ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

I.

Счастливыя предзнаменованія.

-- О, развѣ не всѣ ваши предпріятія удались вамъ? отвѣчала Бабетта Пекуа, стараясь разсѣять грустное сомнѣніе Габріэля: -- развѣ защита Сен-Кентена и взятіе Кале не такъ же удались вамъ, какъ свадьба бѣдной Бабетты?

-- Правда, отвѣчалъ Габріэль съ печальною улыбкой:-- Богу угодно, чтобъ самыя непреодолимыя и страшныя преграды, встрѣчавшіяся мнѣ на пути, разсѣялись, какъ-бы повинуясь волшебству. Но, увы, изъ этихъ успѣховъ, моя милая, не слѣдуетъ еще, что я достигъ желанной цѣли.

-- Перестаньте, замѣтилъ Жанъ Пекуа:-- вы доставили другимъ столько счастія, что пора, наконецъ, и вамъ быть счастливымъ.

-- Принимаю твое предсказаніе, Жанъ, отвѣчалъ Габріэль: -- и ничто не можетъ быть для меня. предзнаменованіемъ болѣе благопріятнымъ, какъ спокойствіе и радость, съ какими я оставляю друзей своихъ въ Кале. Но вы знаете, что теперь я долженъ разстаться съ ними, и -- какъ знать? можетъ-быть, оставить ихъ въ жертву слезамъ и печали. По-крайней-мѣрѣ, обдумаемъ и устроимъ все, что такъ важно для насъ.

Потомъ назначили время свадьбы, при которой Габріэль, къ крайнему своему сожалѣнію, не могъ присутствовать, и наконецъ день, когда Бабетта и Жанъ должны были отправиться въ Парижъ.

-- Можетъ-быть, печально сказалъ Габріэль:-- вы не найдете меня въ моей отели и я не встрѣчу васъ. Надѣюсь, что это предчувствіе не исполнится; однакожь, можетъ-быть, обстоятельства заставятъ меня удалиться на время изъ Парижа и отъ двора. Но это ничего не значитъ. Алоиза, добрая моя кормилица, прійметъ васъ въ моемъ отсутствіи съ такимъ же радушіемъ, съ какимъ я бы самъ васъ принялъ. Вспоминайте съ нею подъ-часъ о своемъ уѣхавшемъ хозяинѣ.

Что касается Мартэна-Герра, онъ долженъ былъ по неволѣ оставаться въ Кале. Амброазъ Паре объявилъ, что его выздоровленіе протянется долго и требуетъ особенной заботливости и предосторожностей. Нечего дѣлать: Мартэнъ, скрѣпя сердце, повиновался.

-- Какъ только ты выздоровѣешь, мой неизмѣнный, сказалъ ему виконтъ д'Эксме: -- также возвращайся въ Парижъ, и будь увѣренъ, что бы со мной ни случилось, я сдержу свое обѣщаніе и избавлю тебя отъ твоего страннаго преслѣдователя.

-- О, сударь, думайте лучше о себѣ, нежели обо мнѣ, сказалъ Мартэнъ-Герръ.

-- Должно платить всякій долгъ, замѣтилъ Габріэль:-- но прощайте, добрые друзья. Мнѣ пора идти къ г-ну Гизу. Я просилъ у него, въ вашемъ присутствіи, нѣкоторыхъ милостей, и надѣюсь, онъ исполнитъ ихъ, если я могъ быть полезенъ ему въ послѣднихъ событіяхъ.

Но Пекуа не хотѣли такимъ образомъ разстаться съ Габріэлемъ. Они собирались пойдти въ три часа къ парижскимъ воротамъ, чтобъ еще разъ увидѣть его и проститься съ нимъ.

Одинъ только Мартэнъ-Герръ, не безъ сожалѣнія и печали, разстался въ эту минуту съ своимъ господиномъ; но Габріэль нѣсколько утѣшилъ своего конюшаго ласковыми словами, которыя такъ хорошо умѣлъ онъ находить для облегченія грусти.

Черезъ четверть часа, виконтъ д'Эксме былъ введенъ къ герцогу Гизу.

-- А, вотъ и вы, честолюбецъ! сказалъ разсмѣявшись Францискъ Лотарингскій, увидя вошедшаго Габріэля.

-- Но мое честолюбіе ограничивается тѣмъ, чтобъ всѣми своими средствами слѣдовать за вами, герцогъ, отвѣчалъ Габріэль.

-- О, съ этой стороны вы не обнаружили особеннаго честолюбія, сказалъ Гизъ: -- я называю васъ честолюбивымъ, Габріэль, продолжалъ онъ съ улыбкою: -- за ваши многочисленныя и чрезмѣрныя требованія: право, не знаю, достанетъ ли у меня силы исполнить ихъ!

-- Дѣйствительно, г. герцогъ, я измѣрялъ свои просьбы скорѣе вашимъ великодушіемъ, нежели своими заслугами, сказалъ Габріэль.

-- Славное же вы имѣете мнѣніе о моемъ великодушіи! возразилъ герцогъ Гизъ съ легкою насмѣшкой.-- Будьте судьею, г. Водмонъ, сказалъ онъ сидѣвшему возлѣ постели вельможѣ, который пришелъ навѣстить больнаго.-- Я избираю васъ судьею, и вы увидите, позволительно ли представлять принцу подобныя прошенія.

-- Вы не такъ поняли меня, замѣтилъ Габріэль: -- только свои просьбы я измѣрялъ по своимъ заслугамъ, а не по вашему великодушію.

-- И еще ложное возраженіе! сказалъ герцогъ:-- заслуги ваши во сто разъ выше моей власти. Впрочемъ, послушайте, г. Водмонъ, какихъ неслыханныхъ милостей проситъ у меня виконтъ д'Эксме.

-- Я готовъ сказать напереди, отвѣчалъ маркизъ де-Водмонъ:-- что онѣ слишкомъ незначительны и для васъ, герцогъ, и для него. Однакожь, посмотримъ.

-- Во-первыхъ, продолжалъ герцогъ Гизъ:-- г. д'Эксме проситъ, чтобъ я взялъ его съ собою въ Парижъ, а до-тѣхъ-поръ употреблялъ для какихъ вздумается цѣлей небольшую команду, которую онъ нанялъ на свой счетъ. Г. виконтъ оставляетъ себѣ только четырехъ человѣкъ, для сопровожденія его въ Парижъ. И эти молодцы, г. де-Водмонъ, оставляемые мнѣ, какъ-будто для ихъ защиты, тѣ самые воплощенные демоны, которые, вмѣстѣ съ г-мъ д'Эксме, взяли титановскимъ приступомъ непобѣдимый фортъ Рисбанкъ. Скажите же, кто изъ насъ двоихъ, въ настоящемъ случаѣ, дѣлаетъ услугу, я или г. д'Эксме?

-- Должно согласиться, что г-нъ д'Эксме, сказалъ маркизъ де-Водмонъ.

-- И, разумѣется, я принимаю это новое обязательство, весело замѣтилъ герцогъ Гизъ:-- не безпокойтесь, Габріэль, я не испорчу вашихъ восьмерыхъ молодцовъ лѣностью, и какъ только встану, поведу ихъ съ собою къ Гаму, потому-что я не хочу оставлять Англичанамъ ни клочка земли въ нашей Франціи. Даже Мальморъ, этотъ вѣчный раненный, пойдетъ со мною. Паре обѣщалъ вылечить его къ тому времени, когда и я поправлюсь.

-- Онъ будетъ очень-счастливъ, г-нъ герцогъ! сказалъ Габріэль.

-- Итакъ, продолжалъ Гизъ: -- первую милость вы получили безъ большихъ препятствій съ моей стороны. Что жь касается втораго обязательства, г-нъ д'Эксме напоминаетъ мнѣ, что здѣсь, въ Кале, находится теперь госпожа Діана де-Кастро, дочь короля, которую Англичане держали въ темницѣ. Виконтъ д'Эксме заставляетъ меня, среди множества занятій, обременяющихъ мою память, подумать о защитѣ и почестяхъ, которыя должно оказать особѣ, принадлежащей къ королевской крови... Скажите, развѣ это для меня не услуга со стороны г-на д'Эксме?

-- Безъ сомнѣнія, услуга, отвѣчалъ маркизъ де-Водмонъ.

-- На счетъ этого втораго предмета уже все устроено, сказалъ герцогъ Гизъ.-- Я уже сдѣлалъ распоряженія, и хотя меня считаютъ плохимъ придворнымъ, однакожь я, будучи дворяниномъ, понимаю свой долгъ къ дамамъ, и не забылъ, въ настоящемъ случаѣ, принять предосторожности, которыхъ требуютъ особа и званіе г-жи де-Кастро. Она можетъ ѣхать въ Парижъ какъ и когда ей вздумается, и я уже назначилъ охранительный отрядъ сопровождать ее до столицы.

Габріэль поклонился герцогу, боясь обнаружить болѣе выразительною благодарностью интересъ и важность, которые соединялъ онъ съ этимъ обѣщаніемъ.

-- Въ-третьихъ, продолжалъ герцогъ Гизъ;-- лордъ Уэнтвортъ, бывшій англійскій губернаторъ покореннаго города, взятъ въ плѣнъ виконтомъ д'Эксме. По капитуляціи, предложенной лорду Дерби, мы обязались освободить губернатора за выкупъ; но г-нъ д'Эксме, которому принадлежитъ и плѣнникъ и выкупъ, позволяетъ намъ явиться еще болѣе великодушными, и дѣйствительно, онъ проситъ позволенія отослать лорда Уэнтворта въ Англію, не требуя отъ него никакой платы за свободу. Такой поступокъ не дастъ ли по ту сторону пролива высокаго понятія о нашей вѣжливости, и г-нъ д'Эксме не оказываетъ ли намъ еще истинной услуги своимъ поступкомъ?

-- Въ этомъ нѣтъ сомнѣнія, сказалъ г. де-Водмонъ.

-- Итакъ, замѣтилъ герцогъ: -- будьте спокойны, Габріэль. Г. де-Термъ, съ вашей и съ моей стороны, поѣхалъ освободить лорда Уэнтворта и отдать ему его шпагу. Онъ можетъ уѣхать когда ему заблагоразсудится.

-- Благодарю васъ, г. герцогъ, сказалъ Габріэль: -- впрочемъ, не считайте меня слишкомъ-великодушнымъ. Я только хочу отплатить лорду Уэнтворту за его благородное обхожденіе со мною, когда я былъ плѣнникомъ, и въ то же время дать ему урокъ въ честности, безмолвный упрекъ и намекъ, которые, надѣюсь, будутъ ему понятны.

-- Вы больше всякаго другаго имѣете право быть строгимъ въ этомъ отношеніи, сказалъ герцогъ Гизъ.

-- Теперь, герцогъ, продолжалъ Габріэль съ безпокойствомъ, видя, что Гизъ умалчиваетъ о томъ, что въ особенности безпокоило его прежде:-- теперь позвольте мнѣ напомнить вамъ объ обѣщаніи, которое вы дали мнѣ въ моей палаткѣ, наканунѣ взятія форта Рисбанкъ.

-- Подождите, молодой человѣкъ! сказалъ Гизъ.-- Послѣ трехъ великихъ услугъ, сдѣланныхъ вамъ мною въ присутствіи г. де-Водмона, я имѣю полное право, въ свою очередь, попросить и отъ васъ одной услуги. Я прошу васъ, такъ-какъ вы ѣдете въ Парижъ, взять съ собою и представить королю ключи города Кале...

-- О, г. Гизъ! прервалъ Габріэль въ порывѣ благодарности.

-- Надѣюсь, что это не стѣснитъ васъ очень, продолжалъ герцогъ.-- Притомъ, вѣдь вы уже привыкли къ подобнымъ порученіямъ, и взялись доставить знамена, взятыя нами въ итальянскую кампанію.

-- О, вы умѣете какъ герцогъ удвоивать благодѣяніе любезностью! вскричалъ восхищенный Габріэль...

-- Сверхъ-того, продолжалъ герцогъ Гизъ: -- вы вручите его величеству при этомъ случаѣ копію съ капитуляціи и вотъ это письмо, извѣщающее о нашемъ успѣхѣ, и написанное отъ первой до послѣдней строчки моею рукою, почти на зло предписаніямъ Амброаза Паре.-- Но, прибавилъ онъ съ значительнымъ выраженіемъ:-- никто, безъ сомнѣнія, не могъ бы съ такою властію, какъ я, отдать вамъ справедливость, Габріэль, и отдаю вамъ справедливость. Надѣюсь, что вы останетесь довольны мною. Вотъ это письмо; возьмите его, вотъ и ключи. Считаю излишнимъ говорить, что вы должны беречь то и другое.

-- И я считаю напраснымъ говорить, герцогъ, что принадлежу вамъ на жизнь и на смерть, отвѣчалъ Габріэль взволнованнымъ голосомъ.

Габріэль принялъ изъ рукъ Гиза украшенную рѣзьбою шкатулку и запечатанное письмо. Это были драгоцѣнные талисманы, которые стоили, можетъ-быть, и свободы его отца и его собственнаго счастія.

-- Теперь, я не удерживаю васъ, сказалъ герцогъ Гизъ.-- Вѣроятно, вы торопитесь уѣхать, а я, менѣе васъ счастливый, чувствую, что послѣ утреннихъ безпокойствъ, усталость, которая еще повелительнѣе Амброаза Паре, заставляетъ меня отдохнуть нѣсколько часовъ.

-- Итакъ, прощайте, герцогъ; благодарю васъ еще разъ, произнесъ виконтъ д'Эксме.

Въ эту минуту, г-нъ де-Термъ, посланный Гизомъ къ лорду Уэнтворту, вошелъ совершенно-разстроенный.

-- А, вѣрно посолъ, отправленный къ побѣдителю, не уѣдетъ, не увидавъ посла, прибывшаго отъ побѣжденнаго, сказалъ герцогъ Гизъ Габріэлю.-- Но, прибавилъ онъ:-- не случилось ли чего, г-нъ де-Термъ? Вы, кажется, очень печальны?

-- Точно такъ, г-нъ герцогъ, отвѣчалъ г-нъ де-Термъ,

-- Какъ!.. что случилось? спросилъ Гизъ.-- Развѣ лордъ Уэнтвортъ...

-- Лордъ Уэнтвортъ, которому, по вашему приказанію, я принесъ извѣстіе объ его освобожденіи и вручилъ шпагу, принялъ эту милость холодно и не сказавъ ни слова. Я ушелъ отъ него, чрезвычайно-удивленный такимъ равнодушіемъ, какъ вдругъ ужасный крикъ заставилъ меня воротиться. Лордъ Уэнтвортъ воспользовался своею свободою: онъ прокололъ себя насквозь шпагой. Я не засталъ его въ живыхъ и увидѣлъ только его трупъ.

-- О! вскричалъ герцогъ Гизъ:-- отчаяніе, потеря города заставили его рѣшиться на эту крайность... Какъ думаете вы, Габріэль?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ печально Габріэль::-- нѣтъ, лордъ Уэнтвортъ лишилъ себя жизни не отъ-того, что онъ побѣжденъ.

-- Какъ! отъ-чего же? спросилъ Гизъ.

-- Позвольте мнѣ, герцогъ, умолчать о причинѣ этой смерти, отвѣчалъ Габріэль.-- Если я хранилъ бы тайну при жизни лорда Уэнтворта, тѣмъ болѣе-долженъ я хранить ее послѣ его смерти. Однакожь, при видѣ этого гордаго самоубійства, продолжалъ Габріэль, понижая голосъ:-- я могу признаться вамъ, герцогъ, что на мѣстѣ лорда Уэнтворта я поступилъ бы точно такимъ же образомъ. Да, лордъ Уэнтвортъ хорошо поступилъ, потому-что совѣсть дворянина уже грозный свидѣтель, котораго, какими бы ни было средствами, должно заставить молчать; а когда имѣешь честь принадлежать къ аристократіи благородной страны, бываетъ роковое паденіе, изъ котораго можно подняться только падая мертвымъ.

-- Понимаю васъ, Габріэль, сказалъ герцогъ Гизъ: -- и намъ остается теперь отдать послѣднюю честь лорду Уэнтворту.

-- Теперь онъ достоинъ этой чести, отвѣчалъ Габріэль: -- и горько оплакивая этотъ конецъ... необходимый, я доволенъ, по-крайней-мѣрѣ, что могу передъ своимъ отъѣздомъ почтить и пожалѣть того, у котораго я былъ гостемъ въ этомъ городѣ.

Черезъ нѣсколько минутъ, Габріэль, простившись съ герцогомъ Гизомъ и еще разъ поблагодаривъ его, пошелъ прямо къ старому губернаторскому дому, гдѣ еще жила г-жа де-Кастро.

Онъ не видалъ Діаны со вчерашняго дня, однакожь, она скоро узнала, вмѣстѣ со всѣми жителями Кале, о счастливомъ вмѣшательствѣ Амброаза Паре и здоровьѣ герцога Гиза. Это успокоило Діану.

Влюбленные суевѣрны, и спокойствіе, которое Габріэль увидѣлъ на лицѣ своей любезной, благодѣтельно подѣйствовало на него.

Діана, естественнымъ образомъ, еще болѣе обрадовалась, когда виконтъ д'Эксме разсказалъ ей все, что происходило между имъ и герцогомъ Гизомъ, и показалъ ей шкатулку и письмо, купленныя цѣною столькихъ опасностей.

Однакожь, посреди радости, Діана съ христіанскою любовью пожалѣла о печальномъ концѣ лорда Уэнтворта, который, правда, оскорбилъ ее на минуту, но, въ-продолженіе трехъ мѣсяцевъ, почиталъ ее и былъ ея хранителемъ.

-- Да проститъ его Богъ, какъ я его прощаю! сказала Діана.

Потомъ Габріэль разсказалъ ей о Мартэнѣ-Геррѣ, о семействѣ Пекуа, о покровительствѣ, которое оказывалъ ей, Діанѣ, герцогъ Гизъ... Габріэль говорилъ ей обо всемъ, что окружало ее и было ему чуждо.

Онъ хотѣлъ найдти тысячу другихъ предметовъ для разговора, по мысль, призывавшая его въ Парижъ, заглушала всѣ другія мысли въ его сердцѣ. Онъ хотѣлъ ѣхать и остаться, онъ былъ счастливъ и въ то же время встревоженъ.

Между-тѣмъ, часъ приблизился, Габріэль долженъ былъ увѣдомить о своемъ отъѣздѣ, который онъ могъ отстрочить не болѣе, какъ на нѣсколько минутъ.

-- Вы ѣдете, Габріэль? тѣмъ лучше! сказала Діана.-- Я не имѣла духа говорить вамъ объ этомъ отъѣздѣ, и, однакожь, не скрывая его, вы тѣмъ самымъ даете мнѣ новое доказательство привязанности, которой могла я ожидать отъ васъ. Да, другъ мой, поѣзжайте, чтобъ мнѣ не такъ долго оставалось страдать и ждать. Поѣзжайте, чтобъ наша судьба скорѣе рѣшилась.

-- Да благословитъ васъ Богъ за эту смѣлость, которая поддерживаетъ меня! сказалъ Габріэль.

-- Да, сію минуту, я, слушая васъ, и вы, говоря со мною, оба мы должны были чувствовать не знаю какое-то замѣшательство. Мы говорили про тысячу вещей, и не смѣли коснуться вопроса о своемъ сердцѣ, о своей жизни. Но если вы ѣдете черезъ нѣсколько минутъ, мы безъ страха можемъ возвратиться къ предмету, который для насъ такъ важенъ.

-- Вы однимъ взглядомъ читаете и въ моей душѣ и въ своей, замѣтилъ Габріэль.

-- Итакъ, выслушайте меня, сказала Діана.-- Кромѣ письма отъ герцога Гиза, которое вы вручите королю, вы отдадите его величеству еще другое письмо, написанное мною въ нынѣшнюю ночь. Вотъ оно. Я разсказываю королю, какъ вы освободили и спасли меня; теперь ему и всѣмъ прочимъ будетъ ясно, что вы возвратили французскому королю его городъ, и отцу -- его дочь. Я говорю такимъ образомъ, надѣясь, что Генрихъ II не ошибается въ своихъ чувствахъ ко мнѣ и что я въ правѣ называть его своимъ отцомъ.

-- Любезная Діана!.. О, еслибъ сбылись ваши слова! вскричалъ Габріэль.

-- Я завидую вамъ, Габріэль, продолжала г-жа де-Кастро:-- вы раньше меня поднимете покрывало съ нашей участи. Впрочемъ, я не далеко отстану отъ васъ, другъ мой. Если г-нъ Гизъ такъ хорошо расположенъ ко мнѣ, я попрошу у него позволенія уѣхать завтра же, и хотя мнѣ должно будетъ ѣхать тише, нежели вамъ, однакожь вы пріѣдете въ Парижъ только немногими днями раньше меня.

-- О, пріѣзжайте скорѣе, сказалъ Габріэль:-- ваше присутствіе послужитъ мнѣ счастіемъ.

-- Во всякомъ случаѣ, продолжала Діана: -- я не хочу совершенно разстаться съ вами; я хочу, чтобъ кто-нибудь отъ времени-до-времени напоминалъ вамъ меня. Такъ-какъ вы принуждены оставить здѣсь своего вѣрнаго конюшаго, Мартэна-Герра, возьмите съ собою французскаго пажа, опредѣленнаго ко мнѣ лордомъ Уэнтвортомъ. Андре -- еще ребенокъ; ему нѣтъ и пятнадцати лѣтъ, и по характеру онъ еще, можетъ-быть, моложе своего возраста; но онъ преданный, честный ребенокъ, и можетъ оказать вамъ услугу. Возьмите его съ собою. Между другими суровыми товарищами, сопровождающими васъ, онъ будетъ самый любезный, самый нѣжный слуга, и мнѣ пріятно будетъ знать, что онъ подлѣ васъ.

-- О, благодарю васъ за эту нѣжную заботливость, сказалъ Габріэль.-- Но вы знаете, что мнѣ должно ѣхать черезъ нѣсколько минутъ.

-- Я уже предупредила Андре, отвѣчала Діана.-- Еслибъ знали вы, какъ онъ гордится, что будетъ принадлежать вамъ! Андре, я думаю, теперь уже совсѣмъ готовъ, и я должна только сдѣлать ему нѣсколько послѣднихъ распоряженій. Пока вы проститесь съ добрымъ семействомъ Пекуа, Андре догонитъ васъ, еще до вашего выѣзда изъ Кале.

-- Принимаю съ радостью ваше предложеніе, произнесъ Габріэль.-- По-крайней-мѣрѣ у меня будетъ съ кѣмъ поговорить о васъ.

-- Я и сама думала объ этомъ, отвѣчала покраснѣвъ г-жа де-Кастро.-- Но теперь прощайте, замѣтила она: -- пора намъ проститься.

-- О, не говорите "проститься"! произнесъ Габріэль:-- это печальное слово; скажите лучше: "до свиданія".

-- Увы! сказала Діана: -- кто знаетъ, когда и, главное, какъ мы увидимся? Если загадка нашей судьбы разрѣшится несчастіемъ, не лучше ли было бы намъ не видѣться болѣе?

-- О, не говорите этого, Діана! вскричалъ Габріэль:-- не говорите этого. Притомъ, кто же, если не я, увѣдомитъ васъ объ ужасной или счастливой развязкѣ?

-- Боже мой, отвѣчала съ трепетомъ Діана: -- будетъ ли она счастливая или ужасная, мнѣ кажется, что, услышавъ ее отъ васъ, я умру отъ радости или отъ печали.

-- Однакожь, какъ же мнѣ должно увѣдомить васъ? сказалъ Габріэль.

-- Подождите минуту, отвѣчала г-жа де-Кастро.

Она сняла съ пальца золотое кольцо, потомъ вынула изъ шкатулки вуаль, которую носила въ сен-кентенскомъ монастырѣ бенедиктинокъ.

-- Послушайте, Габріэль, сказала Діана: -- по всей вѣроятности, все рѣшится до моего возвращенія; пошлите же изъ Парижа Андре ко мнѣ на встрѣчу. Если Богъ вступится за насъ, отдайте это кольцо виконтессѣ Монгомери; если, напротивъ, надежда обманетъ насъ, пошлите эту монашескую вуаль сестрѣ бенедиктинкѣ.

-- О, дайте мнѣ упасть на колѣни передъ вами! вскричалъ молодой человѣкъ, проникнутый такимъ трогательнымъ свидѣтельствомъ любви.

-- Нѣтъ, Габріэль, нѣтъ; встаньте, сказала Діана: -- будемъ тверды и достойны самихъ себя передъ намѣреніями Бога. Положите на мой лобъ одинъ чистый и братскій поцалуй, такъ же, какъ я теперь цалую вашъ, и дарую вамъ въ этомъ поцалуѣ вѣру и мужество, сколько находится ихъ въ моей власти.

Они молча обмѣнялись печальнымъ поцалуемъ.

-- Теперь, другъ мой, сказала Діана:-- мы должны разстаться, сказавъ другъ другу не "прощай",-- потому-что вы боитесь этого слова,-- но "до свиданія" -- если не въ здѣшнемъ мірѣ, то въ другомъ.

-- До свиданія! до свиданія! прошепталъ Габріэль.

Онъ безмолвно прижалъ къ груди своей Діану, и съ жадностію смотрѣлъ на нее, какъ-будто почерпая въ ея прекрасныхъ глазахъ силу, которая была ему такъ необходима.

Наконецъ, по знаку печальному, но выразительному, сдѣланному Діаной, онъ надѣлъ на палецъ кольцо, взялъ вуаль, и еще разъ сказалъ задыхающимся голосомъ:

-- До свиданія, Діана!

-- До свиданія, Габріэль, произнесла Діана, сопровождая свои слова жестомъ, выражавшимъ надежду.

Габріэль побѣжалъ, какъ безумный.

Черезъ полчаса, виконтъ д'Эксме, немного успокоенный, выѣхалъ изъ города Кале, подареннаго имъ Франціи.

Онъ ѣхалъ верхомъ, съ пажомъ Андре и четырьмя изъ своихъ волонтеровъ.

Это были:

Амброазъ, чрезвычайно-довольный тѣмъ, что ему удалось вывезти въ Парижъ кой-какіе англійскіе товары, которые онъ могъ съ выгодою продать придворнымъ.

Пилльтруссъ, который въ завоеванномъ городѣ боялся впасть въ искушеніе и возвратиться къ своимъ старымъ привычкамъ.

Ивонне, очень-недовольный тѣмъ, что въ этомъ провинціальномъ Кале ему не удалось найдти ни одного портнаго, достойнаго его довѣренности, и что его костюмъ, изношенный въ сраженіяхъ, рѣшительно не могъ явиться въ порядочномъ обществѣ. Ивонне спѣшилъ въ Парижъ перемѣнить свое платье.

Наконецъ, Лактанцій просился ѣхать въ Парижъ, желая посовѣтоваться съ духовникомъ о спасеніи своей души и узнать, равняются ли подвиги его оружія строгимъ правиламъ покаянія.

Пьеръ и Жанъ Пекуа вмѣстѣ съ Бабеттою провожали пѣшкомъ пятерыхъ всадниковъ до воротъ, называемыхъ Парижскими.

Здѣсь имъ непремѣнно слѣдовало разстаться. Габріэль въ послѣдній разъ простился голосомъ и рукою съ своими добрыми друзьями, которые со слезами на глазахъ посылали вслѣдъ ему тысячу желаній, тысячу благословеній.

Маленькая группа скоро понеслась рысью и скрылась на поворотѣ дороги. Честные горожане печально воротились домой къ Мартэну-Герру.

Что касается Габріэля, онъ былъ задумчивъ, но не печаленъ. Онъ надѣялся.

Одинъ разъ, точно такимъ же образомъ, онъ уѣхалъ изъ Кале, думая найдти въ Парижѣ разгадку своей участи. Но въ тотъ разъ обстоятельства менѣе благопріятствовали Габріэлю: онъ безпокоился о Мартэнѣ-Геррѣ, безпокоился о Бабеттѣ Пекуа, безпокоился о Діанѣ, которую оставилъ плѣнницей во власти влюбленнаго лорда Уэнтворта. Наконецъ, смутныя предчувствія Габріэля не говорили ему ничего добраго, потому-что хотя онъ и продлилъ оборону города, однакожь, городъ этотъ былъ еще потерянъ для государства. Развѣ эта оборона была достаточною заслугой для такой большой награды?

Теперь же Габріэля не тревожило ни одно печальное недоумѣніе. Раненные друзья виконта, полководецъ и конюшій, были оба спасены и Амброазъ Паре отвѣчалъ за ихъ выздоровленіе; Бабетта Пекуа выходила замужъ за человѣка, котораго она любила и которымъ сама была любима, и честь ея, такъ же какъ и счастіе, были обезпечены на будущее время; госпожа де-Кастро была свободна, оставалась королевою во французскомъ городѣ, и завтра отправлялась въ путь для встрѣчи съ Габріэлемъ въ Парижѣ.

Наконецъ, нашъ герой довольно боролся съ Фортуною, и она, казалось, должна была уступить, утомленная борьбою; предпріятіе, оконченное Габріэлемъ, который далъ и первую мысль о взятіи Кале и средства для осуществленія этой мысли -- такое предпріятіе не могло возбудить споровъ или несогласій за великость награды. Ключъ отъ Франціи отдать королю Франціи! такой подвигъ дѣлалъ законными самыя честолюбивыя требованія, а честолюбіе виконта д'Эксме было справедливое...

Онъ надѣялся. Убѣдительныя слова ободренія и сладостныя обѣщанія Діаны еще раздавались въ его ушахъ съ послѣдними молитвами Пекуа. Габріэль смотрѣлъ вокругъ себя: на Андре, напоминавшаго ему своимъ присутствіемъ объ его любезной, и на четырехъ вѣрныхъ и смѣлыхъ солдатъ, охранявшихъ его. Габріэль видѣлъ передъ собою шкатулку съ ключами отъ города Кале, крѣпко привязанную къ сѣдлу; онъ ощупывалъ у себя въ камзолѣ драгоцѣнную капитуляцію и еще болѣе драгоцѣнныя письма герцога Гиза и госпожи де-Кастро; кольцо Діаны блестѣло у него на мизинцѣ. Сколько краснорѣчивыхъ залоговъ счастія!

Само небо, голубое и безоблачное, казалось, обѣщало награду; свѣжій, но чистый воздухъ благотворно вѣялъ на тѣло, и кровь живѣе обращалась въ жилахъ; тысяча деревенскихъ звуковъ, струившихся въ вечернемъ сумракѣ, были проникнуты спокойствіемъ и миромъ, и солнце, утопая въ пурпурномъ сіяніи, придавало глазамъ и мысли Габріэля видъ утѣшительный и оградный.

Невозможно было отправиться къ желанной цѣли съ болѣе счастливыми предзнаменованіями!

Увидимъ, чѣмъ они кончились.

II.

Четверостишіе.

12-го января 1558 года, въ Луврѣ, у королевы Екатерины Медичи, былъ одинъ изъ тѣхъ описанныхъ нами вечеровъ, на которыхъ собирались вокругъ короля всѣ принцы и вельможи королевства. Особенно блистателенъ и оживленъ былъ этотъ вечеръ, хотя въ это время война удерживала возлѣ герцога Гиза большую часть дворянства.

Между дамами, кромѣ Екатерины Медичи, королевы по праву, находилась здѣсь Діана Пуатье, молодая королева дофина Марія Стюартъ, и задумчивая принцесса Елизавета, будущая королева испанская, которую красота ея должна была сдѣлать несчастною.

Изъ кавалеровъ, былъ здѣсь глава бурбонскаго дома, Антоанъ, двусмысленный король наваррскій, человѣкъ нерѣшительный и слабый, посланный своею мужественною супругой, Жанною д'Альбр е, къ Французскому двору, чтобъ тамъ, при содѣйствіи Генриха II, постараться возвратить себѣ наваррскія земли, отнятыя Испаніей.

Но Антоанъ Наваррскій уже покровительствовалъ идеямъ кальвинистовъ, и на него не слишкомъ-привѣтливо смотрѣлъ дворъ, сожигавшій еретиковъ.

Братъ Антоана, Лудовикъ Бурбонскій, принцъ Конде, также присутствовалъ здѣсь, и если онъ не пріобрѣлъ себѣ особенной любви, то по-крайней-мѣрѣ умѣлъ заставить уважать себя. И между-тѣмъ, онъ былъ преданъ кальвинистамъ еще болѣе, нежели король наваррскій, и его считали тайнымъ предводителемъ мятежниковъ. Однакожь, Лудовикъ имѣлъ даръ внушить любовь народу. Онъ былъ превосходный наѣздникъ, и при своемъ маленькомъ ростѣ искусно владѣлъ шпагою и кинжаломъ; кромѣ того, онъ былъ любезенъ, остроуменъ, страстный поклонникъ женщинъ, такъ-что народная пѣсня говорила о немъ:

Ce petit homme tant joli,

Toujours cause et toujours rit,

Et toujours baise за mignonne.

Dieu gard' do mal le petit homme!

Вокругъ короля наваррскаго и принца Конде составилась группа дворянъ, тайно или явно принадлежавшихъ партіи реформы -- адмиралъ Колиньи, ла-Реноди, баронъ де-Кастельн о, который, недавно пріѣхавъ изъ своей провинціи, въ этотъ день въ первый разъ представлялся при дворѣ.

Общество, не смотря на отсутствующихъ, было, какъ видите, многочисленное и знаменитое. Но посреди шума, движенія и радости, два человѣка оставались задумчивыми и почти печальными.

Это были король и коннетабль Монморанси. Печаль ихъ происходила отъ причинъ совершенно противоположныхъ.

Генрихъ II находился лично въ Луврѣ, но мыслію былъ въ Кале.

Въ-продолженіе трехъ недѣль, съ отъѣзда герцога Гиза, онъ безпрестанно, днемъ и ночью, думалъ объ отважной экспедиціи, которая могла навсегда изгнать Англичанъ изъ королевства, но въ то же время угрожала благоденствію Франціи.

Генрихъ не одинъ разъ упрекалъ себя въ томъ, что позволилъ г-ну Гизу сдѣлать такой опасный ударъ.

Еслибъ попытка не удалась, какой стыдъ покрылъ бы Францію въ глазахъ Европы, какія усилія потребовались бы вознаградить такую неудачу! День Сен-Лорана былъ бы ничто въ сравненіи съ этимъ ударомъ. Коннетабль былъ разбитъ по необходимости, Францискъ Лотарингскій самъ искалъ пораженія.

Король, въ-теченіе трехъ дней не получая изъ арміи никакого извѣстія о ходѣ осады, былъ чрезвычайно-печаленъ и едва слушалъ кардинала лотарингскаго, который, стоя возлѣ его креселъ, старался оживить въ немъ надежду.

Діана Пуатье хорошо замѣтила мрачное настроеніе Генриха, но съ другой стороны, видя, что Монморанси не менѣе задумчивъ, она подошла къ нему.

И коннетабля безпокоила тоже осада Кале, но только совершенно въ другомъ смыслѣ.

Король боялся пораженія, коннетабль боялся успѣха.

Дѣйствительно, успѣхъ непремѣнно поставилъ бы герцога Гиза въ первомъ ряду и отбросилъ бы коннетабля во второй. Благополучіе Франціи грозило погибелью бѣдному коннетаблю, а должно согласиться, что самолюбіе въ немъ всегда стояло впереди патріотизма.

Вотъ отъ-чего коннетабль очень неласково встрѣтилъ прекрасную фаворитку, когда она съ улыбкою подошла къ нему.

Вы помните странную любовь наперсницы короля, самаго любезнаго въ мірѣ, къ этому грубому солдату.

-- Что съ вами сегодня, мой старый воинъ? спросила его Діана самымъ ласковымъ голосомъ.

-- А, вы тоже смѣетесь надо мной! сказалъ Монморанси съ досадою.

-- Мнѣ смѣяться надъ вами! Вы, право, не думаете о томъ, что говорите.

-- Я думаю о томъ, что вы говорите, отвѣчалъ сварливый коннетабль:-- вы называете меня старымъ воиномъ, старымъ -- правда, я уже не двадцатилѣтій молокососъ; воиномъ -- вы видите, что во дворцѣ меня считаютъ годнымъ только на то, чтобъ со шпагою въ рукѣ являлся я на луврскихъ парадахъ.

-- Не говорите такъ, сказала Фаворитка, устремивъ нѣжный взоръ на Монморанси:-- развѣ вы не по-прежнему коннетабль?

-- Что значитъ коннетабль, когда есть генерал-намѣстникъ королевства?

-- Этотъ послѣдній титулъ проходитъ съ событіями, для которыхъ его употребляютъ, тогда-какъ вашъ, соединенный неразрывно съ первымъ военнымъ лицомъ королевства, кончится только съ вами.

-- Значитъ, я уже кончился и скончался, сказалъ коннетабль съ печальнымъ смѣхомъ.

-- Отъ-чего вы такъ думаете, другъ мой? спросила г-жа де-Пуатье:-- вы по-прежнему сильны и страшны, какъ внѣшнимъ общимъ врагамъ, такъ и вашимъ личнымъ врагамъ, находящимся внутри королевства.

-- Поговоримъ серьёзнѣе, Діана, и не станемъ обольщать одинъ другаго пустыми словами.

-- Если я обманываю васъ, отвѣчала Діана: -- то обманываю потому, что сама ошибаюсь. Докажите мнѣ истину, и я не только сейчасъ сознаюсь въ своемъ заблужденіи, но постараюсь исправить его, сколько это въ моихъ средствахъ.

-- Послушайте, сказалъ коннетабль: -- во-первыхъ, вы заставляете внѣшнихъ враговъ трепетать передо мною -- это одни утѣшительныя слова; а на-самомъ-дѣлѣ, кого посылаютъ противъ этихъ враговъ? Генерала, который моложе меня и, безъ сомнѣнія, счастливѣе, и можетъ воспользоваться для себя этимъ счастіемъ.

-- Изъ чего заключаете вы объ успѣхѣ герцога Гиза? спросила Діана съ самою ловкою любезностью.

-- Неудачи его, притворно продолжалъ коннетабль:-- были бы для Франціи ужаснымъ несчастіемъ, которое заставитъ меня горько плакать за свое отечество; за то успѣхи герцога Гиза могутъ быть еще болѣе ужаснымъ несчастіемъ для моего короля.

-- Не-уже-ли вы думаете, сказала Діана:-- что честолюбіе господина Гиза?..,

-- Я вымѣрилъ глубину этого честолюбія, отвѣчалъ завистливый придворный.-- Если какимъ-нибудь случаемъ произойдетъ перемѣна въ правленіи, думали ли вы, Діана, о томъ, какое дѣйствіе на разумъ короля, юнаго и неопытнаго, можетъ имѣть это честолюбіе, поддерживаемое вліяніемъ Маріи Стюартъ? Преданность моя вашимъ интересамъ совершенно соединила меня съ королевой Екатериной. Гизы могутъ быть сильнѣе короля.

-- Такое несчастіе, благодаря Бога, очень-невѣроятно и слишкомъ-далеко, отвѣчала Діана, думая, что шестидесятилѣтій коннетабль очень-легкомысленно предсказывалъ смерть сорокалѣтняго короля.

-- Намъ угрожаютъ другія обстоятельства, которыя ближе къ намъ, хотя столь же ужасны, печально сказалъ Монморанси, опустивъ голову.

-- Какія же это обстоятельства?

-- Діана, или вы потеряли память, или только подаете видъ, будто не знаете, кто отправился въ Кале съ герцогомъ Гизомъ, кто, по всей вѣроятности, внушилъ ему это дерзкое предпріятіе, кто возвратится сюда съ торжествомъ, если только герцогъ восторжествуетъ, и, можетъ-быть, умѣя воспользоваться благосклонностью господина Гиза, присвоитъ себѣ честь побѣды?

-- Вы говорите о виконтѣ д'Эксме? спросила Діана.

-- О комъ же больше? Если вы позабыли его дерзкое обѣщаніе, д'Эксме хорошо его помнитъ. Онъ способенъ явиться къ королю и громко требовать, чтобъ его величество сдержалъ свое слово.

-- Не можетъ быть! вскричала Діана.

-- Что же вамъ кажется невозможнымъ? Чтобъ виконтъ д'Эксме сдержалъ свое слово, или чтобъ король сдержалъ свое?

-- Обѣ крайности равно безумцы.

-- Если же первая осуществится, сказалъ коннетабль:-- необходимо осуществится и вторая; король слабъ, гдѣ вопросы касаются чести; онъ очень способенъ выказать свою рыцарскую справедливость и такимъ образомъ отдать свою и нашу тайну въ руки враговъ...

-- Еще разъ, это безумная мечта! вскричала, поблѣднѣвъ, Діана.

-- Но еслибъ вы ощупали эту мечту своими руками, еслибъ вы увидѣли ее, Діана, скажите, что сдѣлали бы вы тогда?

-- Не знаю, мой добрый коннетабль, сказала г-жа де-Валантинуа: надо соображать, изобрѣтать, дѣйствовать. Если король оставитъ насъ, что за бѣда! мы обойдемся и безъ короля, и, увѣренные заранѣе, что онъ не посмѣетъ отговариваться отъ сдиланнаго, употребимъ свою силу, свой личный кредитъ.

-- Вотъ этого я только и ждалъ, сказалъ коннетабль: -- наша сила, нашъ личный кредитъ! Говорите о своей силѣ, но моя такъ ничтожна, что, сказать правду, я не вѣрю больше въ ея существованіе. Мои домашніе враги, которыхъ сейчасъ вы называли такими жалкими, могутъ теперь съиграть со мною славную шутку. При дворѣ нѣтъ человѣка слабѣе этого жалкаго коннетабля. Отъ-того посмотрите, какъ вокругъ меня пусто -- и очень-понятно: кто станетъ служить павшему могуществу? Слѣдовательно, сударыня, для васъ гораздо вѣрнѣе не разсчитывать болѣе на помощь стараго слуги, не имѣющаго ни друзей, ни вліянія, ни даже денегъ.

-- Даже денегъ? повторила Діана съ нѣкоторою недовѣрчивостью.

-- Да, денегъ! во второй разъ сказалъ коннетабль съ досадою:-- и въ мои лѣта, и послѣ оказанныхъ мною заслугъ, можетъ-быть, этотъ недостатокъ всего болѣе и огорчаетъ меня! Послѣдняя война разорила меня: выкупъ мой и нѣкоторыхъ изъ моихъ людей истощилъ мои послѣднія денежныя средства. Это хорошо извѣстно тѣмъ, которые теперь покидаютъ меня! Я принужденъ буду, не сегодня, такъ завтра, просить по улицамъ милостыни, какъ карѳагенскій полководецъ, кажется, Велисарій, о которомъ говорилъ мнѣ адмиралъ, мой племянникъ.

-- Перестаньте, коннетабль, будто у васъ дѣйствительно нѣтъ друзей? сказала Діана, улыбнувшись въ одно время и учености и жадности своего стараго любовника.

-- Нѣтъ, замѣтилъ коннетабль: -- говорю вамъ, у меня нѣтъ больше друзей.

И потомъ, съ самымъ патетическимъ выраженіемъ онъ прибавилъ:

-- У несчастныхъ не бываетъ друзей.

-- Я докажу вамъ противное, отвѣчала Діана:-- теперь я вижу, откуда происходитъ ваша суровость. Но зачѣмъ вы съ самаго начала не сказали мнѣ объ этомъ? Вы не хотите быть довѣрчивымъ со мною? это нехорошо. Но все равно, я отмщу вамъ по-дружески. Скажите, не назначилъ ли король новаго налога на прошлой недѣлѣ?

-- Да, милая Діана, отвѣчалъ коннетабль съ странною нѣжностью: -- налогъ очень справедливый и довольно-тяжелый, для покрытія военныхъ издержекъ.

-- Довольно, сказала Діана: -- я тотчасъ докажу вамъ, что женщина можетъ, и даже очень, вознаградить за несправедливость Фортуны къ людямъ такимъ заслуженнымъ, какъ вы. Генрихъ, кажется, тоже очень-худо настроенъ сегодня; однакожь, все равно; я приступлю къ нему, и тогда вы согласитесь, что я вѣрная и добрая подруга.

-- О, я теперь же объявляю, что доброта Діаны не уступаетъ ея красотѣ, съ любезностью сказалъ Монморанси.

-- Но когда я возобновлю источники вашего кредита, продолжала Діана: -- надѣюсь, что вы, съ своей стороны, не покинете меня въ нуждѣ; не правда ли, мой старый левъ? и не станете говорить своей преданной подругѣ о вашемъ безсиліи противъ ея и своихъ враговъ?

-- О, любезная Діана, развѣ всѣ мои жилы не принадлежатъ вамъ? сказалъ коннетабль: -- и если иногда я сожалѣю о потерѣ своего вліянія, то сожалѣю единственно потому, что боюсь быть плохимъ слугою моей прекрасной повелительницы.

-- Хорошо! произнесла Діана съ обольстительною улыбкой.

Діана приложила бѣлую руку къ губамъ своего заслуженнаго обожателя, окаймленнымъ серебряными усами; коннетабль оставилъ на этой рукѣ нѣжный поцалуй, и Діана, успокоивъ старика еще однимъ взглядомъ, тотчасъ пошла въ ту сторону, гдѣ сидѣлъ король.

Кардиналъ лотарингскій все еще стоялъ возлѣ Генриха, и, замѣняя своего отсутствующаго брата, употреблялъ все свое краснорѣчіе стараясь разсѣять въ королѣ опасенія касательно смѣлой экспедиціи, предпринятой въ Кале.

Но Генрихъ болѣе внималъ голосу своей безпокойной мысли, нежели кардиналу.

И въ эту минуту подошла къ нимъ Діана.

-- Я увѣрена, сказала она съ живостью кардиналу:-- что ваше высокопреосвященство говорите королю что-нибудь дурное о бѣдномъ Монморанси?

-- О, произнесъ Шарль Лотарингскій, пораженный этимъ неожиданнымъ нападеніемъ: -- смѣю призвать его величество въ свидѣтели, что даже имени г-на коннетабля не было въ нашемъ разговорѣ.

-- Это правда, небрежно сказалъ король.

-- Новое средство вредить ему! замѣтила Діана.

-- Но если я не могу ни говорить, ни молчать о коннетаблѣ, что же прикажете мнѣ дѣлать?

-- Надо говорить, но говорить хорошее, отвѣчала г-жа Пуатье.

-- Извольте, отвѣчалъ хитрый кардиналъ: -- въ такомъ случаѣ я скажу, потому-что воля красоты всегда дѣлала меня покорнымъ, я скажу, что г-нъ Монморанси великій полководецъ, что онъ выигралъ сен-лоранское сраженіе, устроилъ счастіе Франціи, и, еще въ настоящую минуту, доканчивая свое славное дѣло, достойнымъ образомъ защищается противъ враговъ и посягаетъ на безсмертный подвигъ подъ стѣнами Кале.

-- Кале! Кале! а, кто сообщитъ мнѣ извѣстія изъ Кале? продолжалъ король, который въ словесной войнѣ между министромъ и фавориткой разслушалъ только это имя.

-- У васъ удивительный, вполнѣ-христіанскій способъ хвалить, господинъ кардиналъ, замѣтила Діана: -- поздравляю васъ съ такимъ колкимъ милосердіемъ.

-- Дѣйствительно, сказалъ Шарль Лотарингскій: -- я не вижу, какую можно найдти еще похвалу для этого б ѣ днаго Монморанси, какъ вы сейчасъ его назвали.

-- Вы дурно ищете, отвѣчала Діана: -- развѣ нельзя, на-примѣръ, отдать справедливости усердію, съ какимъ коннетабль организуетъ въ Парижѣ послѣднія средства защиты и собираетъ горсть войска, остающагося во Франціи, между-тѣмъ, какъ другіе съ вѣрными силами отечества наудачу пускаются въ загадочныя экспедиціи?

Кардиналъ иронически улыбнулся.

-- Увы! произнесъ король, до котораго доходило изъ этого разговора только то, что гармонировало съ его мыслями.

-- Развѣ нельзя еще прибавить, продолжала Діана: -- что если случаи не благопріятствовалъ высокимъ усиліямъ г-на Монморанси, если несчастіе вооружилось противъ него, по крайней-мѣрѣ онъ чуждъ всякаго личнаго честолюбія, онъ дѣйствуетъ только для своего отечества и посвятилъ ему все: свою жизнь, которою онъ прежде всѣхъ жертвовалъ; свою свободу, которую надолго отняли у него, наконецъ, свое богатство, отъ котораго теперь у него ничего не осталось.

-- А! проговорилъ Шарль Лотарингскій съ видомъ удивленія.

-- Да, ваше высокопреосвященство, сказала настойчивая Діана: -- знайте, что г-нъ Монморанси разорился.

-- Разорился! Не-уже-ли? спросилъ кардиналъ.

-- И до того разорился, продолжала безстыдная любовница: -- что я теперь же прошу его величество помочь этому честному слугѣ въ нищетѣ.

Король, занятый своими мыслями, не отвѣчалъ, но Діана прямо обратилась къ нему, желая обратить его вниманіе на этотъ предметъ.

-- Да, государь, сказала она:-- умоляю васъ помочь своему вѣрному коннетаблю, котораго выкупъ и значительныя издержки во время войны, поддерживаемой для пользы вашего величества, лишили послѣднихъ средствъ существованія... Слушаете меня, государь?

-- Извините, сказалъ Генрихъ: -- ныньче вечеромъ я не могу остановить своего вниманія на этомъ предметѣ. Вамъ извѣстно, что мысль о пораженіи, которое можетъ быть въ Кале, заглушаетъ во мнѣ всѣ другія мысли.

-- По этому самому, сказала Діана:-- ваше величество, кажется мнѣ, должны покровительствовать человѣку, который заранѣе готовится загладить слѣдствія этого пораженія, если оно падетъ на Францію.

-- Но мы сами не меньше коннетабля нуждаемся въ деньгахъ, сказалъ король.

-- А новый налогъ? замѣтила Діана.

-- Деньги эти, сказалъ кардиналъ: -- назначены на содержаніе войска.

-- Въ такомъ случаѣ, прервала Діана: -- большая часть этихъ денегъ слѣдуетъ главному начальнику войскъ.

-- Главный начальникъ этотъ находится теперь въ Кале, отвѣчалъ кардиналъ.

-- Нѣтъ, онъ въ Парижѣ, въ Луврѣ, сказала Діана.

-- Такъ вы хотите, чтобъ онъ получилъ награду за проигранную битву?

-- Все-таки это лучше, г-нъ кардиналъ, нежели награждать за безуміе.

-- Довольно! прервалъ король: -- кажется, вы видите, что эти споры утомляютъ меня. Знаете ли, г-жа де-Пуатье и г-нъ кардиналъ, четверостишіе, которое сейчасъ я нашелъ въ своемъ молитвенникѣ?

-- Четверостишіе? повторили въ одинъ голосъ Діана и Шарль Лотарингскій.

-- Сколько могу припомнить, сказалъ Генрихъ:-- вотъ оно:

Sire, si vous laissez, comme Charles désire,

"Comme Diane fait, par trop vous.gouverner,

"Fondre, pétrir, mollir, réfondre et retourner,

Sire, vous n'êtes plus, vous n'êtes plus que cire."

Діана нисколько не смутилась.

-- Игра словъ, сказала она:-- которая только приписываетъ мнѣ вліяніе на умъ вашего величества, къ-сожалѣнію еще не пріобрѣтенное мною.

-- И вы не должны бы употреблять во зло это вліяніе именно потому-что вы умѣете имъ пользоваться, произнесъ король.

-- Не-уже-ли, государь, я дѣйствительно имѣю такое вліяніе? сказала Діана сладостнымъ голосомъ.-- Слѣдовательно, ваше величество согласны исполнить то, чего я прошу для коннетабля?

-- Да! произнесъ Генрихъ, выведенный изъ терпѣнія:-- но только оставьте меня теперь съ моими печальными предчувствіями и тревогами.

Кардиналъ, при такой слабости короля, могъ только поднять глаза къ небу. Діана, съ своей стороны, бросила на кардинала торжествующій взоръ.

-- Благодарю ваше величество, сказала она королю:-- и, удаляясь, исполняю ваше желаніе. Но не предавайтесь, государь, лишнему страху, лишнему безпокойству: побѣда любитъ великодушныхъ. и предчувствіе говоритъ мнѣ, что вы побѣдите.

-- Принимаю предсказаніе, Діана, отвѣчалъ Генрихъ.-- Съ какимъ восторгомъ я услышалъ бы эту новость. Съ нѣкотораго времени, я не сплю, не существую. Боже мой! какъ ограниченна власть, моя! Не имѣть никакого средства узнать, что происходитъ теперь въ Кале!.. Что бы ни говорили вы, г. кардиналъ, молчаніе вашего брата ужасно... Извѣстія изъ Кале!.. Господи, кто принесетъ мнѣ извѣстія изъ Кале?..

Дежурный докладчикъ вошелъ въ залу, и поклонившись предъ королемъ, извѣстилъ громкимъ голосомъ:

-- Посланный отъ г-на Гиза, прибывшій изъ Кале, проситъ позволенія представиться его величеству.

-- Посланный изъ Кале! повторилъ король съ засверкавшими глазами, вставъ съ креселъ и едва удерживая душевное волненіе.

-- Наконецъ! сказалъ кардиналъ, трепеща отъ страха и радости.

-- Введите посланнаго отъ г-на Гиза, введите немедленно! съ живостью произнесъ король.

Разумѣется, что всѣ разговоры замолкли, всѣ сердца забились, и взоры всѣхъ обратились къ двери.

Габріэль вошелъ посреди молчанія людей, походившихъ на статуи.

III.

Виконтъ Монгомери.

За Габріэлемъ слѣдовали, какъ послѣ его возвращенія изъ Италіи, четверо воиновъ его команды: Амброзіо, Лактанцій, Ивонне и Пилльтруссъ. Они несли англійскія знамена и остановились при входѣ въ залу на порогѣ.

Молодой человѣкъ держалъ обѣими руками, на бархатной подушкѣ, два письма и ключи горда.

При видѣ этого на лицѣ Генриха II выразилась какая-то странная смѣсь радости и ужаса.

Король понялъ счастливое извѣстіе, но былъ встревоженъ суровымъ вѣстникомъ.

-- Виконтъ д'Эксме! проговорилъ онъ, увидѣвъ Габріэля, подходившаго къ нему медленными шагами.

Г-жа Пуатье и коннетабль обмѣнялись безпокойнымъ взоромъ и прошептали:

-- Виконтъ д'Эксме!

Между-тѣмъ, Габріэль сталъ на колѣно передъ королемъ и сказалъ твердымъ голосомъ:

-- Государь, вотъ ключи города Кале, который, послѣ семи дней осады и трехъ яростныхъ нападеній, Англичане уступили г-ну. герцогу Гизу и г-нъ герцогъ Гизъ спѣшитъ передать его вашему величеству.

-- Кале принадлежитъ намъ? еще разъ спросилъ король, хотя онъ хорошо слышалъ слова Габріэля.

-- Кале принадлежитъ вамъ, государь, повторилъ Габріэль.

-- Да здравствуетъ король! вскричали въ одни!" голосъ всѣ присутствующіе, исключая, можетъ-быть, коннетабля Монморанси.

Генрихъ II, думая только о своемъ страхѣ, такъ мгновенно разсѣянномъ, и о блистательномъ торжествѣ своего оружія, поклонился взволнованному собранію.

-- Благодарю, господа, благодарю, сказалъ онъ:-- и принимаю отъ имени Франціи эти восклицанія; но они должны относиться не ко мнѣ одному; большая доля торжества принадлежитъ, по праву, мужественному виновнику побѣды, моему благородному брату, господину Гизу.

Одобрительный шопотъ пробѣжалъ между присутствующими. Но вще не пришло время осмѣлиться закричать предъ королемъ: "да здравствуетъ герцогъ Гизъ!"

-- И, въ отсутствіе нашего любезнаго брата, продолжалъ Генрихъ:-- мы считаемъ себя счастливыми, что можемъ, по-крайней-мѣрѣ, принести нашу благодарность и наше привѣтствіе тѣмъ, которые здѣсь представляютъ г-на герцога Гиза: вамъ, г-нъ кардиналъ лотарингскій, и вамъ, г-нъ виконтъ д'Эксме, на котораго онъ возложилъ это славное порученіе.

-- Государь, сказалъ почтительно, но смѣло Габріэль: -- государь, простите мнѣ, что теперь я болѣе не называюсь виконтомъ д'Эксме.

-- Какъ? произнесъ Генрихъ II, сдвинувъ густыя брови.

-- Государь, продолжалъ Габріэль: -- со дня взятія Кале мнѣ казалось, что я въ правѣ называться своимъ настоящимъ именемъ, и носить свой дѣйствительный титулъ -- виконта Монгомери.

При этомъ имени, которое уже столько лѣтъ не произносили вслухъ при дворѣ, въ толпѣ раздался взрывъ удивленія. Этотъ молодой человѣкъ называетъ себя виконтомъ Монгомери; слѣдовательно, графъ Монгомери, вѣроятно отецъ его, еще живъ! Послѣ такого долгаго, безвѣстнаго отсутствія, что значитъ возвращеніе этого древняго имени, нѣкогда столь славнаго?

Король не слышалъ этихъ замѣчаній, такъ-сказать, безмолвныхъ, но онъ легко угадывалъ ихъ; лицо его сдѣлалось блѣднѣе его итальянскихъ брыжжей, и губы дрожали отъ нетерпѣнія и гнѣва.

Г-жа Пуатье также задрожала; коннетабль, въ своемъ углу, вышелъ изъ мрачной неподвижности, и въ мутныхъ его глазахъ зажглися искры.

-- Что значитъ это, милостивый государь? спросилъ король, стараясь удержать свой голосъ: -- чье осмѣливаетесь вы принимать имя? Откуда явилась у васъ такая дерзость?

-- Имя это -- мое, государь, отвѣчалъ спокойно Габріэль:-- и то, что ваше величество считаете дерзостью -- одна откровенность.

Очевидно, что Габріэль хотѣлъ рѣшительнымъ ударомъ начать свой процессъ, жертвовать всѣмъ, чтобъ получить все, и отнять у самого-себя всякую возможность отступать и сомнѣваться.

Генрихъ понялъ это, но боялся своего собственнаго гнѣва, и, желая по-крайней-мѣрѣ отсрочить опасный ударъ, сказалъ:

-- Дѣло, которое касается лично васъ, милостивый государь, можетъ идти послѣ; теперь же не забудьте, что вы посланникъ г-на Гиза, и, кажется, еще не исполнили вполнѣ его порученія.

-- Правда, сказалъ Габріэль съ низкимъ поклономъ:-- мнѣ остается еще представить вашему величеству знамена, отнятыя у Англичанъ. Вотъ эти знамена. Кромѣ того, г-нъ герцогъ Гизъ самъ написалъ это письмо королю.

Габріэль подалъ на подушкѣ письмо герцога. Король сломалъ печать, разорвалъ конвертъ, и подавая письмо кардиналу лотарингскому, сказалъ:

-- Вамъ, г. кардиналъ, предоставляю радость прочитать вслухъ это письмо вашего брата. Оно адресовано не королю, но Франціи.

-- Какъ, государь, сказалъ кардиналъ:-- вашему величеству угодно..

-- Я желаю, г-нъ кардиналъ, чтобъ вы приняли эту должную вамъ честь.

Шарль Лотарингскій поклонился, почтительно взялъ изъ рукъ короля письмо, развернулъ его, и, посреди глубочайшаго безмолвія, прочиталъ слѣдующее:

"Государь!

"Кале въ нашей власти; мы отняли въ одну недѣлю у Англичанъ то, что стоило имъ двухъ вѣковъ и годовой осады.

"Гипъ и Гамъ, два послѣдніе пункта, которыми они еще владѣютъ во Франціи, теперь не могутъ долго держаться, и я осмѣливаюсь обѣщать вашему величеству, что не пройдетъ двухъ недѣль, какъ наши наслѣдственные враги будутъ окончательно изгнаны изъ всего королевства.

"Я счелъ долгомъ быть великодушнымъ къ побѣжденнымъ. Они сдали намъ свою артиллерію и свое оружіе; но капитуляція, на которую я согласился, даетъ жителямъ Кале, если они пожелаютъ, право удалиться съ своимъ имуществомъ въ Англію. Можетъ-быть также, что опасно было бы оставить въ городѣ, еще недавно занятомъ, это дѣятельное сѣмя возмущенія.

"Число нашихъ убитыхъ и раненныхъ незначительно, благодаря быстротѣ, съ которою взята крѣпость.

"Недостатокъ времени, государь, не позволяетъ мнѣ сегодня представить большихъ подробностей вашему величеству. Будучи самъ тяжело раненъ..."

При этой вѣсти, кардиналъ поблѣднѣлъ и остановился.

-- Что, братъ нашъ раненъ? вскричалъ король съ притворнымъ участіемъ.

-- Успокойтесь, ваше величество и ваше высокопреосвященство, сказалъ Габріэль:-- рана г-на герцога Гиза, благодаря Бога, не будетъ имѣть опасныхъ послѣдствій; отъ нея теперь остались только благородный рубецъ на лицѣ и славное прозваніе "разрубленный".

Кардиналъ, пробѣжавъ нѣсколько строчекъ, могъ самъ убѣдиться въ справедливости словъ Габріэля и, успокоенный, продолжалъ читать:

"Будучи самъ тяжело раненъ при нашемъ вступленіи въ Кале, я обязанъ своимъ спасеніемъ быстрой помоши и удивительному генію молодаго хирурга, г. Амброаза Паре; впрочемъ, я еще слабъ и, слѣдовательно, лишенъ радости говорить съ вашимъ величествомъ.

"Прочія подробности узнаете, государь, отъ того, кто съ этимъ письмомъ принесетъ вамъ ключи города и завоеванныя англійскія знамена, и заслуживаетъ, чтобъ я сказалъ о немъ вашему величеству прежде, нежели кончу это письмо.

"Потому-что не одному мнѣ, государь, принадлежитъ честь изумительнаго завоеванія Кале. Я старался съ своими храбрыми войсками способствовать всѣми силами побѣдѣ, но первою мыслію объ этомъ предпріятіи, средствами исполненія и самымъ успѣхомъ мы обязаны вручителю этого письма, г-ну виконту д'Эксме..."

-- Кажется, милостивый государь, прервалъ король, обращаясь къ Габріэлю:-- кажется, что нашъ двоюродный братъ еще не знаетъ вашего новаго имени.

-- Государь, сказалъ Габріэль: -- я осмѣлился принять его въ первый разъ только въ присутствіи вашего величества.

Кардиналъ, по знаку, данному королемъ, продолжалъ:

"Дѣйствительно, мнѣ должно признаться, что я даже не думалъ объ этомъ смѣломъ ударѣ, когда г. д'Эксме пришелъ ко мнѣ въ Лувръ, представилъ мнѣ свой высокій планъ, разсѣялъ всѣ мои сомнѣнія, и наконецъ заставилъ меня рѣшиться на неслыханное дѣло, котораго было бы довольно, государь, для славы вашего царствованія.

"Но это еще не все: на такой важный подвигъ невозможно было идти легкомысленно и только мудрая опытность могли внушить эту отважную мечту. Г-нъ д'Эксме доставилъ г-ну маршалу Строцци средства войдти въ Кале и удостовѣриться въ возможности аттаки и обороны. Кромѣ того, г. д'Эксме доставилъ намъ вѣрный и подробный планъ валовъ и укрѣпленныхъ постовъ, такъ-что мы подошли къ Кале, какъ-будто онъ былъ окруженъ стеклянною оградой.

"Подъ стѣнами города и на приступахъ, у форта Ньёле, у Вьё-Шато, вездѣ виконтъ д'Эксме, начальствуя маленькою командой, нанятою на его счетъ, показывалъ чудеса храбрости. Но здѣсь, онъ былъ равенъ только немногимъ изъ нашихъ военачальниковъ, которыхъ, я думаю, невозможно превзойдти; потому я не буду останавливаться на подвигахъ мужества, оказанныхъ имъ при всякомъ случаѣ, и укажу на дѣянія, принадлежащія лично и исключительно ему самому.

"Итакъ, начну со взятія форта Рисбанкъ. Этотъ входъ въ Кале, открытый со стороны моря, представлялъ свободный путь для грозной помощи, которая могла явиться изъ Англіи. Тогда мы были бы разбиты на голову, пропали окончательно, и наше гигантское предпріятіе обрушилось бы при смѣхѣ цѣлой Европы. И между-тѣмъ, не имѣя кораблей, какъ могли мы завладѣть башнею, защищаемою океаномъ? И виконтъ д'Эксме совершилъ это чудо. Одинъ съ своими волонтерами, онъ пустился ночью, въ страшную бурю, въ рыбачьей лодкѣ и при содѣйствіи своихъ соучастниковъ, которые оставались въ крѣпости, взобрался на стѣну и водрузилъ французское знамя на этомъ неприступномъ фортѣ!"

Здѣсь, не смотря на присутствіе короля, говоръ удивленія, котораго ничто не могло удержать, прервалъ на минуту чтеніе и раздался въ этой блистательной и смѣлой толпѣ, какъ неудержимый голосъ каждаго сердца.

Положеніе Габріэля, стоявшаго въ двухъ шагахъ отъ короля, спокойно, благородно, скромно, съ опущенными глазами, положеніе Габріэля еще болѣе придавало силы впечатлѣнію, произведенному разсказомъ о рыцарскомъ подвигѣ, и восхищало молодыхъ дамъ и старыхъ солдатъ.

Даже король былъ растроганъ и устремилъ смягченный взоръ на молодаго героя этого эпическаго приключенія.

Только г-жа Пуатье кусала себѣ блѣдныя губы и г-нъ Монморанси хмурилъ густыя брови.

Послѣ этого короткаго перерыва, кардиналъ продолжалъ:

"Взять укрѣпленіе Рисбанкъ значило -- завладѣть самимъ городомъ. Англійскіе корабли не осмѣлились даже посягнуть на безполезную аттаку. Черезъ три дня, мы торжественно вступили въ Кале, при помощи нашихъ союзниковъ, находившихся въ крѣпости, и при смѣлой вылазкѣ самого виконта д'Эксме.

"Въ этомъ-то послѣднемъ сраженіи, государь, я получилъ ужасную рану, за которую мнѣ приходилось заплатить своею жизнію, и, -- если позволите мнѣ напомнить личную заслугу послѣ столькихъ общихъ заслугъ, -- я присовокуплю, что опять г. д'Эксме почти силою привелъ къ моему смертному одру Амброаза Паре, хирурга, спасшаго мою жизнь."

-- О, благодарю васъ и я въ свою очередь! сказалъ дрожащимъ голосомъ Шарль Лотарингскій, прерывая чтеніе.

И потомъ, голосомъ болѣе спокойнымъ, онъ продолжалъ, какъ-будто говоря за своего брата:

"Государь, честь такихъ великихъ успѣховъ обыкновенно приписываютъ тому, подъ чьимъ предводительствомъ они были сдѣланы. Г-нъ д'Эксме, столько скромный, сколько великій, охотно пожертвовалъ бы первый славою своего имени, чтобъ окружить мое новымъ ореоломъ. Однакожь, мнѣ казалось справедливымъ передать вашему величеству, что молодой человѣкъ, который вручитъ вамъ это письмо, былъ дѣйствительно головою и рукою нашего предпріятія, и что безъ него, Кале -- въ ту минуту, какъ я пишу эти строки въ Кале -- принадлежалъ бы по-прежнему Англичанамъ. Г-нъ д'Эксме просилъ меня не объявлять объ этомъ никому, кромѣ короля, что я и исполняю теперь громко, съ совершенною радостью.

"Мой долгъ былъ -- дать г-ну д'Эксме это славное свидѣтельство. Остальное -- въ вашей власти, государь, и только вы имѣете на то право, право, которое желалъ бы я имѣть, но котораго не могу и не хочу употреблять во зло. Впрочемъ, думаю, немного есть даровъ, достаточныхъ заплатить за возвращеніе пограничнаго города и за обезпеченіе цѣлости королевства.

"Кажется, однакожь, судя, по словамъ г-на д'Эксме, что въ рукахъ вашего величества есть достаточная награда за его побѣду, и я вѣрю этому, государь. Но только одинъ король и король великій, подобный вашему величеству, можетъ опредѣлить награду, почти равную по своему достоинству этому великому подвигу.

"Затѣмъ, молю Всевышняго, государь, продлить вашу жизнь и ниспослать вамъ благополучное царствованіе.

"Нижайшій и покорнѣйшій слуга и подданный вашего величества

"Францискъ Лотарингскій."

Кале, 8-го января 1338 іода.

Когда Шарль Лотаринскій окончилъ чтеніе и вручилъ письмо королю, знаки одобренія, до-тѣхъ-поръ удерживаемые присутствующими, обнаружились снова, и снова заставили забиться сердце Габріэля, который, подъ спокойною наружностью, былъ сильно взволнованъ. Еслибъ этикетъ не покорялъ восторга молчанію, рукоплесканія непремѣнно разразились бы громомъ вокругъ молодаго побѣдителя.

Король инстинктивно чувствовалъ это одушевленіе, даже самъ нѣсколько раздѣлялъ его, и, какъ-будто представитель желанія, еще никѣмъ не выраженнаго, сказалъ Габріэлю:

-- Хорошо, г. д'Эксме; вы поступили прекрасно, и я желаю дѣйствительно имѣть возможность предложить вамъ награду, достойную васъ и меня.

-- Государь, отвѣчалъ Габріэль:-- я желаю только одной награды, и вашему величеству извѣстно, какая эта награда.

Потомъ, замѣтивъ движеніе Генриха, онъ сказалъ съ живостію:

-- Но простите, государь: я исполнилъ еще не всѣ порученія.

-- Что жь осталось еще? спросилъ король.

-- Письмо г-жи де-Кастро къ вашему величеству.

-- Отъ г-жи де-Кастро? повторилъ изумленный Генрихъ.

Не обдумавъ своего движенія, онъ быстро всталъ съ креселъ, сошелъ со ступеней королевской эстрады, чтобъ взять письмо Діаны, и сказалъ, понижая голосъ:

-- Да, м. г., вы не только возвращаете королю городъ, вы отдаете отцу его дочь. Я заключилъ съ вами два обязательства... Но сперва прочтемъ письмо...

И такъ-какъ д'Эксме, по-прежнему неподвижный и безмолвный, почтительно ждалъ приказаній короля, Генрихъ, и самъ также стѣсняемый этимъ наблюдательнымъ молчаніемъ, громко сказалъ:

-- Господа, я больше не препятствую выраженію вашей радости; больше я не могу ничего сообщить вамъ; прочее касается собственно меня и посланнаго отъ г-на Гиза. Вамъ остается только поздравлять другъ друга съ радостнымъ извѣстіемъ, и я не помѣшаю вамъ, господа.

Позволеніе короля было тотчасъ принято; группы разговаривающихъ образовались снова, и скоро былъ слышенъ только неясный и смѣшанный шопотъ, происходившій въ кружкахъ отъ сотни различныхъ разговоровъ.

Г-жа Пуатье и коннетабль одни только издалека наблюдали за королемъ и Габріэлемъ.

Краснорѣчивымъ взглядомъ они сообщили другъ другу свой страхъ, и Діана непримѣтнымъ движеніемъ приблизилась къ королю.

Генрихъ, весь погруженный въ письмо своей дочери, не замѣчалъ завистливой четы.

-- Любезная Діана!.. Бѣдная, милая Діана! шепталъ онъ, глубоко-растроганный.

И, прочитавъ письмо до конца, Генрихъ, увлекаемый великодушіемъ и справедливостью, Генрихъ почти громко сказалъ Габріэлю:

-- Г-жа де-Кастро представляетъ мнѣ своего освободителя: такъ и должно! Она говоритъ, что вы не только возвратили ей свободу, вы, какъ можно думать, спасли ея честь.

-- Государь, я только исполнилъ свой долгъ, сказалъ Габріэль.

-- Значитъ, теперь моя очередь исполнить свой долгъ, отвѣчалъ съ живостію Генрихъ:-- теперь вы можете говорить о себѣ. Скажите, чего желаете вы отъ насъ, господинъ виконтъ Монгомери!

IV.

Радость и тоска.

Слова: "господинъ виконтъ Монгомери", произнесенныя королемъ, содержали въ себѣ не одно пустое обѣщаніе, и Габріэль затрепеталъ отъ радости.

Ясно, что Генрихъ готовился простить!

-- Посмотрите, какъ онъ слабъ! тихо сказала Діана подошедшему къ ней коннетаблю.

-- Подождемъ своей очереди, спокойно отвѣчалъ Монморанси.

-- Государь, сказалъ королю Габріэль, взволнованный не столько страхомъ, сколько надеждою; -- государь, я не имѣю надобности повторять вашему величеству, какой милости я осмѣливаюсь ожидать отъ вашей доброты и вашего милосердія. То, чего требовали отъ меня ваше величество, надѣюсь, исполнено мною... Удостоите ли ваше величество исполнить мою просьбу?

-- Да, м. г., я сдержу свое обѣщаніе, съ условіемъ, чтобъ вы хранили молчаніе, отвѣчалъ Генрихъ не колеблясь ни минуты.

-- Честь моя, государь, можетъ быть залогомъ строгаго исполненія вашихъ условій, сказалъ виконтъ д'Эксме.

-- Приблизьтесь ко мнѣ, произнесъ король.

Габріэль, дѣйствительно, приблизился къ королю. Кардиналъ скромно отошелъ отъ нихъ. Но г-жа Пуатье, сидѣвшая почти возлѣ Генриха, не трогалась съ мѣста, и, безъ сомнѣнія, могла слышать всѣ его слова, хотя онъ понизилъ голосъ, желая говорить только одному Габріэлю.

Этотъ, нѣкоторымъ образомъ, надзоръ Діаны, однакожь, не поколебалъ воли короля, продолжавшаго съ твердостью:

-- Г-нъ виконтъ Монгомери, храбрость ваша достойна моего уваженія, и, конечно, я еще буду въ долгу у васъ, если даже исполню то, чего вы просите у меня и что вы такъ прекрасно пріобрѣли. Но возьмите это кольцо. Завтра утромъ въ восемь часовъ представьте его губернатору Шатле; онъ уже будетъ предупрежденъ мною и немедленно отдастъ вамъ предметъ вашего высокаго желанія.

Габріэль, упоенный радостью, чувствуя, что колѣни его начинаютъ подгибаться, не могъ удержаться и упалъ къ ногамъ короля.

-- О, государь, сказалъ онъ, устремивъ на него глаза, увлаженные слезами счастія: -- вся моя воля, все мое мужество, которое, кажется, я уже доказалъ, будутъ принадлежать пользамъ вашего величества.

-- Право? сказалъ король, пріятно улыбнувшись.

-- Да, государь, я признаюсь въ этомъ; теперь я буду защищать васъ, государь, и любить ваше величество въ вашихъ потомкахъ; клянусь передъ Богомъ, который рано или поздно наказываетъ нарушеніе клятвы, я сдержу свой обѣтъ вѣрности.

-- Довольно, встаньте, виконтъ, сказалъ король, все еще улыбаясь:-- успокойтесь, и разскажите мнѣ какія-нибудь подробности о столь неожиданномъ взятіи Кале, о которомъ, кажется, я никогда не перестану говорить.

Генрихъ II около часа удержалъ возлѣ себя Габріэля, спрашивалъ его, слушалъ, и заставлялъ его по сту разъ повторять однѣ и тѣ же подробности, и потомъ отпустилъ его къ дамамъ, которыя, въ свою очередь, горѣли нетерпѣніемъ разспросить молодаго героя.

Кардиналъ, не знавшій хорошо предъидущихъ обстоятельствъ Габріэля, и видя въ немъ друга и любимца своего брата -- кардиналъ непремѣнно хотѣлъ самъ представить Габріэля королевѣ.

Екатерина Медичи въ присутствіи всего двора принуждена была поздравить того, кто доставилъ королю такое блистательное пріобрѣтеніе; но она приняла побѣдителя съ замѣтною холодностью и надменностью, и строгій, полный пренебреженія взглядъ ея сѣрыхъ глазъ измѣнялъ словамъ, которыя она должна была произносить противъ своего сердца.

Габріэль, обращаясь къ Екатеринѣ въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ, былъ пораженъ холодомъ ложныхъ привѣтствій королевы, подъ которыми онъ, вспомнивъ прошлое, казалось, угадывалъ тайную иронію и затаенную угрозу.

Когда, поклонившись Екатеринѣ Медичи, Габріэль удалялся -- онъ увидѣлъ причину своего печальнаго предчувствія.

Нечаянно уронивъ взоръ въ ту сторону, гдѣ былъ король, онъ съ ужасомъ увидѣлъ Діану Пуатье, которая, приблизившись къ Генриху, говорила ему что-то съ злою и сардоническою улыбкой. Чѣмъ болѣе король, казалось, заступался, тѣмъ болѣе настаивала Діана.

Потомъ она подозвала коннетабля, который тоже долго и съ жаромъ говорилъ королю.

Габріэль издали видѣлъ все это. Онъ не потерялъ изъ вида ни одного движенія своихъ враговъ и страдалъ, какъ мученикъ.

Но въ ту минуту, какъ сердце молодаго человѣка разрывалось, къ нему подошла молодая королева-дофина, Марія Стюартъ, и начала осыпать его похвалами и вопросами. Габріэль, не смотря на все свое безпокойство, отвѣчалъ ей съ величайшею готовностью.

-- Это превосходно! сказала Марія Стюартъ, приведенная въ восторгъ словами Габріэля: -- это превосходно! Не правда ли, мой милый дофинъ? прибавила она, обращаясь къ Франциску, своему молодому супругу, соединившему свои похвалы съ похвалами жены.

-- Чтобъ заслужить такія слова, на что нельзя рѣшиться? сказалъ Габріэль, не сводя разсѣянныхъ глазъ съ группы, составленной изъ короля, Діаны и коннетабля.

-- Когда я подошла къ вамъ, продолжала Марія Стюартъ съ своею всегдашнею граціей:-- не знаю, какая-то симпатія обѣщала моему сердцу, что вы совершите этотъ чудесный подвигъ и доставите славу моему дядѣ, герцогу Гизу. Какъ бы я хотѣла теперь быть королемъ, чтобъ въ свою очередь наградить васъ. По женщина, увы! не можетъ располагать ни титулами, ни почестями.

-- О, я получилъ все, чего могъ желать въ мірѣ! сказалъ Габріэль и потомъ подумалъ:-- король не отвѣчаетъ, онъ только слушаетъ.

-- Все равно! продолжала Марія Стюартъ: -- еслибъ я могла, я выдумала бы для васъ желанія, чтобъ ихъ исполнить. Но теперь у меня нѣтъ ничего, кромѣ этого букета фіалокъ, которыя турнельскій садовникъ прислалъ мнѣ, какъ рѣдкость послѣ холила, бывшаго въ послѣднее время. Итакъ, г-нъ д'Эксме, съ позволенія г-на дофина, я дарю вамъ эти цвѣты въ воспоминаніе нынѣшняго вечера. Хотите ли ихъ принять?

-- О, ваше высочество!.. вскричалъ Габріэль, почтительно цалуя руку, которая подавала ему букетъ.

-- Цвѣты, продолжала Марія Стюартъ: -- благоуханіе въ радости и утѣшеніе въ печали. Если когда-нибудь меня постигнетъ несчастіе, я буду не совсѣмъ несчастна до-тѣхъ-поръ, пока со мною будутъ цвѣты. Понятно, г-нъ д'Эксме, что вамъ, счастливому и торжествующему, я предлагаю эти цвѣты какъ благоуханіе.

-- Какъ знать? сказалъ Габріэль, задумчиво опустивъ голову: -- какъ знать, можетъ-быть, торжествующій и счастливый еще скорѣе нуждается въ утѣшеніи.

Говоря это, онъ не сводилъ глазъ съ короля, который, казалось, думалъ и поникнулъ головою передъ усиленными доводами г-жи Пуатье и коннетабля. Габріэль дрожалъ при мысли, что, вѣроятно, фаворитка подслушала обѣщаніе короля, и дѣло шло о виконтѣ Монгомери и его отцъ.

Молодая королева-дофина удалилась, смѣясь надъ задумчивостью Габріэля.

Въ эту минуту подошелъ къ нему адмиралъ Колиньи и съ своей стороны въ самыхъ задушевныхъ выраженіяхъ поздравилъ его съ блистательнымъ успѣхомъ при Кале, который оправдалъ и превзошелъ славу, пріобрѣтенную имъ при Сен-Кентенѣ.

-- Вы не только одерживаете побѣды, сказалъ ему адмиралъ: вы заглаживаете пораженія. Я горжусь своимъ предчувствіемъ о вашихъ заслугахъ и сожалѣю только о томъ, что не раздѣлялъ съ вами подвиговъ, столь счастливыхъ для васъ и славныхъ для Франціи.

-- Еще представится случай, г-нъ адмиралъ, сказалъ Габріэль.

-- Я нѣсколько сомнѣваюсь въ этомъ, отвѣчалъ Колиньи съ какою-то грустью.-- Дай Богъ только намъ быть не въ противныхъ одинъ другому лагеряхъ, если еще разъ мы встрѣтимся на полѣ сраженія.

-- Сохрани Богъ отъ этого! съ жаромъ сказалъ Габріэль.-- Впрочемъ, г. адмиралъ, что понимаете вы подъ этими словами?

-- Въ прошломъ мѣсяцѣ сожгли четверыхъ живыхъ за религію, отвѣчалъ Колиньи.-- Реформаторы, которые съ каждымъ днемъ становятся страшнѣе и числомъ и силою, перестанутъ наконецъ терпѣть эти ненавистныя и несправедливыя преслѣдованія. Въ этотъ день, двѣ партіи раздѣлятъ Францію, и могутъ образоваться двѣ арміи...

-- Что же? спросилъ Габріэль.

-- Вотъ что, г. д'Эксме: не смотря на нашу прогулку въ Улицу-Сен-Жакъ, вы сохранили свою свободу и не дали слова вступить въ общество положительно. Кромѣ того, мнѣ кажется, вы очень-хорошо и справедливо вошли въ милость, и не можете не вступить въ армію противъ такъ-называемыхъ еретиковъ.

-- Я думаю, что вы ошибаетесь, г. адмиралъ, сказалъ Габріэль, не отводя глазъ отъ короля.

-- Какъ! что значитъ это? спросилъ адмиралъ.-- Вы блѣднѣете, Габріэль, вашъ голосъ измѣняется... Что съ вами?

-- Ничего, ничего, г. адмиралъ. Но мнѣ должно оставить васъ. До свиданія. Скоро увидимся.

Габріэль замѣтилъ издали одобрительный знакъ, сдѣланный королемъ, и г. Монморанси тотчасъ удалился, бросивъ на Діану торжествующій взоръ.

Спустя нѣсколько минутъ, собраніе разошлось, и Габріэль, подошедъ къ королю проститься съ нимъ, осмѣлился сказать:

-- До завтрашняго дня, государь.

-- До завтрашняго дня, отвѣчалъ король.

Но, говоря это, Генрихъ II не смотрѣлъ на Габріэля, даже отворотилъ отъ него лицо и не улыбался; за то улыбалась г-жа Пуатье.

Габріэль, котораго лицо за минуту блестѣло надеждой и радостью, ушелъ съ ужасомъ и печалью въ сердцѣ.

Цѣлый вечеръ онъ блуждалъ вокругъ Шатле и нѣсколько успокоился, видя, что Монморанси еще не выходитъ изъ дворца.

Потомъ, ощупавъ у себя на пальцѣ королевское кольцо, Габріэль вспомнилъ формальныя слова Генриха II, не допускавшія ни малѣйшаго сомнѣнія въ ихъ истинѣ, слова: "предметъ вашего высокаго самолюбія будетъ возвращенъ вамъ".

Какъ бы ни было, но эта ночь, отдѣлявшая Габріэля отъ рѣшительной минуты, казалась ему длиннѣе года.

V.

Предосторожности.

О чемъ думалъ Габріэль, сколько страдалъ онъ въ эти смертельные часы, извѣстно только Богу, потому-что, возвратившись домой, онъ не хотѣлъ говорить ни съ кѣмъ изъ своихъ слугъ, даже не хотѣлъ говорить съ своею кормилицей, и съ этого мгновенія началась для него жизнь безмолвная, сосредоточенная нѣкоторымъ образомъ въ дѣйствіи, скупая на слова, жизнь внутренняя, которой съ-этихъ-поръ не измѣнялъ Габріэль, какъ-будто мысленно далъ онъ себѣ обѣтъ молчанія.

Такъ, взволнованныя надежды, энергическія рѣшенія, планы любви и мщенія -- все, что въ эту ночь, полную ожиданій, перечувствовалъ Габріэль, все осталось тайной между его глубокою душою и Богомъ.

Только въ восемь часовъ онъ могъ представиться въ Шатле, съ кольцомъ, которое вручилъ ему король и которое должно было отворить ворота не только ему, но и его отцу.

До шести часовъ утра Габріэль пробылъ одинъ въ своей комнатѣ, не принимая никого.

Въ шесть часовъ, онъ вышелъ изъ своей комнаты, одѣтый подорожному. Еще наканунѣ онъ велѣлъ своей кормилицѣ собрать денегъ сколько возможно.

Слуги, собравшись вокругъ Габріэля, и четверо волонтеровъ, привезенныхъ имъ изъ Кале, предлагали свою готовность исполнить его приказанія. Но Габріэль ласково отблагодарилъ ихъ и отпустилъ, оставивъ при себѣ только пажа Андрё и кормилицу Алоизу.

-- Добрая Алоиза, сказалъ ей Габріэль:-- на-дняхъ я жду къ себѣ двоихъ гостей, двухъ друзей изъ Кале, Жана Пекуа и жену его Бабетту. Можетъ случиться, Алоиза, что меня не будетъ дома въ день ихъ пріѣзда; но даже въ моемъ отсутствіи, и особенно въ моемъ отсутствіи, прошу тебя, Алоиза, принять ихъ и обходиться съ ними, какъ съ моимъ братомъ и сестрою. Бабетта знаетъ тебя по-наслышкѣ, потому-что я сотню разъ говорилъ ей о тебѣ. Бабетта Пекуа будетъ надѣяться на тебя съ дочернею довѣренностью. Итакъ, умоляю тебя именемъ твоей привязанности ко мнѣ, будь нѣжною и доброю матерью для моей гостьи.

-- Обѣщаю вамъ это, сударь, простодушно отвѣчала кормилица: -- и вы знаете, что моего слова довольно. Не безпокойтесь о своихъ гостяхъ: я позабочусь о ихъ душѣ и тѣлѣ.

-- Благодарю, Алоиза, сказалъ Габріэль, сжимая ей руку.-- Теперь, Андре, ваша очередь, продолжалъ онъ, обращаясь къ пажу, котораго дала ему г-жа Діана де-Кастро.-- У меня осталось еще нѣсколько порученій, которыя хочу я возложить на человѣка вѣрнаго -- и вы, Андре, исполните эти порученія, вы замѣните мнѣ моего вѣрнаго Мартэна-Герра.

-- Жду вашихъ приказаній, г. виконтъ, сказалъ Андре.

-- Слушайте, продолжалъ Габріэль: -- черезъ часъ я долженъ уйдти изъ дома, уйдти одинъ. Если я ворочусь скоро, вамъ нечего дѣлать, или, вѣрнѣе, вы получите другія приказанія. Но если я не ворочусь -- это очень-возможно -- по-крайней-мѣрѣ, если я ворочусь не сегодня, не завтра, словомъ, не ворочусь долгое время...

Кормилица подняла умоляющія руки къ небу. Андре прервалъ Габріэля:

-- Извините, г. виконтъ: вы сказали, что, можетъ-быть, долго не воротитесь домой?

-- Да, Андре.

-- И я не буду сопровождать васъ? и, можетъ-быть, долго не увижу васъ? сказалъ Андре, по-видимому опечаленный и поставленный въ затрудненіе этимъ извѣстіемъ.

-- Да, это очень-возможно, сказалъ Габріэль.

-- Но, продолжалъ пажъ:-- г-жа де-Касгро передъ моимъ отъѣздомъ вручила мнѣ письмо, которое долженъ я передать г-ну виконту...

-- И вы еще не отдали мнѣ этого письма, Андре? съ живостію сказалъ Габріэль.

-- Извините, г. виконтъ, отвѣчалъ Андре: -- я долженъ былъ передать вамъ это письмо, если, по возвращеніи своемъ изъ Лувра, вы будете очень-печальны или очень разгнѣваны. "Въ такомъ только случаѣ" сказала мнѣ г-жа Діана: "отдайте г-ну д'Эксме это письмо, въ которомъ онъ найдетъ для себя совѣтъ или утѣшеніе."

-- О, дайте, дайте скорѣе! вскричалъ Габріэль:-- совѣтъ и утѣшеніе не могли явиться болѣе во-время.

Андре вынулъ изъ жилета письмо, старательно запечатанное, и подалъ его своему новому господину. Габріэль тотчасъ сломалъ печать и удалился въ амбразуру окна.

Вотъ что содержалось въ письмѣ:

"Другъ, между множествомъ томительныхъ думъ, преслѣдовавшихъ меня въ эту послѣднюю ночь, которая, можетъ-быть, навсегда меня разлучитъ съ вами -- вотъ ужаснѣйшая мысль, разрывавшая мое сердце:

"Великій и страшный долгъ, такъ мужественно исполняемый вами, можетъ-быть, поставитъ васъ въ столкновеніе съ королемъ; можетъ-быть также, что непредвидимое окончаніе борьбы заставитъ васъ ненавидѣть его и приведетъ къ мысли о мщеніи.

"Габріэль, я не знаю еще, точно ли король -- мнѣ отецъ, но знаю, что до-сихъ-поръ онъ любилъ меня, какъ свое дитя. Одна мысль о вашей мести заставляетъ меня трепетать въ эту минуту; исполненіе этой мести убьетъ меня.

"И между-тѣмъ, врожденный долгъ, можетъ-быть, заставитъ меня раздѣлять ваши мысли.

"Но покамѣстъ сомнѣніе и мракъ еще скрываютъ отъ меня этотъ ужасный вопросъ, покамѣстъ я не знаю, куда обратить мнѣ свою ненависть и любовь -- Габріэль, умоляю васъ, Габріэль, если вы любили меня, послушайтесь меня -- уважите особу короля.

"Я разсуждаю теперь, если не безъ волненія, то, по-крайней-мѣрѣ, безъ страсти, и я думаю... мнѣ кажется, что Богу одному предоставлено наказывать людей...

"Итакъ, предоставьте свое дѣло Его правосудію.

"Но покамѣстъ Богъ не сдѣлаетъ васъ невольнымъ орудіемъ правосудія, Габріэль, не назначайте себя исполнителемъ приговора.

"Послушайтесь меня изъ любви ко мнѣ.-- Сжальтесь! Это послѣдняя молитва и послѣдній вопль Діаны де-Кастро."

Габріэль два раза прочиталъ письмо, но въ-продолженіе этого двукратнаго чтенія, Андре и кормилица не замѣтили на блѣдномъ лицѣ виконта никакого другаго выраженія, кромѣ печальной улыбки.

Сложивъ письмо Діаны, Габріэль положилъ его къ груди и нѣсколько минутъ стоялъ молча, задумчивый, опустивъ голову.

Потомъ, какъ-будто проснувшись, онъ сказалъ:

-- Хорошо, Андре, и если, какъ уже я сказалъ вамъ, я не возвращусь скоро, если вы узнаете что-нибудь обо мнѣ или если вы ничего обо мнѣ не услышите -- словомъ, что бы ни случилось -- помните мои слова. Вотъ что вамъ надо будетъ дѣлать.

-- Слушаю, г. виконтъ, сказалъ Андре: -- и буду повиноваться вамъ, потому-что я васъ люблю и вполнѣ вамъ преданъ.

-- Г-жа де-Кастро, продолжалъ Габріэль: -- чрезъ нѣсколько дней будетъ въ Парижѣ. Постарайтесь узнать поскорѣе объ ея пріѣздѣ.

-- Это очень-легко, г. виконтъ, сказалъ Андре.

-- Если можно, отправьтесь къ ней на встрѣчу и вручите ей отъ меня этотъ запечатанный пакетъ. Не потеряйте его, Андре. Хотя въ немъ нѣтъ ничего драгоцѣннаго -- простая женская вуаль -- однакожь, передайте собственноручно эту вуаль г-жѣ де-Кастро, и скажите ей...

-- Что же прикажете сказать? спросилъ Андре, видя, что Габріэль колеблется.

-- Нѣтъ, не говорите ничего, продолжалъ Габріэль:-- скажите развѣ только, что она свободна и что я исполню всѣ обѣщанія, даже тѣ, залогомъ которыхъ будетъ эта вуаль.

-- И только, г. виконтъ? спросилъ пажъ.

-- Все тутъ, сказалъ Габріэль.-- Если, однакожь, г-жа де-Кастро ничего по слышала про меня, Андре, если вы увидите, что это безпокоитъ ее, скажите... Но къ-чему?.. Ничего не говорите, Андре; но просите только, чтобъ она позволила вамъ вступить въ ея службу... Если же нѣтъ, возвращайтесь сюда и ждите моего пріѣзда.

-- Слѣдовательно, вы навѣрно пріѣдете сюда, сударь? спросила кормилица съ заплаканными глазами.-- Но вѣдь вы сказали, что, можетъ-быть, мы не услышимъ о васъ?..

-- Да, это было бы лучше всего, отвѣчалъ Габріэль.-- Если ты не услышишь обо мнѣ, въ такомъ случаѣ надѣйся и жди моего возвращенія.

-- Надѣяться, когда вы исчезнете для всѣхъ, даже для своей кормилицы! О, это трудно, очень-трудно! сказала Алоиза.

-- Но кто же сказалъ тебѣ, что я пропаду? возразилъ Габріэль: -- развѣ мѣшаетъ предусмотрительность? Что касается меня, право, хоть я и принимаю свои предосторожности, однакожь надѣюсь скоро обнять тебя, Алоиза, обнять отъ всего сердца! Это всего вѣроятнѣе, потому-что Провидѣніе милостиво ко всѣмъ, кто призываетъ его. Развѣ я не сказалъ Андре, что всѣ мой предосторожности, вѣроятно, окажутся безполезны, когда почти нѣтъ сомнѣнія въ томъ, что я ворочусь даже сегодня?

-- О, да наградитъ васъ Богъ за эти утѣшительныя слова! вскричала растроганная Алоиза.

. И больше не будетъ никакихъ распоряженій на случай вашего короткаго отсутствія? спросилъ Андре.

-- Постойте, сказалъ Габріэль, пораженный, по-видимому, воспоминаніемъ, и, сѣвъ къ столу, написалъ слѣдующее письмо Колиньи:

"Господинъ адмиралъ,

"Я хочу постигнуть вашу религію; разсчитывайте на меня, потому-что съ нынѣшняго дня я принадлежу къ числу вашихъ.

"Чтобы ни было, вѣра или убѣдительное ваше слово, или другая причина -- я безвозвратно обѣщаю на защиту вашего дѣла -- свое сердце, свою жизнь и шпагу.

"Вашъ покорный товарищъ и вѣрный другъ,

"Габріэль Монгомери."

-- Если я не ворочусь, отдайте еще вотъ это, сказалъ Габріэль, подавая Андре запечатанное письмо.-- А теперь, друзья мои, мнѣ должно съ вами проститься. Пора...

Дѣйствительно, черезъ полчаса Габріэль уже стучался дрожащею рукою въ ворота Шатле.

VI.

Тайный узникъ.

Г-нъ де-Сальвуазонъ, губернаторъ Шатле, встрѣтившій Габріеля при первомъ его посѣщеніи, недавно умеръ, и мѣсто его занялъ г-нъ Сазеракъ.

Къ нему-то былъ приведенъ молодой человѣкъ.

Тоска желѣзною рукою такъ сильно сжала горло бѣдному Габріэлю, что онъ не могъ произнести ни слова и только молча представилъ губернатору кольцо, полученное отъ короля.

Г-нъ Сазеракъ съ важностью поклонился.

-- Я ждалъ васъ, милостивый государь, сказалъ онъ Габріэлю.-- Съ часъ назадъ, я получилъ приказаніе, которое относится къ вамъ. При одномъ взглядѣ на это кольцо, я долженъ, не спрашивая у васъ дальнѣйшихъ объясненій, отдать вамъ безъименнаго узника, содержащагося нѣсколько лѣтъ въ Шатлё, подъ двадцать-первымъ нумеромъ. Такъ ли, милостивый государь?

-- Да, да, отвѣчалъ Габріэль, которому надежда возвратила голосъ:-- и это приказаніе, г-нъ губернаторъ...

-- Я готовъ сію минуту исполнить.

-- О, не-уже-ли! сказалъ Габріэль, затрепетавъ съ головы до ногъ.

-- Безъ всякаго сомнѣнія, отвѣчалъ Сазеракъ голосомъ, въ которомъ человѣкъ равнодушный замѣтилъ бы смѣсь печали и досады.

Но Габріэль былъ слишкомъ взволнованъ, слишкомъ раздраженъ радостью.

-- А, значитъ, это не сонъ! вскричалъ онъ:--глаза мои открыты... Только безразсудный страхъ заставилъ меня сомнѣваться... А, вы отдадите мнѣ этого узника!.. Благодарю Тебя, Господи!.. Благодарю короля!.. Но, умоляю васъ, побѣжимте скорѣе.

Габріэль сдѣлалъ два или три шага впередъ, какъ-бы желая предупредить Сазерака, но силы его, непреклонныя передъ страданіями, ослабѣли отъ радости. Онъ принужденъ былъ на минуту остановиться. Сердце его билось такъ скоро и такъ сильно, что онъ едва не задохнулся.

Бѣдная человѣческая природа не можетъ устоять противъ столькихъ волненій.

Осуществленіе почти неожиданное такихъ отдаленныхъ надеждъ -- цѣль сверхчеловѣческихъ усилій, достигнутая вдругъ -- благодарность къ королю и Богу -- сыновняя любовь и другая любовь еще болѣе пламенная, которая обнаружилась теперь въ полномъ свѣтѣ -- столько различныхъ чувствъ, разомъ возбужденныхъ, переполнили душу Габріэля.

Но это невыразимое смущеніе, это счастіе -- были гимнъ благодарности Генриху II, и Габріэль повторялъ въ признательномъ сердцѣ клятву -- отдать всю свою жизнь ему и его дѣтямъ.

Наконецъ, ожививъ свои мысли. Габріэль сказалъ стоявшему съ нимъ губернатору Шатле:

-- Извините, м. г., простите слабость, которая чуть не уничтожила меня... Иногда, видите сами, трудно бываетъ перенести радость.

-- О, не извиняйтесь, м. г., прошу васъ, отвѣчалъ губернаторъ съ участіемъ.

Габріэль, пораженный этимъ голосомъ, поднялъ глаза на Сазерака: трудно было встрѣтить лицо болѣе добродушное, болѣе открытое и честное. Все въ этомъ смотрителѣ темницы обнаруживало доброту и чистосердечіе.

И что же -- странное дѣло -- чувство, которое рисовалось на лицѣ этого честнаго человѣка, когда онъ смотрѣлъ на радость Габріэля -- чувство это было -- нѣжное состраданіе.

Габріэль замѣтилъ это странное выраженіе, и, пораженный какимъ-то несчастнымъ предчувствіемъ, вдругъ поблѣднѣлъ.

Но природа Габріэля была такова, что этотъ смутный страхъ, вдругъ проникнувъ въ надежду, только еще придалъ новую силу его смѣлому уму.

-- Пойдемте, милостивый государь, сказалъ Габріэль губернатору, гордо поднявъ голову: -- пойдемте, я готовъ и совершенно оправился.

Виконтъ д'Эксме и Сазеракъ сошли въ корридоръ темницы. Передъ ними шелъ слуга, держа въ рукѣ Факелъ.

Съ каждымъ шагомъ Габріэля, въ груди его вставали мрачныя воспоминанія; онъ узнавалъ извивы корридоровъ, лѣстницы и черныя стѣны, уже видѣнные имъ прежде, и темныя впечатлѣнія, которыя онъ чувствовалъ здѣсь когда-то, не будучи въ состояніи объяснить ихъ себѣ, ожили въ немъ.

Когда губернаторъ и Габріэль подошли къ желѣзной двери темницы, куда съ непонятнымъ стѣсненіемъ въ сердцѣ онъ приходилъ къ плѣннику, исхудавшему и нѣмому, Габріэль вдругъ остановился.

-- Здѣсь? проговорилъ онъ задыхающимся голосомъ.

-- Нѣтъ, еще не здѣсь, сказалъ Сазеракъ, печально покачивая головою.

-- Какъ, еще не здѣсь? вскричалъ Габріэль: -- вы хотите смѣяться надо мною?

-- Нѣтъ, сказалъ губернаторъ съ выраженіемъ нѣжнаго упрека. Холодный потъ выступилъ на лбу Габріэля.

-- Простите, простите! произнесъ онъ.-- Но скажите, скажите скорѣе, что значатъ ваши слова?

-- Со вчерашняго вечера, милостивый государь -- я долженъ сообщить вамъ печальную новость -- тайный узникъ, находившійся въ этой келльѣ, переведенъ однимъ этажемъ ниже.

-- А! сказалъ Габріэль, какъ-будто въ безпамятствѣ.-- Зачѣмъ же?

-- Его предупредили, милостивый государь, какъ, вѣроятно, извѣстно вамъ, что если онъ осмѣлится сказать кому хоть одно слово, если онъ испуститъ малѣйшій крикъ, произнесетъ чье-нибудь имя, его тотчасъ переведутъ въ другую келлью, еще глубже, страшнѣе и убійственнѣе той, въ которой онъ находился прежде.

-- Знаю, проговорилъ Габріэль, но такъ тихо, что губернаторъ не слышалъ этого отвѣта.

-- Однажды, милостивый государь, продолжалъ Сазеракъ:-- узникъ осмѣлился нарушить это приказаніе, и тогда бросили его въ темницу, смрадную темницу, въ которой вы видѣли его. Кажется, милостивый государь, мнѣ говорили, что вы когда-то справлялись о причинѣ этого молчанія, къ которому приговорили его живаго.

-- Дѣйствительно, сказалъ Габріэль съ какимъ-то ужаснымъ нетерпѣніемъ.-- Ну, что же, милостивый государь?

-- Увы! печально отвѣчалъ Сазеракъ: -- вчера вечеромъ, незадолго до того времени, когда запираются наружныя ворота, прибылъ человѣкъ въ Шатле, человѣкъ сильный, объ имени котораго я долженъ молчать.

-- Все равно, говорите! сказалъ Габріэль.

-- Человѣкъ этотъ, продолжалъ губернаторъ:-- приказалъ перевести заключеннаго въ келлью подъ нумеромъ тридцать-первымъ. Только я одинъ провожалъ узника. Посланный изъ Шатле спросилъ о чемъ-то заключеннаго, и сначала не получилъ отвѣта; я надѣялся, что старецъ выйдетъ побѣдителемъ изъ этого искушенія, потому-что цѣлые полчаса, не смотря ни на какія старанія, онъ хранилъ упорное молчаніе.

Габріэль глубоко вздохнулъ и поднялъ глаза къ небу, но не сказалъ ни слова, чтобъ не прервать печальнаго разсказа губернатора.

-- Къ-несчастію, продолжалъ этотъ:-- узникъ, при одномъ выраженіи, сказанномъ ему на ухо, приподнялся съ своего стула, слезы брызнули изъ его каменныхъ глазъ... Онъ произнесъ нѣсколько словъ... Мнѣ позволено сообщить вамъ обо всемъ этомъ, чтобъ вы лучше повѣрили моему свидѣтельству, когда я скажу вамъ: узникъ говорилъ, да, увѣряю честью, что я самъ слышалъ его слова...

-- И что же? спросилъ Габріэль отрывисто.

-- И потомъ, сказалъ Сазеракъ: -- я принужденъ былъ исполнить долгъ, наложенный на меня моимъ званіемъ, и велѣлъ отвести узника въ келлью, находящуюся подъ этой.

-- Еще ниже! вскричалъ Габріэль:-- о, побѣжимъ туда скорѣе!.. потому-что мнѣ должно, наконецъ, освободить его...

Губернаторъ печально покачалъ головою, по Габріэль не замѣтилъ этого движенія; онъ уже оступился на скользкихъ и сломанныхъ ступеняхъ лѣстницы, которая вела въ самую глубокую пропасть печальной темницы.

Сазеракъ взялъ факелъ изъ рукъ слуги, и пошелъ за Габріэлемъ.

По мѣрѣ того, какъ они спускались, воздухъ дѣлался все рѣже и удушливѣе, такъ-что въ самомъ низу лѣстницы грудь едва могла дышать....

Но Габріэль не думалъ объ этомъ. Онъ взялъ дрожащими руками ржавый ключъ, который держалъ губернаторъ, и отворивъ тяжелую, источенную червями дверь, бросился въ погребъ.

При блескѣ факела можно было разглядѣть въ углу, на соломенной подстилкѣ, простертое тѣло.

Габріэль упалъ на это тѣло, обнялъ его, приподнялся и закричалъ:

-- Мой отецъ!

Сазеракъ задрожалъ отъ ужаса при этомъ крикѣ.

Руки и голова старика упали безчувственно, на минуту обезпокоенныя движеніемъ Габріэля.

VII.

Графъ Монгомери.

Габріэль все еще стоялъ на колѣняхъ и, поднявъ блѣдную голову, обвелъ вокругъ себя взоръ страшно-спокойный, какъ-будто спрашивая себя и обдумывая. Но это спокойствіе больше всякихъ криковъ и рыданій взволновало и испугало Сазерака.

Потомъ, какъ-будто пораженный внезапною мыслью, Габріэль положилъ руку на сердце трупа, и началъ прислушиваться.

Ничего, сказалъ онъ ровнымъ и тихимъ голосомъ, который и былъ ужасенъ именно своимъ спокойствіемъ: -- ничего; сердце не бьется, но тѣло еще не простыло.

Между-тѣмъ, глаза трупа были открыты. Габріэль наклонился къ нему и благочестиво закрылъ ихъ. Потомъ онъ положилъ почтительный поцалуй, первый и послѣдній, на эти угасшіе глаза, которые орошались такими горькими слезами.

-- Милостивый государь, сказалъ Габріэлю Сазеракъ, желая вывести его изъ этого страшнаго созерцанія: -- если умершій былъ дорогъ вамъ...

-- Былъ ли онъ дорогъ мнѣ!.. прервалъ Габріэль.-- Конечно, дорогъ, потому-что это мой отецъ.

-- И такъ, милостивый государь, если вы хотите отдать ему послѣдній долгъ, вы можете взять его. Пора проститься съ тѣмъ, кого вы такъ оплакиваете.

-- Видите, что я прощаюсь, отвѣчалъ Габріэль.

-- Да; но я жду васъ; намъ пора уйдти отсюда. Довольно, пойдемте, замѣтилъ наконецъ губернаторъ, взявъ молодаго человѣка подъ руку и стараясь увести его.

-- Хорошо, я пойду за вами, сказалъ Габріэль:-- но, прибавилъ онъ умоляющимъ голосомъ: -- прошу васъ, дайте мнѣ остаться здѣсь еще на минуту.

Сазеракъ сдѣлалъ утвердительный знакъ рукою и отошелъ къ дверямъ.

Габріэль по-прежнему стоялъ возлѣ трупа и, опустивъ голову и руки, нѣсколько минутъ пробылъ безъ всякаго движенія, въ молитвѣ или размышленіи.

Что говорилъ онъ своему мертвому отцу? Просилъ ли онъ у этихъ губъ, рано затворенныхъ перстомъ смерти, разрѣшить ему загадку? Хотѣлъ ли онъ прочесть въ этихъ чертахъ, уже обезображенныхъ, что было съ его отцомъ, котораго онъ видѣлъ во второй разъ? Наконецъ, думалъ ли онъ о прошломъ или о будущемъ, о людяхъ или о Богѣ, о правосудіи или о прощеніи?

Этотъ мрачный разговоръ между мертвымъ отцомъ и его сыномъ остался тайною между Габріэлемъ и Богомъ.

Прошли четыре или пять минутъ.

-- Умоляю васъ въ свою очередь, сказалъ Габріэлю честный губернаторъ:-- намъ пора подняться.

-- Я готовъ, сказалъ Габріэль.

Онъ взялъ охладѣвшую руку отца и поцаловалъ ее, потомъ поцаловалъ его влажный лобъ, но не выронилъ при этомъ ни одной слезы: онъ не могъ плакать.

-- До свиданія, сказалъ Габріэль:-- до свиданія.

Потомъ онъ всталъ, спокойный и твердый, поступью, если не сердцемъ, головой, если не душою, и, бросивъ послѣдній взоръ на отца, медленнымъ и важнымъ шагомъ пошелъ за Сазеракомъ.

Поднявшись въ верхній этажъ, Габріэль попросилъ позволенія снова посмотрѣть на мрачную и холодную келлью, въ которой узникъ прожилъ столько лѣтъ, оставивъ въ ней столько печальныхъ мыслей, и куда онъ, Габріэль, уже входилъ однажды, обнять своего отца.

Габріэль провелъ здѣсь еще нѣсколько минутъ въ безмолвной задумчивости и съ жаднымъ и отчаяннымъ любопытствомъ.

Когда онъ вышелъ съ губернаторомъ на свѣтъ, Сазеракъ затрепеталъ, взглянувъ на Габріэля, но не смѣлъ замѣтить молодому человѣку, что его каштановые волосы мѣстами начали серебриться, и только, послѣ короткой паузы, сказалъ ему взволнованнымъ голосомъ:

-- Не могу ли я теперь служить вамъ чѣмъ-нибудь? Я счелъ бы себя очень-счастливымъ, еслибъ могъ сдѣлать для васъ все, чего не запрещаютъ мнѣ мои обязанности.

-- Милостивый государь, отвѣчалъ Габріэль:-- вы сказали, что мнѣ позволено отдать послѣднюю честь умершему. Сегодня вечеромъ, я пришлю сюда нѣсколько человѣкъ, и если вы потрудитесь приказать заранѣе положить это тѣло въ гробъ и позволите имъ унести этотъ гробъ, они поставятъ узника въ его семейной могилѣ.

-- Очень-хорошо, милостивый государь, отвѣчалъ Сазеракъ: -- впрочемъ, я долженъ предупредить васъ, что такая снисходительность позволяется вамъ подъ условіемъ.

-- Подъ какимъ? холодно спросилъ Габріэль.

-- Подъ условіемъ, какъ вы сами обѣщали, не подавать при этомъ случаѣ никакого повода къ соблазну.

-- Я сдержу также и это обѣщаніе, отвѣчалъ Габріэль.-- Люди прійдутъ ночью, и, не зная въ чемъ дѣло, только перенесутъ покойника въ Улицу-Жарденъ-Сен-Поль, въ могильный склепъ графовъ...

-- Извините, милостивый государь, съ живостью прервалъ губернаторъ Шатле: -- я не зналъ имени узника, и не хочу и не долженъ его знать.

-- Но мнѣ нечего скрывать, гордо отвѣчалъ Габріэль.

-- А вы принадлежите только къ числу несчастныхъ, сказалъ губернаторъ.

-- Притомъ же, продолжалъ Габріэль:-- я угадалъ вещи, о которыхъ вы умалчиваете, и могу самъ разсказать вамъ о нихъ. Вотъ, на-примѣръ, человѣкъ сильный, который пріѣзжалъ сюда вчера вечеромъ и хотѣлъ говорить съ узникомъ, чтобъ заставить его самого говорить, я почти знаю, какими обольстительными средствами этотъ самый человѣкъ заставилъ узника прервать молчаніе, отъ котораго зависѣлъ остатокъ его жизни.

-- Какъ? Вы знаете? сказалъ изумленный Сазеракъ.

-- Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Габріэль:-- сильный человѣкъ сказалъ старику: "вашъ сынъ еще живъ", или "вашъ сынъ покрылъ себя славою", или еще "вашъ сынъ прійдетъ освободить васъ"; словомъ, онъ говорилъ старику объ его сынѣ, безстыдный!..

Губернаторъ обнаружилъ движеніемъ руки свое удивленіе.

-- И при этомъ имени сына, продолжалъ Габріэль: -- несчастный отецъ, который до-сихъ-поръ умѣлъ воздержаться передъ своимъ смертельнымъ врагомъ, не могъ преодолѣть порыва радости, и, нѣмой для новости, вскричалъ для любви. Скажите, милостивый государь, правду ли я говорю?

Губернаторъ не отвѣчая опустилъ голову.

-- Да, правду, потому-что вы не отрицаете, сказалъ Габріэль.-- Видите, что безполезно было таить отъ меня то, что сильный человѣкъ говорилъ бѣдному узнику. Вы умалчиваете также объ имени этого сильнаго, но хотите ли, чтобъ я назвалъ его?

-- О, прошу васъ!.. вскричалъ съ жаромъ губернаторъ.-- Мы здѣсь одни, это правда, однакожь, будьте осторожны... Развѣ не боитесь вы?..

-- Я сказалъ вамъ, возразилъ Габріэль:-- что мнѣ нечего бояться!.. И такъ, этого человѣка, милостивый государь, зовутъ господинъ коннетабль герцогъ Монморанси.

-- О, прошу васъ, прервалъ губернаторъ, съ ужасомъ осматриваясь.

-- Что касается имени узника, спокойно продолжалъ Габріэль: -- и до моего имени, вы не знаете ихъ; впрочемъ, ничто не мѣшаетъ мнѣ открыть эти имена. Притомъ, вы уже могли встрѣтить меня и можете еще встрѣтить меня въ жизни. Вы были добры ко мнѣ въ эти минуты, и если вы услышите мое имя, что, можетъ-быть, случится черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, вамъ не мѣшаетъ знать, что человѣкъ, о которомъ говорятъ, обязанъ вамъ сегодня.

-- И я буду счастливъ, сказалъ Сазеракъ:-- узнавъ, что судьба не всегда была жестока съ вами.

-- О, я не забочусь объ этихъ вещахъ, съ важностью сказалъ Габріэль:-- но на всякій случай, чтобъ вы знали мое имя -- меня зовутъ, со дня смерти отца моего, кончившаго жизнь ныньче ночью, -- меня зовутъ графомъ Монгомери.

Губернаторъ Шатле, какъ-будто окаменѣлый, не нашелся, что сказать.

-- Затѣмъ прощайте, милостивый государь, произнесъ Габріэль: -- прощайте; благодарю васъ и да хранитъ васъ Богъ!

Габріэль поклонился Сазераку и твердымъ шагомъ вышелъ изъ Шатле.

Однакожь, когда прохожіе начали смотрѣть на него съ нѣкоторымъ изумленіемъ, онъ собралъ свои силы и удалился отъ роковаго мѣста.

Габріэль пошелъ къ пустынной площади, и, вырвавъ листокъ изъ записной книжки, написалъ къ своей кормилицѣ:

"Добрая Алоиза!

"Сегодня я не ворочусь домой, и потому не жди меня. Нѣсколько времени мнѣ надо остаться одному, ходить, думать, ждать. Но не безпокойся обо мнѣ: я ворочусь непремѣнно.

"Постарайся, чтобъ сегодня вечеромъ всѣ пораньше дома улеглись; только ты одна не будешь спать и отворишь четверымъ, которые постучатся въ ворота, вечеромъ, когда улица пустѣетъ.

"Эти четверо принесутъ тяжелую и драгоцѣнную ношу. Ты сама отведешь ихъ въ нашу семейную гробницу и покажешь имъ открытую могилу, въ которую они опустятъ гробъ. Ты будешь наблюдать за похоронами, и когда они кончатся, дашь каждому изъ этихъ четырехъ человѣкъ по четыре золотыхъ экю; потомъ, безъ шума проводивъ ихъ, возвратишься къ могилѣ, и тамъ помолишься на колѣняхъ за своего господина и отца.

"Я самъ буду молиться въ это время, но только далеко отсюда. Такъ должно.

"До свиданія, добрая Алоиза, до свиданія. Напомни Андре о томъ, что касается г-жи де-Кастро и не забудь моихъ распоряженій на-счетъ моихъ гостей, Жанны и Бабетты Пекуа. До свиданія; да сохранитъ тебя Богъ.

"Габріэль де-М***"

Написавъ это письмо, Габріэль пошелъ искать и нашелъ четырехъ простолюдиновъ, четырехъ работниковъ. Онъ далъ каждому изъ нихъ по четыре экю и по стольку же обѣщалъ дать послѣ. Для полученія этой суммы, одинъ изъ нихъ долженъ былъ немедленно доставить письмо по адресу, а потомъ всѣ четверо должны были явиться въ Шатле, въ тотъ же вечеръ, около десяти часовъ, и принять изъ рукъ губернатора, г. Сазерака, гробъ, и перенести этотъ гробъ тайно и тихо въ Улицу-Жарденъ-Сен-Поль, куда было адресовано письмо.

Бѣдные работники отъ души поблагодарили Габріэля и, разставаясь съ нимъ, въ восторгѣ отъ неожиданной прибыли, обѣщали съ точностью исполнить его приказанія.

-- Что жь! по-крайней-мѣрѣ четверо счастливы отъ этого! сказалъ Габріэль съ грустною радостью, если можно такъ выразиться.

Потомъ, онъ отправился по дорогѣ, ведущей въ Парижъ.

Габріэль ѣхалъ прямо къ Лувру. Завернувшись въ плащъ и скрестивъ руки на груди, онъ остановился, и нѣсколько минутъ смотрѣлъ на королевскій замокъ.

VIII.

Странствующій дворянинъ.

Бѣдная Алоиза провела два или три безконечные часа, сидя у окна, въ ожиданіи, скоро ли воротится ея молодой господинъ, и когда работникъ, посланный съ письмомъ отъ Габріэля, постучался въ ворота, она первая побѣжала отворить ихъ. Наконецъ-то пришло извѣстіе.

Ужасное извѣстіе! Алоиза, прочитавъ первыя строки, почувствовала, что въ глазахъ у пёя потемнѣло, и, чтобъ скрыть свое безпокойство, принуждена была тотчасъ удалиться въ свою комнату, гдѣ не безъ труда дочитала роковое письмо глазами, полными слезъ.

Но Алоиза имѣла мужественную душу и крѣпкую натуру. Она тотчасъ оправилась, утерла слезы, и пошла къ посланному.

-- Хорошо; я буду ждать васъ сегодня вечеромъ, сказала добрая женщина;

Андре съ безпокойствомъ спрашивалъ у ней, однакожь Алоиза отложила отвѣтъ до завтрашняго дня. До-тѣхъ-поръ, ей приходилось еще многое обдумать, не мало сдѣлать.

Вечеромъ, она отослала всѣхъ домашнихъ спать, сказавъ имъ, что господинъ навѣрное не воротится въ эту ночь, и, оставшись одна, подумала:

-- Нѣтъ, господинъ воротится!.. Но, увы! не молодой господинъ, а старый, не живой, а мертвый, потому-что вѣдь чей же трупъ приказано мнѣ опустить въ гробницу графовъ Монгомери, какъ не трупъ графа Монгомери?.. О, мой благородный господинъ, для котораго умеръ мой бѣдный Перро, ты хочешь повидаться съ своимъ вѣрнымъ слугою! Но ты унесъ въ могилу свою тайну... О, тайна, тайна! Вездѣ тайна и ужасъ! Но все равно; не зная, не понимая, не надѣясь, я буду повиноваться. Это мой долгъ...

И печальное раздумье Алоизы кончилось молитвой. Такова природа человѣческая: когда бремя жизни становится для нея слишкомъ-тяжело, она ищетъ успокоенія въ лонѣ Бога.

Около одиннадцати часовъ -- улицы были тогда совершенно пусты -- глухой стукъ раздался у главнаго входа.

Алоиза вздрогнула и поблѣднѣла, по, собравъ всю свою бодрость, пошла съ факеломъ въ рукѣ отворить ворота четыремъ человѣкамъ, обремененнымъ печальною ношею.

-- Идите за мною, но какъ-можно-тише, сказала она носильщикамъ:-- я покажу вамъ дорогу.

Алоиза, держа въ рукѣ свѣчу, привела ихъ въ могильный склепъ.

Работники опустили гробъ въ открытую могилу, и опять положили на мѣсто черную мраморную крышку; потомъ бѣдные люди, которыхъ нужда сдѣлала почтительными къ умершему, сняли колпаки, стали на колѣни и прочли краткую молитву за душу умершаго незнакомца.

Когда они встали, кормилица тихо отвела ихъ, и на порогѣ двери всунула одному изъ нихъ въ руку деньги, обѣщанныя Габріэлемъ. Носильщики удалились какъ нѣмыя тѣни, не сказавъ ни слова.

Алоиза возвратилась къ гробницѣ и провела остатокъ ночи на колѣняхъ, въ слезахъ и молитвѣ.

На слѣдующее утро, Андре нашелъ Алоизу блѣдною, но спокойною.

-- Дитя мое, сказала ему добрая женщина:-- мы все еще должны надѣяться, но не должны больше ждать г-на виконта д'Эксме. Позаботьтесь же исполнить порученія, которыя онъ возложилъ на васъ въ случаѣ, если бы онъ не скоро вернулся домой.

-- Хорошо, сказалъ печально пажъ:-- я сегодня же ѣду на встрѣчу г-жи де-Кастро.

-- Благодарю васъ, Андре, за это усердіе, благодарю именемъ моего отсутствующаго господина, сказала Алоиза.

Мальчикъ сдѣлалъ какъ обѣщалъ, и въ тотъ же день отправился бъ дорогу.

Онъ спрашивалъ у всѣхъ о благородной путешественницѣ, и нашелъ ее не ближе, какъ въ Амьенѣ.

Діана де-Кастро только-что прибыла въ этотъ городъ, сопровождаемая свитою, которую герцогъ Гизъ далъ дочери Генриха II, и остановилась отдохнуть нѣсколько часовъ у губернатора, г-на Тюр е.

Какъ-только Діана примѣтила пажа, она измѣнилась въ лицѣ, но, пересиливъ себя, позвала его въ сосѣднюю комнату.

-- Ну, что, Андре? спросила она, когда они остались вдвоемъ: -- какое привезли вы извѣстіе?

-- Только это, отвѣчалъ пажъ, подавая ей вуаль.

-- А не кольцо! вскричала Діана.

Потомъ, немного опомнившись и увлекаемая любопытствомъ, которое побуждаетъ несчастныхъ проникать до сокровенной глубины ихъ печали, г-жа де-Кастро начала съ жаромъ разспрашивать Андре.

-- Г. д'Эксме не поручалъ вамъ никакого письма ко мнѣ? сказала Діана.

-- Никакого.

-- Но, по-крайней-мѣрѣ, онъ велѣлъ сообщить мнѣ что-нибудь словесно?

-- Увы, отвѣчалъ пажъ, опустивъ голову: -- г. д'Эксме сказалъ только, что онъ отдаетъ вамъ всѣ ваши обѣщанія, даже тѣ, залогомъ которыхъ была эта вуаль; больше онъ не прибавилъ ни слова.

-- Но въ какихъ обстоятельствахъ, однакожь, былъ онъ, когда послалъ васъ ко мнѣ? Получилъ ли онъ отъ меня письмо? Что сказалъ онъ, прочитавъ это письмо? Не говорилъ ли онъ чего, когда отдавалъ вамъ эту вуаль? Говорите, Андре. Вы мой пажъ преданный и вѣрный. Счастіе моей жизни зависитъ, можетъ-быть, отъ вашихъ отвѣтовъ, и малѣйшее указаніе можетъ показать мнѣ путь въ этомъ мракѣ.

-- Я разскажу вамъ все, что знаю, сказалъ Андре:-- но я знаю очень-мало.

-- О, говорите, говорите! вскричала г-жа де-Кастро.

Габріэль не приказывалъ своему пажу ни о чемъ умалчивать передъ Діаной, и потому Андре разсказалъ все, что господинъ его поручилъ имъ, Алоизѣ и Андре, на случай своего продолжительнаго отсутствія, разсказалъ, въ какое недоумѣніе и безпокойство былъ приведенъ молодой человѣкъ получивъ письмо Діаны, и какъ, прочитавъ его, Габріэль сначала хотѣлъ-было говорить, потомъ вдругъ замолчалъ, и произнесъ только немного неясныхъ словъ. Андре, вѣрный своему обѣщанію, не позабылъ ничего, ни одного движенія, ни одного малѣйшаго слова, но какъ онъ зналъ очень немногое, то разсказъ его только увеличилъ сомнѣнія Діаны.

Она печально посмотрѣла на эту черную вуаль, символъ своей участи и, казалось, просила у ней себѣ совѣта.

-- Во всякомъ случаѣ, сказала Діана: -- одно изъ двухъ: или Габріэль знаетъ, что онъ мой братъ, или онъ потерялъ всякую надежду и всякое средство проникнуть когда-нибудь въ роковую тайну. Изъ двухъ несчастій, мнѣ остается выбрать одно. Да, теперь больше сомнѣнія нѣтъ, и мнѣ нечего себя обманывать надеждой. Но не долженъ ли былъ Габріэль говорить со мною безъ двусмысленныхъ выраженій? Онъ возвращаетъ мое обѣщаніе; но къ-чему? Зачѣмъ скрываетъ онъ, что случилось съ нимъ и что хочетъ онъ дѣлать? О, это молчаніе ужасаетъ меня больше всякаго гнѣва, больше всякой угрозы!

И Діана спрашивала у себя, слѣдовать ли ей своему первому намѣренію и навсегда вступить въ какой-нибудь монастырь въ Парижѣ или въ провинціи, или возвратиться ко двору и искать случая увидѣться съ Габріэлемъ, узнать отъ него истину о томъ, что уже случилось и объ его планахъ будущаго, и заботиться о жизни короля, ея отца, которой, быть-можетъ, угрожаетъ опасность.

Впрочемъ, Діана была женщина и притомъ женщина нѣжная и великодушная.

-- Что бы ни случилось, гнѣвъ, но не милость заставляютъ раскаяваться, сказала Діана, и, увлекаемая врожденною склонностью къ доброму, рѣшилась возвратиться въ Парижъ и оставаться возлѣ короля его хранительницей до того дня, пока она не удостовѣрится въ намѣреніяхъ Габріэля. Какъ знать, можетъ-быть и самъ Габріэль нуждался въ этомъ посредничествѣ? Діана разсудила, что она могла сперва спасти обоихъ, которыхъ она любила, и потомъ уже посвятить себя Богу. Рѣшившись такимъ образомъ, она продолжала путь къ Парижу.

Прибывъ туда черезъ три дня, Діана остановилась въ Луврѣ, гдѣ Генрихъ II встрѣтилъ ее съ живѣйшею радостью и отцовскою нѣжностью. Но, не смотря на то, Діана приняла съ какою-то печалью и холодностью эти выраженія признательности, и самъ король, помня привязанность Діаны къ Габріэлю, былъ нѣсколько приведенъ въ замѣшательство и разстроенъ присутствіемъ своей дочери. Она напомнила ему отношенія, которыя онъ лучше хотѣлъ бы позабыть.

Вотъ почему Генрихъ II не осмѣливался говорить ей о бракѣ, предложенномъ когда-то Францискомъ Монморанси, и г-жа де-Кастро была спокойна, по-крайней-мѣрѣ, съ этой стороны.

У Діаны было довольно другихъ заботъ: ни въ отели Монгомери, ни въ Луврѣ, нигдѣ не имѣли положительныхъ извѣстій о виконтѣ д'Эксме.

Молодой человѣкъ такъ-сказать исчезъ. Проходили дни, недѣли, цѣлые мѣсяцы: Діана прямо и косвенно справлялась о Габріелѣ, по никто не могъ сказать, что съ нимъ сдѣлалось. Нѣкоторые утверждали, будто-бы онъ встрѣчался имъ мрачный и угрюмый, но никто не говорилъ еще съ нимъ: жалость, которую они обнаруживали къ Габріэлю, съ перваго слова отталкивала ихъ отъ него. Впрочемъ, показанія касательно мѣста, гдѣ встрѣчался виконтъ д'Эксме, были очень разнообразны: одни видѣли его въ Сен-Жерменѣ, другіе въ Фонтенбло, третьи въ Венсеннѣ, нѣкоторые даже говорили, будто видѣли его въ Парижѣ. Можно ли было узнать что положительно изъ этихъ противорѣчій?

И, однакожь, многія изъ нихъ имѣли основаніе. Дѣйствительно, Габріэль, преслѣдуемый страшнымъ воспоминаніемъ и еще болѣе страшною мыслію, не могъ пробыть дня на одномъ мѣстѣ. Вѣчная жажда дѣйствія и движенія гнала его изъ края въ край, и блѣдный и страшный, то пѣшкомъ, то на лошади, онъ безпрестанно мелькалъ по городамъ и полямъ, какъ въ древности Орестъ, преслѣдуемый Фуріями.

Онъ блуждалъ подъ открытымъ небомъ, и входилъ въ дома только въ случаѣ крайней необходимости.

Одинъ разъ, однакожь, когда больные Амброаза Паре поправились и непріятельскія дѣйствія нѣсколько затихли на сѣверѣ, и геніальный врачъ воротился въ столицу, къ нему зашелъ его старый знакомый, виконтъ д'Эксме, и былъ принятъ Амброазомъ съ уваженіемъ и радушіемъ, какъ дворянинъ и другъ.

Габріэль, какъ человѣкъ, возвращающійся изъ чужой земли, разспрашивалъ хирурга о вещахъ никому неизвѣстныхъ. Узнавъ, что Мартэнъ-Герръ совершенно выздоровѣлъ и, вѣроятно, уже вышелъ на парижскую дорогу, Габріэль спросилъ о герцогѣ Гизѣ, объ арміи. Отвѣты были самые утѣшительные. Гизъ стоялъ передъ Тіонвилемъ; маршалъ де-Термъ взялъ Дюнкирхенъ; Гаспаръ де-Товэннъ овладѣлъ областью Оа. Предсказаніе Франциска Лотарингскаго сбылось: Англичанамъ не оставалось ни клочка земли въ цѣломъ королевствѣ.

Габріэль слушалъ серьёзно и по-видимому холодно эти добрыя вѣсти.

-- Благодарю васъ, сказалъ онъ Амброазу Паре:-- я радъ, что наше взятіе Кале не останется безъ послѣдствіи для Франціи. Впрочемъ, не желаніе узнать объ этихъ дѣлахъ побудило меня прійдти къ вамъ. Еще прежде, чѣмъ я началъ дивиться вашему искусству подлѣ изголовья больнаго -- я былъ глубоко взволнованъ вашимъ словомъ въ одинъ изъ дней прошедшаго года, въ маленькомъ домикѣ Улицы-Сен-Жакъ. Учитель, я пришелъ поговорить съ вами о дѣлахъ религіи, въ которую такъ далеко проникаетъ ваша мысль. Вѣроятно, вы рѣшительно отдали себя реформѣ?

-- Да, господинъ д'Эксме, съ твердостью сказалъ Амброазъ Паре:-- переписка моя съ Кальвиномъ окончательно разсѣяла мои послѣднія сомнѣнія.

-- Итакъ, учитель, сказалъ виконтъ д'Эксме:-- хотите ли имѣть новаго ученика? Я говорю о себѣ. Хотите ли укрѣпить мою шаткую вѣру, какъ вы вправляете сломанный членъ?

-- Мой долгъ, по мѣрѣ моихъ силъ, успокоивать душу своихъ ближнихъ такъ же, какъ ихъ тѣло, отвѣчалъ Амброазъ Паре.-- Я вполнѣ принадлежу вамъ, господинъ д'Эксме.

Они говорили болѣе двухъ часовъ: Амброазъ Паре -- краснорѣчиво и съ жаромъ, Габріэль -- спокойно, печально и покорно.

По прошествіи этого времени, Габріэль всталъ, и, пожавъ руку хирургу, сказалъ:

-- Съ нынѣшняго дня -- вѣрьте мнѣ -- я принадлежу вамъ сердцемъ, если не дѣломъ. Прощайте, Амброазъ, прощайте. Мы еще увидимся.

И Габріэль безъ дальнѣйшихъ объясненій ушелъ, поклонившись хирургу-философу.

Въ первыхъ дняхъ слѣдующаго мѣсяца, въ маѣ 1558 года, онъ, въ первый разъ послѣ своего таинственнаго отъѣзда, явился въ отели Улицы-Жарденъ-Сен-Поль.

Тамъ его ожидала новость. Двѣ недѣли, какъ пришелъ туда Мартэнъ-Герръ; Жанъ Пекуа съ женою своей Бабеттой гостилъ тамъ уже три мѣсяца. Нѣсколько дней назадъ, Бабетта преждевременно разрѣшилась отъ бремени мертвымъ ребенкомъ. Бѣдная мать много плакала, но склонилась передъ печалью, и, полная раскаяніемъ, смотрѣла на нее, какъ на искупительную жертву за свое преступленіе. Впрочемъ, утѣшенія мужа и материнская заботливость Алоизы облегчили ея страданія. Мартэнъ-Герръ, съ свойственнымъ ему добродушіемъ, также старался, какъ только могъ, утѣшить Бабетту.

Разъ, когда они дружески разговаривали вчетверомъ, отворилась дверь, и въ комнату вошелъ хозяинъ дома, виконтъ д'Эксме.

Крикъ четверыхъ слился въ одинъ голосъ, и Габріэля тотчасъ окружили двое гостей, конюшій и кормилица, изумленные и обрадованные его неожиданнымъ появленіемъ.

Когда первые восторги нѣсколько затихли, Алоиза хотѣла разспросить того, кого она называла вслухъ господиномъ, а въ сердцѣ называла своимъ ребенкомъ.

Что было съ нимъ во время этого долгаго отсутствія? Что намѣревался онъ дѣлать? Хотѣлъ ли онъ, наконецъ, остаться съ тѣми, которые такъ его любили?

Габріэль приложилъ палецъ къ губамъ, и печальнымъ взоромъ прервалъ нѣжные вопросы Алоизы. Очевидно, онъ не хотѣлъ объяснять ни прошлаго, ни будущаго.

Но за то онъ спросилъ Бабетту и Жана Пекуа объ нихъ самихъ, спросилъ, не нуждаются ли они въ чемъ, и давно ли получали извѣстія отъ своего брата Пьера, оставшагося въ Кале?

Габріэль сожалѣлъ о несчастіи Бабетты и старался утѣшить ее, сколько можно утѣшить мать, оплакивающую своего ребенка. Остальное время дня Габріэль провелъ въ кругу своихъ друзей и слугъ, добрый и ласковый ко всѣмъ, но задумчивый; черныя думы не покидали его ни на мгновеніе.

Мартэнъ-Герръ не сводилъ глазъ съ своего господина, найденнаго наконецъ. Габріэль разговаривалъ съ нимъ, спрашивалъ его съ большимъ участіемъ, но цѣлый день не упоминалъ ни слова объ обѣщаніи, которое когда-то далъ ему, и казалось, что забылъ открыть и наказать похитителя имени и чести, такъ долго преслѣдовавшаго бѣднаго Мартэна.

Мартэнъ-Герръ, съ своей стороны, былъ слишкомъ почтителенъ и нѣсколько самолюбивъ: онъ не хотѣлъ напоминать виконту д'Эксме объ этомъ предметѣ.

Вечеромъ, Габріэль всталъ и сказалъ тономъ, не допускавшимъ ни противорѣчія, ни возраженія:

-- Мнѣ должно опять уѣхать.

И потомъ, обратясь къ Мартэну-Герру, прибавилъ:

-- Во время своихъ поѣздокъ, добрый Мартэнъ, я хлопоталъ о тебѣ, и пользуясь своею неизвѣстностью, спрашивалъ, искалъ и, думаю, нашелъ слѣды истины, которая такъ занимаетъ тебя, потому-что я хорошо помнилъ, Мартэнъ, данное тебѣ слово.

-- О, сударь! вскричалъ счастливый конюшій, совершенно-смѣшавшись.

-- Итакъ, повторяю тебѣ, сказалъ Габріэль:-- я собралъ достаточно указаній и нашелъ на дорогу. Но ты долженъ помочь мнѣ, другъ. Поѣзжай на этой недѣлѣ въ Ріё, на свою родину, но отправляйся не прямо туда, а будь только ровно черезъ мѣсяцъ въ Ліонѣ. Я встрѣчусь тамъ съ тобою, и мы уговоримся дѣйствовать вмѣстѣ.

-- Слушаю, сударь, сказалъ Мартэнъ-Герръ: -- но увидимся ли мы до-тѣхъ-поръ?

-- Нѣтъ, мнѣ должно быть одному, съ жаромъ отвѣчалъ Габріэль.-- Я опять ѣду, и не удерживайте меня, если не хотите огорчать меня. Прощайте, добрые друзья. Помни, Мартэнъ, что ровно черезъ мѣсяцъ ты долженъ быть въ Ліонѣ.

-- Буду ждать васъ въ Ліонѣ, сударь, сказалъ конюшій.

Габріэль дружески простился съ Жаномъ Пекуа и его женою, пожалъ руку Алоизѣ, и, не желая видѣть печали своей кормилицы, еще разъ пустился въ дорогу, какъ-будто приговоренный къ страннической жизни.

IX.

Гдѣ находятъ Арно дю-Тилля.

Шесть недѣль спустя, 15 іюня 1558 года, въ деревнѣ Артигъ, близь Ріё, на порогѣ самаго красиваго изъ домиковъ этого мѣстечка, зеленая виноградная лоза, бѣжавшая по темной стѣнѣ, служила канвою для семейной и сельской картины, которая въ простотѣ своей, даже нѣсколько-грубой, была однакожь не лишена выразительности.

Женщина, стоя на колѣняхъ, снимала башмаки у мужчины, который сидѣлъ передъ нею на деревянной скамейкѣ, небрежно протянувъ ноги, покрытыя пылью, вѣроятно, отъ долгаго путешествія.

Мужчина хмурилъ брови, женщина улыбалась.

-- Скоро ли же ты кончишь, Бертранда? грубо сказалъ мужчина.-- Фу, какая же ты неловкая! Твоя медленность выводитъ меня изъ терпѣнія.

-- Готово, Мартэнъ, нѣжно сказала женщина, снявъ съ него обувь.

-- Гм! готово? проворчалъ мнимый Мартэнъ.-- А гдѣ же другіе башмаки для перемѣны? Такъ и есть! Я зналъ, что не приготовила, дура. Извольте сидѣть двѣ минуты босикомъ!

Бертранда сбѣгала домой и меньше нежели черезъ секунду принесла другіе башмаки и поспѣшно надѣла ихъ на ноги своего властелина.

Читатель, вѣроятно, узналъ дѣйствующихъ лицъ этой сцены. Это были, подъ именемъ Мартэна-Герра -- Арно дю-Тилль, по-прежнему дерзкій, и Бертранда Ролль, которая сдѣлалась несравненно нѣжнѣе и чудеснымъ образомъ пришла въ разсудокъ.

-- А стаканъ меду, гдѣ же онъ? спросилъ Мартэнъ тѣмъ же сварливымъ тономъ.

-- Все приготовлено, другъ мой, робко сказала Бертранда.-- Я сейчасъ принесу.

-- Вѣчно ждать! вскричалъ Мартэнъ, нетерпѣливо топнувъ ногою.-- Бѣги же, поворачивайся, а не то...

Выразительное движеніе руки докончило мысль.

Бертранда ушла и воротилась быстрѣе молніи. Мартэнъ взялъ изъ рукъ Бертранды полный стаканъ меду и выпилъ его залпомъ съ видимымъ удовольствіемъ.

-- Недурно! сказалъ онъ, подавая женѣ пустой стаканъ.

-- Бѣдняжка! тебѣ жарко? осмѣлилась произнести жена, вытирая платкомъ лобъ своему строгому супругу.-- Надѣнь лучше шляпу, чтобъ не простудиться отъ сквознаго вѣтра. Ты очень усталъ, не правда ли?

-- Что? проворчалъ Маргэнъ-Герръ и потомъ продолжалъ: -- не мѣшало бы, изъ уваженія къ глупымъ обычаямъ этой глупой страны, созвать изъ всѣхъ окрестныхъ деревень стаю голодныхъ родственниковъ къ обѣду на годовщину нашей свадьбы? а?.. Чортъ возьми! я совсѣмъ забылъ бы этотъ нелѣпый обычай, еслибъ вчера ты не напомнила мнѣ, Бертранда. Напослѣдокъ окончены эти приглашенія; черезъ два часа соберегся сюда вся родня съ разинутыми глотками.

-- Благодарю, другъ мой, сказала Бертранда.-- Правда твоя, это глупый обычай, но обычай, съ которымъ должно соображаться, чтобъ не прослыть невѣжами и дерзкими.

-- Умно, умно! съ насмѣшкою замѣтилъ Мартэнъ-Герръ.-- А ты, лѣнивица, приготовила ли ты что-нибудь? а? Накрытъ ли столъ въ виноградникѣ?

-- Да, Мартэнъ, какъ ты приказывалъ.

-- А пригласила ты судью? спросилъ нѣжный супругъ.

-- Какъ же, Мартэнъ, отвѣчала Бертранда:-- онъ обѣщалъ быть къ обѣду, если только возможно.

-- Если возможно! вскричалъ взбѣшенный Мартэнъ.-- Какая тутъ еще возможность: онъ долженъ обѣдать -- вотъ и все! Ты приглашала его вскользь! Ты знаешь, что судья -- человѣкъ нужный для меня, но дѣлаешь мнѣ на зло! Только присутствіе судьи и заставило меня покориться пустому обычаю и праздновать эту глупую свадьбу.

-- Глупую свадьбу! прервала Бертранда со слезами на глазахъ.-- Ахъ, Мартэнъ, ты теперь человѣкъ образованный, ты много видѣлъ, много путешествовалъ, ты можешь презирать старинными предразсудками страны... однакожь, эта годовщина свадьбы напоминаетъ мнѣ то время, когда ты былъ добрѣе къ своей бѣдной женѣ.

-- Да, отвѣчалъ Мартэнъ, злобно захохотавъ: -- то время, когда жена моя была своенравнѣе, когда она забывала себя до такой степени, что...

-- О, Мартэнъ, Мартэнъ! вскричала Бертранда: -- не вызывай воспоминаній, которыя заставляютъ меня теперь краснѣть и въ которыхъ теперь я едва могу отдать себѣ отчетъ.

-- Но я, когда вспомню, что я былъ такой дуракъ и могъ переносить!.. Ха, ха, ха! Но полно объ этомъ: теперь мой характеръ измѣнился, да и твой также, и я съ удовольствіемъ отдаю тебѣ справедливость. Ты говоришь, Бертранда, что давно не видала меня: да, твои поступки принудили меня бѣгать по свѣту, искать опытности, и, прибывъ сюда въ прошломъ году, я могъ возстановить вещи въ ихъ естественномъ порядкѣ; для этого стоило мнѣ только привести съ собою другаго Мартэна, подъ названіемъ Мартэнъ-Батона. Отъ-того ныньче все идетъ прекрасно, и мы составляемъ, право, удивительную чету.

-- Правда, благодаря Бога, сказала Бертранда.

-- Бертранда!

-- Мартэнъ!

-- Бѣги сейчасъ же къ судьѣ, сказалъ Мартэнъ-Герръ повелительнымъ тономъ: -- возьми съ него формальное обѣщаніе обѣдать у насъ; если же онъ не будетъ, подумай, что ты одна будешь расплачиваться со мною. Бѣги, Бертранда, и скорѣе домой.

-- Сейчасъ, сказала Бертранда и исчезла въ ту же минуту.

Арно дю-Тилль проводилъ ее самодовольнымъ взоромъ, потомъ, оставшись одинъ, лѣниво растянулся на деревянной скамейкѣ, впивая воздухъ и подмигивая глазами съ эгоистическимъ блаженствомъ человѣка, которому нечего бояться и нечего желать.

Впивая воздухъ, Арно не замѣтилъ, какъ приблизился къ нему путникъ, насилу шедшій по дорогѣ, безлюдной въ эту жаркую пору.

-- Извините, любезный, сказалъ незнакомецъ, остановись передъ Арно: -- скажите, Бога ради, нѣтъ ли здѣсь гостинницы, гдѣ бы отдохнуть и пообѣдать?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Арно, не перемѣняя своего успокоительнаго положенія: -- вамъ надо идти въ Ріё, двѣ мили отсюда; тамъ вы найдете трактирную вывѣску.

-- Еще двѣ мили! вскричалъ путешественникъ:-- когда я не въ силахъ шагнуть отъ усталости. Я съ удовольствіемъ далъ бы пистоль, чтобъ тотчасъ найдти постель и обѣдъ.

-- Пистоль? повторилъ Арно, по-прежнему жадный къ деньгамъ.-- Если хотите, у насъ есть постель въ углу; что же касается обѣда, мы справляемъ сегодня свадебную годовщину, и по этому случаю у насъ обѣдаютъ нѣсколько гостей, и за столомъ одинъ лишній человѣкъ не помѣшаетъ. Годился ли вамъ это предложеніе?

-- Какъ-нельзя-лучше, отвѣчалъ путешественникъ: -- я сказалъ вамъ, что падаю отъ усталости и голода.

-- Итакъ, дѣло слажено; оставайтесь... за пистоль.

-- Вотъ вамъ и деньги впередъ, сказалъ путникъ.

Арно дю-Тилль выпрямился взять монету, и въ то же время приподнялъ шляпу, которая закрывала ему глаза и лицо.

Незнакомецъ тогда только увидѣлъ его черты и, отступивъ, закричалъ:

-- Мой племянникъ! Арно дю-Тилль!

Арно посмотрѣлъ ему въ лицо и поблѣднѣлъ, однакожь тотчасъ же оправился.

-- Вашъ племянникъ? сказалъ онъ:-- но я не знаю васъ. Кто вы?

-- Ты не узнаёшь меня, Арно! продолжалъ незнакомецъ: -- ты не узнаёшь своего стараго дядю, брата твоей матери, Карбона Барро, которому ты надѣлалъ столько же безпокойства, какъ и цѣлому семейству?

-- Право, нѣтъ! отвѣчалъ Арно съ безстыднымъ смѣхомъ.

-- Какъ? ты отказываешься отъ меня, ты отказываешься! сказалъ Карбонъ Барро.-- Развѣ ты не убилъ печалью свою мать, мою сестру, бѣдную вдову, которую ты бросилъ въ Сажіа назадъ тому десять лѣтъ? А! ты не узнаешь меня, черствое сердце! Но я узнаю тебя, да, узнаю!

-- Я рѣшительно не понимаю, что вы хотите сказать, отвѣчалъ безстыдный Арно, нисколько не смущенный.-- Меня зовутъ не Арно, но Мартэнъ-Герръ, я родился не въ Сажіа, но въ Артигѣ. Земляки мои подтвердятъ вамъ это; старожилы помнятъ меня еще ребенкомъ, и если хотите, чтобъ васъ подняли на смѣхъ, повторите свои слова передъ моею женою, Бертрандою Ролль, и моею роднею.

-- Жена! родные! сказалъ изумленный Карбонъ Барро.-- Извините, не-уже-ли я въ-самомъ-дѣлѣ ошибся? Нѣтъ, этого не можетъ быть! такое сходство...

-- Спустя десять лѣтъ, трудно утверждать, прервалъ Арно.-- Перестаньте, почтеннѣйшій: вы по-просту несете дичь. Вотъ вы сейчасъ увидите моихъ настоящихъ родственниковъ и услышите, что они говорятъ.

-- О, въ такомъ случаѣ, сказалъ Карбонъ Барро, начинавшій вѣрить: -- вы можете похвалиться, что походите на моего племянника Арно дю-Тилля.

-- Благодарю за честь, отвѣчалъ Арно съ насмѣшкой: -- впрочемъ, это совершенно напрасно.

-- О, когда я говорю, что вы можете похвалиться, замѣтилъ простякъ:-- изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобъ вы гордились сходствомъ съ этимъ записнымъ мерзавцемъ. Я могу говорить такъ, потому-что онъ принадлежитъ къ нашему семейству, и я знаю своего племянника за отъявленнаго негодяя, какого свѣтъ не производилъ. Какъ подумаю о немъ, трудно повѣрить, чтобъ онъ былъ еще живъ; его давно слѣдовало вздернуть на висѣлицу, мерзавца!

-- Вы думаете? спросилъ Арно дю-Тилль съ нѣкоторою досадой.

-- Даже вполнѣ убѣжденъ, г. Мартэнъ-Герръ, сказалъ съ самоувѣренностью Карбонъ Барро.-- Впрочемъ, я думаю, для васъ совершенно все равно, что я такъ отзываюсь о подлецѣ, потому-что вѣдь онъ не вы, мой почтенный хозяинъ?

-- Для меня это совершенно все равно, сказалъ Арно, не совсѣмъ довольный.

-- А, сударь, продолжалъ дядя, который, нельзя не замѣтить, былъ преизрядный пустомеля: -- сколько разъ, видя его мать въ слезахъ, я благодарилъ судьбу, что остался холостякомъ и не буду имѣть дѣтей, изъ которыхъ, чего добраго, пожалуй, вышли бы такіе же негодяи, какъ племянничекъ, и обезславили мое имя и отравили мою жизнь огорченіями.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, сказалъ про себя Арно:-- дядя Карбонъ не имѣлъ дѣтей... то-есть, наслѣдниковъ.

-- О чемъ задумались вы, господинъ Мартэнъ? спросилъ путешественникъ.

-- Я думаю, сказалъ съ нѣжностью Арно:-- что, не смотря на всѣ свои увѣренія, господинъ Карбонъ Барро, вы, можетъ-быть, желали бы теперь имѣть сына, или даже, за недостаткомъ сына, хоть этого гадкаго племянника, о которомъ вы такъ мало сожалѣете, но который, однакожь, могъ бы замѣнить для васъ семейство и быть вашимъ наслѣдникомъ.

-- Моимъ наслѣдникомъ? сказалъ Карбонъ Барро.

-- Да, наслѣдникомъ вашего имѣнія, отвѣчалъ Арно дю-Тилль.

-- Вы сорите пистолями, вы должны быть человѣкъ не бѣдный, и Арно былъ бы вашимъ наслѣдникомъ. Чортъ возьми! Немножко жаль, что я не вашъ племянникъ.

-- Еслибъ Арно не былъ повѣшенъ, онъ, дѣйствительно, былъ бы моимъ наслѣдникомъ, продолжалъ Карбонъ Барро.-- Впрочемъ, онъ не много сдѣлалъ бы пользы изъ права быть моимъ наслѣдникомъ: я не богатъ. Я даю теперь пистоль за отдыхъ и обѣдъ, потому-что я измученъ усталостью и голодомъ; впрочемъ, эта щедрость, къ-сожалѣнію, не мѣшаетъ моему кошельку быть очень-легкимъ.

-- Гы, недовѣрчиво замѣтилъ Арно дю-Тилль.

-- Вы не вѣрите мнѣ, почтеннѣйшій Мартэнъ-Герръ? Думайте, что угодно. Однакожь, я отправляюсь въ Ліонъ, гдѣ президентъ парламента, въ которомъ я двадцать лѣтъ былъ докладчикомъ, предлагаетъ мнѣ уголъ и кусокъ хлѣба на остатокъ моей жизни. Президентъ прислалъ мнѣ двадцать-пять пистолей, чтобъ я заплатилъ свои кой-какіе должишки и не нуждался въ дорогѣ, добрѣйшая душа! Но за издержками, у меня останется сущая бездѣлица, и, слѣдовательно, еслибъ Арно дю-Тилль даже былъ живъ, онъ не сталъ бы хлопотать о наслѣдствѣ. Вотъ почему...

-- Довольно, болтунъ, съ досадою прервалъ Арно дю-Тилль: -- некогда мнѣ слушать ваши сказки-то! Дайте пистоль и входите въ комнату, если вамъ угодно. Черезъ часъ вы дообѣдаете, послѣ заснете, а тамъ -- прощайте. Стоитъ ли для этого столько толковать.

-- Но вѣдь вы сами начали меня разспрашивать, замѣтилъ Карбонъ Барро.

-- Ну, полно, идете или не идете? Вотъ нѣсколько моихъ гостей, и вы позволите мнѣ заняться ими. Входите. Я поступаю съ вами безъ церемоніи.

-- Вижу, вижу, сказалъ Карбонъ Барро.

И онъ вошелъ въ домъ, удивляясь такой быстрой перемѣнѣ въ обращеніи своего хозяина.

Черезъ три часа, гости еще сидѣли за столомъ подъ молодымъ вязомъ. Они были всѣ налицо; артигскій судья, благосклонностью котораго такъ дорожилъ Арно, сидѣлъ на почетномъ мѣстѣ.

Хорошее вино мѣшалось съ веселыми шутками. Молодые люди говорили о будущемъ, старики о прошломъ, и дядя Карбонъ Барро убѣдился, что его хозяина зовутъ Мартэномъ-Герромъ и что самъ артигскій судья обходился съ нимъ, какъ съ своимъ старымъ знакомымъ.

-- Помнишь ли, Мартэнъ-Герръ, сказалъ одинъ изъ присутствующихъ:-- монаха Антуана, который училъ обоихъ насъ читать?

-- Какъ не помнить! отвѣчалъ Арно.

-- А помнишь ли, пріятель Мартэнъ, замѣтилъ другой гость:-- какъ на твоей свадьбѣ въ первый разъ выстрѣлили изъ ружья и потѣшили всю деревню?

-- Еще бы не помнить, сказалъ Арно.

И, какъ-бы желая оживить воспоминанія, онъ поцаловалъ свою жену, которая гордо и весело сидѣла возлѣ мужа.

-- Если у тебя, любезнѣйшій, такая чудесная память, вдругъ произнесъ позади присутствующихъ громкій и гордый голосъ, поразивъ Арно дю-Тилля:-- если ты помнишь столько вещей, можетъ-быть, вспомнишь также и меня!

X.

Затруднительное положеніе правосудія.

Человѣкъ, говорившій такимъ повелительнымъ тономъ, сбросилъ съ себя коричневаго цвѣта плащъ и шляпу съ широкими полями, и гости Арно дю-Тилля, которые обернулись въ ту сторону, откуда послышался голосъ, увидѣли молодаго человѣка съ благородной осанкой и въ богатой одеждѣ.

Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, слуга держалъ за поводья вару лошадей.

Гости почтительно встали, удивленные и подстрекаемые любопытствомъ.

Арно дю-Тилль поблѣднѣлъ какъ смерть.

-- Господинъ виконтъ д'Эксме! проговорилъ онъ въ испугѣ.

-- Ну, что, произнесъ Габріэль громовымъ голосомъ, обращаясь къ нему:-- узнаешь меня?

Арно, послѣ минутнаго недоумѣнія, сообразилъ свою роль.

-- Безъ всякаго сомнѣнія, отвѣчалъ онъ, стараясь придать нѣсколько твердости своему голосу:-- нѣсколько разъ я имѣлъ честь видѣть господина виконта д'Эксме въ Луврѣ, когда находился въ услуженіи у г-на Монморанси; по только не могу понять, какъ г-нъ виконтъ могъ узнать меня, бѣднаго слугу коннетабля.

-- И также моего, прибавилъ Габріэль:-- ты позабылъ это?

-- Кто, я! вскричалъ Арно, притворяясь чрезвычайно-изумленнымъ.-- Извините; г-нъ виконтъ, вѣроятно, ошибается.

-- Я до такой степени увѣренъ, продолжалъ спокойно Габріэль: -- что требую отъ артигскаго судьи, присутствующаго здѣсь, немедленно, взять тебя и посадить въ тюрьму. Понятно?

Гости были поражены такими неожиданными словами. Судья съ удивленіемъ приблизился къ Габріэлю. Одинъ только Арно сохранилъ свое наружное спокойствіе.

-- Нельзя ли по-крайней-мѣрѣ узнать, въ чемъ обвиняютъ меня?

-- Я обвиняю тебя, отвѣчалъ съ твердостью Габріэль: -- въ томъ, что ты обманомъ выдавалъ себя за моего конюшаго, Мартэна-Герра, и подло и предательски укралъ у него имя, домъ и жену, пользуясь сходствомъ наружности, которое своимъ совершенствомъ превосходитъ всякое воображеніе.

При этомъ обвиненіи, высказанномъ такъ рѣшительно, гости съ изумленіемъ взглянули другъ на друга.

-- Что бы это значило? говорили они:-- Мартэнъ-Герръ -- не Мартэнъ-Герръ. Тутъ какая-то дьявольская загадка.

Многіе изъ этихъ добрыхъ людей крестились и шептали молитвы, надѣясь отогнать лукаваго. Большая часть смотрѣла съ ужасомъ на хозяина.

Арно дю-Тилль понялъ, что надо рѣшительнымъ ударомъ привлечь къ себѣ взволнованные умы, и обратился къ той, которую называлъ своею женою.

-- Бертранда! вскричалъ онъ:-- говори же, мужъ я тебѣ или нѣтъ? Бертранда до-тѣхъ-поръ не говорила ни слова, и смотрѣла то на Габріэля, то на мужа. Но повелительный жестъ и грозный голосъ Арно дю-Тилля заставили ее не колебаться болѣе.

-- Мартэнъ-Герръ! вскричала она, упавъ къ нему на руки въ изліяніи любви.

При этихъ словахъ, очарованіе исчезло, и говоръ упрека обратился противъ виконта д'Эксме.

-- Милостивый государь, сказалъ съ торжествующимъ видомъ Арно дю-Тилль: -- при этомъ свидѣтельствѣ моей жены и въ присутствіи моихъ друзей и родственниковъ, не-уже-ли вы не отказываетесь отъ своего страннаго обвиненія?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ спокойно Габріэль.

-- Позвольте! вскричалъ Карбонъ Барро, вмѣшиваясь въ разговоръ.-- Я зналъ, любезнѣйшій хозяинъ, что на меня еще не напала куриная слѣпота! Но какъ гдѣ-то есть другой человѣкъ, похожій какъ двѣ капли воды на этого, я утверждаю, что одинъ изъ нихъ -- мой племянникъ, Арно дю-Тилль, родившійся, какъ я же, въ Сажіа.

-- Вотъ помощь, посланная во-время Провидѣніемъ, сказалъ Габріэль.-- М. г., прибавилъ онъ, обращаясь къ старику: -- признаете ли вы своего племянника въ этомъ человѣкѣ?

-- Право, сказалъ Карбонъ Барро:-- не могу сказать навѣрное, онъ ли это или другой, но готовъ побожиться заранѣе, что если тутъ есть какой подлогъ, его сдѣлалъ мой племянникъ, человѣкъ, которому не учиться такимъ вещамъ.

-- Слышите, г-нъ судья? сказалъ Габріэль чиновнику:-- кто бы ни былъ виновный, въ преступленіи нельзя сомнѣваться.

-- Скажите, по-крайней-мѣрѣ, кто же этотъ человѣкъ, который желаетъ погубить меня, считая себя оскорбленнымъ? дерзко вскричалъ Арно дю-Тилль.-- Пускай сличатъ меня съ нимъ! Онъ прячется!.. Пускай онъ прійдетъ сюда, пускай онъ покажется, и тогда судите.

-- Мартэнъ-Герръ, мой конюшій, сказалъ Габріэль: -- по моему приказанію первый заключенъ въ тюрьму въ Ріё.-- Г-нъ судья, меня зовутъ графъ Монгомери, капитанъ гвардіи его величества. Обвиненный самъ узналъ меня. Прошу васъ, какъ обвинитель, арестовать его и запереть. Когда оба они будутъ подъ рукою правосудія, надѣюсь, что тогда легко откроется, на чьей сторонѣ истина и на чьей подлогъ.

-- Это очевидно, графъ, отвѣчалъ ослѣпленный судья.-- Ведите Мартэна-Гэрра въ тюрьму.

-- Я и самъ пойду туда, будучи увѣренъ въ своей невинности, сказалъ Арно.-- Любезные и добрые друзья, прибавилъ онъ, обращаясь къ толпѣ, которую считалъ не лишнимъ привлечь на свою сторону: -- надѣюсь, что ваши справедливыя показанія помогутъ мцѣ въ этой крайности. Вы всѣ знали меня и не откажетесь отъ меня, не правда ли?

-- Да, да, будь спокоенъ, Мартэнъ, сказали всѣ друзья и родственники, растроганные этимъ призывомъ.

Бертранда упала въ обморокъ.

Недѣлю спустя, началось слѣдствіе въ судѣ Ріё.

Любопытный и трудный процессъ, который достоинъ былъ въ то время сдѣлаться знаменитымъ, потому-что и теперь, черезъ триста лѣтъ, онъ еще пользуется извѣстностью!

Еслибъ Габріэль Монгомери не вмѣшался въ это дѣло, вѣроятно, превосходные судьи Ріё, которымъ оно было ввѣрено, никогда бы не выпутались изъ этого лабиринта.

Прежде всего Габріэль просилъ, чтобъ два противника ни подъ какимъ предлогомъ не сходились одинъ съ другимъ до новаго распоряженія. Вопросы и сличенія должны были производиться порознь, и Мартэнъ такъ же какъ и Арно дю-Тилль содержались въ строжайшей тайнѣ.

Мартэна-Герра, завернутаго въ плащъ, подводили поочередно къ его женѣ, къ Карбону Барро, ко всѣмъ сосѣдямъ и родственникамъ. Всѣ узнавали его лицо, его ростъ. Ошибиться было невозможно.

Но также точно всѣ признавали Арно дю-Тюлля, когда его подводили къ нимъ.

Кричали, удивлялись, не находя ключа къ разгадкѣ.

Дѣйствительно, какъ отличить двухъ Созіевъ, до такой степени похожихъ одинъ на другаго, какъ Маргэнъ-Герръ и Арно дюТилль?

-- Тутъ самъ чортъ сломитъ себѣ голову! говорилъ Карбонъ Барро, поставленный въ крайнее затрудненіе своими двумя племянниками.

Но передъ этою неслыханною и чудесною игрою природы, указали Габріэлю и судьямъ дорогу если не матеріальныя различія, то противорѣчія фактовъ и, въ особенности, характеровъ.

Въ разсказѣ о своемъ дѣтствѣ, Арно и Мартэнъ совершенно сходились между собою, и съ изумительнымъ единствомъ припоминали одни и тѣ же годы, называли одни и тѣ же имена, указывали на одни и тѣ же событія.

Въ подтвержденіе своихъ словъ, Арно принесъ письма Бертранды, семейныя бумаги и кольцо, которымъ онъ обручился съ женою.

Но Мартэнъ говорилъ, что Арно, заставивъ повѣсить его въ Нойонѣ, могъ украсть у него бумаги и обручальное кольцо.

Такимъ-образомъ, судьи по-прежнему были въ великомъ недоумѣніи. Показанія были такъ же ясны и краснорѣчивы съ одной стороны, какъ съ другой они казались непритворны.

Для рѣшенія этого узловатаго вопроса требовались формальныя доказательства и очевидныя свидѣтельства. Габріэль взялся найдти и представить ихъ.

Сначала, по просьбѣ его, предсѣдатель суда снова предложилъ этотъ вопросъ Мартэну и Арно дю-Тиллю, по-прежнему призываемымъ на слѣдствіе порознь:

-- Гдѣ провели вы время между двѣнадцатилѣтнимъ и шестнадцатилѣтнимъ возрастомъ?

-- Въ Сен-Себастьенѣ, въ Бискаіи, у двоюроднаго брата Санкси, немедленно отвѣчалъ каждый изъ обвиненныхъ.

Саикси, бывшій свидѣтелемъ при слѣдствіи, подтвердилъ справедливость этого показанія.

Габріэль приблизился къ нему и сказалъ что-то на ухо. Санкси захохоталъ и сказалъ что-то Арно дю-Тиллю на языкѣ Басковъ. Арно поблѣднѣлъ и не отвѣчалъ ни слова.

-- Какъ? спросилъ Габріэль:-- вы прожили четыре года въ Сен-Себастьенѣ, и не понимаете нарѣчія этой страны?

-- Я позабылъ, проговорилъ Арно.

Мартэнъ-Герръ, призванный въ свою очередь на испытаніе, болталъ четверть часа на языкѣ Басковъ, къ великой радости брата Санкси и къ совершенному удовольствію присутствующихъ и судей.

За этимъ первымъ испытаніемъ, нѣсколько озарившимъ умы, слѣдовало другое, которое хотя взято изъ Одиссеи, однакожь не менѣе значительно.

Жители Артига, ровесники Мартэна-Герра, еще съ удивленіемъ и завистью вспоминали, съ какою ловкостью онъ игралъ въ мячъ.

Но со времени своего возвращенія, мнимый Мартэнъ отказывался отъ игры, отговариваясь тѣмъ, что у него на правой рукѣ рана.

Дѣйствительный Мартэнъ-Герръ, напротивъ, охотно состязался предъ судьями съ самыми искусными игроками. Онъ игралъ даже сидя, завернувшись въ плащъ, и партнёръ его только поднималъ шары, которые Мартэнъ бросалъ съ ловкостью истинно изумительною.

Съ этой минуты, сочувствіе присутствующихъ, столь необходимое въ подобныхъ случаяхъ, перешло на сторону Мартэна-Герра, то-есть, рѣдкая вещь -- на сторону справедливости.

Послѣднее, странное обстоятельство окончательно уничтожило Арно дю-Тилля въ умахъ судей.

Оба обвиненные были совершенно одинакаго роста; но Габріэль замѣтилъ, что у его честнаго конюшаго нога -- къ-сожалѣнію, единственная! была гораздо меньше ноги Арно дю-Тилля.

Старый артигскій сапожникъ, призванный къ суду, принесъ свои старинныя и новыя мѣрки.

-- Да, сказалъ онъ:-- я очень-хорошо помню, что прежде нога у Мартэна-Герра была гораздо меньше, и очень удивился, что послѣ его возвращенія башмаки его больше тѣхъ, какіе прежде я шилъ; впрочемъ, я думаю, что такая перемѣна произошла отъ продолжительнаго путешествія.

Тогда настоящій Мартэнъ-Герръ гордо протянулъ къ сапожнику свою единственную ногу, сохраненную Провидѣніемъ, конечно для того, чтобъ доказать торжество истины. Простодушный сапожникъ смѣрялъ ногу старинною мѣркой, и объявилъ, что это та самая нога, которую нѣкогда онъ обувалъ, и которая, не смотря на долгое путешествіе и удвоенную усталость, почти нисколько не измѣнилась.

Тогда всѣ присутствующіе признали согласнымъ крикомъ невинность Мартэна и виновность Арно дю-Тилля.

Но недостаточно было однихъ матеріальныхъ доказательствъ. Габріэль хотѣлъ представить свидѣтельства нравственныя.

Онъ представилъ крестьянина, которому Арно дю-Тилль далъ странное порученіе увѣдомить въ Парижѣ, что Мартэна-Герра повѣсили въ Нойонѣ. Простякъ наивно разсказалъ, какъ онъ былъ изумленъ, когда нашелъ въ Улицѣ-Жарденъ-Сен-Поль того, который при немъ отправился по ліонской дорогѣ. Это самое обстоятельство и внушило Габріэлю первую мысль объ истинѣ.

Потомъ выслушали Бертранду Ролль.

. Бѣдная Бертранда, хотя общее мнѣніе приняло другой оборотъ, оставалась по-прежнему на сторонѣ того, котораго она такъ боялась.

Впрочемъ, на вопросъ, не замѣтила ли она перемѣны въ характерѣ мужа съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ возвратился, Бертранда отвѣчала:

-- Да, онъ очень перемѣнился... но только къ лучшему, господа судьи, поспѣшно прибавила женщина.

И, уступая требованію объясниться, продолжала:

-- Сперва Мартэнъ былъ слабъ и робокъ, какъ теленокъ, и позволялъ мнѣ ворчать на него такъ, что мнѣ самой становилось подъ конецъ стыдно. Но теперь онъ воротился мужчиною, господиномъ. Не позволяя возражать, онъ доказалъ мнѣ, что я прежде поступала дурно, потому-что жена обязана повиноваться слову и палкѣ мужа. Теперь приказываетъ -- онъ, а служу -- я; теперь онъ поднимаетъ руку, а я склоняю голову. Власть эту вынесъ онъ изъ путешествій, и со дня его прихода наши роли установились такъ, какъ давно бы слѣдовало имъ быть. Дѣло приняло теперь другой оборотъ -- и я рада этому.

Прочіе жители Артига подтверждали въ свою очередь, что прежній Мартэнъ былъ беззащитный, благочестивый и добрый, между-тѣмъ, какъ нынѣшній Мартэнъ -- напротивъ, безстыденъ и дерзокъ.

Сапожникъ и Бертранда приписывали такую перемѣну путешествіямъ.

Тогда Габріэль Монгомери рѣшился говорить самъ и началъ посреди почтительнаго молчанія судей и присутствующихъ.

Онъ разсказалъ, по какимъ страннымъ обстоятельствамъ ему служили поперемѣнно два Мартэна-Герра, какъ долгое время онъ не могъ объяснить себѣ перемѣны характера и натуры своего двойнаго конюшаго, и какія событія навели его, подъ-конецъ, на вѣрную дорогу.

Габріэль разсказалъ все: страданія Мартэна, предательства Арно дю-Тилля, добрыя качества одного и преступленія другаго; обнаружилъ передъ глазами всѣхъ эту темную и запутанную исторію, и кончилъ разсказъ, требуя наказанія виновному и возстановленія чести невиннаго.

Правосудіе, въ тѣ времена, было менѣе сострадательно къ обвиняемымъ, нежели теперь. Такимъ образомъ, Арно дю-Тилль еще не зналъ оружія, устремленнаго противъ него. Правда, онъ видѣлъ, что, послѣ испытанія въ нарѣчіи Басковъ и въ игрѣ въ мячъ, справедливость его пошатнулась, но онъ еще надѣялся, что оправданія, представленныя имъ, очень удовлетворительны. Касательно результата, произнесеннаго старымъ сапожникомъ, Арно былъ въ совершенномъ недоумѣніи, и не зналъ, удачнѣе ли выпутался Мартэнъ-Герръ изъ разныхъ вопросовъ и затрудненій.

Габріэль, движимый великодушіемъ, требовалъ, чтобъ Арно дю-Тилль присутствовалъ при производствѣ дѣла и, въ случаѣ надобности, могъ отвѣчать. Мартэну было нечего дѣлать при судебномъ слѣдствіи, и онъ оставался въ тюрьмѣ. Арно дю-Тилль былъ приведенъ въ судъ и не обронилъ ни слова изъ убѣдительнаго разсказа Габріэля.

Однакожь, когда виконтъ д'Эксме кончилъ, Арно безъ всякой робости спокойно всталъ и спросилъ позволенія защищаться. Судъ хотѣлъ-было отказать ему, но Габріэль принялъ сторону обвиняемаго, и ему позволено было говорить.

Арно говорилъ удивительно. Хитрый подлецъ дѣйствительно владѣлъ природнымъ краснорѣчіемъ, соединеннымъ съ умомъ ловкимъ и глубокимъ.

Габріэль старался разлить свѣтъ вѣроятности на темныя приключенія обоихъ Мартэновъ. Арно старался перепутать всѣ нити и во второй разъ поселить въ умахъ судей спасительное недоразумѣніе. Онъ объявилъ, что не можетъ рѣшительно ничего понять изъ этихъ смѣшанныхъ обстоятельствъ и двухъ существованій, принимаемыхъ одно за другое. Впрочемъ, Арно дю-Тиллю приказали не затрудняться критическимъ разборомъ всѣхъ этихъ qui pro quo, но только отвѣчать прямо на вопросы объ его собственной жизни и оправдывать только свои собственные поступки. Арно изъявилъ совершенную готовность исполнить это требованіе, и началъ логическій разсказъ о своихъ дѣйствіяхъ, отъ самаго дѣтства до настоящаго времени. Онъ призвалъ своихъ друзей и родственниковъ, напоминалъ имъ обстоятельства, о которыхъ даже они сами забыли, при однихъ воспоминаніяхъ смѣялся, при другихъ плакалъ.

Конечно, онъ не умѣлъ говорить на языкѣ Басковъ, ни играть въ шары, но не у всѣхъ же хорошая память для языковъ, и притомъ у него была на рукѣ рана. Если же его противникъ и удовлетворилъ судей на двухъ испытаніяхъ, то это еще не служило оправданіемъ, потому-что легко выучиться игрѣ и провинціальному нарѣчію.

Наконецъ, если графъ Монгомери, вѣроятно введенный въ заблужденіе какимъ-нибудь интриганомъ, и обвинялъ Арно въ покражѣ у конюшаго бумагъ, которыя подтверждали объ его личности, то все-таки онъ не представилъ никакого доказательства въ подтвержденіе своихъ словъ.

Что же касается до крестьянина, могъ ли кто поручиться, что онъ не кумъ мнимаго Мартэна-Герра?

Графъ Монгомери обвинялъ его въ похищеніи денегъ, назначенныхъ для выкупа. Дѣйствительно, онъ, Мартэнъ-Герръ, возвратился въ Артигъ съ деньгами, но только сумма, которую принесъ онъ, была гораздо-значительнѣе суммы, показанной графомъ Монгомери, и плутъ объяснилъ происхожденіе своихъ денегъ, представивъ свидѣтельство сильнаго и высокаго вельможи, коннетабля Монморанси.

Арно дю-Тилль для своего оправданія съ чрезвычайною ловкостью выставилъ волшебное имя коннетабля глазамъ ослѣпленныхъ судей, и настоятельно просилъ, чтобъ послали справиться о немъ у знаменитаго человѣка. Арно былъ увѣренъ, что послѣ этого слѣдствія невинность его окажется несомнѣнною.

Короче, рѣчь хитраго мерзавца была ведена такъ ловко, такъ искусно, онъ выражался съ такимъ жаромъ, и притомъ безстыдство иногда такъ хорошо походитъ на невинность, что Габріэль снова увидѣлъ сомнѣніе на лицѣ судей.

Надо было употребить рѣшительный ударъ, и Габріэль, хотя не безъ труда, принялъ эту мѣру.

Онъ шепнулъ на ухо президенту, который тотчасъ приказалъ отвести Арно дю-Тилля въ темницу и привести Мартэна-Герра.

XI.

Недоразумѣнія по-видимому возобновляются.

Арно дю-Тилля отвели не прямо въ тюрьму Ріё, но въ комнату, находившуюся возлѣ судилища, и оставили тамъ его на нѣсколько минутъ одного, чтобъ призвать его снова, еслибъ судьи почли нужнымъ отобрать отъ него отвѣтъ послѣ показаній противника.

Оставшись одинъ, хитрый негодяй предался размышленіямъ и внутренно поздравлялъ себя съ успѣшнымъ дѣйствіемъ, которое, по-видимому, произвелъ онъ легкою и безстыдною рѣчью. Честный Мартэнъ-Герръ съ своею справедливостью, навѣрное, не былъ бы такъ убѣдителенъ.

Во всякомъ случаѣ, Арно выигралъ время! Но, углубившись въ обстоятельства, онъ не могъ не сознаться, что выигралъ только одно время. Истина, которую онъ такъ дерзко опровергалъ, должна была, наконецъ, обнаружиться со всѣхъ сторонъ. Самъ г-нъ Монморанси, призванный плутомъ въ свидѣтели, едва ли рѣшился бы своимъ авторитетомъ защищать гнусные поступки своего шпіона...

Напослѣдокъ, Арно дю-Тилль, сначала веселый, мало-по-малу упалъ изъ надежды въ сомнѣніе, и, вникнувъ хорошенько въ дѣло, согласился, что его положеніе самое неутѣшительное.

Арно склонилъ голову передъ отчаяніемъ, и пошелъ за сторожемъ, которому приказано было отвести его въ тюрьму.

Судъ почелъ ненужнымъ спрашивать его послѣ объясненій Мартэна-Герра... Новый поводъ опасаться.

Впрочемъ, это не помѣшало Арно дю-Тиллю, замѣчавшему все, замѣтить также, что за нимъ прислали теперь не того тюремщика, который обыкновенію отводилъ его въ тюрьму.

Къ чему такая перемѣна? Не удвоилъ ли судъ предосторожностей? Не хотятъ ли его заставить говорить? Арно дю-Тилль обѣщалъ себѣ быть осторожнымъ и во всю дорогу не говорилъ ни слова.

Еще новая причина опасаться: новый стражъ привелъ Арно дю-Тилля въ другую тюрьму, не туда, гдѣ онъ содержался прежде.

Въ этой новой тюрьмѣ окно было съ рѣшеткою, и стоялъ высокій каминъ, котораго не доставало въ первой.

Между-тѣмъ, все доказывало въ этой келльѣ, что здѣсь еще недавно находился арестантъ: остатки мягкаго хлѣба, кружка воды, выпитая до половины, соломенная подстилка и отворенный сундукъ съ мужскимъ платьемъ.

Арно дю-Тилль, привыкнувъ владѣть собою, не обнаружилъ никакого удивленія; по какъ-только тюремщикъ ушелъ и заперъ дверь, онъ бросился къ сундуку.

Здѣсь лежало только платье, безъ всякихъ признаковъ; но цвѣтъ и покрой этого платья показались знакомы Арно дю-Тиллю. Особенно обратили на себя его вниманіе два камзола изъ коричневаго сукна и желтые панталоны, не совсѣмъ общіе по цвѣту и фасону.

-- О-го! сказалъ про себя Арно дю-Тилль: -- это было славно! Когда уже смерклось, въ келлью вошелъ незнакомый тюремщикъ.

-- Эй, Мартэнъ-Герръ! сказалъ онъ, ударивъ дремавшаго Арно дю-Тилля по плечу въ знакъ того, что если арестантъ и не зналъ своего тюремщика, то этотъ очень-хорошо зналъ своего арестанта.

-- Что такое еще? спросилъ Арно у тюремщика.

-- А то, любезнѣйшій, что дѣлишки ваши идутъ лучше и лучше. Знаете ли, кто просилъ у судей и получилъ позволеніе поговорить съ вами нѣсколько минутъ?

-- Нѣтъ, не знаю... да откуда же мнѣ знать? сказалъ Арно.

-- Жена ваша, любезнѣйшій, Бертранда Ролль, лично просила за васъ... Вѣрно, она увидѣла, на чьей сторонѣ справедливость. Впрочемъ, знаете ли: на вашемъ мѣстѣ я не принялъ бы жены.

-- А почему? спросилъ Арно дю-Тилль.

-- Почему? отвѣчалъ тюремщикъ: -- а потому-что она долго не хотѣла признать васъ. Вотъ что! Пора, наконецъ, ей перейдти на сторону истины. Завтра, не позже какъ завтра, судъ публично произнесетъ сентенцію. Согласны ли вы со мною? Какъ думаете, стоило ли прогнать неблагодарную?

Тюремщикъ подошелъ къ двери, по Арно дю-Тилль позвалъ его рукою.

-- Нѣтъ, нѣтъ, не гоните ее; напротивъ, я хочу съ нею видѣться, да, хочу. Если Бертранда Ролль выпросила у судей позволеніе, пускай она войдетъ сюда, любезный другъ.

-- Гм, замѣтилъ тюремщикъ: -- экой вы снисходительный... Впрочемъ, это ваше дѣло.

Тюремщикъ вышелъ, съ сожалѣніемъ пожимая плечами.

Черезъ десять минутъ онъ воротился съ Бертрандою Ролль. Вечеръ становился темнѣе и темнѣе.

-- Я оставлю васъ однихъ, сказалъ тюремщикъ: -- и прійду за Бертрандой прежде, чѣмъ настанетъ совершенная ночь: у насъ такое заведеніе. Вамъ дана только четверть часа; пользуйтесь временемъ; можете ссориться или мириться, смотря по вкусу.

И тюремщикъ вышелъ во второй разъ.

Бертранда Ролль, пристыженная, опустивъ голову, подошла къ мнимому Мартэнъ-Герру, который сидѣлъ молча и далъ ей полную свободу говорить.

-- О, Мартэнъ, сказала наконецъ Бертранда слабымъ и робкимъ голосомъ.-- Не-уже-ли ты никогда не простишь меня, Мартэнъ?

Глаза ея покрылись слезами; она дрожала всѣмъ тѣломъ.

-- Въ чемъ же васъ простить? спросилъ Арно дю-Тилль, не желая унизиться.

-- Въ моей грубой ошибкѣ, сказала Бертранда.-- Да, я поступила дурно, что не узнала тебя. Однакожь, развѣ я не могла ошибиться, если ты самъ, кажется, когда-то ошибся? Признаюсь, чтобъ я созналась въ своей ошибкѣ, надо было всей деревнѣ, графу Монгомери и судьямъ объявить, что ты -- мой настоящій мужъ, и что другой былъ обманщикъ.

-- Который же дѣйствительно обманщикъ? сказалъ Арно: -- тотъ ли, котораго привелъ г-нъ Монгомери, или тотъ, который завладѣлъ именемъ и имѣніемъ Мартэна-Герра?

-- Разумѣется, второй! отвѣчала Бертранда: -- который обманулъ меня, котораго я, глупая и слѣпая, называла еще на прошлой недѣлѣ своимъ мужемъ!

-- А, значитъ дѣло рѣшено теперь? спросилъ взволнованный Арно.

-- Боже мой! конечно, Мартэнъ, отвѣчала Бертранда съ тѣмъ же замѣшательствомъ.-- Господа-судьи и твой господинъ, этотъ благородный господинъ, сейчасъ объявили мнѣ, что теперь не можетъ быть никакого сомнѣнія для нихъ, и что ты -- настоящій Мартэнъ-Герръ, мой добрый и любезный мужъ.

-- А! право? сказалъ поблѣднѣвъ Арно дю-Тилль.

-- Притомъ, продолжала Бертранда: -- мнѣ замѣтили, что я хорошо бы сдѣлала, еслибъ попросила у тебя прощенья и помирилась съ тобою, и я просила и получила позволеніе повидаться съ тобою...

Бертранда остановилась, но, видя, что ея мнимый мужъ не отвѣчаетъ, продолжала:

-- Очень-вѣроятно, мой добрый Мартэнъ, что я крайне виновата передъ вами, но призываю въ свидѣтели Пресвятую Дѣву и Младенца Іисуса -- я сдѣлала ошибку невольно. Я виновата въ томъ, что не открыла обмана Арно дю-Тилля, но могла ли я думать, что въ мірѣ можетъ существовать такое сходство и что природа создала два существа, такъ похожія одно на другое? Они совершенно одинаковы лицомъ и ростомъ, но только не характеромъ и не сердцемъ, и признаюсь, что различіе должно было открыть мнѣ глаза. Арно дю-Тилль говорилъ со мною о прошломъ, какъ говорили бы вы сами. У него было ваше кольцо, были ваши бумаги. Ни одинъ другъ, ни одинъ родственникъ не подозрѣвалъ обмана. Я вдалась въ него съ полною увѣренностью. Я приписывала перемѣну вашего характера продолжительному странствованію по свѣту. Подумайте, другъ мой, что все-таки я любила васъ въ этомъ незнакомцѣ, вамъ покорялась я съ такою готовностью. Подумайте объ этомъ, другъ мой, и вы простите мнѣ первое заблужденіе, которое, безъ всякаго участія съ моей стороны, вовлекло меня въ грѣхъ, и въ которомъ всю свою жизнь я буду просить прощенія у неба и у васъ.

Бертранда Ролль снова замолчала, желая видѣть, что скажетъ Мартэнъ-Герръ на ея слова и сжалится ли онъ хоть не много. Но онъ упорно молчалъ, и бѣдная Бертранда съ разрывающимся сердцемъ продолжала:

-- Если, Мартэнъ, вы не можете обвинять меня въ этой невольной ошибкѣ, то другая ошибка моя, къ-несчастію, вполнѣ заслуживаетъ вашихъ упрековъ и гнѣва. Когда васъ не было здѣсь, я могла принять другаго за васъ; ко когда вы явились и когда я могла сдѣлать сравненія, мнѣ слѣдовало узнать васъ съ перваго раза. Подумайте, однакожь, не заслуживаетъ ли мое поведеніе какого-нибудь оправданія и съ этой стороны? Во-первыхъ, какъ вы сами сказали, Арно дю-Тилль присвоивалъ себѣ и имя и званіе, принадлежащія вамъ, и отнялъ у меня всякую возможность допустить предположеніе, составляющее теперь мою вину. Во-вторыхъ, меня не допускали ни видѣть васъ, ни говорить съ вами. Когда же меня привели къ вамъ, вы были не въ обыкновенномъ своемъ платьѣ, но въ длинномъ плащѣ, закрывавшемъ отъ меня вашъ ростъ и талію. Притомъ, я сама содержалась въ тюрьмѣ, какъ Арно дю-Тилль и какъ вы, и видѣла васъ обоихъ только передъ судомъ, каждаго порознь и не вблизи. Передъ такимъ сходствомъ, скажите, какими средствами узнать истину? Я почти невольно приняла сторону того, котораго называла вчера своимъ мужемъ. Клянусь вамъ, я сдѣлала это невольно. Сегодня судьи увѣряли меня, что я ошиблась, и что у нихъ есть на это доказательства. Въ ту же минуту, я съ раскаяніемъ побѣжала къ вамъ, полагаясь единственно на вашу доброту и вашу прежнюю любовь. Не ошиблась ли я, разсчитывая на ваше великодушіе?

Послѣ этого почти прямаго вопроса, Бертранда снова замолчала. Но ложный Мартэнъ попрежнему не отвѣчалъ.

Очевидно, Бертранда, отказываясь такимъ образомъ отъ Арно дю-Тилля, вздумала смягчить его очень-страннымъ средствомъ; но Бертранда была женщина простодушная и довѣрчиво шла по дорогѣ, казавшейся ей самою вѣрною къ сердцу того, кого она умоляла.

-- Вы также замѣтили, продолжала Бертранда: -- что и мой нравъ измѣнился. Теперь я больше не злая и не своенравная женщина, отъ которой вы столько страдали. Дурное обращеніе со мною Арно дю-Тилля имѣло по-крайней-мѣрѣ хорошія послѣдствія, и на будущее время вы увидите меня такъ же послушною и кроткою, какъ прежде вы были нѣжны и добры ко мнѣ... потому-что вѣдь вы будете обращаться со мною такъ же кротко, какъ и прежде, не правда ли? И вы сейчасъ докажете мнѣ это, простивъ меня, и я узнаю ваше сердце, какъ я узнала ваши черты.

-- Итакъ, ты узнаёшь меня? сказалъ наконецъ Арно дю-Тилль.

-- О, да! отвѣчала Бертранда: -- и только я упрекаю себя въ томъ, что слушала для этого приговоръ и мнѣнія судей.

-- Ты узнаешь меня? продолжалъ настойчивый Арно:-- ты узнаешь во мнѣ не того интригана, который еще на прошлой недѣлѣ дерзко называлъ себя твоимъ мужемъ, но узнаешь во мнѣ истиннаго и законнаго Мартэна-Герра, котораго не видѣла столько лѣтъ? Посмотри на меня. Точно ли ты признаешь меня за твоего перваго, единственнаго мужа?

-- Безъ сомнѣнія, сказала Бертранда.

-- А по какимъ признакамъ ты узнаешь меня? спросилъ Арно.

-- Увы, простодушно сказала Бертранда: -- по признакамъ совершенно постороннимъ, и которые, признаюсь, не зависятъ отъ вашей личности. Еслибъ вы находились возлѣ Арно дю-Тилля и были одинаково съ нимъ одѣты, можетъ-быть, я не различила бы васъ. Я признаю васъ за своего настоящаго мужа потому-что меня вели къ моему настоящему мужу -- потому-что вы содержитесь въ этой комнатѣ, а не въ тои, гдѣ находится Арно -- потому-что вы встрѣчаете меня съ строгостью, которой я заслуживаю, между-тѣмъ, какъ Арно еще старался воспользоваться моею довѣренностью и обольстить меня...

-- Подлецъ Арно! вскричалъ Арно свирѣпымъ голосомъ. А ты -- женщина слабая, легковѣрная!...

-- Да, браните меня, отвѣчала Бертранда Ролль:-- а мнѣ лучше ваши упреки, нежели молчаніе. Когда выскажете вы все, что лежитъ у васъ на сердцѣ, я знаю васъ -- вы сжалитесь, вы простите мнѣ!

-- Перестань! сказалъ Арно нѣсколько смягченнымъ голосомъ: -- не отчаявайся, Бертранда; мы увидимъ!

-- О, вскричала Бертранда:-- не правду ли я сказала!... Да, какъ ты добръ, мой любезный Мартэнъ-Герръ!

Она бросилась къ его ногамъ, обливала его руки чистосердечными слезами, потому-что дѣйствительно принимала его за своего мужа, и Арно дю-Тилль, смотря на нее недовѣрчивымъ взоромъ, не подозрѣвалъ тутъ никакого притворства. Знаки радости и раскаяніе, которое обнаруживала она, были нисколько не двусмысленны.

-- Хорошо! тихо проговорилъ Арно:-- хорошо; когда-нибудь ты заплатишь мнѣ за это, измѣнница!

Между-тѣмъ, онъ притворился, будто не можетъ устоять противъ дѣйствій неотразимой нѣжности.

-- Я теряю бодрость и чувствую, что начинаю слабѣть, сказалъ онъ, вытирая съ глазъ слезу, которой, впрочемъ, и не было.

И какъ-бы невольно онъ поцаловалъ склонившуюся къ нему измѣнницу.

-- Какое счастіе! вскричала Бертранда:-- я почти прощена?...

Въ ту же минуту отворилась дверь и вошелъ тюремщикъ.

-- Помирились! сказалъ онъ грубымъ голосомъ, замѣтивъ сантиментальную группу двухъ мнимыхъ супруговъ.-- Я зналъ это напередъ! Экая вы мокрая курица, Мартэнъ!

-- Какъ! вы упрекаете его въ добромъ сердцѣ? спросила Бертранда.

-- Ну, полно, полно! сказалъ Арно, улыбаясь съ возможною пріятностью.

-- Впрочемъ, еще разъ повторяю: это его дѣло, замѣтилъ непреклонный тюремщикъ.-- Мое дѣло -- стоять на часахъ. Срокъ прошелъ, и вы можете оставаться здѣсь не больше минуты, прекрасная страдалица.

-- Какъ! уже пора уйдти? спросила Бертранда.

-- Ладно, еще успѣете налюбоваться другъ на друга завтра и въ слѣдующіе дни, замѣтилъ тюремщикъ.

-- Правда, завтра онъ будетъ освобожденъ! сказала Бертранда.-- Завтра вдругъ мой, мы опять начнемъ прежнюю спокойную жизнь.

-- Отложите нѣжности до завтрашняго дня, прервалъ грубый тюремщикъ.-- Теперь время разойдтись.

Бертранда въ послѣдній разъ поцаловала руку, которую гордо протянулъ къ ней Арно дю-Тилль, и вышла изъ келльи, сопровождаемая тюремщикомъ.

Когда этотъ хотѣлъ запирать дверь, Арно кликнулъ его.

-- А нельзя ли достать огня, хоть лампу? спросилъ Арно.

-- Отъ-чего же нельзя! отвѣчалъ тюремщикъ: -- сегодня, какъ и всякій вечеръ, вы можете сидѣть при огнѣ до девяти часовъ. Чортъ возьми! васъ держутъ не такъ строго, какъ Арно дю-Тилля; притомъ же вашъ господинъ, графъ Монгомери -- человѣкъ великодушный, обязательный!.. Черезъ пять минутъ, я принесу вамъ свѣчку, любезный Мартэнъ.

Дѣйствительно, тюремный прислужникъ принесъ огня и тотчасъ вышелъ, пожелавъ спокойной ночи арестанту и снова напомнивъ ему, что должно погасить огонь въ девять часовъ.

Арно дю-Тилль, оставшись одинъ, снялъ съ себя холстинное платье и тотчасъ надѣлъ коричневый камзолъ и желтые панталоны, которые нашелъ въ сундукѣ Мартэна-Герра.

Потомъ онъ сжегъ на свѣчкѣ по лоскутку свое прежнее платье и смѣшалъ пепелъ съ золою, лежавшею въ каминѣ.

Все это продолжалось не болѣе часа, и онъ могъ погасить свѣчу и пресмирно лечь прежде, нежели раздался звонокъ, которымъ возвѣщалось, что пора тушить огонь.

-- Посмотримъ теперь, сказалъ про себя Арно дю-Тилль.-- Кажется, что я дѣйствительно проигралъ сраженіе съ судьями; но любопытно было бы мнѣ одержать побѣду тѣмъ же орудіемъ, которымъ я побѣжденъ. Посмотримъ.