ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

I.

Въ палаткѣ.

Черезъ три дня послѣ этой сцены, вечеромъ, четвертаго января, Французы, на зло предсказаніямъ лорда Уэнтворта, продолжали идти впередъ, и не только перешли мостъ, но даже овладѣли поутру фортомъ Ньёле и всѣмъ оружіемъ и провіантомъ, какіе въ немъ находились.

Въ такой позиціи, французы могли запереть дорогу всякой помощи, испанской и англійской, отправленной къ порту сухимъ путемъ.

За такой счастливый результатъ стоило заплатить тремя днями яростной и кровопролитной битвы.

-- Нѣтъ, это сонъ! вскричалъ гордый губернаторъ Кале, когда увидѣлъ войска бѣгущими въ безпорядкѣ къ городу, не смотря на мужественныя усилія свои удержать ихъ на прежнемъ постѣ.

И, къ довершенію безславія, губернаторъ самъ принужденъ былъ слѣдовать за ними. Долгъ его былъ -- умереть послѣ всѣхъ.

-- Къ-счастію, что Кале и Вьё-Шат о, даже съ незначительнымъ гарнизономъ, какой остался въ нихъ, могутъ еще держаться два или три дня, сказалъ губернатору лордъ Дэрби, когда они пришли въ безопасное мѣсто.-- Укрѣпленіе Рисбанкъ и входъ съ моря еще свободны, и Англія недалеко!

Совѣтъ, созванный лордомъ Уэнтвортомъ, дѣйствительно съ увѣренностью подтвердилъ мнѣніе, что только изъ Англіи можно ожидать помощи. Внимать голосу національной гордости было бы безразсудно. Если немедленно отправить извѣстіе въ Дувръ, сильное вспомогательное войско явится не позже, какъ на слѣдующій день, -- и Кале будетъ спасенъ.

Лордъ Уэнтвортъ съ самоотверженіемъ принялъ это мнѣніе, и курьеръ тотчасъ отправленъ съ депешами къ губернатору Дувра.

Послѣ того, Англичане приняли мѣры къ защитѣ Вьё-Шато, и рѣшили сосредоточить въ немъ всѣ свои силы.

Вьё-Шато былъ самая больная сторона Кале, потому-что море, подводные камни и горсть городской милиціи могли, даже слишкомъ, сохранить фортъ Рисбанкъ.

Между-тѣмъ, какъ осажденные готовятъ въ Кале оборону на пунктѣ, на который устремлена аттака, посмотримъ, что дѣлается внѣ города, что дѣлаютъ осажденные, и что произошло вечеромъ четвертаго числа съ виконтомъ д'Эксме, Мартэномъ-Герромъ и храбрыми ихъ рекрутами.

Такъ-какъ они исполняютъ обязанности солдатъ, а не инженеровъ, и дѣйствуютъ не въ траншеяхъ и при осадныхъ работахъ, но въ битвѣ и на приступѣ, то теперь они, вѣроятно, отдыхаютъ. Итакъ, приподнимемъ полотно палатки, раскинутой въ сторонѣ отъ французскаго лагеря, и посмотримъ на Габріэля съ его маленькою труппою волонтёровъ.

Картина, которую они представляли собою, была живописна и чрезвычайно-разнообразна.

Габріэль, опустивъ голову, сидѣлъ въ углу, на срублённомъ пнѣ, погруженный въ глубокую задумчивость.

У ногъ его Мартэнъ-Герръ чинилъ пряжку пояса, и отъ-времени-до-времени поднималъ внимательные глаза къ своему господину, не нарушая, однакожь, его молчаливой задумчивости.

Неподалеку отъ нихъ, на постели, сдѣланной изъ шинелей, лежалъ и стоналъ раненный. Увы! это былъ несчастный Мальморъ.

На другомъ концѣ палатки, благочестивый Лактанцій, стоя на колѣняхъ, быстро и съ жаромъ перебиралъ зерна четокъ. Лактанцій имѣлъ несчастіе уложить поутру, при взятіи форта Ньёле, трехъ собратьевъ по духу вѣры христіанской; за то, для успокоенія своей совѣсти, долженъ былъ триста разъ прочитать Отче нашъ и столько же разъ Ave Maria. Это была обыкновенная очистительная жертва, наложенная на Лактанція его духовникомъ. Раненные считались двое за одного убитаго.

Близъ Лактанція, Ивонн е, старательно вычистивъ щеткою свое платье, забрызганное грязью и покрытое пылью, выбиралъ глазами уголокъ земли не такъ мокрый, чтобъ отдохнуть, потому-что продолжительная безсонница и усталость были несогласны съ его нѣжнымъ темпераментомъ.

Въ двухъ шагахъ отъ Ивонн е, Шарфенштейнъ-дядя и Шарфенштейнъ-племянникъ дѣлали чрезвычайно-важныя вычисленія на своихъ огромныхъ пальцахъ, разсуждая о выгодахъ, какія могла доставить имъ утренняя добыча. Шарфенштейнъ-племянникъ владѣлъ необыкновеннымъ талантомъ налагать свою руку на самое дорогое оружіе, и два достойные Тевтона, съ раскраснѣвшимися лицами, заранѣе раздѣляли между собою деньги, которыя они могли выручить за эту богатую добычу.

Остальные воины, составивъ кружокъ въ серединѣ палатки, играли въ кости, съ одушевленіемъ слѣдя за различными переходами партіи.

Толстая пловучая свѣчка, воткнутая въ землю, освѣщала ихъ веселыя и беззаботныя лица, бросая сквозь облака смрадной копоти дрожащій свѣтъ на другія фигуры съ совершенно противоположными выраженіями, и которыя мы постарались подсмотрѣть и обрисовали въ полусвѣтѣ.

Болѣзненный стонъ бѣднаго Мальмора, раздавшійся сильнѣе прежняго, вывелъ Габріэля изъ задумчивости. Онъ поднялъ голову и обратился къ своему конюшему.

-- Мартэнъ-Герръ, который часъ можетъ быть теперь? спросилъ его Габріэль.

-- Трудно сказать, отвѣчалъ Мартэнъ: -- дождливая ночь погасила всѣ звѣзды. Я думаю, теперь около шести часовъ, потому-что болѣе часу, какъ на дворѣ стоитъ самая черная ночь.

-- Лекарь обѣщалъ тебѣ прійдти въ шесть часовъ? спросилъ Габріэль.

-- Ровно въ шесть. Да вотъ, сударь, приподнимается дверь; вотъ и самъ лекарь.

Виконтъ д'Эксме взглянулъ на вошедшаго и тотчасъ узналъ его. Они видѣлись только одинъ разъ, но лицо хирурга принадлежало къ числу тѣхъ, которыя нельзя позабыть, даже послѣ одной встрѣчи.

-- Амброазъ Паре! вскричалъ Габріэль, вставая съ своего мѣста.

-- Господинъ виконтъ д'Эксме! сказалъ Паре съ почтительнымъ поклономъ.

-- Я не зналъ, что вы въ лагерѣ, такъ близко отъ насъ, продолжалъ Габріэль.

-- Я всегда стараюсь находиться тамъ, гдѣ могу быть полезенъ, отвѣчалъ хирургъ.

-- О, я узнаю васъ, благородное сердце, и я вдвойнѣ радъ вамъ сегодня, потому-что долженъ прибѣгнуть къ вашему искусству.

-- Надѣюсь, что не для васъ? спросилъ Амброазъ Паре.-- Въ чемъ дѣло?

-- Дѣло идетъ объ одномъ изъ моихъ людей, отвѣчалъ Габріэль:-- который ныньче утромъ, бросившись съ яростью на англійскихъ бѣглецовъ, получилъ въ плечо сильный ударъ копьемъ.

-- Въ плечо? Можетъ-быть, это не опасно, сказалъ хирургъ.

-- Напротивъ, я опасаюсь, отвѣчалъ Габріэль, понижая голосъ: -- потому-что одинъ изъ товарищей раненнаго, Шарфенштейнъ, вотъ этотъ самый, такъ грубо и неловко постарался вынуть древко копья, что переломилъ его, и желѣзо осталось въ ранѣ.

Амброазъ Паре сдѣлалъ гримасу, бывшую дурнымъ предзнаменованіемъ.

-- Посмотримъ, сказалъ онъ, однакожь, съ своимъ всегдашнимъ спокойствіемъ.

Паре подвели къ постели больнаго. Всѣ солдаты встали и окружили хирурга, бросивъ кто игру, кто вычисленія, кто щетку. Одинъ только Лактанцій продолжалъ бормотать въ углу.

Амброазъ Паре, откинувъ бѣлье, которымъ было обернуто плечо Мальмора, и внимательно разсмотрѣвъ рану, покачалъ головою сомнительно и съ неудовольствіемъ, но потомъ сказалъ громко:

-- Опасаться нечего.

-- Гм! проговорилъ Мальморъ.-- Если нечего, такъ завтра я могу драться?

-- Не думаю, отвѣчалъ Амброазъ Паре, вкладывая зондъ въ рану.

-- Эге! Оно немножко больно!.. сказалъ Мальморъ.

-- Я думаю, отвѣчалъ хирургъ -- надо потерпѣть, любезный другъ.

-- На счетъ этого не безпокойтесь, замѣтилъ Мальморъ.-- До-сихъ-поръ еще сносно. Не будетъ ли больнѣе, когда вы станете вынимать эту проклятую занозу?

-- Нѣтъ, потому-что вотъ она, сказалъ торжествующій Амброазъ Паре, показывая Мальмору желѣзо, вынутое изъ плеча.

-- Очень обязали, г-нъ хирургъ, учтиво сказалъ Мальморъ.

Шопотъ удивленія и изумленія былъ наградою Амброазу Паре за его искусную операцію.

-- Какъ! уже все кончено? сказалъ Габріэль.-- Это невѣроятно?

-- Надо согласиться, замѣтилъ съ улыбкою Амброазъ: -- что раненный не робокъ.

-- И что операторъ -- не ученикъ! сказалъ позади солдатъ человѣкъ, котораго, при всеобщемъ безпокойствѣ, никто не замѣтилъ, когда онъ вошелъ въ палатку.

При этомъ знакомомъ голосѣ, всѣ почтительно разступились.

-- Г-нъ герцогъ Гизъ! сказалъ Паре, узнавъ главнокомандующаго.,

-- Да, отвѣчалъ герцогъ: -- г-нъ Гизъ, изумленный и восхищенный вашимъ искусствомъ. Клянусь своимъ патрономъ, святымъ Францискомъ, сейчасъ я видѣлъ ословъ-медиковъ, которые надѣлали нашимъ солдатамъ гораздо-больше зла своими инструментами, нежели Англичане оружіемъ. Но вы, любезный другъ, вынули этотъ осколокъ такъ свободно, какъ сѣдой волосъ... и я васъ еще не знаю! Какъ ваше имя?

-- Амброазъ Паре, отвѣчалъ хирургъ.

-- И такъ, Амброазъ Паре, продолжалъ герцогъ Гизъ: -- отвѣчаю вамъ за вашу будущность, но только съ условіемъ...

-- Позволите, г-въ герцогъ, узнать это условіе?

-- Если я получу рану или ушибъ, что весьма-возможно, особенно теперь, вы возьметесь пользовать меня и будете лечить меня такъ же просто, какъ этого бѣдняка.

-- Исполню ваше условіе, г-нъ герцогъ, отвѣчалъ Амброазъ: -- всѣ люди равны передъ страданіемъ.

-- Гм! вы постараетесь, чтобъ въ случаѣ, о которомъ я говорю, замѣтилъ Францискъ Лотарингскій:-- они также были равны передъ исцѣленіемъ.

-- Теперь, надѣюсь, г-нъ герцогъ позволитъ мнѣ заняться перевязкою раны этого больнаго, сказалъ хирургъ.-- Еще другіе раненные ждутъ сегодня моей помощи.

-- Продолжайте свое дѣло, г-нъ Амброазъ Паре, и не обращайте на меня вниманія, отвѣчалъ герцогъ Гизъ.-- Я поспѣшу самъ освободить отъ нашихъ записныхъ эскулаповъ и прислать къ вамъ паціентовъ сколько возможно. Притомъ, мнѣ еще надобно поговорить съ господиномъ д'Эксме.

Амброазъ Паре немедленно началъ перевязывать рану Мальмора.

-- Еще разъ благодарю васъ, г-нъ хирургъ, сказалъ ему раненный:-- но извините, если и я попрошу васъ еще объ одной услугѣ.

-- Чего хотите вы, герой? спросилъ амброазъ.

-- Вотъ чего, г-нъ хирургъ, отвѣчалъ Мальморъ: -- теперь я больше не чувствую въ своемъ тѣлѣ этой проклятой палки, такъ жестоко терзавшей меня и, кажется, я почти здоровъ...

-- Да, почти, сказалъ Амброазъ Паре, стягивая перевязку.

-- Итакъ, не потрудитесь ли вы сказать г-ну д'Эксме, что если завтра пойдутъ драться, я совершенно могу участвовать въ сраженіи.

-- Вамъ идти завтра въ сраженіе! вскричалъ Амброазъ Паре.-- Но вы не думаете о томъ, что говорите!

-- Очень думаю, печально отвѣчалъ Мальморъ.

-- Несчастный, сказалъ хирургъ: -- но я предписываю вамъ по-крайней-мѣрѣ восемь дней совершеннаго спокойствія; восемь дней не вставать съ постели, быть на діэтѣ!

-- Діэта пищи -- это еще не бѣда, замѣтилъ Мальморъ: -- но діэта битвы... Умоляю васъ, г-въ хирургъ...

-- Вы помѣшались! продолжалъ Амброазъ Паре:-- если вы только встанете -- схватите горячку и вы пропали. Я назначилъ восемь дней и не сбавлю ни полчаса.

-- Гм! проворчалъ Мальморъ:-- въ восемь дней кончится осада, и мнѣ во все это время валяться на боку!

-- Вотъ молодецъ! сказалъ герцогъ Гизъ, слышавшій этотъ странный разговоръ.

-- Мальморъ всегда былъ таковъ, съ улыбкою замѣтилъ Габріэль: -- и я попрошу васъ, герцогъ, приказать, чтобъ его перенесли въ походный госпиталь и держали тамъ подъ присмотромъ, потому-что, услышавъ шумъ какой-нибудь схватки, онъ готовъ встать съ постели, не смотря ни на какія запрещенія.

-- Что жь, дѣло очень-простое, сказалъ герцогъ Гизъ:-- велите товарищамъ Мальмора перенести его въ больницу.

-- Вотъ въ этомъ и затрудненіе, отвѣчалъ Габріэль:-- можетъ-быть, мнѣ будутъ нужны люди нынѣшней ночью.

-- А! произнесъ герцогъ, съ удивленіемъ смотря на виконта д'Эксме.

-- Если угодно, г. д'Эксме, сказалъ Амброазъ Паре, окончившій перевязку: -- я пришлю двухъ своихъ помощниковъ съ носилками взять этого раненнаго воителя.

-- Благодарю васъ и принимаю ваше предложеніе, сказалъ Габріэль: -- Поручаю Мальмора вашему бдительному вниманію.

Мальморъ закричалъ въ отчаяніи.

Амброазъ Паре простился съ герцогомъ Гизомъ и вышелъ. Люди г-на д'Эксме, по знаку, сдѣланному Мартэномъ-Герромъ, удалились на конецъ палатки, и Габріэль остался, нѣкоторымъ образомъ, безъ свидѣтелей съ главнымъ распорядителемъ осады.

II.

Маленькія лодки являются спасать большіе корабли.

Виконтъ д'Эксме, оставшись почти наединѣ съ герцогомъ Гизомъ, сказалъ ему:

-- И такъ, герцогъ, довольны ли вы мною?

-- Да, другъ, отвѣчалъ Францискъ Лотарингскій:-- да, я доволенъ тѣмъ, что уже сдѣлано, по, признаюсь, меня безпокоитъ то, что предстоитъ намъ сдѣлать. Это самое безпокойство и заставило меня выйдти изъ своей палатки, бродить по лагерю и искать у васъ ободренія и мудраго совѣта.

-- Развѣ случилось что новое? спросилъ Габріэль.-- Результатъ, кажется, превзошелъ наши надежды. Черезъ четыре дня, вы завладѣете обоими щитами Кале. Защитники самаго города и Вьё-Шат о не въ состояніи держаться долѣе двухъ сутокъ.

-- Правда, сказалъ герцогъ: -- но вѣдь они будутъ держаться двое сутокъ, а этого времени довольно имъ, чтобъ погубить насъ и спасти себя.

-- Въ этомъ позвольте мнѣ сомнѣваться, г-нъ герцогъ, отвѣчалъ Габріэль.

-- Нѣтъ, другъ мой, старая опытность не обманываетъ меня, возразилъ герцогъ Гизъ.-- Одинъ непредвиденный ударъ, одинъ случай, который не подлежитъ человѣческимъ вычисленіямъ -- и наше предпріятіе рушится. Вѣрите ли мнѣ?

-- Объясните, сказалъ Габріэль съ улыбкою, вовсе не соотвѣтствовавшею печальному тону, съ какимъ герцогъ высказалъ свою мысль.

-- Я объясню вамъ въ двухъ словахъ, и даже на вашемъ планѣ. Слушайте.

-- Слушаю, сказалъ Габріэль.

-- Странная и смѣлая попытка, къ которой ваша юношеская пылкость увлекла мое благоразумное честолюбіе, сказалъ герцогъ: -- имѣла свое возможное основаніе въ увѣренности на разъединеніе и страхъ англійскаго гарнизона. Кале нельзя взять, положимъ такъ, но его можно захватить въ-расплохъ. И на эту мысль разсчитывала наша безумная смѣлость, не правда ли?

-- И до-сихъ-поръ событія не обманули нашихъ разсчетовъ, замѣтилъ Габріэль.

-- Безъ сомнѣнія нѣтъ, отвѣчалъ герцогъ Гизъ: -- и вы доказали, Габріэль, что умѣете судить о людяхъ такъ же хорошо, какъ понимаете вещи, и что вы такъ же искусно изучили лорда Уэнтворта, какъ и внутренность города. Лордъ Уэнтвортъ не уклонился ни отъ одного изъ вашихъ предположеній. Онъ думалъ, что девятьсотъ человѣкъ и грозные аванпосты достаточно могутъ заставить насъ раскаяться въ своей смѣлой попыткѣ. Онъ считалъ васъ слишкомъ-ничтожными, не удостоилъ призвать себѣ на помощь ни одного полка ни съ континента, ни изъ Англіи. Благодаря этой самонадѣянной безпечности, мы взяли фортъ св. Агаты почти мгновенно, и фортъ Ньёле въ три дня счастливой битвы...

-- Такъ-что, сказалъ весело Габріэль: -- еслибъ теперь Англичане или Испанцы, ихъ соотечественники или союзники, пришли сухимъ путемъ на помощь, то встрѣтили бы, вмѣсто дружескихъ пушекъ лорда Уэнтворта, грозныя баттареи герцога Гиза.

-- И стали бы отъ нихъ на почтительной дистанціи, замѣтилъ съ улыбкою герцогъ Гизъ, раздѣлявшій веселость молодаго человѣка.

-- Что жь, кажется, мы завладѣли важнымъ пунктомъ? спросилъ Габріэль.

-- Развѣ я сомнѣваюсь въ этомъ! сказалъ герцогъ:-- но, къ-несчастію, это одинъ только пунктъ, и притомъ не самый важный. Мы заперли внѣшнимъ вспомогательнымъ силамъ Кале одну изъ дорогъ, которая привела бы ихъ къ воротамъ города. Но есть еще другія ворота, другая дорога.

-- Какая, г-нъ герцогъ? спросилъ Габріэль, подавая видъ, будто хочетъ ее вспомнить.

-- Взгляните на эту карту, передѣланную маршаломъ Строцци съ плана, который вы дали ему, сказалъ главнокомандующій.-- Кале можетъ получить помощь съ двухъ сторонъ: изъ форта Ньёле, защищаемаго рвами и насыпями...

-- Но кто же станетъ теперь защищать отъ насъ эти насыпи? прервалъ Габріэль.

-- Конечно, никто, продолжалъ герцогъ Гизъ:-- но тамъ, близъ моря, охраняемый Океаномъ, болотами и подводными камнями, тамъ, видите ли, есть фортъ Рисбанкъ, или, если угодно, восьмиугольная башня, которая начальствуетъ надъ портомъ и отворяетъ и замыкаетъ его для кораблей. Стоитъ послать извѣстіе въ Дувръ, и черезъ нѣсколько часовъ англійскіе корабли доставятъ и вспомогательное войско и провіантъ, съ которыми городъ можетъ держаться въ-продолженіе многихъ лѣтъ. Итакъ, городъ охраняется фортомъ Рисбанкъ, а море защищаетъ фортъ Рисбанкъ. И знаете ли, Габріэль, какое распоряженіе сдѣлалъ лордъ Уэнтвортъ послѣ несчастной для него битвы?

-- Очень-хорошо знаю, спокойно отвѣчалъ виконтъ д'Эксме.-- Лордъ Уэнтвортъ, по единогласному мнѣнію совѣта, тотчасъ послалъ въ Дувръ извѣстіе, къ-несчастію, очень-поздно, и надѣется получить завтра, въ это самое время, помощь, въ необходимости которой, наконецъ, убѣдили его обстоятельства.

-- И послѣ? спросилъ Гизъ.

-- Признаюсь, г-нъ герцогъ, я не вижу, что будетъ далѣе, отвѣчалъ Габріэль:-- я не владѣю даромъ божескаго предвидѣнія.

-- Здѣсь довольно человѣческой дальновидности, замѣтилъ Францискъ-Лотарингскій:-- и такъ-какъ ваша остановилась на половинѣ дороги, я поведу васъ далѣе.

-- Удостойте меня, герцогъ, вразумить, что можетъ случиться, по вашему мнѣнію, сказалъ Габріэль, поклонившись.

-- Дѣло очень-простое, отвѣчалъ герцогъ.-- Осажденные, получивъ, въ случаѣ крайней необходимости, помощь отъ цѣлой Англіи, могутъ завтра же выставить противъ насъ, при Вьё-Шато, силы, превосходящія насъ, непоколебимыя. Если, притомъ, мы будемъ стоять твердо, Ардръ, Гамъ, Сен-Кентень, всѣ Испанцы и Англичане, находящіеся во Франціи, соединятся, какъ снѣгъ зимою, въ одну массу въ окрестностяхъ Кале, и потомъ, чувствуя свою многочисленность, въ свою очередь осадятъ насъ. Положимъ даже, что они не вдругъ отнимутъ у насъ фортъ Ньёле, однакожь, они возьмутъ фортъ св. Агаты. Этого довольно, и они могутъ насъ громить съ двухъ сторонъ.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, это была бы ужасная катастрофа, спокойно сказалъ Габріэль.

-- И, однакожь, она весьма-возможна! произнесъ герцогъ Гизъ, въ отчаяніи склонившись головою на руку.

-- Впрочемъ, г-нъ герцогъ, вѣроятно, вы думали о средствахъ предупредить эту страшную катастрофу?

-- Боже мой! Я только объ этомъ и думаю! сказалъ герцогъ Гизъ.

-- И что жь? пебрежно спросилъ Габріэль.

-- Я думаю, что намъ осталось только одно средство: завтра, во что бы ни стало, сдѣлать отчаянный приступъ къ Вьё-Шато. Вѣроятно, еще ничего не будетъ приготовлено къ завтрашнему дню, не смотря на то, что вся нынѣшняя ночь пройдетъ въ самыхъ быстрыхъ работахъ; но больше рѣшиться не на что, и притомъ, выбрать это послѣднее средство все-гаки благоразумнѣе, нежели ждать прихода вспомогательныхъ силъ изъ Англіи. Французская ярость, какъ говорятъ въ Италіи, дойдетъ, можетъ-быть, въ своемъ чудовищномъ стремленіи до своей цѣли у этихъ неприступныхъ стѣнъ.

-- Она разобьется объ эти стѣны, холодно возразилъ Габріэль.-- Простите откровенности, но мнѣ кажется, что въ настоящую минуту французская армія не такъ сильна и не такъ слаба, чтобъ рѣшаться на невозможное. На васъ, герцогъ, лежитъ тяжелая, страшная отвѣтственность. Вѣроятно, что, потерявъ половину своихъ людей, мы будемъ изгнаны окончательно. Какъ, въ такомъ случаѣ, думаетъ поступить герцогъ Гизъ?

-- Не подвергать себя, по-крайней-мѣрѣ, совершенному пораженію, печально сказалъ Францискъ-Лотарингскій:-- удалиться изъ этихъ проклятыхъ стѣнъ съ остаткомъ своего войска, и беречь его на лучшіе дни для короля и отечества.

-- Побѣдитель при Мецѣ и Ранти ударитъ отбой! вскричалъ Габріэль.

-- Все-таки это лучше, нежели упорствовать при пораженіи, какъ, на-примѣръ, коннетабль въ день св. Лорана, сказалъ герцогъ Гизъ.

-- Все равно, замѣтилъ Габріэль: -- ударъ этотъ будетъ разрушителенъ и для славы Франціи и для вашей славы.

-- Развѣ я не знаю этого? вскричалъ герцогъ Гизъ.-- Вотъ что значитъ успѣхъ и счастіе! Еслибъ мнѣ удалось -- я былъ бы герой, великій геній, полубогъ. Если я упаду, меня назовутъ умомъ поверхностнымъ и пустымъ, скажутъ, что я заслужилъ стыдъ своего паденія. Одна и та же попытка заслужила бы названіе грандіозной и изумительной, еслибъ она счастливо кончилась, и она же влечетъ на меня ропотъ Европы и отложитъ на дальній срокъ или даже уничтожитъ въ зародышѣ всѣ мои предположенія, всѣ надежды. Вотъ отъ чего зависитъ въ мірѣ бѣдное честолюбіе!

Герцогъ замолчалъ чрезвычайно встревоженный. Настало продолжительное безмолвіе, которое Габріэль съ намѣреніемъ остерегался нарушить: онъ хотѣлъ, чтобъ Гизъ собственными опытными глазами измѣрилъ всѣ страшныя трудности своего положенія.

Потомъ, замѣчая, что герцогъ по-прежнему погруженъ въ мрачное раздумье, Габріэль рѣшился прервать молчаніе.

-- Я вижу васъ, герцогъ, сказалъ онъ: -- въ одну изъ минутъ сомнѣнія, которое находитъ на величайшихъ дѣятелей посреди ихъ величайшихъ предпріятій. Позвольте, однакожь, одно замѣчаніе. Нѣтъ, высокій геній, подобный вамъ, совершенный полководецъ, подобный тому, съ которымъ я теперь имѣю честь говорить, не рѣшится, не обдумавъ сперва, на столь важное предпріятіе. Еще въ Парижѣ, еще въ Луврѣ предвидѣны всѣ малѣйшія подробности, всѣ самыя невѣроятныя случайности. Вы заранѣе нашли развязку всѣхъ запутанныхъ обстоятельствъ и лекарство для всѣхъ золъ. Какъ же теперь вы еще колеблетесь?

-- Боже мой! сказалъ герцогъ Гизъ: -- я думаю, что вашъ энтузіазмъ, ваша юношеская самоувѣренность околдовали и ослѣпили меня, Габріэль.

-- Герцогъ!.. сказалъ съ упрекомъ виконтъ д'Эксме.

-- О, не поражайте меня, другъ! Я всегда удивлялся вашей мысли, великой и патріотической. Но дѣйствительность любитъ убивать именно самыя прекрасныя грезы. По-крайней-мѣрѣ, помнится мнѣ, что я не соглашался на крайность, въ которую мы теперь поставлены, и вы разрушили мои возраженія.

-- И какимъ образомъ, г. герцогъ? спросилъ Габріэль.

-- Вы обѣщали мнѣ, сказалъ Гизъ: -- что если въ нѣсколько дней мы овладѣемъ фортами св. Агаты и Ньёле, ваши союзники помогутъ намъ захватить фортъ Рисбанкъ, и такимъ образомъ Кале будетъ лишенъ всякаго подкрѣпленія какъ со стороны моря, такъ и съ материка. Да, Габріэль, я помню это, и вы должны помнить свое обѣщаніе.

-- И что же? сказалъ виконтъ д'Эксме съ совершеннымъ спокойствіемъ.

-- Надежды обманули васъ, не правда ли? Ваши друзья, оставшіеся въ Кале, какъ водится, не сдержали слова. Они еще не увѣрены въ нашей побѣдѣ; они боятся, и покажутся тогда только, когда мы не будемъ больше въ нихъ нуждаться.

-- Извините, герцогъ. Кто сказалъ вамъ это? спросилъ Габріэль.

-- Само ваше молчаніе. Теперь настало мгновеніе, въ которое ваши тайные союзники должны бы служить намъ и могли бы спасти насъ. И, между-тѣмъ, они не трогаются съ мѣста и вы молчите. Изъ всего этого я заключаю, что вы не разсчитываете больше на нихъ и что должно отказаться отъ этой помощи.

-- Еслибъ г. герцогъ зналъ меня получше, замѣтилъ Габріэль: -- онъ зналъ бы также, что я не люблю говорить, когда могу дѣйствовать.

-- Какъ! вы все еще надѣетесь? сказалъ герцогъ Гизъ.

-- Да, герцогъ, потому-что я живъ, отвѣчалъ Габріэль съ выраженіемъ важнымъ и печальнымъ.

-- Итакъ, фортъ Рисбанкъ...?

-- Необходимо будетъ принадлежать вамъ, если я не умру.

-- Но, Габріэль, необходимо взять его завтра, завтра утромъ.

-- И мы возьмемъ его завтра утромъ, спокойно отвѣчалъ Габріэль: -- если только, повторяю вамъ, я не буду убитъ; но въ противномъ случаѣ, вы не будете въ правѣ сдѣлать упрекъ въ несдержаніи своего слова тому, кто пожертвовалъ своею жизнію, чтобъ сдержать свое обѣщаніе.

-- Габріэль, сказалъ герцогъ Гизъ: -- на какой поступокъ вы рѣшаетесь? Идти противъ смертельной опасности, бороться съ безумнымъ случаемъ? Нѣтъ, я не хочу, я не хочу этого! Франція слишкомъ нуждается въ людяхъ, подобныхъ вамъ.

-- Не безпокойтесь, герцогъ, отвѣчалъ Габріэль: -- если опасность и велика, то также высока и цѣль, къ которой я стремлюсь, и моя игра стоитъ, чтобъ я рисковалъ. Думайте только о томъ, какъ воспользоваться ея послѣдствіями, и предоставьте мнѣ располагать своими средствами. Я отвѣчаю только за себя, вы отвѣчаете за всѣхъ.

-- Скажите по-крайней-мѣрѣ, что могу я сдѣлать, чтобъ помочь вамъ? сказалъ герцогъ Гизъ.-- Какое участіе вы предоставляете мнѣ въ своихъ планахъ?

-- Еслибъ, г. герцогъ, ныньче вечеромъ вы не пожаловали въ эту палатку, отвѣчалъ Габріэль: -- я намѣревался идти въ вашу для нѣкоторыхъ предложенй...

-- Говорите, говорите, съ живостію сказалъ Францискъ-Лотарингскій.

-- Завтра, пятаго числа, на разсвѣтѣ, то-есть въ восемь часовъ, -- январьскія ночи длинны, -- потрудитесь поставить кого-нибудь изъ своихъ, разумѣется, человѣка надежнаго, на мысъ, съ котораго виденъ Фортъ Рисбанкъ. Если на немъ по-прежнему будетъ развѣваться англійское знамя, рѣшайтесь на отчаянный приступъ, задуманный вами, потому-что я палъ, или, другими словами, умеръ.

-- Умеръ! вскричалъ герцогъ Гизъ.-- Не сказалъ ли я, Габріэль, что вы погубите себя!

-- И въ такомъ случаѣ не теряйте времени на сожалѣніе обо мнѣ, сказалъ молодой человѣкъ.-- Пускай только у васъ будетъ все приготовлено къ вашему послѣднему усилію, и я молю Бога даровать вамъ успѣхъ. Идите впередъ и сражайтесь! Помощь явится изъ Англіи не раньше полудня; вамъ остается четыре часа героизма, чтобъ доказать предъ отступленіемъ, что французы столько же безстрашны, какъ и благоразумны.

-- Однакожь, Габріэль, скажите мнѣ по-крайней-мѣрѣ, есть ли у васъ какая-нибудь надежда на успѣхъ?

-- Да, есть; объ этомъ не заботьтесь, г. герцогъ. Оставайтесь спокойнымъ и терпѣливымъ, какъ человѣкъ съ сильнымъ характеромъ. Не дѣлайте слишкомъ-скоро сигнала къ приступу; не бросайтесь прежде необходимости въ эту невѣрную крайность. Наконецъ, прикажите маршалу Строцци и его инженерамъ продолжать осадныя работы, и ваши солдаты и артиллеристы дождутся благопріятной минуты для приступа, если въ восемь часовъ вы увидите французское знамя на фортѣ Рисбанкъ.

-- Французское знамя на фортѣ Рисбанкъ! вскричалъ герцогъ Гизъ.

-- Откуда одинъ видъ его, я думаю, заставитъ воротиться корабли, которые пріидутъ изъ Англіи.

-- Я согласенъ съ вами, сказалъ Гизъ: -- но, другъ мой, какъ всего этого достигнуть?

-- Умоляю васъ, герцогъ, не спрашивайте моей тайны, сказалъ Габріэль.-- Еслибъ вы узнали мой планъ, можетъ-быть, вы захотѣли бы удержать меня. Но теперь некогда обдумывать и сомнѣваться. Притомъ же, я своимъ поступкомъ не нанесу стыда ни арміи, ни вамъ. Люди, которыхъ я выбралъ себѣ, всѣ до одного волонтеры, нанятые мною, и потому прошу васъ оставить мнѣ полную свободу. Я желаю выполнить свой планъ безъ всякой помощи -- или умереть.

-- Къ-чему такая гордость? спросилъ герцогъ Гизъ.

-- Нѣтъ, это не гордость, но я хочу достойнымъ образомъ отплатить за неоцѣнимую милость, обѣщанную мнѣ вами въ Парижѣ, и которой, надѣюсь, вы не забыли.

-- О какой неоцѣнимой милости говорите вы, Габріэль? сказалъ герцогъ Гизъ.-- У меня хорошая память, особенно для своихъ друзей. Но, къ стыду своему, признаюсь, что на этотъ разъ она измѣнила мнѣ...

-- Однакожь, для меня это обстоятельство весьма-важно, господинъ-герцогъ, отвѣчалъ Габріэль.-- Вотъ чего я просилъ отъ вашей благосклонности: если бы вамъ сдѣлалось извѣстно, что Франція обязана взятіемъ Кале единственно мнѣ, содѣйствовавшему или оружіемъ или идеей къ исполненію этого предпріятія, я просилъ васъ не свидѣтельствовать объ этомъ публично, потому-что такая честь принадлежитъ вамъ, какъ главному предводителю, но только объявить королю Генриху II объ участіи, которое, подъ вашимъ начальствомъ, я принималъ въ побѣдѣ. И вы обнадежили меня, что я получу эту награду.

-- Какъ! и на эту неслыханную милость вы намекали, Габріэль? спросилъ герцогъ Гизъ.-- Могъ ли я забыть о ней! Но, другъ мой, это не награда, но долгъ справедливости, и, тайно или публично, по вашему желанію, я всегда готовь и долженъ признать и засвидѣтельствовать ваши заслуги.

-- Мое честолюбіе не простирается далѣе, сказалъ Габріэль.-- Пусть король только узнаетъ о моихъ стараніяхъ: въ его рукахъ есть награда, которая для меня выше всѣхъ почестей и всякаго счастія въ мірѣ.

-- Королю будетъ извѣстно все, что вы для него сдѣлали, Габріэль.-- Чѣмъ еще я могу быть вамъ полезенъ?

-- Я попрошу господина герцога еще о нѣкоторыхъ услугахъ.

-- Говорите, сказалъ Гизъ.

-- Во-первыхъ, продолжалъ Габріэль:-- въ нынѣшнюю ночь, мнѣ надобно имѣть пароль, чтобъ, въ какомъ бы то часу ни было, я могъ выйдти изъ лагеря съ своими людьми.

-- Скажите только: Кале и Шарль, и часовые пропустятъ васъ.

-- Во-вторыхъ, сказалъ Габріэль:-- если я паду, а вы кончите свое предпріятіе съ успѣхомъ, осмѣливаюсь напомнить вамъ, что госпожа Діана де-Кастро, дочь короля, находится теперь въ темницѣ у лорда Уэнтворта, и имѣетъ самыя законныя права на ваше благородное покровительство.

-- Я не забуду своего долга какъ человѣкъ и какъ дворянинъ, отвѣчалъ Францискъ-Лотарингскіи.-- Далѣе?

-- Наконецъ, сказалъ виконтъ д'Эксме: -- въ нынѣшнюю ночь, я обязался заплатить значительный долгъ одному изъ рыбаковъ, живущему на здѣшнемъ берегу, по имени Ансельму. На случай, если Ансельмъ погибнетъ вмѣстѣ со мною, я написалъ старику Эліо, управляющему моимъ имѣніемъ, чтобъ онъ позаботился о существованіи и поддержаніи семейства рыбака, бѣднаго семейства, для котораго Ансельмъ былъ единственною подпорою. Для большей вѣрности, я попрошу господина-герцога присмотрѣть за исполненіемъ моихъ распоряженій, и буду чрезвычайно обязанъ ему.

-- Просьба ваша будетъ исполнена, сказалъ герцогъ Гизъ.-- И все?

-- Все, господинъ-герцогъ, отвѣчалъ Габріэль.-- Еще одна просьба: если мы не увидимся болѣе, вспоминайте обо мнѣ иногда съ сожалѣніемъ, и говорите обо мнѣ съ нѣкоторымъ уваженіемъ и королю и госпожѣ де-Кастро, которая, можетъ-быть, станетъ сожалѣть меня. Теперь я больше не удерживаю васъ, господинъ-герцогъ. Прощайте.

Гизъ всталъ съ своего мѣста.

-- Прогоните, другъ, эти мрачныя мысли, сказалъ онъ.-- Оставляю васъ съ таинственнымъ проектомъ, хотя, должно сказать правду, онъ безпокоитъ меня и до восьми часовъ утра едва-ли дастъ мнѣ сомкнуть глаза. Впрочемъ, какое-то предчувствіе говоритъ мнѣ, что мы увидимся, и я не прощаюсь съ вами, Габріэль.

-- Благодарю за предсказаніе! произнесъ д'Эксме.-- Если вы увидите меня, то увидите въ Кале, французскомъ городѣ.

-- И въ такомъ случаѣ, замѣтилъ герцогъ Гизъ: -- вы будете въ правѣ гордиться, что извлекли изъ великой опасности честь Франціи и мою собственную честь.

-- Маленькія лодки, герцогъ, спасаютъ иногда большіе корабли, сказалъ Габріэль.

Герцогъ Гизъ сталъ на порогѣ палатки, въ послѣдній разъ дружески пожалъ руку виконту д'Эксме и въ задумчивости возвратился въ свой лагерь.

III.

Подъ пологомъ черной ночи.

Проводивъ Гиза до дверей, Габріэль возвратился на свое прежнее мѣсто и сдѣлалъ издали знакъ Мартэну-Герру, который тотчасъ всталъ и вышелъ изъ палатки, не нуждаясь, по-видимому, въ дальнѣйшихъ объясненіяхъ.

Черезъ четверть часа, конюшій воротился; за нимъ шелъ человѣкъ худощавый, одѣтый очень-бѣдно.

Мартэнъ приблизился къ своему господину, снова погруженному въ размышленія. Прочіе товарищи, бывшіе въ палаткѣ, одни играли, другіе спали, кому что нравилось.

-- Вотъ, сударь, человѣкъ, о которомъ я говорилъ, сказалъ Мартэнъ.

-- А, хорошо, отвѣчалъ Габріэль.-- Это вы рыбакъ Ансельмъ? прибавилъ онъ, обращаясь къ вошедшему.

-- Точно такъ, сударь; я рыбакъ Ансельмъ, отвѣчалъ незнакомецъ.

-- И Мартэнъ говорилъ вамъ объ услугѣ, которой мы ожидаемъ отъ васъ? спросилъ виконтъ д'Эксме.

-- Говорилъ, сударь; я совершенно готовъ.

-- Но мой конюшій долженъ былъ, однакожь, предупредить васъ, продолжалъ Габріэль: -- что въ этой экспедиціи вы будете, вмѣстѣ съ нами, жертвовать жизнію.

-- О, замѣтилъ рыбакъ: -- объ этомъ напрасно было бы и говорить. Я хорошо зналъ это, даже лучше, нежели вашъ конюшій.

-- И, однакожь, вы пришли? сказалъ Габріэль.

-- Готовый къ вашимъ услугамъ, замѣтилъ Ансельмъ.

-- Хорошо, другъ! Это признакъ смѣлаго сердца.

-- Или несчастной жизни, прибавилъ рыбакъ.

-- Что вы хотите сказать? спросилъ Габріэль.

-- Клянусь Пречистою Богородицей, сказалъ Ансельмъ:-- всякій день я пренебрегаю смертью, чтобъ наловить сколько-нибудь рыбы, и очень-часто возвращаюсь съ пустыми руками. Значитъ, съ моей стороны небольшая заслуга, если сегодня я жертвую своимъ тощимъ тѣломъ для васъ, обѣщающаго, въ случаѣ моей смерти, обезпечить судьбу моей жены и троихъ моихъ ребятишекъ.

-- Да, отвѣчалъ Габріэль:-- но опасность, которой вы подвергаете себя ежедневно, сомнительна и неизвѣстна. Вы никогда по пускаетесь въ лодкѣ въ сильную бурю. Въ нынѣшній разъ, опасность очевидна и вѣроятна.

-- Да, только безумецъ пускается въ море въ такую ночь, сказалъ рыбакъ:-- но это ваше дѣло, и я ни за что тутъ не отвѣчаю. Вы заранѣе заплатили мнѣ за мою барку и за мое тѣло, и вамъ остается только поставить большую восковую свѣчку передъ образомъ Богородицы, если доѣдемъ мы здравы и невредимы.

-- Но если мы даже благополучно достигнемъ до мѣста, продолжалъ Габріэль: -- еще не кончится этимъ ваше дѣло. Исполнивъ должность гребца, вы, въ случаѣ надобности, должны будете сражаться, положивъ весла, взяться за оружіе. Вмѣсто одной опасности, васъ ожидаютъ двѣ.

-- Хорошо, сказалъ Ансельмъ:-- не слишкомъ пугайте меня. Я готовъ повиноваться. Вы обезпечиваете жизнь тѣхъ, которые дороги моему сердцу, и я отдаю вамъ свою жизнь. Мы сторговались -- и нечего толковать.

-- На-счетъ своей жены и своихъ дѣтей останьтесь спокойны, сказалъ виконтъ д'Эксме: -- они не будутъ нуждаться. Я уже писалъ объ этомъ своему управляющему Эліо, и самъ герцогъ Гизъ обѣщалъ позаботиться объ исполненіи моихъ предписаній.

-- Больше я ничего и не требую, отвѣчалъ рыбакъ: -- вы великодушны; еслибъ даже не дали мнѣ ничего, кромѣ этой суммы, которая въ настоящее время вывела меня изъ затруднительнаго положенія, повѣрьте, я не сталъ бы просить у васъ остальнаго. Но если я доволенъ вами, надѣюсь, что и вы останетесь довольны мною.

-- Скажите, могутъ ли четырнадцать человѣкъ помѣститься въ вашей лодкѣ? спросилъ Габріэль.

-- Въ ней помѣщалось до двадцати, сударь.

-- Вамъ нужны руки, которыя помогали бы грести, не такъ ли?

-- Это на что? сказалъ Ансельмъ.-- Я одинъ справлюсь съ рулемъ и парусомъ, если только устоитъ парусъ.

-- У насъ есть Амброзіо, Пилльтруссъ и Ландри, замѣтилъ Мартэнъ-Герръ:-- которые гребутъ такъ искусно, какъ-будто-бы всю жизнь только этимъ и занимались, и я самъ управляю веслами такъ же хорошо, какъ своими руками.

-- Значитъ, съ такими товарищами я заживу знатнымъ бариномъ! весело сказалъ Ансельмъ.-- Мартэнъ не сказалъ мнѣ только объ одномъ: куда мы причалимъ?

-- Къ форту Рисбанкъ, отвѣчалъ виконтъ д'Эксме.

-- Къ форту Рисбанкъ!.. Къ форту Рисбанкъ, сказали вы? вскричалъ изумленный Ансельмъ.

-- Да; что вы скажете на это? спросилъ Габріэль.

-- Ничего, отвѣчалъ рыбакъ:-- скажу только, что это мѣсто неприступное и что я никогда не кидалъ тамъ якоря. Это голый утесъ.

-- И вы отказываетесь везти нась туда? сказалъ Габріэль.

-- Нисколько, и хотя я не совсѣмъ знакомъ съ этимъ мѣстомъ, однакожь сдѣлаю все, что могу. Отецъ мой, природный рыбакъ, говаривалъ мнѣ: "не должно никогда повелѣвать ни рыбой, ни покупателями". И я поведу васъ къ форту Рисбанкъ, если только буду въ состояніи. Славная прогулка!

-- Къ которому часу намъ надобно приготовиться? спросилъ Габріэль.

-- Кажется, вы хотѣли быть тамъ къ четыремъ часамъ? замѣтилъ Ансельмъ.

-- Между четырьмя и пятью, не раньше.

-- Итакъ, отъ мѣста нашей отправки до Рисбанка надобно считать два часа плаванія; главное, намъ не должно утомлять себя понапрасну въ морѣ. Да еще на переходъ отсюда до бухты положимъ часъ ходьбы -- всего три часа.

-- Въ такомъ случаѣ, мы выйдемъ изъ лагеря въ часъ пополуночи, сказалъ Габріэль.

-- Именно такъ, замѣтилъ Ансельмъ.

-- Теперь мнѣ должно предупредить своихъ людей, сказалъ Габріэль.

-- Дѣлайте, что вамъ надобно, сударь, отвѣчалъ рыбакъ: -- я попрошу васъ только позволить мнѣ заснуть до часу. Я уже простился съ домашними; лодка осторожно скрыта и крѣпко привязана канатомъ. Значитъ, мнѣ не за чѣмъ отлучаться.

-- Отдохните, Ансельмъ, сказалъ Габріэль: -- вы успѣете еще порядочно измучиться въ нынѣшнюю ночь. Теперь, Мартэнъ-Герръ, поди увѣдомить своихъ товарищей.

-- Эй, вы, игроки и сонные! закричалъ Мартэнъ-Герръ.

-- Что тамъ? сказали они, вскочивъ съ своихъ мѣстъ и окружая конюшаго.

-- Благодарите виконта: черезъ часъ, мы отправимся въ экспедицію, сказалъ Мартэнъ.

-- Хорошо! Знатно! Прекрасно! вскричали хоромъ волонтёры.

Мальморъ тоже присоединилъ свое радостное "ура!" къ этимъ непритворнымъ знакамъ удовольствія.

Но въ ту же минуту вошли четыре помощника Амброаза Паре съ извѣстіемъ, что имъ приказано перенести раненнаго въ походный госпиталь.

Мальморъ началъ громко кричать, но, не обращая вниманія на его ропотъ и сопротивленіе, его положили на носилки. Напрасно Мальморъ засыпалъ своихъ товарищей самыми жестокими упреками, называлъ ихъ дезертирами и предателями, которые идутъ безъ него сражаться: его вынесли изъ палатки.

-- Теперь намъ остается, сказалъ Мартэнъ-Герръ:-- сдѣлать нѣкоторыя распоряженія и назначить каждому изъ насъ свою роль и свое мѣсто.

-- А на какое дѣло мы пойдемъ? спросилъ Пилльтруссъ.

-- Дѣло идетъ о маленькомъ приступѣ, отвѣчалъ Мартэнъ.

-- О, въ такомъ случаѣ, я иду первый на крѣпость! вскричалъ Ивонн е.

-- Хорошо! сказалъ конюшій.

-- Нѣтъ, это несправедливо! возразилъ Амброзіо.-- Ивонн е всякій разъ бросается прежде всѣхъ въ опасность, какъ-будто онъ одинъ только имѣетъ на нее право!

-- Оставьте его, сказалъ виконтъ д'Эксме, вмѣшавшись въ разговоръ.-- Въ опасной высадкѣ, на которую мы рѣшаемся, я думаю, легче всѣхъ будетъ тому, кто будетъ впереди. Чтобъ доказать это, я останусь послѣднимъ.

-- Эге, такъ Ивонн е попался на удочку! вскричалъ Амброзіо съ громкимъ смѣхомъ.

Мартэнъ-Герръ распредѣлилъ, что каждый обязанъ дѣлать на дорогѣ, въ лодкѣ, или во время приступа. Амброзіо, Пилльтруссу и Ландри поручено было грести; словомъ, были приняты въ соображеніе всѣ обстоятельства, какія можно было предвидѣть, для избѣжанія всякихъ недоразумѣній.

Лактанцій отвелъ на минуту Мартэна-Герра въ сторону.

-- Какъ вы думаете, прійдется ли намъ убить кого-нибудь?

-- Не знаю навѣрное; впрочемъ, это очень-возможно, отвѣчалъ Мартэнъ.

-- Благодарю васъ, сказалъ Лактанцій: -- въ такомъ случаѣ, я заранѣе отмолюсь за троихъ или четверыхъ убитыхъ и за столько же раненныхъ.

Когда все было улажено, Габріэль велѣлъ своимъ людямъ отдохнуть часъ или два, и обѣщалъ самъ разбудить ихъ во-время.

-- Да, я съ удовольствіемъ отдохну немного, сказалъ Ивонн е: -- мои бѣдные нервы ужасно устали сегодня вечеромъ, и притомъ у меня должна быть свѣжая голова, когда я дерусь.

Черезъ нѣсколько минутъ, въ палаткѣ были слышны только правильное всхрапыванье солдатъ и монотонныя молитвы Лактанція.

Скоро замолкъ и этотъ послѣдній шумъ: Лактанцій заснулъ, побѣжденный сномъ.

Одинъ только Габріэль не спалъ и думалъ.

Черезъ часъ, онъ безъ шума разбудилъ по-одиначкѣ каждаго изъ своихъ людей. Они встали, вооружились и вышли изъ палатки и лагеря.

При словахъ Кале и Шарль, тихо произнесенныхъ Габріэлемъ, часовые пропустили его безъ всякаго затрудненія.

Маленькій отрядъ, слѣдуя за рыбакомъ Аисельмомъ, прошелъ деревню и отправился вдоль по берегу. Никто не говорилъ ни слова. Слышны были только плачъ вѣтра и стопъ отдаленнаго моря.

Ночь была черная и туманная. Ни одна живая душа не встрѣчалась на дорогѣ нашимъ безстрашнымъ путникамъ. Но еслибъ даже они встрѣтились кому, онъ, можетъ-быть, не увидѣлъ бы ихъ, а если бы даже увидѣлъ въ такую пору, въ такой темнотѣ, онъ, навѣрное, принялъ бы ихъ за призраки.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Внутри города также въ эту минуту не спалъ одинъ человѣкъ. Это былъ лордъ Уэнтвортъ, губернаторъ.

И, однакожь, разсчитывая на помощь, которую надѣялся онъ получить завтра изъ Дувра, лордъ Уэнтвортъ ушелъ къ себѣ въ комнату, сколько-нибудь отдохнуть. Дѣйствительно, онъ не спалъ трое сутокъ, дѣйствуя -- должно отдать ему справедливость -- съ неутомимою храбростію въ мѣстахъ самыхъ опасныхъ, являясь на всѣхъ пунктахъ, гдѣ его присутствіе было необходимо.

Вечеромъ, четвертаго января, онъ еще осмотрѣлъ брешь стараго замка, самъ поставилъ часовыхъ и сдѣлалъ смотръ городской милиціи, на которую была возложена легкая оборона форта Рисбанкъ.

Но, при всей усталости и тишинѣ, лордъ Уэнтвортъ не могъ заснуть.

Какой-то смутный, глупый страхъ безпрестанно заставлялъ его приподниматься на постели.

Однакожь, всѣ предосторожности были приняты. Непріятель физически не могъ аттаковать ночью незначительную брешь Вьё-Шато. Что же касается другихъ пунктовъ, они находились въ совершенной безопасности, охраняемые болотами и Океаномъ.

Все это лордъ Уэнтвортъ передумалъ тысячу разъ и, однакожь, онъ не могъ уснуть.

Онъ смутно чувствовалъ ночью, что вокругъ города носится грозная опасность, невидимый непріятель.

И непріятель этотъ былъ не маршалъ Строцци, не герцогъ де-Неверъ, даже не Францискъ Гизъ.

Кто же былъ этотъ непріятель? Не-уже-ли прежній его плѣнникъ, котораго нѣсколько разъ замѣчалъ съ высоты городскихъ насыпей лордъ Уэнтвортъ въ пылу отчаянныхъ схватокъ? Неуже-ли, дѣйствительно, этотъ непріятель -- виконтъ д'Эксме, безумецъ, влюбленный въ г-жу де-Кастро?

Смѣшной соперникъ для губернатора, управляющаго неприступнымъ городомъ Кале!

Какъ бы то ни было, но лордъ Уэнтвортъ не могъ ни преодолѣть, ни объяснить себѣ смутнаго страха.

Но онъ чувствовалъ этотъ страхъ и не спалъ.

IV.

Между двумя безднами.

Фортъ Рисбанкъ, иначе названный Восьміугольною-Башнею, построенъ, какъ мы уже сказали, при входѣ въ гавань Кале передъ дюнами, и лежитъ огромною массою чернаго гранита на другой, такой же мрачной и огромной массѣ утеса. Море въ сильную бурю плескалось объ утесъ, но никогда не достигало волнами до подножія башни.

Въ ночь съ четвертаго на пятое января 1558 г., около четырехъ часовъ утра, море сильно бушевало, издавая продолжительные и страшные вопли, и было похоже на душу безпокойную и безнадежную.

Минуту спустя послѣ того, какъ часовой, стоявшій въ караулѣ отъ двухъ до четырехъ часовъ, смѣнился на платформѣ башни другимъ часовымъ, которому была очередь стоять отъ четырехъ до шести часовъ -- человѣческій крикъ, какъ-будто вырвавшійся изъ мѣднаго рта, смѣшался съ вѣчною жалобой Океана, но такъ, что этотъ крикъ рѣзко отличался отъ шквала.

Новый часовой задрожалъ, началъ прислушиваться, и, узнавъ, этотъ странный крикъ, положилъ на стѣну самострѣлъ. Потомъ, убѣдившись, что ни одинъ глазъ не замѣчаетъ за нимъ, онъ приподнялъ сильною рукою каменную будку и вытащилъ изъ-подъ нея связку веревокъ, изъ которой образовалась длинная узловатая лѣстница, и прикрѣпилъ ее къ желѣзнымъ скобкамъ, вколоченнымъ въ зубцы башни. Наконецъ, крѣпко связавъ одни съ другими отдѣльные куски веревокъ, онъ перекинулъ ихъ черезъ зубцы, и двѣ тяжелыя свинцовыя пули скоро дотянули конецъ лѣстницы до утеса, на которомъ стояла крѣпость. Лѣстница была длиною въ двѣсти двѣнадцать футовъ, а фортъ Рисбанкъ возвышался на двѣсти пятнадцать футовъ.

Едва часовой окончилъ свои таинственныя приготовленія, ночной патруль показался на верху каменной лѣстницы, ведущей на платформу.

Но патруль засталъ часоваго исправно-стоящимъ у будки, спросилъ у него пароль, получилъ отвѣтъ и прошелъ далѣе, ничего не замѣтивъ.

Часовой ждалъ нѣсколько спокойнѣе. Первая четверть пятаго часа уже прошла.

На морѣ, послѣ двухъ часовъ борьбы и сверхъчеловѣческихъ усилій, лодка съ четырнадцатью смѣльчаками наконецъ пристала къ утесу рисбанкскаго форта. Деревянная лѣстница, поставленная къ этому утесу, доходила до первой рытвины камня, въ которой могли стоя помѣститься пять или шесть человѣкъ.

Смѣлые пловцы одинъ за другимъ поднялись по этой лѣстницѣ, и, не останавливаясь въ рытвинѣ, продолжали взбираться наверхъ, единственно при помощи ногъ и рукъ, и хватались за каждую неровность утеса.

Они торопились достигнуть до основанія башни. А ночь была черная, скала скользкая, ногти ихъ ломались о камень, пальцы были въ крови. Одинъ изъ смѣльчаковъ оступился; онъ былъ не въ состояніи удержаться, покатился и упалъ въ море. Къ-счастію, послѣдній изъ четырнадцати пловцовъ былъ еще въ лодкѣ, которую онъ напрасно старался привязать канатомъ, прежде нежели рѣшился всходить на лѣстницу.

Человѣкъ, упавшій со скалы, не испустилъ ни малѣйшаго крика при своемъ паденіи, и приплылъ прямо къ лодкѣ. Другой протянулъ къ нему руку, и не смотря на то, что лодка сильно качалась подъ его ногами, невредимо вытащилъ утопавшаго.

-- Какъ! это Мартэнъ-Герръ? спросилъ человѣкъ, находившійся въ лодкѣ, узнавъ его въ темнотѣ.

-- Я, сударь, отвѣчалъ конюшій.

-- Какъ поскользнулся ты, неловкій? сказалъ Габріэль.

-- Хорошо еще, что это случилось со мною, а не съ другимъ, замѣтилъ Мартэнъ.

-- Отъ-чего?

-- Другой, пожалуй, еще закричалъ бы, отвѣчалъ Мартэнъ-Герръ.

-- Ну, если ужь судьба прислала тебя ко мнѣ, продолжалъ Габріэль:-- помоги мнѣ обвить веревку вокругъ этого толстаго корня. Глупо я сдѣлалъ, отпустивъ Ансельма и прочихъ.

-- Корень не удержитъ, сударь, сказалъ Мартэнъ:-- вѣтеръ сломитъ его, и мы оба пропали вмѣстѣ съ лодкой.

-- Но больше нечего дѣлать, отвѣчалъ виконтъ д'Эксме: -- итакъ, будемъ лучше дѣлать, а не разсуждать.

Когда они привязали лодку, Габріэль сказалъ конюшему:

-- Ну, поднимайся.

-- Я пойду послѣ васъ. Кто подержитъ для васъ лѣстницу?

-- Поднимайся, говорю тебѣ! повторилъ Габріэль, нетерпѣливо топнувъ ногою.

Спорить и церемониться было никогда. Мартэнъ-Герръ вскарабкался до углубленія, и оттуда поддерживалъ сверху, всѣми силами, концы лѣстницы, по которой, въ свою очередь, взбирался Габріэль.

Онъ еще не сталъ на послѣднюю ступеньку, какъ страшная волна качнула лодку, разорвала канатъ и унесла ее въ море вмѣстѣ съ лѣстницей.

Габріэль непремѣнно бы погибъ, еслибъ Мартэнъ, рискуя погибнуть за одно съ нимъ, не склонился къ пропасти и движеніемъ болѣе быстрымъ нежели мысль не схватилъ своего господина за воротникъ камзола. Потомъ съ силою, которую придаетъ отчаяніе, смѣлый конюшій невредимо поднялъ Габріэля на утесъ.

-- Ты въ свою очередь спасъ меня, храбрый Мартэнъ, сказалъ Габріэль.

-- Да, но лодка далеко! замѣтилъ конюшій.

-- Велика бѣда! за нее заплачено! отвѣчалъ Габріэль, стараясь беззаботностью скрыть свое безпокойство.

-- Все равно, сказалъ благоразумный Мартэнъ-Герръ, качая головою:-- если вашъ другъ не стоитъ на часахъ, если лѣстница не виситъ съ башни или если веревки оборвутся подъ нашею тяжестью, если платформа занята отрядомъ, который сильнѣе нашего -- вся наша надежда, все наше спасеніе пропали съ этою лодкой.

-- Что жь, тѣмъ лучше! сказалъ Габріэль:-- теперь намъ остается или побѣдить или умереть!

-- Хорошо! отвѣчалъ Мартэнъ съ равнодушною и геройскою простотою.

-- Пора! сказалъ Габріэль:-- товарищи наши, вѣроятно, дошли до основанія башни, потому-что я не слышу больше никакого шума. Догонимъ ихъ. На этотъ разъ, Мартэнъ, держись осторожно, и не опускай одной руки, пока не ухватишься крѣпко другою.

-- Будьте спокойны, постараюсь, отвѣчалъ Мартэнъ.

Они начали подниматься, и черезъ десять минутъ, преодолѣвъ безчисленныя трудности и опасности, присоединились къ своимъ двѣнадцати спутникамъ, которые, столпившись на скалѣ, съ заботливостью ждали ихъ у форта Рисбанкъ.

Оставалось нѣсколько минутъ до пяти часовъ.

Габріэль съ неизъяснимою радостью примѣтилъ веревочную лѣстницу, висѣвшую на утесѣ.

-- Видите, друзья, сказалъ онъ тихимъ голосомъ своей командѣ:-- насъ ожидаютъ на верху. Благодарите Бога, потому-что намъ не должно больше оглядываться: море унесло барку. Итакъ, впередъ! Да будетъ Богъ нашимъ спасителемъ.

-- Аминь! сказалъ Лактанцій.

Въ-самомъ-дѣлѣ, рѣшительные были тѣ люди, которые окружали Габріэля! Предпріятіе, до-сихъ-поръ дерзкое, сдѣлалось теперь почти безумнымъ, и между-тѣмъ, при ужасномъ извѣстіи, что имъ не оставалось болѣе никакого убѣжища, ни одинъ изъ товарищей виконта д'Эксме не тронулся съ мѣста.

При мерцаніи, упадающемъ съ неба самаго мрачнаго, Габріэль внимательно смотрѣлъ на ихъ мужественныя лица и нашелъ ихъ совершенно безстрастными.

-- Впередъ! повторили смѣльчаки за Габріэлемъ.

-- Помните ли вы условленный порядокъ? спросилъ виконтъ д'Эксме.-- Прежде всѣхъ пойдетъ Ивонн е, за нимъ Мартэнъ-Герръ, потомъ остальные, по порядку; я останусь позади всѣхъ. Надѣюсь, что веревки и узлы этой лѣстницы крѣпки!

-- Желѣзная веревка, сказалъ Амброзіо:-- мы уже испытали ее, сударь; она такъ же легко сдержитъ тридцать, какъ четырнадцать человѣкъ.

-- Поднимайся, храбрый Ивонн е! произнесъ виконтъ д'Эксме:-- тебѣ предстоитъ не совсѣмъ безопасная роль въ этомъ предпріятіи. Иди смѣло!

-- Въ смѣлости, сударь, у меня нѣтъ недостатка, сказалъ Ивонн е:-- особенно, когда вокругъ меня бьетъ барабанъ и гремятъ пушки. Но, признаться, я не привыкъ ни къ безмолвному приступу, ни къ зыбкимъ веревкамъ, и очень-радъ идти впереди прочихъ.

-- Скромный предлогъ получить почетное мѣсто, замѣтилъ Габріэль, не желавшій входить въ опасный споръ.-- Итакъ, безъ разговоровъ! Хотя вѣтеръ и море заглушаютъ наши слова, однакожь должно дѣйствовать, а не говорить. Впередъ, Ивонн е! Помните, что только на сто-пятидесятой ступенькѣ позволено отдохнуть. Готовы ли? Ружье за спиной, шпага въ зубахъ?.. Смотрите вверхъ, а не внизъ! помните Бога, но не опасность. Впередъ!

Ивонн е сталъ ногою на первую ступеньку.

Пробило пять часовъ. Второй ночной патруль прошелъ мимо часоваго, стоявшаго на платформѣ.

Тогда четырнадцать безстрашныхъ человѣкъ медленно и безмолвно начали одинъ за другимъ взбираться по легкой лѣстницѣ. Пока Габріэль, поднимавшійся послѣднимъ, былъ еще невысоко отъ земли, опасность казалась небольшою; но по мѣрѣ того, какъ они подвигались впередъ и ихъ живая кисть колебалась, качаемая вѣтромъ, опасность возрастала болѣе и болѣе.

Величественное и ужасное зрѣлище представляли ночью, при воплѣ шквала, эти безмолвные четырнадцать человѣкъ, четырнадцать демоновъ, ползущихъ по черной стѣнѣ, на вершинѣ которой ожидала ихъ смерть возможная, а внизу -- смерть неизбѣжная.

На сто-пятидесятомъ узлѣ, Ивонне остановился. Другіе сдѣлали то же.

Условлено было отдохнуть столько времени, чтобъ каждый прочиталъ два раза Отче нашъ и два Аve.

Мартэнъ-Герръ, кончивъ молитву, съ ужасомъ увидѣлъ, что Ивонн е не трогается съ мѣста. Мартэнъ, думая, что онъ ошибся и упрекая себя въ пустомъ страхѣ, началъ въ третій разъ Pater и въ третій разъ Ave.

Но Ивонн е по-прежнему оставался неподвиженъ.

Тогда Мартэнъ-Герръ -- хотя имъ оставалось только сто шаговъ до платформы и говорить было бы опасно -- Мартэнъ-Герръ рѣшился ударить Ивонпё по ногамъ, и сказалъ:

-- Иди же!

-- Не могу, сказалъ Ивонне задыхающимся голосомъ.

-- Не можешь, несчастный! Отъ-чего? спросилъ задрожавъ Мартэнъ.

-- У меня кружится голова, сказалъ Ивонне.

Холодный потъ выступилъ зернами на лбу Мартэна-Герра.

Съ минуту онъ не зналъ, на что рѣшиться. Если Ивонне упадетъ, Онъ увлечетъ всѣхъ своимъ паденіемъ. Спускаться внизъ не менѣе опасно. Мартэнъ не смѣлъ принять на себя никакой отвѣтственности въ такомъ ужасномъ положеніи, и ограничился только тѣмъ, что, наклонившись къ слѣдовавшему за нимъ Ансельму, сказалъ ему:

-- Ивонне дурно.

Ансельмъ задрожалъ, подобно Мартэну, и сказалъ, въ свою очередь, Шарфенштейну, своему сосѣду:

-- Ивонне дурно.

И каждый, вынувъ на минуту свой кинжалъ, стиснутый зубами, говорилъ слѣдовавшему за нимъ товарищу:

"Ивонне дурно -- Ивонне дурно!" до-тѣхъ-поръ, пока эта роковая новость не дошла, наконецъ, до Габріэля, который, услышавъ ее, поблѣднѣлъ и задрожалъ какъ всѣ прочіе.

V.

Убійственное вліяніе, которое Арно дю-Тилль даже въ своемъ отсутствіи обнаруживаетъ на бѣднаго Мартэна-Герра.

Габріэль находился между тремя опасностями. Подъ нимъ стонало море и ужаснымъ голосомъ, казалось, призывало добычу. Передъ нимъ двѣнадцать человѣкъ, испуганныхъ, окаменѣлыхъ, не могли подвинуться ни впередъ, ни назадъ и загораживали ему дорогу къ третьей опасности -- къ англійскимъ ружьямъ и копьямъ, можетъ-быть, ожидавшимъ его наверху.

Ужасающая смерть окружала со всѣхъ сторонъ эту зыбкую лѣстницу.

Къ-счастію, Габріэль былъ не изъ числа людей, которые долго задумываются даже между двумя безднами, и въ минуту рѣшился, какъ ему поступить.

Не спрашивая у себя, не измѣнитъ ли ему рука и не разобьетъ ли онъ себѣ черепа объ утесы, онъ ухватился за боковую веревку, повисъ на ней и началъ взбираться наверхъ. Изумительная сила рукъ и души спасла Габріэля. Онъ опередилъ двѣнадцать человѣкъ, Которые висѣли на лѣстницѣ, благополучно добрался до Ивонне и, наконецъ, уперся ногами о ступеньку, рядомъ съ Мартэномъ-Герромъ.

-- Пойдешь ли ты впередъ? сказалъ д'Эксме отрывистымъ и повелительнымъ тономъ, обращаясь къ Ивонне.

-- У меня... кружится... голова, отвѣчалъ несчастный, у котораго щелкали зубы и поднялись дыбомъ волосы.

-- Пойдешь ли ты впередъ? повторилъ виконтъ д'Эксме.

-- Невозможно!.. сказалъ Ивонне.-- Я чувствую, что если руки и ноги соскользнутъ со ступеньки, за которую онѣ уцѣпились... я упаду.

-- Увидимъ! сказалъ Габріэль.

Онъ поднялся до пояса Ивонне и воткнулъ ему въ спину конецъ кинжала.

-- Чувствуешь ли ты остріе кинжала? спросилъ Габріэль.

-- Да... Сжальтесь... мнѣ страшно!.. сжальтесь!..

-- Клинокъ острый и тонкій, продолжалъ Габріэль съ удивительнымъ хладнокровіемъ.-- При малѣйшемъ движеніи, онъ вопьется. Послушай, Ивонне! Мартэнъ-Герръ пойдетъ впереди тебя; я останусь сзади. Если ты не будешь слѣдовать за Мартэномъ, клянусь Богомъ, ты не упадешь и не уронишь прочихъ: я приколю тебя кинжаломъ къ стѣнѣ и буду держать до-тѣхъ-поръ, пока они всѣ не пройдутъ надъ твоимъ трупомъ.

-- О, сжальтесь, г. виконтъ! я буду повиноваться! вскричалъ Ивонн е, вылеченный отъ страха другимъ сильнѣйшимъ страхомъ.

-- Мартэнъ, сказалъ виконтъ д'Эксме: -- поднимайся.

Мартэнъ-Герръ, въ свою очередь, ухватился обѣими руками за боковую веревку и сталъ выше всѣхъ на лѣстницѣ.

-- Иди, сказалъ Габріэль.

Послушный конюшій началъ смѣло подыматься, и бѣдный Ивонне забылъ головную боль и послѣдовалъ за конюшимъ впереди Габріэля, который по-прежнему грозилъ ему кинжаломъ, держась на лѣстницѣ только ногами и лѣвою рукою.

Такъ четырнадцать человѣкъ прошли остальныя полтораста ступеней.

-- Чортъ возьми! подумалъ Мартэнъ-Герръ, когда разстояніе, которое отдѣляло его отъ вершины башни, значительно уменьшилось и возвратило веселость конюшему: -- чортъ возьми! виконтъ нашелъ сильное лекарство противъ головокруженія!..

Голова Мартэна, занятая этою веселою мыслію, поровнялась съ краемъ платформы.

-- Наши? спросилъ у Мартэна незнакомый голосъ.

-- Свои! отвѣчалъ конюшій.

-- Давно бы пора, отвѣчалъ часовой.-- Черезъ пять минутъ пойдетъ третій патруль.

-- Тѣмъ лучше; мы встрѣтимъ его, отвѣчалъ Мартэнъ, и торжественно уперся колѣномъ о каменный край платформы.

-- А какъ зовутъ тебя? вдругъ вскричалъ часовой, стараясь въ темнотѣ разсмотрѣть его лицо.

-- Мартэнъ-Герръ...

При этихъ словахъ, Пьеръ Пекуа (потому-что онъ стоялъ на часахъ) не далъ конюшему опереться другимъ колѣномъ и въ бѣшенствѣ столкнулъ его локтемъ съ платформы. Несчастный полетѣлъ въ пропасть.

-- Господи! сказалъ только бѣдный Мартэнъ-Герръ, и онъ упалъ безъ крика, стараясь съ послѣднимъ, благороднымъ усиліемъ взять направленіе вкось отъ лѣстницы, чтобъ не увлечь за собою товарищей и своего господина...

Ивонн е, шедшій за Мартэномъ, снова почувствовавъ у себя подъ ногами твердую землю, сдѣлался смѣлѣе, первый вскарабкался на платформу; за нимъ поднялись Габріэль и всѣ другіе.

Пьеръ Пекуа не представилъ имъ никакого сопротивленія. Онъ стоялъ безчувственный, окаменѣлый.

-- Негодяй! сказалъ виконтъ д'Эксме, схвативъ его сильною рукою и наклонивъ къ землѣ: -- какая безумная злость овладѣла тобою? Что тебѣ сдѣлалъ Мартэнъ-Герръ?

-- Мнѣ? Ничего, отвѣчалъ глухимъ голосомъ оружейникъ.-- Но Бабетѣ, моей сестрѣ!..

-- Да, я забылъ! вскричалъ Габріэль, пораженный словами Пьера.-- Бѣдный Мартэнъ!.. Но вѣдь не онъ... Нельзя спасти Мартэна?

-- Спасти, когда онъ упалъ на скалу съ высоты двухъ-сотъ пятидесяти футовъ! сказалъ Пьеръ Пекуа съ злобнымъ хохотомъ.

-- Перестаньте, г. виконтъ; подумайте лучше, какъ бы вамъ теперь спасти себя и своихъ товарищей.

-- Моихъ товарищей, отца и Діану! подумалъ молодой человѣкъ, которому эти слова напомнили о его обязанностяхъ и опасностяхъ его положенія.-- Все равно! громко сказалъ Габріэль: -- мой бѣдный Мартэнъ!..

-- Теперь не время оплакивать преступника, прервалъ Пьеръ Пекуа.

-- Преступника! Говорю тебѣ, что онъ не виноватъ, и докажу это. Но покамѣстъ еще не пришло время... Вы сказали правду, Пьеръ. Скажите, расположены ли вы служить намъ, какъ прежде? спросилъ Габріэль оружейника.

-- Я преданъ Франціи и вамъ, виконтъ, отвѣчалъ Пьеръ Пекуа.

-- Что же остается намъ дѣлать? спросилъ Габріэль.

-- Сейчасъ пойдетъ ночной патруль, состоящій изъ четырехъ человѣкъ. Ихъ надобно схватить и связать, отвѣчалъ горожанинъ.

-- Но, прибавилъ онъ: -- выжидать ихъ некогда: вотъ они.

Пьеръ Пекуа еще не успѣлъ произнести послѣднія слова, какъ городской патруль дѣйствительно показался на лѣстницѣ, ведущей изъ внутренней части башни на платформу. Малѣйшій крикъ дозорныхъ испортилъ бы все предпріятіе. Къ-счастію, Шарфенштейны, дядя и племянникъ, люди отъ природы очень-любопытные, уже прохаживались около лѣстницы. Патрульные не успѣли даже вскрикнуть, какъ широкая ладонь зажала ротъ каждому изъ нихъ и смѣло опрокинула ихъ на спину.

Пилльтруссъ и еще двое прибѣжали на помощь къ Шарфенштейнамъ, и безъ всякаго труда завязали ротъ и обезоружили четверыхъ стражей, приведенныхъ въ изумленіе отъ такой неожиданности.

-- Начало недурно! сказалъ Пьеръ Пекуа.-- Теперь надобно обезпечить себя отъ другихъ часовыхъ и потомъ смѣло отправиться къ гауптвахтамъ. Ихъ двѣ, но бояться нечего: вы не встрѣтите легіоновъ. Притомъ же, половина городской милиціи, приготовленная Жаномъ и мною, предана французамъ и прійметъ ихъ сторону. Я пойду предупредить ихъ о вашемъ успѣхѣ, а вы между-тѣмъ расправитесь съ этими часовыми. Когда я возвращусь сюда, мои слова уже произведутъ три четверти дѣйствія.

-- Я очень благодарилъ бы васъ, Пекуа, сказалъ Габріэль: -- еслибъ не смерть Мартэна-Герра... Впрочемъ, это преступленіе было для васъ дѣломъ справедливости.

-- Еще разъ, г. д'Эксме, предоставьте судить объ этомъ грѣхѣ Богу и моей совѣсти, сурово отвѣчалъ строгій горожанинъ.-- Теперь прощайте. Дѣйствуйте съ своей стороны такъ же, какъ я буду дѣйствовать.

Слова Пьера Пекуа сбылись почти совершенно. Часовые большею частію были на сторонѣ Франціи; только одинъ изъ нихъ думалъ-было сопротивляться, но его связали и такимъ образомъ лишили всякой возможности вредить. Когда оружейникъ, сопровождаемый Жаномъ Пекуа и нѣкоторыми изъ своихъ надежныхъ друзей, воротился на платформу, вся верхняя часть крѣпости Рисбанкъ уже находилась во власти виконта д'Эксме.

Оставалось только овладѣть гауптвахтою, и Габріэль, надѣясь на вспомогательный отрядъ, приведенный Пьеромъ Пекуа, отправился туда, не теряя ни минуты.

Удивленіе и замѣшательство часовыхъ, застигнутыхъ врасплохъ, содѣйствовали успѣху. Большая часть изъ тѣхъ, которые, по рожденію или для какихъ-либо интересовъ, держались Англіи, беззаботно спали въ такую раннюю пору на походныхъ койкахъ, и прежде, нежели успѣли образумиться, уже были захвачены.

Шумъ (потому-что еще не завязалось битвы) продолжался нѣсколько минутъ. Друзья братьевъ Пекуа кричали: "Да здравствуетъ Генрихъ II! Да здравствуетъ Франція!" Равнодушные приверженцы нейтралитета, какъ водится, тотчасъ перешли къ торжествующей партіи. Думавшіе сопротивляться принуждены были уступить большинству. При этомъ случаѣ, убитыхъ было только двое, раненныхъ пятеро, и раздалось только три ружейные выстрѣла. Набожный Лактанцій очень сожалѣлъ, что на его долю пришлось двое изъ раненныхъ и одинъ убитый. Къ-счастію, еще не пробило шести часовъ, какъ вся крѣпость Рисбанкъ была покорена Французами. Люди подозрительные были заключены въ мѣста, откуда они не могли вредить, и вся остальная часть городской стражи окружала Габріэля и привѣтствовала его, какъ освободителя.

Такъ, безъ большихъ усилій, менѣе нежели въ часъ, эта крѣпость, которую Англичане даже не думали охранять, считая море самою вѣрною защитой, эта крѣпость, бывшая ключемъ не къ одной гавани Кале, но къ самому Кале, покорилась неожиданной и сверхъестественной силѣ. Дѣло было ведено такъ быстро, что башня Рисбанкъ сдалась и виконтъ д'Эксме поставилъ на ней новыхъ часовыхъ съ новымъ лозунгомъ прежде, чѣмъ слухъ объ этомъ успѣхѣ распространился въ городѣ.

-- Но покамѣстъ Кале не въ нашихъ рукахъ, я не считаю дѣла конченнымъ, сказалъ Пьеръ Пекуа.-- По-этому, г. виконтъ, я совѣтовалъ бы вамъ остаться здѣсь съ Жаномъ и половиною нашего отряда для удержанія крѣпости Рисбанкъ, а я между-тѣмъ съ другою половиной пойду въ городъ. Мы постараемся, въ случаѣ надобности, доставить Французамъ какое-нибудь полезное развлеченіе. Послѣ веревокъ Жана, не мѣшаетъ употребить въ дѣло оружіе Пьера.

-- Остерегайтесь, чтобъ раздраженный лордъ Уэнтвортъ не сдѣлалъ вамъ чего худаго! сказалъ Габріэль.

-- На этотъ счетъ будьте спокойны, отвѣчалъ Пьеръ Пекуа.-- Я буду дѣйствовать хитростью: это лучшая война съ нашими двухсотлѣтними притѣснителями. Если хотите, я даже сложу всю бѣду на Жана, скажу, что онъ предалъ насъ, и что, неожиданно застигнутые силою, превосходившею нашу силу, мы принуждены были сдаться, не смотря на свое сопротивленіе. Тѣ, которые не согласились признать вашу побѣду, были изгнаны изъ крѣпости, скажу я имъ, и лордъ Уэнтвортъ, не слишкомъ-хорошо понимающій свое дѣло, повѣритъ намъ и еще станетъ благодарить насъ.

-- Хорошо, идите въ Кале, сказалъ Габріэль: -- вижу, что у васъ столько же ловкости, сколько мужества, и увѣренъ, что вы поможете мнѣ, если, на-примѣръ, я попробую сдѣлать вылазку.

-- О, не совѣтую вамъ рѣшаться на вылазку! сказалъ Пьеръ Пекуа.-- Сила ваша еще невелика, и вылазка доставитъ вамъ очень-ничтожный выигрышъ; за то она можетъ лишить васъ всего, что вы пріобрѣли бы со временемъ. Вы завладѣли неприступною башнею, и оставайтесь здѣсь за крѣпкими стѣнами. Если вы начнете наступательныя дѣйствія, лордъ Уэнтвортъ отниметъ у васъ крѣпость Рисбанкъ, и вы, послѣ столькихъ трудовъ, потеряете все, къ великому сожалѣнію.

-- Не-уже-ли мнѣ оставаться здѣсь, скрестя руки, съ шпагою на боку, когда г-нъ Гизъ и всѣ мои соотечественники сражаются и жертвуютъ своею жизнію? сказалъ Габріэль.

-- Каждый изъ нихъ въ правѣ располагать своею жизнію, а крѣпость Рисбанкъ принадлежитъ Франціи, отвѣчалъ благоразумный горожанинъ.-- Послушайте: когда минута покажется мнѣ удобною для нападенія, достаточно будетъ одного послѣдняго рѣшительнаго удара, чтобъ отнять Кале у Англичанъ: я подниму и тѣхъ, которыхъ я привелъ сюда, и всѣхъ жителей, раздѣляющихъ мои мнѣнія. Когда всѣ средства къ побѣдѣ созрѣютъ, вы пріидете къ намъ на помощь и отворите городъ герцогу Гизу.

-- Но кто же скажетъ мнѣ, когда я могу рѣшиться на вылазку? спросилъ виконтъ д'Эксме.

-- Отдайте мнѣ рожокъ, который я вручилъ вамъ и котораго звукъ помогъ мнѣ узнать васъ, сказалъ Пьеръ Пекуа.-- Когда вы въ крѣпости Рисбанкъ услышите звукъ этого рожка, выходите смѣло, и во второй разъ вы будете участникомъ торжества, такъ искусно вами приготовленнаго.

Габріэль поблагодарилъ Пьера Пекуа, выбралъ людей, которые должны были войдти въ городъ, чтобъ, въ случаѣ нужды, помогать Французамъ, и проводилъ ихъ до воротъ Рисбанка, подъ предлогомъ, что они со стыдомъ изгоняются изъ крѣпости.

Было около половины восьмаго, и день начиналъ бѣлѣть на небѣ.

Габріэль, желая видѣть, какъ будутъ ставить на крѣпости Рисбанкъ Французскія знамена, которыя должны были успокоить Гиза и устрашить англійскіе корабли, поднялся на платформу, свидѣтельницу этой ужасной и славной ночи.

Поблѣднѣвъ отъ усталости и волненія, онъ приблизился къ мѣсту, гдѣ была прикрѣплена веревочная лѣстница и откуда упалъ бѣдный Мартэнъ-Герръ, несчастнѣйшая жертва ошибки. Габріэль, дрожа отъ ужаса, наклонился къ утесу, думая увидѣть на немъ обезображенный трупъ своего вѣрнаго конюшаго, но не могъ замѣтить его съ перваго раза, и долго искалъ его глазами, въ которыхъ сначала выражалось удивленіе, но потомъ блеснули слабые лучи надежды.

Въ-самомъ-дѣлѣ, свинцовая труба, по которой стекала съ башни дождевая вода, остановила тѣло на половинѣ дороги въ ужасную пропасть, и на этой-то трубѣ висѣлъ теперь Мартэнъ, согнутый пополамъ, неподвижный.

Габріэль, при первомъ взглядѣ на бѣдное тѣло, подумалъ, что оно лишено жизни, и, считая напрасною всякую помощь, хотѣлъ, по-крайней-мѣрѣ, отдать послѣдній долгъ своему слугѣ.

Пилльтруссъ, котораго такъ любилъ Мартэнъ-Герръ, плакалъ, стоя возлѣ Габріэля, и, съ самоотверженіемъ раздѣляя благочестивую мысль своего господина, велѣлъ крѣпко привязать себя къ веревочной лѣстницѣ, приготовленной Пьеромъ Пекуа, и спустить себя въ бездну.

Когда Пилльтруссъ, держа тѣло своего друга, съ трудомъ поднялся на платформу, то увидѣли, что Мартэнъ еще дышалъ.

Лекарь, призванный на помощь, также нашелъ въ немъ признаки жизни, и честный конюшій дѣйствительно пришелъ въ память -- для сильнѣйшихъ страданій. Мартэнъ-Герръ находился въ ужасномъ положеніи. У него была вывихнута рука около плеча, и сломано бедро.

Хирургъ еще могъ вправить руку, но бедро необходимо было отсѣчь, и между-тѣмъ, онъ не смѣлъ взяться за эту трудную операцію.

Габріэль больше прежняго досадовалъ, что ему, побѣдителю, суждено оставаться взаперти въ крѣпости Рисбанкъ. Ожиданіе, прежде нестерпимое, теперь сдѣлалось ужаснымъ.

Еслибъ увѣдомить опытнаго врача, Амброаза Паре, онъ, можетъ-быть, спасъ бы Мартэна-Герра.

VI.

Затруднительное положеніе лорда Уэнтворта.

Хотя герцогъ Гизъ, основательно обдумавъ такое смѣлое предпріятіе, не могъ вѣрить его успѣху, по захотѣлъ самъ удостовѣриться, удалась или нѣтъ попытка виконта д'Эксме. Гизъ находился въ одномъ изъ тѣхъ затруднительныхъ положеній, когда вѣришь даже въ невозможное.

Въ восемь часовъ, онъ пріѣхалъ на лошади, сопровождаемый малочисленною свитою, и остановился на берегу, на томъ мѣстѣ, которое указалъ ему Габріэль, наблюдать отсюда, посредствомъ зрительной трубы, за военными дѣйствіями на крѣпости Рисбанкъ.

При первомъ взглядѣ на крѣпость, герцогъ вскрикнулъ отъ восторга. Да; онъ не ошибся: онъ ясно видѣлъ цвѣта французскаго знамени, которое струилось въ воздухѣ. Свита, окружавшая герцога, подтвердила то, что онъ увидѣлъ, и раздѣляла съ нимъ радость.

-- Удивительный Габріэль! вскричалъ Гизъ.-- Онъ дѣйствительно подошелъ къ своей невѣроятной цѣли! Не стоитъ ли онъ выше меня, который сомнѣвался? Теперь, благодаря Габріэлю, мы можемъ свободно приготовиться ко взятію Кале. Если прійдетъ вспомогательное войско изъ Англіи, Габріэль съумѣетъ его встрѣтить.

-- Г-нъ герцогъ, кажется, накликалъ это войско, сказалъ одинъ изъ офицеровъ, составлявшихъ свиту Гиза, направляя зрительную трубу на море.-- Взгляните, герцогъ, не видно ли англійскихъ кораблей на горизонтѣ?

-- Да, они не потеряли времени, отвѣчалъ Гизъ.-- Посмотримъ.

Онъ взялъ зрительную трубу и приставилъ ее къ глазу.

-- Да, въ-самомъ-дѣлѣ, это наши любезные Англичане поторопились. Я не ожидалъ ихъ такъ скоро! Знаете ли, господа: еслибъ мы осадили теперь Вьё-Шато, неожиданный приходъ этихъ кораблей съигралъ бы съ нами худую шутку. Двойная благодарность виконту д'Эксме. Онъ не только даритъ намъ побѣду, но и спасаетъ насъ отъ постыднаго пораженія. Такъ-какъ торопиться намъ некуда, посмотримъ, что станутъ дѣлать эти новые гости, и какъ будетъ обходиться съ ними молодой губернаторъ крѣпости Рисбанкъ.

Когда англійскіе корабли остановились въ виду крѣпости, уже совершенно разсвѣло, и французское знамя явилось имъ, какъ грозный призракъ, въ первыхъ лучахъ утра.

И, какъ бы желая подтвердить это неслыханное явленіе, Габріэль отсалютовалъ приближающіеся корабли тремя или четырьмя пушечными выстрѣлами.

Итакъ, нельзя было больше сомнѣваться: французское знамя развевалось на англійской башнѣ. Слѣдовательно, вмѣстѣ съ башнею, и самый городъ уже находился во власти осаждающихъ. Вспомогательное войско, при всей своей поспѣшности, пришло очень-поздно.

Англійскіе корабли простояли нѣсколько минутъ въ недоумѣніи, потомъ мало-по-малу удалились и направили путь къ Дувру. Они имѣли довольно силы помочь Кале, но не могли бы вырвать его у непріятеля.

-- Слава Богу! вскричалъ въ восхищеніи герцогъ Гизъ.-- Толкуйте мнѣ объ этомъ Габріэлѣ! Онъ такъ же хорошо умѣетъ беречь завоеванное, какъ и одерживать побѣды. Онъ отдалъ Кале въ наши руки, и намъ остается только покрѣпче сжать ихъ, чтобъ не потерять этого прекраснаго города.

И, сѣвъ на лошадь, онъ весело возвратился въ лагерь ускорять осадныя работы.

Дѣла человѣческія почти всегда представляются съ двухъ сторонъ, и, заставляя однихъ смѣяться, въ то же время заставляютъ другихъ плакать. Между-тѣмъ, какъ герцогъ Гизъ въ восхищеніи потиралъ руки, лордъ Уэнтвортъ рвалъ на себѣ волосы.

Послѣ безпокойной ночи и какихъ-то страшныхъ предчувствій, онъ заснулъ, наконецъ, подъ утро, и вышелъ изъ своей комнаты только въ ту минуту, когда мнимо-побѣжденные стражи крѣпости Рисбанкъ, подъ предводительствомъ Пьера-Пекуа, принесли въ городъ роковую новость.

Губернаторъ, можно сказать, послѣдній получилъ это извѣстіе. Въ печали и бѣшенствѣ, онъ не вѣрилъ своимъ ушамъ и приказалъ привести къ себѣ предводителя бѣглой стражи.

Ему представили Пьера Пекуа, который вошелъ въ комнату опустивъ голову, въ испугѣ, превосходно-разъигранномъ для тогдашнихъ обстоятельствъ.

Хитрый горожанинъ разсказалъ о ночномъ нападеніи и обрисовалъ триста ужасныхъ смѣльчаковъ, поднявшихся вдругъ на крѣпость Рисбанкъ, безъ-сомнѣнія, при помощи предательства, которое онъ, Пьеръ Пекуа, не успѣлъ даже объяснить себѣ.

-- Но кто же былъ начальникомъ этихъ трехъ-сотъ человѣкъ? спросилъ лордъ Уэнтвортъ.

-- Боже мой! вашъ прежній плѣнникъ, г. д'Эксме! отвѣчалъ хитрый оружейникъ.

-- Сбылись мои сны! вскричалъ губернаторъ.

И потомъ, пораженный воспоминаніемъ, онъ сказалъ, нахмуривъ брови:

-- Однакожь, послушайте: г. д'Эксме, во время своего пребыванія здѣсь, кажется, жилъ у васъ въ домѣ?

-- Точно такъ, милордъ, отвѣчалъ Пьеръ Пекуа, ни мало не смутившись: -- и мнѣ думается -- къ чему скрывать? что мой двоюродный братъ, Жанъ, ремесломъ ткачъ, участвовалъ въ этой продѣлкѣ г-на д'Эксме больше, нежели сколько слѣдовало.

Лордъ Уэнтвортъ искоса посмотрѣлъ на горожанина, но горожанинъ смѣло смотрѣлъ въ лицо лорду Уэнтворту.

Эта смѣлость обезоружила губернатора; онъ чувствовалъ себя слишкомъ слабымъ, и зная, какое вліяніе имѣлъ Пьеръ Пекуа на городскихъ жителей, старался скрыть свои подозрѣнія.

Сдѣлавъ ему еще нѣсколько послѣднихъ разспросовъ, лордъ Уэнтвортъ разстался съ оружейникомъ печально, но дружески и, оставшись одинъ, впалъ въ глубокое уныніе.

И было отъ-чего задуматься губернатору! Городъ, ввѣренный слабому гарнизону, затворенный для всякой помощи, которая могла бы прійдти къ нему съ континента или съ моря, стѣсненный между крѣпостями Ньёле и Рисбанкъ, еще болѣе препятствовавшими защищаться ему -- городъ въ такомъ положеніи могъ держаться очень-недолго, нѣсколько дней, или даже нѣсколько часовъ.

Страшный ударъ для высокой гордости лорда Уэнтворта.

-- Но все равно! сказалъ онъ, блѣдный отъ ужаса и гнѣва: -- все равно! я дорого продамъ имъ побѣду. Кале навѣрно находится теперь въ ихъ рукахъ; однакожь, я буду здѣсь держаться до послѣдней крайности и заставлю ихъ заплатить трупами за это драгоцѣнное пораженіе. Что же касается любовника прелестной Діаны де-Кастро...

Лордъ остановился; адская мысль освѣтила радостнымъ лучомъ его мрачное лицо.

-- Что же до любовника прелестной Діаны, продолжалъ онъ съ какимъ-то самодовольствіемъ:-- постараемся, по-крайней-мѣрѣ, чтобъ онъ не очень радовался нашей смерти. Когда, по долгу и по своему желанію, я буду засыпанъ развалинами Кале, пускай тогда виконтъ узнаетъ, что его соперникъ, побѣжденный и умирающій, приготовилъ ему, въ свою очередь, ужасную новость.

Потомъ онъ бросился изъ дома оживлять мужество и отдавать приказанія гарнизону. Успокоенный какимъ-то страшнымъ намѣреніемъ, Уэнтвортъ обнаруживалъ такое хладнокровіе, что возвратилъ надежду многимъ умамъ самымъ недовѣрчивымъ.

Мы не намѣрены здѣсь входить въ длинныя подробности осады Кале. Читатель можетъ ихъ найдти въ Бельгійскихъ Войнахъ Франциска Рабютэна.

Пятое и шестое января прошли въ усиліяхъ одинаково энергическихъ со стороны осажденныхъ и осаждающихъ. Солдаты обѣихъ сторонъ дѣйствовали съ одинаковымъ мужествомъ и геройскимъ самоотверженіемъ. Но благородное сопротивленіе лорда Уэнтворта должно было уступить превосходящей силѣ: маршалъ Строцци, распоряжавшій осадными работами, казалось, угадывалъ всѣ средства обороны и всѣ движенія Англичанъ, какъ-будто валы, окружавшіе Кале, были прозрачны, какъ хрусталь.

Вѣроятно, онъ досталъ себѣ планъ города, и мы знаемъ, кто доставилъ этотъ планъ герцогу Гизу.

Такимъ-образомъ, виконтъ д'Эксме, даже въ своемъ бездѣйствіи, былъ еще полезенъ соотечественникамъ и, по замѣчанію г. Гиза, высказанному въ порывѣ благодарности, обнаруживалъ издалека свое спасительное вліяніе.

Однакожь, это невольное бездѣйствіе лежало свинцомъ на пылкомъ сердцѣ молодаго человѣка! Скованный своею побѣдой, онъ былъ принужденъ отдать свою дѣятельность заботамъ объ охраненіи завоеванной крѣпости, казавшимся ему слишкомъ-легкими и ничтожными.

Черезъ каждый часъ, обошедъ башню съ неусыпною внимательностью, которой научила его оборона Сен-Кентена, онъ садился къ изголовью Мартэна-Герра, утѣшалъ его, ободрялъ и честный конюшій переносилъ свои страданія съ удивительнымъ терпѣніемъ и спокойствіемъ души. Но злой поступокъ Пьера Пекуа приводилъ Мартэна въ печальное негодованіе.

Непритворная печаль и удивленіе, которыя рождались въ душѣ конюшаго, когда онъ старался объяснить себѣ темную причину злобы Пьера Пекуа, разсѣяли въ Габріэлѣ послѣднее сомнѣніе на счетъ добросовѣстности Мартэна.

Молодой человѣкъ рѣшился разсказать Маргэну-Герру его собственную исторію, по-крайней-мѣрѣ, въ томъ видѣ, въ какомъ она представлялась ему изъ обстоятельствъ и соображеній. Очевидно, что плутъ воспользовался своимъ удивительнымъ сходствомъ съ Мартэномъ-Герромъ, чтобъ подъ его именемъ дѣлать всѣ возможныя подлости, не подвергаясь за нихъ никакой отвѣтственности и, въ то же время, воспользоваться всѣми выгодами и преимуществами, которыя онъ могъ отклонить отъ своего Созія и обратить на самого-себя.

Габріэль высказалъ эти мысли въ присутствіи Жана Пекуа, и честный ткачъ съ ужасомъ смотрѣлъ на послѣдствія роковой ошибки. Въ особенности безпокоилъ его человѣкъ, который такъ низко воспользовался ими. Кто былъ этотъ негодяй? женатъ ли онъ? Гдѣ онъ скрывается?

Мартэнъ-Герръ, съ своей стороны, не могъ не ужаснуться мысли о такой превратности. Онъ радовался, видя, свою совѣсть освобожденною отъ множества преступленій, тяготѣвшихъ на ней, и въ то же время приходилъ въ уныніе при мысли, что плутъ, скрывавшійся подъ его именемъ, заклеймилъ его гнусными поступками. И какъ знать, можетъ-быть, подъ защитою псевдонима, онъ совершалъ еще новыя преступленія въ ту самую минуту, какъ Мартэнъ лежалъ на одрѣ болѣзни?

Но въ особенности растрогала сердце добраго Мартэна-Герра исторія Бабеты Пекуа. Теперь онъ извинялъ жестокость Пьера и не только прощалъ, но даже одобрялъ его поступокъ, потому-что долгъ благороднаго человѣка требовалъ отмстить за такое низкое посягательство на честь. Теперь Мартэнъ-Герръ утѣшалъ и старался успокоить Жана Пекуа.

Добрый конюшій, одобряя поведеніе брата Бабеты, позабылъ только одно обстоятельство, именно, что онъ заплатилъ собою за дѣйствительнаго виновника несчастій бѣдной дѣвушки.

И когда Габріэль съ улыбкою напомнилъ объ этомъ своему слугѣ, Мартэнъ-Герръ отвѣчалъ:

-- Велика бѣда! Напротивъ, я еще благословляю судьбу за свое несчастіе; по-крайней-мѣрѣ, если я переживу его, моя хромая нога или, вѣрнѣе, деревянная, дастъ мнѣ возможность не походить на обманщика и предателя.

Къ-сожалѣнію, ничтожное утѣшеніе, на которое надѣялся Мартэнъ, было еще очень-сомнительно, потому-что не знали, останется ли онъ въ живыхъ. Городской хирургъ не ручался за его жизнь; необходимо было скорое пособіе искуснаго врача, а между-тѣмъ уже прошло почти два дня съ-тѣхъ-поръ, какъ опасное положеніе Мартэна-Герра не находило себѣ достаточной помощи.

Страданія Мартэна были одною изъ главныхъ причинъ, возбуждавшихъ нетерпѣніе Габріэля, и часто, днемъ и ночью, онъ приподнималъ голову и прислушивался, въ надеждѣ, не извлечетъ ли, наконецъ, его изъ невольнаго бездѣйствія такъ жадно ожидаемый звукъ рожка. Но никакой шумъ, сколько-нибудь подобный этому звуку, не прорывался сквозь отдаленный и однообразный гулъ двухъ артиллерій, англійской и французской.

И только вечеромъ шестаго января, Габріэлю, уже въ-продолженіе тридцати-шести часовъ владѣвшему крѣпостью Рисбанкъ, послышались, со стороны города, шумъ сильнѣе прежняго и необыкновенные крики торжества или отчаянія.

Французы, послѣ одной изъ самыхъ жаркихъ схватокъ, вошли побѣдителями въ Вьё-Шато.

Кале могъ держаться еще не болѣе двадцати-четырехъ часовъ.

При всемъ томъ, цѣлый день седьмаго япваря Англичане провели въ неимовѣрныхъ усиліяхъ занять столь важную позицію и удержаться на послѣднихъ пунктахъ, которыми они еще владѣли. Но Гизъ, не уступая непріятелю ни клочка завоеванной земли, все далѣе подвигался впередъ, такъ-что Англичане увидѣли неизбѣжную необходимость отказаться на слѣдующій день отъ своего господства въ Кале.

Было около трехъ часовъ пополудни. Лордъ Уэнтвортъ, который въ-теченіе семи дней дѣйствовалъ постоянно въ первомъ ряду, наносилъ другимъ смерть и ускользалъ отъ ея ударовъ, разсудилъ теперь, что его войску оставалось не болѣе двухъ часовъ физической силы и нравственной энергіи.

Въ отчаяніи, онъ позвалъ лорда Дэрби.

-- Какъ вы думаете, долго ли еще мы въ состояніи держаться? спросилъ губернаторъ.

-- Не больше трехъ часовъ, и то не навѣрно, отвѣчалъ печально лордъ Дэрби.

-- Но, по-крайней-мѣрѣ, отвѣчаете вы за два часа?

-- Да, если не представится какого-нибудь непредвидимаго случая, сказалъ Дэрби, измѣряя дорогу, которую оставалось еще пройдти Французамъ.

-- Итакъ, другъ мой, продолжалъ лордъ Уэнтвортъ: -- я передаю вамъ главное начальство -- и удаляюсь. Если Англичане черезъ два часа, но не прежде -- понимаете -- если, черезъ два часа, наши будутъ находиться все въ томъ же невыгодномъ положеніи, что весьма-вѣроятно -- позволяю вамъ, даже приказываю, для уменьшенія вашей же отвѣтственности, барабанить отбой и просить капитуляціи.

-- Двухъ часовъ довольно, милордъ, сказалъ Дэрби.

Лордъ Уэнтвортъ сообщилъ своему намѣстнику всѣ условія, какихъ онъ могъ бы требовать и какихъ, безъ всякаго сомнѣнія, не отказался бы исполнить герцогъ Гизъ.

-- Но вы забыли одно условіе, именно, условіе о самомъ-себѣ, милордъ, замѣтилъ ему лордъ Дэрби.-- Я долженъ также просить г-на Гиза, чтобъ онъ принялъ васъ съ условіемъ выкупа, не такъ ли?

Огонь блеснулъ въ печальныхъ глазахъ лорда Уэнтворта.

-- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ онъ съ странною улыбкой:-- не безпокойтесь обо мнѣ, любезный другъ. Я заранѣе позаботился обо всемъ, что для меня нужно, обо всемъ, чего я еще желаю.

-- Однакожъ... прервалъ лордъ Дэрби.

-- Довольно! сказалъ повелительнымъ тономъ губернаторъ.-- Исполняйте только мои слова -- и ничего болѣе. Прощайте. Скажите Англіи, что я сдѣлалъ все, что было возможно мнѣ сдѣлать для защиты своего города, и уступилъ только роковой необходимости. Вы, въ свою очередь, старайтесь до послѣдней минуты, но берегите англійскую честь и англійскую кровь, Дэрби. Вотъ мои послѣднія слова. Прощайте.

Лордъ Уэнтвортъ не хотѣлъ больше ни слышать, ни говорить, и, пожавъ руку лорду Дэрби, оставилъ мѣсто битвы и одинъ удалился въ свой пустынный домъ, строго приказавъ не впускать туда никого ни подъ какимъ предлогомъ.

Уэнтвортъ былъ увѣренъ, что ему оставалось еще по-крайней-мѣрѣ два часа.

VII.

Отвергнутая любовь.

Лордъ Уэнтвортъ былъ твердо увѣренъ въ двухъ вещахъ: во-первыхъ, что ему оставалось еще два часа до сдачи Кале, и, во-вторыхъ, что онъ найдетъ свою отель совершенно-пустою, потому-что для предосторожности съ утра отослалъ даже свою прислугу на оборонительныя работы. Андре, французскій пажъ г-жи де-Кастро, былъ запертъ по его приказанію. Діана оставалась только съ двумя женщинами.

Все было пусто, какъ-будто вымерло передъ Уэнтвортомъ, когда онъ возвращался къ себѣ домой, и Кале, подобно тѣлу, изъ котораго вылетаетъ жизнь, сосредоточилъ всю свою силу въ томъ мѣстѣ, гдѣ происходило сраженіе.

Лордъ Уэнтвортъ, мрачный, свирѣпый, отуманенный отчаяніемъ, пошелъ прямо къ комнатамъ, занимаемымъ г-жею де-Кастро. Въ этотъ разъ, измѣнивъ своему обыкновенію, онъ даже не велѣлъ доложить о себѣ Діанѣ, но смѣло, господиномъ вошелъ въ комнату, въ которой она была съ своей служанкой. Губернаторъ, не поклонившись Діанѣ, изумленной такою странною перемѣною, обратился прямо къ служанкѣ:

-- Уйдите отсюда сію минуту! сказалъ онъ повелительнымъ тономъ.-- Можетъ-быть, ныньче вечеромъ Французы вступятъ въ городъ, и у меня нѣтъ ни времени, ни средствъ защищать васъ. Пойдите къ своему отцу: тамъ ваше мѣсто. Идите немедленно, и скажите двумъ или тремъ, которыя остались еще здѣсь, что я приказываю имъ тотчасъ послѣдовать вашему примѣру.

-- Милордъ... сказала служанка.

-- Вы слышали, что я сказалъ, вскричалъ губернаторъ, топнувъ ногою:-- "я приказываю!"

-- Однакожь, милордъ... возразила Діана въ свою очередь.

-- Я сказалъ "приказываю", произнесъ лордъ Уэнтвортъ, сдѣлавъ нетерпѣливое движеніе рукою.

Служанка перепуганная ушла изъ комнаты.

-- Право, я не узнаю васъ, милордъ, сказала Діана послѣ томительнаго молчанія.

-- Потому-что вы никогда не видали меня побѣжденнымъ, отвѣчалъ лордъ Уэнтвортъ съ горькою улыбкой.-- Вы были для меня превосходнымъ пророчествомъ о разрушеніи и проклятіи, и я, безумецъ, еще не вѣрилъ вамъ! Я побѣжденъ, совершенно побѣжденъ, побѣжденъ такъ, что мнѣ больше не остается никакой надежды, никакихъ средствъ. Радуйтесь!

-- Не-уже-ли вы такъ увѣрены въ успѣхѣ Французовъ? сказала Діана, едва скрывая свою радость.

-- Какъ же мнѣ еще не быть увѣреннымъ? Ньёле, Рисбанкъ, Вьё-Шато находятся въ ихъ рукахъ. Между тремя огнями не трудно взять городъ. Кале во власти Французовъ. Радуйтесь.

-- О, милордъ, съ такимъ соперникомъ, какъ вы, невозможно быть увѣрену въ побѣдѣ, отвѣчала Діана:-- и, не смотря на свое желаніе вѣрить, признаюсь, я все еще сомнѣваюсь.

-- Но развѣ не видите вы, что я бѣгу отъ своихъ? вскричалъ лордъ Уэнтвортъ:-- что, оставаясь до послѣдней крайности на полѣ битвы, я не хотѣлъ быть свидѣтелемъ пораженія, и за тѣмъ пришелъ сюда; развѣ не видите вы этого? Черезъ полтора часа, лордъ Дэрби положитъ оружіе. Черезъ полтора часа, Французы торжественно вступятъ въ Кале -- и вмѣстѣ съ ними виконтъ д'Эксме. Радуйтесь.

-- Милордъ, вы говорите такимъ тономъ, что, право, не знаешь, можно ли вамъ вѣрить, сказала Діана, у которой, однакожь, блеснула на губахъ улыбка при мысли объ освобожденіи.

-- Въ такомъ случаѣ, чтобъ убѣдить васъ, потому-что мнѣ хочется убѣдить васъ, сказалъ лордъ Уэнтвортъ:-- я буду иначе говорить. Черезъ полтора часа, Французы торжественно вступятъ сюда и съ ними -- виконтъ д'Эксме... Трепещите!

-- Чтё это значитъ? вскричала, поблѣднѣвъ, Діана.

-- Кажется, я говорю ясно, сказалъ лордъ Уэнтвортъ, съ злобнымъ смѣхомъ приблизившись къ Діанѣ.-- Черезъ полтора часа, мы помѣняемся ролями. Вы будете свободны, я буду плѣнникомъ. Виконтъ д'Эксме прійдетъ сюда возвратить вамъ свободу, любовь, счастіе, и бросить меня въ смрадную темницу. Трепещите!

-- Чего же я должна трепетать? спросила Діана, отступивъ къ стѣнѣ отъ грознаго и сверкающаго взорами губернатора.

-- Боже мой! Не трудно понять, сказалъ лордъ Уэнтвортъ: -- теперь -- я господинъ, черезъ полтора часа я буду рабомъ, даже черезъ часъ съ четвертью, потому-что минуты проходятъ. Черезъ часъ съ четвертью, я буду въ вашей власти; теперь -- вы находитесь въ моей. Черезъ часъ съ четвертью, здѣсь будетъ виконтъ д'Эксме; въ настоящую минуту здѣсь -- я. Итакъ, радуйтесь и трепещите!..

-- Милордъ! милордъ! вскричала дрожа бѣдная дѣвушка, отталкивая лорда Уэнтворта:-- чего хотите вы отъ меня?

-- Чего я хочу отъ тебя?.. сказалъ губернаторъ глухимъ голосомъ.

-- Не подходите ко мнѣ: или я буду кричать, звать на помощь, и лишу васъ чести, презрѣнный! вскричала Діана въ ужасѣ.

-- Кричи, зови, мнѣ все равно, отвѣчалъ лордъ Уэнтвортъ съ адскимъ спокойствіемъ: -- въ домѣ нѣтъ ни души, улицы пусты, никто не явится на твой крикъ, по-крайней-мѣрѣ, раньше, какъ черезъ часъ. Видишь, я даже не заперъ ни дверей, ни оконъ: такъ я увѣренъ, что никто не прійдетъ сюда раньше, какъ черезъ часъ.

-- Однакожь, черезъ часъ прійдутъ, возразила Діана:-- я обвиню васъ, разскажу все, васъ убьютъ.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ холодно лордъ Уэнтвортъ:-- я самъ убью себя. Не думаешь ли, что я захочу пережить взятіе Кале? Черезъ часъ, я убью себя... я уже рѣшился. Перестанемъ говорить объ этомъ. Но сперва я хочу тебя отнять у твоей любви... Перестаньте, моя красавица! Ваше упорство, презрѣніе теперь не у мѣста; я не прошу васъ больше -- но приказываю! Я больше не умоляю васъ -- по требую!

-- А я... я умираю! вскричала Діана, выхвативъ ножъ изъ-за корсета.

Но прежде, нежели она успѣла поразить себя, лордъ Уэнтвортъ бросился къ ней, выхватилъ крѣпкими руками ножъ изъ ея слабыхъ рукъ и бросилъ его въ сторону.

-- Еще рано! вскричалъ лордъ Уэнтвортъ съ ужасною улыбкой.-- Я не хочу, чтобъ вы такъ рано убивали себя. Послѣ дѣлайте что вамъ угодно, и если вы хотите лучше умереть со мною, нежели жить съ нимъ, разумѣется, вы будете свободны. Но въ этотъ послѣдній часъ -- потому-что теперь, дѣйствительно, остается намъ только одинъ часъ -- въ этотъ послѣдній часъ жизнь ваша принадлежитъ мнѣ, и въ этотъ часъ я хочу вознаградить себя за вѣчную жизнь въ аду. Повѣрьте, что я не откажусь отъ своего слова.

Онъ хотѣлъ обнять ее; но въ это время Діана, чувствуя, что силы измѣняютъ ей, въ изнеможеніи бросилась къ его ногамъ.

-- Сжальтесь, милордъ! кричала она: -- сжальтесь!.. на колѣняхъ умоляю васъ, сжальтесь, простите! Умоляю васъ именемъ вашей матери! вспомните, что вы дворянинъ.

-- Дворянинъ! замѣтилъ лордъ Уэнтвортъ, опустивъ голову: -- да, я былъ дворянинъ, и, кажется, поступалъ, какъ слѣдовало поступать дворянину, пока я торжествовалъ, надѣялся, жилъ. Но теперь я больше не дворянинъ, я просто человѣкъ, который умираетъ и хочетъ отмстить за себя.

Онъ поднялъ г-жу де-Кастро, лежавшую въ обморокѣ у ногъ его. Прекрасное тѣло Діаны страдало отъ пряжки, которою былъ стянутъ поясъ вокругъ ея таліи. Бѣдная дѣвушка хотѣла просить, кричать, но не могла произнесть ни слова.

Въ эту минуту послышался страшный шумъ на улицѣ.

Діана лишилась чувствъ.

Но губернаторъ еще не успѣлъ приложить свои губы къ поблѣднѣвшимъ губамъ ея, какъ шумъ приблизился и дверь съ трескомъ растворилась настежь.

Виконтъ д'Эксме, оба Пекуа и три или четыре французскихъ егеря явились на порогѣ.

Габріэль, со шпагою въ рукѣ, бросился на лорда Уэнтворта.

-- Мерзавецъ! вскричалъ Габріэль ужаснымъ голосомъ.

Лордъ Уэнтвортъ, стиснувъ зубы, схватился за шпагу, оставленную имъ на креслахъ.

-- Прочь! сказалъ Габріэль, обращаясь къ своимъ спутникамъ, хотѣвшимъ вмѣшаться въ дѣло.-- Я хочу одинъ наказать негодяя.

Два соперника, не говоря ни слова, въ бѣшенствѣ скрестили шпаги.

Пьеръ и Жанъ Пекуа и ихъ товарищи разступились по двумъ сторонамъ, безмолвные, но не равнодушные свидѣтели смертнаго боя.

Діана все еще лежала безъ чувствъ.

Читатель, вѣроятно, догадался, какимъ образомъ эта помощь, посланная Провидѣніемъ беззащитной плѣнницѣ, явилась раньше, нежели ожидалъ ее лордъ Уэнтвортъ.

Пьеръ Пекуа, исполняя свое обѣщаніе, данное Габріэлю, въ-продолженіе двухъ предшествующихъ дней возбуждалъ и вооружалъ всѣхъ, которые, вмѣстѣ съ нимъ, тайно были на сторонѣ Франціи, и число ихъ значительно возрасло, потому-что побѣда казалась несомнѣнною. Это большею частію были благоразумные горожане, которые всѣ согласно думали, что такъ-какъ уже не оставалось средствъ сопротивляться, то гораздо-вѣрнѣе заключить выгодную капитуляцію.

Оружейникъ, желая дать рѣшительный ударъ съ совершенною увѣренностью, не хотѣлъ напрасно жертвовать жизнію тѣхъ, которые довѣряли себя ему, и отъ-того ждалъ, чтобъ союзники его сдѣлались довольно-сильны и самая осада была приготовлена. Когда Вьё-Шато сдался Французамъ, Пьеръ Пекуа рѣшился дѣйствовать; но не вдругъ успѣлъ собрать своихъ соучастниковъ, разсѣянныхъ по городу, и только въ ту минуту, когда лордъ Уэнтвортъ оставилъ брешь, обнаружилось вслѣдъ за нимъ возстаніе въ городѣ.

Чѣмъ оно медленнѣе приготовлялось, тѣмъ болѣе было неотразимо.

Услышавъ пронзительный звукъ рожка, условленный съ Пьеромъ Пекуа, виконтъ д'Эксме, Жанъ и половина ихъ отряда бросились съ крѣпости Рисбанкъ, какъ-бы повинуясь силѣ волшебства. Слабый гарнизонъ, охранявшій городъ съ этой стороны, былъ тотчасъ обезоруженъ, и ворота отворились передъ Французами.

Потомъ, партія братьевъ Пекуа, усиленная новыми товарищами и ободренная первымъ и легкимъ успѣхомъ, устремилась на брешь, гдѣ лордъ Дерби старался, сколько было возможно, пасть достойнымъ образомъ.

Но когда возстаніе съ двухъ сторонъ захватило намѣстника лорда Уэнтворта, что оставалось ему дѣлать между двумя огнями? Французское знамя уже вступило въ Кале вмѣстѣ съ виконтомъ д'Эксме. Городская милиція возмутилась и угрожала отворить ворота осаждающимъ. Лордъ Дэрби счелъ за лучшее -- сдаться немедленно. Впрочемъ, онъ только ускорилъ немного то, что предписывалъ ему губернаторъ; но полтора часа безполезнаго сопротивленія, даже когда оно не казалось невозможнымъ, не избавили бы отъ пораженія и только могли бы еще усилить возмездіе осаждающихъ.

Лордъ Дэрби отправилъ парламентеровъ къ герцогу Гизу.

Только этого и желали Габріэль и Пекуа въ настоящую минуту. Отсутствіе лорда Уэнтворта начинало ихъ безпокоить. Они оставили брешь, гдѣ еще раздавался послѣдній громъ орудій, и, увлекаемые какимъ-то таинственнымъ предчувствіемъ, отправились съ двумя или тремя солдатами по дорогѣ, которая вела къ дому губернатора.

Всѣ двери были растворены, и они безъ всякаго труда могли дойдти до комнаты г-жи де-Кастро, куда велъ ихъ Габріэль. Они пришли, и шпага любовника Діаны во время поднялась надъ дочерью Генриха II-го, чтобъ спасти ее отъ другаго болѣе-низкаго посягательства.

Битва между Габріэлемъ и губернаторомъ продолжалась довольно-долго. Оба противника, казалось, были равно опытны въ искусствѣ владѣть шпагою; оба дрались съ одинаковымъ хладнокровіемъ, хотя и пылали гнѣвомъ; шпаги обвивались одна вокругъ другой, какъ двѣ змѣи, и скрещались, какъ двѣ молніи.

Но спустя двѣ минуты, шпага выпала изъ рукъ лорда Уэнтворта отъ сильнаго удара, нанесеннаго ей виконтомъ д'Эксме.

Лордъ Уэнтвортъ, желая спастись отъ удара, поскользнулся и упалъ.

Гнѣвъ, презрѣніе, месть, всѣ ужасныя чувства, волновавшія сердце Габріэля, не уступили великодушію. Онъ не хотѣлъ щадить подобнаго врага, бросился на него и приставилъ къ его груди шпагу. Ни одинъ изъ свидѣтелей этой сцены, въ душѣ которыхъ еще такъ свѣжо было негодованіе, не остановилъ мстительной руки.

Въ-продолженіе этого поединка, Діана успѣла опомниться отъ обморока. Она открыла отяжелѣвшіе глаза, она увидѣла, поняла все, и бросилась между Габріэлемъ и лордомъ Уэнтвортомъ.

По какому-то странному сходству, послѣднее слово, произнесенное Діаною, когда она падала въ обморокъ, было первымъ, которое она произнесла, когда пришла въ чувство:

-- Сжальтесь!

Она молила теперь за того, котораго напрасно умоляла.

Габріэль, увидѣвъ драгоцѣнный образъ Діаны, услышавъ ея всемогущій голосъ, позабылъ все: нѣжность и любовь смирили его сердце; великодушіе вдругъ замѣнило собою порывы гнѣва.

-- Діана, вы хотите, чтобъ онъ жилъ? спросилъ Габріэль.

-- Умоляю васъ, Габріэль, сказала она: -- не-уже-ли вы не дадите ему времени раскаяться?

-- Извольте, отвѣчалъ молодой человѣкъ: -- пусть вы спасаете демона: это его назначеніе.

И упираясь колѣномъ въ грудь лорда Уэнтворта, взбѣшеннаго и проклинающаго, Габріэль сказалъ спокойно, обращаясь къ братьямъ Пекуа и троимъ егерямъ:

-- Свяжите этого человѣка покамѣстъ я держу его; а потомъ вы отведете его въ темницу, находящуюся въ его собственномъ домѣ, и оставите тамъ до прихода герцога Гиза, который рѣшитъ его участь.

-- Нѣтъ, убейте меня, убейте! кричалъ лордъ Уэнтвортъ, отбиваясь отъ егерей, связывавшихъ ему руки.

-- Дѣлайте, что я приказываю вамъ, продолжалъ Габріэль, не выпуская врага изъ-подъ своего колѣна.-- Я думаю, что жизнь будетъ для него большимъ наказаніемъ, нежели смерть.

Люди повиновались виконту д'Эксме. Напрасно лордъ Уэнтвортъ противился, засыпалъ ихъ проклятіями: онъ былъ связанъ въ одну минуту, и два или три егеря, взявъ его подъ руки, понесли безъ всякой церемоніи бывшаго губернатора Кале.

Потомъ Габріэль оборотился къ Жану Пекуа, и сказалъ въ присутствіи его двоюроднаго брата:

-- Любезный другъ, вы слышали странную исторію, которую при васъ я разсказалъ Мартэну-Герру, а теперь у васъ есть и доказательства его невинности. Вы раскаялись, узнавъ ужасную ошибку, поразившую невиннаго вмѣсто виноватаго, и я увѣренъ, что постараетесь облегчить какъ-можно-скорѣе страданія, которыя теперь онъ терпитъ за другаго. Окажите мнѣ услугу...

-- Догадываюсь, прервалъ Жанъ Пекуа: -- вы хотите послать меня за Амброазомъ Паре, чтобъ онъ спасъ вашего бѣднаго конюшаго? Бѣгу, г-нъ виконтъ, и велю немедленно перенести его къ намъ, если только это не будетъ для него опасно.

Пьеръ Пекуа, изумленный, какъ-будто во снѣ, смотрѣлъ и слушалъ Габріэля и своего двоюроднаго брата.

-- Пойдемъ, Пьеръ, сказалъ ему Жанъ: -- ты пособишь мнѣ обдѣлать все это. Да, тебѣ странно, ты не понимаешь? Я объясню тебѣ все на дорогѣ, и ты легко со мною согласишься. Я знаю твой характеръ: ты первый захочешь загладить свой невольный проступокъ.

Жанъ поклонился Діанѣ и Габріэлю и увелъ Пьера, который уже начала, его разспрашивать.

Когда Діана осталась одна съ Габріэлемъ, она упала на колѣни въ невольномъ порывѣ благочестія и благодарности, и, поднявъ глаза и руки въ одно время и къ небесамъ и къ тому, кого они избрали оружіемъ ея спасенія, сказала:

-- Благодарю тебя, Господи, дважды благодарю: за то, что я спасена, и что онъ былъ моимъ избавителемъ.

VIII.

Взаимная любовь.

Потомъ Діана упала на руки къ Габріэлю.

-- Габріэль, сказала она:-- и васъ я должна также благодарить и благословлять. Когда мысль моя готова была угаснуть, я призывала своего ангела-хранигеля, и вы явились на мой призывъ. Благодарю, благодарю!

-- О, сколько я страдалъ, Діана, съ того дня, какъ видѣлся съ вами въ послѣдній разъ! сказалъ Габріэль: -- и какъ давно я васъ не видалъ!

Они начали разсказывать, что каждый изъ нихъ дѣлалъ и чувствовалъ во время этой тяжелой разлуки, и должно признаться, что въ разговорѣ были длинноты, не очень драматическія.

Кале, герцогъ Гизъ, побѣжденные, побѣдители -- все было забыто. Весь шумъ, всѣ страсти, окружавшіе любовниковъ, не доходили до ихъ слуха. Погруженные въ свой собственный міръ любви и упоенія, они больше не смотрѣли на другой печальный міръ, не вслушивались въ его отголоски.

Испытавъ столько печали, столько ужасовъ, душа слабѣетъ и, такъ-сказать, упоепная страданіемъ, дѣлается нечувствительною къ нему; но за то не можетъ устоять противъ малѣйшаго впечатлѣнія, произведеннаго на нее счастіемъ. Въ этой теплой атмосферѣ чистыхъ движеній сердца, Габріэль и Діана свободно предавались спокойствію и радости -- наслажденіямъ, отъ которыхъ оеи давно отвыкли.

За сценою бурной любви послѣдовала другая сцена, въ одно время подобная первой и отличавшаяся отъ нея.

-- О, какъ отрадно быть возлѣ васъ! сказала Діана: -- послѣ присутствія этого безбожника, ненавистная любовь котораго приводила меня въ трепетъ, какъ упоительно мнѣ быть съ вами, какъ успокоиваетъ меня ваше присутствіе.

-- Послѣ дней нашего дѣтства, когда мы были такъ счастливы, не понимая своего счастія, отвѣчалъ Габріэль: -- я не помню, Діана, чтобъ въ моей бѣдной жизни, тревожной и одинокой, былъ хоть одинъ мигъ, подобный настоящему.

Послѣ короткой паузы, въ-продолженіе которой любовники смотрѣли другъ на друга, Діана сказала:

-- Габріэль, сядьте же возлѣ меня. Повѣрите ли, я видѣла во снѣ, я почти предвидѣла даже въ своемъ плѣну это мгновеніе, соединившее насъ такъ неожиданно. Мнѣ всегда казалось, что вы будете моимъ освободителемъ, и что, въ минуту крайней опасности, васъ, моего рыцаря, небо вдругъ пошлетъ сюда освободить меня.

-- Ваша мысль, Діана, отвѣчалъ Габріэль: -- привлекла меня, какъ магнитъ, и вела меня, какъ путеводная звѣзда. Признаться ли передъ вами и своею совѣстью?.. Хотя многія сильныя причины должны были навести меня на мысль -- взять Кале, но, можетъ-быть, я отказался бы, Діана, отъ своей мысли -- потому-что мысль эта принадлежитъ собственно мнѣ; можетъ-быть, я не рѣшился бы осуществить ее дерзкими средствами, еслибъ вы не были здѣсь въ плѣну, еслибъ воспоминаніе объ опасностяхъ, которымъ подвергались вы здѣсь, не оживляло меня и не придавало мнѣ мужества. Еслибъ надежда спасти васъ, и еще другая священная цѣль не управляли моею жизнію, Кале оставался бы еще во власти Англичанъ. И правосудный Богъ накажетъ меня за то, что я хотѣлъ дѣлать добро, и дѣлалъ добро изъ корыстныхъ цѣлей.

Виконтъ д'Эксме думалъ въ эту минуту о сценѣ въ Улицѣ-Сен-Жакъ, о самоотверженіи Амброаза Паре и словахъ адмирала, сказавшаго, что небо требуетъ, чтобъ святое дѣло защищали чистыми руками.

Но полный любви голосъ Діаны нѣсколько успокоилъ Габріэля.

-- Какъ?.. Небо накажетъ васъ, Габріэль, вскричала она: -- накажетъ за высокія желанія, за великодушіе?..

-- Кто знаетъ объ этомъ? сказалъ онъ, вопрошая небо взоромъ, въ которомъ выражалось какое-то печальное предчувствіе.

-- Я знаю, Габріэль! сказала Діана съ очаровательною улыбкой.

Произнося эти слова, Діана была такъ восхитительна, что Габріэль, пораженный блескомъ ея красоты, забылъ все и не могъ не вскричать:

-- О, какъ вы прекрасны, Діана!

-- И вы мужественны, какъ герой, Габріэль! сказала Діана.

Они сидѣли очень-близко одинъ къ другому; руки ихъ случайно встрѣтились въ нѣжномъ пожатіи. Начинало смеркаться.

Румянецъ разлился на лицѣ Діаны; она встала и сдѣлала нѣсколько шаговъ по комнатѣ.

-- Вы удаляетесь, вы убѣгаете отъ меня, Діана! печально произнесъ молодой человѣкъ.

-- О, нѣтъ, нѣтъ! сказала она, съ живостью подходя къ Габріэлю: -- съ вами, другъ мой, нечего мнѣ бояться!

Діана ошибалась. Тутъ была другая опасность, но все-таки опасность и, можетъ-быть, ей слѣдовало бояться друга не менѣе, чѣмъ врага.

-- Давно бы такъ, Діана! сказалъ Габріэль, взявъ ея крошечную и нѣжную ручку: -- давно бы такъ. Послѣ столькихъ страданій, мы, кажется, можемъ предаться на нѣсколько минутъ счастію, и отдохнуть свободною душою въ созвучіи чувствъ и радости.

-- Правда, Габріэль: подлѣ васъ такъ хорошо! сказала Діана.-- Забудемъ на мгновеніе свѣтъ съ его шумомъ; безмятежно и безъ страха вдохнемъ благоуханіе счастія въ этотъ отрадный и единственный часъ. Вы правы, Габріэль: за что мы столько страдали?..

И граціозно склонилась она прелестной головкой на плечо Габріэля; большіе бархатные глаза ея медленно закрылись; ея локоны коснулись горячихъ губъ молодаго человѣка.

Въ трепетѣ и самозабвеніи, онъ поднялся съ своего мѣста.

-- Что съ вами? сказала Діана, открывъ изумленные и полные пѣгою глаза.

Габріэль, блѣдный, упалъ передъ нею на колѣни и обвилъ ее руками.

-- Діана, я люблю тебя! вскричалъ онъ голосомъ, исполненнымъ чувства.

-- Я люблю тебя, Габріэль! отвѣчала Діана, спокойно, какъ-будто повинуясь непреодолимому инстинкту сердца.

Какъ лица ихъ сблизились, какъ губы соединились и въ долгомъ поцалуѣ слились ихъ души -- извѣстно Богу, потому-что ни Габріэль, ни Діана не знали этого.

Но Габріэль, чувствуя, что его разсудокъ слабѣетъ въ этомъ водоворотѣ счастія, вдругъ вырвался изъ рукъ Діаны.

-- Отпустите меня, Діана!.. Я долженъ бѣжать!.. закричалъ онъ голосомъ, исполненнымъ глубокаго ужаса.

-- Бѣжать?.. Зачѣмъ вамъ бѣжать? спросила она съ удивленіемъ.

-- Діана!.. Діана!.. Что, если вы моя сестра!.. произнесъ Габріэль въ безпамятствѣ.

-- Ваша сестра! повторила Діана, пораженная какъ громомъ.

Габріэль остановился, изумленный и какъ-будто оглушенный своими словами, и, проведя рукою по горячему лбу, спросилъ громкимъ голосомъ:

-- Что я сказалъ, Діана?

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, что вы сказали? Принимать ли буквально эти странныя слова? Гдѣ разгадка этой ужасной тайны?.. Боже мой! Не-уже-ли я дѣйствительно ваша сестра?

-- Моя сестра?.. Развѣ я признался, что вы моя сестра? сказалъ Габріэль.

-- А, такъ это истина! вскричала Діана.

-- Нѣтъ, не истина!.. Я и самъ не знаю, и кто можетъ знать это?.. Притомъ, я не долженъ вамъ разсказывать! Это -- тайна жизни и смерти, тайна, которую клялся я хранить!.. О, небесное милосердіе!.. Я сохранилъ спокойствіе души и разсудокъ среди своихъ страданій и несчастій... Не-уже-ли первая капля блаженства, которая теперь коснулась моихъ губъ, опьянила меня до безумія, до забвенія моей клятвы?

-- Габріэль, сказала съ важностью г-жа де-Кастро: -- извѣстно Богу, что не пустое любопытство понуждаетъ меня. Но вы сказали много или слишкомъ-мало для моего спокойствія. Вы должны докончить то, что начали говорить.

-- Невозможно, невозможно! вскричалъ Габріэль въ ужасѣ.

-- И отъ-чего невозможно? сказала Діана.-- Какое-то непонятное предчувствіе увѣряетъ меня, что тайна эта принадлежитъ столько же вамъ, какъ и мнѣ, и что вы не имѣете права скрывать ее отъ меня.

-- Правда, сказалъ Габріэль:-- вы не меньше моего имѣете право на участіе въ этихъ страданіяхъ; но какъ они всею тяжестію гнетутъ одного меня -- не просите, чтобъ я уступилъ вамъ половину своей ноши.

-- Я прошу, я хочу, я требую половины вашихъ страданіи! отвѣчала Діана.-- Скажу болѣе, Габріэль: я умоляю васъ... Неуже-ли вы откажете мнѣ?

-- Но я далъ клятву королю, печально сказалъ Габріэль.

-- Дали клятву? повторила Діана.-- Итакъ, храните свято свою тайну отъ чужихъ, отъ равнодушныхъ къ ней, даже отъ друзей. Но должны ли вы хранить обидное молчаніе со мною, которая, по вашимъ же словамъ, имѣетъ наравнѣ съ вами причины участвовать въ этой тайнѣ? Нѣтъ, Габріэль, если вы сколько-нибудь сожалѣете меня, вы не захотите скрываться отъ меня! Сомнѣнія, безпокойства уже довольно истерзали мое сердце. Въ другихъ обстоятельствахъ вашей жизни, мы оба составляли одно существо. Діана была вторымъ вашимъ "я". Скажите, развѣ нарушаете вы клятву, размышляя объ этой тайнѣ въ глубинѣ своей совѣсти? Не думаете ли вы, что моя душа, созрѣвшая въ столькихъ испытаніяхъ, не съумѣетъ вмѣстить въ себѣ и ревниво запереть отъ радости и печали сокровище, которое вы ввѣрите ей, которое принадлежитъ столько же ей, какъ и вамъ?

И нѣжнымъ, сладостнымъ голосомъ, потрясшимъ душевныя фибры молодаго человѣка, будто струны послушнаго инструмента, Діана продолжала:

-- Габріэль, если судьба запрещаетъ намъ взаимность въ любви и счастіи, не-уже-ли вы въ силахъ отвергнуть единственную взаимность, позволенную намъ -- взаимность печали? Не легче ли покажутся намъ страданія, когда мы будемъ страдать вмѣстѣ? Не прискорбно ли подумать, что единственное звѣно, которое должно бы соединить насъ, раздѣляетъ насъ?

И, видя, что Габріэль, въ-половину убѣжденный, однакожь, еще не рѣшался, Діана сказала:

-- Берегитесь, впрочемъ: если вы будете молчать такъ упорно, развѣ я не могу заговорить съ вами языкомъ, который теперь, не знаю почему, наводитъ на васъ столько ужаса и печали, по которому нѣкогда вы сами научили мои уста и мое сердце. Ваша невѣста имѣетъ право повторить, что она любитъ васъ, и любитъ только васъ одного. Невѣста, обрученная съ вами передъ Богомъ, можетъ съ чистою лаской прилечь головою къ вашему плечу, коснуться вашего чела губами...

Но Габріэль дрожащею рукою снова отдалилъ отъ себя Діану.

-- Нѣтъ! вскричалъ онъ:-- умоляю васъ, Діана, сжальтесь надъ моимъ разсудкомъ. Вы непремѣнно хотите узнать страшную тайну? Итакъ, возможность совершить преступленіе заставляетъ меня открыть эту тайну. Да, пріймите буквально слова, которыя, Діана, сейчасъ вырвались у меня въ припадкѣ безумія. Діана, можетъ-быть, вы дочь графа Монгомери, моего отца; можетъ-быть, вы моя сестра!

-- Пречистая Дѣва! проговорила г-жа де-Кастро, пораженная словами Габріэля.-- Но какъ могло это совершиться?

-- Я хотѣлъ, сказалъ Габріэль: -- чтобъ ваша чистая и безмятежная душа никогда не узнала этой исторіи, исполненной ужасовъ и преступленій. Но, увы! теперь я чувствую, что мои силы не могутъ устоять противъ моей любви. Помогите мнѣ, Діана, противъ самой-себя, и я все разскажу вамъ.

-- Говорите, отвѣчала Діана, испуганная, по внимательная.

Дѣйствительно, Габріэль разсказалъ ей все; разсказалъ, какъ отецъ его любилъ г-жу Пуатье и въ глазахъ цѣлаго двора казался ея любимцемъ; какъ дофинъ, нынѣшній король, сдѣлался его соперникомъ; какъ графъ Монгомери пропалъ однажды и какъ Алоиза узнала и открыла его сыну судьбу несчастнаго графа. Но больше ничего не знала кормилица, и какъ г-жа Пуатье рѣшительно не соглашалась признаться, то одинъ только графъ Монгомери, еслибъ онъ былъ еще живъ, могъ открыть тайну рожденія Діаны.

-- Это ужасно! вскричала Діана, когда Габріэль окончилъ свою мрачную повѣсть.-- Какъ бы ни началась наша судьба, но конецъ ея будетъ несчастный. Если я дочь графа Монгомери, то вы мнѣ братъ, Габріэль. Если я дочь короля -- вы справедливо-раздраженный врагъ моего отца. Во всякомъ случаѣ, между нами находится непроходимая преграда.

-- Нѣтъ, Діана, отвѣчалъ Габріэль:-- благодаря Бога, наше несчастіе не совсѣмъ уничтожаетъ надежду. Начавъ разсказывать вамъ, я долженъ кончить свою исторію. Теперь я чувствую, что вы правы: это довѣріе облегчило меня.

Потомъ Габріэль сообщилъ г-жѣ де-Кастро странный и опасный договоръ, который заключилъ онъ съ Генрихомъ II, и торжественное обѣщаніе короля возвратить свободу графу Монгомери, если виконтъ Монгомери, защищавшій Сен-Кентенъ отъ Испанцевъ, возвратитъ Кале отъ Англичанъ. Но уже цѣлый часъ Кале находился во власти Французовъ, и Габріэль безъ тщеславія могъ думать, что онъ много содѣйствовалъ достиженію этого блистательнаго результата.

По мѣрѣ того, какъ Габріэль говорилъ, надежда мало-по-малу разсѣявала печаль на лицѣ Діаны, какъ заря разгоняетъ ночную темноту.

Когда Габріэль кончилъ разсказъ, Діана задумалась на минуту, и потомъ, подавъ ему руку, сказала съ твердостью:

-- Мой бѣдный Габріэль! Вспомнивъ прошлое и смотря на будущее, намъ есть о чемъ подумать, есть о чемъ страдать. Но, другъ мой, не будемъ останавливаться; намъ не должно погружаться душою въ разслабляющей нѣгѣ. Я, въ свою очередь, постараюсь показать вамъ свою силу и свое мужество, достойныя васъ. Теперь должно дѣйствовать и развязать, такъ или иначе, нашу судьбу. Страданія наши, кажется, приближаются къ концу. Вы сдержали и даже превзошли обѣщанія, данныя вами королю. Надѣюсь, что и король исполнитъ свои, На этой надеждѣ должны сосредоточиться всѣ наши чувства и всѣ наши мысли. Что теперь намѣрены вы дѣлать?

-- Г-нъ герцогъ Гизъ, отвѣчалъ Габріэль:-- былъ знаменитымъ повѣреннымъ всѣхъ моихъ преднамѣреній. Знаю, что безъ него я ничего бы не сдѣлалъ, и ему также извѣстно, что онъ ничего бы не сдѣлалъ безъ меня. Одинъ только герцогъ Гизъ можетъ и долженъ засвидѣтельствовать королю объ участіи, которое принималъ я въ этой новой побѣдѣ. Я тѣмъ болѣе жду отъ него этой справедливости, что на-дняхъ г. Гизъ торжественно во второй разъ обѣщался мнѣ дать это доказательство признательности. Впрочемъ, я напомню объ этомъ обѣщаніи герцогу, буду просить отъ него письма къ королю, и потомъ, когда мое присутствіе здѣсь не будетъ болѣе необходимымъ, немедленно поѣду въ Парижъ...

Въ то время, какъ Габріэль съ одушевленіемъ говорилъ это и Діана слушала, устремивъ на него взоръ, блиставшій надеждою, дверь отворилась и на порогѣ явился Жанъ Пекуа, мрачный, испуганный.

-- Ну, что? не хуже ли Мартэну-Герру? спросилъ Габріэль съ безпокойствомъ.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Жанъ Пекуа:-- Мартэна-Герра перенесли къ намъ въ домъ. Амброазъ Паре навѣщалъ больнаго и хотя сказалъ, что необходимо отсѣчь ему бедро, однакожь увѣренъ, что вашъ храбрый слуга переживетъ эту операцію.

-- Прекрасная новость! сказалъ Габріэль.-- Амброазъ Паре, вѣроятно, еще сидитъ возлѣ больнаго?

-- Нѣтъ, сударь, печально отвѣчалъ горожанинъ: -- онъ долженъ былъ оставить его для другаго раненнаго, котораго положеніе еще опаснѣе и важнѣе для насъ...

-- Кто же это? спросилъ Габріэль, измѣнившись въ лицѣ.-- Маршалъ Строцци? г-нъ де-Неверъ?

-- Г-нъ герцогъ Гизъ; онъ лежитъ при смерти, отвѣчалъ Жанъ Пекуа.

Габріэль и Діана вскричали отъ ужаса.

-- Я сказала, что наши страданія еще не кончились! произнесла послѣ минутнаго молчанія г-жа де-Кастро.-- Боже мой! Боже мой! Боже мой!

-- Не призывайте Бога, сказалъ Габріэль съ печальною улыбкой.-- Богъ правосуденъ и справедливо наказываетъ мое самолюбіе. Да, я взялъ Кале только для своего отца и для васъ. Богъ требуетъ, чтобъ я взялъ этотъ городъ для одной Франціи.

IX.

Разрубленный лобъ.

Но герцогъ Гизъ еще дышалъ, и надежда еще не умерла для Габріэля и Діаны. Несчастные жадно хватаются за самую невѣрную надежду, какъ утопающіе за щепку.

Габріэль разстался съ Діаной и пошелъ взглянуть, до какой степени поразилъ ихъ новый ударъ въ ту минуту, какъ злосчастная судьба, казалось, смягчила для нихъ свои преслѣдованія.

Жанъ Пекуа, сопровождавшій виконта, разсказалъ ему дорогою все, что случилось.

Лордъ Дэрби, уступая взбунтовавшимся горожанамъ, которые требовали сдачи города прежде срока, назначеннаго лордомъ Уэнтвортомъ, отправилъ къ герцогу Гизу парламентеровъ для переговоровъ о капитуляціи.

Между-тѣмъ, на многихъ пунктахъ битва еще продолжалась, и въ послѣднемъ пароксизмѣ своихъ усилій разгорѣлась еще сильнѣе отъ ярости побѣжденныхъ и нетерпѣнія побѣдителей.

Францискъ-Лотарингскій, безстрашный солдатъ и искусный полководецъ, являлся тамъ, гдѣ бой казался наиболѣе жаркимъ и опаснымъ.

За брешью, вполовину взятою, на краю рва, засыпаннаго обломками, герцогъ Гизъ, на лошади, не обращая вниманія на стрѣлы, которыя летѣли на него со всѣхъ сторонъ, спокойно одушевлялъ свое войско словомъ и примѣромъ.

Вдругъ замѣтилъ онъ надъ брешью бѣлое знамя парламентеровъ. Гордая улыбка блеснула на благородномъ лицѣ герцога, потому-что въ этомъ знамени онъ видѣлъ рѣшительное приближеніе побѣды.

-- Остановитесь! вскричалъ онъ посреди страшнаго шума сражающихся:-- Кале сдается! Опустите оружіе!

Онъ приподнялъ забрало каски и подъѣхалъ на нѣсколько шаговъ впередъ, устремивъ глаза на знамя, этотъ знакъ торжества и мира.

Между-тѣмъ, начинало смеркаться, и бой не утихалъ.

Одинъ англійскій солдатъ, который, вѣроятно, не видѣлъ парламентеровъ и въ шумѣ не разслушалъ словъ Гиза, схватилъ за узду его лошадь, и когда герцогъ въ разсѣянности, не обращая даже вниманія на препятствіе, остановившее лошадь, далъ ей шпоры, солдатъ поразилъ его копьемъ въ голову.

-- Не могли сказать мнѣ, продолжалъ Жанъ Пекуа: -- въ какую часть лица получилъ ударъ господинъ герцогъ Гизъ, но достовѣрно только, что рана опасная. Древко переломилось и желѣзо копья осталось въ язвѣ. Герцогъ не могъ произнести ни слова и упалъ головою на сѣдло. Кажется, что Англичанинъ, который нанесъ этотъ убійственный ударъ, былъ разорванъ въ клочки Французами; однакожь, это не спасло господина Гиза. Его унесли почти мертваго, и съ-тѣхъ-поръ онъ еще не можетъ опомниться.

-- Такъ-что мы потеряли Кале? спросилъ Габріэль.

-- Онъ принадлежитъ намъ, отвѣчалъ Жанъ Пекуа?-- Герцогъ де-Неверъ принялъ парламентеровъ и предложилъ имъ самыя выгодныя для насъ условія. Но пріобрѣтеніе такого города едва-ли вознаградитъ Францію за потерю такого героя.

-- Боже мой! вы смотрите на него, какъ на умершаго? сказалъ задрожавъ Габріэль.

-- Увы! отвѣчалъ ткачъ, качая головою.

-- Куда же вы такъ скоро ведете меня? спросилъ Габріэль: -- знаете ли вы, куда перенесли господина Гиза?

-- На гауптвахту Шато-Нёфъ, сказалъ Амброазу Паре человѣкъ, передавшій намъ эту роковую новость. Господинъ Паре хотѣлъ бѣжать туда немедленно, Пьеръ взялся показать ему дорогу, а я между-тѣмъ побѣжалъ увѣдомить васъ. Я предчувствовалъ, что для васъ это чрезвычайно-важная новость, и что въ подобномъ обстоятельствѣ вы, безъ сомнѣнія, можете что-нибудь сдѣлать.

-- Я могу только сожалѣть больше, нежели прочіе, сказалъ виконтъ д'Эксме.-- Но, прибавилъ онъ: -- сколько мнѣ кажется въ этой темнотѣ, мы приближаемся къ Шато-Нёфъ.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, вотъ и Шато-Нёфъ, сказалъ Жанъ Пекуа.

Горожане и солдаты огромною, сжатою толпою тѣснились и волновались у перилъ гауптвахты, куда былъ перенесенъ герцогъ Гизъ. Вопросы, предположенія, замѣчанія пробѣгали въ безпокойныхъ группахъ, какъ дыханіе вѣтра между звучными вѣтвями лѣса.

Не мало стоило труда виконту д'Эксме и Жану Пекуа пробраться сквозь эту густую толпу до ступеней гауптвахты, у дверей которой былъ поставленъ большой отрядъ пикенеровъ и аллебардистовъ. Нѣкоторые изъ нихъ держали зажженные факелы, бросавшіе красноватый отблескъ на движущіяся массы народа.

Габріэль затрепеталъ, увидѣвъ при этомъ невѣрномъ свѣтѣ Амброаза Паре, который, нахмуривъ брови и судорожно скрестивъ руки на своей взволнованной груди, неподвижно стоялъ внизу лѣстницы. Слезы печали и негодованія сверкали въ его прекрасныхъ глазахъ. Позади Амброаза, мрачный и убитый, подобно ему, стоялъ Пьеръ Пекуа.

-- А, вы здѣсь, господинъ Паре? вскричалъ Габріэль:-- что дѣлаете вы? Если господинъ герцогъ Гизъ еще не лишился дыханія жизни, ваше мѣсто должно быть возлѣ него.

-- Не мнѣ, господинъ д'Эксме, говорите объ этомъ! сказалъ хирургъ, когда, поднявъ глаза, онъ узналъ Габріэля.-- Скажите вотъ этимъ безсмысленнымъ часовымъ, если имѣете надъ ними какую-нибудь власть.

-- Какъ! вскричалъ Габріэль:-- они не хотятъ пустить васъ?

-- Не хотятъ ничего слышать, отвѣчалъ Амброазъ Паре.-- Подумайте, что драгоцѣнная жизнь такого человѣка зависитъ, можетъ-быть, отъ такого ничтожнаго случая!

-- Но вы должны туда войдти! сказалъ Габріэль.

-- Сначала, мы умоляли, сказалъ Пьеръ, вмѣшавшись въ разговоръ:-- потомъ угрожали. На просьбы отвѣчали намъ смѣхомъ, на угрозы -- ударами. Господинъ Паре хотѣлъ-было проложить себѣ дорогу силою, но его толкнули и чуть ли не ударили аллебардой.

-- Дѣло весьма-простое, замѣтилъ Амброазъ Паре съ горькою улыбкой:-- у меня нѣтъ ни золотаго ошейника, ни шпоръ; у меня есть только быстрый взглядъ и вѣрная рука.

-- Погодите, сказалъ Габріэль:-- я съумѣю заставить ихъ пропустить васъ.

Онъ подошелъ къ ступенькамъ гауптвахты; но пикинеръ, поклонившись ему, загородилъ дорогу.

-- Извините, сказалъ онъ почтительно виконту д'Эксме:-- намъ запрещено впускать кого бы то ни было.

-- Болванъ! вскричалъ Габріэль, стараясь, впрочемъ, удержать себя отъ гнѣва:-- развѣ это запрещеніе относится къ виконту д'Эксме, капитану гвардіи его величества, другу господина Гиза? Гдѣ твой начальникъ?

-- Онъ охраняетъ внутреннюю дверь, отвѣчалъ пикинеръ почтительнѣе прежняго.

-- Хорошо, я иду къ нему, сказалъ повелительнымъ тономъ виконтъ д'Эксме:-- пойдемте со мною, господинъ Паре.

-- Можете идти одни, если непремѣнно требуете этого, замѣтилъ солдатъ:-- но его не пропущу.

-- Почему? спросилъ Габріэль:-- почему хирургу не идти къ раненному?

-- Всѣ хирурги и медики, по-крайней-мѣрѣ тѣ изъ нихъ, которые пользуются извѣстностью и имѣютъ патентъ, отвѣчалъ часовой:-- призваны къ герцогу.

-- Вотъ что и ужасаетъ меня! сказалъ съ ироническимъ пренебреженіемъ Амброазъ Паре.

-- Между-тѣмъ, у этого нѣтъ патента въ карманѣ, продолжалъ солдатъ:-- правда, онъ спасъ не одного на полѣ битвы, но все-таки онъ не герцогскій медикъ.

-- Не разсуждай! вскричалъ Габріэль, нетерпѣливо топнувъ ногою.-- Я хочу, слышишь, я хочу, чтобъ господинъ Паре прошелъ со мною.

-- Невозможно, господинъ виконтъ.

-- Говорятъ тебѣ, болванъ: я хочу.

-- Вспомните, замѣтилъ солдатъ: -- что мой долгъ заставляетъ меня не повиноваться вамъ.

-- Ахъ! печально вскричалъ Амброазъ:-- можетъ-быть, герцогъ умретъ во время нашихъ глупыхъ споровъ.

Крикъ этотъ разсѣялъ бы всѣ сомнѣнія Габріэля, еслибъ еще онъ могъ сомнѣваться въ подобную минуту.

-- Вы непремѣнно хотите, чтобъ я поступилъ съ вами какъ съ Англичанами? вскричалъ онъ аллебардистамъ: -- тѣмъ хуже для васъ! жизнь Гиза дороже двадцати вашихъ существованіи. Посмотримъ, осмѣлятся ли ваши пики дотронуться до моей шпаги.

Клинокъ ея сверкнулъ какъ молнія изъ ноженъ, и, таща за собою Амброаза Паре, Габріэль взбѣжалъ съ поднятой шпагой по лѣстницѣ гауптвахты.

Въ движеніи и взорѣ Габріэля было столько угрозы, столько спокойствія и силы выражалось во взорѣ и движеніяхъ хирурга, и наконецъ лицо и воля дворянина заключали въ себѣ въ эту грубую эпоху столько волшебства, что часовые покорно разступились и опустили оружіе не столько передъ шпагою, сколько передъ именемъ виконта д'Эксме.

-- Пропустите ихъ! закричалъ въ толпѣ чей-то голосъ: -- они похожи на божьихъ посланниковъ, избранныхъ для спасенія герцога Гиза.

Габріэль и Амброазъ Паре дошли безъ всякихъ препятствіи до дверей гауптвахты. Въ узкой прихожей, находившейся передъ большою залой, былъ еще съ тремя или четырьмя солдатами поручикъ наружнаго отряда. Но викотъ д'Эксме, не останавливаясь, сказалъ офицеру съ краткостью, не требовавшею возраженій:

-- Я веду новаго хирурга.

Поручикъ поклонился и пропустилъ ихъ не говоря ни слова.

Габріэль и Паре вошли въ залу.

Вниманіе всѣхъ было съ такимъ живымъ ужасомъ отвлечено отъ окружающаго, что никто не замѣтилъ вошедшихъ.

Зрѣлище, которое представилось имъ, дѣйствительно было ужасно и раздирало сердце.

Посерединѣ залы, на походной постели, лежалъ герцогъ Гизъ неподвижно, безъ памяти, утопая въ крови. Рана проходила поперегъ всего лица; желѣзо копья попало въ щеку, ниже праваго глаза, прошло до затылка и сломанный осколокъ выходилъ подъ лѣвымъ ухомъ на полфута изъ раздробленной головы. Ужасно было видѣть эту рану.

Вокругъ постели умирающаго стояло десять или двѣнадцать медиковъ и хирурговъ въ совершенномъ отчаяніи. Ни одинъ изъ нихъ не дѣйствовалъ; они только смотрѣли и говорили.

Когда Габріэль вошелъ съ Амброазомъ Паре, какой-то изъ лекарей сказалъ громко;

-- Итакъ, господа, мы видимъ печальную необходимость сознаться, что господинъ герцогъ Гизъ раненъ смертельно, безъ всякой надежды, потому-что для его спасенія должно вынуть изъ головы обломокъ копья, но такой операціи навѣрно не перенесетъ герцогъ.

-- То-есть, вы хотите лучше, чтобъ онъ умеръ! сказалъ смѣло стоявшій за первымъ рядомъ зрителей Амброазъ Паре, который издали однимъ взглядомъ понялъ дѣйствительно отчаянное положеніе знаменитаго раненнаго.

Хирургъ обернулся, отъискивая глазами, кто осмѣлился сдѣлать это дерзкое возраженіе, и, не нашедъ своего соперника въ толпѣ, продолжалъ:

-- Кто дерзнетъ наложить безстыдныя руки на это высокое лицо, и, безъ увѣренности въ себѣ, окончить жизнь умирающаго?

-- Я! сказалъ Амброазъ Паре, гордо, съ поднятымъ челомъ вступивъ въ кружокъ хирурговъ.

И, не обращая вниманія на ропотъ удивленія, возбужденный его словами, онъ наклонился къ герцогу, чтобъ ближе разсмотрѣть рану.

-- А! это г-нъ Амброазъ Паре! сказалъ съ презрѣніемъ главный хирургъ, узнавъ безумца, дерзнувшаго не согласиться съ его мнѣніемъ.-- Г-нъ Амброазъ Паре забываетъ, что онъ не имѣлъ чести быть въ числѣ хирурговъ герцога Гиза.

-- Скажите лучше, возразилъ Амброазъ:-- что я -- единственный хирургъ его, потому-что постоянные хирурги герцога покидаютъ его. Впрочемъ, нѣсколько дней тому, г-нъ Гизъ, бывшій свидѣтелемъ операціи, которую мнѣ удалось сдѣлать при его глазахъ, изволилъ сказать мнѣ, и очень-серьёзно, если не оффиціально, что, въ случаѣ нужды, онъ, на будущее время, требуетъ моей услуги. Г-нъ виконтъ д'Эксме слышалъ слова герцога и можетъ ихъ подтвердить.

-- Объявляю, что это сущая правда, сказалъ Габріэль.

Амброазъ Паре обратился къ тѣлу герцога, по-видимому, бездушному, и снова началъ разсматривать рану.

-- Ну, что жь? иронически спросилъ главный хирургъ:-- осмотрѣвъ рану, не-уже-ли вы еще рѣшаетесь вырвать изъ нея желѣзо.

-- Разсмотрѣлъ и рѣшаюсь, твердо сказалъ Амброазъ Паре.

-- А какими, на-примѣръ, чудесными инструментами надѣетесь вы сдѣлать операцію?

-- Своими руками, сказалъ Амброазъ.

-- Руками?.. Нѣтъ, я громко протестую, вскричалъ взбѣшенный хирургъ.

-- И мы всѣ протестуемъ вмѣстѣ съ вами, завопили его собратья.

-- Скажите, нашли вы какое-нибудь средство спасти герцога? спросилъ Амброазъ Паре.

-- Нѣтъ, и невозможно найдти! отвѣчали они въ одинъ голосъ.

-- Итакъ, предоставьте его мнѣ, сказалъ Амброазъ, закрывая больнаго рукою, какъ-будто для того, чтобъ завладѣть его тѣломъ.

-- Въ такомъ случаѣ, мы уйдемъ, сказалъ главный хирургъ, удаляясь отъ постели.

-- Но что жь вы хотите дѣлать? со всѣхъ сторонъ спрашивали Амброаза.

-- Герцогъ Гизъ умеръ для всѣхъ, отвѣчалъ онъ: -- и я буду поступать съ нимъ, какъ съ умершимъ.

Сказавъ это, онъ снялъ съ себя камзолъ и засучилъ рукава.

-- Дѣлать такіе опыты надъ герцогомъ, lanquam in anima vili! сказалъ сложивъ руки старый медикъ, пораженный вольностью дерзкаго хирурга.

-- Да! отвѣчалъ Амброазъ, не отводя глазъ отъ раненнаго: -- дѣйствительно, я буду обходиться съ нимъ не какъ съ человѣкомъ, даже не какъ съ животнымъ, но какъ съ вещью. Смотрите.

Амброазъ сталъ ногою на грудь герцога.

Шопотъ страха, сомнѣнія и угрозы пробѣжалъ по собранію.

-- Берегите себя! сказалъ де-Неверъ, прикоснувшись къ плечу Амброаза Паре.-- Берегите себя! Если вамъ не удастся, я не отвѣчаю за гнѣвъ друзей и приверженцевъ герцога.

Амброазъ печально улыбнулся.

-- Вы рискуете своею головою! замѣтилъ кто-то.

Амброазъ Паре взглянулъ на небо, и потомъ сказалъ съ важностью:

-- Хорошо, я жертвую своею головою, только бы спасти вотъ эту. Но, по-крайней-мѣрѣ, не безпокойте меня, прибавилъ онъ, гордо взглянувъ на окружающихъ.

Всѣ разступились съ какимъ-то благоговѣніемъ передъ силою генія. Все затихло, и въ торжественной тишинѣ были слышны только тяжелые вздохи.

Амброазъ Паре уперся лѣвымъ колѣномъ въ грудь герцога, наклонился къ нему, взялъ ногтями дерево копья и началъ покачивать его, сперва тихо, потомъ сильнѣе. Герцогъ задрожалъ, какъ-будто чувствуя ужасную боль.

Лица присутствующихъ поблѣднѣли отъ ужаса.

Амброазъ Паре остановился на секунду. Холодный потъ выступилъ у него на лбу. Хирургъ тотчасъ опять принялся за операцію.

Черезъ минуту, показавшуюся длиннѣе часа, желѣзо вышло, наконецъ, изъ раны.

Амброазъ Паре бросилъ его и живо наклонился къ отворенной ранѣ. Когда онъ приподнялся, молнія радости освѣтила его лицо. Потомъ онъ упалъ на колѣни и слеза счастія медленно покатилась по его щекѣ.

Да, это была торжественная минута. Хотя великій хирургъ не говорилъ ни слова, но всѣ поняли, что теперь можно надѣяться. Слуги герцога плакали теплыми слезами, другіе цаловали сзади платье Амброаза Паре.

Но всѣ молчали въ ожиданіи, что онъ скажетъ.

Наконецъ, онъ сказалъ голосомъ, полнымъ увѣренности, хотя взволнованнымъ:

-- Теперь я отвѣчаю за жизнь герцога Гиза.

И дѣйствительно, черезъ часъ, герцогъ Гизъ опомнился и даже былъ въ состояніи говорить. Амброазъ Паре продолжалъ перевязывать рану, и Габріэль сталъ у постели, куда хирургъ велѣлъ перенести своего высокаго паціента.

-- Габріэль, сказалъ герцогъ:-- я обязанъ вамъ не только взятіемъ Кале, но и жизнію, потому что вы почти силою привели сюда г-на Паре.

-- Да, г-нъ герцогъ, замѣтилъ Амброазъ: -- безъ г-на д'Эксме не дали бы мнѣ приблизиться къ вамъ.

-- Вотъ мои два спасителя! сказалъ Францискъ-Лотарингскій.

-- Умоляю васъ, герцогъ, не разговаривайте, сказалъ хирургъ.

-- Хорошо, я буду молчать. Позвольте только одно слово, одинъ вопросъ...

-- Что прикажете, герцогъ?

-- Какъ вы думаете, г-нъ Паре, спросилъ Гизъ: -- послѣдствія этой ужасной раны не будутъ опасны для моего здоровья, или для моего мозга?

-- Я увѣренъ въ этомъ, г-нъ герцогъ, отвѣчалъ Амброазъ:-- я боюсь только одного: можетъ-быть, останется у васъ рубецъ.

-- Рубецъ! вскричалъ герцогъ: -- о, это не бѣда! Напротивъ, рубецъ еще украшаетъ лицо воина! Значокъ этотъ мнѣ столько правится, какъ прозваніе "разрубленное лицо".

Извѣстно, что современники и потомки герцога Гиза были того же мнѣнія, и герой получилъ прозваніе "разрубленное лицо",-- прозваніе, признанное вѣкомъ, въ который онъ жилъ, и сохраненное на страницахъ исторіи.

X.

Домашняя развязка.

Сцена, которую мы будемъ описывать, происходила 8-го января, на другой день послѣ того, какъ виконтъ д'Эксме возвратилъ Франціи прекраснѣйшій изъ потерянныхъ ею городовъ, Кале, и извлекъ изъ опасности величайшаго ея полководца, герцога Гиза.

Здѣсь говорится не о вопросахъ, рѣшающихъ будущность народовъ, но просто объ интересахъ горожанъ и семейныхъ дѣлахъ. Мы переходимъ отъ бреши, пробитой въ стѣнахъ Кале, и умирающаго Франциска-Лотарингскаго въ низенькую комнату братьевъ Пекуа, куда Жанъ Пекуа велѣлъ перенести Мартэна-Герра, и гдѣ, наканунѣ вечеромъ, Амброазъ Паре счастливо произвелъ надъ смѣлымъ конюшимъ необходимую ампутацію. Благодаря искусству Амброаза, надежда обратилась въ полную увѣренность; Мартэнъ-Герръ остался живъ.

Невозможно описать сожалѣніе, или, вѣрнѣе, упреки совѣсти Пьера Пекуа, когда онъ узналъ истину отъ Жана. Эта строгая, но честная и прямая душа не могла простить себѣ ужасной ошибки. Оружейникъ безпрестанно предлагалъ Мартэну-Герру все свое имущество, сердце и руки, деньги и жизнь въ вознагражденіе за жестокую обиду. Но читатель уже знаетъ; что Мартэнъ-Герръ, не дожидаясь этого раскаянія, не только простилъ Пьера, но даже одобрялъ его поступокъ.

Они жили вмѣстѣ какъ-нельзя-лучше, и потому не удивительно, что въ присутствіи Мартэна-Герра, сдѣлавшагося съ-тѣхъ-поръ членомъ семейства Пекуа, происходилъ, домашній совѣтъ, подобный тому, какой мы видѣли во время канонады.

Виконтъ д'Эксме, отправлявшійся въ тотъ же вечеръ въ Парижъ, также находился при этомъ совѣщаніи, но менѣе тягостномъ, нежели предъидущее, для смѣлыхъ союзниковъ Габріэля по дѣлу при фортѣ Рисбанкъ.

Дѣйствительно, удовлетвореніе, котораго требовала честь фамиліи Пекуа, казалось возможнымъ. Настоящій Мартэнъ-Герръ былъ женатъ, но это еще ничѣмъ не доказывалось, и оставалось только отъискать соблазнителя Бабеты.

Вотъ отъ-чего на лицѣ Пьера Пекуа выражалось болѣе спокойствія, и, напротивъ, лицо Жана было печально и Бабета казалась очень разстроенною.

Габріэль молча наблюдалъ за ними, а Мартэнъ-Герръ, лежа на страдальческой постели, крайне сожалѣлъ, что онъ могъ доставить новымъ друзьямъ только смутныя и неопредѣленныя свѣдѣнія о лицѣ своего Созія.

Пьеръ и Жанъ Пекуа сію минуту возвратились отъ герцога Гиза, который, желая немедленно отблагодарить достойныхъ горожанъ за ихъ успѣшное и славное участіе при взятіи Кале, настоятельно просилъ Габріэля привести къ нему обоихъ братьевъ.

Пьеръ Пекуа гордо и радостно разсказывалъ Бабетѣ подробности своего свиданія съ герцогомъ.

-- Да, сестра, сказалъ оружейникъ: -- когда г-нъ д'Эксме разсказалъ, разумѣется, въ выраженіяхъ очень лестныхъ и слишкомъ-преувеличенныхъ, герцогу Гизу о нашемъ содѣйствіи во всемъ предпріятіи, этотъ достойный человѣкъ благоволилъ засвидѣтельствовать намъ, мнѣ и Жану, свое удовольствіе съ такою любезностью, которой, въ свою очередь, я никогда не забуду, хотя бы мнѣ привелось жить болѣе ста лѣтъ. Но въ особенности обрадовалъ и тронулъ меня герцогъ, прибавивъ, что онъ желалъ бы съ своей стороны быть для насъ полезнымъ, и спрашиваетъ, чѣмъ онъ можетъ услужить намъ. Я человѣкъ не корыстолюбивый, ты знаешь меня, Бабета. Но знаешь ли ты, чего намѣренъ я просить у герцога?..

-- Нѣтъ, братецъ, право, не знаю, проговорила Бабета.

-- Вотъ что, сестра, сказалъ Пьеръ Пекуа: -- какъ-только мы найдемъ того, который такъ безстыдно обманулъ тебя, а мы найдемъ его, въ этомъ будь увѣрена, я попрошу г-на Гиза, чтобъ онъ своею властію помогъ мнѣ возвратить тебѣ честь. Сами-по-себѣ, мы люди не сильные, не богатые, и такая подпора окажется, можетъ-быть, необходимою для насъ, чтобъ получить правосудіе.

-- Если же, братъ, даже при этой подпорѣ намъ будетъ отказано въ правосудіи? спросилъ Жанъ.

-- При помощи этой руки, сказалъ энергически Пьеръ:-- я могу по-крайней-мѣрѣ отмстить. Впрочемъ, продолжалъ онъ, устремивъ кроткій взоръ на Мартэна-Герра: -- я долженъ согласиться, что жестокость не удавалась мнѣ до-сихъ-поръ.

Пьеръ замолчалъ, съ минуту оставался въ задумчивости, и когда опомнился, то увидѣлъ, что Бабета плакала.

-- Что съ тобою, сестра? спросилъ Пьеръ.

-- О, я очень несчастна! рыдая вскричала Бабета.

-- Несчастна? Отъ-чего же ты несчастна? Будущность, кажется мнѣ, проясняется...

-- Она темнѣетъ, сказала дѣвушка.

-- Нѣтъ, все пойдетъ хорошо, успокойся, отвѣчалъ Пьеръ: -- между возможностью поправить ошибку и жестокимъ наказаніемъ теперь нечего колебаться. Любовникъ твой возвратится сюда и ты будешь его женою...

-- Но если я откажусь отъ такого мужа? вскричала Бабета.

Жанъ Пекуа не могъ удержаться отъ радостнаго движенія, которое хорошо замѣтилъ Габріэль.

-- Откажешься? спросилъ Пьеръ, удивленный до крайности: -- но вѣдь ты любила его?

-- Да, я любила того, кто оказывалъ мнѣ свою нѣжность и уваженіе. Но того, который обманулъ меня, бросилъ, и, чтобъ завладѣть бѣднымъ сердцемъ, укралъ голосъ, имя и, можетъ-быть, чужую одежду,-- о, я ненавижу его и презираю.

-- А если онъ женится на тебѣ? спросилъ Пьеръ Пекуа.

-- Пожалуй, отвѣчала Бабета:-- онъ женится по принужденію, или въ надеждѣ на будущія милости герцога Гиза; отдастъ свое имя изъ страха или корыстолюбія... Нѣтъ! нѣтъ! въ свою очередь, я не хочу такого мужа.

-- Бабета, строго произнесъ Пьеръ Пекуа: -- вы не въ правѣ говорить: "я не хочу его".

-- Мой добрый братъ, въ слезахъ вскричала Бабета:-- изъ жалости, изъ великодушія не принуждайте меня сдѣлаться женою того, котораго называли вы плутомъ и подлецомъ.

-- Бабета, подумайте, что на вашемъ лбу лежитъ клеймо безчестія.

-- Я лучше согласна краснѣть за свою минутную любовь, нежели всю жизнь краснѣть за своего мужа.

-- Подумайте, Бабета, что у вашего ребенка не будетъ отца.

-- Я думаю, сказала Бабета:-- что ребенку лучше потерять отца, котораго онъ сталъ бы ненавидѣть, нежели мать, которую онъ будетъ обожать. Притомъ, если я выйду замужъ за этого человѣка, я навѣрно умру отъ стыда и печали.

-- Итакъ, Бабета, вы не хотите слушать ни просьбъ, ни увѣщаній?

-- Я прошу вашей любви, братъ, прошу вашей жалости.

-- Хорошо, сказалъ Пьеръ Пекуа:-- моя любовь и жалость дадутъ вамъ печальный, по твердый отвѣтъ. Такъ-какъ, Бабета, прежде всего вамъ должно позаботиться о томъ, чтобъ другіе уважали васъ и чтобъ въ своихъ собственныхъ глазахъ вы казались достойною уваженія, и такъ-какъ я лучше хотѣлъ бы видѣть васъ несчастною, нежели лишенною чести -- потому-что, потерявъ честь, вы будете вдвое несчастнѣе, -- то я, вашъ братъ, вашъ старшій братъ, глава семейства, къ которому вы принадлежите, я хочу -- слышите ли?-- я хочу, чтобъ вы сдѣлались женою того, который погубилъ васъ и одинъ только можетъ дѣйствительно возвратить вамъ отнятую у васъ честь. Законъ и религія вооружаютъ меня противъ васъ властію, и, въ случаѣ надобности -- предупреждаю васъ -- я воспользуюсь этимъ оружіемъ, чтобъ принудить васъ къ исполненію того, на что я смотрю, какъ на вашъ долгъ передъ Богомъ, передъ вашимъ семействомъ, передъ вашимъ ребенкомъ и, наконецъ, какъ на долгъ самой-себѣ.

-- Вы осуждаете меня на смерть, произнесла Бабета дрожащимъ голосомъ:-- хорошо, я покоряюсь: этого хочетъ моя судьба, мнѣ избрано такое наказаніе, и притомъ, никто не вступается за меня.

Говоря это, она смотрѣла на Габріэля и Жана Пекуа, которые оба молчали, потому-что послѣдній страдалъ, а первый наблюдалъ за происходившею передъ нимъ сценою.

Но при этомъ прямомъ призывѣ Бабеты, Жанъ Пекуа не могъ удержаться, и, обращаясь къ ней, но смотря на Пьера, ткачъ сказалъ съ горькою ироніей, впрочемъ, бывшею не въ его характерѣ:

-- Кто же можетъ вступаться за васъ, Бабета? Развѣ не справедливо и вполнѣ благоразумно то, чего требуетъ отъ васъ братъ? У него, право, удивительный взглядъ на вещи! Пьеръ хлопочетъ о чести своего семейства и вашей собственной, и что же дѣлаетъ онъ для возстановленія этой чести? Принуждаетъ васъ выйдти замужъ за обманщика! Прекрасно! Правда, этотъ негодяй, вступивъ въ семейство, вѣроятно, обезчеститъ его своими поступками. Но нѣтъ сомнѣнія, что г-нъ д'Эксме, присутствующій здѣсь, заставитъ его, во имя Мартэна-Герра, дать отчетъ въ гнусномъ подлогѣ, и, представъ передъ судьями, Бабета, вы будете названы женою этого ненавистнаго вора, похитившаго чужое имя. Но все равно, вы сдѣлаетесь законною женою плута, и вашъ ребенокъ законнымъ сыномъ ложнаго Мартэна-Герра. Можетъ-быть, какъ жена, вы умрете отъ стыда, но за то ваша честь, какъ дѣвушки, останется незапятнанною въ глазахъ всѣхъ.

Жанъ Пекуа выражался съ жаромъ и негодованіемъ, изумившими даже Бабету.

-- Я не узнаю тебя. Жанъ! сказалъ удивленный Пьеръ Пекуа.

-- Не-уже-ли это говоришь ты, всегда тихій и воздержный на слова?

-- Именно потому-что я тихъ и воздерженъ, отвѣчалъ Жанъ:-- и я лучше вижу положеніе, въ которое такъ безразсудно ты хочешь вовлечь насъ теперь.

-- Не-уже-ли ты думаешь, спросилъ Пьеръ Пекуа: -- что гнусные поступки зятя для меня будутъ легче, нежели безчестіе сестры? Нѣтъ, если мы найдемъ обольстителя Бабеты, надѣюсь, что его обманъ повредитъ только намъ и Мартэну-Герру, и въ такомъ случаѣ я полагаюсь на дружбу благороднаго Мартэна: онъ откажется отъ жалобы, которая можетъ упасть на невинныхъ и, въ то же время, на виноватаго.

-- О, повѣрьте, сказалъ въ постели Мартэнъ-Герръ: -- у меня душа не мстительная, и я не хочу смерти грѣшника. Пускай онъ заплатитъ вамъ долгъ, и мы съ нимъ квиты.

-- Это прекрасно для прошлаго, замѣтилъ Жанъ Пекуа, повидимому, не слишкомъ-довольный снисходительностью конюшаго:-- но будущее? Кто отвѣтитъ намъ за будущее?

-- Я самъ стану заботиться о будущемъ, сказалъ Пьеръ:-- я не спущу глазъ съ мужа Бабеты; онъ долженъ будетъ вести себя честно и идти прямою дорогою; въ противномъ случаѣ...

-- Ты расправишься съ нимъ за самого себя, не такъ ли? прервалъ Жанъ.-- Во-время вздумалъ ты образумиться! А между-тѣмъ, Бабета будетъ страдать, какъ несчастная жертва!

-- Но если наше положеніе такъ затруднительно, сказалъ Пьеръ съ нетерпѣніемъ: -- не я былъ тому причиною, Жанъ, я только покоряюсь необходимости. Ты говоришь, а посмотримъ, нашелъ ли ты какое средство кромѣ того, которое теперь я предлагаю?

-- Да, нашелъ, отвѣчалъ Жанъ Пекуа.

-- Какое? спросили вдругъ и Пьеръ и Бабета, и должно сказать, что Пьеръ произнесъ этотъ вопросъ съ такимъ же участіемъ, какъ и Бабета.

Виконтъ д'Эксме по-прежнему, не говорилъ ни слова; онъ только смотрѣлъ съ удвоеннымъ вниманіемъ.

-- Подождемъ, сказалъ Жанъ Пекуа:-- не встрѣтится ли честный человѣкъ, который, не столько ужасаясь несчастія Бабеты, сколько будучи тронутъ ея положеніемъ, согласится дать ей свое имя?

Пьеръ недовѣрчиво покачалъ головою.

-- На это нечего разсчитывать, сказалъ онъ: -- надо или влюбиться до безумія или быть низкимъ человѣкомъ, чтобъ закрыть себѣ глаза. Во всякомъ случаѣ, мы принуждены будемъ посвящать постороннихъ, людей равнодушныхъ, въ нашу печальную тайну, и хотя г-нъ д'Эксме и Мартэнъ -- наши искренніе друзья, однакожь я очень-сожалѣю, что обстоятельства открыли имъ вещи, которыя должны были не выходить изъ семейства.

Жанъ Пекуа, напрасно стараясь скрыть свое волненіе, продолжалъ:

-- Я не предложилъ бы какого-нибудь негодяя въ мужья Бабетѣ; но развѣ нельзя, Пьеръ, допустить ваше второе предположеніе? Если кто-нибудь любитъ мою двоюродную сестру, если онъ, зная обстоятельства ея невольнаго проступка и ея раскаяніе, рѣшится, для обезпеченія счастливой и спокойной ея будущности, забыть прошлое, которое, навѣрно, постарается Бабета загладить своею добродѣтелью... Что скажешь ты на это, Пьеръ? Что скажете вы, Бабета?

-- О, этого не можетъ быть! Это сонъ! вскричала Бабета, у которой, однакожь, глаза вдругъ зажглись лучомъ надежды.

-- А развѣ ты знаешь такого человѣка, Жапъ? спросилъ Пьеръ Пекуа:-- или, можетъ-быть, это -- одно предположеніе, или сонъ, какъ говоритъ Бабета?

Жанъ Пекуа, при этомъ положительномъ вопросѣ, совершенно смѣшался, растерялся, не зналъ, что сказать...

Онъ не замѣчалъ вниманія безмолвнаго и глубокаго, съ какимъ Пьеръ слѣдилъ за всѣми его движеніями; онъ былъ весь погруженъ въ мысли о Бабетѣ, которая, опустивъ глаза, казалось, чувствовала волненіе души честнаго ткача, неопытнаго въ дѣлахъ любви, и не знавшаго, какъ объяснить себѣ то, что онъ чувствовалъ.

Жанъ не рѣшился перевести свои желанія на языкъ болѣе-понятный, и отвѣчалъ жалобнымъ тономъ на прямой вопросъ своего брага:

-- Увы, Пьеръ; очень-вѣроятно, что это не сонъ; дѣйствительно, для осуществленія моего сна необходимо только, чтобъ наша Бабета была очень-любима и чтобъ она сама немножко любила; безъ чего, разумѣется, она будетъ несчастна. Впрочемъ, тотъ, кто захотѣлъ бы купить счастіе Бабеты цѣною забвенія, конечно, въ свою очередь и пожелалъ бы, чтобъ забыли какой-нибудь его недостатокъ, какъ человѣкъ, вѣроятно, не молодой, не красивый, словомъ, не любезный. Но, кажется, сама Бабета еще не согласна сдѣлаться его женою, и вотъ что заставляетъ меня думать, что мои слова -- пустой сонъ.

-- Да, это сонъ, печально сказала Бабета:-- но не по тѣмъ причинамъ, которыя вы теперь высказали. Если бъ человѣкъ, такъ великодушно помогшій мнѣ, былъ даже старикъ, отцвѣтшій и угрюмый, я должна была бы считать его за молодаго, потому-что его поступокъ доказывалъ бы свѣжесть души, часто недоступную двадцатилѣтнему; онъ казался бы красавцемъ, потому-что такія, добрыя и высокія мысли могутъ давать его лицу благородный отпечатокъ; наконецъ, я находила бы его любезнымъ, потому-что онъ представилъ бы мнѣ самое полное доказательство любви, какое только возможно принести въ даръ женщинѣ. Мой долгъ и моя радость заключались бы въ любви къ нему, въ любви безпредѣльной... И это очень-просто и понятно. Но только невозможно найдти самоотверженіе, о которомъ вы говорите, братецъ, самоотверженіе для бѣдной дѣвушки, подобной мнѣ, лишенной красоты и чести. Можетъ-быть, найдутся люди съ высокимъ характеромъ и великодушные, которымъ прійдетъ на минуту мысль о такой жертвѣ: и довольно этого; но, обдумавъ хорошенько, они откажутся отъ минутнаго увлеченія состраданіемъ, и я снова упаду изъ надежды въ отчаяніе. Вотъ, мой добрый Жанъ, настоящія причины, почему ваше предположеніе -- одинъ сонъ.

-- Но если это истина? неожиданно спросилъ Габріэль, вставая съ своего мѣста.

-- Какъ? Что сказали вы? вскричала въ замѣшательствѣ Бабета Пекуа.

-- Я сказалъ, Бабета, отвѣчалъ Габріэль: -- что этотъ великодушный, преданный человѣкъ существуетъ.

-- А вы знаете его? спросилъ изумленный Пьеръ.

-- Знаю, отвѣчалъ съ улыбкою молодой человѣкъ: -- онъ дѣйствительно любитъ васъ, Бабета, но любитъ нѣжною, отеческою любовью, любовью, готовою покровительствовать и прощать. Итакъ, хотите ли вы, не задумываясь, принять его жертву, чуждую всякаго презрѣнія и внушенную столько же самою нѣжною жалосгью, сколько самою чистосердечною преданностью. Притомъ, вы даете столько же, сколько получаете, Бабета: вы получите честь и дадите счастіе; потому-что тотъ, который васъ любитъ, одинокъ на землѣ; нѣтъ у него ни радости, ни интересовъ, ни будущности; вы можете доставить ему все это, и отъ васъ зависитъ сдѣлать его такъ же счастливымъ сегодня, сколько, со временемъ, онъ сдѣлаетъ васъ счастливою. Не правда ли, Жанъ Пекуа?..

-- Но... г-нъ виконтъ... я не понимаю... проговорилъ Жанъ, дрожа какъ листокъ на стеблѣ.

-- Да, Жанъ, продолжалъ улыбаясь Габріэль: -- да, можетъ-быть, вы не знаете одного, не знаете, что Бабета въ свою очередь чувствуетъ не только глубокое уваженіе, не только благодарность къ тому, который любитъ ее, она чувствуетъ еще благочестивую привязанность. Бабета если не угадала, то, по-краиней-мѣрѣ, неясно предчувствовала вашу любовь къ ней, и эта любовь сначала возвысила бѣдную дѣвушку въ ея собственныхъ глазахъ, потомъ тронула ее, послѣ дала ей надежду на счастіе. Съ-тѣхъ-поръ, Бабета почувствовала такое сильное отвращеніе къ обманувшему ее мерзавцу. Вотъ отъ-чего сейчасъ на колѣняхъ она умоляла брата не соединять ее ужасными узами съ тѣмъ, къ которому, изъ какого-то страха и удивленія, она хранила привязанность, ошибочно принимая это чувство за любовь... Но только теперь Бабета поняла что такое любовь, и приноситъ ее въ даръ своему избавителю... Кажется, я не ошибаюсь, Бабета?

-- Право... г-нъ виконтъ... я не знаю, сказала Бабета, блѣдная какъ снѣгъ.

-- Одна не знаетъ, другой не понимаетъ, продолжалъ Габріэль.-- Бабета, Жанъ, не-уже-ли вы не знаете самихъ себя? Неужели вы не понимаете своихъ собственныхъ чувствъ?.. Перестаньте, этого не можетъ быть! Не я долженъ говорить вамъ, Бабета, что васъ любитъ Жанъ, или увѣрять васъ, Жанъ, что вы любимы Бабетой. Вы знали это прежде меня.

-- Возможно ли! вскричалъ восхищенный Пьеръ Пекуа:-- нѣтъ, тутъ слишкомъ-много радости!..

-- Посмотрите на нихъ, сказалъ ему Габріэль.

Бабета и Жанъ взглянули другъ на друга, еще не рѣшаясь и вполовину довѣряя себѣ.

И потомъ, Жанъ прочелъ въ глазахъ Бабеты такую пламенную благодарность, и Бабета прочла въ глазахъ Жана такую трогательную молитву, что они вдругъ оба увѣрились и рѣшились, и упали одинъ къ другому въ объятія, не понимая сами, какъ это сдѣлалось.

Пьеръ Пекуа, въ восторгѣ, не могъ произнести ни слова; онъ только пожалъ руку Жана, но это пожатіе говорило краснорѣчивѣе всѣхъ фразъ, какія возможно придумать.

Мартэнъ-Герръ, собравъ всѣ свои силы, приподнялся на кровати, и съ крупными слезами радости на рѣсницахъ, въ восхищеніи хлопалъ руками при этой неожиданной развязкѣ.

Когда первые порывы радости нѣсколько утихли, Габріэль сказалъ:

-- Вотъ заключеніе: Жанъ Пекуа женится какъ-можно-скорѣе на Бабетѣ Пекуа, и они пріѣдутъ на нѣсколько мѣсяцевъ ко мнѣ въ Парижъ, прежде нежели поселятся у брата. Такимъ-образомъ, тайна Бабеты, печальная причина этого счастливаго союза, умретъ въ груди пятерыхъ, присутствующихъ здѣсь; правда, есть человѣкъ, шестой, который могъ бы обнаружить тайну, но если онъ станетъ справляться объ участи Бабеты -- что, впрочемъ, сомнительно, -- онъ не долго будетъ ихъ безпокоить: за это я вамъ отвѣчаю. Итакъ, добрые друзья, вы можете жить спокойно и не бояться будущаго.

-- Мой благородный и великодушный гость! сказалъ Пьеръ Пекуа, цалуя руку Габріэля.

-- Только вамъ, одному вамъ, произнесъ Жанъ: -- мы обязаны своимъ счастіемъ, какъ король обязанъ вамъ взятіемъ Кале.

-- И каждый день, утромъ и вечеромъ, сказала Бабета: -- мы будемъ пламенно молиться Богу за своего спасителя.

-- Да, Бабета, сказалъ тронутый Габріэль: -- да, благодарю васъ за эту мысль: просите у Бога, чтобъ вашъ спаситель могъ теперь спасти самого-себя.