ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ И ПОСЛѢДНЯЯ.

I.

Опасная откровенность.

Въ Амбуазскомъ Замкѣ, въ комнатахъ герцога Гиза, Балафре разспрашивалъ человѣка высокаго, здороваго, съ чертами выразительными, лицомъ гордымъ и смѣлымъ, одѣтаго въ мундиръ капитана стрѣлковъ.

-- Маршалъ де-Бриссакъ, сказалъ герцогъ:-- увѣрялъ меня, капитанъ Ришлье, что я могу имѣть къ вамъ полную довѣренность,

-- Господинъ-маршалъ очень-добръ, отвѣчалъ Ришлье.

-- Кажется, что вы честолюбивы, милостивый государь? замѣтилъ Гизъ.

-- По-крайней-мѣрѣ, я не хотѣлъ бы остаться навсегда капитаномъ стрѣлковъ. Хотя я происхожу отъ хорошаго рода, потому-что фамилія Плесси уже давно извѣстна въ Бовине, однакожь, я пятый изъ шести братьевъ, и долженъ нѣсколько поправить свое имѣніе, да и не слишкомъ разсчитывать на состояніе предковъ.

-- Хорошо, сказалъ съ удовольствіемъ герцогъ Гизъ: -- здѣсь вы можете, м. г., оказать намъ кой-какія услуги, въ которыхъ не будете раскаяваться.

-- Я готовъ на все, герцогъ, чтобъ исполнить ваше желаніе, сказалъ Ришлье.

-- Для начала, я ввѣрю вамъ охраненіе главныхъ воротъ замка.

-- И я обѣщаю отвѣчать за нихъ.

-- Вѣроятно, продолжалъ герцогъ: -- господа реформаторы не совсѣмъ безразсудны, и не начнутъ аттаки съ фланга, гдѣ имъ должно будетъ взять сряду семь воротъ; но какъ выходить изъ замка и входить въ него можно, будетъ только въ эти ворота, то, естественно, они будутъ однимъ изъ самыхъ главныхъ постовъ. По этому, не пускайте никого ни въ замокъ, ни изъ замка иначе, какъ по приказанію, подписанному моею рукою.

-- Будетъ исполнено, герцогъ. Впрочемъ, молодой дворянинъ, называющій себя графомъ Монгомери, явился сію-минуту безъ вашего приказанія, но съ охраннымъ листомъ, подписаннымъ вашею рукою. Монгомери говоритъ, будто онъ прибылъ изъ Парижа. Должно ли мнѣ допустить его къ вамъ, герцогъ, потому-что онъ желаетъ съ вами видѣться?

-- Да, да, немедленно, съ живостью сказалъ герцогъ Гизъ.-- Но постойте, я передалъ вамъ еще не всѣ инструкціи: сегодня, около полудня, долженъ прибыть къ воротамъ, которыя вы будете охранять, принцъ Конде. Мы призвали его, чтобъ имѣть подъ рукою подозрѣваемаго главу мятежниковъ, и я увѣренъ, что принцъ не захочетъ оправдать нашихъ подозрѣній, не явившись по нашему призыву. Итакъ, капитанъ Ришлье, вы отворите ворота принцу Конде, но только ему одному: не впускайте ни одного изъ его спутниковъ. Разставьте своихъ солдатъ по всѣмъ нишамъ и казематамъ, находящимся вдоль арки, и какъ только онъ въѣдетъ, солдаты должны будутъ слѣдовать за нимъ конвоемъ, съ заряженными аркебузами, подъ предлогомъ, будто отдаютъ ему военныя почести.

-- Будетъ исполнено, сказалъ Ришлье.

-- Кромѣ того, продолжалъ Гизъ:-- когда реформаторы начнутъ аттаку и завяжется дѣло, наблюдайте лично, капитанъ, за нашимъ плѣнникомъ, и -- понимаете -- если онъ только тронется съ мѣста, если онъ только подастъ видъ, что хочетъ соединиться съ осаждающими, или если только онъ, забывъ свой долгъ, обнаружитъ нерѣшимость вынуть противъ нихъ шпагу... въ такомъ случаѣ, капитанъ, не задумываясь, поразите его своею рукою.

-- Это было бы очень не трудно, отвѣчалъ простодушно капитанъ Ришлье: -- еслибъ только простой чинъ капитана стрѣлковъ не препятствовалъ мнѣ находиться на такомъ разстояніи отъ принца, какое нужно для того, чтобъ исполнить ваше приказаніе.

Гизъ задумался на минуту и сказалъ:

-- Господинъ великій пріоръ и герцогъ омальскій, которые не будутъ отступать ни на шагъ отъ предполагаемаго измѣнника, дадутъ вамъ знакъ и вы должны имъ повиноваться.

-- Буду повиноваться, господинъ герцогъ, сказалъ Ришлье.

-- Хорошо, капитанъ, отвѣчалъ Гизъ: -- больше не будетъ никакихъ приказаній. Ступайте. Если слава вашего дома началась при Филиппѣ-Августѣ, то вы можете возобновить ее при герцогѣ Гизѣ. Надѣюсь на васъ, надѣйтесь на меня. Теперь потрудитесь немедленно ввести ко мнѣ господина де-Монгомери.

Капитанъ Ришлье почтительно поклонился и вышелъ.

Черезъ нѣсколько минутъ, Гизу доложили о приходѣ Габріэля. Габріэль былъ печаленъ и блѣденъ, и радушный пріемъ герцога не прояснилъ его лица.

Дѣйствительно, собственныя предположенія Монгомери и нѣсколько словъ, неосторожно произнесенныхъ стражею въ присутствіи молодаго дворянина, получившаго охранный листъ отъ герцога Гиза, почти обнаружили ему всю истину.

Габріэль былъ поставленъ между двумя страшными крайностями, потому что, будучи обязанъ благодарностью королю, онъ въ то же время принадлежалъ къ партіи гугенотовъ.

-- Ну, что, Габріэль, сказалъ ему герцогъ Гизъ: -- я думаю, вамъ извѣстно теперь, за чѣмъ я васъ призвалъ?

-- Не знаю навѣрное, но догадываюсь, отвѣчалъ Габріэль.

-- Реформаторы явно возстали, продолжалъ Балафре: -- они хотятъ осадить Амбуазскій-Замокъ; вотъ какія новости.

-- Да, это печальная и ужасная крайность, сказалъ Габріэль, думая о своемъ собственномъ положеніи.

-- Напротивъ, другъ мой, это превосходный случай, замѣтилъ герцогъ Гизъ.

-- Что вы понимаете подъ этимъ? спросилъ изумленный Габріэль.

-- Я хочу сказать, что гугеноты думаютъ застать насъ врасплохъ, между-тѣмъ, какъ мы ожидаемъ ихъ: планы ихъ открыты, предположенія обнаружены. Это будетъ славная война, потому-что они первые взялись за шпагу; но враги наши сами себя предали. Они погибли, говорю вамъ.

-- Возможно ли? вскричалъ пораженный графъ Монгомери.

-- Посудите, продолжалъ Балафре: -- посудите, до какой степени намъ извѣстны всѣ подробности ихъ безумнаго предпріятія. Шестнадцатаго марта, въ полдень, они должны собраться передъ городомъ и начать аттаку. У нихъ есть шпіоны въ королевской стражѣ, но эта стража уже смѣнена. Друзья мятежниковъ должны отворить имъ западныя ворота, но эти ворота уже задѣланы. Наконецъ, отдѣльные отряды мятежниковъ должны тайно пробраться сюда по тропинкамъ, проложеннымъ въ лѣсу Шато-Реньйо; но королевскія войска неожиданно нападутъ на эти отдѣльные отряды и не допустятъ половины враждебныхъ силъ дойдти до Амбуаза. Намъ доставлены самыя точныя свѣдѣнія и, кажется, мы прекрасно приняли свои мѣры!

-- Прекрасно! повторилъ изумленный Габріэль: -- но, прибавилъ онъ въ замѣшательству и не помня, что онъ говоритъ: -- но кто же могъ сообщить вамъ такія подробности?..

-- А, вотъ вопросъ! замѣтилъ герцогъ.-- Ихъ же соучастники измѣнили своимъ: одинъ за деньги, другой изъ страха. Два предателя -- подкупленный шпіонъ, испуганный распространитель ложныхъ слуховъ. Шпіонъ, котораго, можетъ-быть, вы знаете и котораго должно остерегаться, называется маркизомъ де....

-- Не говорите! вскричалъ Габріэль:-- не произносите мнѣ этихъ именъ! Я спросилъ о нихъ по неосторожности; вы и такъ довольно высказали мнѣ!.. Всего труднѣе для честнаго человѣка -- не предать измѣнниковъ.

-- О, сказалъ герцогъ Гизъ съ нѣкоторымъ удивленіемъ:-- мы всѣ вполнѣ полагаемся на васъ, Габріэль, и не дальше, какъ вчера вечеромъ, разговаривая съ молодой королевой, я сказалъ ея величеству, что пригласилъ васъ и уже послалъ за вами, и королева одобрила меня.

-- Но зачѣмъ, герцогъ, вы требовали меня?.. Вы еще не сказали.

-- Зачѣмъ? сказалъ Гизъ: -- но у короля не много слугъ преданныхъ и вѣрныхъ. Вы принадлежите къ этому небольшому числу и будете командовать однимъ изъ отрядовъ, высланныхъ противъ гугенотовъ.

-- Противъ гугенотовъ?.. Это невозможно! сказалъ Габріэль.

-- Невозможно!.. Почему же? спросилъ Гизъ: -- я не привыкъ слышать отъ васъ, Габріэль, это слово.

-- Господинъ герцогъ, сказалъ Габріэль:-- я также принадлежу къ ихъ религіи.

Герцогъ Гизъ выпрямился, задрожалъ и смотрѣлъ на Габріэля съ удивленіемъ, почти съ ужасомъ.

-- Да, точно такъ, продолжалъ Габріэль съ печальною улыбкой:-- если вамъ угодно будетъ, герцогъ, поставить меня противъ Англичанъ или Испанцевъ -- вы знаете, что я не отступлю ни на шагъ и отдамъ вамъ свою жизнь не только съ готовностью, съ радостью. Но въ войнѣ междоусобной, въ войнѣ за вѣру, противъ своихъ соотечественниковъ, противъ своихъ братьевъ, я долженъ, герцогъ, сохранить свободу, которую вы хотѣли мнѣ обезпечить.

-- Вы гугенотъ! произнесъ, наконецъ, герцогъ Гизъ.

-- И гугенотъ по убѣжденію, сказалъ Габріэль:-- это мое преступленіе, но, въ то же время, оно служитъ и моимъ оправданіемъ. Я вѣрую въ новыя идеи и отдалъ имъ свою душу.

-- И свою шпагу? спросилъ Гизъ съ ироніей.

-- Нѣтъ, герцогъ, отвѣчалъ съ важностью Габріэль.

-- Перестаньте, замѣтилъ герцогъ: -- если вы станете увѣрять меня, что не знаете заговора, составленнаго противъ короля вашими братьями, какъ вы ихъ называете, и что эти братья охотно откажутся отъ такого, какъ вы, безстрашнаго союзника.

-- Но дѣлать нечего, сказалъ молодой графъ.

-- Въ такомъ случаѣ, продолжалъ Гизъ: -- вы измѣняете имъ, потому-что ваша новая вѣра ставитъ васъ между двумя нарушеніями клятвы.

-- О, вскричалъ Габріэль съ упрекомъ.

-- Но какъ же поступите вы иначе? сказалъ Гпзъ, вставъ со стула и съ гнѣвомъ бросивъ на него свою каску.

-- Какъ поступлю я иначе? холодно спросилъ Габріэль: -- но положеніе загруднительное, тѣмъ прямѣе должно дѣйствовать. Сдѣлавшись протестантомъ, я прямо и законно объявилъ гугенотамъ, что священныя обязанности къ королю, королевѣ и герцогу Гизу препятствуютъ мнѣ, въ-продолженіе всего этого царствованія, сражаться въ рядахъ протестантовъ, еслибы случилась война. Они знаютъ, что для меня реформа -- религія, а не партія. Съ ними, такъ же какъ и съ вами, герцогъ, я заключилъ строгій договоръ, дозволяющій мнѣ свободу располагать своими дѣйствіями, и потому я имѣю право имъ, такъ же какъ и вамъ, отказать въ своемъ содѣйствіи. Въ этомъ печальномъ столкновеніи благодарности съ вѣрованіемъ, мое сердце вытерпитъ всѣ кровавые удары, но рука не нанесетъ ни одного. Вотъ, какъ худо вы знаете меня, герцогъ, и какъ, оставаясь нейтральнымъ, я надѣюсь остаться честнымъ и достойнымъ чести.

Габріэль говорилъ это съ одушевленіемъ и гордостью. Гизъ, мало по малу успокоившись, не могъ удержаться отъ удивленія къ прямодушію и благородству своего прежняго военнаго товарища.

-- Странный вы человѣкъ, Габріэль! сказалъ онъ задумчиво.

-- Чѣмъ же я страненъ, господинъ герцогъ? Не тѣмъ ли, что я; говорю, какъ дѣйствую, и дѣйствую, какъ говорю?.. Клянусь вамъ, я не зналъ этого заговора протестантовъ. Правда, въ Парижѣ, въ одно время съ вашимъ письмомъ, я получилъ письмо и отъ нихъ; но въ этомъ письмѣ, не было никакихъ объясненій; въ немъ заключалось только одно слово: "приходите". Я предвидѣлъ свое затруднительное положеніе, и однакожь повиновался двойному призыву. Я пришелъ не измѣнить ни одной изъ своихъ обязанностей: я пришелъ сказать вамъ: "я не могу сражаться съ своими единовѣрцами", а имъ: "я не могу сражаться съ тѣми, которые спасли мою жизнь"?

Герцогъ Гизъ подалъ руку молодому графу Монгомери.

-- Я ошибся, сказалъ онъ дружески: -- припишите только дѣйствію досады сожалѣніе, которое почувствовалъ я, увидя васъ, на кого я такъ надѣялся, въ числѣ своихъ враговъ...

-- Враговъ! прервалъ Габріэль:-- я никогда не былъ, никогда не буду вашимъ врагомъ. Не-уже-ли, поступая прямѣе, нежели они поступаютъ, я больше заслужилъ названіе вашего врага, нежели принцъ Конде и господинъ де-Колиньи, которые, подобно мнѣ, оба невооруженные протестанты?...

-- Нѣтъ, сказалъ Гизъ:-- это вооруженные враги; я это знаю... я знаю все! Они только прячутъ свое оружіе... Но если мы встрѣтимся, я буду скрытенъ, какъ они сами, назову ихъ друзьями, и, въ случаѣ надобности, оффиціально объявлю себя защитникомъ ихъ невинности. Комедія, въ этомъ нѣтъ спора, но комедія необходимая!...

-- И такъ, господинъ герцогъ, сказалъ Габріэль: -- если вы были такъ добры ко мнѣ, что открыли мнѣ подобныя тайны -- скажите мнѣ теперь, что въ дѣлахъ, чуждыхъ политикѣ, вы еще можете вѣрить моей преданности и моей чести, вѣрить мнѣ, гугеноту; скажите, что если снова вспыхнетъ когда-нибудь чужеземная война -- вы потребуете, чтобъ я исполнилъ свое слово и пошлете меня съ войскомъ умереть за отечество и короля.

-- Да, Габріэль, сказалъ герцогъ Гизъ:-- при всемъ прискорбіи о различіи, которое теперь разлучаетъ насъ, я вѣрю и всегда буду вѣрить вамъ, въ доказательство чего и въ вознагражденіе за минутное подозрѣніе, я прошу васъ принять это и сдѣлать изъ него что вамъ вздумается.

Гизъ подошелъ къ столу, подписалъ бумагу и подалъ ее молодому графу.

-- Вотъ вамъ пропускъ на выѣздъ изъ Амбуаза, сказалъ онъ:-- съ этой бумагой вы свободны и можете отправиться куда вамъ угодно. Этого знака уваженія и довѣренности я не дамъ принцу Конде, о которомъ вы сейчасъ упомянули, и котораго, съ перваго шага его въ замокъ, мы будемъ безмолвно стеречь, какъ плѣнника.

-- Въ такомъ случаѣ, герцогъ, я отказываюсь принять этотъ знакъ довѣрія и уваженія, сказалъ Габріэль.

-- Какъ! отъ-чего же? спросилъ съ удивленіемъ герцогъ Гизъ.

-- Знаете ли, герцогъ, куда я пойду, если вы отпустите меня изъ Амбуаза?

-- Это ваше дѣло, и я не спрашиваю у васъ отчета, сказалъ Гизъ.

-- Но я именно хочу дать вамъ отчетъ, продолжалъ Габріэль: -- оставивъ васъ, я пойду куда призываетъ меня моя другая обязанность, я пойду къ гугенотамъ, видѣться съ однимъ изъ нихъ въ Пуазе...

-- Въ Пуазе?.. Тамъ командуетъ Кастельно, сказалъ Гизъ.

-- Да. О, какъ хорошо вы знаете все, господинъ герцогъ.

-- И зачѣмъ вы пойдете въ Пуазе, несчастный? спросилъ Балафре.

-- А, въ-самомъ-дѣлѣ, вотъ вопросъ!.. Я пошелъ бы сказать имъ: вы звали меня -- и я здѣсь, но не могу ничего сдѣлать для васъ, и еслибъ они спросили, что я слышалъ и замѣтилъ по дорогѣ, я долженъ былъ бы молчать и не могъ бы предупредить о сѣтяхъ, которыя вы разставляете имъ, потому-что одна ваша довѣренность отнимаетъ у меня это право. Итакъ, герцогъ, прошу теперь у васъ одной милости...

-- Какой?

-- Оставьте меня здѣсь плѣнникомъ; этимъ вы спасете меня отъ страшнаго затрудненія, потому-что если вы отпустите меня, я захочу по-крайней-мѣрѣ присутствовать между тѣми, которыхъ ожидаетъ погибель; а между-тѣмъ, находясь посреди ихъ, я не буду въ правѣ спасти своихъ братьевъ.

-- Габріэль, сказалъ герцогъ Гизъ послѣ минутнаго размышленія;-- я не могу и не хочу обнаруживать такой недовѣрчивости къ вамъ. Я обнаружилъ вамъ свой планъ битвы, вы отправляетесь къ своимъ друзьямъ, которымъ всего нужнѣе узнать этотъ планъ -- и, однакожь, вотъ вамъ пропускъ.

-- Въ такомъ случаѣ, возразилъ уничтоженный Габріэль: -- окажите мнѣ послѣднюю милость: умоляю васъ именемъ всего, что могъ я сдѣлать для вашей славы при Мецѣ, въ Италіи, въ Кале, умоляю васъ именемъ всего, что я выстрадалъ съ-тѣхъ-поръ, а я такъ много страдалъ съ-тѣхъ-поръ...

-- Въ чемъ же дѣло? спросилъ герцогъ Гизъ: -- если могу, я сдѣлаю, другъ мой.

-- Вы въ состояніи, герцогъ, можетъ-быть, даже вы должны это сдѣлать, потому-что вы сражаетесь съ французами... Позвольте мнѣ отклонить ихъ отъ страшнаго намѣренія, не обнаруживая вашего плана, но только умоляя, заклиная ихъ отказаться отъ своихъ замысловъ.

-- Габріэль, берегитесь! произнесъ герцогъ Гизъ:-- если у васъ вырвется одно только слово, гугеноты, не отказываясь отъ своего плана, только перемѣнятъ его выполненіе. Взвѣсьте хорошенько все это. Теперь, поклянитесь честью дворянина, что ни однимъ словомъ, ни однимъ намекомъ, ни однимъ знакомъ вы не подадите имъ причины подозрѣвать то, что здѣсь происходитъ?..

-- Клянусь честью дворянина, что все это останется тайной, сказалъ графъ Монгомери.

-- Поѣзжайте, сказалъ герцогъ Гизъ: -- и постарайтесь отклонить ихъ отъ преступной аттаки; а я съ радостью откажусь отъ всякой побѣды, потому-что сберегу французскую кровь. Но если послѣднія донесенія не обманываютъ, они слѣпо вѣрятъ въ свое предпріятіе -- и вы не успѣете, Габріэль. Но все равно! Употребите послѣднее усиліе: я не хочу противиться ему, какъ для нихъ самихъ, такъ особенно для васъ.

-- Благодарю васъ, герцогъ, за нихъ и за себя, сказалъ Габріэль.

Черезъ четверть часа послѣ этого разговора, онъ уже былъ на дорогѣ, ведущей въ Пуазе.

ІІ.

Невѣрность отъ вѣрности.

Баронъ Кастельно де-Шалессъ былъ смѣлый и великодушный молодой человѣкъ, которому протестанты назначили постъ не совсѣмъ-легкій, пославъ его брать передовыя укрѣпленія замка Пуазе -- мѣсто главной сходки отдѣльныхъ отрядовъ для шестнадцато марта.

Онъ долженъ былъ показываться гугенотамъ и скрываться отъ католиковъ, и это щекотливое положеніе требовало столько же благоразумія и хладнокровія, какъ и мужества.

Габріэль, пользуясь лозунгомъ, который сообщилъ ему въ письмѣ Ла-Реноди, могъ безъ всякихъ затрудненій дойдти до барона Кастельно.

Это было 15-го марта, послѣ полудня.

Черезъ восьмнадцать часовъ, протестанты должны были собраться у Пуазе; а черезъ двадцать-четыре часа начать аттаку Амбуаза.

Слѣдовательно, чтобъ отклонить ихъ отъ этого намѣренія; надо было не терять времени.

Баронъ Кастельно хорошо зналъ графа Монгомери, съ которымъ онъ нѣсколько разъ видѣлся въ Луврѣ, и о которомъ говорили ему главные приверженцы партіи.

Кастельно подошелъ къ Габріэлю и принялъ его, какъ друга и союзника.

-- А, вотъ и вы, господинъ де-Монгомери, сказалъ баронъ, когда они остались наединѣ:-- сказать правду, я надѣялся на васъ, но не ожидалъ васъ. Адмиралъ сдѣлалъ выговоръ Ла-Реноди за то, что онъ написалъ вамъ это письмо. "Надо было увѣдомить графа Монгомери о нашихъ намѣреніяхъ", сказалъ адмиралъ: "но не призывать его. Онъ могъ поступать, какъ бы ему вздумалось. Развѣ графъ не предупредилъ насъ, что во все царствованіе Франциска II шпага его не будетъ принадлежать намъ, потому-что онъ самъ не въ-правѣ ею располагать?" -- Ла-Реноди отвѣчалъ на это, что онъ не обязывалъ васъ ни къ чему своимъ письмомъ и предоставлялъ вамъ полную независимость.

-- Это правда, сказалъ Габріэль.

-- По-крайней-мѣрѣ, мы думали, что вы пріидете, замѣтилъ Кастельно: -- потому-что посланіе этого неистоваго барона не содержало въ себѣ никакихъ объясненій, а я взялъ на себя обязанность сообщить вамъ нашъ планъ и наши надежды.

-- Говорите, сказалъ графъ Монгомери.

Тогда Кастельно повторилъ Габріэлю все, что уже разсказалъ ему въ подробности герцогъ Гизъ. И Габріэль съ ужасомъ увидѣлъ, до какой степени были вѣрны показанія, сообщенныя Гизу. Ни одно извѣстіе донощиковъ не было ошибочно, ни одно обстоятельство не опущено ими безъ вниманія.

Гугеноты видимо погибли.

-- Теперь вы знаете все, сказалъ Кастельно своему пораженному слушателю: -- и мнѣ остается только предложить вамъ вопросъ, на который, впрочемъ, я уже предвижу отвѣтъ. Вы не можете идти съ нами, не правда ли?

-- Не могу, отвѣчалъ Габріэль, печально опустивъ голову.

-- Хорошо, сказалъ Кастельно: -- это не помѣшаетъ намъ остаться по-прежнему добрыми друзьями. Я знаю, что вы заранѣе пріобрѣли право не вмѣшиваться въ битву, и особенно можете пользоваться этимъ правомъ при теперешнихъ обстоятельствахъ, когда мы увѣрены въ побѣдѣ.

-- Но вполнѣ ли вы увѣрены? спросилъ Габріэль.

-- Совершенно, отвѣчалъ баронъ:-- непріятель ничего не знаетъ и будетъ захваченъ въ-расплохъ. Мы нѣсколько опасались сначала, когда король и дворъ переселились изъ открытаго города Блоа въ укрѣпленный замокъ Амбуазъ. Очевидно, у нихъ были кой-какія подозрѣнія.

-- Да, это дѣйствительно бросалось въ глаза, отвѣчалъ Габріэлѣ.

-- Но, продолжалъ Кастельно: -- нерѣшительность наша скоро прошла; оказалось, что эта неожиданная перемѣна мѣстопребыванія не только не вредила нашимъ предположеніямъ, но еще, напротивъ, помогала имъ. Теперь герцогъ Гизъ дремлетъ въ обманчивой безопасности, а между-тѣмъ, представьте себѣ, любезный графъ, что у насъ въ замкѣ есть шпіоны, которые отворятъ намъ западныя ворота при первомъ нашемъ появленіи. О, въ успѣхѣ невозможно и сомнѣваться, и вы можете, не стѣсняясь, отказаться отъ битвы.

-- Иногда самая блистательная надежда не сбывается на дѣлѣ, замѣтилъ Габріэль.

-- Но здѣсь нѣтъ ни одного обстоятельства противъ насъ,-- ни одного! повторилъ Кастельно, весело потирая руки:-- завтра увидятъ торжество нашей партіи и паденіе Гизовъ.

-- А... измѣна... произнесъ съ усиліемъ Габріэль, котораго сердце разрывалось при видѣ, что храбрость и молодость такъ безразсудно, съ завязанными глазами, кидаются въ бездну.

-- Измѣна невозможна, отвѣчалъ съ увѣренностью Кастельно: -- только предводители знаютъ тайну и ни одинъ между ними по способенъ... Впрочемъ, господинъ де-Монгомери, прибавилъ онъ, прерывая свою мысль: -- я думаю, что вы завидуете намъ и, кажется, хотите печальными предсказаніями отклонить насъ отъ предпріятія, въ которомъ не можете имѣть участія... Завистникъ!

-- Да, правда, я завидую вамъ! съ мрачнымъ видомъ сказалъ Габріэль.

-- Я заранѣе былъ увѣренъ въ этомъ! вскричалъ, смѣясь, молодой баронъ.

-- Однакожь, имѣете ли вы какое-нибудь довѣріе ко мнѣ? спросилъ Габріэль.

-- Говоря серьёзно, слѣпое довѣріе, отвѣчалъ Кастельно.

-- Хотите ли выслушать отъ меня добрый, дружескій совѣтъ?

-- Какой?

-- Откажитесь отъ намѣренія брать Амбуазъ завтра. Пошлите надежныхъ гонцовъ ко всѣмъ нашимъ, которые должны соединиться здѣсь съ вами ныньче ночью или завтра, и велите сказать имъ, что замыселъ не удался, или, по-крайней-мѣрѣ, должно его отсрочить.

-- Но зачѣмъ? зачѣмъ? сказалъ Кастельно, уже начинавшій безпокоиться:-- вѣроятно, какая-нибудь чрезвычайно-важная причина заставляетъ васъ говорить это?

-- Боже мой, нѣтъ!.. отвѣчалъ Габріэль съ печальнымъ усиліемъ.

-- Наконецъ, графъ, сказалъ Кастельно: -- вѣдь не даромъ вы совѣтуете мнѣ и хотите заставить своихъ братьевъ отказаться отъ намѣренія, которое представляется подъ такими благопріятными предзнаменованіями?

-- Нѣтъ сомнѣнія, что я совѣтую вамъ не безъ причины, но я не могу сказать вамъ, для чего именно. Хотите ли и можете ли вы повѣрить мнѣ на-слово? Я зашелъ далѣе, нежели сколько долженъ былъ идти. Умоляю васъ, повѣрьте мнѣ, другъ, на-слово...

-- Послушайте, серьёзно сказалъ Кастельно: -- если я соглашусь на странное рѣшеніе -- удержать удила при послѣднемъ мгновеніи, я долженъ буду отвѣчать за это передъ Ла-Реноди и другими вождями. Могу ли, по-крайней-мѣрѣ, сказать, чтобъ они обратились къ вамъ?

-- Да, отвѣчалъ Габріэль.

-- И вы скажете имъ причины, которыя побудили васъ дать такіе совѣты? замѣтилъ Кастельно.

-- Я не буду въ правѣ исполнить это, къ-сожалѣнію!..

-- Какъ же хотите вы, чтобъ я уступилъ вашимъ просьбамъ? сказалъ Кастельно: -- не станутъ ли упрекать меня, что я, повѣривъ одному слову, уничтожилъ вѣрнѣйшія надежды? Какое бы заслуженное довѣріе мы ни питали къ вамъ, господинъ де-Монгомери, однакожь, человѣкъ -- не больше, какъ человѣкъ, и съ самыми благими намѣреніями можетъ ошибаться. Если никто не можетъ обсудить и повѣрить ваши совѣты, мы, конечно, будемъ принуждены отъ нихъ отказаться.

-- Въ такомъ случаѣ, берегитесь! произнесъ Габріэль: на васъ одного падетъ отвѣтственность за всякое несчастіе, могущее случиться!

Кастельно былъ пораженъ голосомъ, какимъ графъ произнесъ эти слова.

-- Г. де-Монгомери, сказалъ онъ, какъ-будто озаренный внезапнымъ свѣтомъ:-- мнѣ кажется, что я угадываю истину. Вамъ ввѣрили, или вы случайно узнали тайну, которой не смѣете обнаружить. Но вы знаете нѣчто важное о вѣроятномъ окончаніи нашего предпріятія, на-примѣръ, о томъ, что намъ измѣнили, не правда ли?

-- О, я не сказалъ этого! съ жаромъ вскричалъ Габріэль.

-- Или, продолжалъ Кастельно:-- уѣзжая сюда, вы видѣли герцога Гиза, который, будучи вашимъ другомъ, и, можетъ-быть, не зная, что вы принадлежите къ нашему обществу, открылъ вамъ всѣ обстоятельства?

-- Ни одно мое слово не могло привести васъ къ этой мысли!.. снова вскричалъ Габріэль.

-- Или же, продолжалъ Кастельно:-- проѣзжая черезъ Амбуазъ, вы могли замѣтить нѣкоторыя приготовленія... Словомъ, наши планы открыты?..

-- Развѣ далъ я вамъ поводъ дѣлать, такое заключеніе? сказалъ Габріэль съ ужасомъ.

-- Нѣтъ, графъ, но я самъ вижу это, потому-что вы обязались хранить тайну, -- и не прошу у васъ никакихъ положительныхъ удостовѣреній, ни слова, если хотите. Но, если не ошибаюсь, одинъ жестъ, одинъ взглядъ, самое ваше молчаніе достаточно объясняютъ мнѣ...

Габріэль, между-тѣмъ, съ безпокойствомъ припоминалъ клятву, которую далъ онъ герцогу Гизу.

Онъ обязался честью дворянина никакимъ словомъ, никакимъ намекомъ, никакимъ знакомъ не вселять подозрѣнія о томъ, что происходило въ Амбуазѣ.

И, однакожь, онъ молчалъ по-прежнему.

-- Вы еще молчите, сказалъ баронъ Кастельно, не сводя съ него глазъ:-- вы молчите, но я понимаю васъ и буду дѣйствовать сообразно съ вами.

-- А что станете вы дѣлать? съ живостью спросилъ Габріэль.

-- Я предупрежу, какъ вы сначала совѣтовали мнѣ, Ла-Реноди и другихъ вождей, что должно остановить всякое движеніе и объявлю нашимъ, когда они пріидутъ сюда, что человѣкъ, къ которому должны мы имѣть полное довѣріе, извѣстилъ меня... извѣстилъ меня о возможности измѣны...

-- Но это неправда!.. прервалъ его графъ Монгомери: -- я ни о чемъ не извѣщалъ васъ, г. де-Кастельно.

-- Графъ, сказалъ Кастельно, сжимая съ нѣмой выразительностію руку Габріэля:-- развѣ самое молчаніе не можетъ послужить къ нашей пользѣ? и если мы однажды пріймемъ свои мѣры, тогда....

-- Тогда? повторилъ Габріэль.

-- Все пойдетъ хорошо для насъ и дурно для нихъ, сказалъ Кастельно: -- мы отложимъ свое предпріятіе до болѣе удобнаго времени, откроемъ, какимъ бы ни было средствомъ, предателей, если только они есть между нами, удалимъ предосторожности и скрытность, и въ одинъ благопріятный день, когда все будетъ приготовлено, мы, увѣренные на этотъ разъ въ удачномъ ударѣ, возобновимъ свою попытку и, благодаря васъ, графъ, вмѣсто того, чтобъ пасть, восторжествуемъ.

-- Вотъ чего я и хотѣлъ избѣжать! вскричалъ Габріэль, съ ужасомъ увидѣвъ себя увлеченнымъ въ невольную измѣну:-- вотъ, г. де-Кастельно, настоящая причина моихъ совѣтовъ и предостереженій. Говоря прямо, я нахожу ваше предпріятіе преступнымъ и опаснымъ. Нападая на католиковъ, вы, съ своей стороны, дѣлаете большую ошибку и оправдываете всѣ ихъ противодѣйствія, потому-что изъ угнетенныхъ становитесь мятежниками. Одна мысль обо всемъ этомъ терзаетъ меня до крайности. Гораздо-лучше было бы вамъ отказаться навсегда отъ этой безбожной борьбы. Пускай за васъ ратуютъ ваши принципы. Не обагряйте истины кровью,-- вотъ только, что хотѣлъ я сказать; вотъ почему я заклинаю васъ и всѣхъ нашихъ братьевъ удержаться отъ ужасныхъ междоусобныхъ войнъ, которыя могутъ только остановить развитіе нашихъ идей.

-- И это единственная и настоящая причина вашихъ разговоровъ? спросилъ Кастельно.

-- Единственная, отвѣчалъ Габріэль глухимъ голосомъ.

-- Нѣтъ, благодарю васъ за намѣреніе, г. де-Монгомери, замѣтилъ Кастельно съ нѣкоторою холодностью:-- но я долженъ дѣйствовать въ духѣ, сообразномъ съ предложеніемъ начальниковъ реформы. Я очень-хорошо понимаю, что вамъ, дворянину, прискорбно видѣть, какъ другіе будутъ сражаться безъ васъ, но за всѣмъ тѣмъ, вы не можете одни удержать и ослабить цѣлую армію.

-- И такъ, сказалъ Габріэль блѣдный и печальный: -- вы не хотите остановить другихъ отъ страшнаго намѣренія и хотите подать имъ примѣръ собою?

-- Да, графъ, отвѣчалъ Кастельно съ твердостью, не допускавшею возраженій: -- и, если позволите, иду немедленно приказать имъ готовиться къ завтрашней аттакѣ.

Кастельно поклонился Габріэлю и вышелъ, не дожидаясь отвѣта.

III.

Начало окончанія.

Однакожь, Габріэль не оставлялъ замка Пуазе и рѣшился провести въ немъ ночь, потому-что его присутствіе могло послужить для гугенотовъ залогомъ надежды въ случаѣ аттаки, и притомъ, онъ еще думалъ убѣдить, въ слѣдующее утро, другаго предводителя, ослѣпленнаго менѣе, нежели Кастельно. Что, еслибъ могъ пріѣхать Ла-Реноди!

Кастельно съ какимъ-то пренебреженіемъ не обращалъ больше вниманія на Габріэля.

Нѣсколько разъ встрѣчались они, вечеромъ, въ корридорахъ и залахъ замка; но оба, одинаково гордые и благородные, они не обмѣнялись ни однимъ словомъ.

Въ-теченіе долгихъ часовъ этой томительной ночи, взволнованный графъ Монгомери не могъ заснуть и оставался на укрѣпленіяхъ, слушая, обдумывая, молясь.

Далѣе, войска реформаторовъ начали приходить небольшими отдѣльными отрядами.

Въ восемь часовъ, ихъ собралось уже большое число; въ одиннадцать часовъ, Кастельно не ожидалъ болѣе ни одного отряда.

Но Габріэль не зналъ никого изъ предводителей. Ла-Реноди велѣлъ сказать, что онъ пойдетъ къ Амбуазу съ своимъ войскомъ черезъ лѣсъ Шато-Реньйо.

Все было готово къ отправленію. Капитаны Мазеръ и Роне, которые должны были составлять авангардъ, спустились на террасу замка, сформировать тамъ отдѣльные отряды и идти маршемъ къ Амбуазу. Кастельно торжествовалъ.

-- Ну, что, сказалъ онъ весело Габріэлю при встрѣчѣ съ нимъ и прощая ему вчерашній разговоръ: -- ну, что, любезный графъ, видите, какъ вы ошиблись: все идетъ какъ-нельзя-лучше...

-- Подождемъ, отвѣчалъ Габріэль, опустивъ голову.

-- Но чѣмъ же еще можно убѣдить васъ, маловѣрный? сказалъ съ улыбкою Кастельно:-- ни одинъ изъ нашихъ не измѣнилъ своему обѣщанію; они всѣ собрались на мѣстѣ въ назначенный часъ, и еще съ большимъ числомъ людей, нежели сколько обѣщали. Они прошли по всѣмъ провинціямъ безъ малѣйшаго противодѣйствія, и, что еще лучше, никого сами не безпокоили. Вотъ смѣшное счастіе, не правда ли?..

Слова барона были прерваны звукомъ трубъ и оружія и большимъ шумомъ на дорогѣ.

Но, въ упоеніи надежды, Кастельно былъ спокоенъ и вѣрилъ только въ счастливую развязку.

-- Слышите, сказалъ онъ Габріэлю: -- держу пари, что идетъ еще новое вспомогательное войско, вѣроятно, Ламоттъ и Дешанъ съ братьями изъ Пикардіи. Они должны были прійдти къ завтрашнему утру, но шли форсированнымъ маршемъ и поспѣли до срока... Славные товарищи для битвы и побѣды. Вотъ это настоящіе друзья!..

-- Дѣйствительно ли это друзья? спросилъ Габріэль, поблѣднѣвъ при звукѣ трубъ.

-- А кто же можетъ быть? спросилъ Кастельно.-- Выйдемте на галерею, графъ. Изъ оконъ видна терраса, съ которой слышенъ этотъ шумъ.

Баронъ увелъ Габріэля, но, дошедъ до края стѣны, вскрикнулъ, поднялъ руки и остановился, какъ окаменѣлый.

Не отрядъ реформаторовъ, но королевскія войска произвели эту тревогу. Не Ламоттъ командовалъ пришедшими, но Жакъ Савойскій, герцогъ немурскій.

Прикрытая лѣсомъ, которымъ былъ окруженъ замокъ Пуазе, королевская конница могла неожиданно пробраться на открытую террасу, гдѣ авангардъ реформаторовъ строился въ боевой порядокъ.

Дѣло обошлось даже безъ битвы.

Мазеръ и Роне должны были сдаться немедленно, и въ то время, какъ Кастельно смотрѣлъ со стѣны, его приверженцы, побѣжденные безъ борьбы, отдавали побѣдителямъ оружіе. Тамъ, гдѣ онъ думалъ найдти солдатъ онъ увидѣлъ плѣнниковъ.

Кастельно не вѣрилъ своимъ глазамъ. Онъ стоялъ неподвижно, пораженный, какъ вкопанный, не произнося ни слова. Онъ такъ мало ждалъ подобной развязки, что сначала не могъ дать себѣ отчета въ томъ, что дѣлалось передъ его глазами.

Габріэль, менѣе удивленный такимъ быстрымъ ударомъ, однакожь, былъ опечаленъ имъ не меньше Кастельно.

Въ то время, какъ они оба, одинаково убитые и блѣдные, смотрѣли другъ на друга, явился посланный, отъискивая Кастельно.

-- Ну, что наши? спросилъ этотъ съ печальнымъ усиліемъ.

-- Господинъ баронъ, отвѣчалъ вѣстникъ: -- непріятель завладѣлъ подъемнымъ мостомъ и первыми воротами; мы только успѣли запереть вторыя; но они устоятъ недолго, и черезъ четверть часа непріятель будетъ въ замкѣ. Войско ждетъ вашихъ распоряженій: сражаться ли намъ или начать переговоры?

-- Я готовъ, сказалъ Кастельно.

Онъ поспѣшно пошелъ въ сосѣднюю комнату, надѣть латы и шпагу. Габріэль слѣдовалъ за нимъ.

-- Что хотите вы дѣлать, любезный другъ? спросилъ Монгомери.

-- Не знаю, не знаю, отвѣчалъ Кастельно въ замѣшательствѣ: -- однакожь, еще можно умереть.

-- Увы, сказалъ Габріэль:-- зачѣмъ вы не повѣрили мнѣ вчера?

-- Да, вы правы, отвѣчалъ баронъ: -- вы предвидѣли все, что могло случиться, можетъ-быть, даже знали напередъ?..

-- Можетъ-быть!.. И это самое терзаетъ меня. Но подумайте, Кастельно: въ жизни случаются странныя и ужасныя сцѣпленія обстоятельствъ... Если я не смѣлъ разувѣрить васъ словами, которыя были у меня на губахъ? если я далъ благородное слово дворянина не давать вамъ повода ни прямо, ни косвенно подозрѣвать истину?..

-- Въ такомъ случаѣ, вы дѣйствовали благородно, когда молчали, прервалъ Кастельно: -- я самъ не поступилъ бы иначе на вашемъ мѣстѣ... Безумецъ, я долженъ былъ понять васъ, я долженъ былъ подумать, что воинъ, мужественный какъ вы, не станетъ отсовѣтывать битву безъ сильныхъ побудительныхъ причинъ... Но я искуплю свою ошибку -- я умру.

-- Я умру вмѣстѣ съ вами, спокойно сказалъ Габріэль.

-- Вы?.. Зачѣмъ? вскричалъ Кастельно: -- вы обязаны только сдѣлать одно -- не сражаться.

-- Я и не буду, я не могу сражаться, сказалъ Габріэль: -- но жизнь для меня тяжелое бремя; двойная роль, которую долженъ я разъигрывать, ненавистна мнѣ. Я пойду въ сраженіе безоружный; я не стану убивать, но буду искать себѣ смерти. Можетъ-быть, я брошусь подъ ударъ, устремленный противъ васъ. Если я не могу быть шпагою, то по-крайней-мѣрѣ могу служить щитомъ.

-- Нѣтъ, замѣтилъ Кастельно:-- оставайтесь здѣсь; я не долженъ, я не хочу увлекать васъ вмѣстѣ съ собою на погибель.

-- Но вы безполезно и безъ пользы увлекли всѣхъ нашихъ, которые заперлись вмѣстѣ съ вами въ этомъ замкѣ. Моя жизнь еще безполезнѣе жизни этихъ жертвъ.

-- Но развѣ могъ я поступить иначе? спросилъ Кастельно: -- какъ же долженъ былъ я поступать для славы своихъ братьевъ, какъ не требуя отъ нихъ этой жертвы?

-- Да, отвѣчалъ Габріэль: -- но вы, какъ начальникъ, должны были сперва постараться спасти ввѣренныя вамъ силы, а потомъ, если славу нельзя согласить съ честью, рѣшиться на самую смерть.

-- Итакъ, сказалъ Кастельно:-- вы совѣтуете мнѣ?..

-- Употребить мирныя средства, отвѣчалъ Габріэль.-- Если вы будете упорствовать, вамъ нѣтъ никакой возможности избѣжать пораженія; если же вы уступите необходимости, они, кажется, не имѣютъ права наказывать за намѣреніе, еще не приведенное въ исполненіе. Снимая съ себя оружіе, вы обезоруживаете своихъ непріятелей.

-- Я такъ раскаиваюсь въ непослушаніи вашему первому совѣту, сказалъ Кастельно: -- что на этотъ разъ хотѣлъ бы вамъ повиноваться. Однакожь, признаться, я еще не рѣшаюсь. Я стыжусь отступить.

-- Чтобъ отступать, надо прежде сдѣлать шагъ впередъ, сказалъ Габріэль.-- Теперь еще нельзя доказать вашего намѣренія, и только обнажая шпагу, вы дѣлаетесь виновными. Мое присутствіе между вами, можетъ быть, еще послужитъ къ чему-нибудь доброму. Если я не могъ спасти васъ вчера, хотите ли, чтобъ я постарался спасти васъ сегодня?

~ Что же думаете вы сдѣлать? спросилъ встревоженный Кастельно.

-- Будьте спокойны: только то, что достойно васъ! сказалъ Габріэль.-- Я пойду къ герцогу немурскому, командующему королевскими войсками, и скажу, что вы не будете нисколько сопротивляться ему, отворите ворота и сдадитесь на-слово; онъ, съ своей стороны, обяжется честнымъ словомъ герцога не дѣлать зла ни вамъ, ни вашимъ дворянамъ, и только, представивъ васъ королю для изложенія всѣхъ требованій, возвратитъ вамъ свободу.

-- А если онъ откажетъ? сказалъ Кастельно.

-- Если откажетъ, отвѣчалъ Габріэль: -- если не согласится на справедливое и честное примиреніе, тогда вся отвѣтственность за пролитую кровь падетъ на его голову. Если онъ откажетъ, Кастельно, я пріиду къ вамъ и умру въ вашихъ рядахъ.

-- Думаете ли вы, сказалъ Кастельно: -- что Ла-Реноди, находясь на моемъ мѣстѣ, согласился'бы на ваши предложенія?

-- Клянусь своею душою, я увѣренъ, что всякій благоразумный человѣкъ согласится на это.

-- Итакъ, поступайте, какъ знаете! сказалъ Кастельно.-- Если вы не будете имѣть успѣха у герцога, наше отчаянное положеніе будетъ еще ужаснѣе.

-- Благодарю, сказалъ онъ:-- надѣюсь, что съ Божьей помощью я успѣю спасти жизнь своихъ благородныхъ и мужественныхъ братьевъ.

Габріэль приказалъ отворить себѣ ворота замка, и съ знаменемъ парламентёра подошелъ къ герцогу немурскому, который сидѣлъ верхомъ на лошади, окруженный своею свитою, ожидая мира или войны.

-- Не знаю, сказалъ Габріэль:-- припоминаетъ ли меня герцогъ: я -- графъ Монгомери.

-- Да, господинъ де-Монгомери, я узнаю васъ, отвѣчалъ Жакъ-Савойскій: -- господинъ Гизъ предупредилъ меня, что мы встрѣтимся здѣсь; онъ прибавилъ, что вы находитесь здѣсь съ его позволенія, и просилъ меня обращаться съ вами, какъ съ другомъ.

-- Такая предосторожность могла повредить мнѣ въ мнѣніи другихъ моихъ несчастныхъ друзей!.. сказалъ Габріэль, печально наклонивъ голову.-- Но, господинъ-герцогъ, могу ли надѣяться, что вы удостоите меня минутнымъ разговоромъ?

-- Съ совершенною готовностью, сказалъ герцогъ немурскій.

Кастельно, съ безпокойствомъ слѣдившій сквозь рѣшетчатое окно замка за всѣми движеніями герцога и Габріэля, увидѣлъ, что они отошли въ сторону, и съ жаромъ разговаривали нѣсколько минутъ. Потомъ Жакъ-Савойскій спросилъ листъ бумаги и, положивъ его на барабанъ, быстро написалъ нѣсколько строчекъ и вручилъ записку графу Монгомери. Габріэль, казалось, очень благодарилъ герцога.

Значитъ, можно было надѣяться. Дѣйствительно, Габріэль скоро возвратился въ замокъ и, не говоря ни слова и задыхаясь отъ усталости, передалъ Кастельно слѣдующую декларацію:

"Г. де-Кастельно и его союзники, находящіеся съ нимъ въ замкѣ Пуазе, при самомъ прибытіи моемъ, согласились положить оружіе и сдаться. Во уваженіе чего, я, нижеподписавшійся, Жакъ-Савойскій, поклялся своею честью и душою -- не дѣлать имъ никакого вреда и въ совершенной неприкосновенности привести барона Кастельно и пятнадцать его товарищей въ Амбуазъ, для того, чтобъ они лично представили королю, нашему государю, доказательства своей покорности.

"Дано въ замкѣ Пуазе, 16-го марта 1560.

"Жакъ-Савойскій."

-- Благодарю васъ, другъ мой, сказалъ Кастельно Габріэлю, прочитавъ бумагу:-- вы спасли нашу жизнь, и еще больше, нежели жизнь -- вы спасли нашу честь. На такихъ условіяхъ я готовъ слѣдовать за герцогомъ немурскимъ въ Амбуазъ, потому-что, по-крайней-мѣрѣ, мы явимся туда не какъ плѣнники къ побѣдителю, но какъ угнетенные къ королю. Еще разъ благодарю васъ.

Пожимая руку своего освободителя, Кастельно замѣтилъ, однакожь, что Габріэль былъ печальнѣе прежняго.

-- Что съ вами? спросилъ у него баронъ.

-- Я думаю о Ла-Реноди и другихъ протестантахъ, которые должны напасть на Амбуазъ нынѣшней ночью, отвѣчалъ Габріэль.-- Безъ-сомнѣнія, теперь уже поздно спасти ихъ; но почему же не попытаться?.. Кажется, Ла-Реноди долженъ идти лѣсомъ Шато-Реньйо?

-- Да, сказалъ Кастельно торопливо: -- можетъ-быть, вы еще встрѣтите его тамъ и спасете, какъ вы спасли насъ.

-- По-крайней-мѣрѣ постараюсь, сказалъ Габріэль.-- Герцогъ немурскій, кажется, далъ мнѣ полную свободу. Итакъ, прощайте, другъ мой; я буду, по возможности, продолжать свою роль примирителя. До свиданія въ Амбуазѣ.

-- До свиданія, отвѣчалъ Кастельно.

Герцогъ немурскій, какъ это предвидѣлъ Габріэль, не противился его отъѣзду изъ Пуазе и удаленію отъ королевскихъ войскъ.

Пламенный и преданный молодой человѣкъ сѣлъ на лошадь и пустился по направленію къ лѣсу Шато-Реньйо.

Кастельно и пятнадцать предводителей довѣрчиво и спокойно слѣдовали за герцогомъ немурскимъ въ Амбуазъ.

Но, тотчасъ по прибытіи своемъ туда, они были заключены въ темницу, и должны были оставаться въ ней до-тѣхъ-поръ, пока угаснетъ вспышка и можно будетъ безъ опасности допустить ихъ къ королю.

IV.

Лѣсъ Шато-Реньйо.

Къ-счастію, лѣсъ Шато-Реньйо не болѣе какъ въ полуторѣ мили отъ Пуазе, и Габріэль пустился туда въ галопъ на своей быстрой лошади; но онъ въ-продолженіе часа изъѣздилъ лѣсъ во всѣхъ направленіяхъ, не встрѣчая ни одного отряда, дружескаго или непріятельскаго.

Наконецъ, своротивъ на дорогу, онъ услышалъ мѣрный топотъ конницы; но это не могли быть реформаторы, потому-что вдали раздавался смѣхъ и говоръ, тогда-какъ гугеноты, для своего успѣха, условились идти какъ-можно-спокойнѣе и скрывать свой маршъ.

Но все равно! Габріэль отправился въ ту сторону, и скоро увидѣлъ красные шарфы королевскихъ войскъ.

Онъ приблизился къ главному начальнику, узналъ его и былъ самъ узнанъ.

Начальникъ этотъ былъ баронъ де-Пардальянъ, молодой и храбрый офицеръ, сражавшійся вмѣстѣ съ нимъ подъ знаменами Гиза въ Италіи.

-- А, графъ Монгомери! вскричалъ Пардальянъ: -- я думалъ, что вы въ Пуазе.

-- Я сію минуту оттуда, отвѣчалъ Габріэль.

-- Что дѣлается тамъ хорошаго? Проѣдемте немного съ нами, поговоримъ.

Габріэль разсказалъ о неожиданномъ появленіи герцога немурскаго, о дѣлѣ на террасѣ и подъемномъ мосту, о своемъ посредничествѣ между обѣими партіями, и о мирной покорности, которая была результатомъ его вмѣшательства.

-- Чортъ возьми! вскричалъ Пардальянъ: -- герцогу немурскому посчастливилось, и я хочу слѣдовать его примѣру. Знаете ли, господинъ Монгомери, на кого я иду теперь?

-- На Ла-Реноди, безъ-сомнѣнія? сказалъ Габріэль.

-- Именно такъ. А знаете ли, кѣмъ приходится мнѣ Ла-Реноди?

-- Кажется, онъ вашъ двоюродный братъ. Да, именно такъ; теперь я припоминаю.

-- Да, двоюродный братъ, отвѣчалъ Пардальянъ: -- и еще больше, нежели братъ, -- онъ мой другъ, товарищъ по оружію. Знаете ли, что трудно сражаться противъ того, кто столько разъ сражался въ нашихъ рядахъ?..

-- О, да!.. произнесъ Габріэль: -- но вы еще не увѣрены, что съ нимъ встрѣтитесь.

-- Совершенно увѣренъ, прервалъ Пардальянъ:--показанія тѣхъ, которые предали его, очень-вѣрны, и притомъ мнѣ уже даны самыя точныя инструкціи. Слѣдуя четверть часа тѣмъ же маршемъ, мы должны, во второй лѣвой аллеѣ, соидтись лицомъ-къ-лицу съ Ла-Реноди.

-- Но если вы не пойдете по аллеѣ? замѣтилъ Габріэль.

-- О, я не измѣню своему долгу, отвѣчалъ Пардальянъ:-- двое изъ моихъ офицеровъ и я получили приказанія отъ самого герцога Гиза; ничто не совратитъ насъ съ должнаго пути. Мнѣ осталась только одна надежда -- именно, что Ла-Реноди будетъ согласенъ сдаться мнѣ добровольно. Надежда очень-невѣрная, потому-что онъ гордъ и храбръ, и на полѣ сраженія не будетъ встрѣченъ въ-расплохъ, какъ Кастельно, потому что нашъ отрядъ не далеко превосходитъ собою войско Ла-Реноди. Однакожь, въ заключеніе всего, вы поможете мнѣ, господинъ Монгомери, склонить его къ миру?

-- Постараюсь, сколько это будетъ въ моихъ силахъ, печально отвѣчалъ Габріэль.

-- Да будутъ прокляты эти междоусобныя войны! вскричалъ Пардальянъ, желая прервать разговоръ.

Около десяти минутъ они ѣхали, не говоря ни слова, и когда свернули во вторую лѣвую аллею,

-- Приблизимся, сказалъ Пардальянъ:-- сердце бьется у меня; кажется, въ первый разъ въ моей жизни я чувствую страхъ.

Королевскіе всадники не смѣялись больше, не разговаривали, но подвигались впередъ медленно и осторожно.

Они еще не успѣли сдѣлать двухъ-сотъ шаговъ, какъ, сквозь вѣтви деревьевъ, на тропинкѣ, идущей по краю большой дороги, имъ блеснуло оружіе.

Сомнѣваться было напрасно, потому-что тотчасъ громкій голосъ закричалъ:

-- Стой! Кто идетъ?

-- Это голосъ Ла-Реноди, сказалъ Пардальянъ Габріэлю.

-- Валуа и Лорренъ!

Въ ту же минуту Ла-Реноди, сопровождаемый своимъ войскомъ, выѣхалъ на дорогу.

Однакожь, онъ приказалъ своимъ остановиться, и одинъ подъѣхалъ на нѣсколько шаговъ впередъ.

Пардальянъ сдѣлалъ то же, и закричавъ своимъ: "стой!" приблизился къ нему съ Габріэлемъю

Смотря на нихъ, скорѣе можно было сказать, что это встрѣча двухъ друзей послѣ долгой разлуки, нежели встрѣча враговъ, готовыхъ сразиться.

-- Я отвѣтилъ бы тебѣ, какъ слѣдуетъ, сказалъ Ла-Реноди приближаясь: -- если бы не узналъ друга въ этомъ голосѣ... Или я ошибаюсь, или это забрало скрываетъ отъ меня черты моего любезнаго Пардальяна.

-- Да, это я, мой бѣдный Ла-Реноди, отвѣчалъ Пардальянъ:-- и, какъ братъ, я могу дать тебѣ одинъ только совѣтъ: откажись, другъ, отъ своего предпріятія, и немедленно положи оружіе.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, братскій совѣтъ! сказалъ Ла-Реноди съ ироніей.

-- Да, господинъ Ла-Реноди, отвѣчалъ Габріэль, поднимая забрало:-- совѣтъ вѣрнаго друга -- въ этомъ я ручаюсь вамъ. Кастельно сдался герцогу немурскому ныньче утромъ, и если вы не послѣдуете его примѣру вы погибли.

-- А, господинъ Монгомери, замѣтилъ Ла-Реноди:-- и вы также съ ними?

-- Ни съ ними, ни съ вами, твердо и печально отвѣчалъ Габріэль: -- я между вами.

-- О, простите мнѣ, графъ, сказалъ Ла-Реноди, тронутый благородными словами Габріэля.-- Я не хотѣлъ оскорбить васъ, и, кажется мнѣ, сомнѣвался болѣе въ самомъ-себѣ, нежели въ васъ.

-- Итакъ, вѣрьте мнѣ, сказалъ Габріэль: -- и не рѣшайтесь на безполезную и опасную битву. Сдайтесь.

-- Невозможно! отвѣчалъ Ла-Реноди.

-- Знай же, сказалъ Пардальянъ: -- что мы здѣсь -- только слабый авангардъ.

-- А не-уже-ли ты думаешь, что я начну только съ горстью этихъ храбрецовъ? отвѣчалъ глава реформаторовъ.

-- Предупреждаю тебя, что въ твоихъ рядахъ есть измѣнники, сказалъ Пардальянъ.

-- Теперь они есть изъ твоихъ, отвѣчалъ Ла-Реноди.

-- Я берусъ доставить вамъ прощеніе, продолжалъ Пардальянъ, не находя другихъ словъ.

-- Прощеніе... мнѣ?.. вскричалъ Ла-Реноди:-- но я скорѣе соглашусь прощать самъ, нежели получать прощеніе!..

-- Ла-Реноди! Ла-Реноди! Ты не захочешь заставить меня обнажить мечъ противъ тебя, моего стараго товарища, друга моего дѣтства.

-- Однакожь, надо готовиться, Пардальянъ: ты знаешь меня столько, что самъ рѣшишь, соглашусь ли я уступить тебѣ поле битвы...

-- Господинъ ла-Реноди, вскричалъ Габріэль;-- еще разъ повторяю, вы ошибаетесь!..

Но слова его были неожиданно прерваны...

Всадники обѣихъ сторонъ, стоявшіе одни противъ другихъ въ нѣкоторомъ разстояніи, не понимали ничего изъ переговоровъ своихъ вождей, и горѣли желаніемъ схватиться.

-- Чортъ возьми! О чемъ они такъ долго толкуютъ? шептали между собою солдаты Пардальяна.

-- Не-уже-ли думаютъ они, что мы пришли сюда смотрѣть, какъ они разсуждаютъ о своихъ домашнихъ дѣлахъ? говорили съ своей стороны гугеноты.

-- Постойте, братцы! сказалъ одинъ изъ войска Ла-Реноди, гдѣ всякій солдатъ былъ начальникомъ:-- у меня есть средство сократить ихъ разговоръ.

И въ ту минуту, какъ Габріэль говорилъ., онъ выстрѣлилъ изъ пистолета въ войско Пардальяна.

-- Видишь! печально вскричалъ Пардальянъ:-- первый выстрѣлъ съ твоей стороны.

-- Безъ моего приказанія! съ жаромъ замѣтилъ Ла-Реноди.-- Но если жребій выпалъ, тѣмъ лучше!.. Друзья, впередъ!..

Онъ воротился къ своему войску; Пардальянъ, не хотѣвшій ни въ чемъ уступать ему, сдѣлалъ тоже самое, и закричалъ:

-- Впередъ!

Началась перестрѣлка.

Между-тѣмъ, Габріэль неподвижно стоялъ между красными и бѣлыми, между королевскимъ войскомъ и гугенотами, нѣсколько отодвинувъ лошадь въ сторону, между двумя огнями.

При первыхъ выстрѣлахъ, пуля пролетѣла сквозь перья его каски, и лошадь его упала, убитая на мѣстѣ.

Габріэль соскочилъ на землю и стоялъ неподвижно, какъ-бы въ раздумьѣ, посреди ужаснаго шума.

Порохъ былъ истраченъ весь, войска бросились и продолжали драться палашами.

Габріэль,не трогался съ мѣста, оглушаемый звономъ мечей, и, не дотрогиваясь до ручки своего, только смотрѣлъ на страшные удары, которые раздавались вокругъ него, печальный, какъ образъ самой Франціи посреди этихъ враговъ-французовъ.

Гугеноты, уступавшіе королевскимъ войскамъ и въ числѣ и въ дисциплинѣ, начинали ослабѣватъ.

Ла-Реноди, посреди этой тревоги, приблизился къ Пардальяну.

-- О, еслибъ я могъ, по-крайней-мѣрѣ, умереть отъ твоей руки! вскричалъ Ла-Реноди.

-- О, тотъ изъ насъ двоихъ будетъ великодушнѣе, который убьетъ другаго! сказалъ Пардальянъ.

Они бросились другъ на друга, и мечи звучали по ихъ вооруженію, какъ удары молотка по наковальнѣ. Ла-Реноди вертѣлся вокругъ Пардальяна; между-тѣмъ, этотъ неутомимо отбивалъ его удары. Два соперника пылали неукротимою местью.

Наконецъ, Ла-Реноди воткнулъ шпагу въ грудь Пардальяна, и этотъ упалъ безъ чувствъ.

Но не Пардальянъ, а Ла-Реноли испустилъ крикъ...

Къ счастію для побѣдителя, онъ не успѣлъ даже увидѣть своей побѣды.

Монтиньи, пажъ Пардальяна, выстрѣлилъ въ Ла-Реноди изъ ружья, и онъ свалился съ лошади, смертельно-раненный.

Однакожъ, умирая, Ла-Реноди нашелъ въ себѣ силу отплатить врагу, и убилъ пажа тупою стороной шпаги.

Схватка завязалась яростнѣе прежняго вокругъ этихъ трехъ труповъ.

Но гугеноты видимо уступали и, лишенные предводителя, должны были уступить..

Большая часть ихъ были убиты; нѣсколько человѣкъ взято въ плѣнъ, остальные разбѣжались.

Жестокая и кровавая битва продолжалась не болѣе десяти минутъ.

Королевская конница рѣшилась воротиться въ Амбуазъ. Трупы Пардальяна и Ла-Реноди были положены на одну лошадь.

Габріэль, такъ пламенно желавшій смерти, и, безъ сомнѣнія, хранимый обѣими партіями, не получилъ ни малѣйшей царапины. Онъ печально смотрѣлъ на оба трупа, которые еще за нѣсколько мгновеній оживлялись двумя благородными сердцами.

-- Кто изъ нихъ двоихъ былъ честнѣе? говорилъ про себя Габріэль.-- Кто изъ нихъ двоихъ больше любилъ другаго? Въ комъ изъ нихъ отечество понесло большую потерю?..

V.

Политика шестнадцатаго вѣка.

Сдачею замка Пуаз е и схваткою въ лѣсу Шато-Реньйо еще не все кончилось.

Большая часть нантскихъ заговорщиковъ, не зная о двухъ пораженіяхъ, нанесенныхъ ихъ партіи, продолжала путь къ Амбуазу, располагаясь напасть на него ночью.

Но уже извѣстно, что приходъ ихъ не былъ неожиданностью послѣ доноса, сдѣланнаго Линьеромъ.

Король не ложился въ постель, по съ безпокойствомъ ходилъ неровными шагами по комнатѣ, обращенной на время въ его спальню.

Возлѣ него находились Марія Стюартъ, герцогъ Гизъ и кардиналъ лотарингскій.

-- Какая безконечная ночь! говорилъ Францискъ II.-- Я боленъ, голова моя пылаетъ, и нестерпимая боль въ ухѣ опять начинаетъ терзать меня. Какая ночь! Боже, какая ночь!

-- Бѣдный и милый король, сказала съ нѣжностью Марія:-- не безпокойтесь такъ, умоляю васъ; вы только увеличиваете свои тѣлесныя и душевныя страданія. Умоляю васъ, отдохните лучше нѣсколько минутъ.

-- Могу ли я отдыхать, Марія, могу ли я быть спокоенъ?.. сказалъ король.-- А, эти тревоги сократятъ и безъ того короткую жизнь, назначенную мнѣ Богомъ.

Марія отвѣчала только слезами, которыя струились по ея прекрасному лицу.

-- Не безпокойте себя до такой степени, ваше величество, сказалъ Гизъ: -- я уже имѣлъ честь извѣстить васъ, что мы приняли свои мѣры, и что въ побѣдѣ нельзя сомнѣваться. Государь, я отвѣчаю вамъ за неприкосновенность вашей особы.

-- Развѣ не хорошо мы начали? прибавилъ кардиналъ лотарингскій.-- Кастельно -- въ плѣну; Ла-Реноди -- убитъ; развѣ это не счастливыя предзнаменованія?

-- Да, въ-самомъ-дѣлѣ, счастливыя предзнаменованія! иронически сказалъ Францискъ.

-- Завтра все кончится, продолжалъ кардиналъ:-- прочіе предводители мятежниковъ будутъ въ нашей власти, и мы можемъ тогда ужаснымъ примѣромъ устранишь тѣхъ, которые бы дерзнули подражать имъ. Это необходимо, государь: для славы оскорбленной религіи необходимо торжественное ау-то-да-фе. Для перваго опыта долженъ умереть Кастельно, и хотя герцогъ немурскій поклялся ему за безопасность его жизни, однакожь, это не касается до насъ: мы ничего не обѣщали. Ла-Реноди избѣжалъ казни; но я уже приказалъ, чтобъ завтра голова его была выставлена на амбуазскомъ мосту, съ надписью: "предводитель мятежниковъ".

-- Предводитель мятежниковъ! повторилъ король:-- но вы сами говорите, что онъ никогда не былъ предводителемъ ихъ, и что изъ переписки заговорщиковъ видно, что настоящій виновникъ этой попытки -- только одинъ принцъ Конде.

-- Ради Бога, не говорите такъ громко, государь, умоляю васъ, прервалъ кардиналъ: -- да, это правда; да, принцъ все устроилъ, всѣмъ руководилъ -- издали. Гугеноты прозвали его н ѣ мымъ капитаномъ, который долженъ былъ объявить себя членомъ ихъ партіи послѣ перваго успѣха; но какъ попытка не удалась, то онъ не объявилъ и не объявитъ себя гугенотомъ. И такъ, подадимъ видъ, будто мы не замѣтили его, чтобъ не выдать его вмѣстѣ съ другими.

-- Но господинъ Конде дѣйствительно мятежникъ! сказалъ молодой Францискъ, котораго вспыльчивость и неопытность не могли согласиться на правительственныя выдумки, какъ называли ихъ въ то время.

-- Да, государь, замѣтилъ Гизъ:-- но принцъ, не признаваясь въ своихъ планахъ, отказывается отъ нихъ. Сегодня онъ прибылъ въ Амбуазъ, чтобъ сдѣлаться плѣнникомъ, гдѣ наблюдаютъ за нимъ такъ же точно, какъ онъ принималъ участіе въ заговорѣ -- издали. Будемъ обходиться съ нимъ, какъ съ своимъ союзникомъ; это для насъ гораздо безопаснѣе, нежели вооружать его противъ себя. Наконецъ, если это необходимо, принцъ въ нынѣшнюю ночь будетъ сражаться въ нашихъ рядахъ противъ своихъ же соучастниковъ, и завтра присутствовать при ихъ казни.

-- Хорошо, сказалъ король: -- но согласится ли онъ на это? И если согласится, то какъ доказать, что онъ виноватъ?

-- Государь, отвѣчалъ кардиналъ:-- у насъ въ рукахъ есть доказательства тайнаго соучастія принца Конде въ заговорѣ, и мы вручимъ ихъ вашему величеству, если только вамъ это будетъ угодно. Но чѣмъ яснѣе доказательства, тѣмъ больше мы должны стараться скрывать ихъ, и я весьма сожалѣю, съ своей стороны, что у меня вырвалось нѣсколько словъ, которыя могутъ оскорбить принца, если кто-нибудь вздумаетъ передать ему нашъ разговоръ.

-- И вы боитесь оскорбить преступника! вскричалъ Францискъ.-- Боже мой, что значитъ этотъ шумъ на улицѣ?.. Не-уже-ли это гугеноты?..

-- Бѣгу, сказалъ герцогъ Гизъ.

Но еще не успѣлъ онъ перешагнуть порогъ двери, какъ Ришлье, капитанъ стрѣлковъ, съ поспѣшностью вошелъ въ комнату и сказалъ королю:

-- Извините, государь; принцъ Конде, услышавъ нѣкоторыя слова, оскорбительныя для его чести, настоятельно требуетъ смыть съ себя, въ присутствіи вашего величества, эти обидныя подозрѣнія.

Король, можетъ-быть, и отказался бы принять принца; но герцогъ Гизъ уже подалъ знакъ рукою. Стрѣлки капитана Ришлье разступились, и Конде вошедъ съ гордо-поднятою головою и одушевленнымъ лицомъ.

За принцемъ слѣдовали нѣсколько дворянъ и канониковъ св. Флорентина, которые, въ эту ночь, были обращены кардиналомъ въ солдатъ, на случай защиты Амбуазскаго Замка, и, что оказалось очень-обыкновеннымъ для того времени, носили ружье вмѣстѣ съ четками и каску подъ капюшономъ.

-- Государь, вы простите мою дерзость, сказалъ принцъ, поклонившись королю:-- но эта дерзость, можетъ-быть, заранѣе оправдывается необдуманностью нѣкоторыхъ обвиненій, расточаемыхъ во тмѣ моими врагами, которыя намѣренъ я немедленно вывести на свѣтъ, для доказательства своей справедливости.

-- Въ чемъ же дѣло, любезный братъ? серьёзно спросилъ молодой король.

-- Государь, отвѣчалъ принцъ Конде: -- меня осмѣливаются называть главнымъ предводителемъ мятежниковъ, которыхъ безумное и безбожное посягательство нарушаетъ теперь тишину государства и безпокоитъ ваше величество.

-- А, объ этомъ говорятъ? возразилъ Францискъ: -- но кто же говоритъ это?

-- Я могъ сію минуту самъ подслушать ненавистныя клеветы, государь, въ устахъ этихъ почтенныхъ канониковъ св. Флорентина, которые, безъ сомнѣнія, будучи здѣсь, какъ у себя дома, позволяютъ себѣ повторять въ слухъ то, что было сказано имъ на ухо.

-- Кого же обвиняете вы, тѣхъ ли, кто повторяетъ слышанное, или тѣхъ, кто нашептываетъ клевету? спросилъ Францискъ.

-- Я обвиняю и тѣхъ и другихъ, государь, отвѣчалъ Конде: -- но особенно повторяющихъ подлую клевету.

Говоря это, онъ смотрѣлъ прямо въ лицо кардиналу лотарингскому, который, смѣшавшись, старался, какъ только могъ, скрыться позади своего брата.

-- Итакъ, кузенъ, продолжалъ молодой король;-- мы позволяемъ вамъ обнаружить клевету и обвинить клеветниковъ. Укажите...

-- Обнаружить клевету, государь? повторилъ принцъ Конде: -- но мои поступки развѣ не лучше моихъ словъ говорятъ за меня? Развѣ я не являюсь, по первому призыву, въ этотъ замокъ, занять въ немъ мѣсто посреди защитниковъ вашего величества? Развѣ такъ поступитъ виновный?..

-- Въ такомъ случаѣ, представьте клеветниковъ! сказалъ Францискъ, не хотѣвшій дать другаго отвѣта.

-- Я отвѣчу на это, государь, не словами, но дѣйствіями, отвѣчалъ Конде:-- если это люди не безъ сердца, пускай они сами обвинятъ и назовутъ себя. Здѣсь, передъ лицомъ Бога и моего короля, я при всѣхъ бросаю имъ перчатку. Пусть выйдетъ впередъ, кто хочетъ утверждать, что я -- виновникъ заговора! Я буду драться съ нимъ, когда и гдѣ онъ захочетъ, и если соперникъ мнѣ не равенъ, я во всемъ готовъ сравниться съ нимъ для битвы.

Сказавъ это, принцъ бросилъ къ своимъ ногамъ перчатку, не сводя глазъ съ герцога Гиза, который оставался совершенно спокоенъ.

Послѣдовало минутное молчаніе; всѣ съ любопытствомъ слушали ложь, такъ смѣло произнесенную принцемъ крови въ присутствіи двора, гдѣ каждый пажъ зналъ, что принцъ двадцать разъ былъ виноватъ въ дѣлѣ, которое теперь онъ защищалъ съ негодованіемъ, такъ искусно разъиграннымъ.

Сказать правду, молодой король, можетъ-быть, одинъ только удивлялся этой нежданной сценѣ, и никто не удивлялся хитрости принца.

Понятія итальянскихъ дворовъ о политикѣ, внесенныя Катериною Медичи и ея флорентинцами, были тогда въ модѣ во Франціи; обманъ считался тогда ловкостью; умѣнье скрывать свои мысли и дѣйствія признавалось за великое искусство; прямодушіе значило, на языкѣ дипломатовъ, то же, что глупость.

Самые благородные характеры того времени, Колиньи, Конде, канцлеръ Оливье не спаслись отъ этой заразы.

Отъ-того, герцогъ Гизъ не презиралъ принца Конде, но удивлялся ему.

Гизъ выступилъ на одинъ шагъ впередъ, медленно снялъ съ руки перчатку и бросилъ ее возлѣ перчатки принца.

Окружающіе были изумлены на минуту, и думали сначала, что герцогъ принимаетъ дерзкій вызовъ Конде.

Но, поступая такимъ образомъ, Гизъ не былъ бы великимъ политикомъ, какимъ ему хотѣлось казаться, и громкимъ, почти рѣшительнымъ голосомъ, сказалъ:

-- Я одобряю и поддерживаю слова принца Конде, и я, имѣя честь быть его родственникомъ, изъявляю готовность быть его секундантомъ и взяться за оружіе противъ каждаго, чтобъ участвовать въ защитѣ праваго дѣла.

И Гизъ окинулъ смѣлымъ и испытующимъ взоромъ всѣхъ, которые его окружали.

Что касается принца Конде, онъ опустилъ глаза и чувствовалъ себя совершенно пораженнымъ.

-- Никто, повторилъ герцогъ Гизъ:-- не поднимаетъ ни перчатки принца Конде, ни моей?

И дѣйствительно, никто не трогался съ мѣста, какъ и слѣдовало этого ожидать.

-- Итакъ, мой любезный братъ, сказалъ Францискъ II съ печальною улыбкой:-- кажется, вы смыли съ себя подозрѣніе.

-- Да, государь, безстыдно отвѣчалъ н ѣ мой капитанъ: -- и благодарю ваше величество, что вы помогли мнѣ...

Сказавъ это, онъ обратился къ Гизу и прибавилъ:

-- Благодарю васъ, мой добрый союзникъ и родственникъ, господинъ Гизъ, и надѣюсь доказать вамъ свои слова, вступая ныньче ночью въ битву съ мятежниками, если только она начнется.

За тѣмъ принцъ Конде и герцогъ Гизъ поклонились одинъ другому съ совершенною любезностью.

Принцъ, которому ничего больше не оставалось послѣ такого яснаго и законнаго оправданія, поклонился королю и вышелъ, сопровождаемый зрителями, слѣдовавшими за нимъ при его входѣ въ залу.

Въ комнатѣ короля остались только четверо, которыхъ ожиданія и опасенія нѣсколько разсѣялись при этой странной комедіи...

Изъ этой рыцарской сцены видно, что политика получила свое начало въ шестнадцатомъ вѣкѣ... по-крайней-мѣрѣ.

VI.

Безпокойства въ Амбуазѣ.

По выходѣ принца Конде, ни король, ни Марія Стуартъ, ни оба брата лотарингскіе не возобновляли разговора о случившемся. Казалось, что по какому-то безмолвному и общему согласію они избѣгали этого опаснаго предмета.

Минуты и часы проходили въ нетерпѣливомъ и мрачномъ ожиданіи.

Францискъ II часто щупалъ рукою свою горячую голову. Марія, сидя въ сторонѣ, печально смотрѣла на блѣдное и изнуренное лицо своего молодаго супруга, и отъ-времени-до-времени отирала на глазахъ слезы. Кардиналъ лотарингскій внимательно прислушивался къ внѣшнему шуму. Что касается герцога Гиза, которому не оставалось болѣе отдавать приказаній и по обязанности должно было находиться возлѣ короля, онъ, казалось, жестоко страдалъ отъ этого принужденнаго бездѣйствія и по временамъ вздрагивалъ и стучалъ ногою, подобно боевой лошади, которая грызетъ удерживающія ее удила.

Между-тѣмъ, ночь удалялась. На часахъ замка, а потомъ на часахъ церкви св. Флорентина пробило шесть часовъ и потомъ шесть съ половиной. Начиналъ мерцать день, и никакой шумъ аттаки, никакіе сигналы часовыхъ не нарушали ночной тишины.

-- Я начинаю думать, господинъ кардиналъ, сказалъ король вздыхая:-- что Линьеръ обманулъ ваше высокопреосвященство, или что гугеноты перемѣнили свое намѣреніе.

-- Тѣмъ хуже, сказалъ Шарль-Лотарингскій; -- потому-что мы надѣялись подавить возстаніе.

-- О, нѣтъ, тѣмъ лучше, замѣтилъ Францискъ:-- уже одна битва могла быть стыдомъ для королевской власти...

Король не успѣлъ окончить словъ, какъ два выстрѣла раздались на укрѣпленіяхъ, и отъ поста до поста пролетѣло восклицаніе:

"Къ оружію, къ оружію!"

-- Сомнѣваться нечего -- это непріятели! вскричалъ кардиналъ лотарингскій, невольно поблѣднѣвъ.

Герцогъ Гизъ всталъ съ своего мѣста и, поклонившись королю, сказалъ почти веселымъ голосомъ:

-- Государь, положитесь на меня.

Послѣ этого онъ вышелъ изъ кабинета.

Еще не замолкъ въ прихожей громкій голосъ его, отдававшій приказанія, какъ снова раздались выстрѣлы.

-- Видите, государь, сказалъ кардиналъ, стараясь, можетъ-быть, разсѣять свой страхъ твердымъ голосомъ: -- видите, что Линьеръ хорошо зналъ весь ходъ дѣла и ошибся только нѣсколькими часами.

Но король не слушалъ и, съ досадою кусая поблѣднѣвшія губы, прислушивался къ возраставшему грому перестрѣлки.

-- Я насилу вѣрю такой дерзости, прошепталъ онъ.-- Такой стыдъ коронѣ...

-- Обратится въ посрамленіе мятежниковъ, государь! сказалъ кардиналъ.

-- Э-ге, замѣтилъ король: -- судя по шуму, какой затѣяли господа реформаторы, можно подумать, что ихъ не мало и что это народъ не трусливый.

-- Все это погаснетъ сію минуту, какъ пылающая солома, отвѣчалъ Шарль-Лотарингскій.

-- Не думаю, сказалъ Францискъ: -- шумъ усиливается и огонь, какъ кажется, разгарается, а не угасаетъ.

-- Боже мой! вскричала Марія Стюартъ съ безпокойствомъ: -- слышите ли, какъ пули ударяются объ стѣны?..

-- Мнѣ, впрочемъ, кажется... ваше величество, прошепталъ кардиналъ; -- я думаю... что касается до меня, я не слышу, чтобъ шумъ увеличивался...

Страшный взрывъ прервалъ слова кардинала.

-- Вотъ отвѣтъ на ваши слова, сказалъ король съ горькой улыбкой:-- притомъ же ваше блѣдное и испуганное лицо рѣшительна противорѣчитъ вашимъ словамъ.

-- Я слышу запахъ пороха, прибавила Марія: -- послушайте, какіе вопли...

. Ну, воскликнулъ Францискь:-- вѣроятно, господа реформаторы разрушили городскія укрѣпленія, и идутъ, какъ слѣдуетъ, осадить насъ въ нашемъ королевскомъ замкѣ.

-- Но, ваше величество, перервалъ съ трепетомъ кардиналъ: -- въ настоящемъ положеніи не лучше ли было бы вамъ удалиться въ крѣпостную башню? По-крайней-мѣрѣ, можно быть увѣреннымъ, что они ею не овладѣютъ.

-- Какъ? мнѣ! вскричалъ король:-- мнѣ бояться еретиковъ! Пусть ихъ появятся сюда, любезный дядюшка; хотѣлъ бы я посмотрѣть, до чего простирается ихъ дерзость.

-- Государь, прошу васъ, будьте благоразумны, сказала Марія.

-- Нѣтъ, возразилъ король:-- нѣтъ, я хочу дойдти до конца, я дождусь здѣсь моихъ вѣрныхъ подданныхъ и, клянусь, первый, который не окажетъ мнѣ должнаго уваженія, увидитъ, для парада ли я ношу этотъ кинжалъ.

Время текло и выстрѣлы продолжались, безпрестанно усиливаясь. Бѣдный кардиналъ лотарингскій не могъ произнести ни слова. Юный король сжималъ кулаки отъ гнѣва.

-- И никто не прійдетъ увѣдомить насъ, что тамъ дѣлается, сказала Марія: -- развѣ намъ предстоитъ такая опасность, что никто не можетъ отлучиться?..

-- О, да это ожиданіе невыносимо! воскликнулъ король внѣ себя:-- но я знаю средство узнать, что тамъ дѣлается: я пойду самъ. Господинъ генерал-намѣстникъ, вѣроятно, не откажется принять меня какъ волонтера.

Францискъ сдѣлалъ два шага, намѣреваясь выйдти. Марія бросилась удержать его.

-- Государь! вскричала она: -- вы думаете идти туда, тогда какъ вы больны!

-- Я не чувствую теперь боли, отвѣчалъ король: -- негодованіе излечило меня.

-- Подождите, государь, быстро прибавилъ кардиналъ: -- мнѣ кажется, что теперь шумъ дѣйствительно уменьшился. Да, выстрѣлы рѣдѣютъ... А, вотъ пажъ, вѣроятно, съ вѣстями...

-- Государь! сказалъ пажъ, входя въ комнату:-- господинъ герцогъ Гизъ приказалъ мнѣ извѣстить ваше величество, что реформаторы оставили осаду и отступаютъ.

-- Наконецъ-то. Ну, слава Богу! вскричалъ король.

-- Тотчасъ, какъ будетъ возможность оставить укрѣпленіе, продолжалъ пажъ: -- г. герцогъ явится самъ отдать отчетъ вашему величеству.

Пажъ вышелъ.

-- Ну, государь! сказалъ кардиналъ торжествуя: -- не говорилъ ли я, что это была пустая шалость, и что мой знаменитый и храбрый братъ скоро дастъ себя знать всѣмъ этимъ распѣвателямъ псалмовъ.

-- О, дядюшка! возразилъ Францискъ:-- какъ бодрость къ вамъ скоро возвратилась.

Но въ эту минуту раздался новый взрывъ, еще ужаснѣе прежняго.

-- Это что еще за шумъ? сказалъ король.

-- Дѣйствительно, это что-то странное, возразилъ кардиналъ, блѣднѣя.

По счастію, это ужасъ не былъ продолжителенъ. Почти въ ту же минуту вошелъ капитанъ стрѣлковъ, Ришлье, весь почернѣвшій отъ пороха.

-- Государь! сказалъ онъ королю:-- гугеноты совершенно уничтожены, едва успѣвъ произвести взрывъ пороха, положеннаго подъ одними изъ воротъ крѣпости. Впрочемъ, этотъ взрывъ не причинилъ никому вреда. Тѣ изъ нихъ, которые не взяты нами или не убиты, перешли мостъ и укрѣпились въ одномъ изъ домовъ предмѣстья Вандомуа; мы тамъ справимся съ ними. Ваше величество можете видѣть изъ окна, какъ наши раздѣлываются съ гугенотами.

Король быстро подошелъ къ окну въ сопровожденіи кардинала. Королева остановилась нѣсколько позади.

-- Да, дѣйствительно, сказалъ онъ: -- ихъ осадили, пламя пожираетъ зданіе, и домъ, кажется, обрушится на несчастныхъ.

-- Онъ валится, прибавилъ король.

-- Виватъ! все кончено! воскликнулъ кардиналъ.

-- О, отойдемте отъ окна, государь, ужасно смотрѣть на это зрѣлище, сказала Марія, увлекая Франциска.

-- Да, отвѣчалъ онъ:-- мнѣ теперь жалко ихъ.

И онъ отошелъ отъ окна, у котораго остался одинъ кардиналъ, совершенно счастливый.

Но онъ тотчасъ обернулся, услышавъ голосъ Гиза.

Балафре вошелъ, спокойный, горделивый. Его сопровождалъ принцъ Конде, которому трудно было скрывать свой стыдъ и печаль свою.

-- Государь, все кончено! сказалъ Гизъ:-- возмутители получили наказаніе за свои преступленія. Благодарю Бога за освобожденіе отечества отъ этой опасности. Правду сказать, она была гораздоважнѣе, нежели мы думали. Между нами явились измѣнники.

-- Возможно ли! вскричалъ кардиналъ.

-- Да, возразилъ Балафре:-- при первомъ нападеніи реформаторы были подкрѣпляемы солдатами, которыхъ привелъ Ламотъ. Они-то было и помогли тому, что реформаторы сдѣлались на нѣсколько минутъ властителями города.

-- Это ужасно, сказала Марія, прижимаясь къ королю.

-- Было бы еще хуже, государыня, продолжалъ герцогъ: -- еслибъ возмутители получили помощь отъ Шодь е, брата министра. Они надѣялись на эту помощь. Шодь е долженъ былъ сдѣлать нападеніе на Бономскія-Ворога.

-- Такъ нападеніе не имѣло успѣха? спросилъ король.

-- Его вовсе не было, государь. Капитанъ Шодь е, благодаря Бога, опоздалъ и явится уже, вѣроятно, за тѣмъ, чтобъ найдти друзей своихъ погибшими. Теперь пускай онъ дѣлаетъ сколько ему угодно нападеній. Ему будетъ съ кѣмъ имѣть дѣло и на чистомъ полѣ и въ самомъ городъ. Чтобъ онъ одумался, я приказалъ повѣсить двадцать или тридцать его сообщниковъ на стѣнахъ Амбуаза. Это зрѣлище, надѣюсь, увѣдомитъ его обо всемъ происшедшемъ.

-- Прекрасно сдѣлано, сказалъ кардиналъ.

-- Благодарю васъ, кузенъ, сказалъ король герцогу Гизу: -- но я вижу, что десница Божія въ особенности помогла намъ, потому-что Богъ одинъ хотѣлъ, чтобъ случился безпорядокъ въ совѣтѣ нашихъ непріятелей. Идемте же теперь, во-первыхъ, въ капеллу возблагодарить Его.

-- И потомъ, прибавилъ кардиналъ: -- отдать приказанія къ казни виновныхъ, которые еще остались въ живыхъ. Государь! вы, конечно, будете присутствовать при исполненіи ихъ казни, вмѣстѣ съ королевой и королевой-матерью?

-- Но... развѣ это необходимо? спросилъ король съ недовольнымъ видомъ.

-- О, да, государь, это необходимо, прибавилъ кардиналъ, слѣдуя за королемъ, который въ это время хотѣлъ выйдти изъ комнаты:-- славный король Францискъ I и вашъ знаменитый родитель никогда не отказывались присутствовать при сожженіи еретиковъ. Что же касается до короля испанскаго...

-- Другіе государи поступаютъ какъ имъ угодно, отвѣчалъ Францискъ: -- а я... я хочу тоже дѣлать, что мнѣ угодно.

-- Я долженъ, наконецъ, увѣдомить ваше величество, что нунцій его святѣйшества папы рѣшительно разсчитываетъ на присутствіе вашего величества при первомъ ауто-да-фе вашего царствованія, прибавилъ неумолимый кардиналъ.-- Когда всѣ, даже господинъ принцъ Конде, будутъ присутствовать на этомъ зрѣлищѣ, невозможно, чтобъ ваше величество на него не явились.

-- О, Боже мой! возразилъ Францискъ:-- послѣ поговоримъ объ этомъ. Виновные еще не осуждены.

-- О, нѣтъ! ваше величество, они осуждены, возразилъ Шарль Лотарингскій, съ увѣренностью.

-- Хорошо господинъ кардиналъ; въ иное время и въ другомъ мѣстѣ вы вынудите меня исполнить эту необходимую, по вашему мнѣнію, мѣру. Теперь же пойдемте преклониться предъ престоломъ Всевышняго, и возблагодаримъ Бога, который удостоилъ отвратить отъ насъ опасности этого заговора.

-- Государь! сказалъ въ свою очередь герцогъ Гизъ:-- не должно увеличивать вешей и придавать имъ болѣе важности, нежели онѣ стоютъ. Не называйте, ваше величество, этого волненія заговоромъ: въ дѣйствительности, это было только маленькое безпокойство.

VII.

Ауто-да-фе.

Хотя реформаторы и включили въ манифестѣ, который былъ найденъ въ бумагахъ Ла-Реноди, повелѣніе: "не покушаться никакимъ образомъ ни противъ королевскаго величества, ни противъ принцевъ крови, ни противъ государства", они все-таки были приняты за явныхъ возмутителей и долженствовали ожидать участи побѣжденныхъ въ междоусобныхъ войнахъ.

Правила, которыми руководствовались въ обхожденіи съ сектаторами, даже въ мирное время, подавали имъ мало надежды на милосердіе.

Дѣйствительно, кардиналъ лотарингскій торопилъ ихъ осужденіе съ страстію чисто не-христіанскою.

Онъ поручилъ парижскому парламенту и канцлеру Оливье процессъ всѣхъ знатныхъ особъ, участвовавшихъ въ этомъ горестномъ предпріятіи. Такимъ-образомъ, дѣло подвигалось быстро. Допросы были ведены съ величайшей поспѣшностью, осужденія произносились еще скорѣе.

Даже постарались ускорить ходъ дѣлъ, отложивъ въ сторону всѣ формальности, особенно если дѣло шло о тѣхъ нисшихъ слояхъ возмутителей, о тѣхъ малозначительныхъ людяхъ, которыхъ ежедневно колесовали или вѣшали въ Амбуазѣ, не желая даже докучать ими парламенту. Только лица нѣсколько извѣстныя или знатныя пользовались честью, которую правосудіе оказывало имъ своими формальностями.

Наконецъ, благодаря благочестивой ревности Шарля Лотарингскаго, и дѣла послѣднихъ были окончены менѣе нежели въ три недѣли.

15-е число апрѣля было назначено днемъ исполненія публичной казни двадцати-семи бароновъ, одиннадцати графовъ и семи маркизовъ, всего-на-все пятидесяти дворянъ, реформаторскихъ предводителей.

Для этой единственной религіозной церемоніи сдѣланы были огромныя приготовленія. Ей постарались придать весь блескъ и все желаемое великолѣпіе. Отъ Парижа до Нанта старались возбудить всеобщее любопытство, объявляя по церквамъ черезъ проповѣдниковъ о предстоящемъ ауто-да-фе. Такого рода объявленія были почти единственными въ ту эпоху.

Въ назначенный день, на платформѣ замка поставлены были три довольно-высокія трибуны, изъ которыхъ средняя, убранная великолѣпнѣе другихъ, была назначена для королевской фамиліи. Передъ этой платформой должно было совершиться кровавое зрѣлище.

Вокругъ площадки, деревянныя подмостки были наполнены всѣми в ѣ рными окрестностей, волею или неволею собранными на мѣсто казни. Горожане и жители деревень, которые могли бы возъимѣть отвращеніе отъ такого рода представленій, были приведены на площадь угрозами или подкупомъ. На однихъ обѣщали надбавить податей, у другихъ отнять мѣста, или привилегіи. Всѣ эти причины, взятыя вмѣстѣ съ любопытствомъ однихъ и фанатизмомъ другихъ, привлекли.въ Амбуазъ такую толпу, что наканунѣ ауто-да-фе болѣе десяти тысячь человѣкъ должны были расположиться лагеремъ подъ открытымъ небомъ.

15 апрѣля, съ утра, крыши домовъ были покрыты народомъ, и окна, выходившія на площадь, были нанимаемы за десять и болѣе золотыхъ экю -- сумма нссметная для того времени.

Обширный эшафотъ, покрытый чернымъ сукномъ, былъ поставленъ посреди площади. На него положена была плаха, на которую каждый изъ осужденныхъ долженъ былъ, ставъ на колѣни, класть голову. Подлѣ поставили кресла, тоже покрытыя чернымъ, для актуаріуса, который долженъ былъ вызывать по очередно каждаго изъ осужденныхъ дворянъ и произнесть вслухъ его приговоръ.

Шотландскіе стрѣлки и королевскіе жандармы охраняли площадь.

Послѣ торжественной обѣдни въ капеллѣ св. Флорентина, осужденныхъ привели къ эшафоту. Многіе изъ нихъ уже были подвержены пыткамъ. Монахи старались уговорить ихъ отречься отъ ихъ религіозныхъ принциповъ; но ни одинъ изъ гугенотовъ не согласился быть отступникомъ: всѣ отказались даже отвѣчать монахамъ, подозрѣвая въ нихъ шпіоновъ кардинала.

Двѣ изъ приготовленныхъ трибунъ уже наполнились. Въ королевской, однакожь, никто не появлялся. Король и королева согласились присутствовать при казни только главнѣйшихъ предводителей реформы. И это согласіе почти насильно вырвали у нихъ. Наконецъ, они должны были появиться. Этого только кардиналъ и хотѣлъ.

Въ полдень начались казни.

Когда первый изъ гугенотовъ взошелъ на эшафотъ, его товарищи запѣли по-французски одинъ изъ псалмовъ, переведенныхъ Клеманомъ Маро, какъ послѣднее утѣшеніе передъ казнью, и какъ выраженіе твердости передъ лицомъ смерти и своихъ непріятелей.

Они пѣли:

"Да будетъ къ намъ милосердъ Господь,

Благословляющій насъ по своей благости.

Да прольетъ Онъ на насъ свѣтъ

Своимъ божественнымъ ликомъ."

Каждый, падшій на плахѣ, былъ сопровождаемъ въ иной міръ подобнымъ четверостишіемъ. Но съ каждымъ падшимъ въ хорѣ оставалось голосомъ менѣе.

Въ часъ осталось только двѣнадцать дворянъ, главныхъ начальниковъ партіи.

Казни на нѣсколько минутъ остановились. Палачи устали.

Францискъ II былъ ужасно блѣденъ. Марія Стуартъ сѣла подлѣ него съ правой стороны; съ лѣвой помѣстилась Катерина.

Кардиналъ лотарингскій былъ возлѣ Катерины, Конде возлѣ Маріи.

Когда принцъ появился на эстрадѣ, почти столько же блѣдный, сколько король, двѣнадцать осужденныхъ ему поклонились.

Конде отвѣчалъ на ихъ привѣтствіе.

-- Я всегда преклоняюсь передъ смертію, сказалъ онъ вслухъ.

Король былъ встрѣченъ съ меньшимъ уваженіемъ, нежели Конде. При его появленіи не было слышно никакихъ восклицаній. Онъ это замѣтилъ, нахмурилъ брови и сказалъ:

-- А! господинъ кардиналъ, вы виноваты, что я пришелъ сюда...

Шарль Лотарингскій поднялъ руку, и при этомъ знакѣ нѣсколько голосовъ въ толпѣ вскрикнули:

-- Да здравствуетъ король!

-- Слышите, государь! возразилъ кардиналъ.

-- Да, отвѣчалъ король, грустно склонивъ голову: -- я слышу нѣсколько неудачныхъ возгласовъ, которые даютъ случай еще болѣе замѣтить общее молчаніе.

Между-тѣмъ, трибуна королевская наполнялась. Королевскіе братья, папскій нунцій, герцогиня Гизъ по-очередно туда всходили.

Потомъ явился герцогъ немурскій, тоже печальный и какъ-будто томимый угрызеніями совѣсти.

Наконецъ, въ королевской трибунѣ, въ самой глубинѣ ея, усѣлись два человѣка, которыхъ присутствіе въ эту минуту и въ этомъ мѣстѣ было столько же странно, какъ и присутствіе принца Конде.

Это были Амброазъ Паре и Габріэль Монгомери.

Различныя обязанности привлекли ихъ обоихъ на мѣсто казни.

Амброазъ Паре, за нѣсколько дней передъ тѣмъ, былъ приглашенъ въ Амбуазъ герцогомъ Гизомъ, который безпокоился о здоровьѣ своего державнаго племянника. Марія Стуартъ, встревоженная не менѣе дяди тѣмъ, что одна мысль объ ауто-да-фе приводила короля въ ужасъ и разстроивала его здоровье, просила знаменитаго хирурга быть при королѣ, для скорѣйшей помощи въ случаѣ нужды.

Габріэль явился испытать послѣднее средство къ спасенію одного изъ осужденныхъ, котораго сѣкира палача должна была поразить послѣдняго. Габріэль упрекалъ себя внутренно, что онъ своими совѣтами довелъ этого осужденнаго до плахи. Этотъ осужденный былъ юный и мужественный Кастельно де-Шалюсъ.

Читатель, конечно, помнитъ, что Кастельно сдался только на честное слово, данное ему письменно герцогомъ немурскимъ. Это слово обезпечивало ему жизнь и свободу.

Но, прибывъ въ Амбуазъ, Кастельно былъ брошенъ въ тюрьму и теперь осужденъ быть казненнымъ послѣ всѣхъ, какъ виновнѣйшій изъ нихъ.

Впрочемъ, надо быть справедливымъ къ герцогу немурскому: видя свою благородную подпись безъ дѣйствія, онъ выходилъ изъ себя отъ гнѣва и отчаянія, и въ-теченіе трехъ недѣль, въ которыя производился процессъ гугенотовъ, ходилъ отъ кардинала къ Гизу, отъ Маріи Стуартъ къ королю, требуя, умоляя объ освобожденіи человѣка, положившагося на его честное слово. Но канцлеръ Оливье, къ которому его отослали, объявилъ ему, какъ говоритъ хроника Вьельвиля, что нѣтъ надобности держать слова въ-отношеніи къ мятежникамъ. Герцогъ немурскій съ бѣшенствомъ выслушалъ эти слова.

"Такъ сильно" прибавляетъ Вьельвиль: "герцогъ безпокоился о чести своей подписи. Онъ всегда вмѣнялъ въ стыдъ отреченіе отъ своихъ словъ всѣмъ. Такъ былъ великодушенъ этотъ принцъ."

Какъ и Габріэль, герцогъ появился на мѣсто казни, ужаснѣйшее для него нежели для всякаго другаго, только съ тайной надеждой спасти Кастельно.

Между-тѣмъ, герцогъ Гизъ, находившійся внизу трибуны, вмѣстѣ съ своими офицерами, подалъ знакъ исполнителямъ: казнь и пѣніе псалма, на минуту прерванные, начались снова.

Менѣе, чѣмъ въ четверть часа, восемь головъ легли на плахѣ.

Молодая королева готова была упасть въ обморокъ.

У подножія эшафота осталось только четверо осужденныхъ.

Актуаріусъ громко прочелъ:

-- Альбертъ Эдмондъ Рожеръ, графъ де-Мазаресъ, обвиненный въ ереси, въ оскорбленіи королевскаго величества и въ нападеніи съ оружіемъ на особу короля.

-- Ложь! воскликнулъ графъ на эшафотѣ.

И потомъ, показывая народу свои посинѣвшія руки и грудь, изможденную пыткой, онъ прибавилъ:

-- Вотъ въ какое состояніе ввергли меня именемъ короля; по король объ этомъ не знаетъ ничего, и я все-таки воскликну:

"Да здравствуетъ король!"

Голова его покатилась по эшафоту.

Трое послѣднихъ осужденныхъ, которые ожидали своей участи у подножія эшафота, повторили первые четыре стиха псалма:

"Да будетъ къ намъ милосердъ Господь,

Благословляющій насъ по своей благости.

Да прольетъ онъ на насъ свѣтъ

Своимъ божественнымъ ликомъ."

Актуаріусъ продолжалъ:

-- Жанъ Луи Альберикъ, баронъ де-Ропэ, обвиненный въ ереси, въ оскорбленіи его величества и въ нападеніи съ оружіемъ на особу короля.

-- Ты и твой кардиналъ, вы лжете, какъ двое нищихъ, сказалъ де-Ронэ.-- Мы вооружились единственно противъ кардинала и его брата. Желаю имъ обоимъ умереть столь же спокойными и чистыми, какъ умираемъ мы.

И онъ положилъ голову на плаху.

Двое оставшихся осужденныхъ пѣли:

"Господи, ты испыталъ насъ,

Какъ золото, посредствомъ огня."

Актуаріусъ возгласилъ снова:

-- Роберъ-Жанъ-Рен е Брикмо, графъ де-Вильмонсне, виновный въ ереси, въ оскорбленіи величества и покушеніи на особу короля.

Вильмонсне омочилъ руки кровью де-Ронэ и, поднявъ ихъ къ небу, вскричалъ:

-- Отецъ небесный! вотъ кровь дѣтей Твоихъ! О, Ты отмстишь за нее!

И онъ палъ мертвый на плахѣ.

Кастельно, оставшись одинъ, пѣлъ:

"Ты допустилъ насъ упасть въ сѣти,

Раскинутыя вашими врагами.

Ты допустилъ насъ вытерпѣть

Пытки, которымъ они подвергали насъ."

Герцогъ немурскій, въ надеждѣ спасти Кастельно, не жалѣлъ золота. Актуаріусъ и сами исполнители казни имѣли интересъ въ спасеніи Кастельно. Первый изъ палачей сказалъ, что онъ болѣе не въ силахъ исполнять казни. Второй замѣнилъ его. Поневолѣ казнь была нѣсколько задержана.

Габріэль воспользовался этимъ временемъ, стараясь возбудить герцога сдѣлать новыя усилія.

Жакъ-Савойскій наклонился къ герцогинѣ Гизъ, съ которою онѣ, какъ говорятъ, былъ въ близкихъ отношеніяхъ, и что-то шепнулъ ей на ухо. Герцогиня имѣла большое вліяніе на королеву.

Она тотчасъ встала, какъ-будто не могла болѣе выносить подобнаго зрѣлища, и сказала такъ громко, чтобъ Марія услышала ее:

-- О, это слишкомъ-невыносимо для женщины. Посмотрите, королевѣ дѣлается дурно. Уйдемте.

Но кардиналъ лотарингскій бросилъ строгій взглядъ на Марію, свою невѣстку.

-- Превозмогите себя, герцогиня, сказалъ онъ сухо: -- вспомните, что вы отъ крови д'Эстовъ и что вы жена герцога Гиза.

-- Э, да это-то именно и досадуетъ меня! воскликнула герцогиня.-- Никогда мать не имѣла болѣе причины печалиться. Вся эта кровь, вся эта ненависть падутъ на дѣтей нашихъ.

-- Какія трусихи эти женщины! прошепталъ кардиналъ, который былъ низокъ.

-- Но, возразилъ герцогъ немурскій: -- не нужно быть женщиной, чтобъ растрогаться такой страшной сценой. Вы, принцъ, сказалъ онъ Конде: -- вы вѣдь тоже взволнованы?

-- О, возразилъ кардиналъ:-- принцъ -- солдатъ, привыкшій видѣть смерть предъ собою...

-- Да, въ сраженіи, отвѣчалъ отважно Конде:-- но на эшафотѣ и хладнокровно...

-- Принцъ крови, стало-быть, питаетъ большое сожалѣніе къ возмутителямъ? спросилъ Шарль-Лотарингскій.

-- Мнѣ жаль, возразилъ Конде: -- храбрыхъ офицеровъ, которые всегда достойно служили королю французскому.

Но что могъ сказать или сдѣлать болѣе Конде, какъ человѣкъ лично подозрѣваемый? Герцогъ немурскій понялъ это и адресовался къ королевѣ-матери.

-- Смотрите, государыня, остается только одинъ, сказалъ онъ, не называя Кастельно: -- нельзя ли, по-крайней-мѣрѣ, хоть его спасти?

-- Я не могу ничего сдѣлать, отвѣчала Катерина, отвращая голову.

Между-тѣмъ, несчастный Кастельно вскочилъ на эшафотъ и пѣлъ:

Да будетъ ко мнѣ милостивъ Господь,

Благословляющій меня по Своей благости.

Да прольетъ Онъ на меня свѣтъ

Своимъ божественнымъ ликомъ.

Народъ, глубоко тронутый, позабылъ страхъ, который внушали ему шпіоны и мушары, и кричалъ громко:

-- Милосердіе! милосердіе!

Герцогъ немурскій хотѣлъ убѣдить герцога орлеанскаго.

-- Принцъ, говорилъ онъ: -- развѣ вы позабыли, что этотъ самый Кастельно, въ этомъ самомъ Амбоазѣ, во время мятежа спасъ жизнь покойнаго герцога орлеанскаго?

-- Я сдѣлаю, что будетъ угодно моей матери, отвѣчалъ орлеанскій.

-- Но, возразилъ герцогъ немурскій:-- еслибъ вы попросили короля! одно слово, сказанное вами...

-- Повторяю вамъ, отвѣчалъ орлеанскій:-- я ожидаю приказаній моей матери.

-- О, герцогъ! сказалъ съ упрекомъ герцогъ немурскій.

И онъ показалъ Габріэлю знакъ совершеннаго отчаянія.

Въ это время актуаріусъ медленно прочелъ:

-- Мишель-Жанъ-Луи, баронъ де-Кастельно Шалюсъ, обвиненный въ ереси, въ оскорбленіи величества и покушеніи на жизнь королевской особы.

-- Судьи мои сами засвидѣтельствуютъ, что обвиненіе несправедливо, сказалъ Кастельпо: -- по-крайней-мѣрѣ, я не оскорбилъ королевскаго величества, если всѣми силами хотѣлъ воспротивиться тиранніи Гизовъ. Если мой поступокъ принимаютъ за оскорбленіе величества, такъ надобно бы было объявить Гизовъ королями. Можетъ-быть, и дойдутъ до этого; но объ этомъ подумаютъ тѣ, которые переживутъ меня.

И, обращаясь къ палачу, Кастельно сказалъ твердымъ голосомъ:

-- Исполняй свою обязанность.

Но палачъ, замѣтивъ волненіе на трибунахъ, сталъ поправлять сѣкиру, желая выиграть время.

-- Эта сѣкира притупилась, господинъ баронъ, сказалъ онъ тихо:-- а вы достойны умереть, по-крайней-мѣрѣ, отъ одного удара... и кто знаетъ, можетъ-быть... еще минута... Мнѣ кажется, что тамъ происходитъ что-то доброе, полезное для васъ...

Весь народъ снова вскричалъ:

-- Милосердіе! милосердіе!..

Габріэль въ эту торжественную минуту позабылъ всякую осторожность, и осмѣлился вскричать Маріи Стуартъ:

-- Милосердіе, государыня! милосердіе!

Марія обернулась, увидѣла взглядъ, раздирающій сердце, поняла этотъ отчаянный вопль Габріэля, и, преклонивъ колѣно предъ королемъ:

-- Государь! сказала она: -- умоляю васъ на колѣняхъ, явите милосердіе хоть этому несчастному...

-- Государь! вскричалъ герцогъ немурскій:-- развѣ не довольно уже пролито крови? И однако вы знаете, что милосердіе въ волѣ короля...

Францискъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ. Слова немурскаго поразили его. Онъ схватилъ руку королевы.

-- Вспомните, ваше величестао, строго сказалъ королю папскій нунцій, желая подкрѣпить его: -- вспомните, что вы король католическій...

-- Да, я помню объ этомъ, съ твердостью отвѣчалъ Францискъ.-- Да будетъ барону Кастельно оказано прощеніе!..

Но кардиналъ лотарингскій, притворившись, будто не понялъ смысла первой фразы короля, подалъ знакъ къ исполненію казни. И въ ту минуту, когда Францискъ II произносилъ слово прощенія, голова Кастельно отлетѣла отъ плахи и покатилась по ступенькамъ эшафота.

На другой день, принцъ Конде уѣхалъ въ Наварру.

VIII.

Другой образчикъ политики.

Со времени ужаснаго осужденія, здоровье Франциска II день-ото-дяя все болѣе и болѣе разстроивалось.

Семь мѣсяцевъ спустя (въ концѣ ноября 1560), когда дворъ находился въ Орлеанѣ, куда были призваны Гизомъ и генеральные штаты, бѣдный шестнадцатилѣтпій король долженъ былъ слечь въ постелю.

Возлѣ этого болѣзненнаго одра, у котораго молилась и плакала Марія Стуартъ, трогательная драма должна была ожидать своей развязки отъ смерти или отъ жизни сына Генриха II.

Въ ночь 4-го декабря, блѣдная, худая женщина и мужчина съ зловѣщей физіономіей сидѣли другъ подлѣ друга, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ постели больнаго короля. Марія Стуартъ плакала.

Мужчина былъ Шарлъ-Лотарингскій, женщина -- Марія Медичи.

Мстительная королева-мать, которая сначала разъигрывала роль страдательную, съ амбоазскаго волненія пробудилась совершенно.

Вотъ въ двухъ словахъ то, что въ скрытной злобѣ своей сдѣлала она противъ Гизовъ. Катерина тайно соединилась съ принцомъ Конде и Антуаномъ Бурбономъ. Точно также тайно помирилась она съ старымъ конетаблемъ Монморанси. Ненависть къ однимъ заставляла ее позабывать это чувство къ другимъ.

Ея новые друзья, руководимые ею, произвели бунты въ различныхъ мѣстахъ, возмутили Дофине въ лицѣ Монбрёна, Провансъ въ лицѣ двухъ братьевъ Муванъ -- и посредствомъ Малиньи сдѣлали нападеніе на Ліонъ.

Гизы, съ своей стороны, также не дремали. Они собрали въ Орлеанѣ генеральные штаты и имѣли въ нихъ сильную власть.

Потомъ потребовали они, какъ-будто имѣли право, короля наваррскаго и принца Конде къ отвѣту.

Катерина Медичи старалась убѣдить принцевъ не являться къ ихъ непріятелямъ. Но ихъ призывали въ Орлеанъ и долгъ и честное слово кардинала, данное имъ, во имя короля въ залогъ безопасности.

Они явились въ Орлеанъ.

Въ самый день прибытія принцевъ, Антуанъ-Наваррскій былъ посаженъ подъ арестъ въ одномъ домѣ, гдѣ за нимъ строго присматривали. Конде заключили въ тюрьму.

Потомъ чрезвычайная коммиссія произвела надъ Конде судъ и осудила его на смертную казнь въ Орлеанѣ, тогда-какъ въ Амбоазѣ герцогъ Гизъ своей шпагой обезпечивалъ его невинность.

Для исполненія казни не доставало только одной или двухъ подписей, остановленныхъ канцлеромъ Лопиталемъ.

Итакъ, въ ночь 4-го декабря, въ такомъ положеніи находились дѣла обѣихъ партій; партіи Гизовъ, у которой рукою былъ Балафре, а головою кардиналъ, и партіи Бурбоновъ, у которыхъ Катерина была тайной душою...

Для тѣхъ и для другихъ все зависѣло отъ послѣдняго вздоха коронованнаго юноши.

Если Францискъ II могъ бы прожить еще нѣсколько дней, принцъ Конде былъ бы казненъ, король наваррскій погибъ бы какъ-нибудь по ошибкѣ, Катерину сослали бы въ Флоренцію. Приговоромъ генеральныхъ штатовъ Гизы сдѣлались бы властителями, а по необходимости, пожалуй, и королями.

Если же, напротивъ, король умеръ бы прежде, нежели Гизы успѣли бъ освободиться отъ своихъ непріятелей, борьба могла возобновиться, и выгоды ея скорѣе были бы неблагопріятны для нихъ, чѣмъ для Бурбоновъ. Итакъ, въ эту холодную декабрьскую ночь, Катерина и кардиналъ ожидали съ нетерпѣніемъ, не столько смерти, сколько своего торжества или пораженія.

Марія Стуартъ одна ходила за своимъ юнымъ и горячо любимымъ супругомъ, нисколько не думая о томъ, чего могла лишить ее смерть его...

Впрочемъ, не надо полагать, чтобъ тайная злоба королевы-матери и кардинала какъ-нибудь проявилась въ ихъ поступкахъ или въ разговорѣ. Напротивъ, никогда они не казались болѣе довѣрчивыми и болѣе расположенными другъ къ другу.

Еще въ эту самую минуту, пользуясь сномъ Франциска II, они увѣряли другъ друга въ искреннемъ расположеніи, въ общности ихъ мыслей и интересовъ.

Мы уже видѣли образчики этой итальянской политики, руководствуясь которою Катерина всегда скрывала свои тайныя побужденія, а Шарлъ-Лотарингскій притворялся, будто-бы ихъ вовсе не понимаетъ.

Итакѣ, они говорили по-дружески. Это были два игрока, которые употребляли все свое искусство другъ противъ друга и открыто пользовались поддѣльными костями.

-- Да, государыня, говорилъ кардиналъ: -- да, этотъ упрямый Лопиталь отказывается подписать осужденіе Конде. О, какъ вы основательно противились, назадъ тому шесть мѣсяцовъ, опредѣленію его на мѣсто Оливье. Зачѣмъ я тогда васъ не понялъ?

-- Какъ! развѣ рѣшительно нельзя побѣдить его сопротивленія? сказала Катерина, которая именно сама приказывала Лопиталю отказаться отъ подписи.

-- Я употребилъ все, угрозы и ласки, возразилъ кардиналъ: -- но онъ остался непреклоненъ.

-- Но еслибъ господинъ герцогъ, въ свою очередь, попробовалъ...

-- Къ-несчастью, ничѣмъ нельзя склонить этого овернскаго орла, сказалъ кардиналъ: -- мой братъ объявилъ, впрочемъ, что онъ не хочетъ ни во что вмѣшиваться по поводу этого дѣла.

-- Въ такомъ случаѣ, очень-трудно дѣйствовать, сказала Катерина, совершенно-довольная.

-- Есть, однакожь, одно средство, сказалъ кардиналъ:-- съ помощью котораго мы обойдемся безъ всякихъ канцлеровъ.

-- Возможно ли? Какое же это средство? вскричала королевамать съ безпокойствомъ.

-- Стоитъ только королю подписать это осужденіе, сказалъ кардиналъ.

-- Королю? повторила Катерина: -- да это можно ли? Развѣ король имѣетъ это право?

-- Да, отвѣчалъ кардиналъ: -- мы уже говорили съ лучшими законовѣдами...

-- Но что же скажетъ канцлеръ? вскричала Катерина, встревоженная.

-- Посердится, какъ обыкновенно, отвѣчалъ спокойно кардиналъ: -- можетъ-быть, будетъ угрожать отдать печати...

-- А если онъ дѣйствительно отдастъ ихъ?..

-- Тѣмъ лучше! мы освободимся отъ такого безпокойнаго ценсора.

-- Когда же вы хотѣли бы испросить подпись у короля? сказала Катерина послѣ нѣкотораго молчанія.

-- Нынѣшнюю же ночь, государыня.

-- А когда вы исполните казнь?

-- Завтра.

Королева-мать затрепетала.

-- Нынѣшнюю ночь! завтра! Подумали ли вы, прибавила она: -- что король очень-боленъ, что его разсудокъ такъ разстроенъ, что онъ не будетъ въ-состояніи понять, чего у него просятъ.

-- Да зачѣмъ ему понимать... Лишь бы только онъ подписалъ.

-- Но его руки такъ слабы, что онъ не можетъ водить перомъ.

-- Можно водить его рукой, возразилъ кардиналъ, довольный ужасомъ, который онъ видѣлъ въ глазахъ своей непріятельницы.

-- Послушайте, сказала серьёзно Катерина.-- Мнѣ надо съ вами посовѣтоваться. Кончина моего бѣднаго сына, можетъ-быть, ближе, нежели вы думаете. Знаете ли, что мнѣ сказалъ Шапеленъ, первый докторъ его величества? Онъ почитаетъ истиннымъ чудомъ, если король доживетъ до завтрашняго вечера.

-- Тѣмъ болѣе намъ надобно торопиться, холодно сказалъ Шарль-Лотарингскій.

-- Да; но если Францискъ II завтра умретъ, возразила Катерина:-- Карлъ IX вступитъ на престолъ, король наваррскій, можетъ-быть, будетъ регентомъ. Какого страшнаго отчета тогда потребуетъ онъ отъ васъ за позорную смерть своего брата! Вы можите быть, въ свою очередь, судимы и осуждены...

-- Э, государыня, кто не рискуетъ, ничего не выигрываетъ, воскликнулъ съ жаромъ кардиналъ:-- притомъ же, еще не извѣстно, будетъ ли Антуанъ-Наваррскій регентомъ. Шапеленъ можетъ ошибиться. Да, наконецъ, король еще существуетъ...

-- Тише, тише, дядюшка! сказала Марія, вставая: -- вы разбудите короля. Посмотрите, вы его разбудили...

-- Марія! гдѣ ты? спросилъ слабымъ голосомъ Францискъ II.

-- Здѣсь, возлѣ васъ, мой милый государь, отвѣчала Марія.

-- О, я жестоко страдаю, говорилъ король: -- голова моя вся въ огнѣ, въ ушахъ колетъ. Я спалъ, но страдалъ и во снѣ. О, я умираю...

-- Не говорите этого, не говорите! перебила его Марія, едва удерживая слезы.

-- Память мнѣ измѣняетъ, возразилъ Францискъ.-- Исповѣдывался ли я? Скорѣе, скорѣе позовите моего духовника Бриманто.

-- Сейчасъ, государь, онъ пріидетъ къ вамъ, отвѣчала Марія.

-- По-крайней-мѣрѣ, молятся ли обо мнѣ? спросилъ король.

-- Я не переставала съ утра о васъ молиться.

-- Бѣдняжка Марія! а Шапеленъ? гдѣ онъ?

-- Здѣсь, въ сосѣдней комнатѣ, онъ готовъ къ вашему призыву. Мать ваша и кардиналъ тоже здѣсь. Государь, угодно вамъ ихъ видѣть?

-- Нѣтъ, нѣтъ, тебя одну, Марія! проговорилъ умирающимъ голосомъ король:-- обернись ко мнѣ!.. такъ... Дай на себя посмотрѣть еще разъ.

-- Мужайтесь, государь, отвѣчала Марія Стюартъ:-- Богъ милосердъ! Я отъ сердца молю Его о вашемъ спасеніи.

-- О, какъ мнѣ больно. Я ничего не вижу, ничего не слышу. Дай мнѣ руку, Марія.

-- Вотъ она! обопритесь объ меня, сказала Марія, положивъ блѣдную голову своего мужа къ себѣ на плечо.

-- Вся душа моя Богу, но сердце тебѣ, Марія, навсегда тебѣ. Увы! умереть, умереть семнадцати лѣтъ!

-- Нѣтъ, нѣтъ, вы не умрете! вскричала Марія: -- что сдѣлали мы небу? за что оно будетъ насъ наказывать.

-- Не плачь, Марія, возразилъ король: -- тамъ, на небѣ, мы соединимся. Мнѣ тебя только и жаль въ этомъ мірѣ. Еслибъ я могъ тебя увлечь съ собою въ другой міръ, я былъ бы готовъ умереть. Путешествіе на небо отраднѣе путешествія въ Италію. Мнѣ кажется, что безъ меня тебѣ будетъ скучно. Они погубятъ тебя. Ты останешься одна, бѣдняжка. Они тебя погубятъ! Эта мысль мнѣ тяжеле мысли о смерти.

Король, въ изнеможеніи, упалъ на подушку и хранилъ мрачное молчаніе.

-- Но вы не умрете, государь, вскричала Марія:-- я очень надѣюсь: намъ еще осталось средство, въ которое я вѣрю.

-- Что значитъ это? прервала изумленная Екатерина Медичи, подходя къ Маріи.

-- Да, отвѣчала Марія: -- король еще можетъ быть спасенъ и будетъ спасенъ. Какой-то тайный голосъ говоритъ моему сердцу, что всѣ врачи, окружающіе короля, невѣжды и слѣпцы. Но есть человѣкъ искусный, ученый и славный, человѣкъ, который, при осадѣ Кале, спасъ дни моего дяди.

-- Амброазъ Паре? спросилъ кардиналъ.

-- Да, Амброазъ Паре, повторила Марія.-- Говорили, будто этотъ человѣкъ не долженъ былъ и самъ не хотѣлъ имѣть въ своихъ рукахъ жизнь короля, что это проклятый еретикъ, и что, если даже онъ прійметъ на себя отвѣтственность за успѣхъ въ леченіи, то и въ такомъ случаѣ нельзя ему довѣряться.

-- Да, это извѣстно! съ пренебреженіемъ сказала королева-мать.

-- И, однакожь, я ввѣряю ему эту жизнь! вскричала Марія: -- развѣ геніальный человѣкъ можетъ быть предателемъ? Высокій геній неразлученъ съ возвышенной душою.

-- Но братъ мой, сказалъ кардиналъ: -- не ждалъ Амброаза Паре до послѣдней крайности.

-- Но кого же послали къ нему! спросила Марія:-- людей холодныхъ, можетъ-быть, враговъ? А я послала къ нему вѣрнаго друга, и онъ прійдетъ.

-- Но вѣдь нужно время, чтобъ онъ прибылъ въ Парижъ, сказала Катерина.

-- Онъ уже въ дорогѣ, и вѣроятно уже пріѣхалъ, возразила молодая королева.-- Другъ, о которомъ я говорю, обѣщалъ привезти его сегодня.

-- Но кто же, наконецъ, этотъ таинственный другъ? спросила королева-мать.

-- Графъ Габріэль Монгомери.

Прежде, нежели Катерина успѣла вскрикнуть, Дайель, старшая Фрейлина Маріи Стюартъ, вошла въ комнату и увѣдомила о прибытіи Габріэля.

-- Графъ Монгомери здѣсь, государыня. Онъ ожидаетъ приказаній вашего величества.

-- О, введите его поскорѣе, введите его.

ІХ.

Свѣтъ надежды.

-- Подождите! сказала Катерина Медичи сухо и холодно: -- дайте мнѣ, по-крайней-мѣрѣ, уйдти отсюда прежде, чѣмъ войдетъ этотъ человѣкъ. Если вы хотите ввѣрить жизнь сына тому, кто прервалъ жизнь отца, то я не хочу видѣть и слышать убійцу моего мужа.

И она ушла, даже не взглянувъ на своего умирающаго сына,-- не потому ли, что ненавистное имя Габріэля Монгомери напоминало ей первое оскорбленіе, которое перенесла она отъ короля?.. Очень можетъ быть; однакожь, видъ и голосъ Габріэля были не столько ненавистны ей, какъ она говорила, потому-что, удалившись въ свою комнату, находившуюся возлѣ спальни короля, она оставила дверь полурастворенною, и затворила дверь, выходившую въ корридоръ, совершенно-пустой въ это ночное время, поминутно прикладывала то глазъ, то ухо къ замку, чтобъ видѣть и слышать все, что дѣлалось въ залѣ послѣ ея быстраго удаленія.

Габріэль вошелъ, слѣдуя за Дайелемъ, сталъ на одно колѣно, чтобъ поцаловать руку, протянутую къ нему королевою, и почтительно поклонился кардиналу.

-- Что жь? съ нетерпѣніемъ спросила Марія Стюартъ.

-- Я убѣдилъ, государыня, Амброаза Паре, сказалъ Габріэль:-- онъ здѣсь.

-- О, благодарю, благодарю, мой вѣрный другъ! вскричала Марія.

-- Развѣ королю хуже? тихо спросилъ Габріэль, съ безпокойствомъ смотря на постель, на которой Францискъ II лежалъ блѣдный, безъ движенія.

-- Увы, все еще не лучше! сказала королева: -- и мнѣ очень-нужно было васъ видѣть. Господинъ Паре не заставлялъ убѣждать себя, когда вы его звали?

-- Нѣтъ, государыня, отвѣчалъ Габріэль:-- его уже просили, но такимъ тономъ, который, какъ сказалъ онъ, вызывалъ отказъ съ его стороны. Требовали, чтобъ онъ, не видѣвъ короля, поручился своею головою и честью за его спасеніе. Отъ Паре не скрывали, что, будучи протестантомъ, онъ можетъ навлечь на себя подозрѣгніе въ покушеніи на жизнь преслѣдователя протестантовъ, и предлагали ему такія строгія условія, что только безразсудный человѣкъ могъ не отказаться отъ нихъ,-- и Паре, къ крайнему своему сожалѣнію, отказался.

-- Возможно ли, чтобъ ему такъ перетолковали наши намѣренія? съ жаромъ сказалъ кардиналъ лотарингскій.-- Однакожь, я и братъ мой три раза посылали за нимъ и получали въ отвѣтъ тотъ же отказъ, то же сомнѣніе. И еще вѣрили въ честность выбранныхъ нами депутатовъ!

-- Амброазъ Паре думаетъ, напротивъ, сказалъ Габріэль: -- что люди злонамѣренные старались удалить его отъ страдальческой постели короля.,

-- Дѣло теперь очевидно, отвѣчалъ Шарль-Лотарингскій: -- я узнаю въ этомъ, прошепталъ онъ: -- руку королевы-матери... Но не удастся ли ей развратить всѣхъ, на кого мы разсчитываемъ?.. Какъ она играетъ нами!..

Между-тѣмъ, Марія Стюартъ, предоставивъ кардиналу размышлять о случившемся, сказала Габріэлю:

-- Однакожь, господинъ Амброазъ Паре согласился идти съ вами?

-- При первой моей просьбѣ, отвѣчалъ молодой графъ.

-- И онъ здѣсь?

-- Ждетъ вашего милостиваго позволенія, государыня, чтобъ войдти сюда.

-- Просите его, просите его войдти немедленно! вскричала Марія Стюартъ.

Габріэль Монгомери ушелъ на минуту, и возвратился, ведя за собою хирурга.

Катерина Медичи съ удвоеннымъ вниманіемъ прислушивалась у двери.

Марія Стуартъ подбѣжала на встрѣчу къ Амброазу, взяла его за руку и повела къ постели больнаго.

-- Благодарю васъ за приходъ, господинъ Паре, сказала Марія: -- я надѣялась на ваше усердіе, какъ я надѣюсь на ваши знанія... Подойдите къ постели короля, скорѣе къ постели короля.

Амброазъ Паре, повинуясь нетерпѣнію королевы, тотчасъ приблизился къ постели, на которой Францискъ II, побѣжденный страданіемъ, лежалъ неподвижно и могъ только испускать стонъ слабый и почти неслышный.

Великій хирургъ остановился на минуту, и разсматривалъ это маленькое лицо, исхудалое и какъ-бы сморщенное отъ боли; потомъ наклонился къ нему и ощупалъ его правое ухо рукою, легкою и нѣжною, какъ рука Маріи.

Король инстинктивно узналъ медика и не открывалъ отяжелѣвшихъ глазъ.

-- О, какъ я страдаю! прошепталъ онъ слабымъ голосомъ: -- какъ я страдаю!.. Помогите...

Амброазъ подалъ Габріэлю знакъ, чтобъ тотъ приблизилъ свѣчу, стоявшую отъ него въ нѣкоторомъ отдаленіи; но Марія Стуартъ предупредила Габріэля, взяла подсвѣчникъ и свѣтила хирургу, пока онъ внимательно разсматривалъ больное мѣсто.

Это нѣмое и подробное разсматриваніе продолжалось около десяти минутъ; потомъ Амброазъ Паре выпрямился, серьезный и утомленный размышленіемъ, и опустилъ занавѣску постели.

Марія Стуартъ, вся дрожа, не осмѣливалась заговорить съ нимъ, боясь прервать его мысли, и печально ждала отвѣта на его лицѣ.

Знаменитый медикъ опустилъ голову; королева въ отчаяніи приняла это движеніе за смертный приговоръ.

-- Не-уже-ли, сказала она, будучи не въ состояніи преодолѣть своего безпокойства: -- не-уже-ли не остается больше никакой надежды на его выздоровленіе?

-- Есть, и даже не одна, ваше величество, отвѣчалъ Амброазъ Паре.

-- Но, по-крайней-мѣрѣ, есть ли хоть одна? вскричала королева.

-- Есть, и хотя это надежда невѣрная, однакожь, она существуетъ, и я бы могъ вполнѣ надѣяться, еслибъ...

-- Что?.. спросила Марія.

-- Еслибъ тотъ, кого мнѣ надо спасти, не былъ королемъ...

-- О, вскричала Марія:-- лечите его, спасайте, какъ послѣдняго изъ его подданныхъ!

-- Но если будетъ неудача?.. сказалъ Амброазъ: -- потому-что все зависитъ отъ Бога. Не обвинятъ ли меня тогда, меня, гугенота? Эта тяжелая и страшная отвѣтственность не заставитъ ли трепетать мою руку въ то время, когда я долженъ дѣйствовать съ совершеннымъ спокойствіемъ и увѣренностью?

-- Послушайте, отвѣчала Марія: -- если онъ останется живъ, я буду благословлять васъ въ-продолженіе всей своей жизни, но если... если онъ умретъ, я буду защищать васъ до самой своей смерти... Итакъ, попытайтесь, заклинаю васъ, умоляю васъ, попытайтесь. Если вы говорите, что это единственная и послѣдняя надежда -- не лишайте насъ этой надежды: иначе, вы сдѣлаете преступленіе.

-- Вы правы, королева, сказалъ Амброазъ: -- и я попытаюсь, если только вы позволяете мнѣ употребить средство -- не скрываю отъ васъ -- необыкновенное и, по-крайней-мѣрѣ по-видимому, жестокое и опасное.

-- И не-уже-ли нѣтъ другаго средства? сказала Марія, трепеща отъ испуга.

-- Нѣтъ! Но черезъ двадцать четыре часа, черезъ двѣнадцать часовъ и это послѣднее средство будетъ поздно. Въ головѣ короля скопился гной, и если не выпустить паровъ немедленно быстрою операціей, смерть короля неминуема.

-- И такъ, хотите вы тотчасъ приступить къ операціи? сказалъ кардиналъ.-- Но прежде всего, я не принимаю на себя одного: отвѣтственности въ этомъ дѣлѣ.

-- Вы уже начинаете сомнѣваться? сказалъ Амброазъ: -- нѣтъ, для операціи мнѣ надобенъ дневной свѣтъ, а ныньче ночью я долженъ многое обдумать и сдѣлать одинъ или два опыта, для упражненія руки... Но завтра утромъ въ девять часовъ я могу быть здѣсь. Потрудитесь присутствовать здѣсь, королева, и вы также, кардиналъ; пускай находятся здѣсь также лица, которыхъ привязанность къ королю уже доказана; но другихъ -- никого. Постарайтесь также, чтобъ здѣсь было какъ-можно-меньше медиковъ. Тогда я объясню все, что я намѣреваюсь дѣлать, и если вы всѣ одобрите мое предложеніе, тогда, съ помощію Бога, я рѣшусь на послѣднее средство, которое намъ еще оставилъ Богъ.

-- А до завтра не будетъ опасности? спросила королева.

-- Нѣтъ, государыня, сказалъ Паре:-- только для этой операціи королю необходимо отдохнуть и собраться съ силами. Въ питье, которое стоитъ здѣсь на столѣ, я волью двѣ капли вотъ этого эликсира, -- прибавилъ онъ, дополняя слова дѣйствіемъ: -- пускай король прійметъ все это сейчасъ же, и вы увидите, какъ онъ погрузится въ самый спокойный и глубокій сонъ. Наблюдайте, ваше величество, наблюдайте сами, чтобъ этотъ сонъ не былъ нарушаемъ ни подъ какимъ предлогомъ.

-- Будьте спокойны, я отвѣчаю за это, сказала Марія Стуартъ: -- я не сойду съ этого мѣста въ-продолженіе всей ночи.

-- Теперь мнѣ здѣсь нечего дѣлать, сказалъ Амброазъ Паре: -- и я попрошу у васъ позволенія удалиться: мнѣ должно подумать о королѣ и приготовиться къ своей великой обязанности.

-- Идите, г. Паре, идите, отвѣчала Марія:-- благодарю и благословляю васъ заранѣе. Завтра увидимся.

-- Завтра, сказалъ Амброазъ: -- надѣйтесь, королева.

-- И васъ также благодарю еще разъ, сказала Марія, обратясь къ Габріэлю: -- вы изъ числа тѣхъ, о которыхъ говорилъ Паре, изъ числа людей, преданныхъ королю. Итакъ, будьте здѣсь завтра; своимъ присутствіемъ вы можете поддержать вашего славнаго друга.

-- Буду, государыня, сказалъ Габріэль, поклонившись королевѣ и кардиналу и уходя съ хирургомъ.

-- И я также буду! сказала про себя Катерина Медичи за дверью, въ которую она наблюдала за тѣмъ, что дѣлалось.-- Да, я буду.

X.

Катерина Медичи все еще наблюдала, хотя въ комнатѣ короля остались только Марія Стуартъ и кардиналъ, но не видала и не слышала ничего любопытнаго. Королева подала усыпительное питье Франциску, который, какъ обѣщалъ Амброазъ Паре, казалось, заснулъ въ ту же минуту. Потомъ все затихло. Кардиналъ сидѣлъ, погруженный въ размышленіе; Марія молилась на колѣняхъ.

Королева-мать тихо удалилась въ свою комнату, чтобъ, подобно кардиналу, обдумать многое.

Еслибъ она пробыла здѣсь еще нѣсколько секундъ, она была бы свидѣтельницей сцены, вполнѣ достойной королевы.

Марія Стуартъ, окончивъ теплую молитву, встала и сказала кардиналу:

-- Ничто не заставляетъ васъ, дядюшка, сидѣть здѣсь со мною, потому-что я намѣрена остаться здѣсь до пробужденія короля. Врачи и прислуга находятся въ сосѣдней комнатѣ, и сдѣлаютъ все, что понадобится. Вы можете нѣсколько отдохнуть; я предупрежу васъ, если будетъ необходимо.

-- Нѣтъ, сказалъ кардиналъ: -- герцогъ Гизъ хотѣлъ зайдти сюда, и я обѣщалъ дождаться его прихода... Кажется, я слышу его шаги...

-- О, ради Бога, чтобъ онъ не дѣлалъ шума! сказала Марія, побѣжавъ навстрѣчу къ герцогу.

Дѣйствительно, герцогъ Гизъ вошелъ въ комнату, блѣдный и взволнованный, поклонился королевѣ, но, будучи занятъ какою-то мыслію, не спросилъ ни слова о королѣ, а подошелъ прямо къ брату и отвелъ его въ широкую амбразуру окна.

-- Ужасная новость, громовый ударъ! сказалъ Гизъ.

-- Еще что? спросилъ Шарль Лотарингскій.

-- Конпетабль Монморанси уѣхалъ изъ Шантильи съ тысячью пятью стами дворянъ, сказалъ Гизъ;-- и, чтобъ лучше скрыть свой слѣдъ, онъ миновалъ Парижъ и отправился изъ Экуана и Корбеля въ Питивье черезъ Эссонскую Долину. Завтра онъ будетъ съ войскомъ передъ воротами Орлеана. Меня уже увѣдомили.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, это ужасно! сказалъ кардиналъ: -- старый хитрецъ хочетъ спасти голову своего племянника. Я увѣренъ, что его предупредила королева-мать!.. И мы не въ состояніи ничего сдѣлать противъ этой женщины!

-- Еще не время дѣйствовать противъ нея; теперь мы должны покамѣстъ дѣйствовать для себя, сказалъ Балафре.-- Какъ намъ поступать?

-- Идите съ войскомъ навстрѣчу коннетаблю, отвѣчалъ Шарль Лотарингскій.

-- Но беретесь ли вы удержать Орлеанъ, когда меня тамъ не будетъ съ войскомъ? спросилъ герцогъ.

-- Увы, нѣтъ! отвѣчалъ кардиналъ:-- жители Орлеана -- народъ дурной, гугеноты и Бурбоны въ душѣ. Но, по-крайней-мѣрѣ, штаты на нашей сторонѣ.

-- И Лопиталь противъ насъ, подумайте объ этомъ, любезный братъ. Положеніе трудное!.. Каково здоровье короля? спросилъ онъ наконецъ.

-- Дурно, отвѣчалъ Шарль Лотарингскій:-- но Амброазъ Паре, прибывшій изъ Орлеана но приглашенію королевы -- я объясню вамъ это -- надѣется спасти его завтра странною, но необходимою операціей, которая можетъ имѣть счастливыя йослѣдствія. Будьте здѣсь, братъ, въ девять часовъ, чтобъ, въ случаѣ надобности, поддержать Амброаза.

-- Непремѣнно, отвѣчалъ Гизъ: -- на него наша единственная надежда. Наша власть умретъ вмѣстѣ съ Францискомъ II и, однакожь, не мѣшало бы устрашить, а можетъ-быть, и заставить отступить коннетабля, пославъ ему навстрѣчу голову его прекраснаго племянника, принца Конде.

-- Да, это было бы краснорѣчивое извѣстіе, сказалъ кардиналъ задумчиво.

-- Но проклятый Лопиталь мѣшаетъ всему! замѣтилъ герцогъ.

-- Еслибъ, вмѣсто его подписи, на приговорѣ принца была подпись короля, сказалъ Шарль Лотарингскій: -- ничто не препятствовало бы намъ исполнить приговоръ завтра утромъ, до пріѣзда Монморанси и попытки Амброаза Паре... не правда ли, братъ?

-- Это было бы не совсѣмъ справедливо, однакожь возможно, отвѣчалъ Гизъ.

-- Итакъ, сказалъ съ жаромъ Шарль Лотарингскій: -- оставьте меня здѣсь одного; вамъ здѣсь нечего дѣлать въ эту ночь, и вамъ надо отдохнуть; на колокольнѣ Балльяжа бьетъ одиннадцать часовъ. Вамъ должно беречь свои силы для завтрашняго дня. Уйдите и оставьте меня; я тоже хочу поискать лекарства своему счастію.

-- Что это значитъ? спросилъ герцогъ Гизъ: -- пожалуйста, не предпринимайте ничего рѣшительнаго, не посовѣтовавшись, покрайней-мѣрѣ, со много, любезный братъ.

-- Будьте покойны; если въ моихъ рукахъ будетъ то, чего я желаю -- въ такомъ случаѣ я разбужу васъ завтра утромъ, и мы переговоримъ.

-- Давно бы такъ! отвѣчалъ Гизъ: -- при такомъ, обѣщаніи, я могу уйдти, потому-что, сказать правду, я очень утомленъ. Но только -- благоразуміе!..

Гизъ приблизился къ Маріи Стуартъ, сказалъ ей нѣсколько утѣшительныхъ словъ и вышелъ изъ комнаты на ципочкахъ, чтобъ не произвести ни малѣйшаго шума.

Между-тѣмъ, кардиналъ сѣлъ къ столу и снялъ копію съ приговора коммиссіи, потомъ всталъ и пошелъ къ постели короля.

Но Марія остановила его повелительнымъ движеніемъ руки.

-- Куда вы? сказала ему королева тихимъ и въ то же время твердымъ и угрожающимъ голосомъ.

-- Необходимо, чтобъ король подписалъ эту бумагу, отвѣчалъ кардиналъ.

-- Королю необходимо теперь одно, чтобъ его не безпокоили, сказала Марія.

-- Только подписать имя внизу этой бумаги, ваше величество -- и я не буду его безпокоить.

-- Но вы разбудите его, прервала королева:-- и я не хочу этого. Притомъ, онъ теперь не въ силахъ держать перо.

-- Все равно, я буду держать за него, отвѣчалъ Шарль-Лотарингскій.

-- Говорю вамъ: я не хочу! произнесла повелительнымъ голосомъ Марія Стюартъ.

Кардиналъ остановился на минуту, удивленный противодѣйствіемъ, котораго никакъ не ожидалъ, и послѣ минутной паузы сказалъ убѣдительнымъ голосомъ:

-- Послушайте, королева, выслушайте меня, любезная племянница; я объясню вамъ, въ чемъ заключается дѣло. Вы понимаете, что я не потревожилъ бы спокойствія короля, еслибъ не побуждала меня къ тому крайняя необходимость. Здѣсь рѣшается вопросъ о нашемъ и вашемъ благополучіи, о нашемъ и вашемъ, счастіи. Послушайте. Король необходимо долженъ подписать эту бумагу до разсвѣта -- или мы пропали -- клянусь вамъ, пропали!

-- Для меня это все равно, спокойно сказала Марія.

-- Но, говорю вамъ еще разъ, наша погибель будетъ погибелью и для васъ... какое вы дитя!

-- Что за дѣло! сказала Марія:-- развѣ я думаю о вашемъ честолюбіи?.. У меня только одно желаніе -- спасти того, котораго я люблю, спасти его жизнь, а пока хранить его спокойствіе. Амброазъ Паре поручилъ мнѣ наблюдать за сномъ короля -- и я запрещаю вамъ, кардиналъ, нарушать этотъ сонъ! Я запрещаю вамъ!.. Умретъ -- умретъ король и моя власть -- для меня это все равно... Но до-тѣхъ-поръ, пока въ немъ еще есть дыханіе жизни, я буду защищать это послѣднее дыханіе противъ всѣхъ ненавистныхъ искательствъ и вашихъ придворныхъ интригъ. Я помогала, дядюшка, окрѣпнуть власти въ вашихъ рукахъ, пока мой Францискъ ходилъ и былъ здоровъ; но я отнимаю всю эту власть съ той минуты, когда теряютъ уваженіе къ послѣднимъ, можетъ-быть, часамъ спокойствія, которые даритъ ему Богъ въ здѣшней жизни. Король, сказалъ Амброазъ Паре, долженъ собраться къ завтрашнему дню съ остаткомъ своихъ силъ, и никто въ мірѣ, подъ какимъ бы ни было предлогомъ, не осмѣлится нарушить этотъ спасительный сонъ.

-- Но если это предметъ до такой степени важный и необходимый... сказалъ кардиналъ.

-- Какая бы ни была причина, никто не посмѣетъ разбудить короля!.. прервала Марія.

-- Но мнѣ это необходимо, сказалъ Шарль Лотарингскій, досадуя, что такъ долго его останавливаетъ ребенокъ, его племянница: -- интересы государства должны иногда брать верхъ надъ чувствомъ сердца. Мнѣ нужна подпись короля, и она будетъ у меня немедленно!

-- Не будетъ, господинъ кардиналъ, сказала Марія.

Кардиналъ сдѣлалъ еще шагъ къ постели короля.

Марія Стуартъ снова заступила ему дорогу.

Королева и министръ съ минуту смотрѣли другъ на друга, дрожа отъ гнѣва.

-- Я пройду, сказалъ отрывистымъ голосомъ Шарль Лотарингскій.

-- Такъ вы осмѣлитесь наложить на меня руку?

-- Племянница!

-- Не племянница, но ваша королева.

Эти слова были сказаны Маріей съ сознаніемъ своего достоинства. Уничтоженный кардиналъ отступилъ.

-- Да, ваша королева! возразила Марія: -- и если вы сдѣлаете еще одинъ шагъ, еще одно движеніе, я подойду къ двери, призову стражу -- и будете ли вы мой дядя, министръ или кардиналъ -- я прикажу васъ арестовать, какъ преступника, посягающаго на права величества.

-- Какой стыдъ, прошепталъ устрашенный кардиналъ.

-- Но кто же изъ насъ двоихъ хотѣлъ этого?

Глаза королевы сверкали, грудь волновалась; все доказывало, что молодая королева непремѣнно исполнила бы свою угрозу.

А какъ была прекрасна Марія! Въ лицѣ ея было столько гордости, что мѣдное сердце кардинала было побѣждено, обезоружено.

Мужчина уступилъ ребенку; политика уступила голосу природы.

-- Хорошо, сказалъ съ глубокимъ вздохомъ кардиналъ:-- я подожду пробужденія короля.

-- Благодарю, отвѣчала Марія съ печальнымъ и нѣжнымъ выраженіемъ, къ которому она привыкла со времени болѣзни короля.

-- Но, по-крайней-мѣрѣ, какъ только онъ проснется... продолжалъ Шарль Лотарингскій.

-- Если онъ будетъ въ состояніи слушать васъ и отвѣчать вамъ, дядюшка, я не стану мѣшать вамъ.

Кардиналъ, принужденный удовольствоваться такимъ обѣщаніемъ, сѣлъ къ столу. Марія воротилась къ своему молитвеннику; онъ ждалъ; она надѣялась.

Францискъ II не просыпался въ-продолженіе всей ночи. Значитъ, Амброазъ Паре обѣщалъ не по напрасну; уже много ночей король не наслаждался такимъ продолжительнымъ и глубокимъ сномъ.

Отъ-времени-до-времени, онъ пошевеливался, вздыхалъ и повторялъ одно слово: "Марія".

Но почти въ ту же минуту онъ впадалъ въ безчувствіе, и кардиналъ, поднимаясь съ бумагою, опять возвращался на свое мѣсто, и нетерпѣливо мялъ въ рукѣ безполезный приговоръ, роковой приговоръ, который, безъ подписи короля, долженъ былъ, пожалуй, упасть на него самого...

Мало-по-малу, свѣчи догорали и блѣднѣли, и холодное декабрьское утро бѣлѣло въ окна.

Наконецъ, въ восемь часовъ, король пошевелился, открылъ глаза и сказалъ:

-- Марія, ты еще здѣсь, Марія?

-- Да, отвѣчала Марія Стуартъ.

Шарль Лотарингскій подошелъ съ бумагою въ рукѣ. Время еще, можетъ-быть, не ушло! Эшафотъ построить не долго...

Но въ то же мгновеніе, Катерина Медичи вошла изъ своей комнаты въ спальню короля.

-- Уже поздно! сказалъ про себя кардиналъ:-- счастіе измѣнило намъ, и если Амброазъ Паре не спасетъ короля -- мы погибли!

ХІ.

Смертный одръ.

Королева-мать, въ эту ночь, не потеряла времени. Сперва она послала къ королю наваррскому кардинала Турнона, свое созданіе, заключить условіе съ Бурбонами. Потомъ, на разсвѣтѣ, она увидѣлась съ канцлеромъ Лопиталемъ, сообщившимъ ей о скоромъ приближеніи коннетабля, ея союзника, къ Орлеану. Лопиталь, по совѣтамъ королевы-матери, обѣщалъ быть въ девять часовъ въ большой залѣ Балльяжа, находившейся передъ спальнею короля, и привести туда приверженцевъ Катерины, сколько ихъ можетъ тамъ помѣститься. Наконецъ, королева-мать приказала собраться къ половинѣ девятаго Шаплену и еще двумъ-тремъ придворнымъ медикамъ, заклятымъ врагамъ генія Амброаза-Паре.

Принявъ свои предосторожности, Катерина вошла первая въ спальню короля, который только-что проснулся. Подошедъ къ постели сына, она нѣсколько секундъ смотрѣла на него, качая головою, какъ опечаленная мать, поцаловала его повисшую руку, и, стеревъ съ глазъ двѣ-три слезы, сѣла, но такъ, чтобъ не терять его изъ вида.

Теперь и она, какъ Марія Стуартъ, хотѣла слѣдить, но только по-своему, за этою драгоцѣнною жизнію.

Почти въ ту же минуту пришелъ герцогъ Гизъ. Обмѣнявшись нѣсколькими словами съ Маріей, онъ подошелъ къ брату.

-- Вы не сдѣлали ничего? спросилъ онъ кардинала.

-- Къ-сожалѣнію, не могъ ничего сдѣлать! отвѣчалъ Шарль Лотарингскій.

-- Въ такомъ случаѣ, все противъ насъ, сказалъ Гизъ: -- сегодня утромъ было множество народа въ пріемной Антуана-Наваррскаго.

-- Не знаете ли чего новаго о Монморанси?

-- Ничего. Можетъ-быть, теперь онъ уже у городскихъ воротъ.

-- Если Амброазу Паре не удастся операція -- прощай наше счастіе! съ выраженіемъ отчаянія произнесъ Шарль Лотарингскій.

Въ это время, пришли медики, призванные Катериною Медичи.

Она сама подвела ихъ къ постели короля, котораго страданія и стоны начинались по-прежнему.

Врачи одинъ за другимъ осмотрѣли царственнаго страдальца, и потомъ столпились въ углу для совѣщаній. Шапленъ предложилъ катапласму, для извлеченія испареній наружу; два другіе медика утверждали, что въ ухо надо шпринцовать какой-то водою, и уже согласились на это послѣднее средство, какъ неожиданно въ комнату вошелъ Амброазъ Паре, сопровождаемый Габріэлемъ.

Осмотрѣвъ больнаго, хирургъ присоединился къ своимъ собратьямъ.

Амброазъ Паре, хирургъ герцога Гиза, уже пріобрѣвшій себѣ значительность, былъ теперь авторитетомъ, на который слѣдовало разсчитывать. Медики сообщили ему свое рѣшеніе.

-- Лекарства этого недостаточно, сказалъ Амброазъ Паре громкимъ голосомъ: -- а между-тѣмъ надо поторопиться, потому-что мозгъ наполнится раньше, нежели какъ я думалъ.

-- О, ради самаго неба, поспѣшите! вскричала Марія Стуартъ, услышавъ разговоръ.

Королева-мать и двое Гизовъ вмѣшались въ группу медиковъ.

-- Но есть ли у васъ, господинъ Паре, сказала Шапленъ: -- средство, которое дѣйствовало бы лучше и скорѣе нашего?

-- Есть, отвѣчалъ Паре.

-- Какое?

-- Надо просверлить черепъ короля, сказалъ Амброазъ Паре.

-- Просверлить черепъ короля! вскричали съ ужасомъ три медика.

-- А въ чемъ заключается эта операція? спросилъ герцогъ Гизъ.

-- Она пока еще мало извѣстна, герцогъ, отвѣчалъ хирургъ: -- дѣло состоитъ въ томъ, чтобъ, посредствомъ изобрѣтеннаго мною инструмента, называемаго трепаномъ, сдѣлать въ темени головы или въ боковой сторонѣ мозга отверстіе, шириною въ ноготь.

-- Боже милосердый! вскричала съ негодованіемъ Катерина Медичи: -- поднять оружіе надъ головою короля!.. И вы осмѣлитесь на это?

-- Да, отвѣчалъ Амброазъ.

-- Но вѣдь это убійство! сказала Катерина Медичи.

-- Но просверлить голову съ знаніемъ и предосторожностью, сказалъ Амброазъ: -- развѣ не значитъ сдѣлать то же самое, что ежедневно дѣлаетъ на полѣ битвы шпага, слѣпая и жестокая? Однакожь, сколько ранъ мы исцѣляемъ?

-- Наконецъ, отвѣчаете ли вы за жизнь короля, господинъ Паре? спросилъ кардиналъ лотарингскій.

-- Жизнь и смерть человѣческая зависятъ отъ одного Бога; вы лучше меня знаете это, господинъ кардиналъ. Я могу сказать только, что это послѣдняя и единственная попытка спасти короля. Да, это единственная попытка, но, помните, только попытка.

-- Однакожь, говорите вы, Амброазъ, эта попытка можетъ имѣть успѣхъ? спросилъ герцогъ: -- удавалась ли вамъ она въ практикѣ?

-- Да, господинъ герцогъ, отвѣчалъ Амброазъ Паре:-- еще недавно надъ господиномъ Бретеско, въ Улицѣ-Ла-Гарпъ, надъ Розъ-Ружъ, и, что еще лучше извѣстно вамъ, при осадѣ Кале я сдѣлалъ такую операцію надъ Піенномъ, который былъ раненъ въ брешѣ.

Амброазъ Паре, можетъ-быть, не безъ цѣли пробудилъ воспоминаніе о Кале. Но дѣло въ томъ, что хирургъ успѣлъ въ своемъ желаніи, и герцогъ Гизъ, казалось, былъ убѣжденъ его словами.

-- Да, дѣйствительно, помню... сказалъ онъ: -- съ-тѣхъ-поръ я не сомнѣваюсь болѣе въ вашемъ искусствѣ, и соглашаюсь на операцію.

-- И я также, сказала Марія Стуартъ, внимавшая голосу своего любящаго сердца.

-- Но я не соглашаюсь! вскричала Катерина Медичи.

-- Но если это наша послѣдняя надежда! замѣтила Марія.

-- Кто сказалъ вамъ это? прервала королева-мать: -- Амброазъ Паре -- еретикъ!.. Съ нимъ не согласны придворные врачи.

-- Нѣтъ, ваше величество, сказалъ Шапленъ:-- и мои товарищи, и я самъ возстаемъ противъ средства, предложеннаго господиномъ Паре.

-- Видите! вскричала торжествующая Катерина.

Гизъ, внѣ себя отъ гнѣва, подошелъ къ королевѣ-матери и отвелъ ее въ амбразуру окна.

-- Послушайте, ваше величество, сказалъ онъ глухимъ голосомъ сквозь зубы:-- вы хотите, чтобъ вашъ сынъ умеръ, а принцъ Конде былъ живъ!.. Вы сговорились съ Бурбонами и Монморанси!.. Торгъ заключенъ, выгоды раздѣлены заранѣе!.. Я знаю все. Берегитесь! Мнѣ извѣстно все, говорю вамъ!..

Кётерина Медичи была не изъ числа тѣхъ, на которыхъ можно навести робость, и герцогъ Гизъ обманулся въ разсчетѣ. Она еще лучше поняла, что теперь, когда врагъ снялъ съ нея и съ caмого-себя маску, необходима смѣлость. Королева-мать бросила сверкающій взоръ на Гиза, и ускользнувъ отъ него, быстрымъ движеніемъ, подбѣжала къ двери и распахнула ее настежь.

-- Господинъ канцлеръ! вскричала Медичи.

Лопиталь, по ея приказанію, находился въ большой залѣ, съ собранными имъ приверженцами королевы-матери и принцевъ.

По призыву Катерины, онъ тотчасъ подошелъ къ ней, и группа вельможъ съ любопытствомъ собралась у растворенной двери.

-- Господинъ канцлеръ, продолжала Катерина громкимъ голосомъ, чтобъ лучше можно было ее слышать: -- нѣкоторые дозволяютъ сдѣлать ужасную и отчаянную операцію надъ особою короля. Врачъ Паре предлагаетъ просверлить инструментомъ голову короля. Я, мать его величества, и три медика, присутствующіе здѣсь, возстаемъ противъ такого преступленія... Господинъ канцлеръ, запишите мое требованіе.

-- Запереть эту дверь! вскричалъ герцогъ Гизъ.

Габріэль исполнилъ приказаніе герцога, не смотря на ропотъ дворянъ, собравшихся въ большой залѣ.

Канцлеръ одинъ только остался въ спальнѣ короля.

-- Господинъ канцлеръ, сказалъ ему Гизъ: -- операція, о которой вамъ говорятъ, необходима, и королева и я, генерал-намѣстникъ королевства, отвѣчаемъ если не за операцію, то по-крайней-мѣрѣ за хирурга.

-- И я принимаю, въ настоящую минуту, всякую отвѣтственность, которую захотятъ наложить на меня, вскричалъ Амброазъ Паре:-- да, я готовъ отвѣчать своею жизнію, если мнѣ не удастся спасти жизнь короля. Но уже пора!.. давно пора... Взгляните на короля...

Въ-самомъ-дѣлѣ, Францискъ II, блѣдный, неподвижный, съ угасшими глазами, казалось, ничего больше не видѣлъ, ничего не слышалъ, не существовалъ. Онъ не отвѣчалъ ни на ласки, ни на слова Маріи.

-- О, скорѣе, сказала она Амброазу:-- именемъ Бога умоляю васъ, постарайтесь спасти жизнь короля. Я буду защищать вашу собственную жизнь.

-- Я не имѣю права ни въ чемъ препятствовать, равнодушно сказалъ канцлеръ:-- но мой долгъ исполнить требованіе королевы-матери.

-- Господинъ Лопиталь, вы больше не канцлеръ, холодно отвѣчалъ герцогъ Гизъ.-- Начните, Амброазъ, сказалъ онъ хирургу.

-- Послѣ этого мы уходимъ, сказалъ Шапленъ отъ имени врачей.

-- Прекрасно, отвѣчалъ Амброазъ:-- мнѣ нужно спокойствіе. Не угодно ли вамъ, господа, удалиться: будучи одинъ во имя искусства, я буду одинъ и отвѣчать.

Катерина Медичи въ-продолженіе нѣсколькихъ минутъ не произносила ни дного слова, не дѣлала ни малѣйшаго движенія. Она сидѣла возлѣ окна, смотря на дворъ Балльяжа, гдѣ происходила большая тревога; но въ настоящую минуту никто, кромѣ королевы-матери, не прислушивался къ внѣшнему шуму. Всѣ, и самъ канцлеръ, не сводили глазъ съ Амброаза Паре, который съ величайшимъ хладнокровіемъ геніальнаго хирурга приготовлялъ свои инструменты.

Но въ ту минуту, какъ онъ наклонился къ Франциску II, раздался шумъ въ сосѣдней комнатѣ. Злобная и радостная улыбка мелькнула на блѣдныхъ губахъ Катерины. Дверь распахнулась настежь, и коннетабль Монморанси, вооруженный какъ для битвы, явился грозно на порогѣ.

-- Я пришелъ кстати!.. вскричалъ коннетабль.

-- Что это значитъ? произнесъ герцогъ Гизъ, хватаясь за шпагу. Амброазъ Паре былъ принужденъ остановиться. Двадцать дворянъ вошли за коннетаблемъ даже въ самую спальню короля. Возлѣ Монморанси стояли Антуанъ Бурбонскій и принцъ Конде. Къ этой группѣ присоединились королева-мать и канцлеръ Лопиталь. Не оставалось никакихъ средствъ овладѣть комнатою короля.

-- И я удаляюсь въ свою очередь, сказалъ съ отчаяніемъ Амброазъ.

-- Господинъ Паре, вскричала Марія Стуартъ: -- я, королева, приказываю вамъ продолжать операцію.

-- Я имѣлъ честь докладывать вашему величеству, отвѣчалъ хирургъ;-- что мнѣ необходимо совершенное спокойствіе... А посмотрите...

Онъ указалъ на коннетабля и его свиту.

-- Господинъ Шапленъ, сказалъ онъ старшему врачу: -- попробуйте ваше шпринцованье.

-- О, это минутное дѣло, съ живостію сказалъ Шапленъ.-- Все приготовлено для операціи.

И онъ, въ присутствіи двухъ товарищей, тотчасъ сдѣлалъ отверстіе въ ухѣ короля.

Марія Стуартъ, Гизы, Габріэль, Амброазъ не вмѣшивались и молчали, какъ-будто окаменѣлые.

Одинъ только коннетабль болталъ безъ умолку.

-- Давно бы такъ! говорилъ онъ, довольный принужденнымъ послушаніемъ Паре:-- безъ меня вы вскрыли бы черепъ короля, но такъ поражаютъ королей Франціи только на полѣ сраженія... да!.. Только мечъ непріятеля можетъ Касаться ихъ, а ножъ хирурга -- никогда!..

И, наслаждаясь уныніемъ герцога Гиза, онъ прибавилъ:

-- Да, я поспѣлъ во-время, слава Богу! А, господа, вы хотѣли, говорятъ, отрубить голову моему любезному племяннику, принцу Конде,-- но вы разбудили стараго льва въ пещерѣ -- и вотъ онъ! Я освободилъ принца; я говорилъ штатамъ, которые вы притѣсняете; я, какъ коннетабль, удалилъ часовыхъ, разставленныхъ вами у воротъ Орлеана... Скажите, давно ли заведено ставить стражу вокругъ короля, какъ-будто онъ не можетъ быть въ безопасности посреди своихъ подданныхъ?..

-- О какомъ королѣ говорите вы? спросилъ Амброазъ Паре: -- скоро не будетъ другаго короля, кромѣ короля Карла IX, потому-что, видите, господа, сказалъ онъ врачамъ:-- не смотря на шпринцованье, въ мозгу начинается воспаленіе.

Катерина Медичи вполнѣ поняла изъ отчаяннаго выраженія лица Амброаза, что больше нѣтъ никакой надежды.

-- Ваше царствованіе кончается, герцогъ, сказала она Гизу, будучи не въ силахъ скрыть свою мысль.

Въ это время, Францискъ II быстро приподнялся, открылъ большіе блуждающіе глаза, пошевелилъ губами, какъ-будто произнесъ чье-то имя, и потомъ тяжело упалъ на подушку.

Онъ умеръ.

Амброазъ Паре печальнымъ движеніемъ руки передалъ это извѣстіе присутствующимъ.

-- О, вы убили, вы убили свое дитя! вскричала Марія Стуартъ, бросаясь къ Катеринѣ Медичи.

Королева-мать бросила на нее ледяной и ядовитый взоръ, выражавшій всю ненависть, которую питала она къ Маріи въ-продолженіе восьмнадцати мѣсяцевъ.

-- Вы больше не имѣете права, моя милая, говорить такимъ тономъ, слышите ли? вы больше не королева, сказала ей Катерина:-- ахъ, въ-самомъ-дѣлѣ, вѣдь вы королева шотландская -- и мы поскорѣе отошлемъ, васъ царствовать въ вашихъ туманахъ.

Марія Стуартъ, послѣ этого перваго порыва печали, рыдая и въ изнеможеніи припала къ постели, на которой лежалъ король.

-- Госпожа Фіески, спокойно сказала Катерина:-- позовите сейчасъ же герцога орлеанскаго.

И потомъ, смотря на герцога Гиза и на кардинала, продолжала:

-- Господа, штаты, принадлежавшіе, можетъ-быть, за четверть часа вамъ, теперь принадлежатъ намъ, чего, вѣроятно, вы ожидали и прежде. Герцогъ бурбонскій и я, будущая регентша, условились, кто будетъ генерал-намѣстникомъ королевства. Но вы, г. Гизъ, еще не сдали своей должности, и потому, исполняя обязанность своего званія, извѣстите о смерти короля Франциска II.

-- Король скончался! произнесъ Гизъ глухимъ голосомъ.

Герольдмейстеръ, по правиламъ церемоніала, повторилъ громкимъ голосомъ на порогѣ большой залы:

-- Король скончался! король скончался! король скончался! Молитесь Господу за успокоеніе его души.

И въ ту же минуту, первый каммергеръ произнесъ:

-- Да здравствуетъ король!

Въ это время, г-жа Фіески подвела герцога орлеанскаго къ королевѣ-матери, которая, взявъ его за руку, представила придворнымъ, и тѣ закричали:

-- Да здравствуетъ король Карлъ ІХ!

-- Вотъ паденіе нашего счастія! печально сказалъ кардиналъ своему брату, который стоялъ съ нимъ позади прочихъ.

-- Нашего, можетъ-быть, но не паденіе счастія нашего дома, отвѣчалъ честолюбецъ:-- теперь надо подумать объ очищеніи дороги для моего сына.

-- Но какъ помириться намъ съ королевой-матерью? спросилъ Шарль Лотарингскій.

-- Поссорить ее съ Бурбонами и гугенотами, отвѣчалъ Гизъ.

И они вышли въ боковую дверь, продолжая разговаривать...

-- Увы! проговорила Марія Стуартъ, цалуя охладѣвшую руку Франциска II: -- здѣсь не кому, кромѣ одной меня, плакать надъ нимъ... Бѣдняжка, онъ такъ страстно любилъ меня!..

-- А я развѣ не раздѣляю вашей скорби? сказалъ съ глазами полными слезъ Габріэль Монгомери, стоявшій до-тѣхъ-поръ въ отдаленіи.

-- О, благодарю васъ! произнесла Марія, устремивъ на него взоръ, въ которомъ отражалась вся ея душа.

-- И не ограничусь однѣми слезами, сказалъ въ-полголоса Габріэль, слѣдя издали гнѣвнымъ взглядомъ за коннетаблемъ Монморанси, гордо стоявшимъ возлѣ Катерины Медичи.-- Да, я отмщу ему, можетъ-быть, возобновивъ неоконченное дѣло моей собственной мести. Коннетабль сдѣлался силенъ -- значитъ, борьба между нами не кончилась.

И Габріэль также таилъ, въ присутствіи умершаго короля, свою личную мысль.

Да, Реньо ла-Планшъ былъ правъ, сказавъ, что въ царствованіе Франциска II Франція была театромъ, гдѣ разъигрывалось много ужасныхъ трагедій, которымъ потомство, по справедливости, будетъ удивляться и, въ то же время, смотрѣть на нихъ съ отвращеніемъ.

XII.

Прости, Франція!..

Спустя восемь мѣсяцевъ послѣ смерти Франциска II, 15-го августа 1561, Марія Стуартъ готовилась въ Кале къ отъѣзду въ свое королевство, Шотландію.

Эти восемь мѣсяцевъ она вымолила по днямъ и, такъ сказать, по часамъ у Катерины Медичи и у своихъ дядей, желавшихъ, по различнымъ причинамъ, чтобъ она скорѣе оставила Францію. Но Марія не рѣшалась удалиться изъ страны, въ которой она была такою счастливой и любимою королевой. Эти драгоцѣнныя мѣста имѣли для нея прелесть и поэзію, отъ которыхъ она не могла оторваться, даже при видѣ печальныхъ предметовъ, напоминавшихъ ей раннюю потерю мужа.

Марія Стуартъ не только чувствовала эту поэзію, но и выражала ее; бѣдная королева не только оплакивала смерть Франциска II, какъ его жена, но и воспѣвала ее, какъ муза. Брайтомъ сохранилъ вамъ нѣжную элегію, которая написана Маріей Стуартъ по этому случаю, и можетъ стоять наряду съ замѣчательнѣйшими стихотвореніями того времени:

En mon triste et doux charte,

D'un ton fort lamentable,

Je jette un deuil tranchant

De perte incomparable,

Et en soupirs croissants

Passent mes meilleurs ans.

Fut-il un tel malheur

De dure destinée,

Ni si triste douleur

De dame fortunée,

Que mon coeur et mon oeil

Voit en bière, en cercueil!

Que dans mon doux printemps,

А fleur de ma jeunesse

Toutes les peines sens

D'une extrême tristesse,

Et en rien n'ai plaisir

Qu'en regret et désir.

Ce qui m'était plaisant

Me devient peine dure!

Le jour le plus luisant

Est pour moi nuit obscure!

Et n'est rien si exquis

Qui de moi soit requis!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Эта гармоническая и трогательная жалоба написана въ Реймсѣ, куда Марія Стуартъ сначала удалилась къ своему дядѣ лотарингскому. До окончанія весны, она пробыла въ Шампани. Потомъ, религіозныя смуты, вспыхнувшія въ Шотландіи, сдѣлали необходимымъ присутствіе Маріи Стуартъ въ этой странѣ. Съ другой стороны, удивленіе, почти доходившее до страсти, которое Карлъ IX обнаруживалъ, говоря о своей свояченицѣ, сильно безпокоило мрачную правительницу Катерину Медичи. Марія Стуартъ принуждена была рѣшиться на отъѣздъ.

Въ іюнѣ она простилась съ сен-жерменскимъ дворомъ, и выраженіе преданности и почти обожанія, съ которыми она была здѣсь встрѣчена, еще увеличили ея печаль, если только было возможно ее увеличить.

Имѣніе, назначенное ей въ пожизненное владѣніе въ Пуату, могло приносить ей въ годъ двадцать тысячь ливровъ; вмѣстѣ съ тѣмъ, она везла въ Шотландію драгоцѣнные камни, и такая добыча могла подстрекнуть какого-нибудь пирата. Кромѣ того, опасались за Марію, чтобъ она не испытала жестокости со стороны Елизаветы англійской, видѣвшей въ молодой шотландской королевѣ свою соперницу. Многіе изъ дворянъ изъявили готовность сопровождать Марію до ея королевства, и когда она прибыла въ Кале, то увидѣла вокругъ себя не только своихъ дядей, по также герцога немурскаго, Данвилля, Брантома и лучшую часть французскаго изящнаго и рыцарскаго двора.

Въ гавани Кале, Марію ожидали двѣ галеры, готовыя отправиться по ея первому приказанію; но она провела въ Кале еще шесть дней: такъ тяжело было сопровождавшимъ Марію разстаться съ нею въ этотъ роковой срокъ.

Отъѣздъ, какъ мы уже сказали, былъ назначенъ 15-го августа. День былъ сѣрый и печальный, но безъ вѣтра и безъ дождя.

На берегу, еще не всходя на палубу корабля, Марія захотѣла отблагодарить всѣхъ, слѣдовавшихъ за нею до границъ отечества, позволивъ каждому изъ нихъ поцаловать ея руку въ знакъ прощанья.

Всѣ съ печалью и уваженіемъ становились передъ нею на колѣни, и одинъ за другимъ прикладывали губы къ этой нѣжной рукѣ.

Послѣ всѣхъ подошелъ дворянинъ, который не оставлялъ свиты Маріи отъ самаго Сен-Жерменя, но ѣхалъ постоянно позади прочихъ, завернувшись въ плащъ, закрывъ лицо шляпою, и ни съ кѣмъ не говорилъ ни слова.

Но когда, въ свою очередь, онъ сталъ на колѣни передъ королевой, держа въ рукѣ шляпу, Марія узнала Габріэля Монгомери.

-- Какъ! это вы, графъ? сказала она:-- о, какъ я счастлива, что еще разъ вижу васъ, вѣрный другъ, который плакалъ вмѣстѣ со мною у постели умершаго короля. Но если вы ѣхали вмѣстѣ съ моими спутниками, зачѣмъ не показались мнѣ?

-- Мнѣ надо было видѣть васъ, но не быть видимымъ, отвѣчалъ Габріэль:-- вдали отъ прочихъ, я лучше могъ погрузиться въ свои воспоминанія и впивалъ въ себя сладость исполненія такого пріятнаго долга къ вашему величеству.

-- Благодарю, еще разъ благодарю васъ за это послѣднее доказательство привязанности, графъ, сказала Марія Стуартъ:-- я хотѣла бы выразить вамъ свою признательность лучше, нежели словами,-- но я не могу сдѣлать ничего больше, и предлагаю вамъ только, если хотите, слѣдовать за мною въ мою бѣдную Шотландію, съ Анвиллемъ и Брантомомъ.

-- О, это самое пламенное мое желаніе! вскричалъ Габріэль: -- но, государыня, еще другой голосъ удерживаетъ меня во Франціи: одна драгоцѣнная и священная для меня особа, которую не видалъ я уже два года, ждетъ меня теперь...

-- Діана де-Кастро? съ живостію спросила Марія.

-- Да, государыня, сказалъ Габріэль:-- въ письмѣ, которое получилъ я отъ нея въ Парижѣ, въ прошломъ мѣсяцѣ, она просила меня быть въ Сен-Кентенѣ сегодня, 15-го августа. Я пріѣду къ ней не раньше, какъ завтра. Какая бы причина ни заставляла ее звать меня, но я увѣренъ, она проститъ мнѣ, когда узнаетъ, что я не хотѣлъ оставлять васъ до-тѣхъ-поръ, пока вы не оставите Франціи.

-- Милая Діана! задумчиво произнесла Марія: -- да, она очень любила меня, она была для меня сестрою. Господинъ Монгомери, передайте ей отъ меня это кольцо, и поѣзжайте къ ней поскорѣе. Можетъ-быть, она теперь нуждается въ васъ, и съ-тѣхъ-поръ, какъ дѣло идетъ о Діанѣ, я не хочу удерживать васъ. Прощайте.-- Прощайте, мои друзья, прощайте всѣ. Меня зовутъ. Надо ѣхать, увы!.. надо...

Марія оторвалась отъ прощаній, которыми еще старались удержать ее, стала на доску и перешла на галеру капитана Мевильйона, сопровождаемая вельможами, которые хотѣли слѣдовать за нею до самой Шотландіи.

Но какъ Шотландія не могла замѣнить Франціи для Маріи, такъ и тѣ, которые отправлялись вмѣстѣ съ королевой, не могли заставить ее позабыть о тѣхъ, кого она покидала. Марія, стоя на кормѣ галеры, не переставала махать платкомъ, которымъ она вытирала свои влажные глаза, разставаясь съ родными и друзьями, оставленными ею на берегу.

Наконецъ, галера вступила въ открытое море.

Взоръ Мдріи невольно остановился на кораблѣ, входившемъ въ пристань, которую она только-что оставила. Марія слѣдила за нимъ глазами, завидуя его участи, какъ вдругъ корабль качнулся впередъ, какъ-будто получивъ подводный толчокъ, и задрожавъ отъ киля до мачты, началъ, при крикахъ цѣлаго экипажа, погружаться въ воду. Все это произошло такъ быстро, что онъ пропалъ изъ вида прежде, нежели Мевильйонъ спустилъ лодку на помощь ему. На мѣстѣ, гдѣ потонулъ корабль, всплыли черныя точки, пробыли нѣсколько мгновеній на поверхности воды, потомъ опустились, одна за другою, прежде, чѣмъ могли достигнуть до нихъ, такъ-что лодка воротилась, не успѣвъ спасти ни одного утопающаго.

-- Господи, Господи! вскричала Марія Стуартъ: -- что значитъ это предзнаменованіе?

Въ это время подулъ вѣтеръ свѣжѣе и галера пошла на парусахъ. Марія, видя, какъ быстро корабль удалялся отъ земли, облокотилась на руль и, обративъ къ пристани глаза, омраченные крупными слезами, не переставала повторять:

-- Прощай, Франція! Прощай, Франція!

Въ такомъ положеніи она провела пять часовъ, то-есть, до той минуты, когда начало смеркаться и, навѣрно, она не вздумала бы уйдти сама, еслибъ Брантомъ не извѣстилъ ее, что пора ужинать.

-- Теперь, моя любезная Франція, сказала Марія, зарыдавъ сильнѣе прежняго:-- теперь я теряю тебя навсегда; ночь, завидуя моему послѣднему счастію, набрасываетъ черное покрывало на мои глаза, чтобъ лишить меня отрады. Итакъ, прощай, любезная Франція; я никогда тебя больше не увижу!

Потомъ, подавъ Брайтону знакъ, что она пойдетъ за нимъ, Марія взяла свою записную книжку, вынула карандашъ, сѣла на скамейку и, при послѣднихъ лучахъ дня, написала эти извѣстные стихи:

"Adieu, plaisant pays do France!

O ma patrie

La plus chérie,

Qui а nourri ma jeune enfance!

Adieu, France! adieu, mes beaux jours!

La nef qui disjoint nos amour

N'а eu de moi que la moitié:

Une part te reste, elle est tienne,

Je la fie à ton amitié,

Pour que l'autre il te souvienne."

(Прощай, отрадная страна, Франція, моя драгоцѣнная родина, которая взлелѣяла мое дѣтство! Прощай, Франція, прощайте, мои прекрасные дни. На кораблѣ, который разлучаетъ насъ, находится только одна половина меня самой; другая остается у тебя, и я посвящаю эту часть твоей дружбѣ, съ тѣмъ, чтобъ первая вспоминала о тебѣ).

Марія сошла въ каюту и приблизилась къ спутникамъ, ожидавшимъ ее къ столу.

-- Я поступаю совершенно противно царицѣ карѳагенской, сказала она: -- потому-что Дидона, когда Эней покидалъ ее, не переставала смотрѣть на волны, между-тѣмъ, какъ я не могу оторваться взоромъ отъ земли.

Марію пригласили сѣсть за столъ, но она не хотѣла ничего ѣсть, и удалилась въ свою комнату, приказавъ кормчему разбудить себя на разсвѣтѣ, если еще будетъ видна земля.

Счастіе, по-крайней-мѣрѣ, въ этомъ отношеніи, благопріятствовало бѣдной Маріи, потому-что вѣтеръ былъ слабъ и галера шла на веслахъ, такъ-что при разсвѣтѣ она еще находилась въ виду Франціи.

Кормчій вошелъ въ комнату королевы, какъ было ему приказано; но Марія уже проснулась и сидѣла на постели, смотря въ отворенное окно на любимый берегъ.

Но радость эта была непродолжительна; вѣтеръ окрѣпъ и скоро Франція пропала изъ вида. Маріи оставалась только одна надежда,-- именно, что многочисленный англійскій флотъ заставитъ галеру воротиться; но и эта послѣдняя надежда исчезла, какъ всѣ другія: на морѣ былъ такой густой туманъ, что невозможно было видѣть съ одного конца галеры что дѣлается на другомъ и, что еще удивительнѣе, такой туманъ былъ посреди жаркаго лѣта. Галера плыла на удачу, подвергая себя опасности принять ложный путь, и въ то же время стараясь быть незамѣченною непріятелемъ.

На третій день, когда туманъ разсѣялся, галера шла между утесовъ, и навѣрно разбилась бы о камни, еслибъ кормчій не прибавилъ двухъ кабельтововъ. Потомъ, вымѣривъ долготу, онъ удостовѣрился, что судно находится у береговъ Шотландіи, и съ большимъ искусствомъ выведя изъ рифовъ, куда оно зашло, присталъ къ Лейту, близь Эдинборга.

Марію вовсе не ожидали здѣсь, и она съ своею свитою принуждена была ѣхать изъ Эдинбурга на ослахъ, изъ которыхъ иные были даже не осѣдланы, а поводья и стремена были наскоро сдѣланы изъ веревокъ. Смотря на эту бѣдную упряжь, Марія не могла не вспомнить о красивыхъ лошадяхъ, которыхъ она привыкла видѣть во Франціи на охотѣ и турнирахъ, и уронила еще нѣсколько слезъ, сравнивая страну, которую она покинула, съ тою, куда теперь вступила. Но въ ту же минуту, стараясь улыбнуться сквозь слезы, Марія сказала съ невыразимою прелестью:

-- Надо терпѣливо привыкать къ дурному, если я уже перемѣнила рай на этотъ адъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Такъ вступила Марія Стюартъ въ Англію. Въ другомъ мѣстѣ {Les Stuarts.} мы уже разсказали остальные дни ея жизни и показали, какъ Англія, этотъ роковой бичъ всего, что только есть священнаго для Франціи, убила въ лицѣ Маріи Стюартъ красоту, какъ прежде убила вдохновеніе въ лицѣ Жанны д'Аркъ, и какъ должна была, въ-послѣдствіи, убить геній въ Наполеонѣ.