ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ.

I.

Роковой турниръ.

При взглядѣ на мрачную и торжественную фигуру молодаго графа Монгомери, король почувствовалъ, какъ трепетъ изумленія пробѣжалъ по всѣмъ его жиламъ.

Габріэль сказалъ во второй разъ, своимъ медленнымъ и важнымъ голосомъ;

-- Умоляю васъ, ваше величество, не упорствовать въ своемъ вызовѣ?

-- Я, однакожь, упорствую, графъ Монгомери, отвѣчалъ король.

И такъ, онъ еще разъ сказалъ Габріэлю съ преувеличенною твердостію:

-- Графъ, готовьтесь сразиться со мною.

Габріэль, внутренно смущенный по-крайней-мѣрѣ столько же, сколько и самъ король, молча поклонился.

Въ эту минуту, подошелъ г. де-Буасси, великій конюшій, и сказалъ королю, что королева послала его умолять съ ея стороны его величество, изъ любви къ ней не сражаться болѣе.

-- Доложите королевѣ, сказалъ Генрихъ:-- что именно изъ любви къ ней я хочу еще разъ сразиться.

И, оборотившись къ г. де-Вьельвиллю, онъ сказалъ ему:

-- Ну, г. де-Вьельвилль, вооружите меня сейчасъ же.

Въ замѣшательствѣ, онъ требовалъ отъ г. де-Вьельвилля услуги, входившей въ разрядъ должностей великаго конюшаго, г. де-Буасси. Удивленный г. де-Вьельвилль почтительно замѣтилъ ему это.

-- Правда! сказалъ король.-- Гдѣ жь это у меня память сегодня?

И продолжалъ съ нетерпѣніемъ:

-- Но какъ же! я говорилъ правду! Вѣдь г-ну де-Буасси нужно окончить порученіе королевы и передать ей мой отвѣтъ! Я зналъ, что дѣлалъ и что говорилъ! Вооружайте меня, г. де-Вьельвилль.

-- Слушаю, государь, сказалъ г. де-Вьельвилль: -- и такъ-какъ вашему величеству непремѣнно угодно переломить еще послѣднее копье, то я осмѣлюсь замѣтить, что моя очередь сразиться съ вами, и я остаюсь при своемъ правѣ. Въ-самомъ дѣлѣ, г. де-Монгомери явился на аренѣ не въ началѣ состязанія, а уже тогда, когда полагалъ его оконченнымъ.

-- Ваша правда, сказалъ съ живостію Габріэль: -- и я удаляюсь, уступая вамъ свое мѣсто.

-- Нѣтъ! нѣтъ! отвѣчалъ король г. де-Вьельвиллю, топнувъ ногою.-- Съ г. де-Монгомери, а не съ другимъ хочу я на этотъ разъ сразиться! И безъ того уже довольно промѣшкали! Вооружайте меня.

Принцъ савойскій также подошелъ къ нему и умолялъ отъ имени Катерины Медичи оставить поле.

И какъ король даже не отвѣчалъ на его убѣжденіе, онъ тихо прибавилъ:

-- Госпожа Діана де-Пуатье, государь, также просила меня тайно убѣдить васъ обратить вниманіе на то, съ кѣмъ на этотъ разъ вы войдете въ состязаніе.

При имени Діаны де-Пуатье, Генрихъ какъ-будто невольно содрогнулся.

И онъ продолжалъ хранить молчаніе человѣка рѣшительнаго, которому тщетно докучаютъ.

Между-тѣмъ, г. де-Вьельвилль, продолжая вооружать его, говорилъ ему тихимъ голосомъ:

-- Государь, клянусь Богомъ живымъ, что вотъ уже три ночи сряду мнѣ о томъ только и снится, что ныньче съ вами должно быть несчастіе и что послѣднее число іюля для васъ роковое число {Мемуары Венсена Карлуа, секретаря г. де-Вьельвилля.}.

Но король, казалось, и не слушалъ его: онъ былъ вооруженъ и схватилъ уже копье.

Габріэль держалъ свое и также выступалъ на арену.

Оба-противника сѣли на коней и выѣхали на средину...

Тогда въ толпѣ царствовало странное и глубокое молчаніе. Глаза всѣхъ стали внимательнѣе, дыханье притаилось.

Никто въ этомъ подражаніи поединку не могъ предвидѣть кровавыхъ послѣдствій. Король, привыкшій къ этимъ безопаснымъ играмъ, въ продолженіи трехъ дней едва ли не сто разъ показывался на аренѣ, при условіяхъ, по-видимому, подобныхъ тѣмъ, которыя и теперь представлялись.

И, не смотря на то, всѣ неопредѣленно ощущали что-то необыкновенное, ужасное, и всѣ ждали и молчали передъ невѣдомой опасностью. Почему? никто не могъ бы объяснить этого! Но явись въ ту минуту посторонній, онъ при одномъ взглядѣ на эти лица сказалъ бы себѣ: быть какому-нибудь необычайному происшествію!

Ужасъ господствовалъ.

Одно замѣчательное обстоятельство очевидно подало поводъ къ такому мрачному настроенію мыслей въ толпѣ:

При обыкновенныхъ ристаніяхъ, и вовсе время, какъ они продолжались, рожки и трубы не переставали издавать безпрерывные и оглушающіе звуки. То былъ какъ-будто громкій и радостный голосъ самаго турнира.

Но только король и Габріэль выѣхали на поприще, трубы вдругъ всѣ умолкли; не стало ни одной, которая бы звучала, и безсознательно удвоился всеобщій ужасъ среди этого необыкновеннаго молчанія.

Оба противника ощущали, еще болѣе нежели зрители, странныя впечатлѣнія того смущенія, которое, такъ-сказать, наполняло атмосферу.

Габріэль не думалъ болѣе, не видѣлъ, даже не жилъ почти. Онъ дѣйствовалъ машинально и будто во снѣ, по инстинкту, какъ, уже прежде поступалъ въ подобныхъ обстоятельствахъ.

Король былъ еще болѣе страдателенъ и потерянъ. И у него передъ глазами носилось какое то облако, и самъ онъ, казалось, двигался среди неслыханной фантасмагоріи, не бывшей ни сномъ, ни дѣйствительностью.

Но все-таки передъ нимъ мелькнула молнія мысли, въ которой онъ ясно и разомъ увидѣлъ предсказанія, переданныя ему третьяго-дня утромъ королевой, предсказанія при его рожденіи и предсказанія Форкастеля. Вдругъ, освѣщенный какимъ-то страшнымъ блескомъ, онъ понялъ и смыслъ и связь этихъ роковыхъ намековъ. На одинъ мигъ явилось у него желаніе выйдти изъ ограды и отказаться отъ боя. Но тысячи внительныхъ глазъ приковывали его къ мѣсту.

Къ-тому же, г. де-Вьельвилль только-что подалъ знакъ къ начатію.

Жребій выпалъ. Впередъ! и будь что Богу угодно!

Разомъ сорвались съ мѣста и помчались галопомъ оба коня.

Габріэль и король встрѣтились посереди арены. Копья обоихъ скрестились, сломались на кирасахъ, и всадники счастливо разъѣхались другъ съ другомъ.

Стало-быть, ужасныя предчувствія оказались ложными. Какъ-будто радостный ропотъ вырвался разомъ у всѣхъ изъ облегченной груди. Королева подняла къ небу взглядъ, исполненный благодарности.

Но слишкомъ-рано начали радоваться!

И въ-самомъ-дѣлѣ, всадники были ещё въ оградѣ. Достигнувъ каждый конца, противоположнаго тому, черезъ который въѣхали, они на всемъ скаку должны были возвратиться на свои мѣста и, слѣдовательно, еще разъ встрѣтиться.

Только какой же опасности можно было еще бояться? При встрѣчѣ, они уже не сшибались.

Но по несчастію, Габріэль, возвращаясь, не бросилъ, по обычаю, осколка отъ сломаннаго копья. Онъ держалъ его передъ собою на перевѣсѣ...

И на всемъ скаку, увлеченный конемъ, пущеннымъ въ галопъ, возвращаясь, этимъ осколкомъ онъ наткнулся на голову Генриха II!

Силой удара подняло забрало каски, и осколокъ глубоко впился въ глазъ королю и вышелъ изъ уха.

Развѣ только половина зрителей, и то вставшихъ и сбиравшихся уже уходить, видѣла этотъ страшный ударъ. Но они громко вскрикнули и тѣмъ предувѣдомили другихъ.

Между-тѣмъ, Генрихъ выпустилъ поводья, уцѣпился за шею своей лошади и такимъ-образомъ проскакалъ по всей аренѣ, на концѣ которой приняли его господа де-Вьельвилль и де-Буаси.

-- Ахъ! я умираю! было первымъ словомъ короля.

Онъ прошепталъ еще:

-- Не безпокоить г-на де-Монгомери!.. я ему прощаю.

И онъ лишился чувствъ.

Не будемъ описывать послѣдовавшаго за тѣмъ смятенія. Катерину Медичи вынесли полуживую. Король былъ немедленно перенесенъ въ свои турнельскіе покои, и оставался въ безпамятствѣ.

Габріэль, сошедши съ лошади, стоялъ прислонившись къ барьеру, недвижный, уничтоженный и будто самъ ошеломленный ударомъ, имъ же напесеннымъ.

Послѣднія слова короля были услышаны и повторены. Никто не смѣлъ его безпокоить. Но около него слышался ропотъ и на него посматривали искоса и съ какимъ-то ужасомъ.

Одинъ только адмиралъ Колиньи, присутствовавшій на турнирѣ, осмѣлился приблизиться къ молодому человѣку и, слѣва проходя мимо его, шепнулъ ему:

-- Вотъ страшное-то несчастіе, другъ! Знаю, что всему этому виною здѣсь случай; наши идеи и рѣчи, слышанныя вами, какъ сказывалъ мнѣ Ла-Реноди, въ совѣщаніяхъ на Моберовой Площади, ровно ничего не значатъ въ этомъ роковомъ происшествіи! Но все-таки, хоть васъ и нельзя обвинять, берегитесь. Совѣтую вамъ скрыться на нѣкоторое время, оставить Парижъ и даже Францію. Полагайтесь на меня какъ всегда. До свиданія.

-- Благодарю васъ, отвѣчалъ Габріэль, не перемѣняя положенія.

Грустная и слабая улыбка задѣла его блѣдныя губы во время разговора съ главою протестантовъ.

Колиньи кивнулъ ему головою и удалился.

Нѣсколько минутъ спустя, герцогъ Гизъ, только-что увидѣвшій, какъ выносили короля, также приблизился къ Габріэлю, отдавая кой-какія приказанія.

Онъ также, справа, прошелъ мимо графа, и, проходя, сказалъ ему на ухо:

-- Несчастный ударъ, Габріэль! Но скорѣй жалѣть васъ надобно. Однако, еслибъ кто подслушалъ разговоръ нашъ въ Турнелѣ, какихъ бы ужасныхъ заключеній не вывели злые языки изъ этого простаго, но роковаго случая! Но все равно, теперь я въ силѣ и вамъ преданъ, вы это знаете. Нѣсколько дней нигдѣ не показывайтесь, но не оставляйте Парижа: это безполезно. Еслибъ кто осмѣлился стать вашимъ обвинителемъ, вспомните, что я вамъ сказалъ: "полагайтесь на меня вездѣ, всегда и въ какомъ бы то ни было случаѣ."

-- Благодарю, ваша свѣтлость, сказалъ еще разъ Габріэль тѣмъ же голосомъ и съ тою же грустною улыбкою.

Между-тѣмъ, герцогъ Гизъ вмѣшался въ смущенныя, окружавшія его группы. Габріэль взглянулъ наконецъ вокругъ себя, увидѣлъ испуганное любопытство, съ какимъ на, него смотрѣли, вздохнулъ и рѣшился удалиться изъ этого роковаго мѣста.

Онъ возвратился въ свою отель въ Улицѣ-Жарденъ-Сенъ-Поль, и никто не остановилъ его, никто не сказалъ ему ни слова.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ Турнелѣ, въ комнату къ королю никого не впускали, исключая королевы, его дѣтей и хирурговъ, сбѣжавшихся на помощь къ царственному больному.

Но Фернель и всѣ другіе медики скоро увидѣли, что не было уже никакой надежды и что нельзя было спасти Генриха II.

Амбруазъ Паре былъ въ Пероннѣ. Герцогъ Гизъ и не подумалъ послать за нимъ.

Король оставался четыре дня въ безпамятствѣ.

На пятый день онъ пришелъ въ себя, казалось, для того только, чтобъ отдать кой-какія приказанія, а главное повелѣть, чтобъ немедленно праздновали бракосочетаніе сестры его.

Онъ видѣлся также съ королевой и далъ ей нѣкоторыя наставленія касательно дѣтей своихъ и государственныхъ дѣлъ.

Потомъ его схватила опять горячка, и бредъ, и агонія.

Наконецъ, 10 іюля 1559 года, на другой день послѣ того, какъ сестра его Маргарита въ слезахъ вышла за герцога савойскаго, Генрихъ II скончался послѣ одиннадцати долгихъ дней агоніи.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ тотъ же самый день, госпожа Діана де-Кастро удалилась, или, лучше сказать, убѣжала въ свой прежній монастырь сен-кентенскихъ бенедиктинокъ, снова открытый со времени шато-камбрёзскаго мира.

II.

Новый порядокъ вещей.

Для королевской фаворитки, такъ же какъ и для фаворита, истинною смертью бываетъ не смерть, но немилость.

Такимъ-образомъ, сынъ графа де-Монгомери достаточно отмстилъ бы коннетаблю и Діанѣ де-Пуатье за ужасную смерть своего отца, если черезъ него оба виновные пали съ высоты могущества въ изгнаніе, съ высоты блеска въ забвеніе.

Именно этого результата ждалъ Габріэль въ глубокомъ и полномъ думъ уединеніи своей отели, гдѣ онъ схоронилъ себя послѣ роковаго происшествія 30-го іюня. Не казни своей страшился онъ въ случаѣ, еслибъ Монморанси и его соучастница остались въ силѣ, но ихъ помилованія.-- И онъ ждалъ.

Въ-продолженіи одиннадцати-дневной агоніи Генриха II, коннетабль Монморанси употребилъ всѣ средства къ сохраненію вліянія своего на правительство. Онъ писалъ къ принцамъ крови, увѣщавая ихъ прибыть и занять мѣсто въ совѣтѣ молодаго короля. Особенно уговаривалъ онъ Антуана-Бурбонскаго, короля наваррскаго, ближайшаго наслѣдника престола послѣ королевскихъ братьевъ. Онъ убѣждалъ его спѣшить, потому-что малѣйшее промедленіе можетъ дать власть чужимъ, которой уже нельзя будетъ отнять у нихъ послѣ. Наконецъ, онъ посылалъ курьера за курьеромъ, подговаривалъ однихъ, кланялся другимъ и не пренебрегалъ никакими средствами для составленія партіи, способной устоять противъ партіи Гизовъ.

Діана де-Пуатье, не взирая на горе, помогала ему какъ могла въ этихъ усиліяхъ, потому-что и ея судьба была теперь тѣсно связана съ судьбою ея стариннаго обожателя.

Съ нимъ она еще могла властвовать, хотя и не прямо, по-крайней-мѣрѣ косвенно.

Въ-самомъ-дѣлѣ, когда, 10-го іюля 1559 года, герольды провозгласили королемъ старшаго изъ сыновей Генриха II, молодому принцу было только шестнадцать лѣтъ, и хотя законъ объявлялъ его совершеннолѣтнимъ, но его возрастъ, неопытность и слабость здоровья заставляли предоставить веденіе дѣлъ на многіе годы министру, гораздо могущественнѣйшему подъ его именемъ, нежели онъ самъ.

И такъ, кто будетъ этимъ министромъ, или, лучше, опекуномъ? Герцогъ Гизъ или коннетабль? Катерина Медичи или Антуанъ Бурбонъ?

Вотъ въ чемъ состоялъ вопросъ на другой день смерти Генриха II.

Въ этотъ же день, Франциску II надлежало въ три часа принимать парламентскихъ депутатовъ. Тому, кого онъ представилъ онъ имъ, какъ своего министра, они могли по справедливости поклониться, какъ своему настоящему королю.

Дѣло, стало-быть, состояло въ томъ, чтобъ побѣдить, и потому утромъ 12-го іюля Катерина Медичи и Францискъ-Лотарингскій, каждый самъ-по-себѣ, отправились къ молодому королю, подъ предлогомъ изъявленія ему своихъ сожалѣній, на дѣлѣ же, чтобъ надавать ему разныхъ совѣтовъ.

Вдова Генриха II для этой цѣли преступила даже этикетъ, предписывавшій ей нигдѣ не показываться въ-продолженіе сорока дней.

Катерина Медичи, притѣсненная и отстраненная мужемъ, уже двѣнадцать дней чувствовала, какъ въ ней пробуждалось то громадное и глубокое честолюбіе, которое наполняло послѣдніе дни ея жизни.

Но какъ она не имѣла возможности быть правительницею при совершеннолѣтнемъ королѣ, то у ней оставался одинъ только случай властвовать, именно, посредствомъ министра, преданнаго ея выгодамъ.

Коннетабль Монморанси не долженъ быть этимъ министромъ. Въ предшествующее царствованіе, онъ не мало содѣйствовалъ къ устраненію законнаго вліянія Катерины, съ цѣлью замѣстить его вліяніемъ Діаны де-Пуатье. Королева-мать не могла простить ему этихъ козней, и думала только, какъ бы наказать его за поступки съ нею, всегда грубые и часто безчеловѣчные.

Антуанъ Бурбонъ могъ бы быть въ рукахъ ея орудіемъ болѣе послушнымъ. Но онъ принадлежалъ къ религіи реформатской; Жанна д'Альбре, жена его, была сама женщина честолюбивая; наконецъ, его титулъ принца крови, соединенный съ такою дѣйствительною властью, могъ внушить ему опасныя желанія.

Оставался герцогъ Гизъ. Но признаетъ ли Францискъ-Лотарингскій нравственный авторитетъ королевы-матери, или вовсе откажется отъ раздѣла съ нею власти?

Вотъ на-счетъ чего Катеринѣ Медичи очень хотѣлось бы увѣриться. И потому она съ радостью приняла родъ свиданія, которое случай въ присутствіи короля въ этотъ рѣшительный день устроилъ между ней и Францискомъ-Лотарингскимъ.

Тутъ она могла найдти или создать случай испытать герцога и вызнать его расположеніе къ ней.

Но герцогъ Гизъ, съ своей стороны, былъ не менѣе искусенъ въ политикѣ, чѣмъ на войнѣ, и приготовился быть на сторожѣ.

Этотъ прологъ происходилъ въ Луврѣ, въ королевской комнатѣ, въ которой Францискъ II наканунѣ помѣстился; дѣйствующими лицами въ немъ были: королева-мать, Балафре, молодой король и Марія Стюартъ.

Сами же Францискъ и его молодая королева, наряду съ эгоистическими и холодными честолюбіями Катерины и герцога Гиза, были только милыми, наивными и влюбленными дѣтьми, которыхъ довѣріе должно было принадлежать первому встрѣчному, ловко съумѣющему овладѣть ихъ сердцами.

Они искренно оплакивали смерть короля, своего родителя, и Катерина застала ихъ грустными и огорченными.

-- Сынъ мой, сказала она Франциску: -- съ вашей стороны похвально чтить слезами память того, о комъ первый изъ всѣхъ вы должны сожалѣть. Вы знаете, раздѣляю ли я эту горесть! Вспомните, однакожь, и о томъ, что на васъ лежатъ не однѣ сыновнія обязанности. Вы тоже отецъ, отецъ своего народа! Отдавъ прошедшему законную дань сожалѣній, обратитесь къ будущему. Вспомните, наконецъ, что вы король.

-- Ахъ, сказалъ, покачавъ головою, Францискъ:-- тяжелое бремя скипетръ Франціи для шестнадцатилѣтнихъ рукъ! И ничто не приготовило меня къ мысли, что такая ноша такъ рано отяготѣетъ надъ моею пеопытною юностію.

-- Государь, продолжала королева: -- пріймите съ покорностью судьбѣ, и вмѣстѣ съ благодарностью, Богомъ налагаемую на васъ обязанность; облегчить же ее всѣми силами, присоединить свои стремленія къ вашимъ, и тѣмъ помочь вамъ достойно нести ее -- будетъ уже дѣломъ тѣхъ, кто окружаетъ васъ и любитъ.

-- Ваше величество... благодарю васъ... проговорилъ молодой король въ затрудненіи, что отвѣчать на такіе доводы.

И машинально онъ обращалъ взоры къ герцогу Гизу, будто прося совѣта у дяди жены своей.

На первомъ шагу царствованія, и даже въ-отношеніи къ своей матери, юный вѣнценосецъ уже инстинктивно чувствовалъ засады на своей дорогѣ.

Но герцогъ Гизъ, нисколько не запинаясь, сказалъ ему тогда:

-- Да, вы правы, государь; благодарите, горячо благодарите королеву за ея добрыя и одобрительныя слова. Но не довольствуйтесь одной благодарностью. Смѣло скажите ей, что среди всѣхъ, кто васъ любитъ и кого вы любите, она все же на первомъ мѣстѣ, и что поэтому вы должны разсчитывать и разсчитываете на ея дѣйствительное и материнское соучастіе въ томъ трудномъ дѣлѣ, на которое вы такъ съ-молода призваны.

-- Дядя мой Гизъ былъ вѣрнымъ истолкователемъ моихъ мыслей, ваше величество, сказалъ обрадованный король своей матери:-- и если я, изъ страха ослабить, не повторяю вамъ его выраженій, считайте ихъ какъ-бы сказанными мною и удостойте обѣщать моей слабости свою драгоцѣнную подпору.

Королева-мать успѣла уже бросить герцогу Гизу взглядъ благоволенія и сочувствія.

-- Государь, отвѣчала она сыну: -- все мое небольшое знаніе принадлежитъ вамъ, и я буду гордиться и считать себя счастливой всякій разъ, какъ вамъ угодно будетъ попросить у меня совѣта. Но я женщина; у вашего же престола долженъ быть защитникъ со шпагою въ рукѣ. Эту сильную руку, эту мужескую энергію ваше величество безъ сомнѣнія найдете среди тѣхъ, кто по связямъ и по родству составляетъ вашу естественную подпору.

Катерина Медичи тотчасъ же платила герцогу Гизу долгъ свой относительно благорасположенія.

Между ними былъ родъ какой-то нѣмой стачки, заключенной въ одномъ взглядѣ, но которая, надобно сказать, не была искренней ни съ той, ни съ другой стороны и, какъ увидимъ, не могла быть продолжительною.

Молодой король понялъ мать свою, и, ободренный взглядомъ Маріи, подалъ свою робкую руку герцогу Гизу.

Этимъ онъ отдавалъ ему правленіе Франціею.

Катеринѣ Медичи, однако, не хотѣлось дать сыну слишкомъ-далеко зайдти, пока самъ герцогъ Гизъ не обезпечитъ ее вѣрными залогами въ своемъ расположеніи къ ней.

И потому она успѣла перебить короля, который, по всей вѣроятности, тутъ же утвердилъ бы какимъ-нибудь формальнымъ обѣщаніемъ довѣрчивый жестъ свой, и первая сказала:

-- Во всякомъ случаѣ, прежде, нежели вы изберете себѣ министра, государь, мать ваша будетъ просить у васъ не милости, но права сдѣлать вамъ одно напоминаніе.

-- Скажите: приказать мнѣ, королева, отвѣчалъ Францискъ II.-- Говорите, прошу васъ.

-- Хорошо, сынъ мой, начала Катерина:-- дѣло идетъ о женщинѣ, сдѣлавшей много зла мнѣ и еще больше Франціи. Не намъ порицать слабости того, кто для насъ теперь болѣе, чѣмъ когда-либо, священъ. Но отецъ вашъ, государь, къ-несчастію, уже не существуетъ, воля его уже не властвуетъ во дворцѣ этомъ; а женщина, которую я даже и назвать не хочу, смѣетъ еще жить въ немъ. Вовремя долгой летаргіи короля, ей не разъ было говорено, какъ неприлично оставаться ей въ Луврѣ.-- Король развѣ умеръ? спросила она.-- Нѣтъ, еще дышетъ.-- Такъ никто кромѣ его не можетъ мнѣ приказывать.-- И она осталась.

Герцогъ Гизъ почтительно перебилъ королеву-мать и поспѣшилъ сказать:

-- Простите, королева, но мнѣ извѣстны намѣренія его величества на-счетъ той, о которой вы говорите.

И не медля ни мало онъ ударилъ въ металлическую доску. Вошелъ дежурный.

-- Доложить госпожѣ де-Пуатье, сказалъ онъ ему: -- что королю угодно говорить съ ней сію минуту.

Король, казалось, ни мало не удивлялся и не безпокоился, что у него такимъ образомъ и безъ согласія вырывали власть изъ рукъ. Онъ даже радовался всему тому, что могло уменьшить его отвѣтственность и избавить его отъ труда дѣйствовать.

Герцогу, однако, хотѣлось дать своей выходкѣ силу королевскаго согласія.

-- Не правда ли, государь, я не поступилъ слишкомъ самоувѣренно, сказавъ, что мнѣ извѣстна воля вашего величества касательно этого дѣла?

-- Нѣтъ, конечно, любезный дядя, поспѣшно перебилъ его Францискъ.-- Дѣлайте, что вамъ угодно! я напередъ знаю, что все, что вы ни сдѣлаете, будетъ хорошо сдѣлано.

-- И все, что вы ни говорите, хорошо сказано, прошептала Марія Стюартъ на ухо своему мужу.

Францискъ былъ внѣ себя отъ самодовольства и гордости. За одно слово, за одинъ одобрительный взглядъ своей обожаемой Маріи, онъ бросилъ бы и отдалъ всѣ королевства въ мірѣ.

Королева-мать ждала съ нетерпѣливымъ любопытствомъ, на что рѣшится герцогъ Гизъ.

Она, однако, сочла за нужное прибавить, сколько для того, чтобъ прервать молчаніе, столько же, чтобъ лучше обозначить свои намѣренія:

-- Та, которую вы только-что позвали, государь, могла бы, кажется, предоставить Лувръ безъ раздѣла единственной законной королевѣ прошедшаго, такъ же какъ и прелестной королевѣ настоящаго, прибавила она, граціозно поклонившись Маріи Стюартъ.-- У великолѣпной и прекрасной дамы вѣдь есть для убѣжища и утѣшенія чудесный Анетскій-Дворецъ, который ужь, конечно, лучше и чудеснѣе моего простаго дома въ Шомонъ-сюр-Луаръ.

Герцогъ Гизъ ничего не отвѣтилъ, но сберегъ въ умѣ своемъ этотъ намекъ.

Надо признаться, что онъ не менѣе Катерины Медичи ненавидѣлъ Діану де-Пуатье. Она до-сихъ-поръ, въ угоду своему конетаблю, всею своею властію задерживала карьеру и планы герцога; она же, безъ-сомнѣнія, оставила бы его навсегда въ тѣни, не разбей только копье Габріэля, вмѣстѣ съ жизнію Генриха II, власти очаровательницы.

Но день отмщенія насталъ, наконецъ, для Франциска-Лотарингскаго, а онъ умѣлъ столько же ненавидѣть, сколько и любить.

Въ эту минуту, докладчикъ громкимъ голосомъ прокричалъ:

-- Госпожа герцогиня де-Валентинуа.

Діана де-Пуатье вошла, очевидно смущенная, но по-прежнему высокомѣрная.

III.

Слѣдствіе габріелевой мести.

Герцогиня де-Валентинуа легко поклонилась молодому королю, еще легче Катеринѣ Медичи и Маріи Стюартъ, и, казалось, даже не замѣтила присутствія герцога Гиза.

-- Государь, сказала она:-- ваше величество изволили приказать мнѣ явиться къ себѣ...

Она остановилась. Францискъ II, смущенный и вмѣстѣ раздраженный высокомѣріемъ ея, замялся, покраснѣлъ и наконецъ сказалъ:

-- Нашему дядѣ Гизу угодно было принять на себя трудъ сообщить вамъ наши намѣренія, герцогиня.

И онъ началъ въ пол-голоса говорить съ Маріею Стюартъ.

Діана медленно оборотилась къ Балафре, и при видѣ тонкой и насмѣшливой улыбки, бродившей у него на губахъ, попыталась-было противопоставить ей самый повелительный изъ своихъ взглядовъ разгнѣванной Юноны.

Но Балафре не такъ легко было запугать.

-- Герцогиня, сказалъ онъ, низко поклонившись Діанѣ:-- королю извѣстно искреннее огорченіе ваше по случаю страшнаго несчастія, постигшаго всѣхъ насъ. Онъ благодаритъ васъ за это. Его величество полагаетъ предупредить жарчайшее ваше желаніе, позволяя вамъ оставить дворъ для уединенія. Вы можете отправиться, когда заблагоразсудите -- сегодня вечеромъ, на-примѣръ.

Діана подавила слезу бѣшенства на воспламененномъ глазу.

-- Его величество точно исполняетъ мое задушевное желаніе, сказала она.-- И что мнѣ дѣлать здѣсь теперь? Я только того и хочу, чтобъ удалиться въ свое изгнаніе, и будьте покойны, м. г., какъ только можно скорѣе!

-- Такъ, стало-быть, все къ лучшему, легко и насмѣшливо сказалъ герцогъ Гизъ, играя кистями своего бархатнаго плаща.-- Но, герцогиня, прибавилъ онъ серьёзнѣе, и давая словамъ своимъ удареніе и значеніе приказа:-- вашъ Анетскій-Дворецъ, которымъ вы владѣете, можетъ-быть, есть убѣжище слишкомъ-свѣтское, слишкомъ-открытое и веселое для такой убитой горемъ отшельницы, какъ вы. Такъ вотъ, королева предлагаетъ вамъ взамѣнъ свой Шомон-сюр-луарскій Дворецъ, болѣе удаленный отъ Парижа и потому, думаю, болѣе сообразный съ вашимъ вкусомъ и теперешними нуждами. Онъ будетъ отданъ въ ваше распоряженіе, лишь-только вы пожелаете.

Госпожа де-Пуатье очень-хорошо поняла, что подъ этой мнимою мѣной скрывалась предполагаемая конфискація. Но что жь было дѣлать? Какъ противиться? у ней не было болѣе ни кредита, ни власти! Всѣ ея вчерашніе друзья стали сегодня врагами! Уступить было нужно. И она уступила.

-- Я почитаю себя счастливой, сказала она глухимъ голосомъ:-- что могу предложить королевѣ великолѣпное свое помѣстье.

-- Принимаю это удовлетвореніе, сударыня, сухо сказала Катерина Медичи, бросивъ холодный взглядъ на Діану и благодарный на герцога Гиза.

Казалось, какъ-будто онъ сдѣлалъ ей этотъ подарокъ.

-- Шомон-сюр-луарскій Дворецъ теперь вашъ, сударыня, прибавила она: -- и будетъ приведенъ въ состояніе достойно принять свою новую владѣтельницу.

-- И тамъ,-- продолжалъ герцогъ Гизъ, чтобъ по-крайней-мѣрѣ противопоставить невинную насмѣшку бѣшенымъ взглядамъ, которыми пепелила его Діана:-- тамъ въ затишьѣ вы будете имѣть возможность, сударыня, на досугѣ отдохнуть отъ заботъ и усталости, причиненныхъ вамъ, какъ мнѣ сказывали, въ это послѣднее время огромною корреспонденціею и совѣщаніями, которыя вы держали вмѣстѣ съ г-номъ Монморанси...

-- Я полагала, что оказывала услугу, подхватила Діана: -- совѣщаясь съ великимъ государственнымъ мужемъ, великимъ полководцемъ, на-счетъ всего, что касалось блага королевства.

Но поспѣшивъ заплатить острымъ словомъ за острое слово, госпожа де-Пуатье не сообразила, что доставляла этимъ оружіе противъ самой же себя и напоминала злопамятству Катерины Медичи ея другаго врага, коннетабля.

-- Правда, сказала неумолимая королева-мать: -- г. Монморанси наполнилъ своею славою и трудами два цѣлыхъ царствованія!

-- И уже давно пора, сынъ мой, прибавила она, обращаясь къ королю: -- чтобъ вы позаботились дать ему почетную отставку, такъ трудолюбиво имъ заслуженную.

-- Господинъ де-Монморанси, сказала съ горечью, Діана:-- приготовленъ, какъ и я, къ такой наградѣ за свою долгую службу! Онъ былъ у меня въ то время, какъ его величество благоволилъ прислать за мною и долженъ быть еще тамъ; я пойду къ коннетаблю и разскажу, какъ здѣсь расположены къ нему; онъ сейчасъ же будетъ здѣсь, -- принести королю свою благодарность и вмѣстѣ съ тѣмъ проститься. Онъ мужчина, онъ коннетабль, онъ одинъ изъ могущественнѣйшихъ людей въ королевствѣ! и, безъ-сомнѣнія, рано ли, поздно ли, найдетъ случай, лучше нежели словами, доказать свою благодарность королю, такъ справедливому къ прошлымъ заслугамъ, и новымъ совѣтникамъ, которые съ такою пользою содѣйствуютъ ему въ дѣлѣ правосудія и государственныхъ интересовъ.

-- Угроза! про себя сказалъ герцогъ.-- Эхидна поднимаетъ все еще голову изъ-подъ каблука. Что жь? Тѣмъ лучше!

-- Король всегда готовъ принять г. коннетабля, сказала королева-мать, поблѣднѣвъ отъ негодованія.-- И если г. коннетабль имѣетъ что-либо напомнить, или замѣтить его величеству, ему стоитъ только явиться! Его выслушаютъ и, какъ вы говорите, сударыня, ему окажутъ полную справедливость.

-- Я сейчасъ пришлю его, отвѣчала тономъ вызова госпожа де-Пуатье.

Она снова отдала королю и обѣимъ королевамъ свой горделивый поклонъ, и вышла съ подъятымъ челомъ, но съ убитой душою, съ гордостью на лицѣ и съ смертію въ сердцѣ.

Еслибъ Габріэль могъ ее увидѣть въ эту минуту, онъ нашелъ бы, что уже довольно отмстилъ ей.

Даже сама Катерина Медичи, за цѣну этого униженія, соглашалась впередъ менѣе ненавидѣть Діану!..

Только королева-мать съ безпокойствомъ замѣтила, что, при имени конетабля, герцогъ Гизъ замолкъ и не отражалъ болѣе дерзкихъ вызововъ г-жи де-Пуатье.

Не боится ли ужь герцогъ коннетабля и не хочетъ ли поберечь его? Не думаетъ ли ужь заключить союза съ этимъ стариннымъ врагомъ Катерины?

Для флорентинки важнѣе всего было знать, чего держаться, прежде, чѣмъ безъ боя допустить утвердиться власти въ рукахъ Франциска Лотарингскаго.

И такъ, съ цѣлью испытать его, да и короля также, только-что Діана вышла, она сказала:

-- Герцогиня что-то очень дерзка и ужь слишкомъ надѣется на своего конетабля! И точно, дать сколько-нибудь ему власти, мой сынъ, будетъ значить дать половину этой власти Діанѣ.

Герцогъ Гизъ и тутъ промолчалъ.

-- Что касается до меня, продолжала Катерина:-- то я посовѣтовала бы вашему величеству не раздѣлять своего довѣрія между многими, избрать себѣ въ министры или Монморанси, или своего дядю Гиза, или дядю Бурбона, но своему усмотрѣнію. Но того или другаго, а не тѣхъ и другихъ. Одна воля въ государствѣ, съ волею короля, вспомоществуемаго совѣтами небольшаго числа особъ, которыя бы, кромѣ его блага и славы, не имѣли другихъ интересовъ... вы такого же мнѣнія, герцогъ?

-- Да, ваше величество, если оно ваше, отвѣчалъ герцогъ Гизъ какъ-будто съ нѣкоторою уступчивостью.

-- Такъ и есть! подумала Катерина:-- я вѣрно угадала! онъ думалъ опереться на конетабля. Но между нимъ и мною онъ долженъ сдѣлать выборъ, и я не думаю, чтобъ онъ могъ колебаться.

-- Мнѣ кажется, герцогъ, продолжала она вслухъ: -- вы тѣмъ болѣе должны раздѣлять совѣтъ мой, что онъ вамъ же въ пользу; королю извѣстны мои мысли, и ни коннетабля Монморанси, ни Антуана Наваррскаго не хотѣлось бы мнѣ видѣть у него въ совѣтѣ. А если я объявляю себя въ пользу исключительности, то ужь вѣрно не противъ васъ я объявляю себя.

-- Государыня, отвѣчалъ герцогъ: -- будьте увѣрены въ одно время и въ моей глубочайшей признательности и въ не менѣе исключительной преданности.

Тонкій политикъ сдѣлалъ удареніе на послѣднихъ словахъ, какъ-будто ужь рѣшился и окончательно пожертвовалъ конетаблемъ Катеринѣ.

-- И прекрасно! сказала королева-мать.-- Хорошо бы было, когда явятся парламентскіе господа, чтобъ они нашли между нами такое рѣдкое и, трогательное единодушіе въ видахъ и чувствахъ.

-- А я-то, больше всѣхъ радъ этому согласію! вскричалъ король.

-- Мы будемъ царствовать семейно, весело прибавила Марія Стюартъ.

Катерина Медичи и Францискъ Лотарингскій улыбались при такихъ надеждахъ, или, лучше, самообольщеніяхъ своихъ молодыхъ государей. Каждый изъ нихъ успѣлъ уже достичь, чего домогался: одинъ увѣренности, что королева-мать не воспротивится, если ему будетъ отдано всемогущество, другая убѣжденія, что онъ раздѣлитъ это всемогущество съ нею.

Но тутъ возвѣстили о приходѣ г. Монморанси.

Надобно сказать, что конетабль показалъ сперва болѣе достоинства и спокойствія, нежели г-жа де-Валентинуа. Безъ-сомнѣнія, онъ ужь былъ предупрежденъ ею и рѣшился по-крайней-мѣрѣ пасть съ честію.

Онъ почтительно поклонился Франциску II и началъ говорить первый.

-- Государь, сказалъ онъ:-- я зналъ напередъ, что старый слуга вашего родителя и дѣда не будетъ у васъ пользоваться большою благосклонностью. Не жалуюсь наоборотъ счастія, который я предвидѣлъ. Я удаляюсь безъ ропота. Если когда-либо король Французскій будетъ имѣть нужду во мнѣ, меня найдутъ въ Шаптильи, государь, и мое имущество, дѣти, собственная жизнь, все, чѣмъ я обладаю, будетъ всегда къ услугамъ вашего величества.

Такая умѣренность, казалось, тронула молодаго короля, и онъ, болѣе нежели когда-либо смущенный, обратился къ своей матери съ самымъ плачевнымъ видомъ.

Но герцогъ Гизъ, предчувствуя, что одно его вмѣшательство въ силахъ превратить въ гнѣвъ умѣренность стараго конетабля, сказалъ съ выраженіемъ самой утонченной вѣжливости:

-- Такъ-какъ г. Монморанси оставляетъ дворъ, то, я полагаю, онъ не затруднится передъ своимъ отъѣздомъ вручить его величеству королевскую печать, повѣренную ему покойнымъ королемъ, и которая съ нынѣшняго же дня будетъ намъ необходима.

Герцогъ не ошибся. Эти простыя слова въ высшей степени взволновали жолчь завистливаго конетабля.

-- Печать... вотъ она! сказалъ онъ съ сердцемъ, вынимая ее изъ-подъ своего камзола.-- Я и безъ всякихъ напоминаній и просьбъ хотѣлъ отдать ее его величеству; но его величество, я вижу, окруженъ людьми, способными посовѣтовать ему оскорблять тѣхъ, кто имѣетъ право на одну благодарность.

-- О комъ это говоритъ г. Монморанси? спросила съ гордымъ взглядомъ Катерина.

-- Э! я говорилъ о тѣхъ, которые окружаютъ его величество, государыня, отвѣчалъ конетабль, возвращаясь къ своей угрюмой и грубой натурѣ.

Но онъ дурно выбралъ время: Катерина только и ждала такого случая разразиться.

Она встала и, безъ всякой умѣренности, начала упрекать конетабля за его всегдашнее грубое и презрительное обхожденіе съ нею, за его ненависть ко всему флорентинскому, за предпочтеніе, оказываемое имъ другимъ. Она знала, что ему одному должно приписывать всѣ униженія, претерпѣнныя послѣдовавшими за ней во Францію! Она знала, что, въ первые годы ея супружества, Монморанси осмѣливался предлагать Генриху II удалить ее, какъ безплодную, что потомъ онъ клеветалъ на нее самымъ низкимъ образомъ!..

На это взбѣшенный и мало привычный къ упрекамъ конетабль отвѣчалъ усмѣшкой, которая была новою обидой.

Между-тѣмъ, герцогъ Гизъ успѣлъ шопотомъ принять кой-какія приказанія отъ Франциска II или, лучше сказать, продиктовать ихъ ему, и въ свою очередь, спокойно возвысивъ голосъ, поразилъ своего противника къ особенному удовольствію Катерины Медичи.

-- Господинъ конетабль, сказалъ онъ ему съ своею насмѣшливой вѣжливостію:-- ваши друзья и созданія, засѣдавшіе съ вами въ совѣтѣ, Бошетель, Обеспинь и другіе, а главное, его преосвященство хранитель печати Жанъ Бертранди, вѣроятно, вздумаютъ подражать вамъ въ желаніи удалиться. Король поручаетъ вамъ въ-самомъ-дѣлѣ отблагодарить ихъ отъ его имени. Съ завтрашнаго же дня, они будутъ совершенно свободны и уже замѣщены.

-- Хорошо! проворчалъ сквозь зубы Монморанси.

-- Что касается до г-на Колиньи, вашего племянника, который теперь вмѣстѣ губернаторъ и Пикардіи и Иль-де-Франса, продолжалъ Балафре: -- то король, принимая въ соображеніе, что такая двойная обязанность точно слишкомъ-тяжела для одного, желаетъ освободить адмирала отъ того или другаго изъ губернаторствъ, по его выбору. Вы вѣрно будете такъ обязательны, что увѣдомите его объ этомъ.

-- Какъ же! возразилъ конетабль съ горькою усмѣшкою.

-- Вамъ же, господинъ конетабль... спокойно продолжалъ герцогъ Гизъ.

-- Не хотятъ ли у меня также отнять и конетабльскій жезлъ? прервалъ его съ сердцемъ Монморанси.

-- О! возразилъ Францискъ Лотарингскій:-- вы знаете, что это невозможно и что санъ конетабля не то, что санъ намѣстника королевства: онъ не снимается. Конечно, того же нельзя сказать, на-примѣръ, о санѣ гросмейстера, въ который вы также возведены. Это мнѣніе его величества и онъ требуетъ у васъ его назадъ, жалуя мнѣ, мнѣ, у котораго нѣтъ другаго сана.

-- Все лучше и лучше! отвѣчалъ Монморанси, скрежеща зубами.-- Все ли, наконецъ, герцогъ?

-- Да, кажется, все, отвѣчалъ садясь Гизъ.

Конетабль почувствовалъ, что ему трудно долѣе сдерживать свое бѣшенство, что онъ того-и-гляди разразится, проступится противъ уваженія къ королю, изъ опальнаго сдѣлается бунтовщикомъ... Ему не хотѣлось доставить такой радости торжествующему врагу. Онъ коротко поклонился и приготовился выйдти.

Однакожь, передъ самымъ выходомъ, будто опомнившись, онъ сказалъ королю:

-- Государь, послѣднее слово, послѣдній долгъ къ памяти вашего славнаго родителя. Тотъ, кто поразилъ его смертельнымъ ударомъ, виновникъ нашего общаго отчаянія, быть-можетъ, былъ не съ-проста неловкимъ, государь; я, по-крайней-мѣрѣ, имѣю полное право такъ думать. Въ такую роковую случайность могло войдти, по моему мнѣнію, и преступное намѣреніе. Я знаю, чъ о человѣкъ, котораго я обвиняю, считалъ себя оскорбленнымъ покойнымъ королемъ. Ваше величество, безъ сомнѣнія, нарядить изволите строгое слѣдствіе...

Герцогъ Гизъ содрогнулся, услышавъ такое формальное и опасное обвиненіе противъ Габріэля. Но Катерина Медичи взяла на себя трудъ отвѣтить коннетаблю.

-- Знайте, милостивый государь, сказала она ему:-- что, и безъ вашего вмѣшательства, на это событіе обращено вниманіе тѣхъ, которымъ не менѣе вашего была драгоцѣнна царственная жизнь, такъ жестоко прерванная. Я, вдова Генриха II, я никому въ мірѣ не дамъ упредить себя въ этомъ дѣлѣ. Будьте жь покойны, милостивый государь, васъ уже предупредили. На-счетъ этого можете удалиться съ миромъ.

-- Въ такомъ случаѣ мнѣ нечего сказать болѣе, проговорилъ коннетабль.

Ему даже не дозволили удовлетворить глубокую злобу противъ графа де-Монгомери, стать обвинителемъ виновнаго и мстителемъ своего государя.

Задушаемый стыдомъ и гнѣвомъ, онъ въ отчаяніи вышелъ.

Въ тотъ же вечеръ онъ уѣхалъ въ свое помѣстье Шантильи.

Въ тотъ же день, госпожа де-Валентинуа также покинула Лувръ, гдѣ она царствовала болѣе, чѣмъ королева, и удалилась въ Шомонъ-сюр-Луаръ, глухое и отдаленное мѣсто изгнанія, изъ котораго она уже не выходила до самой смерти.

И такъ, относительно къ Діанѣ де-Пуатье, месть Габріэля совершилась.

Правда, что экс-фаворитка, съ своей стороны, приготовляла ужасную месть тому, кто такимъ-образомъ низвергъ ее съ высоты величія.

Съ коннетаблемъ Габріэль еще не покончилъ и долженъ еще сойдтись съ нимъ въ то время, когда онъ опять будетъ въ силѣ.

Но не будемъ предупреждать происшествій и возвратимся поскорѣе въ Лувръ, гдѣ Франциску II только-что доложили о прибытіи парламентскихъ депутатовъ.

IV.

Перемѣна температуры.

По желанію Катерины Медичи, парламентскіе уполномоченные нашли въ Луврѣ совершеннѣйшее единодушіе. Францискъ II, сидѣвшій между матерью и женою, представилъ имъ герцога Гиза, какъ намѣстника королевства, кардинала лотарингскаго какъ интенданта финансовъ, и Франсуа Оливь е, какъ хранителя печати. Гизъ торжествовалъ, королева-мать улыбалась, смотря на торжество его; все, стало-быть, шло какъ-нельзя-лучше! И ни одинъ признакъ разногласія, казалось, не смущалъ счастливыхъ предзнаменованій царствованія, обѣщавшаго быть и долгимъ и благополучнымъ.

Одинъ изъ парламентскихъ совѣтниковъ, безъ сомнѣнія, полагая, что милосердіе не будетъ гостемъ не-въ-попадъ среди такого счастія, проходя мимо короля, вскричалъ изъ толпы:

-- Пощади Анну Дюбура!

Но этотъ совѣтникъ забылъ, вѣроятно, какой ревностный католикъ былъ новый министръ. Балафре, по своему обыкновенію, притворился, будто не разслушалъ, и даже не спросивъ ни короля, ни королеву-мать,-- такъ онъ былъ увѣренъ въ ихъ согласіи!-- отвѣчалъ твердымъ и громкимъ голосомъ:

-- Да, господа, да, процессъ Анны Дюбура и всѣхъ соучастниковъ будетъ разсмотрѣнъ и скоро оконченъ, будьте покойны!

Послѣ такого завѣренія, члены парламента вышли изъ Лувра, радостные и печальные, смотря по своимъ мнѣніямъ, но въ полномъ убѣжденіи, что никогда правительствующія лица не были согласнѣе и довольнѣе другъ другомъ тѣхъ, которыхъ они только-что привѣтствовали.

Въ-самомъ-дѣлѣ, послѣ ихъ ухода, герцогъ Гизъ все еще видѣлъ на губахъ Катерины Медичи улыбку, которая, всякій разъ, какъ на него взглядывала королева-мать, казалась на нихъ стереотипированною.

Что до Франциска II, то онъ всталъ съ мѣста, уже усталый отъ всѣхъ этихъ представленій.

-- Ну, сегодня мы, надѣюсь, раздѣлались съ дѣлами и церемоніями, сказалъ онъ,-- Матушка, герцогъ, нельзя ли намъ на-дняхъ бросить не надолго Парижъ, и окончить срокъ нашего траура въ Блуа, на-примѣръ, на берегахъ Луары, которую такъ любитъ Марія! Нельзя ли, въ-самомъ-дѣлѣ, скажите!

-- Ахъ! постарайтесь вы всѣ, чтобъ это было можно! сказала Марія Стюартъ.-- Въ эти чудные, лѣтніе дни, Парижъ такъ скученъ, а поля такъ веселы.

-- Господинъ Гизъ позаботится объ этомъ, сказала Катерина.-- Но на сегодня, сынъ мой, ваши занятія еще не совсѣмъ окончены. Я у васъ попрошу еще полчаса времени, тѣмъ болѣе, что вамъ остается еще исполнить одинъ священный долгъ.

-- Какой же это, матушка? спросилъ Францискъ.

-- Долгъ судіи, государь, сказала Катерина:-- долгъ, въ исполненіи котораго конетабль думалъ опередить меня. Но судъ супруги поспѣшнѣе суда друга.

-- О чемъ это она заговорила? спросилъ самого-себя встревоженный герцогъ.

-- Государь, продолжала Катерина:-- августѣйшій родитель вашъ умеръ насильственною смертью. Поразившій его несчастливъ ли только, или вмѣстѣ преступенъ? Я, съ своей стороны, стою за послѣднее предположеніе... Но во всякомъ случаѣ вопросъ, кажется, стоитъ изслѣдованія. Если мы останемся равнодушными къ такому покушенію, не позаботясь даже спросить, было ли оно вольно, или невольно, какимъ опасностямъ подвергаетесь вы первый, государь? И такъ, необходимо изслѣдованіе того, что называется несчастіемъ 30-го іюня.

-- Но въ такомъ случаѣ, сказалъ герцогъ: -- по-вашему, королева, должно немедленно арестовать г-на Монгомери по подозрѣнію въ цареубійствѣ?

-- Господинъ Монгомери уже съ самаго утра арестованъ, отвѣчала Катерина.

-- Арестованъ! а по чьему приказанію? вскричалъ герцогъ Гизъ.

-- По моему приказанію, возразила королева-мать.-- Власти еще никакой не было установлено, такъ я взяла на себя отдать это приказаніе. Графъ Монгомери могъ каждую минуту бѣжать, а потому необходимо было предупредить его. Его отвели въ Лувръ безъ всякаго шума и соблазна. Я попрошу васъ, государь, сдѣлать допросъ ему.

И, никого неспросясь, она ударила въ металлическую доску, чтобъ позвать, какъ поступилъ за два часа передъ тѣмъ самъ герцогъ.

Но на сей разъ Балафре нахмурилъ брови. Гроза приготовлялась.

-- Приказать привести сюда арестованнаго, сказала Катерина Медичи вошедшему дежурному.

Когда тотъ вышелъ, настало затруднительное молчаніе. Король, казалось, былъ въ нерѣшимости, Марія Стюартъ безпокоилась, герцогъ Гизъ дулся. Одна королева-мать смотрѣла съ достоинствомъ и самоувѣренностію.

Герцогъ Гизъ проронилъ только слѣдующія простыя слова:

-- Мнѣ кажется, если бы графъ Монгомери хотѣлъ убѣжать, то легче этого онъ ничего не могъ сдѣлать въ-продолженіи послѣднихъ двухъ недѣль.

Катерина собралась-было отвѣтить ему, но въ ту жь минуту привели Габріэля.

Онъ былъ блѣденъ, но спокоенъ. Утромъ рано четыре гайдука пришли за нимъ въ отель его, къ великому ужасу Алоизы. Онъ послѣдовалъ за ними безъ всякаго сопротивленія и ждалъ съ-тѣхъ-поръ, что будетъ, безъ видимаго смущенія.

Только-что вошелъ онъ твердымъ шагомъ и съ спокойнымъ видомъ, король измѣнился въ лицѣ, отъ волненія ли при видѣ того, кто поразилъ отца его, или отъ ужаса передъ исполненіемъ въ первый разъ долга судіи, о которомъ говорила сію минуту мать его. И долгъ, въ-самомъ-дѣлѣ, ужаснѣйшій.

Отъ-того, голосомъ едва-слышнымъ сказалъ онъ Катеринѣ, обратившись къ ней:

-- Говорите, матушка, вамъ говорить.

Катерина Медичи немедленно воспользовалась позволеніемъ. Она почитала себя теперь увѣренною во всемогуществѣ своего вліянія на Франциска II и на его министра. И потому сказала Габріэлю судейскимъ и медленнымъ голосомъ:

-- Прежде всѣхъ розъисковъ, графъ, намъ хотѣлось представить васъ его величеству и самимъ допросить васъ, чтобъ въ послѣдствіи даже не было нужды въ возстановленіи вашей чести, если мы найдемъ васъ невиннымъ, и чтобъ разительнѣе было правосудіе, если мы найдемъ васъ виновнымъ. Необыкновенныя преступленія требуютъ и судей необыкновенныхъ. Готовы ли вы отвѣчать намъ, милостивый государь?

-- Я готовъ васъ слушать, ваше величество, отвѣчалъ Габріэль.

Катерина была скорѣе раздражена, нежели разувѣрена такимъ спокойствіемъ человѣка, котораго она уже ненавидѣла прежде, нежели стала черезъ него вдовою, ненавидѣла всею любовью, какую на минуту къ нему почувствовала.

И потому она опять начала съ какою-то оскорбительною горечью:

-- Странныя обстоятельства возстаютъ противъ васъ и обвиняютъ васъ, графъ: ваши долгія отлучки изъ Парижа, добровольное двухлѣтнее почти изгнаніе отъ двора, присутствіе и таинственность на роковомъ турнирѣ, даже отказы войдти въ состязаніе съ королемъ. Какъ это случилось, что вы, привычный ко всѣмъ играмъ и упражненіямъ, что вы упустили изъ вида обычную и необходимую предосторожность отбросить на возвратномъ пути обломокъ копья своего? Какъ растолкуете вы такую странную забывчивость? Отвѣчайте же. Что вы скажете на все это?

-- Ничего, ваше величество, отвѣчалъ Габріэль.

-- Ничего? промолвила удивленная королева-мать.

-- Совершенно ничего.

-- Какъ! начала опять Катерина:-- стало-быть, вы сознаетесь?.. сознаетесь?

-- Я ни въ чемъ не сознаюсь, ваше величество.

-- Въ такомъ случаѣ, вы опровергаете?

-- Ничего также и не опровергаю. Я молчу.

У Маріи Стюартъ сорвался жестъ одобренія; Францискъ II слушалъ и смотрѣлъ съ какою-то жадностью; герцогъ Гизъ молчалъ и былъ неподвиженъ.

Катерина снова начала, все болѣе и болѣе жосткимъ тономъ:

-- Берегитесь, графъ! Вамъ, можетъ-быть, лучше бы было защищаться и попробовать оправдать себя. Узнайте одно обстоятельство: господинъ Монморанси, который въ нуждѣ можетъ быть свидѣтелемъ въ этомъ дѣлѣ, утверждаетъ, что, сколько ему извѣстно, вы были съ королемъ во враждѣ и имѣли причины лично ненавидѣть его.

-- Какія причины, ваше величество? Сказалъ ли господинъ Монморанси, какія были это причины?

-- Нѣтъ еще, но онъ, безъ сомнѣнія, ихъ скажетъ.

-- Ну, такъ пусть его говоритъ -- коли смѣетъ! сказалъ Габріэль съ гордой и спокойной улыбкой.

-- Такъ вы совсѣмъ отказываетесь говорить? спросила настойчиво Катерина.

-- Отказываюсь.

-- Знаете ли, что пытка можетъ побѣдить такое надменное молчаніе?

-- Не думаю, ваше величество.

-- И предупреждаю васъ, такимъ образомъ вы рискуете жизнью.

-- Я и не стану защищать ее, ваше величество. Она болѣе того не стоитъ.

-- Вы совершенно рѣшились, графъ? ни одного слова?

-- Ни одного, ваше величество, сказалъ Габріэль, покачавъ головою.

-- Хорошо! прекрасно! вскричала Марія Стюартъ, будто увлеченная неодолимымъ порывомъ.-- Благородно и велико такое молчаніе! достойно дворянина, который не хочетъ даже отстранить подозрѣніе, изъ страха, чтобъ оно его не коснулось. Я утверждаю, что подобное молчаніе есть самое краснорѣчивое изъ оправданій!

Между-тѣмъ, старая королева строго и гнѣвно смотрѣла на молодую.

-- Да, я бы, можетъ-быть, не должна была говорить такимъ образомъ, продолжала Марія Стюартъ:-- но тѣмъ хуже! Я говорю, что чувствую и думаю. Сердце у меня никогда не заставитъ молчать языкъ. Просторъ нуженъ моимъ движеніямъ и впечатлѣніямъ. Мой инстинктъ -- вотъ вся моя политика. А онъ вопіетъ во мнѣ, что господинъ д'Эксме не хладнокровно задумалъ и не преднамѣренно совершилъ такое преступленіе, что онъ былъ только слѣпымъ орудіемъ рока, что онъ считаетъ себя выше всякихъ противныхъ предположеніи, и что онъ пренебрегаетъ оправданіемъ. Инстинктъ говоритъ это во мнѣ, и я говорю это во всеуслышаніе. Да и почему же не говорить?

Король съ любовью и радостію смотрѣлъ, какъ супруга его краснорѣчиво и увлекательно говорила, отъ-чего становилась въ двадцать разъ прекраснѣе, чѣмъ обыкновенно.

Что касается до Габріэля, онъ вскричалъ глубокимъ и растроганнымъ голосомъ:

-- О! благодарю васъ, королева, благодарю васъ! И вы хорошо дѣлаете! Не для меня, но для себя -- хорошо вы дѣлаете, что такъ поступаете.

-- А вѣдь я это знаю! подхватила Марія самымъ граціознымъ голосомъ, какой только можно вообразить себѣ.

-- Кончимъ ли мы наконецъ съ этимъ ребячествомъ? вскричала раздраженная Катерина.

-- Нѣтъ, сударыня, сказала Марія Стюартъ съ уязвленнымъ самолюбіемъ молодой женщины и королевы: -- нѣтъ! если вы уже кончили съ этими ребячествами -- мы, которые, слава Богу, молоды -- мы только начинаемъ. Не такъ ли, мой милый государь? прибавила она, граціозно оборотись къ своему молодому супругу.

Король не отвѣчалъ, но задѣлъ губами концы розовыхъ пальцевъ, протянутыхъ ему Маріею.

Гнѣвъ Катерины, сдерживаемый до-сихъ-поръ, наконецъ разразился. Она еще не успѣла привыкнуть съ сыномъ, почти ребенкомъ, обходиться какъ съ королемъ; къ-тому жь, она разсчитывала на подпору герцога Гиза, который до-сихъ-поръ еще не высказывался, и за которымъ она не знала, что онъ преданный покровитель и, такъ-сказать, нѣмой сообщникъ графа Монгомери. И потому она осмѣлилась открыто разгнѣваться.

-- А! такъ вотъ какъ! сказала она при послѣднихъ, нѣсколько насмѣшливыхъ словахъ Маріи.-- Я требую правосудія, а надо мной насмѣхаются! Я требую со всею умѣренностію, чтобъ убійца Генриха II былъ по-крайней-мѣрѣ допрошенъ, и когда онъ отказывается отъ оправданій, его молчаніе одобряютъ, его превозносятъ! Хорошо же! если ужь дѣло пошло на то, прочь робкія полуслова и полумѣры! Я во всеуслышаніе объявляю себя обвинительницей графа Монгомери! Не-уже-ли король откажетъ въ правосудіи своей матери потому только, что она мать ему?.. Услышимъ конетабля, услышимъ, если нужно будетъ, госпожу де-Пуатье! Истина выйдетъ наружу; и если въ этомъ дѣлѣ замѣшаны государственныя тайны, у насъ будутъ тайныя судилища, тайное осужденіе. Но за то смерть короля, измѣннически умерщвленнаго въ глазахъ всего его народа, будетъ отомщена по-крайней-мѣрѣ.

Во все время выходки королевы-матери, грустная и спокойная улыбка бродила на губахъ Габріэля.

И вспомнилъ онъ два послѣдніе стиха изъ предсказанія Нострадамуса:

...И полюбитъ его и потомъ умертвятъ

Госпожа короля.

Итакъ, предсказаніе, доселѣ точное, должно до конца совершиться. Катерина заставитъ осудить и погибнуть того, кого она любила! Габріэль ожидалъ этого, Габріэль приготовился къ тому.

Однакожь, флорентинка, подумавъ, можетъ-быть, что она далеко зашла, остановилась на минуту, и, обратясь, какъ только могла пріятнѣе, къ молчаливому герцогу Гизу, сказала:

-- Но вы ничего не говорите, герцогъ? Вы согласны со мною, не правда ли?

-- Нѣтъ, ваше величество, началъ медленно Балафре: -- нѣтъ, признаюсь, я не согласенъ съ вами, и вотъ почему не говорилъ ничего.

-- А! и вы также!.. и вы противъ меня! возразила Катерина глухимъ и угрожающимъ голосомъ.

-- Къ-сожалѣнію, на этотъ разъ, ваше величество, отвѣчалъ герцогъ Гизъ.-- Впрочемъ, до-сихъ-поръ вы сами видѣли, что я былъ за васъ и касательно конетабля и госпожи де-Валетинуа совершенно вошелъ въ ваши планы.

-- Да, потому-что они были полезны вашимъ, проворчала Катерина Медичи.-- Я вижу это теперь, хоть и поздно.

-- Но что касается до господина де-Монгомери, спокойно продолжалъ Балафре:-- я не могу по совѣсти раздѣлять мнѣній вашего величества. Мнѣ кажется невозможнымъ заставить отвѣчать за совершенно-случайное несчастіе храбраго и благороднаго дворянина. Всякій процессъ будетъ для него торжествомъ, для его обвинителей посмѣяніемъ. А что до опасностей, какими, по-вашему, будетъ угрожать жизни короля снисхожденіе, хотящее скорѣе вѣрить въ несчастіе, нежели въ преступленіе, то, напротивъ, опасно будетъ слишкомъ пріучить народъ къ мысли, что жизнь царя не для всѣхъ въ такой же мѣрѣ невредима и священна, какъ онъ предполагаетъ...

-- Вотъ, безъ сомнѣнія, мудрыя политическія правила! перебила съ сердцемъ Катерина.,

-- Я, по-крайней-мѣрѣ, почитаю ихъ вѣрными и благоразумными, ваше величество, прибавилъ герцогъ:-- и ради всѣхъ этихъ и еще другихъ причинъ, я того мнѣнія, что намъ остается теперь только извиниться передъ господиномъ де-Монгомери за неосновательное арестованіе, оставшееся, по счастію, секретнымъ, -- по счастію болѣе для насъ, нежели для него! и по принятіи имъ вашихъ извиненій, отпустить его свободнымъ, благороднымъ и уважаемымъ, какимъ онъ былъ вчера, какимъ будетъ завтра, какимъ будетъ всегда. Вотъ мое мнѣніе.

-- Превосходно! злобно проговорила Катерина.

И, внезапно обратившись къ королю, спросила его:

-- А вы, мой сынъ, что скажете? вы какого мнѣнія?

Поза Маріи Стюартъ, взглядъ и улыбка, которыми она благодарила герцога Гиза, не могли ни на минуту заставить колебаться Франциска II.

-- Да, матушка, сказалъ онъ:-- признаюсь вамъ, я одного мнѣнія съ герцогомъ.

-- Такъ вы измѣняете памяти отца своего? спросила Катерина дрожащимъ и убѣждающимъ голосомъ.

-- Напротивъ, я уважаю ее, государыня, сказалъ Францискъ II.-- Развѣ первымъ словомъ моего отца послѣ раны не была просьба не безпокоить г. де-Монгомери? Развѣ въ одну изъ свѣтлыхъ минутъ своей агоніи, онъ не повторилъ этой просьбы, или, лучше сказать, приказанія? Позвольте же сыну ему повиноваться.

-- А между-тѣмъ, для начала, вы презираете волю своей матери?..

-- Ваше величество, прервалъ ее герцогъ Гизъ:-- позвольте напомнить вамъ ваши собственныя слова: "одна воля въ государствѣ!"

-- Но я сказала также, герцогъ, что воля министра должна идти за волей короля, вскричала Катерина.

-- Да, подхватила Марія Стюартъ:-- но вы прибавили, что воля короля можетъ быть руководима особами, заботящимися единственно о его благѣ и славѣ. А никто, кромѣ меня, его жены, объ этомъ, надѣюсь, не заботится болѣе. И я ему совѣтую, за одно съ герцогомъ Гизомъ, вѣрить скорѣе прямодушію, чѣмъ вѣроломству храбраго и испытаннаго подданнаго, и не начинать своего царствованія несправедливостью.

-- И подобнымъ наущеніямъ вы можете поддаваться, сынъ мой! сказала еще Катерина.

-- Я уступаю голосу своей совѣсти, матушка, отвѣчалъ король съ большею твердостью, нежели можно было ожидать отъ него.

-- Это послѣднее ваше слово, Францискъ? начала опять Катерина.-- Подумайте! Если вы отказываете своей матери въ первой ея просьбѣ, если вы съ перваго же раза становитесь для нея независимымъ властелиномъ, а для другихъ послушнымъ орудіемъ -- то царствуйте одни съ своими вѣрными министрами! Я болѣе не вхожу ни во что, касающееся короля, или королевства, не буду давать вамъ болѣе совѣтовъ, основанныхъ на опытности и преданности къ вамъ, удалюсь отъ двора и оставлю васъ, Францискъ! Подумайте объ этомъ, подумайте хорошенько.

-- Мы крайне пожалѣемъ о вашемъ отсутствіи, но покоримся необходимости, прошептала Марія Стюартъ, такъ-что Францискъ II одинъ только и слышалъ это.

Но влюбленный юноша, какъ вѣрное эхо, повторилъ вслухъ:

-- Мы крайне пожалѣемъ о вашемъ отсутствіи, но покоримся необходимости, сударыня.

-- Хорошо!.. сказала только Катерина.

И тихо прибавила она, показывая на Габріэля:

-- А до него я доберусь, рано ли, поздно ли,

-- Я это знаю, ваше величество, отвѣчалъ ей молодой человѣкъ, все еще размышлявшій о предсказаніи.

Но Катерина его не слыхала.

Въ бѣшенствѣ она уставила на царственную и прелестную чету и на герцога Гиза взглядъ кровавый и ужасный -- взглядъ роковой, въ которомъ предчувствовались всѣ преступленія честолюбивой Катерины и вся темная исторія послѣднихъ Валуа!

Потомъ, послѣ этого молніеноснаго взгляда, она вышла, не сказавъ ни слова.

V.

Гизъ и Колиньи.

По уходѣ Катерины Медичи, настало минутное молчаніе. Король, казалось, самъ удивлялся своей смѣлости. Марія, подъ вліяніемъ дѣтскаго страха, не безъ ужаса вспоминала объ угрожающемъ взглядѣ королевы-матери. Одинъ герцогъ Гизъ внутренно радовался, что съ перваго часа, своего владычества избавился отъ честолюбивой и опасной соучастницы.

Габріэль, подавшій поводъ къ этому раздору, первый началъ говорить:

-- Государь, сказалъ онъ:-- и вы, королева, и вы, ваша свѣтлость, благодарю всѣхъ васъ за доброе и великодушное расположеніе къ несчастному, котораго само небо оставляетъ. Но, не смотря на глубокую благодарность, преисполнившую къ вамъ мое сердце, я все-таки говорю: къ-чему отстранять опасности и смерть отъ такого печальнаго и погибшаго существованія, какъ мое? жизнь моя ни къ чему и ни для кого не годится, даже и для меня-самого. Нѣтъ! Я никогда бы не сталъ оспоривать ее у королевы-матери, потому-что съ-этихъ-поръ она безполезна...

И въ мысляхъ своихъ, онъ грустно прибавилъ:

-- И потому-что когда-нибудь она можетъ стать еще вредною.

-- Габріэль, прервалъ его герцогъ Гизъ: -- жизнь ваша была славна и прекрасна въ прошедшемъ, и будетъ еще славна и прекрасна въ будущемъ. Вы человѣкъ энергическій, одинъ изъ тѣхъ людей, какихъ много нужно для государей, и какихъ они слишкомъ-мало находятъ.

-- И къ-тому же, прибавилъ сладкій и утѣшающій голосъ Маріи Стюартъ: -- вы, г. де-Монгомери, вы великій и благородный характеръ. Съ-давнихъ-поръ я уже васъ знаю, и мы часто о васъ говаривали съ г-жею де-Кастро.

-- Наконецъ, сказалъ Францискъ II: -- ваши прежнія заслуги, графъ, заставляютъ меня разсчитывать и на ваши будущія заслуги. Войны, погасшія теперь, могутъ снова возгорѣться, и я не хотѣлъ бы, чтобъ минута отчаянія, какая бы тому ни была причина, лишила навсегда отечество защитника, столь же благороднаго, я въ этомъ увѣренъ, какъ и храбраго.

Габріэль слушалъ съ какимъ-то меланхолическимъ и серьёзнымъ удивленіемъ такія милостивыя слова ободренія и надежды. Онъ поочередно взглядывалъ на каждое изъ высокихъ лицъ, съ нимъ говорившихъ, и казался погруженнымъ въ глубокое размышленіе.

-- Да, сказалъ онъ наконецъ:-- неожиданная милость, которою вы меня награждаете, вы всѣ, долженствующіе меня, можетъ-быть, ненавидѣть, измѣняетъ мою душу и участь. Вамъ, государь, вамъ, королева, вамъ, герцогъ, доколѣ жить вы будете, эта жизнь, такъ-сказать, подаренная мнѣ вами! Я не родился злымъ! Благодѣяніе ваше трогаетъ меня до глубины сердца. Я созданъ жертвовать собою, служить орудіемъ прекраснымъ идеямъ и великимъ людямъ -- орудіемъ иногда счастливымъ, иногда роковымъ! Увы! одному гнѣву Божьему то было извѣстно!.. Но оставимъ разговоръ о мрачномъ прошедшемъ, такъ-какъ вамъ угодно предполагать во мнѣ будущность. И эта будущность не мнѣ, но, вамъ принадлежитъ, и моимъ собственнымъ удивленіямъ и убѣжденіямъ. Я отрекаюсь отъ своей воли. Пусть существа и событія, въ которыя я вѣрую, дѣлаютъ изъ меня что хотятъ. Моя шпага, кровь, смерть, весь я принадлежу имъ. Безвозвратно и безъ оговорокъ отдаю я свою руку вашему генію, ваша свѣтлость, какъ душу свою религіи...

Онъ не сказалъ какой религіи. Но слушавшіе его были до того слѣпыми католиками, что мысль о реформѣ ни на одинъ мигъ не могла пршдти имъ въ голову.

Ихъ тронуло краснорѣчивое самоотреченіе молодаго графа. У Маріи глаза увлажились слезами, король радовался, что показалъ твердость и спасъ такое благородное сердце. Что касается до герцога Гиза, то онъ зналъ лучше, чѣмъ кто другой, до чего могло доходить у Габріэля пламенное самопожертвованіе.

-- Да, другъ, сказалъ онъ ему:-- вы мнѣ понадобитесь. Я когда-нибудь объявлю отъ имени Франціи и короля объ этой храброй шпагѣ, которую вы намъ обѣщаете.

-- И она будетъ готова, ваша свѣтлость, завтра, сегодня, всегда!

-- Поберегите ее нѣсколько времени въ ножнахъ, продолжалъ герцогъ Гизъ.-- Его величество уже сказалъ вамъ, что теперь все спокойно, войны и возмущенія прекратились. Отдохните теперь, Габріэль, и дайте также отдохнуть и утихнуть зловѣщему шуму, окружившему въ послѣднее время ваше имя. Конечно, ни одинъ дворянинъ по сану и по сердцу не думаетъ обвинять васъ въ несчастіи. Но ваша истинная слава требуетъ, чтобъ поугасла немного эта жестокая знаменитость. Позже, такъ, черезъ годъ или два, я опять выпрошу для васъ у короля должность капитана королевской стражи, которой вы не переставали быть достойнымъ...

-- Ахъ! сказалъ Габріэль:-- не почестей желаю я, но случаевъ быть полезнымъ королю и Франціи, случаевъ сражаться, и -- не смѣю сказать вамъ, изъ страха показаться неблагодарнымъ, случаевъ умереть.

-- Не говорите этого, Габріэль, перебилъ его Балафре.-- Скажите лучше, что если король позоветъ васъ на враговъ своихъ, вы немедленно явитесь на зовъ его.

-- Въ какомъ бы мѣстѣ я ни былъ, и если нуженъ буду -- да, ваша свѣтлость.

-- Хорошо, сказалъ герцогъ Гизъ: -- болѣе я отъ васъ ничего не требую;

-- А я, сказалъ Францискъ II:-- благодарю васъ за это обѣщаніе, и постараюсь устроить такъ, чтобъ вы въ немъ не раскаивались.

-- А я, прибавила Марія Стюартъ:-- увѣряю васъ, что довѣріе наше будетъ всегда отвѣчать вашей преданности, и что на наши глаза вы будете такимъ другомъ, отъ котораго ничего не скрываютъ, и которому ни въ чемъ не отказываютъ.

Молодой графъ, растроганный болѣе, нежели самъ хотѣлъ въ томъ признаться, поклонился и почтительно коснулся губами руки, протянутой ему королевою.

Потомъ онъ пожалъ руку герцога Гиза, и, удостоенный милостивымъ жестомъ короля, удалился, преданный съ-этихъ-поръ черезъ благодѣяніе сыну Генриха.

Габріэль нашелъ у себя адмирала Колиньи, ждавшаго его прибытія.

Алоиза разсказала адмиралу, пришедшему посѣтить своего Сен-Кентенскаго товарища, какъ потребовали ея господина утромъ въ Лувръ; сообщила ему также о своихъ опасеніяхъ, и Колиньи рѣшился остаться, пока не возвратится графъ де-Монгомери и не успокоитъ его, вмѣстѣ съ кормилицей.

Габріэля встрѣтилъ онъ съ восторженною радостью и цачалъ разспрашивать о томъ, что случилось.

Габріэль, не входя ни въ какія подробности, сообщилъ ему только, что по простому объясненію, данному имъ касательно несчастной кончины Генриха II, онъ былъ отпущенъ цѣлъ и невредимъ и въ своей особѣ и въ чести.

-- Иначе и быть не могло, отвѣчалъ ему адмиралъ: -- а не то все французское дворянство протестовало бы противъ подозрѣнія, пятнающаго одного изъ достойнѣйшихъ его представителей.

-- Полно объ этомъ, сказалъ Габріэль съ грустію и принужденіемъ.-- Я очень радъ, что васъ вижу, адмиралъ. Вамъ уже извѣстно, что сердцемъ я давно принадлежу реформатской религіи; объ этомъ я уже говорилъ и писалъ вамъ. Такъ-какъ вы полагаете, что я не обезчещу дѣла, въ которое увѣровалъ, то я хочу и могу теперь сдѣлать свое отреченіе: ваши рѣчи, рѣчи Паре, книги и мои собственныя размышленія меня совершенно убѣдили! Я вашъ.

-- Добрая новость и приходитъ кстати! отвѣчалъ ему адмиралъ.

-- Но мнѣ кажется, продолжалъ Габріэль:-- что, для пользы самой религіи, было бы лучше держать нѣкоторое время въ тайнѣ мое отреченіе. Герцогъ Гизъ тоже сейчасъ только мнѣ замѣтилъ, что въ-отношеніи къ моему имени должно на время избѣгать всякой огласки. Къ-тому же, эта отсрочка согласуется съ новыми обязанностями, которыя мнѣ прійдется исполнять.

-- Мы всегда гордились бы публично назвать васъ въ числѣ своихъ, сказалъ Колиньи.

-- Но за мною остается право отказаться отъ такого драгоцѣннаго знака вашего уваженія, или, по-крайней-мѣрѣ, отсрочить его, отвѣчалъ Габріэль.-- Я иаъ дорожу, какъ залогомъ въ своей задушевной и непоколебимой вѣрѣ и потому еще, что оно даетъ мнѣ право назваться вашимъ братомъ по мысли и по дѣлу.

-- И прекрасно! сказалъ Колиньи.-- Я попрошу у васъ только позволенія объявить начальникамъ партіи о замѣчательной побѣдѣ, сдѣланной, наконецъ, нашими идеями.

-- О! на это я отъ всего сердца согласенъ, отвѣчалъ Габріэль.

-- И то сказать, продолжалъ адмиралъ:-- принцъ Конде, ла-Реноди, баронъ де-Кастельно уже знакомы съ вами и знаютъ вамъ цѣну.

-- Увы! я боюсь, чтобъ они ея не преувеличивали: во всякомъ случаѣ, цѣна эта значительно поуменьшилась.

-- Нѣтъ, нѣтъ! прервалъ его Колиньи:-- они по справедливости разсчитываютъ на нее. Я самъ развѣ не знаю васъ? Къ-тому же, продолжалъ онъ, понизивъ голосъ: -- можетъ-быть, скоро намъ представится случай испытать вашу ревность.

-- А! въ-самомъ-дѣлѣ? спросилъ удивленный Габріэль.-- Вы знаете, адмиралъ, что можете на меня положиться; однакожь, съ нѣкоторыми ограниченіями, которыя мнѣ необходимо сообщить вамъ.

-- У кого жь ихъ нѣтъ? отвѣчалъ адмиралъ.-- Но послушайте, Габріэль. Ныньче я у васъ не какъ другъ только, но какъ сектаторъ. Я говорилъ о васъ съ принцемъ и съ ла-Реноди. Даже и до окончательнаго пріобрѣтенія вашей особы въ пользу нашихъ принциповъ, мы считали васъ союзникомъ рѣдкаго достоинства и неприкосновенной честности. Наконецъ, всѣ вмѣстѣ, мы согласились смотрѣть на васъ какъ на человѣка, способнаго служить намъ, если будетъ можно, но неспособнаго измѣнить намъ, что бы ни случилось.

-- Этимъ послѣднимъ качествомъ я въ-самомъ-дѣлѣ обладаю въ ущербъ первому, сказалъ Габріэль.-- Всегда можно полагаться, если не на мою помощь, то, по-крайней-мѣрѣ, на мое слово.

-- Потому-то мы и положили никогда не имѣть съ вами секретовъ, сказалъ адмиралъ.-- Вы будете у насъ такъ же, какъ-будто начальникъ, посвященный во всѣ наши планы, посвязанный только отвѣтственностью молчанія. Вы не такой человѣкъ, какъ другіе, а съ исключительными людьми должно и поступать исключительно. Вы останетесь свободны, а мы одни будемъ связаны...

-- Такое довѣріе!.. сказалъ Габріэль.

-- Обязуетъ васъ только къ молчанію, повторяю вамъ, перебилъ его адмиралъ.-- А для начину, узнайте одно обстоятельство: предположенія, открытыя вамъ въ совѣщаніяхъ на Моберовой Площади, и которыя положено было отсрочить, оказываются теперь исполнимыми. Слабость молодаго короля, дерзость Гизовъ, идеи о гоненіи, которыхъ уже болѣе не скрываютъ, все зоветъ насъ къ дѣятельности, и мы будемъ дѣйствовать.

-- Извините! прервалъ его Габріэль.-- Я уже вамъ сказалъ, адмиралъ, что я предаюсь вамъ въ извѣстныхъ только границахъ. Прежде, чѣмъ вы приступите къ дальнѣйшимъ сообщеніямъ, я обязанъ объявить вамъ, что я не намѣренъ касаться ни въ чемъ именно политической стороны реформы. Для распространенія нашихъ идей, нашего нравственнаго вліянія, я охотно предлагаю состояніе, время и жизнь. Но я имѣю право видѣть въ реформѣ только религію, а не партію. Францискъ II, Марія Стюартъ и самъ герцогъ Гизъ сейчасъ только поступили со мной великодушно и милостиво. Я не измѣню ихъ довѣренности, точно такъ же, какъ и вашей. Позвольте жь мнѣ отстранить себя отъ дѣйствія и заняться однѣми идеями. Требуйте отъ меня во всякое время моего свидѣтельства, но дайте мнѣ сохранить независимость моей шпаги.

Колиньи, подумавъ съ минуту, сказалъ:

-- Слова мои, Габріэль, были не пустыми словами. Вы свободны и останетесь всегда свободнымъ. Идите жь одни по пути своему, если это для васъ такъ необходимо. Дѣйствуйте безъ насъ, или и вовсе не дѣйствуйте. Отъ васъ мы не потребуемъ никакого отчета. Мы уже знаемъ, прибавилъ онъ съ значительнымъ видомъ: -- что у васъ иногда въ характерѣ не хотѣть ни союзниковъ, ни совѣтниковъ.

-- Что вы хотите этимъ сказать? спросилъ удивленный Габріэль.

-- Понимаю ваше положеніе, продолжалъ адмиралъ.-- Теперь вы отказываетесь отъ всякаго вмѣшательства въ нашемъ заговорѣ? Пусть такъ! Наша роль, стало-быть, ограничится теперь сообщеніемъ вамъ о нашихъ движеніяхъ и проектахъ. Вы всегда узнаете, черезъ письмо ли, или черезъ нарочнаго, когда и какъ вы намъ нужны, и потомъ поступите, какъ вамъ заблагоразсудится. Прійдете вы къ намъ -- милости просимъ; будете отстраняться -- никто не упрекнетъ васъ за это. Вотъ что было положено, относительно васъ, у начальниковъ нашей партіи еще прежде, чѣмъ вы сообщили мнѣ о своемъ положеніи. Такія условія, кажется, вамъ можно принять?

-- И я ихъ принимаю и благодарю васъ, сказалъ Габріэль.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ слѣдующую за тѣмъ ночь, Габріэль, колѣнопреклоненный въ погребальномъ склепѣ графовъ Монгомери, молился передъ могилой отца своего.

VI.

Рапорты и доносы.

Семь или восемь мѣсяцовъ протекли безъ большихъ приключеній для героевъ нашей книги и для героевъ исторіи...

Но въ-продолженіе этого времени приготовлялись происшествія не совсѣмъ неважныя.

Чтобъ узнать и прослѣдить ихъ, намъ стоитъ только перенестись, 25 февраля 1560 года, въ кабинетъ г. начальника полиціи, которымъ въ то время былъ господинъ де-Браглонь.

И такъ, 25 Февраля 1560 года, вечеромъ, г. де-Браглонь, сидя небрежно въ большихъ, обитыхъ кордовской кожею креслахъ, слушалъ рапортъ мэтра Арпіона, одного изъ секретарей своихъ.

Мэтръ Арпіонъ читалъ:

"Сего числа, знаменитый воръ, Жиль Розъ, былъ схваченъ въ большой дворцовой залѣ въ то время, какъ отрѣзывалъ конецъ пояса съ золотомъ у каноника святой капеллы."

-- У каноника святой капеллы! Смотри, пожалуй! вскричалъ г. де-Браглонь.

-- Безбожно, безбожно! сказалъ мэтръ Арпіонъ.

-- Но какъ смѣло! возразилъ начальникъ полиціи:-- какъ смѣло! каноники всѣ вѣдь народъ подозрительный. Я вамъ сейчасъ скажу, мэтръ Арпіонъ, какъ нужно будетъ поступить съ этимъ отчаяннымъ плутомъ. Далѣе.

"Дѣвицы, которыя содержатся въ нашихъ конуркахъ, въ улицѣ Grand-Heuleu", продолжалъ Арпіонъ: "открыто взбунтовались..."

-- По какой же причинѣ, Боже мой?

-- Онѣ говорятъ, что подали просьбу о томъ, чтобъ содержать ихъ въ ихъ же квартирахъ, а въ ожиданіи, онѣ разбили или заставили разбить караулъ.

-- Смѣшная исторія! сказалъ смѣясь Браглонь.-- Но этому легко пособить. Бѣдныя дѣвушки! Далѣе.

Мэтръ Арпіонъ снова началъ:

"Гг. депутаты Сорбонны, явившись въ Парижѣ у госпожи принцессы Конде, были неприлично приняты г-мъ де-Сешеллемъ, который, между прочими оскорбленіями, сказалъ имъ, что они ему нравятся, какъ прыщи на носу, и что такіе телята, какъ они, престранные посланники.

-- А! вотъ это дѣло важное! сказалъ начальникъ полиціи, вставая.-- Оскорблять Сорбонну. Это увеличитъ вашъ счетъ, г-жа де-Конде, а когда мы вамъ представимъ итогъ!.. Все ли, Арпіонъ?

-- Слава Богу, все на нынѣшній день. Но ваше превосходи. тельство еще не сказали, что дѣлать съ Жилемъ Розъ?

-- Вотъ что, сказалъ Браглонь:-- взять его изъ тюрьмы вмѣстѣ съ искуснѣйшими ворами и мошенниками, какіе только тамъ съ нимъ найдутся, и отослать въ Блуа, гдѣ хотятъ, во время праздниковъ, приготовляемыхъ въ честь короля, потѣшить народъ, заставивъ ихъ показать всю свою ловкость и всѣ пріемы.

-- Но, ваше превосходительство, а если смѣха-ради они удержатъ у себя украденныя вещи?

-- Тогда ихъ повѣсятъ.

Въ эту минуту вошелъ лакей и доложилъ:

-- Господинъ инквизиторъ.

Мэтру Арпіону не нужно даже было говорить, чтобъ онъ вышелъ. Онъ почтительно поклонился и исчезъ куда-то.

Вошедшій былъ въ-самомъ-дѣлѣ важная и страшная особа.

Къ обыкновеннымъ титуламъ доктора Сорбонны и пойонскаго каноника, онъ присоединилъ еще прекрасный, необычайный титулъ великаго-инквизитора во Франціи. И потому, чтобъ обладать и именемъ столь же благозвучнымъ, какъ его титулъ, онъ назвалъ себя Демошаресомъ, хотя назывался просто Антуаномъ де-Муши. Народъ перекрестилъ его клевретовъ въ мушары.

-- Ну, господинъ начальникъ полиціи? спросилъ великій инквизиторъ.

-- Ну, господинъ великій-инквизиторъ? спросилъ начальникъ полиціи.

-- Что новаго въ Парижѣ?

-- Именно этимъ вопросомъ я хотѣлъ самъ васъ встрѣтить.

-- Это значитъ, что нечего нѣтъ, снова началъ Демошаресъ съ глубокимъ вздохомъ.-- Ахъ! тяжелыя времена. Ничего нѣтъ. Ни малѣйшаго заговора. Какіе трусы эти гугеноты! Ремесло наше погибаетъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Браглонь съ убѣжденіемъ.

-- Однакожь, возразилъ съ горечью де-Муши:-- посмотрите, чѣмъ кончилось ваше вооруженное вторженіе къ реформаторамъ въ Улицѣ-де-Маре. Заставъ ихъ за столомъ середи трапезы, ужь, кажется, можно было надѣяться уличить ихъ. Что жь? изъ всей этой прекрасной экспедиціи не вышло ничего!

-- Не всегда же имѣешь успѣхъ! сказалъ задѣтый за живое Браглонь.-- Да были ли вы сами-то счастливѣе въ дѣлѣ этого адвоката на Моберовой Площади, Трульяра, что ли? А вѣдь чудесъ ждали.

-- Признаюсь, сказалъ жалобно Демошаресъ.

-- Вы надѣялись доказать яснѣе дня, продолжалъ Браглонь:-- будто этотъ Трульяръ выдалъ своимъ единовѣрцамъ двухъ дочерей своихъ; и вотъ свидѣтели, которымъ вы такъ дорого заплатили, ха! ха! ха! вдругъ отрекаются и уличаютъ самихъ же васъ.

-- Измѣнники! пробормоталъ де-Муши.

-- Сверхъ-того, продолжалъ начальникъ полиціи:-- у меня есть документы, наиясеѣйшимъ образомъ доказывающіе добродѣтель этихъ двухъ дѣвушекъ.

-- Какая подлость! прогремѣлъ Демошаресъ.

-- Неудача! господинъ великій-инквизиторъ. Неудача! повторилъ Браглонь.

-- Ахъ! нетерпѣливо вскричалъ Демошаресъ: -- если неудача, такъ по вашей же милости.

-- Какъ! по моей милости? спросилъ изумленный начальникъ полиціи.

-- Да, разумѣется. Останавливаться на рапортахъ, на отреченіяхъ, на пустякахъ! Ну, что жь за важное дѣло! Ихъ бы все-таки преслѣдовать, и, будто ни въ чемъ не бывало, смѣло обвинять этихъ безбожниковъ.

-- Какъ! безъ доказательствъ?

-- Да, и осудить ихъ.

-- Безъ улики?

-- Да! и еще повѣсить.

-- Безъ суда?

-- Да, тысячу разъ да! безъ суда, безъ улики, безъ доказательствъ! Велика важность вѣшать настоящихъ преступниковъ!

-- А какіе крики, какое бѣшенство подымутся тогда на насъ! сказалъ Браглонь.

-- А! наконецъ-то я-таки поймалъ васъ, отвѣчалъ торжествующій Демошаресъ.-- Вотъ краеугольный камень всей моей системы, милостивый государь. И въ-правду, что жь произведутъ всѣ эти крики, о которыхъ вы говорите? заговоры. Что ведутъ за собою заговоры? возмущенія.

-- Конечно, смотря съ этой точки зрѣнія!.. сказалъ смѣясь Браглонь.

-- Послушайте, продолжалъ докторально Демошаресъ:-- затвердите хорошенько слѣдующее правило: чтобъ пожинать преступленія, нужно ихъ сѣять. Гоненіе есть сила.

-- Эхъ! сказалъ начальникъ полицій:-- мнѣ кажется, что съ самаго начала этого царствованія, мы только и дѣлаемъ, что гонимъ да преслѣдуемъ. Ужь, кажется, трудно возбудить и раздразнить болѣе недовольныхъ всякаго рода, чѣмъ было сдѣлано.

-- Фуй! Что же сдѣлали? сказалъ великій инквизиторъ съ нѣкоторымъ презрѣніемъ.

-- Да развѣ вы за ничто считаете вседневные объиски, вторженія и грабежъ въ домахъ и правыхъ и виноватыхъ гугенотовъ?

-- Ну, да! я за ничто считаю все это, сказалъ Демошаресъ:-- вы сами видите, съ какимъ кроткимъ терпѣніемъ они переносятъ всѣ эти черезъ-чуръ посредственные нападки.

-- А казнь Анны Дюбура, племянника канцлера Франціи, сожженнаго два мѣсяца тому назадъ на Гревской-Площади: и она ничто по вашему?

-- Все-таки и этого мало, сказалъ разборчивый де-Муши.-- Что произвела эта казнь? Убійство президента Минара, одного изъ судей, и мнимый заговоръ, котораго и слѣдовъ не нашли. Не изъ чего тутъ дѣлать много шума!

-- А послѣднее узаконеніе: что вы о немъ думаете? спросилъ Браглонь:-- послѣднее узаконеніе, задѣвающее не однихъ гугенотовъ, но и дворянство цѣлаго королевства. Что касается до меня, я откровенно сказалъ кардиналу лотарингскому, что нахожу его слишкомъ смѣлымъ.

-- Какъ! сказалъ Демошаресъ: -- вы говорите объ указѣ, уничтожающемъ пенсіи?

-- Совсѣмъ нѣтъ, но о томъ, который предписывалъ всѣмъ просителямъ, и дворянамъ, и разночинцамъ, оставить въ двадцать-четыре часа дворъ подъ страхомъ быть повѣшенными. Сознайтесь, что это довольно-жестоко.

-- Правда, дѣльцо довольно-отважное, сказалъ Демошаресъ.-- Признаюсь, пятьдесятъ только лѣтъ назадъ, подобный указъ поднялъ бы дворянство цѣлаго королевства. Но ныньче, вы вѣдь видѣли: покричали, покричали, да такъ и оставили. Ни одинъ и не тронулся.

-- Вотъ вы и ошибаетесь, господинъ великій-инквизиторъ, сказалъ Браглонь, понизивъ голосъ: -- и если они не трогаются въ Парижѣ, то, я думаю, кишатъ въ провинціи.

-- Ба! вскричалъ де-Муши съ любопытствомъ:-- вы имѣете извѣстія?

-- Еще не имѣю извѣстій, но жду съ минуты на минуту.

-- А откуда?

-- Съ Луары.

-- У васъ тамъ есть лазутчики?

-- Только одинъ, но за то хорошій.

-- Одинъ! это рисково, сказалъ самоувѣренно Демошаресъ.

-- По-моему лучше, отвѣчалъ Браглонь:-- платить одному расторопному и вѣрному столько же, сколько двадцати безполезнымъ. Что прикажете! я всегда такъ дѣлаю.

-- Такъ; но кто отвѣчаетъ вамъ за этого человѣка?

-- Его голова, во-первыхъ, а потомъ его прежнія заслуги; онъ ужь показалъ себя на дѣлѣ.

-- Все равно, а это рисково, снова замѣтилъ Демошаресъ.

Мэтръ Арпіонъ тихонько вошелъ во время послѣднихъ словъ де-Муши и сказалъ что-то на ухо своему господину.

-- А, а! вскричалъ торжествующій начальникъ полиціи.-- Это хорошо! Арпіонъ, сейчасъ же ведите сюда Линьера... Да, при господинѣ великомъ инквизиторѣ! Вѣдь онъ также немного изъ нашихъ.

Арпіонъ поклонился и вышелъ.

-- Этотъ Линьеръ именно тотъ человѣкъ, о которомъ я говорилъ вамъ, продолжалъ Браглонь, потирая руки.-- Вотъ вы его услышите. Онъ сію минуту изъ Нанта. Вѣдь у насъ нѣтъ секретовъ другъ для друга, не правда ли? и я еще радъ доказать вамъ, что мой способъ стоитъ другаго.

Тутъ мэтръ Арпіонъ отворилъ дверь Линьеру.

Это былъ тотъ самый худенькій, щедушный и черненькій человѣчекъ, котораго мы уже видѣли въ протестантскомъ сборищѣ на Моберовой-Площади -- тотъ самый, который еще такъ смѣло показалъ республиканскую медаль, и говорилъ о лиліяхъ, потоптанныхъ ногами.

VII.

Шпіонъ.

Линьеръ, войдя, бросилъ сперва холодный и недовѣрчивый взглядъ на Демошареса, и поклонившись Браглоню, остался неподвижнымъ и осторожно-молчаливымъ, выжидая, чтобъ его сами начали разспрашивать.

-- Очень-радъ, что вижу васъ, господинъ Линьеръ, сказалъ Браглонь.-- Можете безопасно говорить въ присутствіи г-на великаго-инквизитора Франціи.

-- О! конечно! вскричалъ съ живостью Линьеръ: -- и еслибъ я только зналъ, что нахожусь въ присутствіи знаменитаго Демошареса, повѣрьте, ваше превосходительство, я не сталъ бы мѣшкать.

-- Хорошо! сказалъ вскинувъ голову и съ одобрительнымъ видомъ де-Муши, очевидно польщенный почтительнымъ обхожденіемъ шпіона.

-- Ну же!.. говорите, господинъ Линьеръ, говорите скорѣе! сказалъ начальникъ полиціи.

-- Но, началъ Линьеръ:-- господину инквизитору, можетъ-быть, не совсѣмъ извѣстно, что происходило на предпослѣднемъ совѣщаніи протестантовъ въ Ферте.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, мнѣ это не совсѣмъ хорошо извѣстно, сказалъ Демошаресъ.

-- Итакъ, если мнѣ будетъ позволено, прибавилъ Линьеръ: -- я въ нѣсколькихъ словахъ начну разсказъ съ тѣхъ поръ, и потомъ уже перейду къ отчету о важныхъ событіяхъ послѣдняго времени; такъ будетъ яснѣе и понятнѣе.

Тутъ Браглонь сдѣлалъ знакъ Линьеру подождать. Эта маленькая отсрочка, правда, не согласовалась съ нетерпѣніемъ начальника полиціи, но за то льстила его гордости, выказывая передъ великимъ инквизиторомъ высокія способности и даже рѣдкое краснорѣчіе въ его агентахъ. Демошаресъ, съ своей стороны, также былъ удивленъ и очарованъ, какъ искусный знатокъ, вдругъ встрѣчающій инструментъ совершеннѣе тѣхъ, какіе онъ употреблялъ до-тѣхъ-поръ.

Линьеръ, подстрекнутый такою высокою милостію, хотѣлъ показаться достойнымъ ея и былъ, въ-самомъ-дѣлѣ, превосходенъ.

-- Первое сборище въ Ферте точно не было важно, сказалъ онъ.-- Говорились и дѣлались вещи довольно-пустыя, и я сколько ни предлагалъ учредить во Франціи конституцію швейцарскихъ кантоновъ, эхомъ мнѣ были одни лишь ругательства. Остановились предварительно на томъ, чтобъ подать королю просьбу о прекращеніи гоненій противъ протестантовъ, объ отставленіи Гизовъ, о министерствѣ изъ принцевъ крови и о немедленномъ созваніи генеральныхъ штатовъ. Простая просьба, какой тутъ результатъ! Однакожь, всѣхъ переписали и организовали. Это ужь поважнѣе. Потомъ, дѣло шло о выборѣ начальниковъ. Относительно второстепенныхъ начальниковъ округовъ еще не встрѣчалось никакихъ затрудненій. За то выборъ главнаго начальника, главы заговора, задалъ имъ работы. Адмиралъ Колиньи и принцъ Конде, каждый черезъ своихъ представителей, отказались отъ опасной чести, которую вздумали-было имъ сдѣлать. Лучше бы, было сказано отъ ихъ имени, избрать въ это званіе гугенота изъ нѣсколько нисшей среды. Славный предлогъ для глупцовъ! Они и успокоились, и послѣ долгихъ споровъ выбрали, наконецъ, Годфруа де-Барри, сеньёра де-ла-Реноди!

-- Ла-Реноди! повторилъ Демошаресъ.-- Да, это, въ-самомъ-дѣлѣ, одинъ изъ самыхъ жаркихъ коноводовъ у этихъ безбожниковъ. Я его знаю какъ человѣка энергическаго и убѣжденнаго.

-- Вы его скоро узнаете какъ Катилину! сказалъ Линьеръ.

-- О, о! возразилъ начальникъ полиціи;-- мнѣ кажется, вы ужь о немъ слишкомъ высокаго мнѣнія.

-- Сами увидите, началъ опять шпіонъ: -- сами увидите, слишкомъ ли я высокаго мнѣнія о немъ! Приступаю теперь къ нашей второй сходкѣ, бывшей въ Нантѣ, 5-го числа сего февраля мѣсяца.

-- А, а! вскричали въ одно время Демошаресъ и Браглонь.

И оба подвинулись къ Линьеру съ жаднымъ любопытствомъ.

-- Дѣло въ томъ, что тамъ, сказалъ Линьеръ съ важнымъ видомъ:-- не ограничились однѣми рѣчами! Послушайте... но сообщать ли мнѣ вамъ длинныя подробности и доказательства, или прямо перейдти къ результатамъ? прибавилъ Линьеръ, какъ-будто хотѣлъ какъ можно продолжить своего рода обладаніе этими двумя душами.

-- Событій, событій! вскричалъ начальникъ полиціи съ нетерпѣніемъ.

-- Вотъ они, и вы содрогнетесь. Послѣ нѣсколькихъ предварительныхъ неважныхъ рѣчей, ла-Реноди началъ говорить, и вотъ что въ сущности сказалъ онъ: "Въ прошедшемъ году, когда шотландская королева намѣревалась судить священниковъ въ Штирлингѣ, всѣ ихъ прихожане рѣшились послѣдовать за ними въ этотъ городъ. Я предлагаю точно такимъ же образомъ начать намъ во Франціи; пусть цѣлыя толпы протестантовъ отправятся въ Блуа, гдѣ находится теперь король, и явятся тамъ безъ всякаго оружія, вручить ему просьбу, въ которой надобно умолять объ уничтоженіи указовъ о гоненіяхъ и о дозволеніи реформаторамъ свободнаго отправленія ихъ религіи; а такъ-какъ ихъ ночныя и тайныя сходбища были оклеветаны, то позволить имъ собираться въ храмахъ, въ виду правительства.

-- Да это старая пѣсня! прервалъ его Демошаресъ, съ видомъ обманутаго ожиданія.-- Мирныя и почтительныя представленія, которыя ни къ чему не ведутъ! Просьбы! протестаціи! мольбы! такъ вотъ эти страшныя новости, о которыхъ вы насъ извѣщали, Линкеръ.

-- Подождите, подождите! сказалъ Линкеръ.-- Можете себѣ представить, что и я, подобно вамъ, закричалъ на невинное предложеніе ла-Реноди. Къ чему вели и къ чему поведутъ такія пустыя попытки? Нѣкоторые другіе протестанты то же самое возражали. Тогда восхищенный ла-Реноди открылъ всю глубину своей мысли и сообщилъ смѣлый проектъ, скрываемый имъ подъ такою робкою наружностью.

-- Посмотримъ, что за смѣлый проектъ, сказалъ Демошаресъ съ видомъ человѣка, рѣшившагося не удивляться по пустому.

-- Да, стоитъ того, чтобъ его разстроить, возразилъ Линьеръ.-- Между-тѣмъ, какъ вниманіе будетъ развлечено этой толпою робкихъ просителей, которые соберутся безоружные, умоляющіе -- пятьсотъ всадниковъ и тысяча пѣшихъ, понимаете, господа, полторы тысячи человѣкъ, -- выбранныхъ изъ дворянъ самыхъ рѣшительныхъ и самыхъ преданныхъ реформѣ и принцамъ, соединятся изъ разныхъ провинцій подъ предводительствомъ тридцати предводителей, тихо, различными дорогами прокрадутся въ Блуа, мирно или силою проникнутъ въ городъ,-- я говорю мирно или силою,-- похитятъ короля, королеву-мать и Гизовъ, и вручатъ правленіе принцамъ крови, предоставляя въ-послѣдствіи генеральнымъ штатамъ рѣшить, какую лучше усвоить форму администраціи... Вотъ весь заговоръ, господа. Что вы теперь скажете? Дѣтская ли это шутка? Можно ли оставить её безъ вниманія? Гожусь ли я къ чему-нибудь, наконецъ, и могу ли какъ-нибудь быть полезнымъ?..

Онъ замолкъ торжествуя. Великій инквизиторъ и начальникъ полиціи поглядывали другъ на друга изумленные и крайне-озабоченные. Настала довольно-долгая пауза, исполненная для нихъ всякаго рода размышленій.

-- Клянусь! это удивительно, признаюсь! вскричалъ наконецъ Демошаресъ.

-- Скажите ужасно, замѣтилъ Браглонь.

-- Должно принять мѣры! принять мѣры! продолжалъ великій инквизиторъ, вскинувъ голову и съ самоувѣреннымъ видомъ.

-- Э! сказалъ Браглонь:-- намъ извѣстны только планы ла-Реноди; но легко угадать, что дѣло пойдетъ иначе, что Гизы будутъ защищаться, что они скорѣе дадутъ изрубить себя въ куски.

-- Но вѣдь мы предувѣдомлены! замѣтилъ Демошаресъ.-- Все, что эти жалкіе безбожники затѣяли противъ насъ, должно обратиться на нихъ же самихъ, и они должны попасться въ свою же западню. Бьюсь объ закладъ, что господинъ кардиналъ будетъ въ восхищеніи, и что онъ дорого бы далъ за такой случай покончить разомъ съ своими врагами.

-- Дай Богъ, чтобъ онъ до конца восхищался, замѣтилъ Браглонь.

И, обращаясь къ Линьеру, ставшему человѣкомъ нужнымъ, человѣкомъ важнымъ, онъ сказалъ ему:

-- Что касается до васъ, маркизъ (Линьеръ былъ въ-самомъ-дѣлѣ маркизомъ), что касается до васъ, то вы оказали самую важную заслугу. Вы будете достойнымъ образомъ награждены, будьте покойны.

-- Да, ужь правда, сказалъ Демошаресъ:-- васъ стоитъ похвалить, маркизъ, вы имѣете полное право на мое уваженіе! Васъ также, господинъ Браглонь, позвольте отъ всего сердца похвалить за выборъ особъ, вами употребляемыхъ! Ахъ! г. де-Линьеръ имѣетъ право на мое глубочайшее уваженіе!

-- Слова ваши служатъ для меня дорогою наградою за все, что я могъ сдѣлать, сказалъ Линьеръ, скромно поклонившись.

-- Вы уже знаете, г. Линьеръ, что мы не неблагодарны, продолжалъ начальникъ полиціи.-- Но вѣдь вы еще не все сказали? Назначено ли время? Сборное мѣсто?

-- Они должны соединиться въ окрестностяхъ Блуа 15 марта, отвѣчалъ Линьеръ.

-- 15 марта! Каково! сказалъ Браглонь.-- У насъ и двадцати дней не остается! А господинъ кардиналъ лотарингскій теперь въ Блуа! Въ-продолженіе двухъ дней нужно его увѣдомить и принять отъ него приказанія! Какая отвѣтственность!

-- А какой тріумфъ, когда окончимъ дѣло! замѣтилъ Демошаресъ.

-- Ну, любезнѣйшій г. Линьеръ, спросилъ начальникъ полиціи: -- а есть ли у насъ имена предводителей?

-- Всѣ записаны, отвѣчалъ Линьеръ.

-- Единственный человѣкъ! сказалъ Демошаресъ съ удивленіемъ.-- Линьеръ отпоролъ немного подкладку своего камзола, вынулъ бумаги, развернулъ ихъ и громко прочелъ:

"Списокъ предводителямъ, съ означеніемъ именъ и провинцій, которыми они распоряжаютъ:

"Кастельно-де-Шалосъ,-- Гасконія.

"Мазеръ,-- Беарнъ.

"Дю-Мениль -- Перигоръ.

"Малье де-Брезе,-- Пуату.

"Ла-Шене, -- Менъ.

"Сен-Мари,-- Нормандія.

"Коквиль, -- Пикардія.

"Де-Ферьеръ-Малиньи,-- Иль-де-Франсъ и Шампапья.

"Шатовь е,-- Провансъ, и проч."

-- Вы прочтете и обсудите этотъ списокъ на досугѣ, сказалъ Линьеръ, подавая начальнику полиціи списокъ.

-- И замѣтьте, прибавилъ Линьеръ:-- что въ тоже время, какъ всѣ шайки направятся къ Блуа, другіе предводители въ каждой провинціи должны быть готовыми подавить всякое движеніе въ пользу Гизовъ.

-- Хорошо! мы ихъ всѣхъ покроемъ будто огромною сѣтью! говорилъ Демошаресъ, потирая руки.-- Э! какъ вы упали духомъ, г. Браглонь! Послѣ первой минуты изумленія, объявляю, что для меня было бы крайне-непріятно, еслибъ всего этого не было.

-- Но посмотрите, сколько намъ остается времени! сказалъ начальникъ полиціи.-- Право, мой добрый Линьеръ, ни за что на свѣтѣ не хотѣлось бы мнѣ дѣлать вамъ упрека, но съ 5-го февраля вамъ бы уже давно можно было предупредить меня.

-- А можно ли мнѣ было? отвѣчалъ Линьеръ.-- Ла-Реноди надавалъ мнѣ болѣе двадцати порученій, начиная съ Нанта до Парижа. Кромѣ того, что я могъ такимъ-образомъ собрать драгоцѣнныя справки,-- пренебрегать или опаздывать такими коммисіями значило бы возбудить подозрѣнія; написать вамъ письмо, или прислать нарочнаго, значило бы подвергать опасности наши тайны.

-- Справедливо! сказалъ Браглонь:-- вы всегда правы. И такъ, полно говорить о томъ, что сдѣлано, а потолкуемъ лучше о томъ, что прійдется сдѣлать. Вы ничего не сказали намъ о принцѣ Конде? Развѣ его не было съ вами въ Нантѣ?

-- Былъ, отвѣчалъ Линьеръ.-- Но прежде, чѣмъ на что-нибудь рѣшиться, ему хотѣлось видѣться съ Шодь е и англійскимъ посланникомъ, и потому онъ сказалъ, что для этого поѣдетъ вмѣстѣ съ ла-Реноди въ Парижъ.

-- Такъ онъ будетъ въ Парижѣ? Ла-Реноди будетъ въ Парижѣ?

-- Еще лучше: онъ уже долженъ быть въ Парижѣ, отвѣчалъ Линьеръ.

-- Гдѣ жь они остановились? съ живостію спросилъ Браглонь.

-- Вотъ этого ужь я не знаю. Спрашивалъ я, такъ, мимоходомъ, гдѣ мнѣ будетъ найдти нашего предводителя, въ случаѣ, еслибъ пришлось сообщить что ему, но мнѣ указали способъ не прямаго сообщенія. Безъ-сомнѣнія, Ла-Реноди не хочетъ подвергать опасности принца.

-- Надо согласиться, что досаднѣе этого ничего быть не можетъ, замѣтилъ начальникъ полиціи.-- Намъ бы должно было до конца не терять слѣда ихъ.

Мэтръ Арпіонъ вошелъ еще разъ въ эту минуту своимъ легкимъ и таинственнымъ шагомъ.

-- Что это значитъ, Арпіонъ? съ нетерпѣніемъ сказалъ Браглонь.-- Вы видите, чоргъ возьми, что мы занимаемся важными дѣлами.

-- Я и не осмѣлился бы войдти безъ чего-нибудь не менѣе важнаго, отвѣчалъ Арпіонъ.

-- Посмотримъ, что такое? Говорите скорѣе и громче. Здѣсь все свои.

-- Нѣкто Пьеръ дез-Авенель... началъ-было Арпіонъ.

Браглонь, Демошаресъ и Линьеръ въ одинъ голосъ прервали Арпіопа.

-- Пьеръ дез-Авенель!

-- Тотъ адвокатъ изъ Улицы-Мармуа, у котораго обыкновенно пристаютъ реформаторы въ Парижѣ, сказалъ Демошаресъ.

-- И на чей домъ уже съ давнихъ поръ смотрю я зоркимъ глазомъ, замѣтилъ Браглонь.-- Но хитеръ мошенникъ и остороженъ, и всегда увертывается изъ-подъ моего надзора. Чего онъ хочетъ, Арпіонъ?

-- Говорить сейчасъ же съ вашимъ превосходительствомъ, сказалъ секретарь.-- Мнѣ показался онъ въ большомъ смятеніи.

-- Онъ ничего не можетъ знать! живо и съ завистью сказалъ Линьеръ.-- Къ-тому же, прибавилъ онъ презрительно:-- это честный человѣкъ.

-- Посмотримъ! посмотримъ! возразилъ инквизиторъ. (Это было его любимое словцо.)

-- Арпіонъ, сказалъ Браглонь: -- введите сейчасъ же ко мнѣ этого человѣка.

-- Сію минуту, ваше превосходительство, отвѣчалъ, выходя, Арпіонъ.

-- Извините, любезнѣйшій маркизъ, продолжалъ Браглонь, обращаясь къ Линьеру: -- этотъ дез-Авенель васъ знаетъ и ваше неожиданное присутствіе можетъ смутить его. Къ-тому же, и вы и я должны какъ можно скрывать отъ него, что вы изъ нашихъ. Такъ будьте такъ обязательны, уйдите на время нашего разговора въ кабинетъ Арпіона, тамъ, на концѣ корридора. Я прикажу васъ позвать, только-что мы окончимъ. Вы же оставайтесь, господинъ великій-инквизиторъ. Ваше присутствіе будетъ очень-полезно въ этомъ случаѣ.

-- Хорошо, остаюсь къ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ удовольствованный Демошаресъ,

-- А я удаляюсь, сказалъ Линьеръ.-- Но вспомните, что я вамъ сказалъ, господинъ начальникъ полиціи: не много выпытаете вы изъ этого дез-Авенеля. Слабая голова! Умъ ограниченный, но честный! Мало проку отъ него! мало проку!

-- Все обдѣлаемъ къ лучшему. Но только уходите, уходите, любезный Линьеръ. Онъ идетъ уже.

И точно, Линьеръ едва успѣлъ убѣжать... Вошелъ человѣкъ весь блѣдный, потрясаемый нервическою дрожью, ведомый, или, лучше сказать, тащимый мэтромъ Арпіономъ.

Это былъ адвокатъ Пьеръ дез Авенель, котораго мы видѣли въ первый разъ вмѣстѣ съ Линьеромъ въ совѣщаніи на Моберовой Площади, и который, если припомнятъ, имѣлъ такой успѣхъ своею храбро-робкою рѣчью.

VII.

Переметчикъ.

Въ тотъ день, когда мы его опять встрѣчаемъ, дез-Авенель совершенно оробѣлъ и вовсе уже не храбрился.

Поклонившись чуть не въ землю Демошаресу и Браглоню, онъ сказалъ дрожащимъ голосомъ:

-- Я, безъ сомнѣнія, въ присутствіи господина начальника полиціи?..

-- И господина великаго-инквизитора, прибавилъ Браглонь, указывая на Муши.

-- О! Іисусе! вскричалъ бѣдный дез-Авенель, поблѣднѣвъ до невозможности.-- Ваши свѣтлости видятъ передъ собою великаго преступника, слишкомъ-великаго преступника. Не знаю, могу ли надѣяться на милость? Можетъ ли чистосердечное признаніе загладить мои проступки? Одно ваше милосердіе въ состояніи дать отвѣтъ на это!

Браглонь сейчасъ увидѣлъ, съ кѣмъ имѣетъ дѣло.

-- Одного признанія недостаточно, строго сказалъ онъ: -- нужно загладить.

-- О, если могу, я это сдѣлаю, ваша свѣтлость! отвѣчалъ дез-Авенель.

-- Да; но, чтобъ это сдѣлать, продолжалъ начальникъ полиціи:-- нужно оказать намъ какую-нибудь услугу, сообщить какое-нибудь драгоцѣнное извѣстіе.

-- Постараюсь сообщить его вамъ, сказалъ адвокатъ хриплымъ голосомъ.

-- Трудненько будетъ, отвѣчалъ небрежно Браглонь:-- потому-что мы все знаемъ.

-- Какъ! вы знаете?

-- Все! говорю вамъ, и въ положеніи, въ которое вы себя поставили, запоздалое раскаяніе, предупреждаю васъ, не въ состояніи болѣе спасти головы вашей.

-- Головы! о, Боже! моя голова въ опасности? Но вѣдь я самъ пришелъ...

-- Слишкомъ-поздно! отвѣчалъ непреклонный Браглонь.-- Вы уже не можете быть намъ полезнымъ, и мы напередъ знаемъ, что открыть вы намъ сбираетесь.

-- Можетъ-быть! сказалъ Авенель.-- Простите за вопросъ, что же вы знаете?

-- Во-первыхъ, что вы одинъ изъ этихъ проклятыхъ еретиковъ, сказалъ, вмѣшавшись, громовымъ голосомъ Демошаресъ.

-- Увы! увы! ваша правда! отвѣчалъ дез-Авенель.-- Да, я принадлежу къ протестантамъ. Для чего?-- и самъ не знаю. Но я отрекусь, ваша свѣтлость, даруйте мнѣ только жизнь.

-- Это еще не все, сказалъ Демошаресъ:-- вы укрываете у себя гугенотовъ.

-- Сколько ни объискивали, не могли найдти ни одного, съ живостію отвѣчалъ адвокатъ.

-- Да, сказалъ Браглонь: -- въ вашемъ домѣ, вѣроятно, есть какой-нибудь тайный выходъ, скрытый корридоръ, какое-нибудь неизвѣстное сообщеніе съ дворомъ. А вотъ, какъ на-дняхъ мы разберемъ вашъ домъ по камешку, такъ секретъ-то и самъ откроется.

-- Самъ я его вамъ открою, сказалъ адвокатъ.-- Правда, признаюсь, ваша свѣтлость, иногда я укрывалъ у себя гугенотовъ. Вѣдь платятъ славныя деньги; а процессы что приносятъ? Надо жить! Но этого больше не будетъ, и если я, наконецъ, отрекусь, ужь ни одинъ гугенотъ, повѣрьте, не постучится болѣе ко мнѣ въ ворота.

-- Вы часто также, продолжалъ Демошаресъ: -- держали рѣчи на протестантскихъ сходкахъ.

-- Я адвокатъ, сказалъ жалобно дез-Авенель.-- Но я всегда стоялъ за умѣренность. Вы должны знать это, такъ-какъ уже вамъ все извѣстно...

И, осмѣлившись поднять глаза на обѣихъ зловѣщихъ особъ, онъ продолжалъ:

-- Но простите, мнѣ кажется, вы не все знаете, потому-что говорите только обо мнѣ и умалчиваете о дѣлахъ партіи, въ сущности гораздо важнѣйшихъ... Такъ я съ удовольствіемъ вижу, что вамъ еще многое неизвѣстно.

-- Въ этомъ вы ошибаетесь, сказалъ начальникъ полиціи: -- и мы вамъ сейчасъ докажемъ противное.

Демошаресъ сдѣлалъ ему знакъ остерегаться.

-- Понимаю васъ, г. великій-инквизиторъ, сказалъ онъ ему: -- но съ моей стороны нѣтъ неблагоразумія показать наши карты этому господину, потому-что онъ долго отсюда не выйдетъ.

-- Какъ! я долго отсюда не выйду? вскричалъ съ ужасомъ дез-Авенелъ.

-- Разумѣется, нѣтъ, равнодушно отвѣчалъ Браглонь.-- Не-ужели вы думаете, что, подъ предлогомъ кой-какихъ открытій, вы можете спокойно приходить сюда, наблюдать за нами и узнавать, что намъ извѣстно, чтобъ потомъ все переносить своимъ сообщникамъ? Нѣтъ, это не идетъ, любезнѣйшій, и съ этой минуты вы нашъ арестантъ.

-- Арестантъ! повторилъ сначала было озадаченный Авенель.

Потомъ, поразмысливъ, онъ успокоился. Нашъ знакомецъ, какъ припомнятъ, обладалъ въ высшей степени храбростью трусости.

-- Такъ что же! И точно, это будетъ лучше! вскричалъ онъ.-- Здѣсь я все-таки безопаснѣе, чѣмъ у себя дома, посреди ихъ заговоровъ. И такъ-какъ я ужь остаюсь у васъ, господинъ начальникъ полиціи, вы вѣрно не откажетесь отвѣчать мнѣ на нѣсколько моихъ почтительныхъ вопросовъ.-- Мнѣ все сдается, что вамъ не все извѣстно, какъ вы полагаете, и что я найду средство доказать вамъ какимъ нибудь полезнымъ открытіемъ и добрую волю свою и прямодушіе.

-- Гмъ! сомнѣваюсь, отвѣчалъ Браглонь.

-- Что вамъ извѣстно, во-первыхъ, о послѣднихъ совѣщаніяхъ гугенотовъ, ваша свѣтлость? спросилъ адвокатъ.

-- О нантскихъ что ли вы говорите? сказалъ начальникъ полиціи.

-- Ай! вы это знаете. Ну, да хоть о нантскихъ. Что тамъ происходило?

-- Не на заговоръ ли, составленный тамъ, вы намекаете? спросилъ Браглонь.

-- Увы! да, и я вижу, что немного мнѣ прійдется вамъ объ этомъ разсказывать, отвѣчалъ Авенель.-- Этотъ заговоръ?..

-- Состоитъ въ томъ, чтобъ увезти короля изъ Блуа, замѣнить принцами господъ Гизовъ, созвать генеральные штаты, и прочее... Все это древняя исторія, любезнѣйшій, и она началась уже съ пятаго февраля.

-- А заговорщики-то такъ увѣрены въ своей тайнѣ! вскричалъ адвокатъ.-- Они погибли, и я также. Потому-что, безъ сомнѣнія, вамъ извѣстны имена начальниковъ заговора?

-- Начальниковъ тайныхъ и начальниковъ гласныхъ. Тайные начальники -- принцъ Конде, адмиралъ. Гласные -- ла-Реноди, Кастельно, Мазеръ... Да долго будетъ считать. Вотъ, смотрите списокъ ихъ именъ и провинцій, которыя они должны возмутить.

-- Небесное милосердіе! Какъ хитра полиція, и какъ глупы заговорщики, вскричалъ дез-Авенель.-- Не-уже-ли и словечка чего-нибудь новаго не прійдется сказать вамъ? А знаете ли вы, гдѣ принцъ Конде и ла-Реноди?

-- Оба въ Парижѣ.

-- Это ужасно! Послѣ этого, мнѣ остается только поручить свою душу Богу. Впрочемъ, еще одно слово: гдѣ они въ Парижѣ?

Браглонь не отвѣчалъ ему немедленно, но яснымъ и проникающимъ взглядомъ, казалось, хотѣлъ выщупать душу и глаза Авенеля.

А онъ еле дыша повторилъ вопросъ свой:

-- Знаете ли, ваша свѣтлость, гдѣ въ Парижѣ принцъ Конде и ла-Реноди?

-- Ужь мы ихъ отѣйщемъ, отвѣчалъ Браглонь.

-- Такъ вы ихъ еще не отъискали! вскричалъ восхищенный дез-Авенель.-- Ахъ! слава Богу! Я могу еще заслужить прощеніе. Я знаю, гдѣ они, ваша свѣтлость, я!

Взглядъ Демошареса заблисталъ, но начальникъ полиціи скрылъ свою радость.

-- Гдѣ же они? спросилъ онъ самымъ равнодушнымъ голосомъ.

-- У меня, господа, у меня! сказалъ гордо адвокатъ.

-- Я это зналъ, спокойно отвѣчалъ Браглонь.

-- Какъ! что! вы и это знали? вскричалъ поблѣднѣвъ дез-Авенель.

-- Разумѣется!.. Мнѣ только хотѣлось васъ испытать, посмотрѣть, чистосердечны ли вы. Ну, хорошо! я доволенъ вами. Вина-то ваша такая важная! Укрывать у себя подобныхъ преступниковъ!

-- Вы сдѣлались столь же преступны, какъ и они! назидательно проговорилъ Демошаресъ.

-- Охъ! ужь не говорите мнѣ объ этомъ, ваша свѣтлость, отвѣчалъ дез-Авенель.-- Самъ я понялъ, что оно опасно, рисково. А какъ узналъ еще страшные замыслы своихъ двухъ постояльцевъ, такъ ужь съ-тѣхъ-поръ просто не существую. Но я знаю ихъ не болѣе трехъ дней. Никакъ не болѣе трехъ дней, клянусь вамъ. Вамъ должно быть извѣстно, что меня не было на нантскомъ совѣщаніи. Когда принцъ Конде и сеньёръ де-ла-Реноди остановились у меня въ началѣ этой недѣли, я зналъ только, что принималъ реформаторовъ, но не заговорщиковъ. Терпѣть не могу заговоровъ и заговорщиковъ. Сначала, они мнѣ ничего не говорили, и вотъ за что я золъ на нихъ. Подвергать такимъ опасностямъ, безъ его вѣдома, бѣднаго человѣка, оказывавшаго имъ однѣ только услуги! Это гадко, дурно! Но чего ждать отъ такихъ знатныхъ особъ.

-- Что? спросилъ Браглонь, считавшій себя весьма-знатною особою.

-- Я говорю о знатныхъ особахъ реформы! поспѣшилъ сказать адвокатъ.-- Итакъ, они начали съ того, что все отъ меня скрывали. А сами по цѣлымъ днямъ все шептались между собою, денно и нощно все писали; каждую минуту принимали визиты. Я сторожилъ, подслушивалъ. Словомъ, я угадалъ начало, такъ-что они должны были мнѣ открыть ужь и конецъ: ихъ сходбища въ Нантѣ, ихъ великій заговоръ, все, что вы, наконецъ, знаете, и что, по ихъ мнѣнію, шито-крыто. И вотъ, съ самаго этого открытія, я болѣе не сплю, не ѣмъ, не живу. Стоитъ только кому войдти ко мнѣ -- а одному Богу извѣстно, какъ часто ко мнѣ входятъ! я и воображаю, что это пришли за мною, что меня потащатъ къ судьямъ. Ночью, въ рѣдкія минуты лихорадочнаго сна, мнѣ только и снятся, что судъ, эшафоты, палачи. И я просыпаюсь, облитый холоднымъ потомъ, и начинаю обдумывать, предусматривать и измѣрять опасности, какимъ я подвергаю себя.

-- Опасности, какимъ вы подвергаете себя? сказалъ Браглонь.

-- Но, во-первыхъ, тюрьма...

-- Пытка потомъ, подхватилъ Демошаресъ.

-- Потомъ, вѣроятно, висѣлица, прибавилъ начальникъ полиціи.

-- Костеръ, можетъ-быть, продолжалъ великій-инквизиторъ.

-- А при случаѣ и колесо, сказалъ, желая завершить посильнѣе, Браглонь.

-- Заключенъ въ тюрьму! подверженъ пыткѣ! повѣшенъ! сожженъ! колесованъ! восклицалъ при каждомъ словѣ дез-Авенель, будто вытерпливая каждую изъ казней, какія ему высчитывали.

-- Да вѣдь вы сами адвокатъ, знаете законъ, замѣтилъ начальникъ полиціи.

-- Слишкомъ-хорошо знаю! воскликнулъ дез Авенель.-- Потому-то послѣ трехъ мучительныхъ дней я не могъ терпѣть долѣе, созпалъ, что такая тайна была слишкомъ-тяжелымъ бременемъ для моей отвѣтственности, и пришелъ сложить ее въ ваши руки, господинъ начальникъ полиціи.

-- Этакъ-то вѣрнѣе, сказалъ Браглонь:-- и хоть ваше открытіе, какъ видите, намъ не слишкомъ полезно, мы, однакожь, пріймемъ въ соображеніе вашу добрую волю.

Нѣсколько минутъ онъ шопотомъ поговорилъ съ де-Муши, который, казалось, не безъ нѣкоторыхъ затрудненій одобрилъ его намѣренія.

-- Больше всего я попрошу у васъ, какъ милости, сказалъ имъ дез-Авенель: -- не выдавать меня моимъ старымъ... сообщникамъ; а не то умертвившіе президента Минаре могутъ и со мною сдѣлать такую же штуку.

-- Все это мы будемъ держать въ тайнѣ, отвѣчалъ ему начальникъ полиціи.

-- А меня вы все-таки арестуете? спросилъ дез-Авенель съ униженнымъ и боязливымъ видомъ.

-- Нѣтъ, вы можете сейчасъ же идти къ себѣ, отвѣчалъ Браглонь.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ? сказалъ адвокатъ.-- Въ такомъ случаѣ, я вижу, вы хотите схватить моихъ постояльцевъ.

-- И того меньше. Они останутся свободными, какъ и вы.

-- Какъ такъ? спросилъ изумленный дез-Авенель.

-- Послушайте меня, началъ Браглонь съ важностью:-- и удержите у себя въ памяти, что я буду говорить вамъ. Вы сейчасъ же возвратитесь къ себѣ, чтобъ долгое отсутствіе ваше не возбудило какихъ подозрѣній; не скажете ни слова вашимъ постояльцамъ, ни о своихъ опасеніяхъ, ни объ ихъ тайнѣ. Словомъ, будете поступать и смотрѣть, какъ-будто и не были сегодня въ этомъ кабинетѣ. Хорошо ли вы меня поняли? Не мѣшайте ничему и ничему не удивляйтесь,

-- Это не трудно, сказалъ дез-Авенель.

-- Только, прибавилъ Браглонь:-- если намъ понадобятся какія поясненія, мы поручимъ ихъ спросить у васъ, или сюда васъ призовемъ, а вы, между-тѣмъ, будьте всякую минуту къ тому готовы. Если потребуется сдѣлать объискъ въ вашемъ домѣ, вы намъ поможете.

-- Ужь если началъ, такъ кончу, сказалъ со вздохомъ дез-Авенель.

-- Хорошо. Одно слово въ заключеніе. Если поведеніе ваше докажетъ, что вы исполнили эти простыя инструкціи, вы получите прощеніе. Но при одномъ подозрѣніи въ нескромности съ вашей стороны, вы будете первый и жесточайшимъ образомъ наказаны.

-- Будете сожжены на маломъ огнѣ! сказалъ Демошаресъ своимъ зловѣщимъ и твердымъ голосомъ.

-- Однакожь!.. хотѣлъ-было сказать содрогнувшійся адвокатъ.

-- Довольно, замѣтилъ Браглонь.-- Вы слышали. Помните же. До свиданія.

Онъ сдѣлалъ ему рукою повелительный знакъ. Слишкомъ благоразумный адвокатъ вышелъ вмѣстѣ и облегченный и озабоченный.

Когда онъ вышелъ, между начальникомъ полиціи и великимъ инквизиторомъ настало минутное молчаніе.

-- Вы хотѣли этого, я уступилъ, сказалъ наконецъ первый.-- Признаюсь, я все что-то сомнѣваюсь на-счетъ такого образа дѣйствій.

-- Нѣтъ, все-къ лучшему! возразилъ Демошаресъ.-- Необходимо, чтобъ это дѣло пошло своимъ порядкомъ, говорю я вамъ, а для этого, главное, нужно не пугать заговорщиковъ. Пусть они будутъ увѣрены въ своей тайнѣ и пусть ихъ дѣйствуютъ. Они воображаютъ, что ходятъ ночью, а мы слѣдимъ за всѣми ихъ движеніями днемъ. Это чудесно! И въ двадцать лѣтъ не представится такого случая однимъ ударомъ разгромить ересь. А на этотъ счетъ мнѣ извѣстны идеи его преосвященства, кардинала лотарингскаго.

-- Лучше, чѣмъ мнѣ, это справедливо, сказалъ Браглонь.-- Однакожь, что намъ остается дѣлать?

-- Вы, отвѣчалъ Демошаресъ: -- вы живете въ Парижѣ и наблюдаете черезъ Линьера и дез-Авенеля за своими обоими начальниками заговора. Я черезъ часъ отправлюсь въ Блуа и увѣдомлю господъ Гизовъ. Кардиналъ сначала испугается, но Балафре будетъ тутъ и успокоитъ его; а поразмысливъ, и самъ онъ прійдетъ въ восхищеніе. Ихъ дѣломъ будетъ собрать въ-тихомолку, въ-продолженіе пятнадцати дней, около короля всѣ силы, какими они только располагать могутъ. Между-тѣмъ, наши гугеноты и подозрѣвать ничего не будутъ. И всѣ эти ослѣпленные ястребы слетятся вмѣстѣ, или одинъ за другимъ, въ растянутыя сѣти, и будутъ наши! у насъ въ рукахъ! И тогда всеобщая бойня!

Великій-инквизиторъ большими шагами ходилъ по комнатѣ и съ радости потиралъ руки.

-- Дай только Богъ, замѣтилъ Браглонь:-- чтобъ какое-нибудь непредвидѣнное обстоятельство не обратило въ прахъ нашихъ великолѣпныхъ плановъ.

-- Невозможно, возразилъ Демошаресъ.-- Всеобщая бойня! Она у насъ въ рукахъ!-- Прикажите, сдѣлайте одолженіе, позвать Линьера; пусть онъ окончательно доставитъ намъ всѣ извѣстія, и я ихъ отвезу къ кардиналу лотарингскому. А я считаю уже ересь убитою. Всеобщая бойня!

IX.

Блуа.

Перелетѣвъ мысленно два дня и сорокъ льё, мы очутимся 27 февраля въ великолѣпномъ дворцѣ въ Блуа, куда въ это время собрался весь дворъ.

Наканунѣ былъ большой праздникъ и разныя увеселенія во дворцѣ; праздникъ, устроенный поэтомъ Антуаномъ де-Байфъ, съ играми, балетами и аллегоріями.

Отъ-чего въ это утро молодой король и королева, для увеселенія которыхъ данъ былъ праздникъ, встали позже обыкновеннаго и нѣсколько еще утомленные вчерашними удовольствіями.

Къ-счастію, не было назначено никакихъ пріемовъ и, отдыхая, они могли на досугѣ перебирать въ памяти всѣ прекрасныя вещи, которымъ наканунѣ удивлялись.

-- Что до меня касается, говорила Марія Стюартъ: -- всѣ эти увеселенія мнѣ показались прекрасными и самыми удивительными въ мірѣ.

-- Да, замѣтилъ Францискъ II: -- особенно балеты и съигранныя сцены. Но сонеты и мадригалы по мнѣ, признаюсь, были немного длинноваты.

-- Вотъ! возразила Марія Стюартъ: -- увѣряю васъ, они были очень-милы и остроумны.

-- Но все такіе похвальные, признайся. Право, не слишкомъ весело слушать по цѣлымъ часамъ все похвалы да похвалы. Прибавь еще, что эти господа -- особенно господа де-Байфъ и де-Мезонфлёръ,-- пересыпаютъ свои рѣчи все латинскими словами, которыя я не всегда понимаю.

-- Но за то это въ тонѣ, сказала Марія: -- показываетъ человѣка ученаго и съ изъисканнымъ вкусомъ.

-- А! потому-что ты сама ученая, Марія! возразилъ король со вздохомъ.-- Пишешь стихи и понимаешь по-латини, чего я не могъ никогда добиться.

-- Но для насъ, женщинъ, знаніе есть благо, наслажденіе, такъ, какъ для васъ, мужчинъ и принцевъ, дѣйствіе и власть.

-- Все равно! возразилъ Францискъ II: -- а мнѣ бы хотѣлось, хоть для-того, чтобъ поравняться въ чемъ-нибудь съ тобою, быть ученымъ -- ну, хоть такъ, какъ братъ Карлъ.

-- Кстати о братѣ Карлѣ, прервала Марія: -- замѣтили ли вы его въ роли аллегоріи о религіи, защищаемой тремя богословскими доброд ѣ телями?

-- Да, отвѣчалъ король: -- онъ игралъ одного изъ рыцарей, представлявшихъ добродѣтели -- кажется, милосердіе.

-- Да, да, сказала Марія.-- А замѣтили ли вы, государь, съ какою свирѣпостью онъ разилъ голову ереси?

-- Да, въ-самомъ-дѣлѣ, когда еще она посреди пламени показалась на смѣшномъ туловищѣ... Карлъ былъ точно внѣ себя.

-- А скажите-ка, продолжала королева:-- не показалась ли вамъ на кого-нибудь похожею эта голова ереси?

-- И въ-правду, отвѣчалъ Францискъ II: -- я подумалъ, что ошибся, но она точно имѣла видъ г-на Колиньи, не правда ли?

-- Скажите, что это былъ точь-въ-точь адмиралъ.

-- А всѣ эти черти, которые его унесли! сказалъ король.

-- А радость нашего дяди-кардинала! подхватила Марія.

-- А улыбка маменьки!..

-- Была просто ужасна! сказала молодая королева.-- Ничего, Францискъ, она была все-таки прекрасна, ваша маменька, въ платьѣ изъ крученаго золота и въ креповомъ темно-красномъ вуалѣ! Великолѣпный нарядъ!

-- Да, возразилъ король: -- вотъ я и для тебя выписываю такое же платье изъ Константинополя черезъ г-на де-Граншана; и у тебя будетъ такой же вуаль изъ римскаго газа, какъ у моей матери.

-- О! благодарю! благодарю! Конечно, я не завидую участи нашей сестры Елизаветы-Испанской, которая, говорятъ, болѣе двухъ разъ не надѣваетъ одного и того же платья. Однакожь, мнѣ бы не хотѣлось, чтобъ хоть одна женщина во Франціи -- будь даже это мать ваша -- казалась, особенно вамъ, лучше меня одѣтою.

-- Э! да что нужды тебѣ въ томъ! перебилъ ее король: -- развѣ ты не будешь всегда самою прекрасною?

-- Только, кажется, не вчера, возразила Марія: -- потому-что послѣ branle au flambeau, который я вчера танцовала, вы мнѣ не сказали ни одного слова. Надобно предполагать, что онъ вамъ не понравился.

-- Какъ не понравился! вскричалъ Францискъ.-- Но, Боже мой, что сказалъ бы я послѣ придворныхъ умниковъ, говорившихъ тебѣ комплименты въ стихахъ и прозѣ. Дюбеле увѣрялъ, что тебѣ не нужны факелы, какъ другимъ дамамъ, потому-что довольно однихъ глазъ твоихъ. Мезонфлёръ приходилъ въ ужасъ отъ двухъ свѣтилъ у тебя въ зрачкахъ, которыя не погасали и могли зажечь всю залу. А Ронсаръ прибавилъ, что звѣзды твоихъ взглядовъ должны освѣщать ночь съ ея мракомъ и день съ его солнцемъ. Такъ можно ли было, послѣ такой поэзіи, прійдти къ тебѣ и попросту сказать, что ты и твой танецъ мнѣ показались прелестными.

-- Почему жь и нельзя? возразила Марія.-- Ваше простое слово порадовало бы меня болѣе, чѣмъ всѣ ихъ плоскости.

-- Такъ это слово говорю я тебѣ сегодня утромъ, и отъ всего сердца, потому-что этотъ танецъ удивителенъ и заставилъ меня почти позабыть испанскую павану, которую я такъ любилъ, и итальянскія пацемени, которыя ты такъ чудесно танцовала съ бѣдняжкой Елизаветой. И это отъ-того, что ты все дѣлаешь лучше, чѣмъ другія. Отъ-того, что ты красавица изъ красавицъ, и что самыя хорошенькія женщины кажутся горничными предъ тобою. Да, въ королевскомъ ли костюмѣ, въ этомъ ли простенькомъ дезабилье, ты всегда моя королева, всегда моя любовь. Тебя только и вижу я! одну тебя люблю!

-- Мой милый Францискъ!

-- Обожаемая Марія!

-- Жизнь моя!

-- Мое высшее благо! Слушай! Будь ты простою крестьянкой, я бы любилъ тебя болѣе всѣхъ королевъ на свѣтѣ.

-- А я, отвѣчала Марія:-- еслибъ ты былъ простымъ пажемъ, все ты бы обладалъ моимъ сердцемъ.

-- О! Боже мой! сказалъ Францискъ:-- какъ люблю я гладить и спутывать эти волосы, такіе мягкіе, такіе свѣтлые, такіе тонкіе. Понимаю, почему твои дамы такъ часто просятъ у тебя поцаловать эту кругленькую и бѣленькую шею, и эти граціозныя и полненькія ручки... Кстати, не позволяй имъ этого болѣе, Марія.

-- Почему же?

-- Я ревную! отвѣчалъ король.

-- Дитя! сказала Марія съ невыразимымъ дѣтскимъ жестомъ.-- Но у меня изъ ума вонъ, что намъ нужно окончить еще одно дѣло... дѣло очень-важное, пересланное къ намъ кардиналомъ лотарингскимъ.

-- О! о! воскликнулъ король:-- это съ нимъ не такъ-то часто случается.

-- Развѣ вы не знаете, государь, сказала Марія: -- что дяди мои пекутся только объ интересахъ вашихъ и Франціи?

-- Какъ же не знать этого? отвѣчалъ король: -- они такъ часто повторяютъ мнѣ объ этомъ, что забыть никакъ нельзя. Вотъ, на-примѣръ, ныньче день совѣта; мы увидимъ, какъ явится г. кардиналъ лотарингскій, съ своими униженными манерами и преувеличеннымъ почтеніемъ, которое, признаться, не всегда меня забавляетъ, и услышимъ, какъ онъ скажетъ мнѣ своимъ нѣжнымъ голоскомъ и кланяясь на всякомъ словѣ: "Государь, предложеніе, которое я представляю вашему величеству, имѣетъ въ виду только честь вашей короны. Ваше величество не можете сомнѣваться въ рвеніи, одушевляющемъ насъ къ славѣ вашего царствованія и ко благу вашего народа. Государь, блескъ трона и церкви есть единственная цѣль, и пр. и пр."

-- Какъ вы хорошо его представляете! вскричала Марія.

Но болѣе серьёзнымъ голосомъ она Продолжала:

-- Однакожь, Францискъ, нужно быть снисходительнымъ и великодушнымъ. Не-уже-ли вы думаете, что мнѣ также весело, когда мать ваша, Катерина Медичи, съ своей длинной, строгой и блѣдной фигурой, читаетъ мнѣ безконечныя проповѣди о моемъ нарядѣ, о моихъ людяхъ и экипажахъ? Вы услышите, какъ она говоритъ мнѣ, стиснувъ губы: "Вы королева, дочь моя; теперь я только вторая женщина въ королевствѣ; но еслибъ была на вашемъ мѣстѣ, я бы потребовала, чтобъ мои женщины никогда не пропускали обѣдни, вечерни и проповѣди. Будь я на вашемъ мѣстѣ, я не носила бы краснаго бархата, потому-что этотъ цвѣтъ совсѣмъ не солиденъ. Будь я на вашемъ мѣстѣ, я бы передѣлала серебряное и коломбиновое платье à la bourbonnaise, потому-что оно слишкомъ-открыто. Будь я на вашемъ мѣстѣ, я никогда бы сама не танцовала, по только смотрѣла, какъ другія танцуютъ. Будь я на вашемъ мѣстѣ...

-- О! вскричалъ король: -- какъ это похоже на мать мою!-- Но, видишь ли, она все-таки моя мать, и я безъ того довольно-сильно обидѣлъ ее, отстранивъ ее отъ управленія государственными дѣлами, которыми завѣдываютъ одни твои дяди. Такъ можно и спустить ей кое-что и снести почтительно ея журенья. Я, съ своей стороны, покоряюсь опекѣ кардинала-лотарингскаго единственно потому, что ты его племянница, слышишь?

-- Благодарю, дорогой государь, благодарю за эту жертву! промолвила Марія.

-- А въ-самомъ-дѣлѣ, продолжалъ Францискъ: -- со мной бываютъ минуты, когда мнѣ хочется съѣздить въ Италію.

-- Ну, да, въ Италію! продолжала Марія.-- Тамъ всегда хорошая погода, всегда тепло. Голубое небо и голубое море! вездѣ цвѣтутъ лимоны, вездѣ музыка, празднества!

Но въ то самое время, какъ она говорила слова эти, внезапно отворилась дверь, и кардиналъ лотарингскій, отталкивая дежурнаго докладчика, не успѣвшаго даже и доложить о немъ, вошелъ весь блѣдный и запыхавшійся въ королевскіе покои.

Герцогъ Гизъ, болѣе спокойный, но столько же серьёзный, слѣдовалъ въ нѣкоторомъ разстояніи за своимъ братомъ; уже слышенъ былъ въ передней его мѣрный шагъ сквозь отворенныя двери.

Х.

Конецъ поѣздки въ Италію.

-- Что это значитъ, господинъ кардиналъ, сказалъ съ живостію король: -- не-уже-ли и въ этомъ мѣстѣ я не могу имѣть минуты свободы и покоя?

-- Государь, отвѣчалъ Шарль-Лотарингскій: -- сожалѣю, что долженъ преступить повелѣнія вашего величества, но дѣло, приводящее насъ сюда съ братомъ, до того важно, что не терпитъ отлагательства.

Въ эту минуту, медленно вошелъ герцогъ Гизъ, молча поклонился королю и королевѣ, и сталъ позади своего брата не говоря ни слова, неподвижный и серьёзный.

-- Хорошо! я васъ слушаю, говорите только, милостивый государь, сказалъ Францискъ кардиналу.

-- Государь, началъ послѣдній:-- только-что открытъ заговоръ противъ вашего величества; вы не безопасны болѣе въ Блуаскомъ дворцѣ: необходимо сейчасъ же оставить его.

-- Заговоръ! оставить Блуа! вскричалъ король: -- что все это значитъ?

-- Это значитъ, государь, что злоумышленники покушаются на власть вашего величества.

-- Что! сказалъ Францискъ:-- они покушаются на корону мою. Кто же эти злоумышленники, господинъ кардиналъ?

-- Кому же быть, отвѣчалъ Шарль-Лотарингскій: -- какъ не этимъ проклятымъ гугенотамъ и еретикамъ.

-- Опять еретики! вскричалъ король.-- Увѣрены ли вы, кардиналъ, что не увлекаетесь противъ нихъ неосновательнымъ подозрѣніемъ?

-- Увы! отвѣчалъ кардиналъ:-- на этотъ разъ, къ-несчастію, нельзя сомнѣваться. Юный король, такъ некстати прерванный такою горькою дѣйствительностью, казался глубоко встревоженнымъ; Марія была вся взволнована перемѣной расположенія его духа, а кардиналъ не приходилъ еще въ себя отъ припесенныхъ имъ новостей. Одинъ Балафре, спокойный и владѣющій собою, выжидалъ послѣдствій, отъ всѣхъ этихъ словъ въ безстрастномъ положеніи.

-- Что жь я сдѣлалъ своему народу, что онъ меня не любитъ? началъ опечаленный Францискъ.

-- Кажется, я уже сказалъ вашему величеству, что мятежники одни гугеноты, сказалъ кардиналъ лотарингскій.

-- Но они такіе же Французы! возразилъ король.-- Наконецъ, господинъ кардиналъ, я отдалъ вамъ всю свою власть, въ надеждѣ, что вы заставите благословлять ее, а между-тѣмъ, я вижу вокругъ себя одни только смятенія, жалобы и неудовольствія.

-- О! государь! государь! сказала Марія-Стюартъ съ упрекомъ.

Кардиналъ лотарингскій началъ съ нѣкоторою сухостію:

-- Несправедливо бы было, государь, требовать отъ насъ отвѣтственности въ томъ, что входитъ въ разрядъ бѣдствій эпохи.

-- Однакожь, милостивый государь, продолжалъ король: -- мнѣ бы хотѣлось узнать сущность дѣла, и на нѣкоторое время остаться одному, безъ васъ, чтобъ убѣдиться, на кого негодуютъ, на васъ или на меня.

-- О! ваше величество! вскричала еще разъ Марія Стюартъ, сильно встревоженная.

Францискъ остановился, упрекая уже себя за то, что слишкомъ-далеко зашелъ. Герцогъ Гизъ не показывалъ ни малѣйшаго смущенія. Шарль-Лотарингскій, послѣ ледянаго молчанія, началъ съ достойнымъ и принужденнымъ видомъ человѣка, несправедливо обиженнаго:

-- Государь, такъ-какъ мы имѣемъ горесть видѣть наши усилія непризнанными или безполезными, то намъ, какъ вѣрноподданнымъ и преданнымъ родственникамъ, остается только удалиться, и дать дорогу болѣе достойнымъ или болѣе счастливымъ...

Смущенный король хранилъ молчаніе, и кардиналъ продолжалъ послѣ недолгой паузы:

-- И такъ, ваше величество, благоволите намъ сказать только, въ какія руки угодно передать вамъ наши должности. Что до меня касается, то, безъ сомнѣнія, ничего не будетъ легче, какъ замѣстить меня, и вашему величеству стоитъ только выбрать между канцлеромъ Оливье, кардиналомъ де Турпономъ, де-л'Опиталемъ...

Марія Стюартъ въ отчаяніи закрыла лицо руками, а Францискъ раскаялся. Гордое молчаніе Балафре устрашало его.

-- Но, продолжалъ Шарль-Лотарингскій:-- званіе главнокомандующаго и веденіе военныхъ дѣлъ требуютъ столь рѣдкихъ талантовъ и такой высокой славы, что послѣ брата я едва нахожу двухъ человѣкъ, могущихъ имѣть на то притязаніе -- г-на де-Бриссака, можетъ-быть...

-- Охъ! ужь этотъ Бриссакъ, такой всегда ворчливый, сердитый, возразилъ король:-- невозможно!

-- А второй, по моему мнѣнію, продолжалъ кардиналъ:-- господинъ Монморанси, который, за недостаткомъ качествъ, обладаетъ по-крайней-мѣрѣ извѣстностью.

-- Э! перервалъ его еще разъ Францискъ: -- господинъ конетабль слишкомъ-старъ для меня, и слишкомъ-запросто обходился со мною, когда я былъ еще дофиномъ, но, господинъ кардиналъ, зачѣмъ же вы, пропускаете моихъ другихъ родственниковъ, принцевъ крови, принца Конде, на-примѣръ?..

-- Государь, сказалъ кардиналъ:-- съ сожалѣніемъ докладываю вашему величеству, что между именами тайныхъ предводителей заговора, первое попадается имя принца Конде.

-- Возможно ли? вскричалъ изумленный король.

-- Государь, это правда.

-- Такъ этотъ заговоръ въ-самомъ-дѣлѣ нѣчто важное? спросилъ Францискъ.

-- Это почти возмущеніе, государь, отвѣчалъ кардиналъ:-- и такъ-какъ ваше величество увольняете насъ съ братомъ отъ самой ужасной отвѣтственности, когда-либо тяготѣвшей надъ нами, то долгъ обязываетъ меня умолять васъ назначить какъ-можно-скорѣе нашихъ преемниковъ, потому-что реформаторы черезъ нѣсколько дней будутъ подъ стѣнами Блуа.

-- Что вы говорите? ъскричала испуганная Марія.

-- Истину, ваше величество.

-- А многочисленны мятежники? спросилъ король.

-- Государь, поговариваютъ о двухъ тысячахъ человѣкъ, отвѣчалъ кардиналъ.-- По рапортамъ, которымъ я не могъ вѣрить до полученія изъ Парижа черезъ де-Муши извѣстій о заговорѣ, видно, что ихъ авангардъ уже около Каррельера... И такъ, государь, мы идемъ сейчасъ съ братомъ...

-- Какъ! что! съ живостью сказалъ Францискъ:-- вы оба меня оставляете въ минуту подобной опасности?

-- Но я понялъ, государь, отвѣчалъ Шарль-Лотарингскій: -- что таково намѣреніе вашего величества.

-- Что жь мнѣ дѣлать? сказалъ король:-- мнѣ всегда такъ грустно, когда я вижу, что вы... что я имѣю враговъ!.. Но, полно, не будемъ болѣе говорить объ-этомъ, bel oncle; разскажите-ка мнѣ лучше подробности объ этомъ дерзкомъ покушеніи мятежниковъ. Что вы думаете сдѣлать, чтобъ предупредить его?

-- Простите, государь! возразилъ затронутый кардиналъ:-- судя по тому, какъ ваше величество намекнуть изволили, мнѣ кажется, что другіе...

-- Эхъ! bel oncle, прошу васъ, пусть и помина болѣе не будетъ объ этомъ первомъ движеніи, о которомъ я сожалѣю, сказалъ Францискъ II.-- Что жь мнѣ еще сказать вамъ? Не-уже-ли жь мнѣ извиняться и просить у васъ прощенія?

-- О! государь, отвѣчалъ Шарль-Лотарингскій:-- съ той минуты, какъ ваше величество возвращаете намъ свое драгоцѣнное довѣріе...

-- Сполна и отъ всего сердца, прибавилъ король, протягивая кардиналу руку.

-- Нужно было терять столько времени! важно сказалъ герцогъ Гизъ.

Это было первымъ словомъ, произнесеннымъ имъ съ самаго начала свиданія.

И онъ выступилъ впередъ, какъ-будто все происшедшее было только незначительнымъ вступленіемъ, скучнымъ прологомъ, въ которомъ главную роль онъ предоставилъ кардиналу лотарингскому. Но лишь-только кончилась эта ссора, онъ громко и первый взялся за слово.

-- Государь, сказалъ онъ королю: -- вотъ въ чемъ дѣло: двѣ тысячи мятежниковъ, предводительствуемыхъ барономъ де-ла-Реноди и поддерживаемыхъ тайно принцемъ Конде, на-дняхъ прибудутъ изъ Пуату, Беарна и другихъ провинціи, и сдѣлаютъ покушеніе взять приступомъ Блуа и похитить ваше величество.

Францискъ сдѣлалъ движеніе негодованія и изумленія.

-- Похитить короля! вскричала Марія Стюартъ.

-- И васъ также, государыня, продолжалъ Балафре:-- но успокоитесь: мы на стражѣ у вашихъ величествъ.

-- Какія мѣры вы предпріимете? спросилъ король.

-- И часу нѣтъ еще, какъ насъ предупредили, отвѣчалъ герцогъ Гизъ.-- Но первымъ дѣломъ, государь, должно быть обезопасеніе вашей священной особы. И потому необходимо, чтобъ нынѣшній же день вы оставили открытый Блуа и его беззащитный дворецъ, удалились въ Амбуазъ и скрылись въ этомъ укрѣпленномъ замкѣ отъ внезапныхъ покушеній.

-- Какъ! сказала королева: -- заключить насъ въ Амбуазскомъ Замкѣ, который такъ мраченъ, такъ скученъ!

-- Такъ нужно, государыня.

-- Стало-быть, мы обращаемся въ бѣгство передъ мятежниками! сказалъ король, трепеща отъ гнѣва.

-- Государь, отвѣчалъ герцогъ Гизъ:-- не бѣгутъ отъ непріятеля, когда еще онъ не нападалъ на васъ, когда даже и войны не объявлялъ. Мы показываемъ видъ, что совсѣмъ не знаемъ преступныхъ замысловъ этихъ мятежниковъ.

-- Но, однакожь, мы ихъ знаемъ, сказалъ Францискъ.

-- Извольте, ваше величество, положиться на меня во всемъ, что касается вопросовъ чести, отвѣчалъ Францискъ Лотарингскій.-- Мы не избѣгаемъ битвы, перемѣняя поле сраженія. И я надѣюсь, бунтовщики потрудятся слѣдовать за нами до Амбуаза.

-- Почему вы говорите, что надѣетесь, герцогъ? спросилъ король.

-- Почему? сказалъ Балафре съ своей надменной улыбкой:-- потому-что тогда представится случай разомъ покончить съ еретиками и ересью, потому-что настало время поражать ихъ иначе, нежели въ изображеніяхъ и въ аллегоріяхъ, потому-что я далъ бы на отсѣченіе два пальца своей руки... лѣвой руки, чтобъ вызвать, безъ всякаго повода съ нашей стороны, на эту рѣшительную борьбу, какую неблагоразумные сами затѣваютъ для торжества нашего.

-- Увы! сказалъ король:-- все же это междоусобная война.

-- Пріймемъ же ее, чтобъ окончить разомъ, государь, сказалъ герцогъ Гизъ.-- Въ двухъ словахъ, вотъ мой планъ... но вспомните, ваше величество, что здѣсь мы будемъ имѣть дѣло съ бунтовщиками. Исключая удаленія нашего изъ Блуа, которое, надѣюсь, ихъ не слишкомъ испугаетъ, мы покажемъ видъ, что ничего не знаемъ и считаемъ себя въ совершенной безопасности. И когда они нагрянутъ на насъ, какъ измѣнники, мы сами нагрянемъ на нихъ и захватимъ въ ихъ же западнѣ. Итакъ, и вида не подавать смущенія, или бѣгства -- это говорю я вамъ въ особенности, государыня, сказалъ онъ, обращаясь къ Маріи.-- Приказанія будутъ отданы и ваши люди предувѣдомлены, но тайно. Чтобъ только никто изъ постороннихъ не зналъ о нашихъ приготовленіяхъ и планахъ, и я отвѣчаю за все.

-- А въ которомъ часу назначенъ отъѣздъ? спросилъ Францискъ, съ какою-то тяжкою покорностью судьбѣ.

-- Въ три часа послѣ обѣда, государь, отвѣчалъ герцогъ Гизъ: -- я уже заранѣе распорядился о принятіи необходимыхъ мѣръ.

-- Какъ! заранѣе?

-- Да, государь, заранѣе, отвѣчалъ съ твердостью Балафре: -- потому-что заранѣе я зналъ, что ваше величество будете на сторонѣ совѣтовъ благоразумія и чести.

-- Хорошо! сказалъ съ слабою улыбкою подчинившійся король: -- мы будемъ готовы къ тремъ часамъ, герцогъ; мы во всемъ на васъ полагаемся.

-- Государь, отвѣчалъ герцогъ:-- благодарю васъ за это довѣріе. Буду достойнымъ его. Но да извинитъ меня ваше величество, минуты теперь сочтены у меня, и мнѣ нужно еще написать съ двадцать писемъ, отдать съ сотню приказаній. И потому, мы съ братомъ униженно свидѣтельствуемъ почтеніе вашему величеству.

Онъ поклонился королю и королевѣ, и вышелъ вмѣстѣ съ кардиналомъ.

Францискъ и Марія, молча и печально, съ минуту глядѣли другъ на друга.

-- Ну, душа моя, сказалъ наконецъ король:-- а наша прекрасная поѣздка въ Римъ?

-- Ограничивается удаленіемъ въ Амбуазъ, отвѣчала со вздохомъ Марія Стюартъ.

Въ эту минуту вошла г-жа Дайель, первая камеръ-юнгфера королевы.

-- Правда ли, ваше величество, что говорятъ? спросила она послѣ обычныхъ поклоновъ.-- Мы сейчасъ перебираемся и уѣзжаемъ изъ Блуа въ Амбуазъ?

-- И очень правда, бѣдняжка Дайель, отвѣчала Марія.

-- Но знаете ли, государыня, что ничего, даже таки-ничего нѣтъ въ этомъ замкѣ. Ни одного исправнаго зеркала.

-- Все будетъ нужно взять отсюда, Дайель, сказала королева.-- Начинайте-ка писать сейчасъ же списокъ необходимымъ вещамъ.

И, обращаясь къ королю, грустно и задумчиво стоявшему въ амбразурѣ окна, сказала она ему:

-- Понимаете ли вы, милый государь, дерзость этихъ реформаторовъ?... но извините, вамъ бы тоже заняться предметами, необходимыми тамъ, чтобъ не натерпѣться нужды по-крайней-мѣрѣ.

-- Нѣтъ, сказалъ Францискъ: -- объ этомъ пусть позаботится мой слуга Оберъ. Я только и думаю о своемъ горѣ.

-- А у меня развѣ его меньше? отвѣчала Марія.-- Уже цѣлые вѣка, не правда ли, государь, какъ въ этомъ старомъ Амбуазскомъ Замкѣ не живетъ болѣе дворъ?

-- Съ Карла VIII, отвѣчалъ Францискъ:-- не думаю, чтобъ хотя одинъ изъ королей Франціи прожилъ въ немъ болѣе двухъ, трехъ дней.

-- А кто знаетъ, что мы не останемся тамъ на цѣлый мѣсяцъ! сказала Марія.-- Охъ! эти гугеноты! какъ вы думаете, г-жа Дайель?

-- Всего лучше, государыня, сказала г-жа Дайель, покачивая головою:-- поступать такъ, какъ-будто бы тамъ ничего не было.

-- Но видано ли когда-нибудь, государь, начала королева въ-полголоса, обращаясь къ королю:-- чтобъ подданные шли такимъ-образомъ противъ своего государя, и, такъ-сказать, выгоняли его изъ дома?

-- Я думаю, никогда, Марія, печально отвѣчалъ король.-- Бывали примѣры, что иногда сволочь воспротивится повелѣніямъ короля, какъ пятнадцать лѣтъ тому въ Мерендолѣ и въ Кабріерѣ; но первымъ осаждать короля... признаюсь, я бы даже не вообразилъ этого никогда.

-- О! сказала Марія:-- стало-быть, дядя Гизъ правъ; прійдется принять противъ этихъ бѣшеныхъ бунтовщиковъ всѣ предосторожности...

XI.

Два зова.

Со времени роковаго турнира 10-го іюля, Габріэль велъ жизнь тихую, уединенную и печальную. Онъ, человѣкъ энергическій, человѣкъ движенія и дѣйствія, котораго дни были нѣкогда такъ полны и страстны, онъ довольствовался теперь уединеніемъ и забвеніемъ.

Никогда не являлся онъ ко двору, никогда не посѣщалъ друзей, рѣдко выходилъ изъ дому, гдѣ долгіе часы грустной однообразно протекали для него въ обществѣ кормилицы Алоизы и пажа Андре, возвратившагося къ нему, лишь-только Діана де-Кастро удалилась въ монастырь сен-кентенскихъ бенедиктинокъ.

Габріэль, еще молодой человѣкъ по лѣтамъ, сталъ старикомъ по горести.

Онъ вспоминалъ, онъ болѣе не надѣялся.

Сколько разъ, въ теченіе этихъ мѣсяцевъ, болѣе долгихъ чѣмъ годы, сожалѣлъ онъ о смерти! Сколько разъ спрашивалъ себя, зачѣмъ герцогъ Гизъ и Марія Стюартъ, ставъ между имъ и гнѣвомъ Катерины Медичи, наложили на него горькое благодѣяніе жизни! И точно: что онъ дѣлалъ въ этомъ мірѣ? На что былъ нуженъ? Не-уже-ли могила безплоднѣе бытія, въ которомъ прозябалъ онъ, если только оно могло назваться бытіемъ?

Были, однакожь, минуты, когда молодость и сила громко возставали въ немъ противъ него самого.

Тогда онъ протягивалъ руки, поднималъ голову и глядѣлъ на шпагу.

И неопредѣленно чувствовалъ онъ, что жизнь его не кончилась, что для него существовала еще будущность, и что жаркіе часы борьбы и, можетъ-быть, побѣды, рано ли, поздно ли, воротятся къ судьбѣ его.

Впрочемъ, пораздумавъ, онъ видѣлъ только два случая, которые могли возвратить его къ истинной жизни, къ дѣятельности -- войну иностранную или религіозное преслѣдованіе.

Будь Франція, будь король вовлечены въ какую-нибудь новую воину, въ покушеніе на побѣду или въ отраженіе какого-нибудь нашествія, графъ Монгомери говорилъ самъ себѣ, что его юношескій жаръ безъ труда возродился бы и что ему было бы сладко умереть, какъ онъ жилъ -- въ борьбѣ.

А потомъ ему пріятно бы было заплатить также невольный долгъ свой герцогу Гизу и королю Франциску II.

Габріэль думалъ еще, что хорошо бы было также отдать свою жизнь во свидѣтельство новыхъ идей, какими занялась въ послѣднее время душа его. Дѣло реформы, по его мнѣнію, было благороднымъ дѣломъ.

Молодой графъ постоянно читалъ книги религіозныхъ преній и проповѣдей, бывшія въ то время въ большомъ ходу. Онъ пристращался къ великимъ принципамъ, развитымъ въ великолѣпныхъ словахъ Лютера, Меланхтона, Кальвина, Теодора де-Беля и столькихъ другихъ. Книги всѣхъ этихъ мыслителей обольстили его, убѣдили, увлекли. Онъ былъ бы гордъ и счастливъ, еслибъ кровью своею могъ подписать свое убѣжденіе въ вѣрѣ.

Въ благородномъ инстинктѣ этого благороднаго сердца было врожденнымъ качествомъ жертвовать своею жизнію кому-нибудь, или чему-нибудь.

Прежде, онъ сто разъ жертвовалъ собою, желая спасти или отмстить то отца своего, то возлюбленную Діану... (О, вѣчно болѣзненныя воспоминанія въ его уязвленной душѣ!) Теперь, за неимѣніемъ этихъ дорогихъ существъ, онъ хотѣлъ защищать идеи.

Отечество вмѣсто отца, религію вмѣсто любви. Увы! увы! легко сказать, но это все не одно и то же! Энтузіазмъ за идеи, съ своими страданіями и радостями не стоитъ нѣжности къ твореніямъ.

Но что нужды! за одно или за другое, за реформу, или за Францію, только Габріэлю хотѣлось пожертвовать собою, и онъ разсчитывалъ на одну изъ этихъ жертвъ для желанной развязки судьбы своей.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

6 марта 1560 года, въ дождливое утро, Габріэль, облокотясь на стулѣ около камина, перебиралъ въ умѣ эти мысли, ставшія у него постоянными, когда Алоиза ввела къ нему посланнаго, въ сапогахъ со шпорами и покрытаго грязью, будто послѣ долгаго пути.

Курьеръ этотъ прибылъ изъ Амбуаза съ сильнымъ прикрытіемъ и съ письмами его свѣтлости герцога Гиза, намѣстника королевства.

Одно изъ писемъ было адресовано Габріэлю, и вотъ что содержало оно:

"Добрый и дорогой товарищъ,

"Пишу къ вамъ на-скоро, не имѣя ни времени, ни возможности объясниться. Вы сказали королю и мнѣ, что намъ преданы, и что, если мы будемъ нуждаться въ этой преданности, то дали бы только знать вамъ объ этомъ.

"Мы зовемъ васъ теперь.

"Отправляйтесь сейчасъ же въ Амбуазъ, куда король съ королевой только-что прибыли на нѣсколько недѣль. Я вамъ скажу, когда пріѣдете, какую услугу вы можете оказать имъ.

"Разумѣется, во всякомъ случаѣ вы свободны дѣйствовать или, не дѣйствовать. Рвеніе ваше для меня такъ драгоцѣнно, что я никогда не захочу ни подвергнуть его нареканію, ни употреблять во зло. Но будете ли вы съ нами, останетесь ли постороннимъ, я поступилъ бы противъ долга, поступивъ противъ довѣрія къ вамъ.

"Итакъ, пріѣзжайте какъ-можно-скорѣе, и вамъ будутъ какъ всегда рады.

"Вамъ преданный

"Францискъ Лотарингскій."

Амбуазъ. 4 февраля 1560 года.

"P. S. У сего прилагается пропускной видъ на случай, еслибъ на дорогѣ вы были остановлены какимъ-нибудь королевскимъ отрядомъ."

Курьеръ герцога Гиза уже отправился по другимъ порученіямъ, когда Габріэль прочелъ письмо это.

Пылкій молодой человѣкъ сейчасъ же всталъ и сказалъ кормилицѣ:

-- Прошу тебя, добрая Алоиза, пошли за Андре, прикажи осѣдлать буланаго и приготовить мнѣ боевой чемоданъ.

-- Вы опять уѣзжаете, государь-графъ? спросила Алоиза.

-- Да, кормилица, черезъ два часа въ Амбуазъ.

Нечего было противорѣчить, и Алоиза печально и молча вышла исполнять приказанія своего молодаго господина.

Но, во время приготовленіи, другой курьеръ попросилъ позволенія тайно поговорить съ графомъ Монгомери.

Этотъ не дѣлалъ никакого шума и не имѣлъ при себѣ прикрытія. Вошелъ онъ молча, скромно, и отдалъ Габріэлю письмо, не говоря ни слова.

Габріэль вздрогнулъ, узнавая въ немъ того самаго человѣка, который прежде принесъ ему отъ ла-Реноди приглашеніе посѣтить протестантское сборище на Мобертовой Площади.

И точно, это былъ тотъ самый человѣкъ, и на письмѣ та же надпись.

Въ письмѣ было слѣдующее:

"Другъ и братъ,

"Мнѣ не хотѣлось оставить Парижа, не повидавшись съ вами; но времени не достало; событія толпятся и влекутъ меня; нужно ѣхать, а я вамъ не пожалъ руки, не разсказалъ ничего о "нашихъ проектахъ и надеждахъ.

"Но мы знаемъ, что вы съ нами, и я знаю, какой вы человѣкъ.

"Съ подобными вамъ не нужно ни приготовленій, ни сходбищъ, ни рѣчей. Одного слова довольно.

"Вотъ это слово:-- Вы намъ нужны. Пріѣзжайте.

"Будьте отъ 10 до 12 числа сего марта мѣсяца въ Пуазе, около Амбуаза. Тамъ вы найдете нашего храбраго и благороднаго друга Кастельно. Онъ разскажетъ вамъ, въ чемъ дѣло и чего я не могу повѣрить бумагѣ.

"Только съ уговоромъ, что вы совершенно свободны, что имѣете полное право остаться въ сторонѣ, и что всегда можете остановиться, не навлекая на себя ни малѣйшаго подозрѣнія и упрека.

"Но все-таки пріѣзжайте въ Пуазе: я съ вами встрѣчусь тамъ, и если не помощи, попросимъ у васъ совѣтовъ.

"Къ-тому же, что можетъ быть у насъ приведено въ дѣйствіе безъ увѣдомленія о томъ васъ!

"Итакъ, до скораго свиданія въ Нуазѣ. Мы надѣемся хоть на присутствіе ваше. Л. Р.

"P. S. Если какой изъ нашихъ отрядовъ встрѣтитъ васъ на дорогѣ, нашъ пароль на этотъ разъ тотъ же: Женева, а лозунгъ: Божья слава."

-- Черезъ часъ я ѣду, сказалъ графъ Монгомери молчаливому курьеру, который поклонился и вышелъ.

-- Что же все это значитъ? спросилъ себя, оставшись одинъ, Габріэль.-- Что значатъ эти два зова, присланные ко мнѣ отъ двухъ совершенно противоположныхъ партій, и назначающіе мнѣ свиданіе почти въ одинъ день и въ одномъ и томъ же мѣстѣ. Все равно! все равно! обязанности мои опредѣлены какъ къ всемогущему герцогу, такъ и къ притѣсненнымъ протестантамъ. Мой долгъ, вопервыхъ, ѣхать. А тамъ будь что будетъ! Какъ ни трудно становится мое положеніе, совѣсти моей хорошо извѣстно, что я никогда не буду измѣнникомъ.

И, часъ спустя, Габріэль отправился въ путь, въ сопровожденіи одного Андре.

И онъ не предвидѣлъ страннаго и ужаснаго выбора, какой предстоялъ самому благородству его!