ его книжной лавкѣ, я видѣлъ его надъ изголовьемъ больнаго, я видѣлъ его даже на полѣ сраженія, и вездѣ, передъ заблужденіями и предразсудками, такъ же какъ передъ болѣзнями и ранами людей, вездѣ онъ оставался холоднымъ, спокойнымъ властителемъ надъ другими и надъ самимъ собою.

-- Позвольте и мнѣ одно слово, произнесъ Габріэль, взволнованный тѣмъ, что онъ видѣлъ и слышалъ: -- теперь я догадываюсь, для чего мой великодушный другъ, г. Колиньи, привелъ меня въ этотъ домъ, гдѣ собираются тѣ, которыхъ называютъ еретиками. Еще болѣе, нежели Амброазъ Паре, я нуждаюсь въ совѣтахъ. Подобно ему, я много дѣйствовалъ, но, къ-сожалѣнію, мало разсуждалъ, и Амброазъ Паре оказалъ бы великую помощь вступающему въ область этихъ новыхъ идей, сказавъ, какіе интересы и причины побудили его умъ принять участіе въ реформѣ?

-- Тугъ дѣйствовали не интересы, отвѣчалъ Амброазъ Паре:-- напротивъ, мнѣ слѣдовало бы, для своего успѣха на медицинскомъ поприщѣ, держаться придворной религіи; слѣдовательно, не выгоды, г. виконтъ, по разумныя причины руководили мною. И если высокія особы, передъ которыми я говорю, позволятъ мнѣ представить эти причины,-- я выскажу ихъ въ двухъ словахъ.

-- Говорите! говорите! сказали въ одно слово Колиньи, Ла-Реноди и Теодоръ Безъ.

-- Я постараюсь говорить короче, продолжалъ Амброазъ, потому-что время принадлежитъ не мнѣ одному. И такъ, прежде всего я хотѣлъ освободить идею реформы отъ всякихъ формулъ и теорій. Раздвинувъ этотъ хворостъ, я увидѣлъ принципы, за которые, право, готовъ терпѣть всѣ возможныя преслѣдованія.

Габріэль слушалъ безкорыстнаго проповѣдника, не стараясь скрывать своего удивленія; онъ не забывалъ мысли, которая занимала все его существованіе; однакожь, сравнивъ ее съ тѣмъ, что теперь онъ услышалъ, Габріэль задумался.

-- Вы непремѣнно должны быть членомъ нашего общества! съ живостью сказалъ Теодоръ Безъ смѣлому хирургу.-- Чего требуете вы отъ насъ?

-- Единственно позволенія бесѣдовать съ вами и повергать передъ свѣтомъ вашихъ лучей нѣкоторыя затрудненія, еще останавливающія меня на пути.

-- Вы получите болѣе, сказалъ Теодоръ Безъ:-- вы будете вести переписку прямо съ Кальвиномъ.

-- Мнѣ такая честь! вскричалъ Амброазъ Паре, покраснѣвъ отъ радости.

-- Да, вы должны знать одинъ другаго, возразилъ адмиралъ.-- Для такого ученика, какъ вы, долженъ быть и достойный учитель. Отдавайте свои письма другу вашему, Ла-Реноди, и мы беремся пересылать ихъ въ Женеву; черезъ насъ также вы будете получать и отвѣты. Вамъ не долго прійдется ихъ ждать: вѣроятно, вамъ извѣстна изумительная дѣятельность Кальвина.

-- Вы награждаете меня, когда я ничего еще не успѣлъ сдѣлать, сказалъ Амброазъ.-- Чѣмъ заслужилъ я такую благосклонность?

-- Самимъ-собою, другъ мой, сказалъ Ла-Рсноди: -- Я зналъ, что вы очаруете ихъ съ перваго раза.

-- О, благодарю, тысячу разъ благодарю! отвѣчалъ Амброазъ.-- Но, продолжалъ онъ:-- къ-сожалѣнію, мнѣ должно васъ оставить. Меня ожидаютъ еще столько страданій.

-- Идите, идите! сказалъ Теодоръ Безъ:-- причины, побуждающія васъ, такъ важны, что мы не смѣемъ васъ удерживать. Идите. Дѣлайте добро, какъ вы почитаете истину.

-- Но, замѣтилъ Колиньи: -- повторите, что мы разстаемся друзьями и, какъ мы называемъ своихъ друзей по религіи, братьями.

Они дружески простились съ нимъ, и Габріэль, съ жаромъ пожавъ руку Амброазу, присоединился къ этому кругу друзей.

Амброазъ Паре ушелъ съ радостью и гордостью въ сердцѣ.

-- Вотъ истинно избранная душа! вскричалъ Теодоръ Безъ.

-- И сколько преданности, дѣйствующей безъ всякихъ разсчетовъ, сказалъ Колиньи.

-- Увы! замѣтилъ Габріэль:-- возлѣ такого самоотверженія, г-нъ адмиралъ, какъ ничтоженъ покажется вамъ мой эгоизмъ! Я не жертвую, подобно Амброазу Паре, дѣйствіями и людьми для идеи и принциповъ, а, напротивъ того, приношу принципы и идеи въ жертву лицамъ и дѣйствіямъ. Для меня, вы знаете, реформа не цѣль, но средство. Въ вашей борьбѣ я буду дѣйствовать собственно для себя. Побужденія мои -- слишкомъ личныя, такъ что я неосмѣлился бы, защищать такое дѣло, и вы хорошо поступите, изгнавъ меня изъ своихъ рядовъ, какъ недостойнаго.

-- Вѣроятно, вы клевещете на себя, г. д'Эксме, сказалъ Теодоръ Безъ.-- Если бы даже у васъ были виды не столь высокіе, какъ у Амброаза Паре... но пути къ Богу различны, и не всѣ находятъ истину на одной и той же дорогѣ.

-- Да, сказалъ Ла-Реноди:-- мы рѣдко встрѣчаемъ вѣроисповѣданіе такое, какъ вы сейчасъ слышали, когда, обращаясь къ будущимъ членамъ своего общества, мы спрашиваемъ: "Чего требуете вы себѣ?".

-- И на вашъ вопросъ, Амброазъ Паре отвѣчалъ: "Я хочу знать, дѣйствительно ли на вашей сторонѣ справедливость?" По знаете ли, что бы я спросилъ у васъ? замѣтилъ скромно Габріэль.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Теодоръ Безъ:-- впрочемъ, мы готовы удовлетворить васъ на всѣ вопросы.

-- Я спросилъ бы, сказалъ Габріэль: -- увѣрены ли вы, что у васъ достанетъ матеріальныхъ силъ, если не побѣдить, то, по-крайней-мѣрѣ, бороться?

Три реформатора опять съ удивленіемъ взглянули другъ на друга; только это удивленіе не походило на прежнее.

Габріэль, въ задумчивомъ молчаніи, смотрѣлъ на реформаторовъ. Теодоръ Безъ, послѣ минутной паузы, продолжалъ:

-- Какое бы чувство, г-нъ д'Эксме, ни заставило васъ предложить этотъ вопросъ, но я напередъ обѣщалъ отвѣчать вамъ на всѣ пункты, и сдерживаю свое обѣщаніе. Теперь наше оружіе заключается въ физической силѣ! Успѣхи нашей религіи быстры и несомнѣнны. Въ три года, реформатская церковь утвердилась въ Парижѣ и главнѣйшихъ городахъ королевства, въ Блоа, Турѣ, Пуатье, Марсели, Руанѣ. Вы сами, г. д'Эксме, можете видѣть удивительное стеченіе народа, который привлекаютъ наши прогулки въ Прё-о-Клеркъ. Народъ, дворянство и дворъ оставляютъ празднества и поютъ съ нами французскіе псальмы Климента Маро. Мы надѣемся въ слѣдующемъ году увеличить еще число своихъ членовъ; но пока, могу сказать утвердительно, намъ принадлежитъ пятая часть народонаселенія. Значитъ, мы безъ тщеславія можемъ называть себя партіей, поселять нѣкоторое довѣріе въ нашихъ друзьяхъ и быть нѣсколько опасными для своихъ враговъ.

-- Если такъ, холодно сказалъ Габріэль:-- я вскорѣ могу вступить въ число первыхъ и помогать вамъ побѣждать вторыхъ.

-- Но еслибъ мы были слабѣе? спросилъ Ла-Реноди.

-- Признаюсь, я началъ бы искать другихъ союзниковъ, отвѣчалъ Габріэль съ спокойною твердостью.

Ла-Реноди и Теодоръ Безъ сдѣлали нетерпѣливое движеніе рукою.

-- О, не судите такъ скоро и строго, вскричалъ Колиньи.-- Я видѣлъ его въ дѣлѣ при осадѣ Сен-Кентена, и у человѣка, дѣйствующаго съ такимъ самоотверженіемъ, съ какимъ онъ дѣйствовалъ, должна быть душа необыкновенная. Но я знаю, что онъ обязанъ исполнить другой долгъ, который не позволяетъ ему свободно располагать своею преданностью.

-- И, вмѣсто этой преданности, я желалъ принести вамъ въ жертву, по-крайней-мѣрѣ, свою искренность, сказалъ Габріэль.-- Если обстоятельства заставятъ меня быть въ числѣ вашихъ, г-нъ адмиралъ можетъ засвидѣтельствовать, что я отдаю вамъ крѣпкую руку и твердое сердце. Но справедливость требуетъ отъ меня сознаться, что я не могу предаться вамъ вполнѣ и безъ разсчета. Я долженъ исполнить свое дѣло, и до-тѣхъ-поръ, пока не совершится это дѣло -- простите мнѣ, я не въ состояніи располагать собою. Судьба другаго существа тѣсно связана съ моею, гдѣ бы я ни находился.

-- Преданность человѣку такъ же возможна, какъ и преданность идеѣ, сказалъ Теодоръ Безъ.

-- И въ этомъ случаѣ, замѣтилъ Колиньи: -- мы сочтемъ себя счастливыми, любезный другъ, помогать вамъ, и будемъ гордиться, если вы станете намъ служить.

-- Вамъ будутъ сопутствовать наши молитвы, и, въ случаѣ нужды, пріидетъ на помощь наша воля, продолжалъ Ла-Реноди. Только будь остороженъ, молодой человѣкъ, произнесъ суровый Ла-Реноди простымъ и возвышеннымъ языкомъ: -- если мы назовемъ тебя своимъ братомъ, ты долженъ быть достойнымъ нашего братства. Мы можемъ допустить въ свои ряды безусловную преданность; но вѣдь сердце иногда ошибается. Увѣренъ ли ты, молодой человѣкъ, что, посвятивъ себя исключительно мысли о комъ-нибудь, ты не станешь дѣйствовать для своихъ личныхъ цѣлей? Вполнѣ ли безкорыстна цѣль, къ которой ты стремишься? Наконецъ, твоя страсть, хотя бы она была самая великодушная въ мірѣ, не дѣйствуетъ ли по внушенію другой страсти?

-- Да, сказалъ Теодоръ Безъ:-- мы не узнаемъ вашихъ тайнъ; однакожь, загляните поглубже въ свое сердце, и скажите, что, еслибъ вы были въ правѣ открыть намъ всѣ свои чувства, всѣ предположенія, вы не задумались бы ни на минуту высказать ихъ, и мы повѣримъ вамъ на-слово.

-- Любезный другъ, сказалъ въ свою очередь адмиралъ Габріэлю: -- они спрашиваютъ васъ потому, что защищать ваше дѣло можно только чистыми руками; иначе, можно сдѣлать вредъ и ему и самому-себѣ.

Габріэль слушалъ и смотрѣлъ на каждаго изъ этихъ трехъ лицъ, одинаково строгихъ къ другимъ и къ самимъ-себѣ, которые, стоя вокругъ молодаго человѣка, суровые и проницательные, спрашивали его, какъ друзья и, въ то же время, какъ судьи.

Габріэль при ихъ словахъ то блѣднѣлъ, то краснѣлъ и вопрошалъ свою совѣсть. Какъ человѣкъ, жившій только внѣшнею жизнію, онъ, безъ сомнѣнія, не очень привыкъ думать и сознавать себя. Въ настоящую минуту, онъ съ ужасомъ спрашивалъ себя, не слабѣло ли его сыновнее благочестіе отъ любви къ г-жѣ де-Кастро; не одинаково ли онъ заботился разгадать тайну рожденія Діаны и освободить стараго графа, и, наконецъ, въ этомъ вопросѣ о жизни и смерти, было ли полное безкорыстіе?

Что, если какая-нибудь затаенная въ изгибахъ сердца честолюбивая мысль дѣйствительно лишитъ его возможности испросить у Бога счастіе своему отцу?..

Габріэль затрепеталъ при этой мысли. Обстоятельство, по-видимому, ничтожное, заставило его опомниться.

На колокольнѣ св. Северина пробило одиннадцать.

Черезъ часъ, Габріэль долженъ былъ представляться королю.

Тогда виконтъ д'Эксме довольно-твердымъ голосомъ сказалъ реформаторамъ:

-- Вы люди, принадлежащіе къ иному вѣку, и тѣ изъ насъ, которые считали себя самыми безукоризненными, сравнивъ себя съ вами, начинаютъ сомнѣваться въ своемъ достоинствѣ. Впрочемъ, невозможно, чтобъ на васъ походили всѣ члены вашего общества. Вы -- глава и сердце реформы, и строго наблюдаете за своими намѣреніями и дѣйствіями -- это полезно и необходимо; но я принимаю участіе въ вашеімъ дѣлѣ, какъ простой солдатъ. Притомъ же, только душевныя пятна не смываются, а на рукахъ пятна еще можно смыть. Я буду вашею рукою, вотъ и все. И смѣю спросить, въ правѣ ли вы отвергнуть эту смѣлую руку?

-- Нѣтъ, сказалъ Колиньи:-- и мы тотчасъ беремъ ее, любезный другъ.

-- И я отвѣчаю, продолжалъ Теодоръ Безъ:-- что она такъ же чисто, какъ отважно возьмется за шпагу.

-- Въ обезпеченіе чего, замѣтилъ Ла-Реноди: -- мы принимаемъ даже нерѣшимость, которую произвели въ вашемъ раздражительномъ сердцѣ наши слова, можетъ-быть, нѣсколько жесткія и строгія. Но, мы умѣемъ обсуживать людей.

-- Благодарю васъ, господа, благодарю, сказалъ Габріэль:-- что вы не лишили меня довѣрія, столь необходимаго мнѣ для исполненія своего труднаго долга. Въ-особенности, благодарю васъ, г-нъ адмиралъ, что, оставаясь вѣрнымъ своему обѣщанію, вы доставляете мнѣ средства отплатить за недостатокъ доброй совѣсти. Теперь, господа, я оставляю васъ, сказавъ вамъ не "прощай", но "до свиданія". Хоть я принадлежу къ людямъ, которые покоряются дѣйствительнымъ явленіямъ скорѣе, нежели отвлеченностямъ, однакожь могу надѣяться, что сѣмена, брошенныя вами теперь въ мое сердце, принесутъ плодъ со-временемъ.

-- Желаемъ этого, сказалъ Теодоръ Безъ.

-- Не желайте, возразилъ Габріэль: -- потому-что, должно признаться, только несчастіе сдѣлаетъ меня участникомъ вашего дѣла. Еще разъ, прощайте, господа: мнѣ сію минуту надо идти въ Лувръ.

-- Я пойду вмѣстѣ съ вами, сказалъ Колиньи.-- Я долженъ повторить Генриху II передъ вами то, о чемъ я уже говорилъ ему въ вашемъ отсутствіи. Пойдемте вмѣстѣ со мною.

-- Я не смѣлъ просить у васъ этой услуги, г-нъ адмиралъ, сказалъ д'Эксме: -- но готовъ принять ее съ благодарностью.

-- Итакъ, пойдемте, сказалъ Колиньи.

Когда они вышли изъ комнаты Кальвина, Теодоръ Безъ взялъ записную книжку и вписалъ въ нее два имени:

Амброазъ Паре.

Габріэль, виконтъ д'Эксме.

-- Кажется, вы слишкомъ-поспѣшно записали этихъ людей въ наше общество. Они еще не изъявили своего желанія.

-- Они оба наши, отвѣчалъ Безъ.-- Одинъ ищетъ истины, другой бѣжитъ несправедливости. Говорю вамъ, что они оба принадлежатъ намъ, и напишу объ этомъ Кальвину.

-- Значитъ, утро было благопріятно для религіи; замѣтилъ Ла-Реноди.

-- Правда! сказалъ Теодоръ:-- мы пріобрѣли глубокаго философа и смѣлаго солдата, сильную голову и мужественную руку, побѣдителя въ битвахъ и сѣятеля идеи. Да, вы сказали правду, Ла-Реноди: утро, дѣйствительно, очень-благопріятное.

IV.

Глава, изъ которой можно заключить, что добродѣтель Маріи Стюартъ проходитъ въ романѣ такъ же быстро, какъ и въ исторіи Франціи.

Габріэль, подошедъ вмѣстѣ съ Колиньи къ воротамъ Лувра, былъ на первомъ шагу пораженъ словами, что король въ этотъ день не принимаетъ.

Колиньи, не смотря на свой титулъ адмирала и племянника Монморанси, былъ подозрѣваемъ въ ереси, и, слѣдовательно, не могъ пользоваться большимъ довѣріемъ при дворѣ. Что касается капитана гвардіи, виконта д'Эксме, дворцовый швейцаръ давно успѣлъ позабыть его лицо и фамилію. Габріэль и Колиньи вошли съ трудомъ въ наружныя двери; но еще болѣе препятствій встрѣтили они въ самомъ дворцѣ, и потеряли цѣлый часъ на переговоры, убѣжденія, даже угрозы. По-мѣрѣ-того, какъ передъ ними поднималась одна аллебарда, другая заслоняла имъ дорогу. Всѣ эти драконы, болѣе или менѣе непобѣдимые, казалось, умножались съ каждою минутой передъ обоими посѣтителями дворца. Но когда Колиньи и его другъ, послѣ долгихъ настойчивыхъ требованій, проникли въ большую галерею, находившуюся передъ кабинетомъ Генриха II, они не могли болѣе сдѣлать ни шага впередъ. Король, запершись въ своемъ кабинетѣ съ коннетаблемъ и г-жею Пуатье, строго приказалъ, чтобъ никто ни подъ какимъ предлогомъ не осмѣливался ихъ безпокоить. Габріэлю должно было ждать аудіенціи до вечера.

Ждать, еще ждать, когда уже готовъ коснуться цѣли, къ которой стремился, не смотря на безконечную борьбу и безчисленныя опасности. Эти нѣсколько часовъ казались Габріэлю несравненно убійственнѣе всѣхъ опасностей, испытанныхъ и побѣжденныхъ имъ.

Не слушая словъ, которыми адмиралъ старался утѣшить своего друга и убѣждалъ его не терять терпѣнія, Габріэль печально смотрѣлъ въ окно на крупныя капли дождя, начинавшія падать съ пасмурнаго неба, и, волнуемый гнѣвомъ итоскою, судорожно держалъ въ рукахъ эфесъ шпаги.

Какимъ образомъ убѣдить этихъ тѣлохранителей, заграждающихъ ему путь къ королю, и, быть-можетъ, къ свободѣ отца?..

Вдругъ дверь королевской пріемной отворилась, и призракъ бѣлый и лучезарный, казалось, освѣтилъ передъ молодымъ человѣкомъ сѣрую, дождливую атмосферу.

По галереѣ проходила маленькая Марія Стюартъ.

Габріэль невольно вскрикнулъ и протянула, къ ней обѣ руки. Марія Стюартъ обернулась, узнала Колиньи и Габріэля, и тотчасъ подошла къ нимъ съ своею всегдашнею улыбкой.

-- Наконецъ воротились вы, г-нъ виконтъ д'Эксме! сказала она весело.-- Какъ я счастлива, что опять васъ вижу; я много слышала про васъ въ послѣднее время. Что вы дѣлаете въ Луврѣ такъ рано? чего вы хотите, виконтъ?

-- Говорить съ королемъ, говорить съ королемъ, ваше высочество! отвѣчалъ Габріэль задыхающимся голосомъ.

-- Дѣйствительно, г-ну д'Эксме необходимо сейчасъ говорить съ его величествомъ, сказалъ адмиралъ.-- Дѣло чрезвычайно-важное для виконта и для самого короля, а между-тѣмъ стража загораживаетъ г-ну д'Эксме дорогу и говоритъ, что невозможно видѣть его величество раньше вечера.

-- Но я не могу откладывать до вечера! вскричалъ Габріэль.

-- Я думаю, сказала Марія Стюартъ: -- что его величество отдаетъ теперь важныя приказанія. Г-нъ коннетабль Монморанси еще не выходилъ отъ короля, и, право, я боюсь...

Умоляющій взоръ Габріэля не далъ Маріи докончить фразу.

-- Пойдемте, посмотримъ, тѣмъ хуже! я подвергаю себя опасности, сказала Марія.

Она сдѣлала знакъ маленькою ручкою. Стражи почтительно разступились и дали пройдти Габріэлю и адмиралу.

-- О, благодарю, благодарю, ваше высочество, сказалъ пламенный молодой человѣкъ.-- Благодарю васъ. Вы всегда являетесь утѣшать меня и помогать мнѣ въ печали.

-- Теперь вы можете пройдти свободно, сказала съ улыбкою Марія Стюартъ.-- Если его величество будетъ очень разгнѣванъ, прошу васъ, только въ случаѣ крайности выдать того кто былъ вашимъ посредникомъ.

Марія граціозно поклонилась Габріэлю и его товарищу, и исчезла.

Габріэль уже стоялъ у двери королевскаго кабинета. Въ послѣдней пріемной, дежурный не хотѣлъ-было ихъ пропустить; но въ эту самую минуту дверь отворилась, и Генрихъ II явился на порогѣ, отдавая послѣднія инструкціи коннетаблю.

При неожиданной встрѣчѣ съ виконтомъ д'Эксме, король отступилъ на одинъ шагъ и даже не успѣлъ разсердиться.

Добродѣтель Габріэля заключалась въ желѣзной твердости души.

-- Государь, сказалъ онъ, почтительно склонившись передъ королемъ: -- удостойте принять увѣреніе въ моей глубокой преданности вашему величеству...

Потомъ Габріэль обратился къ шедшему за нимъ адмиралу и, желая вывести его изъ затруднительнаго положенія начать разговоръ, продолжалъ:

-- Приблизьтесь, г. адмиралъ, и, выполняя свое благосклонное обѣщаніе, потрудитесь напомнить его величеству объ участіи, которое принималъ я въ оборонѣ Сен-Кентена.

-- Что это значитъ, милостивый государь? вскричалъ Генрихъ, начинавшій терять хладнокровіе.-- Какъ вы рѣшились войдти сюда, не испросивъ нашего позволенія, даже не увѣдомивъ о себѣ? Какъ вы осмѣлились ввести къ намъ г. адмирала?

Габріэль, дѣйствовавшій въ подобныхъ рѣшительныхъ обстоятельствахъ такъ же смѣло, какъ при встрѣчѣ съ непріятелемъ, и понимавшій, что въ такую минуту не должно было терять присутствія духа, сказалъ почтительно, впрочемъ съ полною рѣшимостью:

-- Я думаю, государь, что ваше величество во всякое время готовы отдать справедливость даже послѣднему изъ своихъ подданныхъ.

Воспользовавшись минутою, когда король отодвинулся назадъ, Габріэль смѣло вошелъ въ кабинетъ, гдѣ Діана Пуатье, блѣдная, вполовину привставъ съ рѣзнаго дубоваго кресла, смотрѣла и слушала дерзкаго виконта, не находя словъ отъ гнѣва и удивленія.

Колиньи вошелъ вслѣдъ за своимъ смѣлымъ другомъ, и Монморанси, изумленный подобно прочимъ, разсудилъ за лучшее подражать имъ, то-есть, не говорить ни слова.

Въ кабинетѣ воцарилось минутное молчаніе. Генрихъ II, обратившись къ своей любимицѣ, спрашивалъ ее взорами; но прежде, чѣмъ она подсказала ему на что рѣшиться, Габріэль, зная, что въ эту минуту онъ играетъ главную роль, снова сказалъ адмиралу голосомъ умоляющимъ и, въ то же время, исполненнымъ достоинства:

-- Умоляю васъ, говорите, г. адмиралъ!

Монморанси, устремивъ глаза на племянника, отрицательно покачалъ головою; но смѣлый Гаспаръ не обратилъ на это вниманія.

-- Да, я буду говорить, сказалъ Колиньи:-- это мой долгъ, мое обѣщаніе. Государь, продолжалъ онъ, обратившись къ королю: -- повторяю вамъ въ присутствіи виконта д'Эксме все, что я считалъ долгомъ высказать вамъ въ подробности до его возвращенія. Г-ну виконту д'Эксме, исключительно ему одному обязаны мы тѣмъ, что оборона Сен-Кентена продолжалась долѣе срока, опредѣленнаго вашимъ величествомъ.

При этихъ словахъ, коннетабль принялъ значительную позу; но Колиньи, устремивъ на него пристальный взоръ, продолжалъ:

-- Да, государь, г. д'Эксме спасъ городъ, и безъ его мужества, безъ его энергіи, Франція, въ настоящую минуту, вѣроятно, не была бы въ томъ благопріятномъ положеніи, въ которомъ съ этихъ поръ она будетъ держаться.

-- Перестаньте; вы слишкомъ-скромны, или слишкомъ-снисходительны, любезный племянникъ! вскричалъ Монморанси, будучи не въ силахъ скрывать свое нетерпѣніе.

-- Нѣтъ, милостивый государь, сказалъ Колиньи: -- нѣтъ, я говорю правду, вотъ и все. Я употреблялъ, съ своей стороны, всѣ свои силы для защиты ввѣреннаго мнѣ города;но виконтъ д'Эксме пробудилъ мужество жителей, которое считалъ я угасшимъ навсегда; виконтъ д'Эксме подалъ помощь, которой самъ я даже не подозрѣвалъ; наконецъ, виконтъ д'Эксме умѣлъ уничтожить планы непріятеля, которыхъ не могъ я самъ предвидѣть. Не говорю о томъ, какъ онъ дѣйствовалъ въ сраженіяхъ: мы сдѣлали все, что могли сдѣлать. Но слава, которую онъ снискалъ единственно своими подвигами, громко объявляю, затемняетъ, если не совершенно уничтожаетъ мою славу.

И, обратясь къ Габріэлю, адмиралъ прибавилъ:

-- Такъ ли, другъ, я долженъ былъ говорить? исполнилъ ли я свое обѣщаніе и довольны ли вы мной?

-- О, благодарю, благословляю васъ, г-нъ адмиралъ, за вашу справедливость! произнесъ растроганный Габріэль, сжимая руки Колиньи.-- Я и не ожидалъ, чтобъ вы сказали менѣе. Прошу васъ, смотрите на меня, какъ на человѣка, обязаннаго вамъ вѣчною благодарностью. Да, съ теперешней минуты, вашъ прежній кредиторъ сдѣлался вашимъ должникомъ и, клянусь, не позабудетъ своего долга.

Въ это время, король, нахмуривъ брови и опустивъ глаза, нетерпѣливо стучалъ ногою о полъ и, казалось, былъ очень разстроенъ.

Коннетабль мало-по-малу приблизился къ г-жѣ Пуатье и обмѣнялся съ нею нѣсколькими словами, произнесенными очень-тихо. Они оба, по-видимому, остановились на одномъ рѣшеніи, потому-что Діана улыбнулась, но такъ по-женски, такъ дьявольски улыбнулась она, что Габріэль, который, въ эту минуту, случайно взглянулъ на прекрасную герцогиню, затрепеталъ отъ ея улыбки. Однакожъ, онъ имѣлъ еще довольно силы сказать:

-- Теперь, г-нъ адмиралъ, вы сдѣлали для меня болѣе, нежели должны были сдѣлать, и если его величество удостоитъ меня частнымъ разговоромъ...

-- Послѣ, милостивый государь, послѣ; я не говорю "нѣтъ", живо прервалъ Генрихъ II: -- но теперь невозможно.

-- Невозможно! печально проговорилъ Габріэль.

-- А почему невозможно, государь? спокойно возразила Діана, къ великому изумленію Габріэля и самого короля.

-- Какъ, проговорилъ Генрихъ:-- вы думаете?..

-- Я думаю, государь, что прежде всего нужно отдать должное подданному. Притомъ, кажется мнѣ, вашъ долгъ г. виконту д'Эксме самый законный и священный...

-- О, безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія, сказалъ Генрихъ, стараясь прочесть отвѣтъ въ глазахъ своей любимицы: -- и я намѣренъ...

-- Тотчасъ выслушать г. д'Эксме, прервала Діана.-- Тутъ видна справедливость.

-- Но мнѣ,-- сказалъ Габріэль: -- надобно говорить съ его величествомъ наединѣ.

-- Г. Монморанси уходилъ, когда вы сюда вошли, отвѣчала г-жа Пуатье.-- Г. адмирала вы сами, кажется, не удерживаете. Что же касается меня, милостивый государь, я была свидѣтельницей обѣщанія, даннаго государемъ, и, въ случаѣ надобности, могу въ точности напомнить его величеству ваши условія. Можетъ-быть, вы позволите мнѣ остаться?

-- Я хотѣлъ просить васъ объ этомъ, проговорилъ Габріэль.

Монморанси и племянникъ его поклонились королю и герцогинѣ и вышли изъ кабинета. Коннетабль, отдавая поклонъ Діанѣ, сдѣлалъ ей знакъ одобренія, въ чемъ, казалось, она вовсе не нуждалась. Колиньи, съ своей стороны, осмѣлился пожать руку Габріэлю и ушелъ вслѣдъ за дядею.

Король и Діана остались одни съ Габріэлемъ, приведеннымъ въ чрезвычайное удивленіе неожиданнымъ и таинственнымъ покровительствомъ, которое оказала ему мать Діаны де-Кастро.

V.

Другая Діана.

Хотя Габріэль имѣлъ большую власть надъ самимъ собою, однакожь лицо его покрылось блѣдностью и голосъ дрожалъ отъ внутренняго волненія, когда, послѣ короткой паузы, онъ сказалъ королю:

-- Государь, не безъ трепета и въ то же время съ глубокой довѣренностью осмѣливаюсь я, только вчера освободившись изъ плѣна, напомнить вашему величеству обѣщаніе, которое вы изволили мнѣ дать. Графъ Монгомери еще живъ, государь; иначе, вы давно бы остановили мои слова.

Волненіе стѣснило его грудь. Король также молчалъ и былъ неподвиженъ; Габріэль продолжалъ:

-- Итакъ, государь, если графъ Монгомери еще живъ, и, по словамъ г-на адмирала, я защищалъ Сен-Кентенъ дольше назначеннаго срока, я сдѣлалъ больше, нежели обѣщалъ... Позвольте обнять мнѣ моего отца!..

-- Послушайте! сказалъ Генрихъ II, пріискивая отвѣтъ.

Шагъ, однакожь, былъ трудный. Генрихъ, привыкнувъ считать Габріэля умершимъ или плѣнникомъ, не предвидѣлъ отвѣта на его вопросъ.

При этой нерѣшительности короля, сердце Габріэля сжалось.

Но въ ту же минуту г-жа Пуатье замѣтила очень-спокойно:

-- Король, безъ сомнѣнія, помнитъ обо всемъ, г. д'Эксме; но, кажется, вы сами забыли.

Еслибъ молнія въ ясный іюньскій день упала къ ногамъ Габріэля, она ужаснула бы его менѣе, чѣмъ эти слова Діаны.

-- Какъ? проговорилъ онъ.-- Что же я забылъ?

-- Половину своего обѣщанія, милостивый государь, отвѣчала Діана.-- Не сами ли вы сказали его величеству: "Государь, чтобъ возвратить свободу графу Монгомери, я остановлю непріятеля на его торжественномъ пути къ центру Франціи".

-- Что же, развѣ я не сдержалъ своего слова? спросилъ смущенный Габріэль.

-- Да, сдержали, отвѣчала Діана.-- Но вѣдь вы прибавили: "И даже, если необходимо, я сдѣлаюсь изъ осажденнаго осаждающимъ и завладѣю однимъ изъ городовъ, принадлежащихъ непріятелю". Вотъ что сказали вы, милостивый государь. Впрочемъ, кажется, вы сдѣлали только половину обѣщаннаго. Что скажете вы на это? Вы, въ-продолженіе нѣсколькихъ дней, поддерживали Сен-Кентенъ -- прекрасно. Вотъ городъ, спасенный вами; но гдѣ же городъ, который вы завоевали? назовите этотъ городъ...

-- Боже мой! Боже мой! произнесъ Габріэль, уничтоженный возраженіемъ Діаны.

-- Видите, продолжала она съ тѣмъ же хладнокровіемъ: -- моя память еще лучше вашей. Впрочемъ, надѣюсь, что теперь и вы сами начинаете припоминать.

-- Да, теперь я дѣйствительно припоминаю! отвѣчалъ Габріэль.-- Но, я хотѣлъ только выразить, что, въ крайнемъ случаѣ, я готовъ сдѣлать невозможное; потому-что возможно ли въ настоящее время отнять городъ у Испанцевъ или Англичанъ?.. и могъ ли я думать, что, послѣ моихъ геройскихъ усилій, послѣ продолжительнаго плѣна, мнѣ должно будетъ исполнить еще второе условіе? Не-уже-ли слово, которое вылетѣло на воздухъ въ минуту безпамятнаго увлеченія, налагаетъ на меня, бѣднаго Геркулеса, другую обязанность, во сто разъ труднѣйшую, нежели первая, и даже почти неисполнимую?

-- Но развѣ легче и безопаснѣе, сказала Діана: -- возвратить свободу преступнику, посягнувшему на права величества? Чтобъ получить невозможное, г. д'Эксме, надобно сдѣлать невозможное.

И когда Габріэль, простирая руки къ королю, вскричалъ съ послѣднимъ усиліемъ: "Государь, обращаюсь къ вашему милосердію! Въ-послѣдствіи, въ другое время, при другихъ обстоятельствахъ, я обязываюсь возвратить этотъ городъ отечеству, или умереть. Но до-тѣхъ-поръ, сжальтесь, государь, дайте мнѣ увидѣть моего отца!" Генрихъ отвѣчалъ твердымъ голосомъ:

-- Исполните окончательно свое обѣщаніе и тогда, но только тогда я сдержу свое слово. Обѣщаніе мое такъ же сильно, какъ и ваше.

Габріэль опустилъ голову, разбитый, уничтоженный, и трепеталъ отъ ужаснаго пораженія. Тысячи мыслей вдругъ проснулись въ головѣ молодаго человѣка.

Всѣ событія, совершившіяся со времени взятія Сен-Кентена, мелькнули, подобно молніи, передъ глазами Габріэля. Всегда смѣлая душа молодаго человѣка встрепенулась гораздо-скорѣе, нежели мы успѣли написать эти строки. Онъ уже рѣшился, обдумалъ планъ и напередъ видѣлъ успѣхъ.

Король замѣтилъ съ удивленіемъ, какъ виконтъ, за минуту уничтоженный, вдругъ поднялъ блѣдное, но спокойное чело.

-- Я готовъ! сказалъ молодой человѣкъ.

-- Вы рѣшаетесь? спросилъ Генрихъ.

-- Я рѣшился, отвѣчалъ Габріэль.

-- Какимъ образомъ? Объяснитесь, сказалъ король.

-- Попытка моя возвратить городъ, отнятый Испанцами, покажется невозможною, сумасбродною. Намѣреніе мое кажется безумнымъ?..

-- Да, отвѣчалъ Генрихъ.

-- Сомнѣваюсь въ успѣхѣ, замѣтила Діана.

-- По всей вѣроятности, продолжалъ Габріэль:-- эта попытка, за которую прійдется мнѣ заплатить своею жизнію, кончится тѣмъ, что меня сочтутъ за смѣшнаго безумца...

-- Не я предложилъ вамъ это дѣло, сказалъ король.

-- И вы поступите благоразумно, отказавшись отъ него, прибавила Діана.

-- Однакожь, я рѣшаюсь, отвѣчалъ Габріэль.

Генрихъ и Діана не могли скрыть своего удивленія.

-- Будьте осторожны! вскричалъ король.

-- За что бояться мнѣ?.. За свою жизнь? возразилъ Габріэль: -- я давно рѣшился пожертвовать ею.

Дѣйствительно, Діана думала, что Габріэль лишился разсудка, и съ сожалѣніемъ пожимала плечами.

-- Теперь, сказалъ Габріэль: -- я не могу терять времени. Черезъ два мѣсяца, я не буду въ живыхъ -- или обниму отца.

Габріэль поклонился королю и герцогинѣ, и быстрыми шагами вышелъ изъ комнаты.

Генрихъ, не смотря на все желаніе казаться равнодушнымъ, былъ серьёзенъ и задумчивъ. Діана громко захохотала.

VI.

Великая мысль великаго человѣка.

Герцогъ Гизъ, получивъ титулъ генерала-намѣстника королевства, жилъ въ самомъ Луврѣ. Здѣсь, во дворцѣ королей Франціи, теперь спалъ, или, вѣрнѣе, бодрствовалъ каждую ночь честолюбивый глава лотарингскаго дома.

Какіе сны онъ видѣлъ на яву въ этихъ роскошныхъ палатахъ, населенныхъ грезами? Сколько видѣлъ онъ такихъ сновъ съ-тѣхъ-поръ, какъ ввѣрилъ Габріэлю свои покушенія на престолъ неаполитанскій? Гость королевскаго дворца не мечталъ ли теперь, что онъ можетъ сдѣлаться его хозяиномъ? Не чувствовалъ ли Гизъ, что къ его головѣ прикасается корона? Не смотрѣлъ ли онъ съ улыбкою на свою шпагу, которая вѣрнѣе волшебнаго жезла могла превратить его надежду въ дѣйствительность?

Можно предполагать, что даже въ эту эпоху Францискъ питалъ въ душѣ своей подобныя мысли. Самъ король, призвавъ его къ себѣ на помощь, не подтверждалъ ли его смѣлыхъ замысловъ? Ввѣрить герцогу благоденствіе Франціи при такомъ neутѣшительномъ положеніи дѣлъ, не значило ли признать его первымъ полководцемъ своего времени?

Герцогъ Гизъ зналъ это все, но зналъ также, что его смѣлыя надежды должны быть оправданы, не только въ его личномъ убѣжденіи, но и въ глазахъ Франціи, и что ему должно было купить свои права и покорить судьбу рядомъ блистательныхъ заслугъ и успѣховъ.

Полководецъ, который такъ счастливо остановилъ, въ Мецѣ, второе нашествіе императора Карла-Пягаго, хорошо понималъ, что эти подвиги еще не даютъ ему права рѣшаться на все. Если бы даже, въ настоящую минуту, онъ еще разъ отбросилъ Испанцевъ и Англичанъ до границъ королевства, и этого было бы еще недостаточно. Нѣтъ, чтобъ завладѣть Франціей, Гизу слѣдовало не только возвратить утраты, но еще и вознаградить ихъ побѣдами.

Вотъ какія мысли постоянно занимали великій умъ герцога Гиза съ того времени, какъ онъ возвратился изъ Италіи. Онѣ волновали его и въ тотъ день, когда Габріэль Монгомери былъ у Генриха.

Францискъ Гизъ стоялъ у окна, смотря на дворъ и, не замѣчая, что на немъ дѣлалось, машинально барабанилъ пальцами по стеклу.

Слуга тихо постучался въ дверь и, вошедъ съ позволенія герцога, объявилъ о приходѣ виконта д'Эксме.

-- Виконтъ д'Эксме! сказалъ герцогъ Гизъ, который, замѣтимъ между прочимъ, былъ памятливъ, какъ Юлій Цезарь, и притомъ имѣлъ достаточныя причины вспомнить Габріэля. Виконтъ д'Эксме! мой молодой товарищъ по оружію, который дѣйствовалъ подъ Мецомъ, Ранти, Валенцій! Проси, Тибо, сейчасъ проси.

Слуга поклонился и ушелъ позвать Габріэля.

Герой нашъ (мы имѣемъ право дать ему это имя) не колебался ни минуты. Слѣдуя инстинкту, который озаряетъ душу въ сильныхъ ея кризисахъ и называется геніемъ, если освѣщаетъ собою всю жизнь человѣка, слѣдуя такому инстинкту, Габріэль, какъ-будто предчувствуя тайныя мысли, которыя, въ это мгновеніе, лелѣяли герцога Гиза, отправился, по выходѣ отъ короля, прямо къ генералу-намѣстнику королевства, потому-что только этотъ человѣкъ одинъ могъ понять Габріэля и подать ему помощь.

Герцогъ Гизъ встрѣтилъ Габріэля почти у дверей, и сжалъ его въ объятіяхъ.

-- А, наконецъ я вижу васъ, мой смѣлый товарищъ! сказалъ Гизъ.-- Откуда вы? Что съ вами сдѣлалось послѣ осады Сен-Кентена? Я часто думалъ и говорилъ о васъ, Габріэль!

-- Не-уже-ли остался для меня уголокъ въ вашей памяти?

-- Онъ еще спрашиваетъ! вскричалъ герцогъ.-- Стало быть, вы не хорошо помните людей... Колиньи, который одинъ стоитъ больше всѣхъ Монморанси, взятыхъ вмѣстѣ, разсказалъ мнѣ -- хоть не совсѣмъ ясно, не знаю почему -- часть вашихъ подвиговъ при Сен-Кентенѣ, и замѣтилъ, что онъ еще умалчиваетъ о важнѣйшихъ изъ нихъ.

-- Однакожь, я сдѣлалъ очень-мало! сказалъ съ грустною улыбкой Габріэль.

-- Честолюбецъ! замѣтилъ герцогъ.

-- Дѣйствительно, большой честолюбецъ! отвѣчалъ Габріэль, задумчиво опустивъ голову.

-- Но, благодаря Бога, любезный виконтъ, вы воротились; мы опять вмѣстѣ! сказалъ герцогъ Гизъ.-- Помните, другъ, наши предположенія касательно Италіи?.. Бѣдный Габріэль; теперь болѣе, нежели когда-нибудь, Франція нуждается въ вапіеи храбрости. До какой ужасной крайности довели они отечество!

-- Всѣ мои силы посвящены его защитѣ и только ждутъ, чтобъ вы подали знакъ.

-- Благодарю, мой другъ, отвѣчалъ герцогъ: -- я воспользуюсь вашимъ предложеніемъ и, будьте увѣрены, вамъ прійдется не долго ждать этого знака.

-- Слѣдовательно, мнѣ должно благодарить васъ, вскричалъ Габріэль.

-- Однакожь, говоря правду, замѣтилъ герцогъ Гизъ: -- чѣмъ больше я смотрю вокругъ себя, тѣмъ болѣе затруднительнымъ кажется мнѣ положеніе. Прежде всего, мнѣ надо приготовить вокругъ Парижа сопротивленіе, организовать страшную оборонительную линію противъ непріятеля, наконецъ, остановить его дальнѣйшіе успѣхи. Но все это ничего не значитъ. У непріятеля Сен-Кентенъ, весь Сѣверъ!.. Я долженъ, я хочу дѣйствовать... Но какимъ образомъ?..

Герцогъ остановился, какъ-будто спрашивая совѣта у Габріэля, потому-что зналъ высокій умъ молодаго человѣка и во многихъ случаяхъ находилъ хорошими его мнѣнія. По въ этотъ разъ виконтъ д'Эксме молчалъ и, внимательно устремивъ взоръ на герцога, заставлялъ, такъ сказать, его самого прійдти къ какому-нибудь результату.

Францискъ принужденъ былъ отвѣчать:

-- Не обвиняйте меня въ медленности, любезный другъ. Вы знаете, что я не изъ тѣхъ, которые колеблются, но изъ тѣхъ, которые обдумываютъ. Не порицайте меня, потому-что вы сами нѣсколько похожи на меня: рѣшительны и, въ то же время, благоразумны. И даже, прибавилъ герцогъ: -- мысль, которую теперь я вижу на вашемъ молодомъ челѣ, кажется мнѣ болѣе мрачною, нежели прежде. Не смѣю разспрашивать васъ; я помню, что вы должны были исполнить важный долгъ и открыть опасныхъ враговъ. Не оплакиваете ли вы другихъ несчастій, кромѣ несчастій отечества?.. Вотъ чего опасаюсь я, потому-что, когда мы разстались, вы были задумчивы, а теперь я нахожу васъ печальнымъ.

-- Прошу васъ, не говорите обо мнѣ, отвѣчалъ Габріэль:-- поговоримъ лучше о Франціи; говорить о ней значитъ говорить и обо мнѣ.

-- Хорошо, сказалъ герцогъ Гизъ.-- Я выскажу вамъ открыто свою мысль и свои заботы. Кажется мнѣ, что въ настоящее время всего необходимѣе -- возвысить какимъ-нибудь смѣлымъ и блистательнымъ ударомъ нравственность нашего войска и возстановить нашу прежнюю славу, обратить оборону въ аттаку и, наконецъ, не ограничиваться только исцѣленіемъ нашихъ ранъ, но думать о дальнѣйшемъ успѣхѣ.

-- Я того же мнѣнія, г-нъ герцогъ! съ живостію вскричалъ Габріэль, удивленный и обрадованный такимъ благопріятнымъ сходствомъ своихъ плановъ съ намѣреніями герцога.

-- Это ваше мнѣніе? спросилъ Гизъ:-- и, безъ сомнѣнія, вы не одинъ разъ думали объ опасностяхъ Франціи и средствахъ извлечь ее изъ этого положенія?

-- Да, я часто думалъ объ этомъ, сказалъ Габріэль.

-- Итакъ, любезный другъ, серьёзно ли вы взглянули на всѣ трудности?.. Когда и какъ думаете вы нанести блистательный ударъ, который мы считаемъ необходимымъ?

-- Кажется мнѣ, я знаю средства для этого...

-- Возможно ли? вскричалъ герцогъ.-- О, говорите, говорите, мой другъ!

-- Можетъ-быть, я сказалъ вамъ объ этомъ очень-рано, замѣтилъ Габріэль.-- Предложеніе мое принадлежитъ къ числу тѣхъ, для которыхъ необходимы долгія приготовленія. Вы -- человѣкъ съ великимъ характеромъ, однакожь, мое намѣреніе можетъ и вамъ показаться огромнымъ.

-- Не бойтесь, у меня не закружится голова, сказалъ улыбнувшись герцогъ Гизъ.

-- При первомъ взглядѣ, мой проектъ вамъ покажется страннымъ, безумнымъ, даже неисполнимымъ; но, въ-самомъ-дѣлѣ, онъ только труденъ и опасенъ.

-- Тѣмъ пріятнѣе! сказалъ Францискъ Лотарингскій.

-- Итакъ, продолжалъ Габріэль: -- рѣшено, что вы не испугаетесь его съ самаго начала. Повторяю, мы встрѣтимъ много опасностей, но средства для успѣха находятся въ моей власти, и когда я разовью ихъ подробнѣе, вы согласитесь со мною.

-- Если такъ, говорите, Габріэль, сказалъ герцогъ.

Въ это время, кто-то осторожно постучался въ дверь.

-- Еще кто прерываетъ насъ? произнесъ герцогъ съ замѣтнымъ нетерпѣніемъ.-- Тибо?

-- Точно такъ, сударь, сказалъ слуга, вошедъ въ комнату.-- Вы приказали мнѣ увѣдомить, когда начнется совѣтъ; теперь пробило два часа. Г-нъ Сен-Реми сейчасъ прійдетъ за г-мъ герцогомъ.

-- Да, да, замѣтилъ герцогъ Гизъ:-- сейчасъ начнется собраніе, и притомъ весьма-важное. Я необходимо долженъ присутствовать въ совѣтѣ. Хорошо, Тибо; теперь ты можешь уйдти. Видите, Габріэль, обязанность призываетъ меня къ королю. Но, до вечера, когда вы вполнѣ разовьете мнѣ свои планъ, безъ сомнѣнія, великій, потому-что вы задумали его, умоляю васъ, удовлетворите въ двухъ словахъ моему любопытству и нетерпѣнію. Скажите, Габріэль, что замышляете вы сдѣлать?

-- Въ двухъ словахъ, г-нъ герцогъ: взятъ Кале, спокойно сказалъ Габріэль.

-- Взять Кале! вскричалъ герцогъ Гизъ, въ изумленіи отступивъ назадъ.

-- Вы забыли, г-нъ герцогъ, свое обѣщаніе не ужасаться перваго впечатлѣнія, продолжалъ Габріэль съ тѣмъ же хладнокровіемъ.

-- Но хорошо ли вы обдумали свой планъ? сказалъ герцогъ.-- Взять Кале, городъ, защищаемый страшнымъ гарнизономъ, неприступными валами, даже моремъ. Кале, въ-продолженіе двухъ вѣковъ принадлежащій Англичанамъ, которые берегутъ его, какъ ключъ къ воротамъ Франціи!.. Я люблю смѣлость, но вашъ поступокъ не будетъ ли дерзокъ?

-- Но потому именно, что предпріятіе мое дерзко, что даже нельзя подозрѣвать его, потому именно и есть надежда на успѣхъ.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, и то правда, сказалъ герцогъ, погруженный въ раздумье.

-- Выслушавъ меня, вы не станете сомнѣваться. Планъ моихъ дѣйствій начертанъ заранѣе: хранить безусловное молчаніе, обмануть непріятеля ложнымъ манёвромъ и неожиданно явиться передъ городомъ. Черезъ пятнадцать дней, Кале будетъ въ нашихъ рукахъ.

-- Но вѣдь этихъ общихъ показаній недостаточно! прервалъ герцогъ Гизъ.-- Планъ вашъ, Габріэль, есть у васъ планъ?

-- Простой и вѣрный...

Габріэль не успѣлъ окончить. Въ эту минуту отворилась дверь, и вошелъ графъ Сен-Реми съ многочисленною свитою вельможъ, соединившихъ свою судьбу съ судьбою Гизовъ.

-- Его величество ожидаетъ генерала-намѣстника королевства, сказалъ Сен-Реми.

-- Я готовъ, господа, сказалъ герцогъ Гизъ, поклонившись вошедшимъ.

Потомъ онъ подошелъ къ Габріэлю и тихо сказалъ ему:

-- Я долженъ, какъ видите, оставить васъ, любезный другъ; но мысль неслыханная, блистательная, которую вы бросили въ мою голову, не разстанется со мною въ-продолженіе всего дня: за это я вамъ отвѣчаю! Если въ-самомъ-дѣлѣ вы увѣрены въ исполнимости такого плана, я считаю себя достойнымъ понимать васъ. Не можете ли вы зайдти ко мнѣ сегодня вечеромъ въ восемь часовъ? Ночью никго не будетъ прерывать нашей бесѣды.

-- Въ восемь часовъ я буду непремѣнно, сказалъ Габріэль: -- а до-тѣхъ-поръ я употреблю съ пользою свое время.

-- Смѣю замѣтить г-ну герцогу, что теперь уже болѣе двухъ часовъ, сказалъ графъ Сен-Реми.

-- Я готовъ! отвѣчалъ герцогъ.

Онъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ двери, обернулся, взглянулъ на Габріэля и потомъ подошелъ къ нему.

-- Взять Кале? повторилъ сомнительно герцогъ, какъ-будто желая удостовѣриться, хорошо ли онъ разслушалъ слова виконта.

Габріэль утвердительно наклонилъ голову и отвѣчалъ съ пріятною и спокойной улыбкой:

-- Взять Кале!

Герцогъ Гизъ вышелъ и, вслѣдъ за нимъ, виконтъ д'Эксме пошелъ изъ Лувра.

VII.

Различные силуэты воиновъ.

Съ томительнымъ нетерпѣніемъ ждала Алоиза возвращенія Габріэля. Увидѣвъ его изъ низенькаго окна, добрая женщина подняла къ небу глаза, увлаженные слезами счастія и, на этотъ разъ, благодарности; потомъ побѣжала отворить дверь своему любезному господину.

-- Благодарю Бога, вскричала она:-- я опять увидѣла васъ, сударь. Откуда вы? Изъ Лувра?.. видѣли короля?..

-- Видѣлъ, отвѣчалъ Габріэль.

-- Ну, что жь?

-- Надобно еще подождать, моя добрая няня.

-- Еще ждать? повторила Алоиза, сложивъ руки.-- Однакожь, какъ тяжело, какъ трудно ждать.

-- Даже невозможно, если я, ожидая, не стану дѣйствовать, сказалъ Габріэль.-- Но, слава Богу! я буду дѣйствовать и найду себѣ развлеченіе на дорогѣ, смотря на цѣль, къ которой буду стремиться.

Габріэль вошелъ въ залу, бросилъ плащь на спинку стула, и не замѣтилъ Мартэна-Герра, который сидѣлъ въ углу, погруженный въ глубокія размышленія.

-- Эй, Мартэнъ! Проснитесь, лѣнтяй! закричала конюшему Алоиза:-- вы даже не снимете плаща господину.

-- Извините, извините! проговорилъ Мартэнъ, проснувшись отъ задумчивости и вскочивъ со стула.

-- Не безпокойся, Мартэнъ, сказалъ Габріэль.-- Алоиза, не обижай моего бѣднаго Мартэна; теперь больше чѣмъ когда-нибудь я имѣю нужду въ его усердіи и преданности, и мнѣ надо поговорить съ нимъ о важныхъ предметахъ.

Каждое желаніе виконта д'Эксме было священнымъ для Алоизы. Она ласково улыбнулась конюшему и вышла изъ комнаты, чтобъ Габріэль могъ говорить свободнѣе.

-- Что подѣлывалъ ты, Мартэнъ? спросилъ виконтъ, когда они остались одни.-- О чемъ ты разсуждалъ такъ серьёзно?

-- Ломалъ себѣ голову, желая разгадать человѣка, приходившаго сегодня утромъ.

-- И что же, разрѣшилъ ты загадку? спросилъ съ улыбкою Габріэль.

-- Очень-мало, сударь. Признаюсь, какъ я ни таращилъ глаза, передо мной была черная ночь.

-- Однакожь, вѣдь я сказалъ тебѣ, Мартэнъ, что подозрѣваю тутъ совершенно-другое дѣло.

-- Разрѣшите загадку, сударь. А я напрасно стараюсь добиться толку.

-- Покамѣстъ еще не пришло время разсказать тебѣ все, отвѣчалъ Габріэль.-- Послушай, Мартэнъ, вполнѣ ли ты мнѣ преданъ?

-- Вопросъ предлагаете мнѣ, г-нъ виконтъ?

-- Нѣтъ, Мартэнъ, это не вопросъ, но похвала, и я теперь обращаюсь къ твоей вѣрности. Ты долженъ позабыть на время самого-себя, позабыть тѣнь, которую бросили на тебя и которую, даю тебѣ слово, мы разсѣемъ въ-послѣдствіи. Но покамѣстъ, Мартэнъ, я нуждаюсь въ тебѣ.

-- А, тѣмъ лучше! тѣмъ лучше! тѣмъ лучше! вскричалъ Мартэнъ-Герръ,

-- Но вотъ условіе, сказалъ Габріэль: -- ты долженъ принадлежать мнѣ вполнѣ, отдать мнѣ всю свою жизнь, все свое мужество. Мартэнъ, хочешь ли ты отдаться мнѣ, отложить свои личныя тревоги и дѣйствовать только для меня?

-- Хочу ли? вскричалъ Мартэнъ: -- но это мой долгъ, еще болѣе, мое наслажденіе. Клянусь святымъ Мартэномъ: я долго былъ разлученъ съ вами и хочу возвратить потерянные дни. Повѣрьте, г-нъ виконтъ, еслибъ легіоны Мартэновъ-Герровъ шли по моимъ слѣдамъ, и тогда я пренебрегъ бы ими... Идите вы передо мною и, повѣрьте, никого, кромѣ васъ, я не буду видѣть въ цѣломъ мірѣ.

-- Благородная душа! сказалъ Габріэль.-- Однакожь обдумай, Мартэнъ: подвигъ, на который я вызываю тебя, исполненъ опасностей; это цѣлая бездна.

-- Что жь, можно перескочить черезъ нее! вскричалъ Мартэнъ, беззаботно щелкнувъ пальцами.

-- Сто разъ мы будетъ жертвовать своею жизнію, Мартэнъ.

-- По игрѣ и выигрышъ, г-нъ виконтъ.

-- Но это игра опасная; какъ только она завяжется, любезный другъ, отъ нея нельзя уже отказаться.

-- Каковъ игрокъ, хорошъ или дуренъ, гордо отвѣчалъ Мартэнъ.

-- Но, не смотря на всю рѣшимость, ты не предвидишь опасныхъ превратностей борьбы, въ которую хочу я тебя ввести и, можетъ-быть, всѣ наши усилія останутся безъ награды!.. Подумай объ этомъ, Мартэнъ; когда я всматриваюсь въ планъ, который долженъ я выполнить, мнѣ самому становится страшно.

-- Я живу рука-объ-руку съ опасностями, отвѣчалъ Мартэнъ:-- и кто имѣлъ честь быть на висѣлицѣ...

-- Мартэнъ, прервалъ Габріэль: -- надо побѣждать стихіи, наслаждаться бурей, смѣяться надъ невозможнымъ!..

-- Посмѣемся! сказалъ Мартэнъ-Герръ.-- Сказать откровенно, сударь, послѣ того, какъ я познакомился съ висѣлицей -- остальная жизнь моя кажется мнѣ отсрочкой, и напрасно сталъ бы я роптать на Бога за нѣсколько лишнихъ дней, которые Онъ удѣлилъ мнѣ въ прибавку. Надо быть или глупцомъ, или неблагодарнымъ, чтобъ разбирать товаръ, когда купецъ даетъ его даромъ.

-- Слѣдовательно, Мартэнъ, сказалъ виконтъ д'Эксме:-- ты раздѣлишь мою судьбу и пойдешь за мною.

-- Хоть въ самый адъ, только бы досадить сатанѣ, потому-что я добрый католикъ.

-- Съ этой стороны будь спокоенъ, сказалъ Габріэль:-- ты потеряешь со мною, можетъ-быть, въ здѣшней жизни, но не въ будущей.

-- Больше я ничего и не требую, сударь, отвѣчалъ Мартэнъ.-- Но развѣ г-нъ виконтъ не требуетъ отъ меня ничего, кромѣ жизни?

-- Я попрошу тебя, Мартэнъ-Герръ, еще объ одной услугѣ, сказалъ Габріэль, улыбнувшись при геройской наивности вопроса, сдѣланнаго ему конюшимъ.

-- Въ чемъ же дѣло, сударь?

-- Постарайся поискать и найдти мнѣ какъ-можно-скорѣе, даже сегодня, дюжину товарищей, такихъ же молодцовъ, какъ ты, храбрыхъ, сильныхъ, отважныхъ, которые не боятся ни меча, ни огня, умѣютъ переносить голодъ и жажду, жаръ и стужу, покорны, какъ ангелы, и дерутся, какъ демоны... Можешь ли?

-- Смотря по тому, сколько будете платить? спросилъ Мартэнъ-Герръ.

-- По золотой монетѣ за каждую каплю ихъ крови, сказалъ Габріэль.-- Я не жалѣю о деньгахъ, только бы исполнить свою трудную и благочестивую обязанность.

-- Въ такомъ случаѣ, сударь, продолжалъ конюшій:-- я пріобрѣту вамъ черезъ два часа нѣсколько молодцовъ, которые не станутъ жаловаться на свои раны. Во Франціи, особенно въ Парижѣ, найдется не мало такихъ праздныхъ головорѣзовъ. Но кому станутъ они служить?

-- Мнѣ, сказалъ виконтъ д'Эксме:-- я предпринимаю кампанію не какъ офицеръ и капитанъ гвардіи, но какъ волонтеръ. Мнѣ нужны люди.

-- О, если такъ, сударь, у меня готовы подъ рукою пять или шесть нашихъ старыхъ молодцовъ, которые дѣйствовали въ лотарингской войнѣ. Бѣдняжки пожелтѣли отъ печали съ-тѣхъ-поръ, какъ вы уволили ихъ въ отставку. Вотъ-то обрадуются, какъ снова позовете ихъ идти съ собою въ огонь сраженія... Значитъ, мнѣ приходится для васъ вербовать рекрутовъ. Хорошо; сегодня же вечеромъ я представлю вамъ цѣлую военную галерею.

-- Хорошо. Но, вотъ одно, главное условіе. Они должны быть готовы оставить Парижъ во всякую минуту, и слѣдовать за мною, куда бы я ни пошелъ, безъ всякихъ вопросовъ и замѣчаній, даже не смотрѣть, куда мы идемъ, на югъ или на сѣверъ.

-- Они пойдутъ съ завязанными глазами за славой и деньгами, повѣрьте мнѣ, сударь.

-- И такъ, я полагаюсь на нихъ и на тебя, Мартэнъ. Ты, съ своей стороны...

-- Обо мнѣ, сударь, нечего и говорить, прервалъ Мартэнъ.

-- Напротивъ, о тебѣ-то и должно говорить, Мартэнъ. Если мы переживемъ тревогу, мой вѣрный слуга, торжественно даю обѣтъ сдѣлать для тебя то же, что ты сдѣлаешь для меня и въ свою очередь дѣйствовать противъ твоихъ враговъ. Но, до-тѣхъ-поръ, дай мнѣ руку, мой вѣрный Мартэнъ.

-- Г-нъ виконтъ! сказалъ Мартэнъ-Герръ, почтительно цалуя руку своего господина.

-- Пора, Мартэнъ, прервалъ его виконтъ д'Эксме:-- принимайся за дѣло. Но помни девизъ: молчаніе и мужество! Теперь мнѣ надо остаться одному.

-- Еще слово, сударь: вы будете дома? спросилъ Мартэнъ.

-- До семи часовъ; въ восемь я долженъ быть въ Луврѣ.

-- Въ такомъ случаѣ, г-нъ виконтъ, я надѣюсь представить вамъ до семи часовъ нѣсколько образчиковъ вашей будущей труппы.

Кошошій поклонился и ушелъ, гордясь возложеннымъ на него порученіемъ.

Габріэль, оставшись одинъ, заперся въ комнатѣ, и во все остальное время дня разсматривалъ планъ, данный ему Жаномъ Пекуа, писалъ замѣтки и ходилъ вдоль и поперегъ по комнатѣ, отъ времени до времени повторяя одушевленнымъ голосомъ:

-- Я спасу тебя, отецъ! Я спасу тебя, Діана.

Около шести часовъ, Габріэль, по настоятельнымъ просьбамъ Алоизы, подкрѣпилъ себя пищею; въ то же время вошелъ въ комнату Мартэнъ-Герръ съ видомъ важнымъ и значительнымъ.

-- Г-нъ виконтъ, сказалъ конюшій: -- не угодно ли вамъ видѣть шесть или семь человѣкъ, которые жаждутъ чести служить, подъ вашимъ начальствомъ, Франціи и королю?

-- Какъ? вскричалъ Габріэль:-- ты уже успѣлъ завербовать семерыхъ?

-- Шестерыхъ или семерыхъ молодцовъ, незнакомыхъ г-ну виконту. Если прибавить къ нимъ нашихъ старыхъ товарищей, сражавшихся при Мецѣ, будетъ ровно дюжина храбрыхъ, которые съ восторгомъ пожертвуютъ собою для полководца такого, какъ г-нъ виконтъ, и соглашаются на всѣ условія, какія вы имъ предложите.

-- Чортъ возьми! однакожь, ты не потерялъ времени, сказалъ виконтъ д'Эксме.-- Посмотримъ, какихъ ты привелъ рыцарей.

-- Прикажете вводить ихъ по одиначкѣ? спросилъ Мартэнъ-Герръ.-- Такъ, я думаю, вы лучше можете разсмотрѣть ихъ.

-- Хорошо: одного за другимъ, сказалъ Габріэль.

-- Еще послѣднее слово, прибавилъ конюшій.-- Не считаю нужнымъ предупреждать г-на виконта, что всѣ эти люди извѣстны мнѣ лично, или по самымъ вѣрнымъ справкамъ. У каждаго изъ нихъ свой нравъ, свои побужденія, но всѣ они имѣютъ одинъ общій характеръ -- храбрость, доказанную на дѣлѣ. Я могу поручиться г-ну виконту за это главное качество, если, впрочемъ, онъ будетъ снисходительно смотрѣть на нѣкоторые незначительные недостатки.

Послѣ этой приготовительной рѣчи, Мартэнъ-Герръ ушелъ на минуту изъ комнаты и тотчасъ воротился, ведя за собою огромнаго молодца, смуглаго, съ ловкими пріемами, лицомъ умнымъ и беззаботнымъ.

-- Амброзіо, сказалъ Мартэнъ-Герръ, представляя незнакомца виконту.

-- Амброзіо -- имя не французское. Откуда вы? спросилъ Габріэль.

-- А Богъ-знаетъ, отвѣчалъ Амброзіо.-- Меня нашли ребенкомъ, и я жилъ въ Пиренеяхъ, одною ногою во Франціи, другою въ Испаніи, и, признаюсь, былъ очень-доволенъ своимъ незаконнымъ рожденіемъ и не просилъ себѣ лучшей доли ни у Бога, ни у своей матери.

-- Но скажите, въ чемъ проводили вы жизнь? спросилъ Габріэль.

-- А вотъ въ чемъ, сказалъ Амброзіо: -- будучи безпристрастнымъ къ обѣимъ сторонамъ, я постоянно старался, по мѣрѣ своихъ слабыхъ средствъ, уничтожать между ними преграды, доставляя одной изъ этихъ сторонъ выгоды, которыми пользовалась другая, и такою мѣною даровъ, получаемыхъ ими отъ Провидѣнія, посвящать, какъ слѣдуетъ благочестивому сыну, все свое искусство для ихъ взаимнаго благополучія.

-- Короче, Амброзіо занимался контрабандою, сказалъ Мартэнъ-Герръ.

-- Но, продолжалъ Амброзіо: -- преслѣдуемый по обѣимъ сторонамъ Пиренеевъ неблагодарными соотечественниками, Испанцами и Французами, я рѣшился оставить свое прежнее мѣсто и пойдти въ Парижъ, городъ выгодный для смѣлыхъ...

-- И гдѣ, прибавилъ Мартэнъ: -- Амброзіо почтетъ для себя счастіемъ посвятить г-ну виконту д'Эксме свою храбрость, ловкость и всегдашнюю готовность къ трудамъ и опасностямъ.

-- Принять контрабандиста Амброзіо! сказалъ Габріэль.-- Слѣдующій.

Амброзіо вышелъ въ совершенномъ восхищеніи отъ такого пріема и уступилъ свое мѣсто другому товарищу. Это былъ человѣкъ угрюмый, какъ отшельникъ, осторожный, въ длинномъ коричневомъ плащѣ съ капюшономъ и съ крупными четками вокругъ шеи.

-- Лактанцій! сказалъ Мартэнъ-Герръ.-- Онъ уже служилъ подъ знаменами Колиньи, который можетъ самъ засвидѣтельствовать объ его усердіи. Но Лактанцій -- ревностный католикъ и не захочетъ повиноваться полководцу, подозрѣваемому въ ереси.

Лактанцій, не говоря ни слова, подтвердилъ наклоненіемъ головы и рукою слова Мартэна, который, послѣ минутнаго молчанія, продолжалъ:

-- Этотъ набожный воинъ, вѣрный своему долгу, употребитъ всѣ усилія угодить г-ну виконту д'Эксме, но проситъ себѣ полной свободы строго исполнять всѣ условія, которыя предписываетъ религія для его спасенія. Вѣрный своему долгу воина и слѣдуя врожденному призванію сражаться противъ своихъ братьевъ по Христу и поражать ихъ, гдѣ только возможно, Лактанцій очень-умно думаетъ, что ему надо, по-крайней-мѣрѣ, строгостью жизни замѣнить эту страшную необходимость. Чѣмъ яростнѣе Лактанцій дерется въ битвѣ, тѣмъ пламеннѣе молится онъ за обѣдней, и налагаетъ на себя самое строгое покаяніе, самый суровый постъ, чтобъ загладить малѣйшій грѣхъ и смягчить небо за множество жертвъ, которыя онъ преждевременно отослалъ къ подножію престола Господня.

-- Принять набожнаго Лактанція! сказалъ съ улыбкою Габріэль.

Лактанцій, не говоря ни слова, низко поклонился и вышелъ, читая про себя благодарственную молитву Всевышнему, удостоившему его поступить подъ начальство такого полководца.

За Лактанціемъ вошелъ Ивонне, молодой человѣкъ средняго роста, съ благороднымъ и нѣжнымъ лицомъ и маленькими, почти женскими руками. Отъ воротничка до сапоговъ, въ одеждѣ его была видна не только опрятность, но даже кокетливая изъисканность. Онъ очень-граціозно поклонился Габріэлю и сталъ передъ нимъ почтительно и въ то же время съ изящною ловкостью, слегка сметая правою рукою нѣсколько пылинокъ, приставшихъ къ лѣвому рукаву.

-- Вотъ, сударь, самый рѣшительный изъ всѣхъ, сказалъ Мартэнъ-Герръ.-- Ивонне въ битвахъ не знаетъ преградъ; это настоящій левъ, который только-что сорвался съ цѣпи. Ивонне рубитъ палашомъ вправо и влѣво. Но лучше всего видѣть, какъ онъ дѣйствуетъ во время аттаки: онъ ужасно самолюбивъ, прежде всѣхъ становится на первую лѣстницу, и первый водружаетъ французское знамя на непріятельскую стѣну.

-- Да вы настоящій герой, сказалъ Габріэль молодому человѣку.

-- Я стараюсь какъ только могу, скромно отвѣчалъ Ивонне:-- и мои ничтожныя усилія, безъ сомнѣнія, стоятъ ниже похвалъ г. Мартэна-Герра.

-- Нѣтъ, я только отдаю вамъ справедливость, отвѣчалъ Мартэнъ: -- и въ доказательство этого, похваливъ ваши достоинства, я представлю и ваши недостатки. Ивонне, сударь, безстрашенъ только на полѣ битвы, когда вокругъ него раздаются барабаны, свистятъ стрѣлы, гремятъ пушки. Здѣсь онъ является истиннымъ героемъ. Но въ домашней жизни, Ивонне робокъ, нѣженъ и раздражителенъ, какъ дѣвушка. Чувствительность его требуетъ большихъ предосторожностей. Онъ не любитъ оставаться одинъ въ темнотѣ, боится мышей и пауковъ, и чуть не падаетъ въ обморокъ отъ царапины. Только запахъ пороха и видъ крови возвращаютъ ему воинственную смѣлость.

-- Это не наше дѣло, сказалъ Габріэль:-- мы ведемъ его не на балъ, а въ битву. Принять нѣжнаго Ивонне!

Молодой человѣкъ отдалъ виконту д'Эксме поклонъ по всѣмъ правиламъ искусства, и удалился, покручивая бѣлою рукою свои тоненькіе усы.

Ивонне смѣнили два колосса, бѣлокурые, крѣпкіе, спокойные. Одинъ казался лѣтъ сорока; другому нельзя было дать и двадцати-пяти.

-- Генрихъ Шарфенштейнъ и племянникъ его, Францъ Шарфенштейнъ, сказалъ Мартэнъ-Герръ.

-- Это что за великаны? спросилъ удивленный Габріэль.-- Откуда вы, друзья?

-- Wir verstehen nur ein wenig das französisch, сказалъ старшій великанъ.

-- Что? спросилъ виконтъ д'Эксме.

-- Мы худо понимаемъ по-французски, отвѣчалъ младшій геркулесъ.

-- Это нѣмецкіе рейтары, замѣтилъ Мартэнъ-Герръ:-- по-итальянски кондотьеры. Они продаютъ свои руки тому, кто лучше платитъ за храбрость. Они уже поработали за Испанцевъ и Англичанъ, но Испанцы дурно платятъ, Англичане много торгуются. Купите, г. виконтъ, эту пару, и вы много пріобрѣтете. Они безпрекословно повинуются приказаніямъ и съ невозмутимымъ хладнокровіемъ станутъ хоть передъ жерломъ пушки. Храбрость для нихъ первое условіе чести; только платите имъ аккуратно жалованье и они безъ всякаго ропота готовы будутъ подвергать себя всѣмъ смертельнымъ опасностямъ своего ремесла.

-- И такъ, пусть останутся при мнѣ оба героя, сказалъ Габріэль: -- и, для большей вѣрности, они впередъ получатъ мѣсячное жалованье. Однакожь, надо спѣшить. Слѣдующій.

Два германскіе голіаѳа по-военному приложили руку къ шляпѣ и пошли въ-ногу скорымъ шагомъ, какъ два автомата.

-- Вотъ и слѣдующій; его зовутъ Пилльтруссъ, объявилъ Мартэнъ-Герръ.

Незнакомецъ, что-то въ родѣ разбойника, съ свирѣпымъ лицомъ, въ оборванномъ платьѣ, съ угловатыми ухватками, робко вошелъ въ комнату и отвернулъ глаза отъ Габріэля, какъ обвиненный отъ судьи.

-- Будь посмѣлѣе, Пилльтруссъ, нечего стыдиться, ласково сказалъ Мартэнъ-Гэрръ.-- Г. виконтъ просилъ у меня смѣльчаковъ; ты даже немного побойчѣе прочихъ; однакожь, тебѣ не зачѣмъ краснѣть.

И потомъ, обращаясь къ своему господину, Мартэнъ-Герръ прибавилъ:

-- Пилльтруссъ, надо вамъ сказать, сударь, принадлежитъ къ числу людей, которыхъ мы называемъ "дозорными". Въ войнѣ Англичанъ и Испанцевъ, онъ до-сихъ-поръ дѣйствовалъ своими средствами. Пилльтруссъ ходитъ по большимъ дорогамъ, наполненнымъ теперь иностранными хищниками, и рѣжетъ разбойниковъ. Что же касается соотечественниковъ, надо сказать правду, онъ не только не вредитъ, но даже покровительствуетъ имъ. Значитъ, Пилльтруссъ завоеватель, а не воръ; Пилльтруссъ живетъ данью, а не грабежами. При всемъ томъ, онъ почувствовалъ необходимость завести порядокъ въ своихъ занятіяхъ, немножко бродячихъ, и не такъ рѣзко безпокоить непріятелей Франціи. Вотъ почему Пилльтруссъ съ радостью изъявилъ свою готовность стать подъ знамя виконта д'Эксме.

-- Если ты согласенъ быть порукой, Мартэнъ-Герръ, я принимаю Пилльтрусса, отвѣчалъ Габріэль: -- но только съ условіемъ, чтобъ съ-этихъ-поръ театромъ его дѣйствія были не дороги и тропинки, но укрѣпленные города и поле битвы.

-- Кланяйся г. виконту, баловень, благодари; ты принятъ въ число нашихъ, сказалъ Пилльтруссу Мартэнъ-Герръ, который, казалось, имѣлъ какую-то слабость къ этому "шалуну".

-- Благодарю, благодарю васъ, г. виконтъ, проговорилъ Пилльтруссъ.-- Съ нынѣшняго дня, я буду сражаться одинъ не противъ двоихъ или троихъ, но противъ десятерыхъ.

-- Давно бы такъ! сказалъ Габріэль.

За Пилльтруссомъ явился человѣкъ блѣдный, задумчивый, съ озабоченнымъ лицомъ, который, казалось, смотрѣлъ на весь свѣтъ съ уныніемъ и печалью. Широкіе рубцы, проведенные на его лицѣ, придавали ему отпечатокъ еще болѣе-мрачный.

Мартэнъ-Герръ, представляя этого седьмаго и послѣдняго рекрута, объявилъ, что его фамилія Мальморъ.

-- Г. виконтъ сдѣлаетъ непростительный грѣхъ, если откажетъ бѣдному Мальмору, прибавилъ конюшій.-- Мальморъ, дѣйствительно, питаетъ самую чистую, самую глубокую страсть къ Беллонѣ, если позволите мнѣ выразиться нѣсколько-миѳологически. Но, до-сихъ-поръ, эта страсть была довольно-несчастна. Бѣдняжка Мальморъ чувствуетъ непреодолимую склонность къ войнѣ; вся его отрада, все наслажденіе заключаются въ хорошей сѣчѣ, и, къ-несчастію, онъ едва прикоснулся губами къ чашѣ своего блаженства! Онъ такъ слѣпо, такъ яростно кидаетсявъ кровавую схватку, что всегда съ перваго скачка получаетъ рану и отправляется въ походный госпиталь, гдѣ, лежа на боку до окончанія битвы, жалуется не столько на боль, сколько на невозможность сражаться. Все его тѣло -- одна большая рана; однакожь, благодаря Бога, Мальморъ крѣпокъ и скоро поправляется. Ему только надобно подождать благопріятнаго случая; но это желаніе, долго не находя себѣ пищи, изнуряетъ его болѣе, нежели кровь, которую онъ такъ славно потерялъ въ битвахъ... Видите, г. виконтъ, что, право, грѣшно отказать этому задумчивому воителю въ радости, которую вы можете доставить ему съ выгодою для себя.

-- Я очень-радъ принять Мальмора, любезный Мартэнъ, отвѣчалъ Габріэль.

Пріятная улыбка мелькнула на блѣдномъ лицѣ Мальмора; надежда оживила искрою его угасшіе глаза, и онъ пошелъ къ своимъ товарищамъ веселѣе, нежели вошелъ въ комнату виконта.

-- Теперь ты представилъ всѣхъ? спросилъ Габріэль у конюшаго.

-- Точно-такъ, сударь; покамѣстъ, я не привелъ еще другихъ. Я не смѣлъ надѣяться, что вы пріймете всѣхъ.

-- У тебя вѣрный и хорошій вкусъ, Мартэнъ. Благодарю за счастливый выборъ.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, я осмѣливаюсь думать, скромно отвѣчалъ Мартэнъ-Герръ:-- что нельзя пренебрегать такими молодцами, какъ Мальморъ, Пилльтруссъ, два Шарфенштейна, Лактанцій, Ивонне и Амброзіо.

-- Я думаю! сказалъ Габріэль.-- Славные товарищи!

-- Если г-ну виконту угодно будетъ присоединить къ нимъ Ландри, Шепеля, Обріо, Контамина и Балю, ветерановъ лотарингскаго сраженія, я думаю, что подъ начальствомъ г-на д'Эксме такая труппа дастъ себя знать друзьямъ, и еще больше врагамъ.

-- Да, правда! сказалъ Габріэль: -- желѣзныя руки, желѣзныя головы! Постарайся, Мартэнъ, какъ-можно-скорѣе одѣть и вооружить этихъ двѣнадцать храбрецовъ. Впрочемъ, сегодня тебѣ не худо отдохнуть; ты употребилъ въ дѣло нынѣшній день, и я тебѣ благодаренъ; по мой день еще не конченъ, не смотря на то, что я также не мало дѣйствовалъ.

-- Куда же, сударь, вы отправляетесь ныньче вечеромъ? спросилъ Мартэнъ-Герръ.

-- Въ Лувръ, къ г-ну Гизу; онъ ждетъ меня въ восемь часовъ, сказалъ Габріэль, вставая со стула.-- Но, благодаря твоему быстрому усердію, Мартэнъ, надѣюсь, что кой-какія трудности, которыя могли бы мнѣ представиться въ разговорѣ съ герцогомъ, уничтожены заранѣе.

-- Это, сударь, меня весьма радуетъ.

-- И меня также, Мартэнъ. Ты не знаешь, какъ я нуждаюсь въ успѣхѣ!.. Но... я буду имѣть успѣхъ.

И благородный молодой человѣкъ, подходя къ дверямъ, повторялъ въ своемъ сердцѣ:

-- Да, я спасу тебя, отецъ! Я спасу тебя, Діана!..

VIII.

Догадливость неловкаго.

Перешагнемъ мыслію шестдесятъ миль и двѣ недѣли, и возвратимся въ Кале, въ концѣ ноября 1557 года.

Не прошло двадцати-пяти дней со времени отъѣзда виконта д'Эксме, когда посланный отъ него явился у воротъ англійскаго города.

Посланный этотъ просилъ, чтобъ его провели къ губернатору, милорду Уэнтворту, которому онъ долженъ былъ вручить выкупъ за его бывшаго плѣнника.

Курьеръ, казалось, былъ очень-неловокъ, потому-что, какъ ясно ни показывали ему дорогу, какъ ни бились указать ему главныя ворота, онъ двадцать разъ ходилъ мимо ихъ, и стучался въ калитки и запрещенные выходы, такъ-что безтолковый понапрасну обошелъ всѣ валы, снаружи окружавшіе городъ.

Наконецъ, уступая указаніямъ, изъ которыхъ одни были яснѣе другихъ, онъ попалъ на вѣрную дорогу, и даже въ эту отдаленную эпоху волшебная сила словъ "я несу десять тысячь экю губернатору" была такъ неотразима, что городскіе стражи, не смотря на всѣ предосторожности, предписанныя лордомъ Уэнтвортомъ, пропустили въ Кале вѣстника съ такою почтенною суммой.

Право, только въ золотой вѣкъ не знали денегъ!

Безтолковый посланный Габріэля еще долго блуждалъ по улицамъ Кале прежде, чѣмъ пришелъ къ отели губернатора, хотя сострадательныя души на разстояніи каждыхъ ста шаговъ объясняли ему, гдѣ живетъ губернаторъ. Слуга виконта, видя какую-нибудь гауптвахту, думалъ, что тутъ-то непремѣнно и слѣдуетъ спросить о лордѣ Уэнтвортѣ, и бѣжалъ къ гауптвахтѣ.

Истративъ цѣлый часъ на дорогу, которую всякій другой окончилъ бы въ десять минутъ, онъ пришелъ, наконецъ, къ дому губернатора, и тотчасъ былъ допущенъ къ лорду Уэнтворту, принявшему его съ видомъ не только озабоченнымъ, по даже печальнымъ. Губернаторъ въ этотъ день былъ чрезвычайно-скученъ.

Когда посланный объяснилъ причину своего прихода и положилъ на столъ мѣшокъ, набитый золотомъ, Англичанинъ спросилъ:

-- Г. виконтъ поручилъ только отдать эти деньги?.. Не просилъ ли онъ еще что сообщить мнѣ?

Пьеръ -- такъ звали посланнаго -- посмотрѣлъ съ удивленіемъ на лорда Уэнтворта, и наконецъ отвѣчалъ:

-- Милордъ, я долженъ только отдать вамъ выкупъ. Господинъ мой больше не приказывалъ ничего, и я, право, не понимаю...

-- Давно бы такъ! прервалъ лордъ Уэнтвортъ съ презрительною улыбкой.-- Г. виконтъ д'Эксме, кажется мнѣ, сдѣлался благоразумнѣе, съ чѣмъ и поздравляю твоего господина. Французскій придворный воздухъ, какъ видно, разслабляетъ память; тѣмъ лучше для тѣхъ, которые впиваютъ этотъ воздухъ.

И потомъ губернаторъ сказалъ почти шопотомъ:

-- Забвеніе -- половина счастія.

-- Милордъ, съ своей стороны, не желаете ли что сообщить моему господину? спросилъ посланный, который, казалось, беззаботно и безсмысленно слушалъ грустное выраженіе, сказанное въ сторону Англичаниномъ.

-- Если г-нъ д'Эксме ничего не говоритъ мнѣ, такъ и мнѣ отвѣчать нечего, сказалъ лордъ Уэнтвортъ, -- Впрочемъ, пожалуй, предупреди его, что еще цѣлый мѣсяцъ, то-есть, до перваго числа января, я жду твоего господина и готовъ къ его услугамъ, какъ дворянинъ и какъ губернаторъ Кале. Онъ пойметъ.

-- До перваго января, милордъ? спросилъ Пьеръ.

-- Да. Вотъ тебѣ росписка, любезный другъ, и, сверхъ того, маленькое вознагражденіе за трудности, которыя встрѣчались тебѣ во время долгаго пути. Возьми, возьми, любезный другъ!

Посланный сначала не рѣшался, но потомъ одумался и взялъ кошелекъ, предложенный ему лордомъ Уэнтвортомъ.

-- Благодарю васъ, милордъ, сказалъ онъ.-- Но, милордъ, у меня еще есть къ вамъ просьба.

-- Какая? спросилъ губернаторъ.

-- Кромѣ долга, сейчасъ заплаченнаго милорду, виконтъ д'Эксме поручилъ мнѣ отдать еще деньги, которыя, въ бытность свою въ Кале, онъ задолжалъ одному изъ здѣшнихъ жителей... Какъ бишь его зовутъ?.. Да; Пьеру Пекуа, его бывшему хозяину.

-- Ну, что жь? сказалъ лордъ Уэнтвортъ.

-- Позволите ли мнѣ, милордъ, пойдти къ Пьеру Пекуа и лично передать ему эти деньги?

-- Безъ сомнѣнія, сказалъ ему губернаторъ.-- Вотъ паспортъ, съ которымъ тебя свободно выпустятъ изъ Кале. Я очень желалъ бы позволить тебѣ пробыть здѣсь нѣсколько дней; можетъ-быть, ты нуждаешься въ отдыхѣ послѣ дороги; но, къ-сожалѣнію, мнѣ запрещено держать здѣсь иностранцевъ, и въ особенности Французовъ. Тебѣ покажутъ домъ Пьера Пекуа. Прощай, любезный другъ; счастливый путь!

-- Прощайте, милордъ.

Вышедъ изъ дома губернатора, посланный еще разъ десять сбивался съ дороги, и, наконецъ, пришелъ въ Улицу-Мартруа, гдѣ, если угодно вспомнить читателямъ, жилъ оружейникъ Пьеръ Пекуа.

Посланный Габріэля нашелъ, что Пьеръ Пекуа былъ еще печальнѣе въ своей мастерской, нежели лордъ Уэнтвортъ въ своемъ кабинетѣ. Оружейникъ, принявъ вошедшаго за покупателя, встрѣтилъ его съ замѣтнымъ равнодушіемъ. Но когда тотъ объявилъ, что онъ пришелъ отъ виконта д'Эксме, лицо честнаго горожанина вдругъ просвѣтлѣло.

-- Вы пришли отъ виконта д'Эксме? вскричалъ онъ.

И потомъ, обратившись къ одному изъ своихъ учениковъ, который, раскладывая товаръ, могъ подслушать разговоръ, оружейникъ сказалъ ему:

-- Кентень, выйдь отсюда и увѣдомь Жана, что пріѣхалъ посланный отъ виконта д'Эксме.

Ученикъ повиновался приказанію.

-- Теперь говорите, любезный другъ, сказалъ съ живостію Пьеръ Пекуа.-- О, мы очень-хорошо знали, что виконтъ не забудетъ насъ! Говорите скорѣе. Ну, что принесли вы намъ отъ виконта?

-- Поклонъ, благодарность, кошелекъ съ деньгами и слова: "Помните пятое число". Виконтъ сказалъ, что вы поймете эти слова.

-- И только-то? спросилъ Пьеръ Пекуа.

-- Все тутъ, отвѣчалъ посланный.-- Право, какой прихотливый народъ здѣшніе жители! подумалъ онъ, удивленный вопросомъ Пьера Пекуа.-- Даже не дорожатъ деньгами! У этихъ людей есть какія-то особенныя претензіи, которыхъ самъ чортъ не разгадаетъ.

-- Но, продолжалъ оружейникъ:-- вѣдь насъ трое въ здѣшнемъ домѣ. Со мною живутъ мой двоюродный братъ Жанъ, и сестра Бабета. Вы исполнили порученіе, которое касалось меня; хорошо. Не надобно ли вамъ еще что сообщить Бабетѣ или Жану?

Но Жанъ Пекуа, ткачъ, вошелъ въ комнату именно въ ту минуту, когда посланный Габріэля отвѣчалъ:

-- Все, что мнѣ велѣно было сказать, касалось господина Пьера Пекуа, и я сказалъ ему все, что слѣдовало, а другихъ не дано мнѣ порученій.

-- Теперь ты видишь, братъ, сказалъ Пьеръ, обращаясь къ Жану: -- г-нъ виконтъ д'Эксме благодаритъ насъ; г-нъ виконтъ д'Эксме спѣшитъ заплатить намъ свой долгъ; г-нъ виконтъ д'Эксме велѣлъ сказать намъ: "Помните пятое число!" а самъ онъ позабылъ!

-- Увы! сказалъ за дверью слабый и болѣзненный голосъ.

Это былъ голосъ бѣдной Бабеты, которая слышала весь разговоръ.

-- Постойте, сказалъ Жанъ Пекуа, еще не теряя надежды.-- Пріятель, продолжалъ онъ, обращаясь къ посланному: -- если вы жили въ домѣ виконта д'Эксме, вы, конечно, знаете одного изъ его слугъ, вашего товарища, по имени Мартэна-Герра?

-- Мартэна-Герра?.. Какъ не знать Мартэна-Герра!.. Да, сударь, я знаю конюшаго Мартэна-Герра.

-- Онъ все еще служитъ г-ну д'Эксме?

-- Какъ не служить; служитъ.

-- Зналъ ли онъ, что вы отправляетесь въ Кале?

-- Разумѣется, зналъ, отвѣчалъ посланный:-- я засталъ его передъ своимъ отъѣздомъ въ отели г-на д'Эксме, и они вдвоемъ проводили меня до самыхъ воротъ. Мартэнъ-Герръ видѣлъ, какъ я отправился въ дорогу.

-- Онъ не просилъ васъ ничего передать ни мнѣ, ни другимъ лицамъ, живущимъ въ этомъ домѣ?

-- Рѣшительно ничего, повторяю вамъ еще разъ.

-- Постой, Пьеръ, не выходи изъ терпѣнія, сказалъ Жанъ.-- Любезный другъ, можетъ-быть, Мартэнъ-Герръ просилъ васъ исполнить его порученіе тайно; въ такомъ случаѣ, теперь всѣ предосторожности напрасны, потому-что мы знаемъ истину. Печаль той, передъ которою такъ виноватъ Мартэнъ-Герръ, открыла намъ все, и вы можете говорить въ нашемъ присутствіи. Впрочемъ, для избѣжанія всякихъ недоразуменіи, мы готовы уйдти, и особа, про которую вамъ говорилъ Мартэнъ-Герръ, сейчасъ прійдетъ сюда: вы можете говорить съ нею наединѣ, не опасаясь, что васъ услышатъ.

-- Клянусь вамъ, отвѣчалъ посланный:-- я рѣшительно не понимаю, про что вы говорите.

-- Довольно, Жанъ, довольно! вскричалъ Пьеръ Пекуа, глаза котораго зажглись молніей негодованія.-- Клянусь могилою своего отца, я, право, не понимаю, Жанъ, что тебѣ за удовольствіе повторять исторію нашего безславія?

Жанъ печально опустилъ голову, понимая всю справедливость словъ брата.

-- Не угодно ли вамъ пересчитать деньги? спросилъ посланный, приведенный въ затрудненіе своею ролью.

-- Къ-чему? сказалъ Жапъ.-- Оставьте ихъ у себя. Я велю принести вамъ кое-что поѣсть и выпить.

-- За деньги я вамъ благодаренъ, отвѣчалъ посланный, который, однакожь, казалось, не рѣшался принять ихъ.-- Что же касается до кушанья, то мнѣ, право, не хочется ни ѣсть, ни пить; я сейчасъ обѣдалъ въ Ньёле. Притомъ, я долженъ тотчасъ ѣхать, потому-что вашъ губернаторъ запретилъ мнѣ долго оставаться въ здѣшнемъ городѣ.

-- Не удерживаемъ васъ, любезный другъ, сказалъ Жанъ Пекуа.-- Прощайте. Скажите Мартэну-Герру... или нѣтъ; отъ насъ ему нечего говорить. Скажите только г-ну д'Эксме, что мы благодаримъ его, помнимъ пятое число, и надѣемся также, что, въ свою очередь, и виконтъ не забудетъ.

-- Послушайте еще, прибавилъ Пьеръ Пекуа, вышедшій въ эту минуту изъ задумчивости.-- Скажите своему господину, что мы будемъ ждать его цѣлый мѣсяцъ. Въ продолженіе этого времени, вы успѣете воротиться въ Парижъ, и виконтъ пришлетъ къ намъ кого-нибудь съ отвѣтомъ. Если же, до окончанія нынѣшняго года, мы не получимъ отъ г. д'Эксме никакихъ извѣстій, то принуждены будемъ думать, что его сердце лишено памяти, и сожалѣть столько же о немъ, сколько о самихъ-себѣ. Если дворянинъ такъ хорошо помнитъ о какихъ-нибудь ничтожныхъ долгахъ, то онъ еще лучше долженъ помнить о тайнахъ, которыя ввѣрены ему. За тѣмъ прощайте, любезный другъ.

-- Оставайтесь съ Богомъ, сказалъ посланный Габріэля.-- Всѣ ваши вопросы будутъ въ точности переданы г. д'Эксме.

Жанъ Пекуа проводилъ его до дверей, выходившихъ на улицу. Пьеръ Пекуа остался, какъ вкопанный, въ своей комнатѣ.

Досужій вѣстникъ, проблуждавъ еще по извилинамъ запутаннаго и сбивчиваго Кале, дошелъ, наконецъ, до главныхъ воротъ, предъявилъ свой паспортъ, и, давъ часовымъ ощупать у себя всѣ карманы, вышелъ изъ города.

Три четверти часа онъ почти бѣжалъ и убавилъ шагъ, когда отошелъ на милю отъ заставы. Тогда онъ позволилъ себѣ отдохнуть, сѣлъ на дерновый холмъ, задумался, и улыбка удовольствія оживила его глаза и губы.

-- Право, не понимаю, сказалъ онъ себѣ: -- отъ-чего жители этого города одни печальнѣе и таинственнѣе другихъ. Лордъ Уэнтвортъ, кажется мнѣ, имѣетъ какія-то претензіи на г-на д'Эксме, братья Пекуа недовольны Мартэномъ-Герромъ. Да, впрочемъ, какое мнѣ дѣло до этого? Мнѣ горевать не о чемъ; у меня здѣсь все, чего я хочу и что мнѣ надобно. Правда, у меня нѣтъ ни черточки пера, ни клочка бумаги; да что за дѣло: у меня все -- въ головѣ, и съ планомъ г. д'Эксме я могу прекрасно построить воображеніемъ весь этотъ городъ, который заставилъ другихъ хмурить брови, а во мнѣ оставилъ пріятныя воспоминанія.

Посланный пересчиталъ памятью всѣ улицы, бульвары, укрѣпленные посты, которые такъ кстати помогла ему развѣдать его мнимая недогадливость.

-- Точно, совершенно такъ! сказалъ онъ.-- Все ясно и понятно, какъ-будто лежитъ у меня на ладони. Будетъ же доволенъ герцогъ Гизъ! Благодаря этому путешествію и драгоцѣннымъ показаніямъ капитана гвардіи его величества, мы силою приведемъ сюда любезнаго виконта д'Эксме съ его конюшимъ, и они не опоздаютъ на свиданіе, назначенное имъ, черезъ мѣсяцъ, лордомъ Уэнтвортомъ и Пьеромъ Пекуа. Если угодно Богу и обстоятельствамъ, черезъ шесть недѣль мы возьмемъ Кале, или я сложу здѣсь свою голову!

И читатели наши согласятся, что послѣднее было бы очень-прискорбно, когда узнаютъ, что здѣсь дѣло идетъ о головѣ маршала Пьера Строцци, одного изъ знаменитѣйшихъ и самыхъ искусныхъ инженеровъ шестнадцатаго столѣтія.

Отдохнувъ нѣсколько минутъ, Пьеръ Строцци отправился въ путь, много думая о Кале и очень-мало объ его жителяхъ.

IX.

31-е декабря 1557 года.

Читатели, вѣроятно, догадались, отъ-чего Пьеръ Строцци нашелъ лорда Уэнтворта печальнымъ и озабоченнымъ, и отъ-чего губернаторъ Кале говорилъ съ такою гордостью и досадой о виконтѣ д'Эксме.

Причиною этого было, что г-жа де-Кастро, казалось, все болѣе и болѣе ненавидѣла лорда.

Когда онъ просилъ позволенія видѣться съ нею, Діана всегда старалась найдти какой нибудь предлогъ избавиться отъ его визитовъ; если же иногда она не могла избѣгнуть его присутствія -- ледяной и церемонный пріемъ ея слишкомъ-ясно обнаруживалъ ея чувства и каждый разъ приводилъ лорда въ новое отчаяніе.

Между-тѣмъ, онъ еще не отказывался отъ любви. Переставъ надѣяться, онъ еще не отчаявался; онъ хотѣлъ, по-крайней-мѣрѣ, остаться въ глазахъ Діаны совершеннѣйшимъ изъ придворныхъ, который своею утонченною любезностью составилъ себѣ извѣстное имя при дворѣ Маріи англійской. Плѣнницѣ Уэнтворта было душно отъ его услужливости. Діана жила съ царскою роскошью въ темницѣ; предупредительный лордъ назначилъ къ ней французскаго пажа, выписалъ для нея изъ Италіи музыкантовъ, которыми такъ дорожили въ вѣкъ возрожденія; иногда, г-жа де-Кастро находила у себя въ комнатѣ великолѣпные наряды, которые Уэнтвортъ нарочно для нея выписывалъ изъ Лондона, и на все это она не обращала никакого вниманія.

Однажды, губернаторъ далъ въ честь ея большой балъ, на который были приглашены всѣ англійскія знаменитости, жившія въ Кале и въ окрестностяхъ. Приглашенія были отправлены даже черезъ проливъ; но г-жа де-Кастро рѣшительно отказалась явиться на этомъ балу.

Видя такую холодность, такое пренебреженіе, лордъ Уэнтвортъ всякій день повторялъ себѣ, что для его спокойствія ему гораздо-лучше было бы принять выкупъ, предложенный ему Генрихомъ II, и возвратить Діанѣ свободу.

Но вѣдь это значило возвратить счастіе Габріэлю д'Эксме, и Англичанинъ не находилъ у себя въ сердцѣ довольно силы и мужества рѣшиться на такое ужасное пожертвованіе.

-- Нѣтъ, нѣтъ, говорилъ губернаторъ:-- если она не будетъ моею, то, по-крайней-мѣрѣ, не будетъ принадлежать никому.

Дни, недѣли, мѣсяцы проходили въ этой томительной нерѣшительности.

31-го декабря 1557 года, лорду Уэнтворту удалось, наконецъ, получить позволеніе войдти въ комнаты г-жи де-Кастро. Мы уже сказали, что только здѣсь онъ дышалъ свободнѣе, хотя постоянно уходилъ отсюда съ большею печалью. Но видѣть Діану, даже строгую, слушать ея слова, даже ироническія, сдѣлалось для него неизбѣжною, неотразимою необходимостью.

Діана сидѣла у камина; передъ нею стоялъ Уэнтвортъ; они разговаривали.

-- Наконецъ, г-жа де-Кастро, сказалъ влюбленный губернаторъ:-- еслибъ я, измученный вашею жестокостью, раздраженный вашимъ презрѣніемъ, вспомнилъ, что я дворянинъ и здѣсь полный хозяинъ?...

-- Милордъ, вы обезславили бы себя, но не меня, съ твердостію отвѣчала Діана.

-- Мы оба лишились бы чести, возразилъ лордъ Уэнтвортъ.-- Вы находитесь въ моей власти. Куда бы убѣжали вы?

-- Боже мой, я найду себѣ спасеніе въ смерти, отвѣчала она спокойно.

Лордъ Уэнтвортъ поблѣднѣлъ и задрожалъ при мысли, что онъ будетъ причиною смерти Діаны.

-- Такое упорство противно природѣ, сказалъ онъ, опустивъ голову:-- вы все еще вѣрите въ какое-то невозможное счастіе. Скажите, отъ кого надѣетесь вы получить помощь въ настоящую минуту?

-- Отъ Бога, отъ короля... отвѣчала Діана.

Лордъ Уэнтвортъ хорошо понялъ эту недоконченную фразу, недосказанную мысль.

-- Она еще думаетъ о д'Эксме, сказалъ про-себя Уэнтвортъ.

Но онъ не осмѣливался коснуться этого ужаснаго воспоминанія, не хотѣлъ разбудить его и отвѣчалъ съ досадою:

-- Да, надѣйтесь на короля, надѣйтесь на Бога! Но, еслибъ небо захотѣло помочь вамъ, оно явило бы свою помощь въ первый день вашихъ страданій, а между-тѣмъ сегодня кончается годъ, и Богъ еще не простеръ надъ вами своей спасительной руки.

-- Я надѣюсь на годъ, который начнется завтра, отвѣчала Діана, поднявъ прекрасные глаза, какъ-будто прося защиты у небесъ.

-- Что же касается французскаго короля, вашего батюшки, продолжалъ лордъ Уэнтвортъ: -- я думаю, что руки его слишкомъ обременены дѣлами, и ему невозможно посвятить вамъ всю свою силу, всѣ свои мысли. Франція находится еще въ большей опасности, нежели его собственная дочь.

-- Да, вы такъ говорите! сказала Діана сомнительнымъ тономъ.

-- Лордъ Уэнтвортъ не обманываетъ. Знаете ли, въ какомъ положеніи теперь находятся дѣла короля, вашего августѣйшаго отца?..

-- Что я могу знать въ этой темницѣ? отвѣчала Діана, будучи, однакожь, не въ состояніи скрыть свое любопытство.

-- Вы спросили бы меня, замѣтилъ лордъ Уэнтвортъ, обрадованный, что наконецъ его выслушаютъ, хотя бы даже онъ явился вѣстникомъ несчастія.-- Итакъ, знайте, госпожа де-Кастро, возвращеніе герцога Гиза въ Парижъ не улучшило положенія Франціи. До-сихъ-поръ, тамъ организовано нѣсколько полковъ, укрѣплены нѣкоторыя мѣста -- вотъ и все. Въ настоящую минуту, Франція не знаетъ, на что рѣшиться. Силы ея, сосредоточенныя на сѣверныхъ границахъ, могли бы остановить торжественное движеніе Испанцевъ, но Франція не предпринимаетъ ничего противъ нихъ. Двинутся ли эти силы противъ Люксанбурга, устремятся ли на Пикардію,-- дѣло неизвѣстное. Не попытаются ли онѣ взять Сен-Кентенъ или Гамъ?..

-- Или даже Кале? прервала Діана, устремивъ быстрый взоръ на губернатора и желая прочесть на его лицѣ дѣйствіе, произведенное этимъ именемъ.

Но лордъ Уэнтвортъ гордо улыбнулся и отвѣчалъ:

-- Позвольте мнѣ даже и не думать о подобномъ вопросѣ. Всякій, кто имѣетъ какое-нибудь понятіе о войнѣ, не допуститъ такого сумасброднаго предположенія ни на минуту, и герцогъ Гизъ столько опытенъ, что не рѣшится на такую странную, неисполнимую попытку, не захочетъ разсмѣшить каждаго, кто только въ Европѣ носитъ шпагу.

Въ эту самую минуту, у дверей послышался шорохъ, и въ комнату поспѣшно вошелъ егерь.

Лордъ Уэнтвортъ всталъ и пошелъ къ нему на встрѣчу.

-- Какое обстоятельство дало вамъ смѣлость безпокоить меня здѣсь? спросилъ взбѣшенный лордъ.

-- Извините, милордъ, отвѣчалъ егерь: -- меня прислалъ лордъ Дэрби.

-- За какимъ важнымъ дѣломъ? Говорите же.

-- Господину лорду Дэрби, отвѣчалъ егерь:-- дано извѣстіе, что вчера, въ десяти миляхъ отъ Кале, видѣли французскій авангардъ изъ двухъ тысячь стрѣлковъ, и потому лордъ Дэрби приказалъ предупредить васъ немедленно.

Діана вскрикнула, не стараясь скрывать свою радость.

-- И вы для этого осмѣлились отъискивать меня даже здѣсь? отвѣчалъ холодно лордъ Уэнтвортъ, обращаясь къ егерю.

-- Милордъ, замѣтилъ изумленный егерь:-- лордъ Дэрби...

-- Скажи отъ меня лорду Дэрби, прервалъ губернаторъ: -- что онъ близорукій и принимаетъ бугорки за горы.

-- Итакъ, милордъ, посты, которые лордъ Дэрби хотѣлъ усилить...

-- Должны остаться по-старому! И пусть не безпокоятъ меня своимъ глупымъ страхомъ.

Егерь почтительно поклонился и вышелъ.

-- Однакожь, милордъ, сказала Діана де-Кастро: -- вы видите, что мое безумное предчувствіе осуществляется во мнѣніи даже одного изъ лучшихъ вашихъ офицеровъ.

-- Теперь болѣе, чѣмъ прежде, я принужденъ вывести васъ изъ заблужденія, отвѣчалъ лордъ Уэнтвортъ съ невозмутимою самоувѣренностію.-- Я могу объяснить вамъ въ двухъ словахъ ложное предостереженіе, которое, не понимаю какимъ образомъ, могло поколебать лорда Дэрби.

-- Посмотримъ, сказала г-жа де-Кастро, желая, чтобъ ей освѣтили предметъ, въ которомъ теперь сосредоточивалась вся ея жизнь.

-- Итакъ, продолжалъ лордъ Уэнтвортъ:-- вотъ одно изъ двухъ обстоятельствъ: или господа Гизъ и де-Неверъ, впрочемъ, полководцы искусные и благоразумные, хотятъ доставить провіантъ въ Лрдръ и Булонь, и отправили туда войска, или же они, желая успокоить Гамъ и Сен-Кентень, идутъ будто-бы на Кале, а потомъ вдругъ воротятся захватить одинъ изъ этихъ двухъ городовъ.

-- Но, можетъ-быть, замѣтила г-жа де-Касгро: -- они дѣлаютъ притворное движеніе на Гамъ и Сен-Кентень, чтобъ вѣрнѣе захватить Кале?

Къ-счастію, Діана имѣла дѣло съ убѣжденіемъ, утвержденнымъ на гордости національной и гордости личной.

-- Я уже имѣлъ честь замѣтить вамъ, отвѣчалъ лордъ Уэнтвортъ съ пренебреженіемъ: -- что Кале одинъ изъ тѣхъ городовъ, которыхъ нельзя ни захватить врасплохъ, ни взять силою. Прежде, нежели подойдутъ къ нему, должно овладѣть крѣпостями св. Агаты и Ньёл е, съ успѣхомъ биться въ-продолженіе пятнадцати дней на всѣхъ пунктахъ, а въ эти пятнадцать дней можно пятнадцать разъ извѣстить Англію, и она поспѣетъ на помощь своему драгоцѣнному городу. Взять Кале!.. Право, я не могу удержаться отъ смѣха, когда подумаю объ этомъ.

Г-жа де-Кастро, оскорбленная лордомъ, сказала съ нѣкоторою досадой:

-- То, что печалитъ меня, доставляетъ вамъ радость. Какъ же вы хотите, чтобъ наши души поняли одна другую?

-- Я хотѣлъ только уничтожить грезы, раздѣляющія насъ, вскричалъ, поблѣднѣвъ, лордъ Уэнтвортъ:-- я хотѣлъ только доказать вамъ, что вы строите воздушные замки, и что французскій дворъ долженъ помѣшаться, чтобъ задумать попытку, о которой вы мечтаете.

-- Есть гордое безуміе, милордъ, гордо сказала Діана: -- и я дѣйствительно знаю высокихъ безумцевъ, которые, изъ любви къ славѣ, или просто изъ самоотверженія, по отступаютъ ни на шагъ отъ возвышенной попытки.

-- На-примѣръ, господинъ д'Эксме! вскричалъ лордъ Уэнтвортъ въ порывѣ ревниваго бѣшенства, котораго онъ не могъ преодолѣть.

-- Отъ кого слышали вы это имя? спросила изумленная Діана,

-- Признайтесь, что, при самомъ началѣ нашего разговора, это имя было у васъ на губахъ, и вы мысленно обращались къ нему, какъ своему третьему освободителю.

-- Развѣ я должна отдавать вамъ отчетъ въ своихъ чувствахъ? сказала Діана.

-- Не отдавайте мнѣ никакихъ отчетовъ, я знаю все, отвѣчалъ губернаторъ:-- я знаю то, чего вы сами не знаете, и что я намѣренъ сообщить вамъ сегодня, чтобъ показать вамъ, много ли можно полагаться на романическую любовь. Именно, я знаю, что виконтъ д'Эксме, взятый, въ одно время съ вами, въ плѣнъ при Сен-Кентенѣ, былъ привезенъ вмѣстѣ съ вами сюда, въ Кале.

-- Можетъ ли быть? вскричала Діана, пораженная этимъ извѣстіемъ.

-- Но теперь его нѣтъ болѣе здѣсь, иначе я не сказалъ бы вамъ этой новости. Г-нъ д'Эксме свободенъ около двухъ мѣсяцевъ.

-- И я не знала, что мой другъ страдалъ вмѣстѣ со мною, такъ близко отъ меня! произнесла Діана.

-- Да, вы не знали, сударыня, но онъ, онъ зналъ, сказалъ губернаторъ.-- Я долженъ также признаться вамъ, что, услышавъ объ этомъ, онъ разразился угрозами, и не только вызвалъ меня на дуэль, но въ порывѣ безумной любви, которую вы предвидѣли, слѣдуя голосу удивительной симпатіи -- онъ объявилъ мнѣ свое рѣшительное намѣреніе взять Кале.

-- Теперь еще больше я могу надѣяться! сказала Діана.

-- Не слишкомъ надѣйтесь, отвѣчалъ лордъ Уэнтвортъ:-- потому-что, повторяю вамъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ г-нъ д'Эксме такъ грозно разстался со мною, прошло уже два мѣсяца. Правда, въ-продолженіе этихъ двухъ мѣсяцевъ, я получалъ кой-какія извѣстія отъ своего соперника; въ концѣ ноября, онъ прислалъ мнѣ, съ строжайшею аккуратностью, деньги за свой выкупъ, но о гордой угрозѣ не было и помина.

-- Подождите, милордъ, сказала Діана: -- г-нъ д'Эксме заплатитъ вамъ и другіе долги.

-- Не думаю; потому-что срокъ скоро кончится.

-- Что вы хотите сказать этимъ? спросила г-жа де-Кастро.

-- Я объявилъ виконту д'Эксме черезъ его посланнаго, что буду ждать исполненія обѣихъ его угрозъ до перваго января 1558 года. Впрочемъ, сегодня уже тридцать-первое декабря...

-- Что жь?.. виконту осталось еще двѣнадцать часовъ, прервала Діана.

-- Ваша правда, отвѣчалъ лордъ Уэнтвортъ: -- если же завтра, въ эту пору, я не получу отъ него извѣстій...

Онъ не кончилъ фразы, какъ лордъ Дэрби въ испугѣ вбѣжалъ въ комнату.

-- Милордъ! кричалъ онъ: -- милордъ! Я говорилъ правду: это были французы! Они хотятъ взять Кале!

-- Перестаньте, отвѣчалъ лордъ Уэнтвортъ, который, не смотря на свою притворную самоувѣренность, измѣнился въ лицѣ.-- Перестаньте! Этого быть не можетъ! Это ни чѣмъ не доказывается... Молва, пустой страхъ...

-- Къ-несчастію, не молва, но сущая правда, отвѣчалъ лордъ Дэрби.

-- Тише, Дэрби, говорите потише, сказалъ губернаторъ, подошедъ къ поручику:-- будьте нѣсколько хладнокровнѣе. Посмотримъ, въ чемъ заключается эта сущая правда?

Лордъ Дэрби, повинуясь приказанію своего начальника, не хотѣвшаго показать своей робости передъ Діаной, продолжалъ почти шопотомъ:

-- Французы неожиданно напали на укрѣпленіе св. Агаты, и я думаю, что теперь они уже завладѣли этимъ первымъ оплотомъ Кале, потому-что въ крѣпости вовсе не приготовлялись встрѣтить ихъ; стѣны въ безпорядкѣ, люди распущены...

-- Однакожь, они еще далеко отъ насъ! возразилъ съ живостью лордъ Уэнтвортъ.

-- Да, отвѣчалъ лордъ Дэрби:-- но французы могутъ дойдти, безъ всякихъ препятствій, до моста Ньёл е; а мостъ Ньёл е находится въ двухъ миляхъ отъ Кале.

-- Послали вы нашимъ вспомогательное войско, Дэрби?

-- Извините, милордъ, я послалъ безъ вашего и даже противъ вашего приказанія.

-- И прекрасно сдѣлали, сказалъ лордъ Уэнтвортъ.

-- Но эта помощь прійдетъ очень-поздно, замѣтилъ поручикъ.

-- По чему знать? Не надобно только бояться. Вы сейчасъ отправитесь со мною въ Ньёл е. Мы заставимъ этихъ безумцевъ дорого заплатить за дерзость, и если они уже завладѣли укрѣпленіемъ св.-Агаты -- все равно, мы выгонимъ ихъ оттуда и все тѣмъ кончится!

-- Дай Богъ! сказалъ лордъ Дэрби: -- но говорятъ, что они хорошо начали партію.

-- Мы отъиграемся, отвѣчалъ лордъ Уэнтвортъ.-- Не знаете ли, кто ихъ ведетъ?

-- Не знаю; вѣроятно, г. Гизъ или, по-крайней-мѣрѣ, г. де-Неверъ. Унтер-офицеръ, который прискакалъ ко мнѣ съ извѣстіемъ о ихъ неожиданномъ появленіи, сказалъ только, что онъ издалека узналъ въ передовомъ отрядѣ вашего бывшаго плѣнника, виконта д'Эксме...

-- Проклятіе! вскричалъ губернаторъ, сжимая кулаки: -- пойдемте, Дэрби, пойдемте скорѣе!

Г-жа де-Кастро, съ тонкою проницательностью, которая появляется въ рѣшительныхъ случаяхъ, слышала почти все донесеніе лорда Дэрби, хотя оно было передано почти шопотомъ.

И когда лордъ Уэнтвортъ, выходя изъ комнаты, сказалъ Діанѣ:

-- Извините, я долженъ оставить васъ. Чрезвычайно-важное дѣло...

Г-жа де-Кастро не дала ему досказать причины такого скораго удаленія, и сказала съ женскою насмѣшкой:

-- Идите, милордъ; постарайтесь поправить свои надежды, такъ жестоко разбитыя. Но не забудьте двухъ вещей: во-первыхъ, самыя сильныя грезы именно тѣ, которыя чужды всякаго сомнѣнія, и во-вторыхъ, что должно всегда вѣрить слову французскаго дворянина. Еще не пришло первое января, милордъ.

Лордъ Уэнтвортъ, взбѣшенный, ушелъ, не отвѣчая ни слова.

X.

Во время канонады.

Лордъ Дэрби не ошибся въ своихъ предположеніяхъ. Вотъ что и какъ случилось:

Войска г-на де-Невера, быстро соединившись ночью съ войсками герцога Гиза, пришли форсированнымъ маршемъ къ укрѣпленію св.-Агаты. Три тысячи стрѣлковъ, подкрѣпляемые двадцатью пятью или тридцатью кавалеристами, менѣе нежели въ часъ завладѣли этимъ укрѣпленіемъ.

Лордъ Уэнтвортъ, прибывшій съ лордомъ Дэрби къ Ньёле, засталъ свое войско въ печальномъ видѣ: оно бѣжало черезъ мостъ, искать убѣжища во второй и лучшей оградѣ Кале.

Лордъ Уэнтвортъ -- должно отдать ему справедливость -- послѣ минутнаго замѣшательства тотчасъ оправился. Дѣйствительно, это была высокая душа, почерпавшая великую энергію въ гордости, врожденной британскому племени.

-- Эти французы не шутя помѣшались! сказалъ онъ простодушно лорду Дэрби.-- Но мы заставимъ ихъ дорого заплатить за безуміе. Два столѣтія назадъ, Кале цѣлый годъ держался противъ Англичанъ, и десять лѣтъ будетъ держаться при ихъ содѣйствіи. Впрочемъ, намъ не зачѣмъ употреблять большихъ усилій. Не пройдетъ недѣли, Дэрби, какъ непріятель будетъ постыдно искать себѣ спасенія въ бѣгствѣ. Онъ захватилъ все, что могъ выиграть неожиданностью. Но теперь мы постоимъ за себя и посмѣемся надъ промахомъ г-на Гиза.

-- Не будете ли вы просить подкрѣпленія изъ Англіи? спросилъ лордъ Дэрби.

-- Для чего? гордо спросилъ губернаторъ.-- Если сумасброды будутъ упрямиться, испанскія и англійскія войска, находящіяся во Франціи, пріидутъ къ намъ на помощь и возьмутъ Ньёле. Если же гордые побѣдители рѣшительно не захотятъ смириться, я отправлю извѣстіе въ Дувръ, и черезъ двадцать-четыре часа къ намъ явятся десять тысячь человѣкъ. Но покамѣстъ, къ-чему оказывать французамъ слишкомъ-большую честь нашимъ вниманіемъ. Девять сотъ солдатъ и крѣпкія стѣны справятся съ ними, и незваные гости не пойдутъ дальше Ньёле.

Однакожь, на слѣдующій день, 1-го января 1558 г., Французы уже стояли на этомъ мосту, который лордъ Уэнтвортъ назначилъ для нихъ послѣднею границей. Ночью, они открыли траншею, и съ полудня картечи разбивали крѣпость Ньёле.

При этомъ ужасномъ и правильномъ громѣ двухъ артиллерій, происходила торжественная и печальная сцена въ старомъ домѣ Пекуа.

Изъ настоятельныхъ вопросовъ, которыми Пьеръ Пекуа осаждалъ посланнаго отъ Габріэля, читатель уже знаетъ, что Бабета не могла долго скрывать отъ двоюроднаго брата свои слезы и причину этихъ слезъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, бѣдная дѣвушка была только въ половину виновата, и мнимый Мартэнъ-Герръ долженъ былъ поправить свою ошибку, не только для Бабеты, но и для ея ребенка...

Бабетѣ Пекуа подходилъ срокъ сдѣлаться матерью.

Но, сознавая свою вину и ея ужасныя послѣдствія, она еще не осмѣливалась сказать Пьеру и Жану, что ея будущность уже рѣшена, что Мартэнъ-Герръ женатъ.

Бѣдная дѣвушка не вѣрила даже своему сердцу; она говорила, что г-нъ д'Эксме не могъ обмануться, и что Богъ не наказываетъ такъ жестоко несчастное созданіе, весь грѣхъ котораго заключается только въ любви! Бабета всякій день повторяла эти простодушныя размышленія -- и надѣялась. Она надѣялась на Мартэна-Герра, надѣялась на виконта д'Эксме. Въ чемъ заключались ея надежды, она и сама не знала этого; словомъ, она надѣялась.

Не смотря на то, молчаніе господина и слуги, молчаніе въ-продолженіе двухъ мѣсяцевъ, которые показались ей цѣлою вѣчностью, было ужаснымъ ударомъ для бѣдной Бабеты.

Съ нетерпѣніемъ и страхомъ, она ждала первое января, этотъ послѣдній срокъ, который Пьеръ Пекуа осмѣлился назначить самому виконту д'Эксме.

Вотъ отъ-чего извѣстіе о приближеніи французовъ къ Кале, полученное тридцагь-перваго декабря, извѣстіе сначала смутное, но потомъ ясное и опредѣленное, произвело въ Бабетѣ неизъяснимо-радостный трепетъ. Она услышала въ разговорѣ Жана съ Пьеромъ, что, вѣроятно, виконтъ д'Эксме находится въ числѣ осаждающихъ; стало быть, и Мартэнъ-Герръ также недалеко отъ войска, и Бабета имѣла причину надѣяться.

Однакожь, на слѣдующій день, перваго января, сердце ея сжалось какимъ-то непонятнымъ страхомъ, когда Пьеръ Пекуа пригласилъ ее сойдти въ нижнюю залу, гдѣ онъ вмѣстѣ съ братомъ своимъ, Жаномъ, хотѣлъ, передъ самою Бабетой, переговорить о мѣрахъ, какія должно было имъ принять при настоящихъ обстоятельствахъ.

Блѣдная, съ трепетомъ она явилась предъ этимъ домашнимъ трибуналомъ, состоявшимъ пзъ двухъ лицъ, которыя питали, можно сказать, родительскую любовь къ обвиненной.

-- Садитесь, Бабета, сказалъ Пьеръ, указывая на приготовленный для нея стулъ.

И потомъ, нѣжно, однакожь серьёзно онъ продолжалъ:

-- Въ самомъ началѣ, Бабета, когда, уступая нашимъ настоятельнымъ требованіямъ и угрозамъ, вы признались намъ въ печальной истинѣ, помнится мнѣ, къ-сожалѣнію, что, увлеченный первымъ порывомъ гнѣва и печали, я не могъ владѣть собою и оскорбилъ васъ даже угрозами. Къ-счастію, Жанъ явился между нами посредникомъ.

-- Богъ наградитъ его за великодушіе и снисходительность! сказала Бабета, устремивъ на своего двоюроднаго брата глаза, увлаженные слезами.

-- Не говорите объ этомъ, Бабета, не говорите! продолжалъ Жанъ, напрасно стараясь скрыть свое волненіе: -- я поступилъ очень-просто: развѣ можно было помочь вашему горю новыми обидами?...

-- Я хорошо повялъ это, сказалъ Пьеръ: -- притомъ же, Бабета, ваше раскаяніе и слезы тронули меня; гнѣвъ мой обратился въ сожалѣніе, сожалѣніе въ любовь, и я простилъ вамъ пятно, которымъ вы заклеймили наше имя, до-тѣхъ-поръ еще ничѣмъ не запятнанное.

-- Господь будетъ столько же милостивъ къ вамъ самимъ, какъ вы, братецъ, были добры ко мнѣ, проговорила дрожащимъ голосомъ Бабета.

-- И еще, Жанъ замѣтилъ мнѣ, продолжалъ Пьеръ: -- что вашему несчастію можно пособить, и что тотъ, кто вовлекъ васъ въ этотъ грѣхъ, имѣетъ право и обязанность извлечь васъ изъ пропасти.

Бабета еще ниже опустила лицо, на которомъ выступилъ яркій румянецъ.

Пьеръ продолжалъ:

-- Я радовался, что твоя и наша честь можетъ возстановиться, и надѣялся; однакожь, Мартэнъ-Герръ молчалъ по-прежнему, и человѣкъ, присланный г-мъ д'Эксме, назадъ тому мѣсяцъ, въ Кале, не принесъ никакой вѣсти отъ твоего обольстителя. Но теперь французы стоятъ передъ нашими стѣнами. Виконтъ д'Эксме и его конюшій, вѣроятно, находятся также при войскѣ...

-- Не вѣроятно, Пьеръ: скажите лучше, навѣрно! прервалъ его честный Жанъ Пекуа.

-- Я не стану противорѣчить этому, Жанъ. Допустимъ, что г. д'Эксме и его конюшій отдѣлены отъ насъ только стѣнами и рвами, охраняющими насъ, или, вѣрнѣе, Англичанъ; въ такомъ случаѣ, если мы увидимъ виконта съ его конюшимъ, какимъ-образомъ должны мы поступить съ ними, Бабета? Какъ съ друзьями или какъ съ непріятелями?

-- Вы лучше знаете, братецъ, что надобно дѣлать, отвѣчала Бабета, испуганная оборотомъ, какой принялъ разговоръ.

-- Ты не угадываешь ихъ намѣреній, Бабета?

-- Нисколько... Я жду -- вотъ и все.

-- Итакъ, ты не знаешь, пришли они тебя спасти или покинуть, и этотъ выстрѣлъ пушки, раздающійся въ одно время съ моими словами, извѣщаетъ ли наше семейство о приходѣ освободителей, которыхъ должно благословлять, или о появленіи злодѣевъ, достойныхъ наказанія? Ты ничего не знаешь, Бабета?

-- Увы! сказала Бабета: -- зачѣмъ вы спрашиваете меня объ этомъ, меня, бѣдную, безсмысленную дѣвушку, которая умѣетъ только молиться и покоряться.

-- Зачѣмъ я спрашиваю, Бабета?... Послушай. Помнишь, въ какихъ чувствахъ къ Франціи и французамъ воспиталъ насъ отецъ?... Англичане всегда казались намъ не соотечественниками, но притѣснителями, и въ-продолженіе трехъ мѣсяцевъ никакая музыка не была такъ пріятна моимъ ушамъ, какъ та, которая звучитъ теперь.

-- Да! вскричалъ Жанъ: -- эта музыка всегда дѣйствуетъ на меня, какъ призывный голосъ родины.

-- Родина, сказалъ Пьеръ Пекуа: -- многочисленное семейство, обширное братство. Но хорошо ли жертвовать для нея другимъ братствомъ, другимъ очагомъ, другимъ семействомъ?..

-- На что намекаете вы, Пьеръ? спросила Бабета.

-- На то, отвѣчалъ Пьеръ:-- что въ грубыхъ, плебейскихъ, рабочихъ рукахъ твоего брата, Бабета, заключается, можетъ-быть, въ настоящую минуту судьба города Кале. Да, эти бѣдныя руки, каждый день чернѣющія отъ работы, могутъ отдать французскому королю ключъ Франціи.

-- И не рѣшаются! вскричала Бабета, которая, дѣйствительно, всосала съ молокомъ ненависть къ ярму, наложенному на Францію иностранцами.

-- Благородная дѣвушка! сказалъ Жанъ Пекуа.-- Да, ты была достойна нашего довѣрія.

-- Нѣтъ, ни сердце, ни руки не поколебались бы у меня, произнесъ Пьеръ:-- если бы я могъ самъ, безъ всякой помощи, возвратить прекрасный городъ королю Генриху II, или его представителю, герцогу Гизу. Но обстоятельства заставляютъ насъ употребить посредничество г-на д'Эксме.

-- Что жь? спросила Бабета, удивленная этою оговоркой.

-- Послушай, продолжалъ Пьеръ: -- сколько я горжусь и считаю себя счастливымъ, что могу содѣйствовать великому подвигу нашего прежняго гостя, котораго конюшій долженъ былъ сдѣлаться моимъ братомъ, столько же я не хотѣлъ бы оказать этой чести дворянину безчувственному, который помогъ отнять у насъ честь.

-- Онъ, виконтъ д'Эксме, такой сострадательный, такой справедливый! вскричала Бабета.

-- Однакожь, замѣтилъ Пьеръ:-- г-въ д'Эксме, по твоему собственному признанію, Бабета, а Мартэнъ-Герръ, по внушенію своей совѣсти, знали о твоемъ несчастіи, и ты видишь, что они оба молчатъ.

-- Но что же могъ говорить и дѣлать г-нъ д'Эксме! спросила Бабета.

-- Онъ могъ, возвратясь въ Парижъ, прислать сюда Мартэна-Герра, и приказать ему предложить тебѣ его имя! Г-нъ д'Эксме могъ, вмѣсто человѣка, намъ незнакомаго, прислать сюда своего конюшаго, и такимъ-образомъ отдать намъ, въ одно время, и долгъ кошелька и долгъ сердца.

-- Нѣтъ, нѣтъ; виконтъ не могъ сдѣлать этого, отвѣчала простодушная Бабета, печально покачавъ головою.

-- Какъ? Развѣ онъ не въ правѣ приказать своему слугѣ?

-- Къ-чему послужитъ это приказаніе? сказала Бабета.

-- Къ-чему? вскричалъ Пьеръ Пекуа.-- Къ-чему искупать преступленіе? Къ-чему спасать доброе имя?.. Ты, право, помѣшалась, Бабета!..

-- Увы! къ моему несчастію, я еще не дошла до этого! сказала бѣдная дѣвушка, доливаясь слезами: -- безумцы забываютъ!..

-- Въ такомъ случаѣ, продолжалъ Пьеръ:-- еслибъ ты была въ здравомъ разсудкѣ, могла ли бы ты сказать, что г-нъ д'Эксме поступилъ хорошо, не воспользовавшись своею властію принудить обольстителя на тебѣ жениться!..

-- Но развѣ можетъ онъ жениться на мнѣ?.. сказала Бабета.

-- Но кто же помѣшаетъ ему? закричали Жанъ и Пьеръ въ одинъ голосъ.

Они оба встали со своихъ мѣстъ. Бабета упала на колѣни.

-- Простите мнѣ, еще разъ простите!.. вскричала она въ безпамятствѣ:-- я хотѣла скрыть отъ васъ... я скрывала отъ самой-себя!.. Но вы говорите мнѣ о нашей потерянной чести, о Франціи, о г-нѣ д'Эксме, объ этомъ гнусномъ Мартэнѣ-Геррѣ... Боже мой!.. Я забываю себя; голова кружится... Вы сейчасъ спрашивали, не сошла ли я съ ума?.. Въ-самомъ-дѣлѣ, мнѣ кажется, что я помѣшалась. Скажите мнѣ, не ошибаюсь ли я, не приснилось ли мнѣ, или въ-самомъ-дѣлѣ я слышала то, что сказалъ мнѣ г. д'Эксме?..

-- Что же онъ сказалъ тебѣ! повторилъ Пьеръ, пораженный ужасомъ.

-- Да, наканунѣ его отъѣзда, я просила его передать это кольцо Мартэну... Я не смѣла признаться виконту въ своемъ преступленіи... Однакожь, онъ, кажется, понялъ меня. И если понялъ, то какъ онъ рѣшился мнѣ сказать...

-- Что жь? что онъ сказалъ? Докончи! вскричалъ Пьеръ Пекуа.

-- Увы! Мартэнъ-Герръ женатъ, сказала Бабета.

-- Несчастная! вскричалъ Пьеръ Пекуа, въ изступленіи поднявъ руки на сестру.

-- Да, вы правы! сказала бѣдная дѣвушка задыхающимся голосомъ:-- теперь я вижу, что вы правы!

Бабета безъ чувствъ упала на полъ.

Жанъ схватилъ Пьера и оттолкнулъ назадъ.

-- Что ты дѣлаешь, Пьеръ? сказалъ онъ строгимъ голосомъ.-- Не несчастную, но презрѣнную можно бить.

-- Правда, отвѣчалъ Пьеръ Пекуа, стыдясь своего слѣпаго гнѣва, и отошелъ въ сторону, между-тѣмъ, какъ Жанъ, наклонясь къ Бабетѣ, старался привести ее въ чувство. Въ комнатѣ воцарилось продолжительное молчаніе.

На улицѣ, почти черезъ равные промежутки времени, все еще гремѣли пушечные выстрѣлы.

Наконецъ, Бабета открыла глаза и старалась припомнить, что вокругъ нея происходило.

-- Что случилось? спросила она, устремивъ блуждающій взоръ на лицо склонившагося къ ней Жана Пекуа.

Странное дѣло! Жанъ, казалось, былъ не очень печаленъ. На благородномъ его лицѣ выражались глубокая любовь и какое-то тайное удовольствіе.

-- Добрый братъ! произнесла Бабета, протягивая къ нему руку.

-- Надѣйтесь, Бабета, надѣйтесь! были первыя слова Жана Пекуа, обращенныя къ любимой имъ сестрѣ.

Но въ эту минуту взоръ Бабеты остановился на мрачномъ и озабоченномъ лицѣ другаго брата, и она затрепетала, потому-что все вдругъ ожило въ ея памяти.

-- Простите меня, Пьеръ, простите! вскричала бѣдная дѣвушка.

Пьеръ, послушный знаку Жана Пекуа, умолявшаго его сжалиться, приблизился къ сестрѣ, поднялъ ее и, посадивъ на стулъ, сказалъ ей кроткимъ голосомъ:

-- Успокойся, Бабета: я тебя не обвиняю. Ты много страдала. Успокойся. Повторяю тебѣ послѣ Жана: не теряй надежды!

-- На что же я могу теперь надѣяться? сказала она.

-- Разумѣется, поправить дѣло невозможно, но, по-крайней-мѣрѣ, можно отмстить, отвѣчалъ Пьеръ, нахмуривъ брови.

-- Но я говорю тебѣ, шепнулъ Жанъ Бабетѣ:-- мы поправимъ дѣло и, въ то же время, отмстимъ.

Она взглянула на него съ удивленіемъ. Но прежде, чѣмъ успѣла спросить, Пьеръ сказалъ ей съ участіемъ:

-- Повторяю еще разъ: прощаю тебя, бѣдная сестра. Твой грѣхъ, въ сущности, не такъ великъ, потому-что подлецъ обманулъ тебя два раза. Бабета, я люблю тебя такъ же, какъ всегда любилъ.

Бабета кинулась на руки къ брату.

-- Но, замѣтилъ Пьеръ Пекуа, поцаловавъ сестру:-- мой гнѣвъ не угасъ, а только перешелъ на другое мѣсто. Теперь, повторяю тебѣ, онъ падаетъ на гнуснаго развратника, ненавистнаго Мартэна-Герра.

-- Братецъ! печально произнесла Бабета.

-- Нѣтъ, вскричалъ суровый горожанинъ:-- къ нему нѣтъ жалости! Но его господинъ, виконтъ д'Эксме, еще можетъ оправдаться. Отъ этого не пострадаютъ ни моя совѣсть, ни моя вѣрность.

-- Видишь, я сказалъ тебѣ, Пьеръ, замѣтилъ Жанъ Пекуа.

-- Да, Жанъ, ты не ошибся и въ этотъ разъ, какъ всегда. Я дурно судилъ объ этомъ достойномъ человѣкѣ. Теперь все объясняется. Самое молчаніе виконта происходило отъ излишней его учтивости. Зачѣмъ же такъ жестоко онъ напомнилъ намъ о невознаградимомъ несчастій? Я виноватъ, я виноватъ, когда подумаю, что, увлеченный негодованіемъ, я, быть-можетъ, измѣнилъ бы своимъ убѣжденіямъ и заставилъ любезную Францію такъ дорого заплатить за вину, которая даже не существовала.

-- Боже мой, отъ какихъ ничтожныхъ причинъ зависятъ великія событія въ здѣшнемъ мірѣ! замѣтилъ съ важностью философа Жанъ Пекуа.-- Но, къ-счастію, еще ничто не пропало, и благодаря откровенности Бабеты, мы знаемъ теперь, что виконтъ д'Эксме по прежнему достоинъ нашей дружбы. О, я зналъ его благородное сердце... я всегда удивлялся ему, кромѣ только одного случая, когда виконтъ, услышавъ наше предложеніе отплатить за потерю Сен-Кентена, отвѣчалъ намъ нерѣшительностью... Но эту нерѣшительность онъ вознаграждаетъ теперь блистательнымъ образомъ.

И честный ткачъ сдѣлалъ Пьеру знакъ рукою, чтобъ тотъ прислушивался къ ужасному выстрѣлу пушки, которая, казалось, ускоряла и усиливала свои удары.

-- Жанъ, замѣтилъ Пьеръ Пекуа: -- понимаешь ли ты, что говоритъ вамъ эта канонада?

-- Она говоритъ, что г-нъ д'Эксме не далеко отъ насъ, отвѣчалъ Жанъ.

-- Да, братъ; но, шепнулъ Пьеръ своему двоюродному брату:-- она говоритъ еще: "помните пятое число".

-- И мы будемъ помнить, Пьеръ, не правда ли?

Этотъ разговоръ встревожилъ Бабету и, занятая одною постоянною мыслію, она прошептала:

-- Господи! Они составляютъ какой-то заговоръ... Если г-нъ д'Эксме здѣсь, дай Богъ, чтобъ, по-крайней-мѣрѣ, съ нимъ не было Мартэна-Герра.

-- Мартэна-Герра? сказалъ Жанъ, услышавъ слова Бабеты.-- О, г-нъ д'Эксме прогонитъ своего презрѣннаго слугу, и поступитъ очень-хорошо, даже для самого подлеца, потому-что мы убили бы его на первомъ его шагу въ Кале. Не правда ли, Пьеръ?

-- Во всякомъ случаѣ, отвѣчалъ неумолимый Пьеръ: -- я его убью, если не въ Кале, то въ Парижѣ!

-- Вотъ чего и боюсь я! вскричала Бабета: -- боюсь не за него, потому-что я не люблю его, презираю, но я боюсь за васъ, Пьеръ, за васъ, Жанъ, за васъ обоихъ, добрыхъ и чувствительныхъ!

-- Итакъ, Бабета, сказалъ растроганный Жанъ Пекуа: -- еслибъ началась борьба между имъ и мною, ты стала бы не за него, по за меня молиться?

-- Одинъ этотъ вопросъ -- самое жестокое наказаніе за мою вину, отвѣчала Бабета.-- Не-уже-ли, Жанъ, я могу теперь еще колебаться въ выборѣ между вами, добрымъ и кроткимъ, и Мартэномъ, этимъ низкимъ предателемъ?

-- Благодарю! вскричалъ Жанъ:-- твои слова утѣшаютъ меня, Бабета, и повѣрь, Богъ наградитъ тебя за нихъ.

-- По-крайней-мѣрѣ, я увѣренъ, замѣтилъ Пьеръ: -- что Богъ накажетъ виновнаго. Но еще не пришло время думать о немъ, любезный другъ, сказалъ онъ Жану.-- Мы должны еще многое приготовить, а намъ остается только три дня на эти приготовленія. Намъ надо пойдги повидаться съ друзьями, пересчитать оружіе.

И, выходя изъ комнаты, онъ повторилъ тихимъ голосомъ:

-- Жанъ, будемъ помнить пятое число.

Спустя четверть часа, когда Бабета, нѣсколько успокоенная, удалилась въ свою комнату и благодарила Бога, сама не понимая за что, оружейникъ и ткачъ заботливо ходили по городу.

Они, казалось, не думали болѣе о Мартэнѣ-Геррѣ, который, замѣтимъ мимоходомъ, очень-мало заботился, въ эту минуту, о непріятномъ положеніи, приготовленномъ ему въ Кадё, хотя даже никогда не была его нога въ этомъ городѣ.

Между-тѣмъ, пушки все еще гремѣли и, какъ говоритъ Рабютэнъ: "то изрыгали пламя, то стрѣляли, поддерживая съ чудовищною яростію артиллерійскую бурю".