ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ГЛАВА I.

Вечеръ Лиги.

Празднества теперешняго Парижа отличаются шумомъ и болѣе или менѣе значительнымъ стеченіемъ народа; но они чрезвычайно-однообразны. Не то было въ старинномъ Парижѣ. Миріады народа, стремившагося къ одной точкѣ, толпившагося въ узкихъ улицахъ, между домами съ балконами и крылечками, имѣвшими свой отличительный характеръ, составляли прекрасное зрѣлище; разнообразіе костюмовъ, вооруженій, нарѣчій, движеніи, голосовъ, представляло тысячу любопытныхъ подробностей, собранныхъ на одной точкѣ и составлявшихъ одно чрезвычайно-занимательное цѣлое.

Вотъ что представлялъ Парижъ въ восемь часовъ вечера, въ тотъ день, когда герцогъ де-Гизъ, послѣ представленія королю и разговора съ герцогомъ анжуйскимъ, хотѣлъ заставить добрыхъ гражданъ столицы королевства Франціи подписать лигу.

Граждане, въ лучшихъ своихъ костюмахъ, какъ-бы наряженные на праздникъ, или въ полномъ вооруженіи, какъ-бы готовясь на смотръ или битву, направлялись къ церкви: всѣ, движимые однимъ чувствомъ и идя къ одной цѣли, были веселы или мрачны, когда проходили мимо постовъ королевской стражи. Этотъ мрачный видъ и особенно крики, насмѣшки и брань, сопровождавшіе его, очень обезпокоили бъ г-на де-Морвилье, еслибъ онъ не зналъ добрыхъ Парижанъ, насмѣшниковъ и забіякъ, но неспособныхъ быть зачинщиками, если только ихъ не побудитъ къ тому злой другъ или неосторожный врагъ.

Разнообразіе этого зрѣлища было увеличено еще тѣмъ, что множество женщинъ, нехотѣвшихъ оставаться дома въ такой торжественный день, послѣдовали за своими мужьями; нѣкоторыя тащили даже за собою толпу дѣтей, и весьма-забавную картину составляли ребятишки, цѣплявшіеся за непомѣрно-длинные мускеты, за гигантскія сабли или грозныя алебарды отцовъ.

По-временамъ, изъ группы людей, болѣе другихъ воспламененныхъ, слышались грозные крики и вслѣдъ за тѣмъ въ воздухѣ сверкало лезвіе обнаженныхъ шпагъ, особенно, когда о ни проходили мимо дома какого-нибудь гугенота. Тогда ребятишки кричали: -- Варѳоломеевская ночь-ночь-ночь!-- между-тѣмъ, какъ отцы вторили имъ: -- На костры еретиковъ! на костры! на костры!

Эти крики на минуту вызывали къ окнамъ блѣдное лицо какой-нибудь старой служанки или суроваго пастора; вслѣдъ за тѣмъ слышался за дверьми шумъ желѣзныхъ запоровъ и замковъ. Тогда граждане, счастливые и гордые тѣмъ, что, подобно зайцу въ баснѣ Лафонтена, напугали людей болѣе ихъ трусливыхъ, продолжали торжественное шествіе и переносили далѣе шумныя и безсильныя угрозы.

Стеченіе народа было особенно-велико на улицѣ Арбр-Секъ. Улица была загорожена, въ полномъ смыслѣ этого слова; шумная и буйная толпа направлялась къ свѣтлому фонарю, висѣвшему надъ вывѣской, знакомой многимъ изъ нашихъ читателей. На ней былъ изображенъ цыпленокъ на лазоревомъ полѣ, съ слѣдующею надписью: Прекрасная-Зв ѣ зда.

На порогѣ этого дома, человѣкъ, замѣчательный по шерстяному клѣтчатому колпаку, о чемъ-то громко разсуждалъ. Онъ размахивалъ обнаженной шпагой, а въ другой рукѣ держалъ тетрадь, вполовину исписанную именами.

-- Сюда, сюда, добрые католики! пожалуйте въ гостинницу "Прекрасной-Звѣзды"! вы здѣсь найдете и доброе вино, и добрыхъ людей; пожалуйте! Минута благопріятная; въ эту ночь добрые будутъ отдѣлены отъ злыхъ; завтра утромъ вырвутъ дурную траву изъ поля! Пожалуйте, господа; умѣющіе писать, идите и пишите! Неумѣющіе писать, идите и говорите ваши имена, или мнѣ, Ла-Гюрьеру, или помощнику моему, г. Крокантену.

Г. Крокантенъ, перигорскій уроженецъ, въ бѣломъ платьѣ съ ногъ до головы, опоясаиный веревкой, за которой торчали ножъ и чернильница, записывалъ имена выступавшихъ впередъ.

-- Господа, за вѣру! кричалъ вовсе горло хозяинъ гостинницы "Прекрасной-Звѣзды": -- господа, за святую вѣру!... Святая вѣра! господа, виватъ!...

И онъ задыхался отъ усердія и усталости, потому-что энтузіазмъ его начался съ четвертаго часа по-полудии.

Добрые католики, одушевляемые восклицаніями Ла-Гюрьера, записывались, или говорили имена свои г. Крокантену.

Множество именъ было уже записано, къ величайшему удовольствію хозяина гостинницы, имѣвшему опасную соперницу въ церкви Сен-Жермен-у-Гоксерроа; но, по счастію, число правовѣрныхъ было такъ велико, что тѣ, которымъ не удавалось войдти въ церковь и записаться у алтаря, пробирались до двери гостинницы, гдѣ распоряжались Ла-Гюрьеръ и помощникъ его, Крокантенъ.

Когда тетради Ла-Гюрьера и Крокантена были исписаны, хозяинъ гостинницы приказалъ немедленно принести двѣ новыя, чтобъ не было остановки, и опять громче прежняго принялся вызывать желающихъ, надѣясь заслужить этимъ вниманіе герцога де-Гиза,-- вниманіе, котораго онъ уже такъ давно домогался.

Между-тѣмъ, какъ подписчики предавались порывамъ безпрестанно-усиливавшагося усердія и переходили изъ одной улицы въ другую, въ толпѣ показался человѣкъ высокаго роста, съ помощію толчковъ и пинковъ добиравшійся до Крокантена.

Достигнувъ своей цѣли, этотъ человѣкъ взялъ перо изъ рукъ почтеннаго гражданина, только-что расчеркнувшагося подъ своею подписью, и написалъ свое имя буквами въ полдюйма величины, такъ-что на бѣлой страничкѣ, имъ избранной, не осталось болѣе мѣста; расчеркнувшись фигурными закорючками, онъ передалъ перо гражданину, стоявшему за нимъ и нетерпѣливо ожидавшему своей очереди.

-- Шико! прочиталъ этотъ гражданинъ: -- чортъ возьми, какъ красиво расписывается этотъ господинъ!

Шико, -- то былъ онъ, -- отказавшись слѣдовать за Генрихомъ, бродилъ по улицамъ и расписывался гдѣ только могъ. Написавъ свое имя у Крокантена, онъ перешелъ къ Ла-Гюрьеру, съ завистью глядѣвшему на Крокантена, которому посчастливилось украсить тетрадь свою такимъ красивымъ почеркомъ. Ла-Гюрьеръ принялъ Шико не съ открытыми объятіями, но съ открытою тетрадью. Гасконецъ записался еще болѣе-вычурнымъ почеркомъ; потомъ спросилъ Ла-Гюрьера, нѣтъ ли у него еще третьей тетради.

Ла-Гюрьеръ шутить не любилъ: онъ косо посмотрѣлъ на Шико; Шико посмотрѣлъ ему прямо въ глаза. Ла-Гюрьеръ назвалъ его сквозь зубы еретикомъ; Шико проворчалъ ему въ отвѣтъ: кабачникъ. Ла-Гюрьеръ отложилъ тетрадь и схватился за шпагу. Шико бросилъ перо и также схватился за шпагу; наконецъ, ссора эта кончилась бы непремѣнно поединкомъ, въ которомъ досталось бы трактирщику, еслибъ Шико не почувствовалъ, что его кто-то ущипнулъ въ руку; онъ скоро оглянулся.

За нимъ стоялъ король, одѣтый простымъ гражданиномъ; съ нимъ были Келюсъ и Можиронъ, также переодѣтые, но вооруженные шпагами и ружьями.

-- Это что такое? вскричалъ король: -- что вы, господа? вы добрые католики и ссоритесь! Mordieu, вы подаете дурной примѣръ.

-- Извольте дѣлать выговоры тому, кому слѣдуетъ, сказалъ Шико, какъ-бы не узнавая короля: -- этотъ неучъ сзываетъ прохожихъ, чтобъ у него записывались, а запишешься, такъ онъ же еще ругается.

Ла-Гюрьеръ замѣтилъ вновь-прибывшихъ и однимъ толчкомъ подвинулъ толпу назадъ, такъ-что Шико, король и миньйоны отдѣлились отъ нея и остались на возвышеніи, на крылечкѣ заведенія трактирщика-фанатика.

-- Какое усердіе! шепнулъ Генрихъ: -- сегодня раздолье православной религіи въ моемъ городѣ!

-- Да, ваше величество, но не раздолье еретикамъ... А вашему величеству извѣстно, что вы сопричислены къ ихъ сонму... Посмотрите на лѣво... еще лѣвѣе... еще; что вы видите?

-- А! широкую образину герцога майеннскаго и остренькую мордочку кардинала.

-- Тише, ваше величество; всѣ выгоды на нашей сторонѣ, потому-что мы знаемъ, гдѣ наши непріятели, а они не знаютъ, гдѣ мы.

-- Чего же мнѣ бояться?

-- Э, Боже мой! въ такой давкѣ ни за что нельзя ручаться. Трудно ли спрятать подъ полой ножъ, трудно ли вонзить этотъ ножъ въ бокъ сосѣду, такъ-что онъ и не успѣетъ замѣтить, кто нанесъ ему ударъ? Сосѣдъ вздохнетъ, да и былъ таковъ! Уйдемте подальше, ваше величество; здѣсь не хорошо.

-- Развѣ меня узнали?

-- Нѣтъ; по-крайней-мирѣ, не думаю; но узнаютъ, если вы долѣе останетесь здѣсь.

-- Виватъ за вѣру! Виватъ за православную! кричала толпа народа, возвращавшаяся съ рынковъ и хлынувшая въ улицу Арбр-Секъ.

-- Виватъ герцогъ де-Гизъ! виватъ кардиналъ! виватъ мосьё де-Майеннъ! отвѣчалъ народъ, толпившійся у гостинницы Ла-Гюрьера и узнавшій двухъ приближавшихся къ ней лотарингскихъ принцевъ.

-- О-го! Это что за виватъ? сказалъ Генрихъ III, насупивъ брови.

-- Эти крики доказываютъ, что всѣмъ хорошо на своемъ, мѣстѣ: герцогу де-Гизу хорошо на улицахъ, а вамъ въ Луврѣ; ступайте въ Лувръ, ваше величество, ступайте въ Лувръ.

-- И ты съ нами?

-- Я? О, нѣтъ! я тебѣ теперь не нуженъ, сынъ мой; у тебя есть своя стража. Живѣе, господа! Спѣшите, Кедюсъ, спѣшите, Можиронъ! Я хочу присутствовать на этомъ зрѣлищѣ до самаго конца. Оно кажется мнѣ весьма-любопытнымъ и забавнымъ.

-- Куда же ты идешь?

-- Пойду еще записываться. Я хочу, чтобъ завтра въ городѣ было болѣе тысячи моихъ автографовъ. Вотъ и набережная; спокойной ночи, сынъ мой, ступай направо, а я пойду налѣво; каждый долженъ идти своей дорогой. Мнѣ нужно еще забѣжать въ Сен-Мерри послушать отличнаго проповѣдника.

-- Что тамъ еще за шумъ? внезапно вскричалъ король: -- зачѣмъ народъ бѣжитъ къ Новому-Мосту?

Шико поднялся на ципочки, но увидалъ только массу народа, кричавшаго, ревѣвшаго, толкавшагося и несшаго кого-то или что-то съ торжествомъ на плечахъ.

Вдругъ, въ томъ мѣстѣ, гдѣ набережная расширяется, толпа, сжатая сперва въ узкомъ пространствѣ, разступилась, расширилась и, подобно чудовищу, выкинутому волнами къ ногамъ Ипполита, человѣкъ, казавшійся главнымъ дѣйствующимъ лицомъ этой сцены, былъ, такъ-сказать, брошенъ къ самымъ ногамъ короля.

Человѣкъ этотъ былъ братъ Горанфло, сидѣвшій на ослѣ.

Онъ кричалъ и размахивалъ руками.

Оселъ оглашалъ воздухъ жалобнымъ ревомъ.

-- Ventre de biche! вскричалъ Шико, узнавъ и осла и сѣдока, выступившихъ на сцену:-- я говорилъ тебѣ объ отличномъ проповѣдникѣ въ Сен-Мери; намъ не зачѣмъ далеко ходить -- послушаемъ этого.

-- Проповѣдникъ на ослѣ? спросилъ Келюсъ.

-- Отъ-чего же и нѣтъ, сынъ мой?

-- Да онъ скорѣе похожъ на Силена! сказалъ Можиронъ.

-- Который же изъ нихъ проповѣдникъ? спросилъ Генрихъ: -- и оселъ и человѣкъ кричатъ въ одно время.

-- Оселъ краснорѣчивѣе, отвѣчалъ Шико: -- но человѣкъ говоритъ лучше по-французски. Прислушай, Генрихъ, прислушай, сынъ мой.

-- Смирно! кричалъ народъ:-- смирно!..

-- Смирно! закричалъ Шико голосомъ, покрывшимъ ревъ народа.

Наступило молчаніе.

Толпа окружила проповѣдника и осла. Горанфло началъ говорить рѣчь.

-- Братія! сказалъ онъ:-- Парижъ -- славный городъ; Парижъ -- гордость королевства Франціи, а Парижане весьма-умный народъ!.. Такъ сказано въ пѣсенкѣ...

И онъ запѣлъ во все горло:

Parisien, mon bel ami,

Que tu sais de sciences!

Но при этихъ словахъ, или, лучше сказать, при этой аріи, оселъ сталъ аккомпанировать такъ громко и съ такимъ ожесточеніемъ, что сѣдокъ долженъ былъ замолчать.

Народъ хохоталъ.

-- Молчи, Панюржъ; да замолчи же! кричалъ Горанфло: -- ты послѣ будешь говорить; дай мнѣ сперва кончить рѣчь.

Оселъ замолчалъ.

-- Братія! продолжалъ проповѣдникъ:-- міръ сей -- юдоль плача и горестей, въ которой люди должны, большею частію, утолять свою жажду слезами.

-- Онъ, кажется, пьянъ? сказалъ король.

-- Еще бы! отвѣчалъ Шико.

-- Я самъ, предсѣдящій предъ вами, возвращаюсь изъ изгнанія, какъ Іудеи, и вотъ уже цѣлая недѣля, какъ мы, то-есть Панюржъ и я, живемъ подаяніями...

-- Кто такой Панюржъ? спросилъ король.

-- Вѣроятно, кто-нибудь изъ его товарищей: -- я такъ думаю, отвѣчалъ Шико.-- Но не мѣшай мнѣ слушать: рѣчь бѣдняка трогаетъ меня.

-- И кому я обязанъ этимъ?.. Ироду! Вы знаете, о какомъ Иродѣ говорю я...

-- Ты тоже знаешь, сынъ мой, сказалъ Шико:-- помнишь мою анаграмму?

-- Негодяй!

-- Кому это ты говоришь? Мнѣ, проповѣднику, или ослу?

-- Всѣмъ троимъ.

-- Братія, продолжалъ Горанфло: -- вотъ мой оселъ, котораго я люблю какъ овцу; онъ можетъ подтвердить вамъ, что мы въ три дня прибыли сюда изъ Вильнёв-ле-Руа, чтобъ присутствовать на великомъ торжествѣ, совершающемся сегодня вечеромъ... А какъ мы пріѣхали?

La bourse vide,

Le gosier sec.

Но ничто не удержало насъ, т. е. Панюржа и меня!

-- Кто же этотъ Панюржъ? спросилъ опять Генрихъ, озабоченный этимъ страннымъ прозвищемъ.

-- И такъ, мы пріѣхали, продолжалъ проповѣдникъ: -- чтобъ узнать, что здѣсь дѣлается. Теперь же мы видимъ, но не понимаемъ. Что здѣсь дѣлается, братія? Сегодня ли свергаютъ Ирода съ престола? Сегодня ли сажаютъ брата Генриха въ монастырь?

-- О-го! сказалъ Келюсъ: -- мнѣ очень хочется подстрѣлить этого толстяка; какъ ты думаешь, Можиронъ?

-- Ба! сказалъ Шико:-- какъ можно сердиться за такую бездѣлицу, Келюсъ? Повѣрь мнѣ, Генрихъ, если тебя посадятъ только въ монастырь, такъ это еще слава Богу!.. Не такъ ли, Панюржъ?

Оселъ, услышавъ свое имя, поднялъ уши я страшно заревѣлъ.

-- О, Панюржъ! о! сказалъ проповѣдникъ: -- тебя, кажется, волнуютъ страсти?.. Господа, продолжалъ онъ: -- я выѣхалъ изъ Парижа съ двумя пріятелями: Панюржемь, моимъ осломъ, и Шико, шутомъ его величества... Господа, не знаете ли вы, что сталось съ моимъ другомъ, Шико?

Шико сдѣлалъ гримасу.

-- А! сказалъ король:-- такъ это твой другъ!

Келюсъ и Можиронъ засмѣялись.

-- Хорошъ твой другъ, продолжалъ король:-- а нельзя ли узнать, какъ его зовутъ.

-- Горанфло, Генрихъ; ты знаешь, тотъ самый Горанфло, о которомъ уже намекалъ тебѣ г. де-Морвилье.

-- Сен-Женевьевскій возмутитель?

-- Именно.

-- Такъ я велю его повѣсить.

-- Нельзя.

-- Отъ-чего?

-- Отъ-того, что у него нѣтъ шеи. Голова приросла къ плечамъ.

-- Братія, продолжалъ Горанфло: -- братія, вы видите предъ собою настоящаго мученика. Братія, теперь дѣло идетъ о томъ, чтобъ защитить меня, или, лучше сказать, защитить всѣхъ правовѣрныхъ католиковъ. Вы не знаете, что дѣлается въ провинціи, что затѣваютъ тугеноты. Мы должны были убить въ Ліонѣ одного, проповѣдывавшаго возмущеніе. Пока во Франціи останется одинъ гугенотъ, православные не будутъ имѣть ни минуты покоя. Истребимъ же гугенотовъ! За оружіе, братія, за оружіе!

-- За оружіе! повторили многіе.

-- Far la mordieu! сказалъ король:-- заставь этого пьяницу замолчать, или онъ накличетъ вторую варѳоломеевскую ночь!

-- Погоди, погоди, сказалъ Шико.

Взявъ сарбакань изъ рукъ Келюса, онъ пробрался до оратора и изъ всей силы ударилъ его пустымъ и звучнымъ инструментомъ по спинѣ.

-- Рѣжутъ! бьютъ! заревѣлъ Горанфло.

-- А! это ты? сказалъ Шико, просунувъ голову подъ руку Горанфло:-- какъ поживаешь, дружище?

-- Помогите, г. Шико, защитите! продолжалъ кричать Горанфло:-- враги вѣры хотятъ убить меня; но я умру, взывая къ правовѣрнымъ: на костеръ гугенотовъ! на костеръ Беарнца!

-- Замолчи, животное!

-- Чортъ побери Гасконцевъ! продолжалъ кричать Горанфло.

Но въ это самое время другой ударъ, уже не сарбаканомъ, а палкой, упалъ на плечо Горанфло, который въ этотъ разъ заревѣлъ отъ боли.

Шико съ изумленіемъ осмотрѣлся, но замѣтилъ только конецъ палки. Ударъ былъ нанесенъ человѣкомъ, вмѣшавшимся въ толпу послѣ исправительной мѣры, предпринятой противъ брата Горанфло.

-- О-го! сказалъ Шико: -- кто это такъ больно заступается за насъ? Ужъ не землякъ ли? Надобно узнать.

И онъ побѣжалъ за человѣкомъ съ палкой, скоро удалявшимся по набережной въ сопровожденіи еще какого-то незнакомца.

II.

Улица-Фероннри.

Шико былъ мастеръ бѣгать и скоро догналъ бы человѣка, ударившаго Горанфло, еслибъ нѣчто странное въ фигурѣ этого человѣка и особенно въ фигурѣ его товарища не дало ему понять, что опасно было приступить къ человѣку, старавшемуся не быть узнаннымъ. И точно, оба видимо старались скрыться въ толпѣ, оглядываясь по-временамъ, какъ-бы желая удостовѣриться, не гонятся ли за ними.

Шико разсудилъ, что было только одно средство не возбудить ихъ подозрѣнія, именно -- перегнать ихъ и идти передъ ними. Они шли къ Улицѣ-Сент-Оноре; на углу Улицы-Тирніанъ Шико перегналъ ихъ и, убѣжавъ довольно-далеко впередъ, спрятался въ уступѣ, въ Улицѣ-Бурдонне.

Незнакомцы, опустивъ поля шляпъ до самыхъ бровей и закрываясь плащами до самыхъ глазъ, продолжали идти скорымъ военнымъ шагомъ къ Улицѣ-Фероннр и.

Шико опять перегналъ ихъ.

На углу Улицы-Фероннр и, незнакомцы остановились и осмотрѣлись.

Шико же продолжалъ идти впередъ и дошелъ уже до половины улицы.

Тутъ предъ домомъ, походившимъ уже на развалины, -- такъ онъ былъ старъ,-- стояла карета, запряженная двумя дюжими лошадьми.

Шико осмотрѣлся, замѣтилъ, что возница спалъ на козлахъ, и что изъ окна выглядывало озабоченное лицо женщины. Быстрая мысль сверкнула въ умѣ Шико: ему показалось, что карета ждала двухъ незнакомцевъ. Онъ осторожно прошелъ за нею и, пользуясь тѣнью отъ дома, проскользнулъ, никѣмъ незамеченный, подъ каменную скамью, стоявшую у дома и служившую лоткомъ зеленщикамъ, которые въ то время два раза въ недѣлю обращали Улицу-Фероннри въ рынокъ.

Лишь-только онъ успѣлъ забиться подъ скамью, какъ увидѣлъ незнакомцевъ, подходившихъ уже къ лошадямъ; они опять стали осматриваться съ безпокойствомъ; одинъ изъ нихъ началъ будить кучера; но такъ-какъ кучеръ спалъ крѣпко, то онъ произнесъ выразительное гасконское cap di diou, между-тѣмъ, какъ товарищъ его толкалъ въ спину лѣниваго возницу.

-- Такъ я не ошибся, подумалъ ІІІико: -- это мои земляки; теперь мнѣ не удивительно, что они такъ ловко ударили Горанфло, бранившаго Гасконцевъ.

Молодая женщина, узнавъ двухъ мужчинъ, которыхъ она ждала, поспѣшно высунулась изъ окна тяжелаго экипажа; тогда Шико могъ явственно разсмотрѣть ее: ей могло быть отъ двадцати до двадцати-двухъ лѣтъ; она была хороша собою, но чрезвычайно-блѣдна; еслибъ было свѣтло, то по цвѣту лица ея и синимъ полукружіямъ подъ глазами, по томнымъ движеніямъ, можно было бы угадать, что она была въ болѣзненномъ состояніи, объясняемомъ частыми обмороками и округленностью таліи.

Но изъ всего этого, Шико замѣтилъ только три вещи: что она была молода, блѣдна и блондинка.

Незнакомцы подошли къ каретѣ и стали между нею и скамьею, подъ которою сидѣлъ Шико.

Тотъ изъ мужчинъ, который былъ повыше ростомъ, схватилъ обѣими руками бѣлую ручку, протягиваемую ему молодой женщиной, и, поставивъ одну ногу на подножку, сказалъ:

-- Ну, что, другъ мой, милая моя, какъ вы себя чувствуете?

Молодая дама съ грустной улыбкой покачала головой и указала на флакончикъ со спиртомъ.

-- Опять дурнота, ventre-saint-gris! Какъ бы я сердился на васъ за эту болѣзнь, еслибъ самъ не былъ ея виновникомъ, мое сердце!

-- А какой чортъ велѣлъ вамъ брать ее съ собой? довольно-грубо произнесъ другой незнакомецъ:-- Видно, ужь ваша судьба такая! Всегда и вездѣ къ вашему полукафтанью прицѣпится какая-нибудь юбка!

-- Э, любезный Агриппа! отвѣчалъ первый мужчина, казавшійся мужемъ или возлюбленнымъ молодой женщины: -- ты не знаешь, какъ трудно разставаться съ тѣмъ, кого любишь!

И онъ бросилъ на молодую женщину взглядъ, исполненный томной нѣжности.

-- Cordioux! вы бѣсите меня, говоря такимъ образомъ, возразилъ угрюмый товарищъ.-- Развѣ вы пріѣхали въ Парижъ любезничать, волочиться? Мнѣ кажется, что для вашихъ сантиментальныхъ прогулокъ довольно мѣста и въ Беарнѣ; не зачѣмъ, было доходить до Вавилона, гдѣ васъ сегодня вечеромъ чуть не прибили разъ двадцать. Вернитесь домой, если хотите нѣжничать; но здѣсь, mordioux! занимайтесь интригами, только не любовными, а политическими!

При этихъ словахъ, Шико очень хотѣлось поближе посмотрѣть на говорившихъ, но онъ не могъ этого сдѣлать, опасаясь быть замѣченнымъ,

-- Пусть онъ ворчитъ, мой другъ, продолжалъ мужчина, стоявшій у дверецъ кареты: -- не обращайте на него вниманія. Я думаю, что онъ сдѣлается боленъ, если ему не на кого будетъ ворчать.

-- Но, ventre-saint-gris! вскричалъ ворчунъ: -- влѣзайте по-крайней-мѣрѣ въ карету, если хотите нѣжничать, а не стойте на улицѣ, гдѣ васъ могутъ узнать.

-- Ты правъ, Агриппа; вы видите, что ворчунъ мой не такъ сердитъ, какъ кажется. Дайте мнѣ мѣстечко, мое сердце, если позволяете, чтобъ я сѣлъ возлѣ васъ или у вашихъ ногъ.

-- Не только позволяю, ваше величество, но даже прошу васъ объ этомъ.

-- Ваше величество! проворчалъ Шико, невольно поднявъ голову и стукнувшись головой о каменную скамью:-- ваше величество? Это что значитъ?

Но въ то же время, влюбленный вскочилъ въ карету, и послышался звукъ нѣжнаго, продолжительнаго поцалуя.

-- Mordioux! проговорилъ незнакомецъ, оставшійся на улицѣ: -- человѣкъ преглупое животное!

-- Пусть меня повѣсятъ, если я тутъ что-нибудь понимаю! подумалъ Шико.-- Но подождемъ: все приходитъ въ-пору тому, кто умѣетъ подождать.

-- О, какъ я счастливъ! продолжалъ, не заботясь о досадѣ своего товарища, тотъ, кого называли величествомъ:-- ventre-saint-gris! сегодня чудный день! Добрые Парижане, ненавидящіе меня отъ всей души и готовые безпощадно растерзать меня, еслибъ знали, что я здѣсь, -- добрые Парижане хлопочутъ изъ всѣхъ силъ, чтобъ прочистить мнѣ дорогу къ престолу, и, сверхъ-того, въ моихъ объятіяхъ женщина, которую я обожаю! Гдѣ мы теперь, д'Обинье? Когда я буду королемъ, я воздвигну на этомъ мѣстѣ памятникъ доброму генію Беарнца.

-- Беарнца...

Шико не договорилъ, или, лучше сказать, не додумалъ; онъ второй разъ уткнулся въ то же мѣсто, тѣмъ же мѣстомъ.

-- Мы въ Улицѣ-Фероннри, ваше величество, и здѣсь намъ быть нехорошо, сказалъ д'Обинье, жаловавшійся на вещи, когда ему надоѣдало ворчать на людей.

-- Мнѣ кажется, продолжалъ незнакомецъ, въ которомъ читатели, вѣроятно, узнали уже Генриха, короля наваррскаго: -- мнѣ кажется, что я теперь ясно предугадываю свое будущее; я предвижу, что буду королемъ, сильнымъ и могущественнымъ, но, быть-можетъ, менѣе любимымъ, нежели теперь... О, мой ангелъ! повторите мнѣ еще, что любите меня; голосъ вашъ пробуждаетъ сладостнѣйшія ощущенія въ душѣ моей!

И Беарнець опустилъ голову на плечо возлюбленной, съ чувствомъ, часто овладѣвавшимъ имъ.

-- О, Боже мой! вскричала молодая женщина съ боязнію: -- вамъ дурно, ваше величество?

-- Этого только не доставало! проворчалъ д'Обинье: -- хорошъ солдатъ, хорошъ полководецъ, хорошъ король, съ которымъ дѣлается дурно!

-- Нѣтъ, милая, успокойся, отвѣчалъ Генрихъ: -- можетъ ли мнѣ быть дурно съ тобою?

-- По-истинѣ, ваше величество, сказалъ д'Обинье:-- я не знаю, зачѣмъ вы называетесь Генрихомъ-Наваррскимъ, а не Ронсаромъ или Клеманомъ Маро. Cordioux! мнѣ удивительно, отъ-чего вы не живете въ ладахъ съ королевой Марго? Вы, кажется, оба порядочно расположены къ поэзіи?

-- Ахъ, д'Обинье! ради Бога, не говори мнѣ о женъ. Какъ-разъ накличешь бѣду, ventre-saint-gris! Она, чего-добраго, сама сюда явится!

-- Вы, вѣрно, забыли, что она въ Наваррѣ? сказалъ д'Обинье.

-- Ventre-saint-gris! Вѣдь и я въ Наваррѣ, или, по-крайней-мѣрѣ, всѣ думаютъ, что я тамъ. Послушай, Агриппа, ты напугалъ меня; садись и ѣдемъ.

-- Нѣтъ, не сяду, отвѣчалъ д'Обинье:-- поѣзжайте, я пойду за вами; я буду мѣшать вамъ, или, лучше-сказать, вы будете мѣшать мнѣ въ каретѣ.

-- Такъ запри же дверцы, беарнскій медвѣдь, и дѣлай что хочешь! сказалъ Генрихъ.

Потомъ, обратившись къ кучеру, онъ прибавилъ:

-- Навареннъ, ты знаешь куда ѣхать?

Карета медленно тронулась съ мѣста; д'Обиньё послѣдовалъ за нею, ворча на друга, но заботясь о безопасности короля.

Съ груди Шико спала свинцовая тяжесть, когда они удалились: онъ зналъ, что д'Обиньё не оставилъ бы въ живыхъ неосторожнаго, подслушавшаго подобный разговоръ.

-- Надобно ли увѣдомить Валуа о томъ, что я слышалъ? спрашивалъ себя Шико, на-четверенькахъ вылѣзая изъ-подъ-скамьи.-- Зачѣмъ? продолжалъ онъ потягиваясь и расправляя ноги:-- можно ли доносить на двухъ скрывающихся людей и беременную женщину? Нѣтъ, это было бъ неблагородно. Нѣтъ, я не скажу ему ничего; да и къ-чему ему знать объ этомъ? Вѣдь не онъ царствуетъ, а я!

И Шико весело припрыгнулъ.

-- Очень-мило смотрѣть на нѣжныхъ любовниковъ, продолжалъ Шико: -- только д'Обинье правь: почтенный Генрихъ-Наваррскій ужь слишкомъ влюбчивъ. Годъ-тому, не болѣе, онъ пріѣхалъ въ Парижъ для г-жи де-Совъ. Теперь онъ привезъ съ собою эту милашку, безпрестанно падающую въ обморокъ. Но кто эта красавица? Вѣроятно, ла-Фоссеза. Притомъ же, если Генрихъ-Наваррскій не шутя добивается престола, такъ онъ позаботится объ уничтоженіи своихъ соперниковъ, герцога де-Гиза, кардинала де-Гиза и моего пріятеля, герцога майеннскаго. Исполать!.. Я чувствую особое расположеніе къ Беарнцу, ибо увѣренъ, что рано ли, поздно ли, но непремѣнно онъ съиграетъ шутку съ отвратительнымъ лотарингскимъ мясникомъ... Итакъ, рѣшено! Не скажу никому ни слова.

Въ эту минуту, нахлынула въ улицу толпа пьяныхъ лигёровъ.

-- Да здравствуютъ католики! Смерть Беарнцу! на костеръ гугенотовъ! на костеръ еретиковъ! кричала толпа.

Между-тѣмъ, карета поворотила за уголъ ограды Кладбища-Святыхъ-Невинныхъ и исчезла въ отдаленіи Сен-Дениской-Улицы.

-- Итакъ, думалъ Шико:-- я видѣлъ кардинала де-Гиза, видѣлъ герцога майеннскаго, видѣлъ короля Генриха III, видѣлъ Генриха Наваррскаго; одного принца не достаетъ въ моей коллекціи, именно герцога анжуйскаго; надобно отъискать его. Куда дѣвался мой Францискъ III? Я непремѣнно долженъ видѣть моего будущаго, нареченнаго и вѣнчаннаго уже монарха.

И Шико направился къ Церви-Сен-Жермен-л'Оксерруа.

Не одинъ Шико искалъ герцога анжуйскаго и безпокоился о его отсутствіи: Гизы также искали его, гдѣ только могли, но тщетно. Герцогъ анжуйскій былъ человѣкъ осторожный, и мы увидимъ, какія причины заставляли его еще скрываться отъ своихъ друзей.

Шико вошелъ въ Улицу-Бетизи; многочисленная толпа собралась у двери виноторговца, и въ этой толпѣ Гасконецъ узналъ де-Монсоро и де-Гиза.

-- А! подумалъ Шико, въ надеждѣ, что напалъ наконецъ на слѣдъ герцога анжуйскаго: -- держи-ладьи здѣсь; должно быть, и акула недалека.

Шико ошибался. Монсоро и Гизъ стояли у двери кабака, набитаго пьяницами, и щедро подливали стаканъ за стаканомъ оратору, поджигая его возмутительное краснорѣчіе.

Ораторъ этотъ былъ мертвецки-пьяный Горанфло, разсказывавшій свое путешествіе въ Ліонъ и поединокъ съ окаяннымъ кальвинистомъ.

Герцогъ де-Гизъ, какъ-бы находя въ этихъ разсказахъ объясненіе молчанія Николая Давида, слушалъ внимательно.

Улица-Бетизи была наполнена народомъ: нѣсколько дворянъ-лигёровъ привязали лошадей къ столбу, а сами съ жаромъ разговаривали. Шико остановился у одной изъ группъ и сталъ прислушиваться.

Горанфло, то сталкиваемый съ осла, то опять возносимый на свою живую каѳедру, съ трудомъ ворочалъ языкомъ, но, по-несчастію, могъ еще отвѣчать на распросы герцога и Монсоро, которые, подозрѣвая бѣду или измѣну, старались заставить его высказать всю правду.

Это обстоятельство испугало подслушивавшаго Гасконца болѣе, нежели присутствіе короля наваррскаго въ Парижѣ. Онъ страшился, чтобъ Горанфло не назвалъ его; это могло объяснить допрашивавшимъ все дѣло и открыть тайну, которую Шико скрывалъ такъ тщательно. Но Гасконецъ не терялъ присутствія духа: пробравшись къ столбу, къ которому были привязаны лошади, онъ отвязалъ двухъ или трехъ и, ударивъ ихъ изъ всей мочи уздечками, пустилъ въ середину толпы, которая, испугавшись галопа и громкаго ржанія лошадей, разбѣжалась въ разныя стороны.

Горанфло опасался за Панюржа, дворяне за своихъ лошадей, граждане за самихъ-себя; наступила суматоха, -- всѣ разбѣжались; нѣсколько человѣкъ заревѣли даже:

-- Пожаръ! пожаръ!

Шико съ быстротою стрѣлы пробрался сквозь толпу, приблизился къ Горанфло и, бросивъ ему грозный взглядъ, схватилъ Панюржа подъ-уздцы и вмѣсто того, чтобъ слѣдовать за толпой, поворотилъ въ противную сторону.

Шико потащилъ за собою покачивавшагося проповѣдника въ глухой переулокъ близь Церкви-Сен-Жермен-л'Оксерруа и, прижавъ Панюржа вмѣстѣ съ сѣдокомъ его къ стѣнѣ, вскричалъ:

-- А, пьяница! а, негодный! а, измѣнникъ! а, ренегатъ! ты предпочелъ кружку съ виномъ другу!

-- Ахъ, г. Шико! проговорилъ Горанфло.

-- Какъ, неблагодарный! продолжалъ Шико: -- я кормилъ, поилъ тебя, набивалъ тебѣ карманы и брюхо, а ты измѣняешь мнѣ, своему благодѣтелю!

-- Ахъ, Шико!

-- Ты всѣмъ разсказываешь мои тайны, измѣнникъ!

-- Любезный другъ!

-- Молчи! ты, вѣроломный, заслуживаешь наказанія!

Дюжій Горанфло, сильный, мощный какъ волъ, но побѣжденный раскаяніемъ и, особенно, виномъ, покачивался со-стороны-на-сторону въ рукахъ Шико, который трясъ его, какъ надутый пузырь.

Одинъ Панюржъ возставалъ противъ обидъ, причиняемыхъ его хозяину, и лягался въ сторону, за что Шико билъ его палкой.

-- Наказанія! бормоталъ Горанфло:-- я заслуживаю наказанія? я, вашъ другъ, любезнѣйшій мосьё Шико.

-- Да, да, наказанія, сказалъ Шико:-- я не хочу оставаться у тебя въ долгу.

И палка Гасконца опустилась на широкія, мясистыя плечи Горанфло.

-- О! еслибъ я не былъ пьянъ! закричалъ Горанфло съ сердцемъ.

-- Что жь бы ты сдѣлалъ?

Проповѣдникъ погрозилъ кулакомъ.

-- Ты прибилъ бы меня, своего друга? Неблагодарный!

-- Да вы же бьете вашего друга, мосьё Шико?

-- Кто крѣпко любитъ, тотъ крѣпко и бьетъ.

-- Такъ убейте же меня на мѣстѣ! закричалъ Горанфло.

-- Ты это заслужилъ; по на первый случай я удовольствуюсь болѣе-легкимъ наказаніемъ... и палка еще разъ опустилась на спину Горанфло.

-- О! еслибъ я не былъ пьянъ!

-- Старая пѣсня!

И Шико съ большимъ усердіемъ сталъ выказывать свою привязанность къ бѣдному женовевцу, ревѣвшему во все горло.

-- Полно ревѣть! сказалъ Гасконецъ.-- Ну, будетъ съ тебя на первый случай; поправься же и ступай отдохни въ гостинницѣ Рога-Изобилія.

-- Да, я и дороги-то не вижу, сказалъ Горанфло, по щекамъ котораго текли крупныя слезы.

-- Добро бы ты выплакалъ выпитое вино, такъ протрезвился бы... А то нѣтъ, я же долженъ провожать тебя!

И Шико потащилъ за собою Панюржа, между-тѣмъ, какъ Горанфло цѣплялся обѣими руками за сѣдло, чтобъ не потерять равновѣсія.

Они миновали такимъ-образомъ Мостъ-Мёнье, улицу Сен-Баргелеми и вступили въ улицу Сен-Жакъ. Женовевецъ все плакалъ; Гасконецъ все тащилъ осла.

По приказанію Шико, два прислужника изъ гостинницы Бономе помогли Горанфло слѣзть съ осла и провели его въ каморку, о которой мы уже упоминали.

-- Готово, сказалъ Бономе, вышедъ къ Шико.

-- Вы уложили его?

-- Храпитъ.

-- Прекрасно! Но какъ онъ не вѣкъ же будетъ спать, такъ не забудьте, что онъ не долженъ знать, какимъ-образомъ очутился здѣсь. Не говорите ему обо мнѣ ни слова. Не худо бы даже увѣрить его, что онъ не выходилъ отсюда съ той ночи, когда надѣлалъ столько шума въ своемъ монастырѣ, и что все, случившееся съ нимъ съ-тѣхъ-поръ, онъ видѣлъ во снѣ.

-- Слушаю, мосьё Шико, отвѣчалъ хозяинъ: -- но что же съ нимъ, бѣдненькимъ, приключилось?

-- Большое несчастіе; онъ, кажется, поссорился въ Ліонѣ съ посланнымъ герцога майеннскаго и убилъ его.

-- Ахъ, ты, Господи!.. вскричалъ хозяинъ: -- слѣдовательно...

-- Герцогъ майеннскій поклялся, что прибьетъ его до полусмерти, отвѣчалъ Шико.

-- Будьте покойны, сказалъ Бономе: -- я ни за что въ мірѣ не выпущу его отсюда.

-- Прекрасно... а теперь, продолжалъ Гасконецъ, обезопасивъ себя со стороны Горанфло:-- теперь я непремѣнно долженъ отъискать герцога анжуйскаго.

И онъ отправился къ дому его величества Франциска III.

III.

Принцъ и другъ.

Шико тщетно искалъ герцога анжуйскаго по парижскимъ улицамъ.

Читатели знаютъ, что герцогъ де-Гизъ приглашалъ принца показаться въ народъ; это приглашеніе обезпокоило мнительнаго герцога анжуйскаго. Принцъ задумался, а послѣ размышленія онъ всегда бывалъ остороженъ.

Однакожь, такъ-какъ собственная его польза требовала, чтобъ онъ своими глазами видѣлъ расположеніе Парижанъ, то онъ принялъ приглашеніе, рѣшившись вмѣстѣ съ тѣмъ не выходить изъ дворца иначе, какъ въ сопровожденіи человѣка, на котораго онъ могъ положиться.

Герцогъ зналъ одного такого человѣка: Бюсси д'Амбуаза.

Но только страхъ могъ заставить его идти къ Бюсси.-- Послѣ сцены съ Монсоро, молодой дворянинъ не являлся къ герцогу анжуйскому, и послѣдній внутренно сознавался, что Бюсси былъ правъ.

Притомъ же на д'Амбуаза, какъ на всѣхъ великодушныхъ людей, горесть имѣла сильнѣйшее вліяніе, нежели радость. Человѣкъ, безстрашный въ опасностяхъ, холодный и непоколебимый передъ огнемъ и мечомъ, всегда скорѣе становится жертвой непріятностей, нежели человѣкъ низкій, малодушный. Тѣ, которыхъ женщины заставляютъ плакать, чаще другихъ заставляютъ трепетать мужчинъ.

Бюсси погрузился, такъ-сказать, въ свою горесть. Онъ видѣлъ Діану при дворѣ; ее признали графиней Монсоро; она вступила въ число придворныхъ дамъ королевы; онъ видѣлъ, какъ тысячи любопытныхъ взоровъ пожирали красавицу, которую онъ, такъ-сказать, открылъ и извлекъ изъ могилы, ее скрывавшей. Въ-продолженіе цѣлаго вечера, онъ не спускалъ страстнаго, пламеннаго взора съ молодой женщины, неподымавшей глазъ, исполненныхъ грусти; и Бюсси, несправедливый, какъ всякій истинно-любящій человѣкъ, забывая прошедшее и всѣ мечты о несбывшемся счастіи, -- Бюсси не хотѣлъ понять, какъ страдала Діана, если не подымала глазъ, боясь встрѣтить на его лицѣ выраженіе грусти, которую она понимала, которой сочувствовала!..

-- О! думалъ Бюсси, тщетно ожидая взгляда: -- женщины хитры и смѣлы только тогда, когда хотятъ обмануть опекуна, мужа или мать; онѣ робки, малодушны, когда дѣло идетъ о признательности; онѣ такъ боятся показаться любящими, такъ дорожатъ малѣйшей лаской, что не боятся поразить въ самое сердце того, кто жаждетъ этой ласки. Діана могла мнѣ сказать прямо, откровенно: -- благодарю васъ, мосьё де-Бюсси, за услугу, мнѣ оказанную, но любить васъ я не могу. Этотъ ударъ убилъ, или вылечилъ бы меня. Но, нѣтъ! она предпочитаетъ меня, позволяетъ мнѣ любить ее, и любить безнадежно... О! я не люблю ея болѣе... я презираю ее!

И онъ удалился съ отчаяніемъ и яростію въ сердцѣ.

Въ это время, лицо его не имѣло того благороднаго выраженія, на которое всѣ женщины глядѣли съ любовію, мужчины со страхомъ: лицо его было мрачно, улыбка принужденно-злобна, онъ глядѣлъ изъ подлобья.

Выходя изъ пріемной комнаты, Бюсси взглянулъ въ зеркало: -- перемѣна, происшедшая съ нимъ, поразила его непріятнымъ образомъ.

-- Я безразсуденъ, подумалъ онъ. Изъ-за одной женщины, пренебрегающей мною, я хочу добровольно отказаться отъ сотни другихъ женщинъ, ко мнѣ расположенныхъ!.. И для кого же пренебрегаетъ она мною?.. Для этого длиннаго, блѣднаго скелета, безпрестанно слѣдящаго за нею... неспускающаго съ нея ревниваго взора!.. Онъ тоже притворяется, что не видитъ меня... О! если я захочу, такъ сегодня же этотъ человѣкъ будетъ лежать блѣденъ и нѣмъ у моихъ ногъ; сегодня же я поражу его шпагой въ самое сердце; если захочу, такъ сегодня же запятнаю бѣлое платье Діаны кровью этого человѣка... Если я не могу быть любимъ, то, по-крайней-мѣрѣ, могу быть страшенъ и ненавидимъ!... Но подобный поступокъ недостоинъ меня, -- это было бы прилично какому-нибудь Келюсу и Можирону, еслибъ Келюсъ и Можиронъ умѣли любить. Лучше походить на того героя Плутарха, которому я столько удивлялся: на молодаго Антіоха, умиравшаго отъ любви безъ жалобы, безъ гнѣва!.. Да, я буду молчать! Я боролся лицомъ-къ-лицу со всѣми героями нашего столѣтія; самъ Крильйонъ, мужественный Крильйонъ былъ обезоруженъ мною, и жизнь его была въ моихъ рукахъ... Я заглушу въ душѣ своей горесть, какъ Геркулесъ задушилъ великаго Антея, не позволивъ ему ни разу коснуться Надежды, матери его... Для меня, Бюсси, прозваннаго храбрымъ, подобно Крилльйону, нѣтъ ничего невозможнаго... я могу стать на ряду съ героями древнихъ временъ!..

И съ этими словами, онъ раскрылъ судорожно-сжатую руку, отеръ холодный потъ съ лица и медленно пошелъ къ двери. Ногой хотѣлъ онъ ударить въ нее, но удержался, собралъ всю свою кротость, все свое терпѣніе и вышелъ, съ улыбкой и спокойствіемъ на лицѣ, съ волканомъ въ сердцѣ.

Онъ встрѣтилъ герцога анжуйскаго и отвернулся: онъ не чувствовалъ въ себѣ столько твердости, чтобъ улыбнуться, или даже поклониться принцу, называвшему его другомъ и измѣнившему ему такимъ коварнымъ образомъ.

Франсуа позвалъ Бюсси, но Бюсси не оглянулся.

Онъ воротился къ себѣ, бросилъ шпагу на столъ, отцѣпилъ кинжалъ, разстегнулъ мантію и полукафтанье и опустился въ кресло, приклонивъ голову къ рѣзному гербу, украшавшему спинку кресла.

Слуги удалились безъ шума, полагая, что господинъ ихъ хочетъ отдохнуть.

Но Бюсси не спалъ -- онъ мечталъ.

Онъ провелъ нѣсколько часовъ въ этомъ положеніи, не замѣчая, что на другомъ концѣ комнаты человѣкъ, также сидѣвшій въ креслѣ, внимательно слѣдилъ за всѣми его движеніями, какъ-бы выжидая удобнаго случая вступить съ нимъ въ разговоръ.

Наконецъ, холодная дрожь пробѣжала по всему тѣлу Бюсси; зубы его застучали лихорадочно; руки опустились; голова, отяжелѣвъ, соскользнула со спинки кресла.

Тогда человѣкъ, наблюдавшій за Бюсси, вздохнулъ, поднялся съ кресла и подошелъ къ молодому дворянину.

-- Графъ, сказалъ онъ: -- вы нездоровы.

Бюсси поднялъ голову; лицо его горѣло.

-- А! это ты, Реми, проговорилъ онъ.

-- Да, графъ; я ждалъ васъ.

-- Ждалъ? Зачѣмъ?

-- Затѣмъ, что вамъ тутъ оставаться нельзя. Вы нездоровы -- это безпокоитъ меня.

-- Благодарю, другъ мой, сказалъ Бюсси, взявъ руку молодаго человѣка.

Реми не выпускалъ грозной руки, бывшей въ настоящую минуту слабѣе руки ребенка, и съ уваженіемъ, съ любовію прижималъ ее къ своему сердцу.

-- Скажите мнѣ, графъ, намѣрены ли вы бороться съ лихорадкой? Если намѣрены, то не оставайтесь въ этомъ положеніи: она какъ-разъ преодолѣетъ васъ. Ложитесь лучше въ постель, и велите себѣ читать какую-нибудь хорошую книгу, изъ которой можете почерпнуть силу и утѣшеніе.

Бюсси послѣдовалъ совѣту друга.

Во весь слѣдующій день, Реми не отходилъ отъ постели больнаго; онъ служилъ ему врачомъ души и тѣла; тѣло онъ успокоивалъ освѣжительными напитками, душу -- нѣжными словами, исполненными вѣры и терпѣнія.

Но на третій день, тотъ самый день, когда герцогъ де-Гизъ представлялся королю, Бюсси тщетно ожидалъ Реми.

-- Онъ, вѣроятно, утомился, подумалъ Бюсси:.-- бѣдный молодой человѣкъ! Ему нуженъ воздухъ, видъ весенней зелени, солнца; притомъ же, вѣроятно, Гертруда ждала его... Гертруда простая служанка, но она любитъ его... любящая служанка выше всякой знатной дамы, неимѣющей сердца!

Прошелъ цѣлый день; Реми не являлся. Именно потому, что его не было, Бюсси болѣе желалъ его видѣть; продолжительное отсутствіе молодаго хирурга, наконецъ, вывело его изъ терпѣнія.

Вечеромъ, когда улицы стали наполняться народомъ, когда стало смеркаться и нельзя уже было различать предметовъ въ комнатъ, Бюсси услышалъ шумъ въ передней.

Въ спальню графа вбѣжалъ одинъ изъ слугъ его.

-- Его высочество герцогъ анжуйскій, продолжалъ онъ.

-- Проси, возразилъ Бюсси, насупивъ брови при той мысли, что принцъ, котораго онъ теперь презиралъ отъ души, заботился еще о немъ.

Герцогъ вошелъ. Въ комнатъ Бюсси не было свѣчей...

-- Какъ у тебя темно, Бюсси, сказалъ герцогъ.

Бюсси не отвѣчалъ; отвращеніе оковывало языкъ его.

-- Не-уже-ли ты такъ опасно боленъ, что не можешь отвѣчать мнѣ? продолжалъ герцогъ.

-- Да, я очень боленъ, ваше высочество, проговорилъ Бюсси.

-- Такъ, вѣроятно, отъ-того-то ты и не приходилъ ко мнѣ въ эти два дня?

-- Именно отъ-того, отвѣчалъ Бюсси.

Принцъ, раздосадованный этимъ лаконизмомъ, прошелся два или три раза по комнатѣ, то смотря въ окно, то передвигая мебель.

-- Ты славно живешь, Бюсси, сказалъ герцогъ, чтобъ только прервать непріятное молчаніе.

Бюсси не отвѣчалъ.

-- Господа, сказалъ герцогъ своимъ придворнымъ, вошедшимъ за нимъ въ спальню:-- потрудитесь удалиться въ сосѣднюю комнату; кажется, нашъ Бюсси, въ-самомъ-дѣлѣ, опасно боленъ. Зачѣмъ не послали за Мирономъ? Бюсси заслуживаетъ, чтобъ его лечилъ врачъ короля.

Одинъ изъ слугъ Бюсси печально покачалъ головой; герцогъ замѣтилъ это движеніе.

-- Нѣтъ ли у тебя какого-нибудь горя, Бюсси? спросилъ герцогъ съ лицемѣрнымъ участіемъ.

-- Не знаю, отвѣчалъ графъ.

Герцогъ приблизился, подобно влюбленному, котораго жестокость возлюбленной дѣлаетъ болѣе кроткимъ и ласковымъ.

-- Говори же, Бюсси! Говори откровенно.

-- Что мнѣ вамъ говорить, ваше высочество?

-- Ты сердитъ на меня? Да? прибавилъ онъ тихимъ голосомъ.

-- Сердитъ? За что? Да и можно ли сердиться на принцевъ? Къ чему это ведетъ?

Герцогъ промолчалъ.

-- Но, продолжалъ Бюсси иронически: -- мы напрасно теряемъ время... Вы, герцогъ, вѣроятно, пришли сюда не за тѣмъ только, чтобъ узнать о моемъ здоровьѣ?

Герцогъ посмотрѣлъ на Бюсси съ притворнымъ изумленіемъ.

-- Я вамъ нуженъ? Не правда ли? спросилъ Бюсси съ жестокостью.

-- А, графъ!

-- Конечно, я вамъ нуженъ! Не-уже-ли вы думаете, что я могу вѣрить вашему участію? Нѣтъ, потому-что вы, ваше высочества, никого не любите.

-- Бюсси! отъ тебя ли я это слышу?

-- Перестаньте; говорите лучше прямо, что вамъ нужно? Человѣкъ, находящійся на службѣ у принца, долженъ гордиться, если этому принцу угодно хоть притворяться его другомъ, и жертвовать для него всѣмъ,-- даже жизнію. Говорите, ваше высочество, что вамъ угодно?

Герцогъ покраснѣлъ... можетъ-быть, отъ-того только, что было темно.

-- Мнѣ ничего не нужно отъ тебя, Бюсси. Ты ошибаешься, думая, что я пришелъ къ тебѣ изъ какихъ-нибудь видовъ. Но такъ-какъ теперь прекрасная погода и весь Парижъ въ волненіи,-- сегодня подписываются на лигу,-- то я желалъ бы вмѣстѣ съ тобою прогуляться по городу.

Бюсси посмотрѣлъ на герцога.

-- А Орильи? сказалъ онъ.

-- Арфистъ! возразилъ герцогъ, презрительно пожавъ плечами.

-- А я думалъ, ваше высочество, что онъ занимаетъ у васъ и другія должности. Впрочемъ, кромѣ Орильи, у васъ есть еще десять или двѣнадцать дворянъ, шаги которыхъ я слышу у себя въ пріемной.

Медленно поднялся тяжелый занавѣсъ у двери.

-- Кто тамъ? съ гнѣвомъ вскричалъ герцогъ:-- кто безъ доклада смѣетъ входить въ комнату, въ которой я сижу?

-- Я, Реми, отвѣчалъ ле-Годуэнъ, смѣло и величественно входя въ комнату.

-- Что за Реми? спросилъ герцогъ.

-- Реми ле-Годуэнъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ: -- врачъ его сіятельства графа де-Бюсси.

-- Болѣе, нежели докторъ,-- другъ, прибавилъ Бюсси.

-- А! произнесъ герцогъ, обидясь.

-- Ты слышалъ, что угодно его высочеству? спросилъ Бюсси, готовясь встать съ постели.

-- Да, его высочеству угодно, чтобъ вы вышли съ нимъ.

-- Такъ что же? гордо спросилъ герцогъ.

-- Вамъ, графъ, выходить нельзя, отвѣчалъ ле-Годуэпъ съ твердостью.

-- Отъ-чего? вскричалъ принцъ.

-- Отъ-того, что сегодня слишкомъ-холодно, ваше высочество.

-- Слишкомъ-холодно? повторилъ герцогъ, изумленный дерзостью молодаго человѣка, осмѣлившагося противорѣчить ему.

-- Да, слишкомъ-холодно. Слѣдовательно, я, отвѣчающій за графа де-Бюсси предъ его друзьями, и болѣе предъ самимъ-собою, запрещаю ему выходить.

Не смотря на запрещеніе доктора, Бюсси готовь уже былъ соскочить съ носгели, но Реми значительно пожалъ ему руку.

-- Хорошо, сказалъ герцогъ.-- Если графъ подвергается опасности, то пусть остается.

И его высочество, крайне раздосадованный, сдѣлалъ два шага къ двери.

Бюсси не трогался.

Герцогъ воротился къ постели.

-- Слѣдовательно, сказалъ онъ:-- ты рѣшился не выходить?

-- Вы видите, ваше высочество, отвѣчалъ Бюсси: -- докторъ запрещаетъ.

-- Позови лучше Мирона, Бюсси: онъ искусный врачъ.

-- Ваше высочество, врачъ-другъ, по-моему, лучше, нежели врачъ ученый, сказалъ Бюсси.

-- Въ такомъ случаѣ, прощай!

-- Прощайте, ваше высочество!

И герцогъ вышелъ съ шумомъ.

Едва онъ удалился, какъ Реми, слѣдившій за нимъ глазами и удостовѣрившійся, что принцъ вышелъ изъ дома, скоро подошелъ къ больному.

-- Вставайте, графъ, сказалъ онъ:-- и скорѣе, скорѣе!

-- Вставать? зачѣмъ?

-- Чтобъ идти прогуляться со мной. Здѣсь воздухъ слишкомъ-спертъ.

-- Но не ты ли сейчасъ говорилъ герцогу, что на дворѣ слишкомъ-холодно?

-- Съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ ушелъ, температура перемѣнилась.

-- Слѣдовательно?.. спросилъ Бюсси, приподнявшись съ любопытствомъ.

-- Слѣдовательно, отвѣчалъ ле-Годуэнъ:-- я увѣренъ, что теперь чистый воздухъ можетъ быть вамъ полезенъ.

-- Не понимаю, сказалъ Бюсси.

-- Вы и не можете понимать лекарствъ, которыя я вамъ предписываю, а между-тѣмъ, глотаете же ихъ... Вставайте же скорѣе! Прогулка съ герцогомъ анжуйскимъ могла вамъ быть опасною; прогулка же съ докторомъ будетъ здорова. Послушайтесь меня... или вы уже не имѣете ко мнѣ довѣренности?.. Въ такомъ случаѣ, вамъ не за чѣмъ держать меня.

-- Изволь, изволь, я повинуюсь тебѣ, сказалъ Бюсси.

-- И прекрасно дѣлаете!

Бюсси всталъ; онъ былъ блѣденъ и нетвердо держался на ногахъ.

-- Какъ вы интересны! сказалъ Реми шутя: -- какъ эта блѣдность вамъ къ-лицу!

-- Но куда же мы пойдемъ?

-- Въ ту часть города, которой воздухъ я сегодня анализировалъ.

-- Какой же тамъ воздухъ?

-- Отличный для вашего здоровья.

Бюсси одѣлся.

-- Шпагу и шляпу, сказалъ онъ. Реми подалъ ему то и другое. Потомъ они оба вышли.

IV.

Этимологія Жюссьенской-Улицы.

Реми взялъ больнаго подъ руку, поворотилъ на лѣво въ улицу Кокилльеръ, и дошелъ до вала.

-- Странно, сказалъ Бюсси: -- ты ведешь меня къ сторонѣ Грани-Бательерскаго-Болота, и увѣряешь, что тамъ воздухъ для меня здоровъ!

-- Потерпите, ваше сіятельство, сказалъ Реми:-- потерпите; мы повернемъ сейчасъ въ Монмартрскую-Улицу; вы увидите, что это за улица!

-- Да развѣ я ея не знаю?

-- А, если знаете, тѣмъ лучше! Мнѣ не нужно будетъ терять времени на то, чтобъ указывать вамъ ея красоты, и я прямо проведу васъ въ хорошенькую, маленькую улицу. Пойдемте только; вы увидите.

Пройдя шаговъ двѣсти по Монмартрской-Улицѣ, Реми поворотилъ на-право.

-- Послушай, ты, кажется, нарочно кружишь, вскричалъ Бюсси: -- мы опять идемъ туда, откуда пришли.

-- Это Ежипсьенская (Египетская) Улица, ваше сіятельство, которую народъ называетъ уже не Ежипсьенскою, а Жипсьеннскою, или даже Жиссьенскою-Улицею; вы увидите, что скоро эту же самую улицу будутъ называть Жюссьенскою: это гораздо-нѣжнѣе и притомъ, съ приближеніемъ къ югу, нарѣчія становятся болѣе богаты гласными. Вы должны это знагь, графъ, потому-что были въ Польшѣ; тамъ есть слова, состоящія изъ четырехъ согласныхъ, поставленныхъ рядомъ, такъ-что кажется, будто произносящій ихъ жуетъ мелкіе камешки.

-- Все это очень-хорошо; но такъ-какъ я не думаю, чтобъ мы пришли сюда для филологическихъ разсужденіи, то скажи мнѣ наконецъ, куда мы идемъ?

-- Видите ли вы эту маленькую церковь? возразилъ Реми.-- Не правда ли, чтофасадъ, выходящій на улицу, очень-милъ? Я готовъ биться объ закладъ, что вы до-сихъ-поръ и не замѣчали ея?

-- Правда, я въ первый разъ ее вижу.

Дворяне рѣдко заходили въ маленькую церковь святой Маріи-Египетской, посѣщаемую однимъ простымъ народомъ, у котораго она прозывалась Нокеронской-Часовней.

-- Вы теперь знаете, графъ, какъ называется эта церковь; вы довольно насмотрѣлись на ея наружный видъ, о потому, не угодно ли полюбоваться внутренностью? Вы увидите, какъ красиво разрисованы стекла... Это очень-любопытно.

Бюсси посмотрѣлъ на Годузна, замѣтилъ на лицѣ его кроткую, нѣжную улыбку, и понялъ, что, уговаривая его войдти въ церковь, молодой докторъ имѣлъ совсѣмъ не ту цѣль, о которой говорилъ, тѣмъ болѣе, что въ темнотѣ и нельзя уже было различить расписанныхъ стеколъ.

Но въ церкви, освѣщенной въ это время для вечерней службы, можно было еще полюбоваться наивною живописью XVI вѣка, слѣды которой и понынѣ сохранились еще въ Италіи.

Стѣны церкви были расписаны, по приказанію короля Франциска І-го, фресками, изображавшими жизнь святой Маріи-Египетской.

-- Ужь не хочешь ли ты пробудить во мнѣ какихъ-нибудь особенныхъ идей? Если такъ, то ты ошибся, Реми. Это хорошо для школьниковъ.

-- Сохрани Боже! возразилъ Годуэнъ: -- Omnis cogitatio libidinosa cerebrum inficit.

-- Такъ что же ты...

-- Не выколоть же мнѣ себѣ глазъ!

-- Скажи мнѣ, наконецъ, была ли у тебя какая-нибудь особенная цѣль, когда ты велъ меня сюда?

-- Никакой не было, отвѣчалъ Реми.

-- Такъ уйдемъ.

-- Потерпите! служба сейчасъ кончится. Нельзя же безпокоить правовѣрныхъ.

И Годуэнъ слегка удержалъ Бюсси за руку.

-- Вотъ и кончено, сказалъ Реми.-- Пойдемте, графъ.

Бюсси разсѣянно пошелъ къ выходу.

-- Куда же вы торопитесь? сказалъ Годуэнъ: -- вы забываете взять святой воды. О чемъ вы такъ задумались?

Бюсси, послушный какъ ребенокъ, пошелъ къ столбу, возлѣ котораго стояла кропильница.

Годуэнъ воспользовался этой минутой, чтобъ сдѣлать знакъ женщинѣ, которая тотчасъ же направилась къ тому же столбу, къ которому шелъ Бюсси.

Въ то самое мгновеніе, когда графъ протянулъ руку къ кропильницѣ, иы ѣвшей видъ раковины, поддерживаемой двумя Египтянами изъ чернаго мрамора, женская рука, довольно-толстая и красная, коснулась его руки и окропила ее святой водой.

Бюсси невольно взглянулъ въ лицо женщины и въ то же мгновеніе отступилъ и поблѣднѣлъ, потому-что узналъ Гертруду, вполовину-закрытую чернымъ шерстянымъ вуалемъ,

Оеіъ стоялъ неподвижно, забывъ даже сотворить крестное знаменіе, между-тѣмъ, какъ Гертруда, поклонившись ему, пошла далѣе и скрылась подъ сводомъ, находившимся передъ выходомъ.

Вслѣдъ за Гертрудой, дюжими локтями прочищавшей себѣ дорогу, шла женщина, тщательно закутанная въ шелковую маитилью; женщина, которой прелестныя молодыя формы, очаровательная ножка и стройная талья напомнили Бюсси, что въ цѣломъ мірѣ была только одна такая талья, однѣ такія ножки...

Реми не произнесъ ни слова; онъ только посмотрѣлъ на графа... и Бюсси понялъ, зачѣмъ молодой докторъ привелъ его въ Улицу-св.-Маріи-Египетской...

Бюсси послѣдовалъ за этой женщиной; Годуэнъ пошелъ за Бюсси.

Процессія этихъ четырехъ особъ, слѣдовавшихъ одна за другою, могла бы быть весьма-забавною, еслибъ на лицахъ двухъ изъ нихъ не были написаны жестокія страданія.

Гертруда, шедшая впереди, поворотила за уголъ Монмартрской-Улицы, прошла нѣсколько шаговъ, потомъ вдругъ повернула на право къ какой-то калиткѣ.

Бюсси остановился въ нерѣшимости.

-- Ваше сіятельство! сказалъ Реми:-- вы, кажется, хотите, чтобъ я наступилъ вамъ на пятки?

Бюсси пошелъ далѣе.

Гертруда вынула изъ кармана ключъ, отперла дверь и посторонилась; госпожа ея вошла въ дверь не оглядываясь.

Ле-Годуэнъ шепнулъ два слова горничной, также посторонился и пропустилъ Бюсси; потомъ вошелъ вмѣстѣ съ Гертрудой и оба занерли за собою дверь.

Это было въ послѣднихъ дняхъ апрѣля, около половины восьмаго часа вечера; теплое дуновеніе весны развивало на деревьяхъ зелень... листья начинали пробиваться изъ буровато-зеленыхъ почекъ.

Бюсси осмотрѣлся: онъ былъ въ садикѣ, окруженномъ высокою каменною стѣною, по которой вились виноградные листья и плющъ, наполнявшіе воздухъ сильнымъ запахомъ, извлекаемымъ изъ нихъ вечерней прохладой.

Первыя сирени, расцвѣтшія подъ благодѣтельнымъ вліяніемъ утреннихъ солнечныхъ лучей, производили на чувства молодаго человѣка сладостное впечатлѣніе... И онъ невольно спрашивалъ себя, не были ли эти ощущенія слѣдствіемъ присутствія столь нѣжно, столь пламенно-любимой женщины...

Въ бесѣдкѣ, обсаженной жасминами, на маленькой скамьѣ, примыкавшей къ церковной стѣнѣ, сидѣла Діана, уныло опустивъ голову на грудь и машинально обрывая листочки душистой гвоздики, которые падали на песокъ, принимавшій болѣе-темный цвѣтъ отъ вечерней сырости.

Соловей, скрытый между листьями дикаго каштана, залился долгою, меланхолическою пѣснію, прерываемою, по-временамъ, блистательными, звучными, торжественными нотами.

Бюсси былъ одинъ въ саду съ графиней Монсоро, потому-что Реми и Гертруда куда-то удалились. Онъ подошелъ къ ней; Діана подняла голову.

-- Графъ, произнесла она робкимъ голосомъ: -- между вами и мною не можетъ и не должно быть недостойнаго притворства: вы не случайно встрѣтились со мною въ Церкви-св.-Маріи-Египетской...

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Бюсси:-- Годуэнъ привелъ меня туда не говоря зачѣмъ; но клянусь, что я не зналъ...

-- Вы не понимаете меня, графъ, печально прервала его Діана.-- Да, я очень-хорошо знаю, что г. Годуэнъ привелъ васъ въ церковь и, быть-можетъ, насильно...

-- Нѣтъ, не насильно, возразилъ Бюсси: -- я не зналъ, что ожидало меня...

-- Вы жестоки, г. де-Бюсси, проговорила Діана, покачавъ головою и поднявъ къ Бюсси глаза, омоченные слезами.-- Вы, вѣроятно, хотите сказать, что еслибъ знали намѣреніе Реми, то не послѣдовали бы за нимъ?

-- О, графиня!...

-- Это очень-естественно и справедливо, графъ. Вы оказали мнѣ большую услугу, а я даже не поблагодарила васъ. Простите меня, и будьте увѣрены въ моей искренней признательности...

-- Сударыня...

Бюсси замолчалъ; онъ былъ такъ смущенъ, что не находилъ словъ; всѣ мысли его перепутались,

-- Но я хотѣла вамъ доказать, продолжала Діана, одушевляясь болѣе и болѣе: -- что я не неблагодарна, и не забываю услугъ мнѣ оказанныхъ. Я просила г. Реми доставить мнѣ честь повидаться съ вами; я сама назначила это свиданіе... Простите, если я поступила дурно...

Бюсси прижалъ руку къ сердцу.

-- О, графиня! произнесъ онъ: -- вы увѣрены въ противномъ!

Мысли стали приходить въ порядокъ въ взволнованномъ умѣ молодаго человѣка; вечерній вѣтерокъ, наносившій благоуханія, освѣжалъ горящее лицо его.

-- Я знаю, продолжала Діана, чувствовавшая въ эту минуту болѣе твердости, нежели Бюсси, прозванный храбрымъ, потому-что долго готовилась къ этому свиданью:-- я знаю, какъ вы исполнили мое порученіе. Мнѣ извѣстна вся ваша деликатность. Я узнала и умѣю оцѣнить васъ. Посудите же сами, какъ я страдала при мысли, что вы усомнились въ признательности... и привязанности моей къ вамъ...

-- Графиня, возразилъ Бюсси: -- три дня я былъ боленъ и никуда не выходилъ,

-- Знаю, отвѣчала Діана, между-тѣмъ, какъ на лицѣ ея выступилъ румянецъ, изобличавшій все участіе, принимаемое ею въ болѣзни Бюсси: -- знаю; я страдала не менѣе васъ, потому-что г-нъ Реми, можетъ-быть, обманывалъ меня, но... онъ говорилъ...

-- Что ваше равнодушіе причиной моихъ страданій? О, нѣтъ! онъ не обманывалъ васъ.

-- Слѣдовательно, я должна была сдѣлать то, что дѣлаю, продолжала графиня де-Монсоро: -- я вижу васъ, благодарю васъ за всѣ оказанныя мнѣ услуги, и клянусь, что вѣчно буду вамъ признательна... Вѣрите ли вы теперь, что я говорю искренно?

Бюсси уныло покачалъ головой и не отвѣчалъ.

-- Вы не вѣрите словамъ моимъ? спросила Діана.

-- Графиня, отвѣчалъ Бюсси:-- если мы кого любимъ, то всячески стараемся доказать ему свое расположеніе; вы знали, что я былъ при дворѣ въ день вашего представленія; вы знали, что я былъ близь васъ; вы угадывали, что взоръ мой былъ устремленъ на васъ однѣхъ... и ни разу не взглянули на меня, ни словомъ, ни знакомъ, ни движеніемъ не дали мнѣ понять, что замѣтили меня... Впрочемъ, можетъ-быть, я и ошибаюсь: можетъ-быть, вы не узнали меня; вы видѣли меня только два раза.

Діана отвѣчала взглядомъ, исполненнымъ такого грустнаго упрека, что Бюсси былъ тронутъ до глубины души.

-- Простите, графиня, простите, сказалъ онъ: -- вы выходите изъ разряда обыкновенныхъ женщинъ, а между-тѣмъ поступаете, какъ онѣ... Вашъ бракъ?...

-- Вѣдь вы знаете, какъ онъ былъ заключенъ?

-- Да; но легко было расторгнуть его.

-- Невозможно.

-- Невозможно? Вы забывали, что близь васъ есть человѣкъ, готовый пожертвовать для васъ жизнію?

Дізна опустила глаза.

-- Этого-то я и страшилась, сказала она.

-- И для этого-то вы пожертвовали мною! О, вы не можете представить себѣ, какую я веду жизнь съ-тѣхъ-поръ, какъ вы принадлежите другому!

-- Графъ, сказала Діана съ достоинствомъ: -- женщина не можетъ перемѣнить мужа безъ ущерба своему доброму имени...

-- И вы предпочли графа Монсоро...

-- Вы увѣрены въ этомъ? проговорила Діана едва-слышнымъ голосомъ.-- Тѣмъ лучше!

И глаза ея наполнились слезами.

Бюсси въ волненіи прохаживался передъ нею.

-- Теперь я опять совершенно чужой вамъ! сказалъ онъ.

-- Увы! произнесла Діана съ глубокимъ вздохомъ.

-- Ваше молчаніе убѣждаетъ меня въ этомъ.

-- Только молчаніемъ я могу отвѣчать вамъ.

-- Наше молчаніе есть слѣдствіе вашего обращенія со мною въ Луврѣ. При дворѣ вы не смотрѣли на меня; здѣсь, вы не говорите со мною.

-- Въ Луврѣ я была возлѣ графа Монсоро: онъ не спускалъ съ меня глазъ... онъ ревнивъ.

-- Ревнивъ! Чего же онъ еще желаетъ, Боже мой? Какого благополучія можетъ онъ еще желать, когда весь свѣтъ завидуетъ его благополучію?

-- Повторяю вамъ, онъ ревнивъ; онъ замѣтилъ, что въ-продолженіе нѣсколькихъ дней какой-то человѣкъ бродилъ около нашего новаго жилища...

-- Развѣ вы выѣхали изъ маленькаго домика въ Сент-Антуанской-Улицѣ?

-- Какъ! невольно вскричала Діана:-- стало-быть, не вы ходили около нашего дома?

-- Графиня, съ-тѣхъ-поръ, какъ бракъ вашъ сдѣлался извѣстенъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ вы были представлены ко двору, съ-тѣхъ-поръ, наконецъ, какъ вы не хотѣли удостоить меня взгляда, я слегъ въ постелю... и теперь еще боленъ... боленъ физически и душевно... Вы видите, что вашъ мужъ не можетъ ревновать ко мнѣ, потому-что не меня видѣлъ у вашего дома.

-- Въ такомъ случаѣ, графъ, если желаніе ваше увидѣться со мною было искренно, то будьте признательны этому незнакомцу... Зная ревность г. Монсоро, я опасалась за васъ и рѣшилась видѣться съ вами, чтобъ сказать вамъ: графъ, не подвергайтесь опасности, не увеличивайте моего несчастія!

-- Успокойтесь, графиня; я уже говорилъ вамъ, что не выходилъ изъ комнаты.

-- Позвольте же мнѣ теперь высказать вамъ все, что у меня на душѣ. Опасаясь человѣка, котораго мы не знаемъ, но котораго, быть-можетъ, узналъ графъ Монсоро, онъ требуетъ, чтобъ я оставила Парижъ; и такъ, -- прибавила Діана, протянувъ руку къ Бюсси: -- это свиданіе послѣднее между нами... Завтра я уѣзжаю въ Меридоръ.

-- Вы уѣзжаете! вскричалъ Бюсси.

-- Только этимъ могу я успокоить г. Монсоро, отвѣчала Діана: -- только этимъ могу я быть менѣе-несчастною. Притомъ же, мнѣ самой опротивѣлъ Парижъ, дворъ, Лувръ, весь свѣтъ! Я возвращусь къ прежнимъ тихимъ, мирнымъ радостямъ, къ воспоминаніямъ о моей дѣвической жизни, и эти радости, эти воспоминанія прольютъ въ душу мою утѣшенія, въ которыхъ она столько нуждается. Батюшка поѣдетъ со мною. Въ Меридорѣ я увижусь съ Жанной и мужемъ ея... Прощайте!

Бюсси закрылъ лицо руками.

-- Все, проговорилъ онъ: -- все кончено!

-- Что вы говорите? вскричала Діана вставая.

-- Человѣкъ, удаляющій васъ отсюда, человѣкъ, отнимающій у меня единственную мою надежду, состоявшую въ томъ, чтобъ дышать однимъ воздухомъ съ вами, чтобъ взглянуть на васъ, коснуться вашего платья, обожать васъ, -- этотъ человѣкъ, -- мой смертельный врагъ... я уничтожу его своими руками, раздавлю его подъ своими ногами...

-- О, графъ!

-- Презрѣнный! вскричалъ Бюсси: -- вмѣсто того, чтобъ благодарить судьбу, сдѣлавшую васъ его женою, -- васъ, прелестнѣйшее и непорочнѣйшее, существо въ мірѣ, онъ дерзаетъ ревновать!.. Ревновать!.. Гнусное, отвратительное чудовище!

-- О, ради Бога, успокойтесь... успокойтесь, графѣ!.. Онъ, можетъ-быть, ревнуетъ не безъ причины...

-- Не безъ причины!.. И вы защищаете его?

-- О! еслибъ вы знали! сказала Діана, закрывъ лицо руками, какъ-бы страшась, чтобъ Бюсси не замѣтилъ выступившей на немъ краски.

-- Еслибъ я зналъ? повторилъ Бюсси: -- я знаю только одно, графиня; тотъ, кто обладаетъ вами, не долженъ заботиться ни о комъ болѣе въ цѣломъ мірѣ!..

-- Но... сказала Діана прерывающимся, глухимъ, пламеннымъ голосомъ: -- но... вы ошибаетесь... графъ не обладаетъ мною!..

При этихъ словахъ, молодая женщина коснулась горящихъ рукъ Бюсси, встала, убѣжала, легкая какъ тѣнь, и исчезла въ тѣни садика. У калитки она встрѣтила Гертруду, схватила ее за руку и увлекла за собою прежде, нежели Бюсси, внѣ себя отъ счастія, успѣлъ протянуть впередъ руки, чтобъ схватить ее.

Онъ вскрикнулъ... колѣни его сгибались...

Реми подоспѣлъ во-время, чтобъ поддержать его и усадить на скамью, съ которой только-что сошла Діана.

V.

Какъ д'Эпернонъ изодралъ свое полукафтанье, и какъ Шомбергъ былъ выкрашенъ синей краской.

Между-гѣмъ, какъ ла-Гюрьеръ продолжалъ собирать подписку, Шико спроваживалъ Горанфло въ гостинницу Рога-Изобилія, а Бюсси возвращался къ жизни въ очаровательномъ садикѣ, исполненномъ благоуханій и любви, -- Генрихъ III, огорченный тѣмъ, что видѣлъ, раздосадованный проповѣдями, которыя слышалъ въ церквахъ, взбѣшенный таинственнымъ почетомъ, отдаваемымъ его брату, герцогу анжуйскому, который прошелъ мимо его въ Улинѣ-Сент-Оноре, сопровождаемый герцогами де-Гизомъ и де-Майенномъ, и цѣлой свитой дворянъ, которыми начатьствовалх, по-видимому, графъ Монсоро, Генрихъ III воротился въ Лувръ съ Можирономъ и Келюсомъ.

Король, по обыкновенію, вышелъ изъ Лувра съ четырьмя своими друзьями; но въ нѣсколькихъ шагахъ отъ Лувра, Шомбергъ и д'Эпернонъ, наскучивъ смотрѣть на пасмурное лицо Генриха и надѣясь встрѣтить какое-нибудь приключеніе въ такой суматохѣ, воспользовались первымъ удобнымъ случаемъ, чтобъ отдѣлиться отъ короля, и поворотили въ Орлеанскую-Улицу.

Они не прошли ста шаговъ, какъ нашли то, чего искали.

Д'Эпернонъ подставилъ свой сарбаканъ подъ ноги гражданину, бѣжавшему сломя-голову и отлетѣвшему на десять шаговъ при встрѣчѣ съ неожиданнымъ препятствіемъ.

Шомбергъ сорвалъ шпагой чепецъ съ головы женщины, казавшейся ему старухой, но оказавшейся, къ счастію его, хорошенькою и молоденькою.

Однакожь они невпопадъ вздумали подшучивать надъ добрыми Парижанами, обыкновенно столь терпеливыми: по городу пробѣжала возмутительная лихорадка, превращающая самыхъ смирныхъ людей въ свирѣпыхъ, лютыхъ звѣрей. Опрокинутый гражданинъ вскочилъ и заревѣлъ:

-- Остановите еретика!

Гражданинъ былъ одинъ изъ ревностнѣйшихъ лигеровъ; толпа сбѣжалась на крикъ его и бросилась на д'Эпернона.

Женщина закричала:

-- Держите миньйона!

Это было еще хуже; мужъ этой женщины, красильщикъ, выпустилъ на Шомберга цѣлую стаю своихъ мастеровыхъ.

Шомбергъ, какъ человѣкъ храбрый, разсердился и размахивалъ шпагой.

Д'Эпернонъ, какъ человѣкъ разсудительный, пустился бѣжать.

Генрихъ не безпокоился о двухъ отлучившихся миньйонахъ: онъ зналъ, что оба они съумѣютъ выпутаться изъ бѣды: одинъ прыткостію, другой храбростію; онъ обошелъ улицы и спокойно воротился въ Лувръ.

Генрихъ III сидѣлъ въ глубокомъ креслѣ, въ своемъ оружейномъ кабинетѣ, и дрожалъ отъ гнѣва, пріискивая причину разсердиться на кого-нибудь.

Можиронъ игралъ съ Нарциссомъ, гончей собакой короля.

Келюсъ, уперши кулаки въ щеки, сидѣлъ на подушкѣ и глядѣлъ на Генриха.

-- Заговоръ идетъ... идетъ, иронически говорилъ король:-- они то ползаютъ какъ змѣи, то кидаются какъ тигры.

-- Эхъ, ваше величество, сказалъ Келюсъ: -- когда во Франціи не было заговоровъ?.. Не сидѣть же сложа руки братьямъ, сыновьямъ, родственникамъ короля!

-- Келюсъ, твои политическія правила и разсужденія нелѣпы!

Келюсъ повернулся на подушкѣ и обратился спиною къ королю.

-- Скажи, Можиронъ, продолжалъ Генрихъ:-- правъ я, или нѣтъ, mordieu? Можно ли меня утѣшать нелѣпицами, или общими мѣстами, какъ какого-нибудь чулочника, боящагося лишиться своей любимой кошки?

-- Ваше величество, сказалъ Можиронъ, бывшій всегда и во всемъ одного мнѣнія съ Келюсомъ:-- если вы не чулочникъ, такъ докажите, что вы великій король. Вотъ вамъ примѣръ; посмотрите на Нарцисса: онъ доброе, смирное животное; а ущипните его за ухо, онъ заворчитъ; наступите ему на лапу, онъ укуситъ.

-- Хорошъ и ты! съ сердцемъ возразилъ Генрихъ:-- сравниваешь меня съ псомъ.

-- Нимало, ваше величество, сказалъ Можиронъ:-- я только говорю, что Нарциссъ съумѣетъ защитить себя, между-тѣмъ, какъ вы...

Можиронъ не договорилъ и также обратился спиной къ Генриху.

-- А! теперь я одинъ; прекрасно, продолжайте, друзья мои, добрые, отличные друзья мои, для которыхъ я, какъ всѣ говорятъ, мотаю государственные доходы; оставляйте, оскорбляйте, дорѣзывайте меня!.. Честное слово! я теперь окруженъ одними палачами... Ахъ, Шико! мой бѣдный Шико! гдѣ-то ты теперь?

-- Этого только не доставало, сказалъ Келюсъ:-- теперь онъ зоветъ дурака.

-- Это очень-естественно, замѣтилъ Можиронъ.

И онъ съ дерзостью сталъ напѣвать поговорку: Скажи съ к ѣ мъ ты знакомъ; я скажу кто ты таковъ.

Генрихъ насупилъ брови; молнія страшнаго гнѣва сверкнула въ большихъ чорныхъ глазахъ его... Но, какъ-бы утомленный уже однимъ проблескомъ страсти, онъ опустился опять въ кресло и сталъ чесать уши одному изъ щенковъ, лежавшихъ возлѣ него въ корзинѣ.

Скорые шаги послышались въ передней, и, секунду спустя, на порогѣ явился д'Эпернонъ, безъ тока, безъ мантіи, въ изодранномъ полукафтаньѣ.

Келюсъ и Можиронъ оглянулись, а Нарциссъ бросился съ лаемъ на вошедшаго, какъ-будто бы узнавалъ любимцевъ короля только по платью.

-- Боже праведный! вскричалъ Генрихъ III: -- что съ тобою случилось?

-- Ваше величество, сказалъ д'Эпернонъ: -- взгляните на меня; вотъ какъ поступаютъ съ друзьями вашими!

-- Но кто... кто обидѣлъ тебя? спросилъ король.

-- Mordieu! ваши подданные, или, лучше-сказать, подданные герцога анжуйскаго, кричавшіе изо всей мочи: да здравствуетъ лига, да здравствуетъ вѣра, да здравствуетъ Гизъ, да здравствуетъ Франсуа, да здравствуетъ, наконецъ, весь свѣтъ, исключая вашего величества.

-- Но за что же народъ поступилъ съ тобою такимъ образомъ?

-- За что? Такъ. Что можетъ одинъ человѣкъ сдѣлать противъ цѣлаго народа! Меня узнали; заревѣли, что я другъ вашего величества, и -- какъ видите.

-- А Шомбергъ?

-- Что Шомбергъ?

-- Шомбергъ не защитилъ тебя?

-- Corboeuf! Шомбергу самому надобно было развѣдываться съ чернью.

-- Какъ-такъ?

-- Онъ попался въ руки красильщику, съ жены котораго шутя снялъ чепчикъ; обидчивый мужъ выпустилъ на него цѣлую стаю красильщиковъ.

-- Par la mordieu! а гдѣ ты разстался съ бѣднымъ Шомбергомъ? спросилъ король, вставая.-- Я самъ пойду къ нему на помощь! Пусть скажутъ, прибавилъ Генрихъ III, значительно посмотрѣвъ на Можирона и Келюса: -- пусть скажутъ, что друзья покинули меня, но никто не будетъ имѣть права сказать, что я покинулъ друзей!

-- Благодарю, ваше величество, произнесъ голосъ за Генрихомъ:-- благодарю; по вотъ я и самъ! Gott verdamme mich, я отдѣлался, но дорого поплатился!

-- А, Шомбергъ! Это голосъ Шомберга! вскричали миньйоны.-- Да гдѣ же ты?

-- Pardieu! здѣсь, -- развѣ вы не видите? вскричалъ прежній голосъ.

И точно: во мракѣ всѣ увидѣли какое-то приближавшееся къ нимъ привидѣніе.

-- Шомбергъ! вскричалъ король:-- откуда ты? Отъ-чего ты такого цвѣта?

Шомбергъ былъ выкрашенъ съ головы до ногъ, съ платьемъ, со всѣмъ, отличнѣйшею яркою синею краскою.

-- Der Teufel! вскричалъ онъ:-- проклятые! Теперь мнѣ не удивительно, что весь народъ бѣжалъ за мною!

-- Но что же съ тобой случилось? спросилъ король.-- Отъ-чего ты посинѣлъ?

-- Отъ-того, что они, разбойники, окунули меня въ чанъ; я думалъ, что они просто окунули меня въ воду... не тутъ-то было... въ индиго!

-- О, mordieu! вскричалъ Келюсъ, громко захохотавъ:-- они раскаются! Индиго чрезвычайно-дорого, и на тебя пошло, по-крайней мѣрѣ, франковъ на двадцать краски!

-- Тебѣ хорошо смѣяться; посмотрѣлъ бы я, что сказалъ бы ты на моемъ мѣстѣ.

-- И ты никого не наказалъ? спросилъ Можиронъ.

-- Я знаю только, что воткнулъ въ кого-то свой кинжалъ по самую рукоятку; но въ одну секунду меня схватили, понесли, окунули и чуть не утопили..

-- Какъ же ты избавился отъ нихъ?

-- У меня достало мужества сдѣлать низость.

-- Какую?

-- Я закричалъ: "да здравствуетъ лига!"

-- Я этимъ же отдѣлался, сказалъ д'Эпернонъ: -- только меня заставили еще прибавить: "да здравствуетъ герцогъ анжуйскій!"

-- И меня тоже, сказалъ Шомбергъ съ яростію.-- И я тоже кричалъ: "да здравствуетъ герцогъ анжуйскій!" Но это еще не все.

-- Какъ! сказалъ король: -- они заставили тебя еще кому-нибудь кричать виватъ, мой бѣдный Шомбергъ?

-- Нѣтъ, кричать не заставляли; довольно, кажется, и двухъ виватовъ, отъ которыхъ я чуть не задохся; но въ то самое время, когда я кричалъ: "да здравствуетъ герцогъ анжуйскій"... угадайте, кого я увидѣлъ?-- Бюсси, проклятаго Бюсси, который слышалъ, какъ я кричалъ виватъ его герцогу!..

-- Онъ, можетъ-быть, не слышалъ? сказалъ Келюсъ.

-- Какъ не слыхать! Вы можете представить себѣ, какъ я кричалъ, когда меня посадили въ чанъ и приставили ножъ къ горлу!

-- И онъ не подоспѣлъ къ тебѣ на помощь? сказалъ Можиронъ.-- Какъ дворянинъ, онъ долженъ былъ защитить дворянина!

-- У него, кажется, было совсѣмъ-другое на умѣ; онъ не бѣжалъ, а летѣлъ.

-- Притомъ же онъ тебя, вѣроятно, не узналъ, сказалъ Можиронъ.

-- Какъ не узнать!

-- Вѣдь ты былъ ужь выкрашенъ.

-- Правда, былъ, сказалъ Шомбергъ.

-- Въ такомъ случаѣ, Бюсси винить нельзя, сказалъ Генрихъ: -- я самъ не узнаю тебя, мой бѣдный Шомбергъ!

-- Все равно, сказалъ молодой человѣкъ: -- мы встрѣтимся съ нимъ не въ Улицѣ-Кокилльеръ и не при такихъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ.

-- Что касается до меня, сказалъ д'Эпернонъ: -- такъ мнѣ бы хотѣлось развѣдаться не съ слугой, а съ господиномъ; я золъ не на Бюсси, а на его высочество герцога анжуйскаго.

-- Да, да, прибавилъ Шомбергъ: -- герцогъ анжуйскій преслѣдуетъ насъ насмѣшками, пока повѣренные его точатъ ему на насъ кинжалъ...

-- Вы сами слышали, ваше величество, какъ чернь восхваляла достоинства герцога анжуйскаго! вскричали вмѣстѣ Келюсъ и Можиронъ.

-- Точно теперь не вы какъ-будто король въ Парижѣ, а онъ; попытайтесь-ка выйдти на улицу, сказалъ д'Эпернонъ: -- и посмотримъ, уважатъ ли васъ больше, нежели насъ.

-- А, братъ! братъ! проговорилъ Генрихъ III глухимъ голосомъ и съ угрозой.

-- Да, ваше величество, вы не въ первый и не въ послѣдній разъ будете говорить, какъ теперь: "а, братъ! братъ!..", а между-тѣмъ все-таки не пріймете никакихъ мѣръ противъ этого брата, сказалъ Шомбергъ: -- я вамъ говорю съ полною увѣренностію, что братецъ вашъ глава какого-то заговора.

-- Э, mordieu! вскричалъ Генрихъ: -- я сейчасъ толковалъ то же самое Келюсу и Можирону, а эти господа пожали плечами и повернулись ко мнѣ спиною.

-- Ваше величество, возразилъ Можиронъ:-- мы пожали плечами и повернулись къ вамъ спиною не потому, что вы говорили о заговорѣ, а потому-что вы, по-видимому, не были расположены къ прекращенію его рѣшительными мѣрами.

-- Теперь же, прибавилъ Келюсъ: -- мы опять обращаемся къ вашему величеству, умоляя спасти насъ, или, лучше сказать, васъ-самихъ, ибо наша смерть -- ваша гибель!.. Завтра герцогъ де-Гизъ явится въ Лувръ; завтра онъ будетъ требовать, чтобъ вы назначили главу лигѣ: завтра вы, по обѣщанію своему, возложите это званіе на герцога анжуйскаго, и тогда герцогъ, сдѣлавшись главою лиги, то-есть, принявъ начальство надъ сотней тысячь Парижанъ, разгоряченныхъ оргіями этой ночи, сдѣлаетъ съ вами что захочетъ или что предпишетъ ему его коварное честолюбіе!

-- А! сказалъ Генрихъ: -- слѣдовательно, вы готовы вспомоществовать мнѣ въ случаѣ рѣшительной мѣры?

-- Готовы, ваше величество, отвѣчали молодые люди въ одинъ голосъ.

-- Позвольте мнѣ только надѣть новый токъ, новую мантію и другое полукафтанье, сказалъ д'Эпернонъ.

-- Ступай въ мою гардеробную и потребуй отъ каммердинера все, что тебѣ нужно; мы съ тобою одного роста.

-- А мнѣ позвольте помыться.

-- Ступай въ мою комнату, Шомбергъ, сказалъ король: -- тамъ тебя вымоютъ.

-- Слѣдовательно, ваше величество, спросилъ Шомбергъ: -- мы можемъ надѣяться, что причиненное намъ оскорбленіе не останется безъ наказанія?

Генрихъ III сдѣлалъ рукою знакъ, чтобъ молодые люди замолчали, и, опустивъ голову на грудь, задумался.

Послѣ минутнаго размышленія, онъ сказалъ:

-- Келюсъ, узнай, воротился ли герцогъ анжуйскій въ Лувръ.

Келюсъ вышелъ; д'Эпернонъ и Шомбергъ остались до возвращенія,-- такъ величина опасности воспламенила усердіе ихъ къ дѣлу короля: матросы возмущаются не въ бурю, а во время штиля.

-- Ваше величество, спросилъ Можиронъ: -- рѣшаетесь на сильную мѣру?

-- Увидишь, возразилъ король.

Келюсъ воротился.

-- Герцога еще нѣтъ дома, сказалъ онъ.

-- Хорошо, сказалъ король: -- д'Эпернонъ, ступай, переодѣнься; Шомбергъ, вымойся; а вы, Келюсъ и Можиронъ, идите къ воротамъ и оставайтесь тамъ до возвращенія брата.

-- А когда онъ воротится? спросилъ Келюсъ.

-- Когда онъ воротится, вы прикажете запереть всѣ выходы. Ступайте.

-- Браво, ваше величество! сказалъ Келюсъ.

-- Черезъ десять минутъ я буду здѣсь, сказалъ д'Эпернонъ.

-- Я не могу сказать навѣрное, когда буду готовъ, сказалъ Шомбергъ:-- это зависитъ отъ качества краски.

-- Приходите только какъ-можно-скорѣе, отвѣчалъ король.

-- Вы остаетесь одни, ваше величество? спросилъ Можиронъ.

-- Нѣтъ, Можиронъ, я остаюсь съ Богомъ и буду молить Его покровительствовать нашему предпріятію.

-- Молитесь усерднѣе, ваше величество, сказалъ Келюсъ: -- потому-что мы находимся въ весьма-затруднительномъ положеніи.

-- Аминь! заключилъ Можиронъ.

Двое молодыхъ людей, которымъ поручено было поджидать герцога, вышли въ одну дверь; двое другихъ въ другую.

Король, оставшись одинъ, преклонилъ колѣни предъ налоемъ съ распятіемъ.

VI.

Шико становится все болѣе и болѣе королемъ Франціи.

Пробило полночь: всѣ ворота Лувра обыкновенно запирались въ полночь. Но Генрихъ очень-вѣрно разсудилъ, что герцогъ анжуйскій непремѣнно проведетъ эту ночь въ Луврѣ, чтобъ не подать королю подозрѣнія въ томъ, что онъ виновникъ суматохи, происходившей въ Парижѣ.

Король отдалъ приказаніе не запирать воротъ до часу.

Въ четверть перваго, Келюсъ воротился.

-- Ваше величество, герцогъ дома, сказалъ онъ.

-- Гдѣ Можиронъ?

-- Онъ остался на часахъ; неравно герцогъ опять уйдетъ!

-- Не думаю.

-- Въ такомъ случаѣ... сказалъ Келюсъ, сдѣлавъ знакъ, что пора дѣйствовать.

-- Въ такомъ случаѣ, пускай онъ ложится спать, сказалъ Генрихъ.-- Кто при немъ?

-- Графъ де-Монсоро и нѣкоторые изъ дворянъ его.

-- А Бюсси?

-- Бюсси нѣтъ.

-- Прекрасно! сказалъ король, радуясь тому, что при братѣ его не было лучшаго его защитника.

-- Что будетъ угодно приказать вашему величеству? спросилъ Келюсъ.

-- Скажи д'Эпернону и Шомбергу, чтобъ они поторопились, да вели доложить графу де-Монсоро, что я желаю говорить съ нимъ.

Келюсъ поклонился и исполнилъ порученіе съ поспѣшностью, возбуждаемою чувствомъ ненависти и жаждою мщенія, слившимся въ его сердцѣ.

Пять минутъ спустя, д'Эпернонъ и Шомбергъ вошли къ королю -- первый переодѣвшись, а другой вымывшись до-чиста; только въ углубленіяхъ лица его остались синеватые отливы.

Послѣ миньйоновъ явился де-Монсоро.

-- Капитанъ стражей вашего величества объявилъ мнѣ, что вамъ, государь, угодно было потребовать меня къ себѣ, сказалъ обер-егермейстеръ поклонившись.

-- Графъ, сказалъ Генрихъ: -- да, я выходилъ сегодня вечеромъ со двора, звѣзды такъ весело горѣли на небѣ, погода такая прекрасная, что мнѣ пришла мысль поѣхать завтра на охоту; теперь только полночь, графъ; отправьтесь же немедленно въ Венсеннъ; прикажите выгнать оленя, и завтра мы будемъ за нимъ охотиться.

-- Я полагалъ, ваше величество, сказалъ Монсоро: -- что вы изволили назначить завтра аудіенцію его высочеству герцогу анжуйскому и герцогу де-Гизу, чтобъ дать лигѣ начальника...

-- Такъ что же? спросилъ король гордо.

-- Такъ... мнѣ кажется, завтра не будетъ времени...

-- Время всегда есть тому, кто умѣетъ имъ пользоваться, господинъ обер-егермейстеръ; потому-то я и велю вамъ ѣхать теперь же, немедленно. Вы успѣете выгнать въ эту ночь оленя и приготовить экипажи къ десяти часамъ утра. Идите же, скорѣе!.. Келюсъ и Шомбергъ! прикажите отъ моего имени выпустить изъ Лувра г. де-Монсоро, и отъ моего же имени прикажите запереть ворота, когда онъ выйдетъ.

Обер-егермейстеръ удалился съ изумленіемъ.

-- Какая странная прихоть! сказалъ онъ молодымъ людямъ въ передней.

-- Да, отвѣчали они лаконически.

Графъ Монсоро увидѣлъ, что они не были расположены разговаривать, и промолчалъ.

-- Плохо! подумалъ онъ, бросивъ косвенный взглядъ въ сторону покоевъ герцога анжуйскаго: -- кажется, надъ его высочествомъ собирается непогода.

Но не было никакой возможности предостеречь принца: Келюсъ шелъ по одной, Шомбергъ по другой сторонѣ обер-егермейстера, такъ-что онъ подумалъ, не приказано ли имъ арестовать его. Вышедъ изъ Лувра и услышавъ за собою шумъ запиравшихся воротъ, онъ убѣдился, что подозрѣнія его были неосновательны.

Десять минутъ спустя, Келюсъ и Шомбергъ воротились къ королю.

-- Теперь, сказалъ Генрихъ III:-- ни слова; ступайте за мною.

-- Куда же мы идемъ, ваше величество? спросилъ д'Эпернонъ, всегда осторожный.

-- Кто пойдетъ со мною, тотъ увидитъ, сказалъ король.

-- Идемъ! вскричали въ одинъ голосъ миньйоны.

Молодые люди прицѣпили шпаги, накинули мантіи и послѣдовали за королемъ, вошедшимъ со свѣтильникомъ въ рукахъ въ знакомый уже намъ потаенный корридоръ, по которому часто вдовствующая королева и король Карлъ IX ходили къ доброй королевѣ Марго, покои которой теперь занималъ Франсуа.

Въ этомъ корридорѣ дежурилъ каммердинеръ; но прежде, нежели онъ успѣлъ встать, чтобъ предувѣдомить герцога, Генрихъ схватилъ его за руку, приказалъ молчать и передалъ его въ руки молодыхъ людей, которые впихнули его въ темненькую каморку и заперли за нимъ дверь.

Итакъ, король самъ отворилъ дверь, ведущую въ спальню герцога анжуйскаго.

Франсуа только-что легъ и предавался честолюбивымъ мечтаніямъ, пробужденнымъ въ немъ событіями этого вечера. Онъ слышалъ, какъ народъ возносилъ его имя и позорилъ короля. Въ сопровожденіи герцога де-Гиза, онъ шелъ по улицамъ и видѣлъ, какъ народъ почтительно разступался передъ нимъ и его свитой, между-тѣмъ, какъ придворные короля были преслѣдуемы, осыпаемы насмѣшками и оскорбленіями. Во всю свою жизнь, проведенную въ мрачныхъ козняхъ, проискахъ, трусливыхъ заговорахъ, онъ не наслаждался такою популярностью, пробуждавшею въ немъ честолюбивѣйшія надежды.

Онъ положилъ на столъ принесенное ему графомъ де-Монсоро письмо, въ которомъ де-Гизъ просилъ его непремѣнно быть на выходѣ короля.

Послѣднее увѣщаніе было излишне: герцогъ анжуйскій самъ ни за что не пропустилъ бы такого торжественнаго для него случая.

Но каково же было изумленіе его, когда потаенная дверь тихо отворилась; каковъ былъ ужасъ его, когда онъ увидѣлъ входившаго къ нему короля!

Генрихъ знакомъ приказалъ своимъ любимцамъ остановиться у порога, а самъ пошелъ къ кровати Франсуа, мрачный, насупивъ брови и не говоря ни слова.

-- Ваше величество, проговорилъ герцогъ: -- эта неожиданная честь...

-- Пугаетъ васъ, не правда ли? спросилъ король:-- да, это очень-понятно; но оставайтесь въ постели, не вставайте, не вставайте.

-- Но... ваше величество... позвольте, проговорилъ герцогъ, дрожа всѣми членами и схвативъ лежавшее на столѣ письмо де-Гиза.

-- Вы читали? спросилъ король.

-- Читалъ, ваше величество.

-- И, вѣроятно, что-нибудь очень-пріятное?..

-- О, нѣтъ, ваше величество, отвѣчалъ герцогъ съ непринужденною улыбкою:-- такъ... записку...

-- Понимаю, сказалъ Генрихъ, записку -- и, вѣроятно, любовную? Однако, кто же будетъ запечатывать такими огромными печатями любовныя записки?

Герцогъ спряталъ письмо.

-- Вы слишкомъ-скромны, Франсуа сказалъ король, со смѣхомъ, походившимъ на скрежетаніе зубовъ.

Франсуа почувствовалъ, что на всемъ тѣлѣ его выступилъ холодный потъ.

-- Вашему величеству, вѣроятно, угодно сообщить мнѣ что-нибудь секретное,-- спросилъ онъ скрѣпя сердце и замѣтивъ по движенію одного изъ молодыхъ дворянъ, что они подслушивали и весьма забавлялись началомъ этой сцены.

-- Секретное, отвѣчалъ король:-- однакожь, позвольте мнѣ имѣть четырехъ свидѣтелей... Господа, продолжалъ онъ, обращаясь къ четыремъ миньйонамъ:-- вы можете подслушивать: король позволяетъ вамъ это!

Герцогъ поднялъ голову.

-- Ваше величество, сказалъ онъ съ ядовитымъ и ненавистнымъ взглядомъ: -- рѣшившись оскорблять человѣка моего званія, вы должны были прежде изгнать меня изъ Лувра; въ домѣ герцога анжуйскаго, я зналъ бы, что и какъ отвѣчать вамъ.

-- Не-уже-ли?.. произнесъ Генрихъ III протяжно и съ грозной ироніей: -- вы забываете, стало-быть, что гдѣ бъ вы ни были, вы мой подданный, и, слѣдовательно, у васъ своего дома нѣтъ?.. Я король!.. Въ моихъ рукахъ все и всѣ!

-- Ваше величество, вскричалъ Франсуа:-- я здѣсь въ Луврѣ... у своей матери.

-- А ваша мать у меня, отвѣчалъ Генрихъ.-- Но довольно... Покажите мнѣ письмо.

-- Какое?

-- Parbleu! то, которое вы читали, которое лежало на вашемъ столѣ, и которое вы спрятали, когда я вошелъ сюда.

-- Ваше величество, подумайте! сказалъ герцогъ.

-- О чемъ? спросилъ король.

-- О томъ, что требованіе ваше не достойно благороднаго дворянина: это требованіе полицейскаго чиновника.

Король поблѣднѣлъ.

-- Письмо! вскричалъ онъ.

-- Письмо отъ женщины, ваше величество!.. Подумайте! сказалъ Франсуа.

-- И письма женщинъ бываютъ иногда весьма-любопытны и страшны... Доказательствомъ тому письма нашей матери...

-- Братъ! вскричалъ Франсуа.

-- Письмо! вскричалъ король, топнувъ ногою:-- давайте его сюда, или я прикажу отнять его у васъ.

Герцогъ вскочилъ съ постели, смялъ письмо въ рукахъ и намѣревался бросить его въ каминъ.

-- Вы поступаете такимъ образомъ съ роднымъ братомъ?-- спросилъ Франсуа.

Генрихъ угадалъ его намѣреніе и преградилъ ему дорогу къ камину.

-- Не съ братомъ, отвѣчалъ онъ, а съ злѣйшимъ врагомъ! Не съ братомъ, а съ герцогомъ анжуйскимъ, прорыскавшимъ весь вечеръ по парижскимъ улицамъ, прихвостнемъ де-Гиза, и скрывающимъ отъ меня письмо одного изъ своихъ соучастниковъ, господъ лотарингскихъ принцевъ.

-- Ошибаетесь, сказалъ герцогъ: -- ошибаетесь!

-- А я вамъ говорю, что видѣлъ на печати трехъ птичекъ лотарингскаго герба, намѣревающихся проглотить французскія лиліи. Подавайте письмо, mordieu! или...

Генрихъ ступилъ на шагъ къ герцогу и положилъ ему руку на плечо.

Тотчасъ послѣ этого движенія короля, бросивъ косвенный взглядъ на четырехъ миньйоновъ, ожидавшихъ только знака Генриха, -- Франсуа упалъ на колѣни и, прислонившись къ кровати, закричалъ:

-- Помогите, помогите! братъ хочетъ убить меня!

Слова эти, произнесенныя съ выраженіемъ глубокаго страха, произвели сильное впечатлѣніе на короля и разсѣяли гнѣвъ его... Онъ вспомнилъ, вспомнилъ съ ужасомъ, что въ родѣ его, какъ-бы проклятомъ съ давнихъ уже временъ, братья убивали братьевъ!..

-- Нѣтъ, сказалъ онъ: -- вы ошибаетесь, братецъ: король и не думалъ убивать васъ... но довольно... сознайтесь побѣжденнымъ! Вы знаете, что я вашъ король, вашъ повелитель... а если забыли...

-- Знаю, знаю! вскричалъ герцогъ.

-- Въ такомъ случаѣ, король приказываетъ вамъ показать ему это письмо.

Герцогъ анжуйскій опустилъ письмо изъ рукъ.

Король поднялъ его, сложилъ и, не читая, спряталъ въ карманъ.

-- Все ли теперь, ваше величество? спросилъ герцогъ съ своимъ кошачьимъ взглядомъ.

-- Нѣтъ, ваше высочество, не все еще, отвѣчалъ король: -- за возмущеніе, неимѣвшее, по счастію, дурныхъ послѣдствій, вы должны остаться подъ арестомъ въ своихъ покояхъ до-тѣхъ-поръ, пока подозрѣнія мои на вашъ счетъ не будутъ опровергнуты. Вы здѣсь у себя, окружены всѣми удобствами жизни; слѣдственно, вамъ здѣсь худо не будетъ. Нынѣшнюю ночь васъ будутъ стеречь эти господа, а завтра утромъ ихъ смѣнитъ мой швейцарскій караулъ.

-- Но не-уже-ли я не могу видѣться съ своими друзьями?

-- Кого вы называете своими друзьями?

-- Графа Монсоро, де-Риберака, и Антрага, де-Бюсси.

-- Всѣ хороши, особенно послѣдній!

-- Развѣ онъ заслужилъ чѣмъ-нибудь гнѣвъ вашего величества?

-- Да, отвѣчалъ король.

-- Когда же?

-- Всегда, и особенно въ эту ночь.

-- Въ эту ночь? Что же онъ сдѣлалъ?

-- По его милости, меня оскорбили на улицѣ...

-- Васъ, государь!

-- Да, или моихъ друзей! Все-таки оскорбленіе падаетъ на меня.

-- Васъ обманули, ваше величество; этого не можетъ быть!

-- Я знаю, что это правда.

-- Ваше величество! вскричалъ герцогъ съ торжествующимъ видомъ:-- вотъ уже три дня, какъ Бюсси не выходитъ изъ дома! Онъ дома, въ постели, боленъ.

Король обратился къ Шомбергу.

-- Можетъ-быть, онъ и боленъ, сказалъ послѣдній:-- только не въ постели, а въ улицѣ Кокилльеръ.

-- Кто вамъ это сказалъ? спросилъ герцогъ анжуйскій вставая: -- кто вамъ сказалъ, что Бюсси былъ въ улицѣ Кокилльеръ?

-- Я самъ его видѣлъ.

-- Вы видѣли Бюсси?

-- Бюсси, здороваго, веселаго, казавшагося веселѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ; онъ шелъ съ своимъ спутникомъ, конюшимъ или докторомъ, не знаю.

-- Я тутъ ничего не понимаю, сказалъ герцогъ:-- я видѣлъ сегодня вечеромъ де-Бюсси: онъ лежалъ въ постели, больной; стало-быть, онъ обманулъ меня.

-- Все равно, сказалъ король: -- графъ де-Бюсси будетъ наказанъ вмѣстѣ съ другими, когда дѣло объяснится.

Надѣясь отклонить отъ себя гнѣвъ короля, обративъ его на Бюсси, герцогъ не сталъ защищать своего дворянина.

-- Если Бюсси въ-самомъ-дѣлѣ обманулъ меня, сказалъ онъ: -- если онъ въ-самомъ-дѣлѣ выходилъ со двора, то, вѣроятно, у него были тайныя намѣренія, которыхъ онъ не смѣлъ открыть мнѣ, вѣрнѣйшему подданному вашего величества.

-- Вы слышите, господа, сказалъ король: -- что говоритъ мой братъ? Онъ увѣряетъ, что не давалъ никакихъ порученій де-Бюсси.

-- Тѣмъ лучше, сказалъ Шомбергъ.

-- Отъ-чего же тѣмъ лучше?

-- Отъ-того, что въ такомъ случаѣ, не подлежа суду вашего величества, Бюсси принадлежитъ намъ.

-- Хорошо, хорошо; послѣ увидимъ, сказалъ Генрихъ III.-- Господа, ввѣряю вамъ своего роднаго брата; поступайте съ нимъ во всю ночь, въ которую будете имѣть честь стоять у него на часахъ, съ должнымъ уваженіемъ, какъ съ принцемъ крови, первымъ лицомъ въ королевствъ... послѣ меня.

-- Будьте спокойны, ваше величество! сказалъ Келюсъ, бросивъ на короля взглядъ, заставившій дрожать герцога:-- будьте спокойны; мы не забудемъ, чѣмъ обязаны его высочеству.

-- Хорошо; прощайте, господа, сказалъ Генрихъ.

-- Ваше величество! вскричалъ герцогъ, болѣе устрашенный отсутствіемъ, нежели присутствіемъ короля:-- не-уже-ли я, въ-самомъ-дѣлѣ, подъ арестомъ? Не-уже-ли я не могу ни выходить, ни видѣться съ своими друзьями?

Онъ вспомнилъ о наступающемъ днѣ, -- днѣ, о которомъ онъ за нѣсколько минутъ мечталъ такъ сладостно...

-- Ваше величество, сказалъ герцогъ, замѣтивъ нерѣшительность короля: -- позвольте мнѣ, по-крайней-мирѣ, остаться при особѣ вашей; тамъ мое настоящее мѣсто; тамъ я буду болѣе нежели гдѣ-либо въ вашихъ глазахъ. Государь! сжальтесь надо мною, позвольте мнѣ остаться при васъ.

Король хотѣлъ уже согласиться на просьбу короля, хотѣлъ уже сказать да, когда вниманіе его было отвлечено къ двери, у которой появилась худощавая, долговязая фигура, руками, ногами, головой и всѣмъ тѣломъ дѣлавшая самые замысловатые отрицательные знаки.

Шико дѣлалъ королю знаки, чтобъ онъ сказалъ "нѣтъ".

-- Нѣтъ, сказалъ Генрихъ брату:-- вамъ здѣсь очень-хорошо; я желаю, чтобъ вы остались здѣсь.

-- Государь... проговорилъ герцогъ.

-- Это моя воля; кажется, вамъ достаточно этого, герцогъ? сказалъ король съ строгостію, совершенно уничтожившею Франсуа.

-- Не говорилъ ли я, что Шико настоящій король Франціи! проворчалъ Гасконецъ...

VII.

Какъ Шико навѣстилъ Бюсси, и что изъ того воспослѣдовало.

На другой день, въ девять часовъ утра, Бюсси покойно завтракалъ съ Реми, приказавшимъ ему, по праву медика, подкрѣпить себя пищею; они говорили о прошедшемъ вечерѣ, а Реми припоминалъ фрески въ Церкви-Святой-Маріи-Египетской.

-- Скажи мнѣ, Реми, спросилъ Бюсси, послѣ краткаго молчанія: -- не узналъ ли ты дворянина, котораго окупали въ чанъ, когда мы проходили по улицѣ Кокилльеръ?

-- Еще бы!.. Только никакъ не могу припомнить его имени.

-- И я узналъ его только по голосу.

-- Я думаю; онъ былъ уже выкрашенъ.

-- Я долженъ бы былъ освободить его, сказалъ Бюсси: -- дворяне обязаны защищать другъ-друга противъ черни; но, увѣряю тебя, Реми, я былъ слишкомъ занятъ мыслями, волновавшими кровь мою.

-- Онъ, кажется, узналъ насъ, сказалъ Годуэнъ: -- потому-что погрозилъ намъ вслѣдъ кулакомъ и произнесъ какое-то проклятіе.

-- Не-уже-ли?

-- Я видѣлъ собственными глазами; только очень можетъ статься, что угроза обращалась не къ намъ, прибавилъ Реми, зная вспыльчивость Бюсси.

-- Все равно, надобно узнать, кто этотъ дворянинъ; я не могу спустить ему такого оскорбленія.

-- Постойте, постойте, вскричалъ Годуэнъ;-- я узнаю его!

-- Почему?

-- Онъ произнесъ проклятіе.

-- Еще бы, mordieu! Другой, на его мѣстѣ, произнесъ бы нѣсколько проклятій!

-- Да, но не нѣмецкихъ.

-- Ба!..

-- Я слышалъ явственно, какъ онъ вскричалъ: "Gott verdamme mich!"

-- Такъ это Шомбергъ.

-- Именно, онъ и есть.

-- Въ такомъ случаѣ, готовь свои мази и пластыри, любезный Реми.

-- Зачѣмъ?

-- Надо будетъ лечить его, или меня.

-- Полноте, графъ! не-уже-ли вы, человѣкъ счастливый, захотите опять рисковать жизнію?

-- Ты не понимаешь, сказалъ графъ: -- какъ мы охотно рискуемъ жизнію, когда счастливы!.. Увѣряю тебя, что я никогда не обнажалъ охотно шпаги, когда проигрывалъ большія суммы, когда любовница измѣняла мнѣ, или когда совѣсть укоряла меня бъ чемъ-нибудь; но всякій разъ, когда кошелекъ мой бывалъ полонъ, когда я влюблялся, когда совѣсть моя была чиста, я смѣло и весело выходилъ на поединокъ; я былъ увѣренъ въ твердости руки моей; гляжу прямо въ глаза своему противнику, читаю въ душѣ его и -- побѣждаю!.. Сегодня я буду чудесно драться, Реми, прибавилъ Бюсси, протягивая руку къ молодому человѣку:-- потому-что чрезвычайно счастливъ, благодаря тебя, другъ мой!

-- Позвольте, позвольте, графъ, сказалъ ле-Годуэнъ: -- вы должны, однакожь, отказать себѣ въ этомъ удовольствіи. Одна прелестная дама, съ которою я недавно познакомился, поручила васъ мнѣ и взяла съ меня клятву, что я буду беречь васъ, подъ тѣмъ предлогомъ, что вы уже обязаны ей жизнію и, слѣдовательно, не имѣете права располагать ею.

-- Добрый Реми, сказалъ Бюсси, погрузившись въ неясное состояніе, позволяющее влюбленному смотрѣть на всѣ предметы какъ-бы сквозь газовый занавѣсъ,-- очаровательное состояніе, походящее почти на сонъ: прислушиваясь къ словамъ друга, влюбленные въ этомъ состояніи не перестаютъ слѣдить душою за мыслію о любимой особѣ.

-- Да, добрый Реми, сказалъ Годуэнъ:-- отъ-того, что я доставилъ вамъ свиданіе съ графиней Монсоро; но вы заговорите совсѣмъ другое, когда будете разлучены съ нею... а время это приближается, если не настало уже.

-- Что ты говоришь? вскричалъ Бюсси: -- пожалуйста, оставь эти шутки, Годуэнъ.

-- Э, графъ! Я и не думалъ шутить:-- развѣ вы не знаете, что она уѣзжаетъ въ Анжу, и что я самъ, къ великой своей горести, долженъ разстаться съ мамзель Гертрудой?.. Ахъ!

Забавная горесть Реми заставила молодаго графа улыбнуться.

-- Развѣ ты очень любишь ее? спросилъ онъ.

-- Еще бы!.. она... еслибъ вы знали, какъ она... еслибъ вы знали, какъ она меня бьетъ!

-- И ты позволяешь ей?

-- По любви къ наукѣ; она вынудила меня изобрѣсти мазь отъ синяковъ.

-- Тебѣ слѣдовало бы послать нѣсколько банокъ этой мази Шомбергу.

-- Пускай онъ избавляется, какъ самъ знаетъ: -- оставимте его въ покоѣ.

-- Изволь; но обратимся опять къ графинѣ Монсоро или, лучше сказать, къ Діанѣ де-Меридоръ, потому-что ты, вѣроятно, знаешь...

-- Ахъ, Боже мой! знаю, все знаю.

-- Когда же мы ѣдемъ, Реми?

-- Ну, такъ и есть!.. Не скоро, очень-нескоро ѣдемъ.

-- Отъ-чего же?

-- Во-первыхъ, отъ-того, что нашъ начальникъ, любезнѣйшій герцогъ анжуйскій, запутался вчера вечеромъ въ такія дѣла, что вы скоро ему понадобитесь.

-- Во-вторыхъ?

-- Во-вторыхъ отъ-того, что по особенному счастію, г. Монсоро ничего не подозрѣваетъ, то-есть васъ, по-крайней-мѣрѣ, онъ ни мало не подозрѣваетъ; что же онъ скажетъ, когда вы исчезнете изъ Парижа въ одно время съ его женою?

-- А мнѣ какое дѣло до того, что онъ скажетъ?

-- Положимъ, что вамъ дѣла нѣтъ, такъ мнѣ есть, графъ. Я берусь лечить раны, получаемыя вами на поединкахъ, потому-что вы сами хорошо владѣете шпагой, и эти раны никогда не могутъ быть опасны; но отрекаюсь отъ ранъ, которыя могутъ быть нанесены вамъ кинжаломъ гдѣ-нибудь въ темнотѣ, и особенно ревнивыми мужьями; эти животныя, въ подобныхъ случаяхъ, свирѣпы, неумолимы; вспомните хоть бѣднаго Сен-Мегрена, измѣнническимъ образомъ убитаго лотарингскимъ принцемъ.

-- Что дѣлать, другъ мой, судьбы своей не избѣгнешь, и если мнѣ суждено быть убитымъ графомъ Монсоро...

-- Что же?

-- Тогда онъ убьетъ меня.

-- А потомъ, черезъ недѣлю, черезъ мѣсяцъ, черезъ годъ, Діана де-Меридоръ, какъ вы ее еще называете, сдѣлается совершенно женою г. де-Монсоро, и ваша бѣдная душа, которая безсмертна, вѣроятно, будетъ парить надъ возлюбленною, будетъ крѣпко досадовать...

-- Ты правъ, Реми; я хочу жить.

-- Это прекрасно, но недостаточно; вы должны не только жить, но еще слѣдовать моимъ совѣтамъ -- быть любезнымъ съ Монсоро; онъ теперь ревнуетъ къ герцогу анжуйскому, который бродилъ подъ окнами красавицы, какъ испанскій любовникъ, и былъ узнанъ по неизмѣнному спутнику его, Орильи. Старайтесь угождать почтенному мужу, не спрашивайте даже, куда дѣвалась его жена: вы это знаете и безъ него; однимъ словомъ, войдите съ нимъ въ дружбу, и онъ вездѣ будетъ провозглашать, что вы единственный дворянинъ, обладающій добродѣтелями Сципіона: умѣренностью и скромностью...

-- Мнѣ кажется, что ты правъ, сказалъ Бюсси.-- Такъ-какъ я теперь уже не ревную къ этому медвѣдю, то сдѣлаю его ручнымъ; это будетъ удивительно-забавно! Требуй отъ меня теперь все, чего хочешь, Реми; теперь для меня нѣтъ ничего невозможнаго -- я счастливъ!

Въ это время, кто-то постучался въ дверь. Бюсси и Реми замолчали.

-- Кто тамъ? спросилъ Бюсси.

-- Ваше сіятельство, отвѣчалъ пажъ:-- какой-то дворянинъ желаетъ васъ видѣть.

-- Видѣть меня? такъ рано? Что это за человѣкъ?

-- Высокій господинъ въ зеленомъ бархатномъ платьѣ и въ розовыхъ чулкахъ, съ нѣсколько-смѣшнымъ, но честнымъ лицомъ.

-- Э! вскричалъ Бюсси: -- ужь не Шомбергъ ли?

-- Шомбергъ не высокъ.

-- Правда; такъ не Монсоро ли?

-- Монсоро не честенъ.

-- Ты правъ; это не можетъ быть ни тотъ, ни другой; проси.

Минуту спустя, посѣтитель явился на порогѣ.

-- Ахъ, Боже мой! вскричалъ Бюсси, поспѣшно вскочивъ при видѣ вошедшаго; Реми же, какъ скромный другъ, удалился въ сосѣднюю комнату.

-- Мосьё Шико! вскричалъ Бюсси.

-- Точно-такъ, графъ, отвѣчалъ Гасконецъ.

Бюсси смотрѣлъ на него съ тѣмъ удивленіемъ, которое можно перевести слѣдующими словами:

-- Что вамъ надобно?

А потому Шико, понявъ этотъ нѣмой взглядъ, отвѣчалъ очень-серьёзно:

-- Графъ, я пришелъ предложить вамъ маленькое условіе.

-- Предлагайте, отвѣчалъ Бюсси съ изумленіемъ.

-- Что вы мнѣ дадите, если я окажу вамъ большую услугу?

-- Какова будетъ услуга, отвѣчалъ довольно-небрежно Бюсси.

Гасконецъ притворился, что не замѣчаетъ этого небрежнаго вида.

-- Графъ, сказалъ Шико, садясь и перекидывая одну ногу на другую: -- я замѣчаю, что вы не удостоиваете меня приглашенія присѣсть.

Краска бросилась въ лицо молодому графу.

-- Это не хорошо, тѣмъ болѣе, что вы должны мнѣ быть признательны за услугу, которую я намѣренъ оказать вамъ.

Бюсси не отвѣчалъ.

-- Графъ, продолжалъ Шико, ни мало не смущаясь: -- знаете ли вы лигу?

-- Я слышалъ объ ней, отвѣчалъ Бюсси, обративъ невольное вниманіе на слова Гасконца.

-- Слѣдовательно, вы должны знать, что лига есть не что иное, какъ союзъ правовѣрныхъ христіанъ, соединившихся съ благочестивою цѣлію перерѣзать своихъ ближнихъ, гугенотовъ. Принимаете ли вы участіе въ лигѣ? Я -- ревностный членъ ея.

-- Странно, что вы дѣлаете мнѣ такой вопросъ...

-- Отвѣчайте: да, или нѣтъ?

-- Повторяю вамъ, что я удивляюсь...

-- Мнѣ угодно было спросить васъ, принимаете ли вы участіе въ лигѣ; слышали вы?

-- Мосьё Шико, такъ-какъ я не люблю вопросовъ, смысла которыхъ не понимаю, то покорнѣйше прошу васъ перемѣнить разговоръ; только изъ приличія я не говорю вамъ, что, не любя вопросовъ, не люблю и вопрошающихъ.

-- Прекрасно; приличіе весьма-прилично въ обществѣ, говоритъ нашъ милый графъ де-Монсоро, когда онъ въ духѣ.

При имени де-Монсоро, произнесенномъ Гасконцемъ безъ намѣренія, Бюсси опять сталъ внимателенъ.

-- Не открылъ ли де-Монсоро чего-нибудь, подумалъ онъ: -- не подослалъ ли онъ Шико выпытать?..

Потомъ онъ прибавилъ вслухъ:

-- Говорите скорѣе и яснѣе, мосьё Шико; даю вамъ только нѣсколько минутъ времени.

-- Optime, сказалъ Шико: -- въ нѣсколько минутъ можно многое высказать. Впрочемъ, я напрасно спрашивалъ васъ, потому-что если вы и не принимаете еще участія въ лигѣ, то скоро пріймите, по примѣру герцога анжуйскаго.

-- Герцога анжуйскаго! Кто вамъ это сказалъ?

-- Онъ самъ; вышеупомянутый герцогъ объяснилъ оное нижеподписанному Шико, какъ пишутъ законники и какъ писалъ почтенный Николай Давидъ, свѣтильникъ парижскаго форума, forum parisiense; каковый свѣтильникъ погашенъ неизвѣстно чьимъ дуновеніемъ... Слѣдовательно, если герцогъ анжуйскій принадлежитъ къ лигѣ, то и вы, правая рука его, не можете не принадлежать къ ней! Это очень-естественно: лига не захочетъ взять въ начальники лѣвшу!

-- Что же далѣе, мосьё Шико? спросилъ Бюсси ласковѣе прежняго.

-- Далѣе? возразилъ Шико.-- Далѣе, что если только узнаютъ, что вы членъ лиги или будете членомъ ея, то съ вами будетъ то же, что съ его королевскимъ высочествомъ.

-- А что случилось съ его высочествомъ? вскричалъ Бюсси.

-- Графъ, сказалъ Шико, вставъ и принявъ тотъ самый тонъ, которымъ говорилъ ему за нѣсколько минутъ Бюсси:-- графъ, я не люблю вопросовъ и,-- позвольте мнѣ не уважить приличія,-- не терплю вопрошающихъ! И потому мнѣ хочется оставить васъ на произволъ судьбы.

-- Мосьё Шико, сказалъ Бюсси съ улыбкой, заключавшей въ себѣ извиненіе дворянина:-- прошу васъ, скажите мнѣ, что случилось съ герцогомъ?

-- Онъ подъ арестомъ.

-- Гдѣ?

-- Въ своей спальнѣ. Четверо изъ моихъ добрыхъ друзей караулятъ его: господинъ де-Шомбергъ, выкрашенный вчера въ синюю краску, что вамъ, впрочемъ, очень-хорошо извѣстно, ибо вы проходили мимо во время самой операціи; мосьё д'Эпернонъ, пожелтѣвшій отъ вчерашняго страха; мосьё де-Келюсъ, покраснѣвшій отъ злобы; и мосьё де-Можиронъ, поблѣднѣвшій отъ скуки; все это очень-мило, тѣмъ болѣе, что герцогъ зеленѣетъ отъ боязни, такъ-что мы, луврскіе обитатели, будемъ наслаждаться всѣми цвѣтами радуги!..

-- Слѣдовательно, вы полагаете, что и мнѣ угрожаетъ опасность? спросилъ Бюсси.

-- Опасность?.. Нѣтъ, позвольте, немножко похуже этого... я думаю, что къ вамъ сейчасъ пожалуютъ стражи...

Бюсси вздрогнулъ.

-- Любите вы Бастилью, мосьё де-Бюсси? Тамъ очень-удобно размышлять о суетѣ міра сего... Впрочемъ, комендантъ, г. Лоранъ Тестю, очень-хорошо кормитъ своихъ голубковъ.

-- Меня хотятъ посадить въ Бастилью! вскричалъ Бюсси.

-- Mordieu! я совсѣмъ и забылъ, что у меня въ карманѣ есть нѣчто въ родѣ приказанія отправить васъ туда. Угодно вамъ посмотрѣть?

И Шико вынулъ изъ кармана королевское повелѣніе, написанное по формѣ и повелѣвавшее немедленно схватить Луи де-Клермона, графа де-Бюсси д'Амбуаза, гдѣ бы онъ ни находился.

-- Сочиненіе мосьё де-Келюса, сказалъ Шико:-- очень-мило написано.

-- Въ такомъ случаѣ, вскричалъ Бюсси, тронутый поступкомъ Шико:-- вы, въ-самомъ-дѣлѣ, оказываете мнѣ величайшую услугу.

-- Кажется, сказалъ Гасконецъ.

-- Г. Шико, сказалъ Бюсси: -- прошу васъ, будьте со мною откровенны: съ какою цѣлію спасаете вы меня? Я знаю, что вы любите короля, и что король не любитъ меня...

-- Графъ, отвѣчалъ Шико, вставъ и поклонившись: -- я спасаю васъ только съ тою цѣлію, чтобъ спасти васъ. Толкуйте это себѣ, какъ вамъ угодно.

-- Но, ради Бога, скажите, чему я долженъ приписать ваше благорасположеніе?

-- Вы забыли, что я жду отъ васъ вознагражденія.

-- Правда.

-- Согласны ли вы?

-- Всей душою!

-- Слѣдовательно, вы не откажетесь услужить мнѣ, когда представится случай?

-- Не откажусь сдѣлать все, что будетъ въ моихъ силахъ. Честное слово Бюсси!

-- Этого слова мнѣ достаточно, сказалъ Шико, вставая.-- Садитесь же скорѣе на коня и убирайтесь подальше; я же снесу повелѣніе куда слѣдуетъ.

-- Такъ не вамъ было поручено арестовать меня?

-- А, графъ! за кого вы меня принимаете? Я дворянинъ.

-- Но я не могу оставить герцога анжуйскаго...

-- Оставляйте смѣло; онъ первый измѣнилъ вамъ.

-- Вы благородный дворянинъ, г. де-Шико, сказалъ Бюсси Гасконцу.

-- Это я знаю и безъ васъ, графъ! отвѣчалъ Шико.

Бюсси позвалъ Годуэна.

Реми, надобно отдать ему справедливость, подслушивалъ за дверью; онъ немедленно явился на зовъ графа.

-- Реми, вскричалъ Бюсси: -- вели сѣдлать лошадей.

-- Онѣ осѣдланы, ваше сіятельство, спокойно отвѣчалъ Реми.

-- Графъ, сказалъ Шико,-- господинъ Реми умный молодой человѣкъ.

-- Это я знаю и безъ васъ! отвѣчалъ Реми.

И они очень-вѣжливо и церемонно поклонились другъ другу.

Бюсси взялъ всѣ свои наличныя деньги и наполнилъ ими свои карманы и карманы Годуэна; потомъ поклонился Шико, еще разѣ поблагодарилъ и поспѣшно сталъ сходить съ лѣстницы.

-- Извините, графъ, сказалъ Шико:-- мнѣ нужно присутствовать при вашемъ отъѣздъ.

И Шико послѣдовалъ за Бюсси и Годуэномъ до конюшенъ, гдѣ стояли на готовъ двѣ осѣдланныя лошади.

-- Куда же мы ѣдемъ? спросилъ Реми, небрежно подбирая поводья.

-- Но...

Бюсси притворился, будто находится въ нерѣшимости.

-- Отъ-чего бы вамъ не ѣхать въ Нормандію? небрежно спросилъ Шико, съ видомъ знатока осматривая лошадей.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Бюсси:-- это слишкомъ-близко.

-- А во Фландрію? продолжалъ Шико.

-- Слишкомъ-далеко.

-- Мнѣ кажется, сказалъ Реми: -- что лучше всего ѣхать въ Анжу; какъ вы думаете, ваше сіятельство?

-- Пожалуй, поѣдемъ въ Анжу, сказалъ Бюсси, покраснѣвъ.

-- Такъ-какъ вы ѣдете... началъ Шико.

-- Немедленно.

-- То честь имѣю желать вамъ счастливаго пути; поминайте меня въ своихъ молитвахъ.

И почтенный дворянинъ удалился съ приличною важностью, отбивая углы своей длинной шпагой.

-- Чему быть, того не миновать! сказалъ Реми, съ улыбкой посмотрѣвъ на графа.

-- Поскачемъ скорѣе! вскричалъ Бюсси:-- мы, можетъ-быть, еще догонимъ ее.

-- Ахъ, ваше сіятельство, сказалъ Бодуэнъ: -- не мѣшайте судьбѣ... она балуетъ васъ.

И они ускакали.

VIII.

Ходули Шико, щелкушка Келюса, и сарбаканъ Шомберга.

Не смотря на наружное равнодушіе, Шико возвращался въ Лувръ съ невыразимою радостью въ сердцѣ.

Онъ втройнѣ былъ счастливъ тѣмъ, что оказалъ услугу такому благородному человѣку, какъ Бюсси, что принималъ участіе въ интригѣ, и что сдѣлалъ возможною для короля рѣшительную мѣру, которую требовали обстоятельства.

И точно, умъ и, особенно, сердце Бюсси, союзъ трехъ братьевъ Гизовъ, угрожали бѣдой Парижу.

Все, чего король опасался, и что Шико предвидѣлъ, случилось.

Принявъ у себя утромъ членовъ-лигеровъ, явившихся къ нему съ тетрадями, исписанными именами; обѣщавъ главу лигъ, заставивъ всѣхъ поклясться въ безпрекословномъ повиновеніи главѣ, котораго назначитъ король; побесѣдовавъ съ кардиналомъ и герцогомъ майеннскимъ, Генрихъ де-Гизъ пошелъ къ герцогу анжуйскому, съ которымъ разстался наканунѣ въ десятомъ часу вечера.

Шико ожидалъ этого посѣщенія, и потому, вышедъ отъ Бюсси, онъ сталъ бродить около алансонскаго дворца. Онъ не прождалъ четверти часа, какъ увидѣлъ де-Гиза.

Шико спрятался за уголъ; герцогъ вошелъ во дворецъ.

Тамъ онъ засталъ перваго каммердинера Франсуа, безпокоившагося о томъ, что его господинъ не возвращался домой; но онъ полагалъ, что, вѣроятно, герцогъ провелъ эту ночь въ Луврѣ.

Де-Гизъ пожелалъ видѣть Орильи. Каммердинеръ отвѣчалъ, что онъ съ вечера ждетъ въ кабинетѣ его высочества.

Герцогъ вошелъ туда. Орильи, какъ читатели уже знаютъ, былъ повѣренный принца и его музыкантъ на лютнѣ; ему были извѣстны всѣ тайны его высочества; но теперь онъ столько же безпокоился объ отсутствіи своего господина, какъ и каммердинеръ. Разсѣянно перебирая пальцами струны лютни, онъ часто вставалъ, подходилъ къ окну и смотрѣлъ, не идетъ ли принцъ.

Три раза посылали въ Лувръ, и каждый разъ посланному отвѣчали, что его высочество, воротившись очень-поздно домой, изволитъ еще почивать.

Генрихъ де-Гизъ сталъ разспрашивать Орильи.

Орильи отвѣчалъ, что былъ отдѣленъ вчера вечеромъ толпою отъ принца и, тщетно проискавъ его довольно-долгое время, воротился въ алансонскій дворецъ, не зная о намѣреніи его высочества провести ночь въ Луврѣ. Повѣренный Франсуа разсказалъ также де-Гизу, что три раза посылалъ въ Лувръ, и каждый разъ ему отвѣчали, что герцогъ еще почиваетъ.

-- Почиваетъ? Въ одиннадцать часовъ? сказалъ де-Гизъ.-- Это что-то невѣроятно; самъ король всегда уже на ногахъ въ это время. Орильи, вы должны бы сходить въ Лувръ.

-- Я самъ уже думалъ объ этомъ, ваша свѣтлость, отвѣчалъ Орильи: -- но мнѣ кажется, что его высочество гдѣ-нибудь любезничаетъ и нарочно велѣлъ привратнику сказывать, что онъ спитъ. Если такъ, то онъ можетъ обидѣться...

-- Нѣтъ, Орильи, возразилъ де-Гизъ:-- герцогъ человѣкъ благоразумный и не станетъ заниматься пустяками въ такой важный день. Ступайте же безъ боязни въ Лувръ: вы непремѣнно найдете тамъ его высочество.

-- Извольте, ваша свѣтлость; но что же мнѣ сказать ему?

-- Скажите, что собраніе въ Луврѣ назначено къ двумъ часамъ, и что мы условились переговорить еще до того времени. Вы понимаете, Орильи, прибавилъ герцогъ съ движеніемъ довольно-непочтительной досады:-- что въ такое время, когда король готовится назначить начальника лиги, спать смѣшно!

-- Итакъ, я попрошу его высочество пожаловать сюда?

-- Да; и скажите, что я съ нетерпѣніемъ жду его; лигёры начинаютъ уже собираться въ Лувръ; слѣдовательно, теперь намъ каждая минута дорога. Я же, между-тѣмъ, пошлю за графомъ де-Бюсси.

-- Слушаю, ваша свѣтлость. Если жь я не найду его высочества въ Луврѣ, что тогда?

-- Если не найдете, такъ и не ищите. Докажите, по-крайней-мѣрѣ, свое усердіе, и онъ не будетъ имѣть права сердиться на васъ. Во всякомъ случаѣ, я самъ въ три четверти втораго буду въ Луврѣ.

Орильи поклонился и вышелъ.

Шико, увидѣвъ его, догадался, куда и зачѣмъ онъ шелъ.

-- Все погибло, подумалъ Гасконецъ: -- или, по-крайней-мѣрѣ, дѣло страшно запутается и будетъ отложено въ долгій ящикъ, если герцогъ де-Гизъ узнаетъ, что Франсуа подъ арестомъ.

Послѣ этого разсужденія, Шико пустился со всѣхъ ногъ по направленію къ Лувру и, обойдя кругомъ, поспѣлъ туда гораздо-прежде Орильи.

Мы же послѣдуемъ за повѣреннымъ герцога анжуйскаго.

Онъ пошелъ вдоль набережной, покрытой торжествующими гражданами, и направился къ Лувру, сохранявшему свою спокойную, строгую физіономію посреди всеобщей радости.

Орильи зналъ всѣхъ при дворѣ; онъ остановился у воротъ и разговорился съ дежурнымъ офицеромъ, важной особой для любителей придворныхъ новостей.

Дежурный офицеръ былъ чрезвычайно-любезенъ и веселъ: король всталъ въ самомъ пріятномъ расположеніи духа.

Отъ дежурнаго офицера, Орильи перешелъ къ швейцару.

Швейцаръ осматривалъ нѣсколько десятковъ лакеевъ, которымъ сшили новое платье, и раздавалъ имъ алебарды новаго фасона.

Онъ очень-ласково улыбнулся Орильи, отвѣчалъ на его замѣчанія относительно погоды, что подало музыканту хорошую идею о политической атмосферѣ.

Довольствуясь собранными свѣдѣніями, Орильи пошелъ далѣе, къ парадной лѣстницѣ, ведшей къ покоямъ герцога. Онъ почтительно кланялся во всѣ стороны дворянамъ, собиравшимся уже въ сѣняхъ.

У двери спальни его высочества, онъ увидѣлъ Шико, сидѣвшаго на складномъ табуретѣ.

Шико одинъ игралъ въ шахматы и обдумывалъ какой-то ходъ.

Орильи хотѣлъ пройдти, но вытянутыя впередъ длинныя ноги Шико преградили ему дорогу.

Онъ долженъ былъ ударить Гасконца по плечу.

-- Ахъ, извините! сказалъ Шико: -- я не узналъ васъ, мосье Орильи.

-- Что вы тутъ дѣлаете, мосьё Шико?

-- Какъ видите, играю въ шахматы.

-- Одни?

-- Да... обдумываю ходъ... вы играете въ шахматы?

-- Плохо.

-- Ахъ, да! вѣдь вы музыкантъ; а музыка такое трудное искусство, что счастливцы, которымъ оно дается, должны посвятить ему все свое время, всѣ свои способности.

-- А ходъ, вѣроятно, трудный? спросилъ Орильи смѣясь.

-- Ужасно трудный: мой король безпокоитъ меня; вы, можетъ-быть, не знаете, мосьё Орильи, что въ шахматахъ король -- пѣшка весьма-ничтожная, неимѣющая рѣшительно никакой воли; король въ шахматахъ можетъ ступить только одинъ шагъ впередъ и одинъ назадъ, между-тѣмъ, какъ его окружаютъ ловкіе, сильные враги: кони, скачущіе изъ одного угла въ другой, и простыя пѣшки, окружающія его и всячески ему досаждающія; такъ-что ему стоитъ только сдѣлать одинъ необдуманный шагъ, и онъ погибъ!.. Правда, есть у короля одна преданная пѣшка, шутъ; она имѣетъ право ходить взадъ и впередъ, изъ одного конца въ другой, становится передъ королемъ, за нимъ, возлѣ него; но и то надобно-замѣтить, что чѣмъ шутъ преданнѣе королю, тѣмъ большей опасности онъ-самъ подвергается... Вотъ теперь, на-примѣръ, я долженъ вамъ признаться, мосьё Орильи, что мой король и шутъ его находятся въ чрезвычайно-затруднительномъ положеніи.

-- Но, спросилъ Орильи: -- по какому случаю пустились вы въ эти глубокомысленныя комбинаціи здѣсь, у двери покоевъ его высочества?

-- Я жду г. де-Келюса.

-- Онъ гдѣ?

-- Здѣсь.

-- Да гдѣ же здѣсь? спросилъ Орильи.

-- У его высочества.

-- У его высочества? Г. де-Келюсъ? съ изумленіемъ повторилъ Орильи.

Во все время этого разговора, Шико понемногу отодвигался, такъ-что Орильи невольно вступалъ въ корридоръ, и находился у самой двери въ спальню герцога.

При послѣднихъ словахъ, онъ, однакожь, отступилъ въ нерѣшимости.

-- А зачѣмъ г. де-Келюсъ у его высочества герцога анжуйскаго? спросилъ Орильи:-- они, кажется, никогда друзьями не были,

-- Тссъ! прошипѣлъ Шико съ таинственнымъ видомъ.

И, схвативъ обѣими руками шахматную доску, онъ выпятился впередъ и перегнулся такимъ образомъ, что губы его почти коснулись ушей Орильи.

-- Онъ пришелъ просить извиненіи у его высочества...

-- Извиненія? въ чемъ?

-- Они вчера немножко поссорились.

-- Не-уже-ли?

-- Да; король велѣлъ ему извиниться: вѣдь вы знаете, какъ братья теперь дружны между собою... а потому король пожурилъ Келюса, да еще велѣлъ ему просить прощенія.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ?

-- Какъ же, какъ же? Ахъ, мосьё Орильи, сказалъ Шико:-- вѣдь это, просто, золотой вѣкъ! Лувръ превратится въ настоящую Аркадію, а братья -- Arcades ambo!.. Ахъ, извините, я забылъ, что вы музыкантъ и опять заговорилъ съ вами по-латинѣ.

Орильи улыбнулся и вошелъ въ переднюю; когда онъ отворялъ дверь, Гасконецъ перемигнулся съ Келюсомъ, который былъ, впрочемъ, уже предувѣдомленъ.

Шико же опять погрузился въ размышленія надъ шахматною доскою.

Келюсъ, сидѣвшій въ передней и безпечно игравшій красивой щелкушкой изъ чернаго дерева, съ вставными перламутровыми украшеніями, ловко закидывая шарикъ и такъ же ловко ловя его, вѣжливо поклонился Орильи.

-- Браво! мосьё де-Келюсъ, сказалъ Орильи, полюбовавшись ловкостью молодаго человѣка: -- браво!

-- Ахъ, любезнѣйшій мосьё Орильи, сказалъ Келюсъ: -- когда-то я буду такъ ловко играть въ щелкушку, какъ вы играете на лютнѣ?

-- Упражняйтесь, отвѣчалъ Орильи съ нѣкоторой досадой.-- Но мнѣ сказали, что вы у его высочества?

-- Да, я выпросилъ у него аудіенцію, любезный Орильи, -- но Шомбергъ предупредилъ меня!

-- Какъ! и г. де-Шомбергъ тоже? вскричалъ Орильи съ изумленіемъ.

-- Какъ же! Все по приказанію короля. Шомбергъ тутъ, въ столовой. Войдите, пожалуйста, мосьё Орильи, и напомните его высочеству, что мы давно ждемъ.

Орильи вошелъ въ слѣдующую комнату и увидѣлъ Шомберга, растянувшагося на длинной скамьѣ, обитой мягкой подушкой.

Лежа на спинѣ, Шомбергъ прицѣливался въ золотое колечко, привѣшенное къ потолку на шелковой тесемкѣ, и пускалъ изъ сарбакана маленькіе глиняные шарики, которые приносила ему обратно его любимая собака.

-- Какъ! вскричалъ Орильи: -- вы забавляетесь такимъ-образомъ въ покояхъ его высочества?.. А, мосьё де-Шомбергъ!.. Это неприлично.

-- Ахъ, guten Morgen, мосьё, сказалъ Шомбергъ: -- что дѣлать? надобно же какъ-нибудь убить время до аудіенціи.

-- Но гдѣ же его высочество? спросилъ Орильи.

-- Тссъ! Его высочество занятъ съ д'Эпернономъ и Можирономъ. Они просятъ у него прощеніе. Но не угодно ли вамъ войдти, мосьё д'Орильи, вѣдь вы свой человѣкъ у герцога!

-- Можетъ-быть, герцогу неугодно?..

-- Совсѣмъ нѣтъ; онъ у себя въ картинной:-- войдите, войдите.

И, схвативъ Орильи за плеча, онъ почти-насильно впихнулъ его въ слѣдующую комнату, гдѣ музыкантъ, неуспѣвавшій прійдти въ себя отъ изумленія, увидѣлъ передъ зеркаломъ д'Эпернона, приглаживавшаго себѣ усы, и Можирона, вырѣзывавшаго картинки.

Герцогъ сидѣлъ безъ шпаги между обоими молодыми людьми, смотрѣвшими на него только для того, чтобъ слѣдить за малѣйшими его движеніями и весьма-неуважительно разговаривавшими съ нимъ.

Увидѣвъ Орильи, герцогъ хотѣлъ броситься къ нему на встрѣчу.

-- Тише, ваше высочество, вскричалъ Можиронъ: -- вы наступаете на мои картинки.

-- Боже! вскричалъ музыкантъ: -- что я слышу? Васъ оскорбляютъ, ваше высочество!

-- А, почтеннѣйшій Орильи! сказалъ д'Эпернонъ, продолжая приглаживать усы передъ зеркаломъ: -- какъ поживаете? Должно-быть, хорошо, потому-что у васъ яркій румянецъ на щечкахъ!

-- Будьте такъ добры, господинъ музыкантъ, сказалъ Можиронъ:-- принесите намъ свой маленькій кинжалъ.

-- Господа, господа! вскричалъ Орильи: -- вы забываете, гдѣ вы!

-- Ни мало, любезнѣйшій Орфей, отвѣчалъ д'Эпернонъ:-- другъ мой проситъ васъ принести кинжалъ, потому-что герцогъ безоруженъ.

-- Орильи! произнесъ герцогъ глухимъ голосомъ и съ подавляемою яростію:-- развѣ ты не видишь, что я арестованъ?

-- Арестованы! Кѣмъ?

-- Братомъ. Не-уже-ли ты не понялъ этого, узнавъ моихъ стражей?

Орильи вскрикнулъ съ изумленіемъ.

-- Я ничего не зналъ, ваше высочество, вскричалъ онъ:-- иначе...

-- Вы взяли бы съ собою лютню, чтобъ развлечь его высочество, любезнѣйшій мосьё Орильи? произнесъ насмѣшливый голосъ:-- но я подогадливѣе васъ... я послалъ за вашей лютней... вотъ она...

И Шико подалъ бѣдному музыканту лютню: за Гасконцемъ стояли Келюсъ и Шомбергъ, потягивавшіеся и зѣвавшіе.

-- А что твои шахматы, Шико? спросилъ д'Эпернонъ.

-- Ахъ, да! спросилъ Келюсъ: -- нашелъ ты ходъ?

-- Мнѣ кажется, господа, что дуракъ спасетъ своего короля, только не безъ труда. Мосьё Орильи, пожалуйте мнѣ свой кинжалъ...

Музыкантъ повиновался, печально опустилъ голову, и сѣлъ на подушку у ногъ принца.

-- Одинъ сидитъ ужь въ мышеловкѣ, сказалъ Келюсъ,-- попадутся и другіе.

Съ этими словами, объяснявшими Орильи всѣ предшествовавшія сцены, Келюсъ воротился въ переднюю, промѣнявъ сперва свою щелкушку на сарбаканъ Шомберга.

-- Вотъ что дѣло, то дѣло! сказалъ Шико: -- надо умѣть разнообразить свои удовольствія; отправлюсь выбирать начальника лигѣ.

И онъ вышелъ изъ комнаты герцога, у ногъ котораго сидѣлъ унылый, грустный музыкантъ съ лютней.

IX.

Какъ король назначилъ предводителя лигѣ, только не его высочество герцога анжуйскаго и не его свѣтлость герцога де-Гиза.

Часъ большаго собранія наступилъ, или, лучше сказать, наступалъ, потому-что съ полудня уже стали собираться въ Лувръ главные лигёры и многіе любопытные.

Волновавшійся Парижъ отправилъ въ Лувръ депутаціи лигёровъ, цеховъ, милиціи и старшинъ городскихъ, и вся столица какъ-бы раздѣлилась на двѣ части: на Лувръ и городъ, на дѣйствующихъ и любопытствующихъ.

Вокругъ Лувра толпилось несметное множество народа, какъ-бы сжимая его массой своей, но Лувръ былъ спокоенъ. То время, когда ни вѣковыя стѣны, ни громъ пушекъ не могли остановить яростной черни, не наступило еще: швейцарская стража улыбалась массамъ Парижанъ, не смотря на то, что эти массы были вооружены; а Парижане улыбались швейцарской стражѣ: не наступило еще время пролитія крови въ королевскихъ покояхъ...

Не смотря, однакожъ, на то, что драма не принимала еще мрачнаго вида, она была исполнена занимательности: въ тронной залѣ сидѣлъ король, окруженный своими офицерами, друзьями, родными, придворными; передъ нимъ поочередно проходили депутаціи, оставлявшія начальниковъ своихъ въ тронной залѣ, а сами выходившія изъ Лувра и занимавшія мѣста, назначенныя имъ подъ окнами и на дворахъ.

Такимъ-образомъ, король могъ однимъ взглядомъ окинуть всѣхъ своихъ враговъ, которыхъ указывали ему иногда Шико, стоявшій за трономъ, иногда взглядъ вдовствующей королевы, а иногда движеніе низшихъ лигёровъ, неумѣвшихъ скрывать свое нетерпѣніе при появленіи кого-либо изъ могущественнѣйшихъ ихъ начальниковъ.

Вошелъ графъ де-Монсоро.

-- Посмотри-ка, Генрихъ, посмотри-ка, шепнулъ Шико.

-- На кого мнѣ смотрѣть?

-- На твоего обер-егермейстера; право, стоитъ посмотрѣть на него; онъ ужасно блѣденъ и весь забрызганъ грязью.

-- Точно, сказалъ король:-- это онъ.

Генрихъ сдѣлалъ знакъ графу де-Монсоро; обер-егермейстеръ приблизился.

-- Какимъ образомъ очутились вы здѣсь? спросилъ его король.-- Я послалъ васъ въ Венсеннъ выгнать оленя.

-- Въ семь часовъ олень былъ выгнанъ, ваше величество; но, не получивъ до полудня никакого извѣстія, я поспѣшилъ прискакать сюда и освѣдомиться, не случилось ли чего съ вашимъ величествомъ.

-- Не-уже-ли? спросилъ король.

-- Государь! продолжалъ графъ: -- я провинился... но приписывайте мою вину избытку преданности вашему величеству.

-- Благодарю, отвѣчалъ Генрихъ III: -- я съумѣю оцѣнить вашу преданность.

-- Угодно ли будетъ теперь вашему величеству приказать, чтобъ я воротился въ Венсеннъ? съ безпокойствомъ спросилъ де-Монсоро.

-- Нѣтъ, нѣтъ, останьтесь, господинъ обер-егермейстеръ; охота эта была не что иное, какъ прихоть, которая такъ же скоро прошла, какъ и пришла; останьтесь здѣсь; мнѣ теперь нужны люди преданные, вѣрные, и -- вы сами становитесь въ число тѣхъ, на преданность которыхъ я могу полагаться.

Монсоро поклонился.

-- Гдѣ прикажете мнѣ стать, ваше величество? спросилъ онъ.

-- Отдай мнѣ его на полчасика! шепнулъ Шико на ухо королю.

-- Зачѣмъ?

-- Мнѣ хочется побѣсить его. Тебѣ вѣдь все равно, а ты долженъ вознаградить меня за то, что заставляешь присутствовать на этой скучной церемоніи.

-- Такъ возьми же его.

-- Гдѣ прикажете мнѣ стать, ваше величество? повторилъ графъ де-Монсоро.

-- Гдѣ вамъ угодно. Или нѣтъ, станьте за моимъ кресломъ. Это мѣсто моихъ друзей.

-- Пожалуйте-ка сюда, господинъ обер-егермейстеръ, сказалъ Шико, сторонясь и пропуская де-Монсоро: -- пожалуйте-ка сюда и полюбуйтесь нашими депутаціями... это лучше всякой охоты! Вотъ, на-примѣръ, дичь, которую узнаетъ по запаху не только охотничья собака, но и самъ охотникъ. Ventre de biche! Какое благовоніе! Это проходятъ, или, лучше сказать, прошли сапожники; а вотъ идутъ кожевники. Mort de ma vie! если вы и теперь не слышите никакого запаха, такъ я сейчасъ же отставлю васъ отъ должности!

Графъ де-Монсоро притворялся слушающимъ или слушалъ, но не слышалъ. Онъ былъ весьма озабоченъ и осматривался съ безпокойствомъ, которое тѣмъ болѣе поразило короля, что Шико безпрестанно заставлялъ его смотрѣть на графа.

-- Знаешь ли, говорилъ Шико шопотомъ королю:-- за кѣмъ охотится теперь твой обер-егермейстеръ?

-- Не знаю.

-- За твоимъ братомъ, анжуйскимъ.

-- Только безуспѣшно, сказалъ король улыбнувшись.

-- Еще бы! Хочешь ли, я совсѣмъ собью его съ толку?

-- Пожалуй.

-- Постой же... говорятъ, что волка отъ лисицы чутьемъ не различишь: такъ я жь его собью съ толку и съ дороги. Спроси его, гдѣ графиня?

-- Зачѣмъ?

-- Сперва спроси, потомъ разспрашивай.

-- Графъ, спросилъ Генрихъ: -- гдѣ ваша супруга? Я не вижу ея между придворными дамами?

Графъ вздрогнулъ, какъ-будто бы его ужалила змѣя.

Шико почесывалъ кончикъ носа, мигая королю.

-- Ваше величество, отвѣчалъ обер-егермейстеръ: -- жена моя нездорова; ей вреденъ парижскій климатъ; испросивъ позволеніе у ея величества, она уѣхала въ прошедшую ночь съ барономъ де-Меридоромъ, отцомъ своимъ.

-- Куда же она уѣхала? спросилъ король, весьма-довольный тѣмъ, что могъ отвернуться, когда проходилъ цехъ кожевниковъ.

-- Въ Анжу, на свою родину, ваше величество.

-- Правда, замѣтилъ Шико весьма-серьёзно: -- парижскій воздухъ чрезвычайно-вреденъ беременнымъ женщинамъ: Gravidis uxoribus Lutetia inclemens...

Монсоро поблѣднѣлъ и съ бѣшенствомъ посмотрѣлъ на Шико, облокотившагося на спинку королевскаго кресла и внимательно смотрѣвшаго на проходившихъ вслѣдъ за кожевниками позументщиковъ.

-- А кто сказалъ вамъ, что графиня беременна? проговорилъ Монсоро, кусая губы.

-- А развѣ нѣтъ? спросилъ Шико.

-- Нѣтъ.

-- Та-та-та! Слышалъ, Генрихъ? спросилъ Шико короля:-- кажется, твой обер-егермейстеръ похожъ на тебя... не удается ему!

Монсоро сжалъ кулаки и скрылъ свое бѣшенство, бросивъ на Шико взглядъ, исполненный ненависти и мщенія. Шико отвѣчалъ на этотъ взглядъ, надвинувъ на глаза шляпу.

Графъ понялъ, что теперь сердиться было бы неприлично и смѣшно, а потому покачалъ головой, какъ-бы желая разсѣять тягостныя мысли.

Шико повеселѣлъ и, принявъ послѣ сердитаго самый ласковый видъ, сказалъ:

-- Бѣдная графиня, она умретъ со скуки дорогой.

-- Я говорилъ его величеству, сказалъ Монсоро:-- что она поѣхала съ отцомъ.

-- Положимъ такъ; отецъ -- лицо весьма-почтенное, но довольно-скучное... такъ, что еслибъ съ нею былъ только отецъ, то...

-- Что? съ живостію спросилъ графъ.

-- Что что? спросилъ въ свою очередь Шико.

-- Что вы хотите сказать словами: только отецъ?

-- А! вы сдѣлали грамматическій элипсисъ, опущеніе словъ.

Графъ пожалъ плечами.

-- Нѣтъ, ужь позвольте вамъ замѣтить, господинъ обер-егермейстеръ, что вы сдѣлали опущеніе. Вопросительная форма, употребленная вами, называется грамматическимъ элипсисомъ или опущеніемъ. Спросите хоть Генриха: онъ вѣдь филологъ!

-- Да, сказалъ Генрихъ: -- но что хотѣлъ ты сказать двумя послѣдними словами?

-- Какими словами?

-- Только отецъ.

-- Что хотѣлъ сказать, то и сказалъ. Я удивляюсь милости Провидѣнія, и повторяю, что еслибъ съ нею былъ только отецъ, то она умерла бы со скуки; но, по счастію, на большихъ дорогахъ встрѣчаются пріятели, большіе весельчаки, которые, навѣрное, доставятъ графинѣ пріятное развлеченіе; а такъ-какъ они ѣдутъ къ одной цѣли, прибавилъ Шико небрежно: -- то нѣтъ никакого сомнѣнія, что они встрѣтятся. Генрихъ, у тебя довольно-живое воображеніе; можешь ли ты представить себѣ, какъ они ѣдутъ рядышкомъ? Дорога славная, по сторонамъ зелень, лошади красуются, пріятель нашъ разсказываетъ ея сіятельству тысячу забавныхъ анекдотцевъ, а ея сіятельство покатывается со смѣху.

Новый ударъ и болѣе-меткій, нанесенный въ самое сердце обер-егермейстеру!

Однако, невозможно было разсердиться въ присутствіи короля, бывшаго въ эту минуту за-одно съ Шико; а потому, преодолѣвъ бѣшенство, онъ взглянулъ на Гасконца съ лицемѣрною любезностью и спросилъ ласковымъ голосомъ:

-- Какъ? кто-нибудь изъ вашихъ пріятелей поѣхалъ въ Анжу?

-- Скажите лучше изъ нашихъ, потому-что тотъ, кто поѣхалъ, болѣе вашъ, нежели нашъ пріятель.

-- Вы удивляете меня, мосьё Шико, сказалъ графъ:-- я не знаю, кто...

-- Полноте! не притворяйтесь.

-- Клянусь вамъ...

-- Знаете, графъ, вѣдь я видѣлъ, какъ вы сейчасъ искали глазами,-- разумѣется, тщетно,-- того изъ вашихъ друзей, кто теперь преспокойно скачетъ по дорогѣ въ Анжу.

-- Какъ! вы видѣли? спросилъ графъ.

-- Да, видѣлъ, господинъ обер-егермейстеръ, блѣднѣйшій изъ всѣхъ прошедшихъ, настоящихъ и будущихъ обер-егермейстеровъ, начиная отъ Нимврода до г. д'Отфора, вашего предшественника...

-- Мосьё Шико!..

-- Что мосьё Шико? Разумѣется, блѣднѣйшій! Veritas veritatum. Это латинскій барбаризмъ, потому-что на свѣтѣ только одна истина; а еслибъ были двѣ, такъ одна изъ нихъ была бы не истина... Но вѣдь вы не филологъ, почтеннѣйшій господинъ обер-егермейстеръ.

-- Нѣтъ, не филологъ; а потому прошу васъ воротиться безъ дальнѣйшихъ цитатъ къ пріятелямъ, о которыхъ вы говорите, и назвать мнѣ ихъ, если тому не воспрепятствуетъ избытокъ воображенія, который я въ васъ замѣчаю...

-- Э! Боже мой! вы затвердили одно и то же, господинъ обер-егермейстеръ. Morbleu! ищите и обрящете! Ваше дѣло ловить звѣрей и открывать логовища ихъ; доказательствомъ тому служитъ бѣдный олень, котораго вы напрасно вспугнули сегодня утромъ. Весело ли бы вамъ было, еслибъ вамъ кто-нибудь помѣшалъ спать?

Взоръ Монсоро боязливо блуждалъ по залѣ, ища кого-то.

-- Какъ? вскричалъ онъ, замѣтивъ незанятое мѣсто возлѣ короля.

-- Давно бы такъ, сказалъ Шико.

-- Его высочество герцогъ анжуйскій! вскричалъ обер-егермейстеръ.

-- Лови, лови! сказалъ Гасконецъ:-- звѣрь показался.

-- Онъ уѣхалъ сегодня! вскричалъ графъ.

-- Онъ уѣхалъ сегодня, отвѣчалъ Шико: -- но, быть-можетъ, онъ уѣхалъ вчера. Спросимъ короля, графъ. Генрихъ, сынъ мой, когда исчезъ твой братъ?

-- Въ прошедшую ночь, отвѣчалъ король.

-- Герцогъ уѣхалъ... уѣхалъ... проговорилъ Монсоро задыхающимся голосомъ, поблѣднѣвъ и задрожавъ.-- Ахъ, Боже мой! Можетъ ли это быть, ваше величество?

-- Я не говорю, что братъ мой уѣхалъ, возразилъ король: -- я говорю только, что онъ исчезъ въ прошлую ночь, и что лучшіе друзья его не знаютъ, куда онъ дѣвался.

-- О! произнесъ графъ съ яростію: -- еслибъ я былъ увѣренъ!..

-- Ну, что жь, еслибъ вы и были увѣрены? Не бѣда, если герцогъ и поволочится за ея сіятельствомъ! Нашъ пріятель Франсуа самый любезный изъ всей семьи; онъ волочился во время оно за Карла IX, а теперь волочится за Генриха III, которому не до прекраснаго пола! Надобно же, чтобъ при дворѣ одинъ изъ принцевъ былъ представителемъ французской любезности...

-- Герцогъ уѣхалъ... уѣхалъ... повторялъ де-Монсоро:-- увѣрены ли вы въ этомъ?

-- А вы? спросилъ Шико.

Обер-егермейстеръ еще разъ обратилъ взоръ къ мѣсту, обыкновенно занимаемому герцогомъ возлѣ брата.

-- Я долженъ удостовѣриться, проговорилъ онъ, сдѣлавъ движеніе, какъ-бы намѣреваясь бѣжать.

Шико удержалъ его.

-- Стойте же смирно, mordieu! сказалъ онъ.-- Вы такъ безпокойны, что у меня голова кружится. Mort de ma vie! какъ бы я желалъ быть на мѣстѣ вашей жены, хоть бы для того только, чтобъ провести цѣлый день съ-глазу-на-глазъ съ принцемъ, и чтобъ послушать Орильи: онъ играетъ не хуже покойнаго Орфея. Счастлива же ваша супруга, нечего сказать!

Монсоро задрожалъ отъ гнѣва.

-- Потише, господинъ обер-егермейстеръ, потише, сказалъ Шико:-- умѣрьте вашу радость; засѣданіе начинается. Неприлично давать волю своимъ страстямъ; послушайте лучше рѣчь короля.

Обер-егермейстеръ невольно долженъ былъ стоять смирно, потому-что мало-по-малу тронная зала наполнялась народомъ. Все утихло. Герцогъ де-Гизъ вошелъ въ залу и преклонилъ предъ королемъ колѣно, бросивъ безпокойный взглядъ на незанятое мѣсто герцога анжуйскаго.

Король поднялся съ кресла.

Герольды возстановили молчаніе.

X.

Продолженіе.

-- Господа, сказалъ король: -- когда наступило глубокое молчаніе и когда въ залу вошли д'Эпернонъ, Шомбергъ, Можиронъ и Келюсъ, которыхъ смѣнилъ швейцарскій караулъ:-- господ а, находясь, такъ-сказать, между небомъ и землею, король долженъ внимать гласу свыше и снизу; онъ долженъ повиноваться волѣ Господа и исполнять требованія народа. Я очень-хорошо понимаю, что союзъ всѣхъ силъ, соединенныхъ на защиту вѣры католической, есть залогъ спокойствія, если и не благоденствія моего народа, а потому съ благодарностію выслушалъ совѣтъ, данный мнѣ его свѣтлостью, принцемъ де-Гизомъ. Итакъ, утверждаю лигу и даю полное и совершенное на нее согласіе; но такъ-какъ огромному тѣлу необходима сильная, могущественная голова, такъ-какъ необходимо, чтобъ начальникъ союза, поставившаго себѣ цѣлію защиту церкви православной, былъ ревностнѣйшимъ сыномъ церкви, по званію или побужденію собственнаго сердца, то я назначаю лигѣ главою христіанскаго принца...

Генрихъ III съ намѣреніемъ остановился.

Полетъ мухи былъ бы великимъ событіемъ посреди этой всеобщей неподвижности.

Генрихъ III повторилъ:

-- Я назначаю главою... Генриха III, короля Франціи и Польши!

Послѣднія слова Генрихъ произнесъ нарочно съ торжествующимъ видомъ, чтобъ сильное возбудить энтузіазмъ своихъ приверженцевъ и вмѣстѣ съ тѣмъ сильнѣе поразить лигёровъ, глухимъ ропотомъ изъявлявшихъ неудовольствіе, изумленіе и страхъ.

Герцогъ де-Гизъ стоялъ какъ пораженный громомъ; крупныя капли пота катились со лба его; онъ помѣнялся взглядами съ братьями, герцогомъ де-Майенномъ и кардиналомъ, стоявшими между главными литерами, одинъ съ правой, другой съ лѣвой стороны.

Монсоро, болѣе прежняго изумленный отсутствіемъ герцога анжуйскаго, успокоился, вспомнивъ слова Генриха III.

Онъ понялъ, что герцогъ могъ исчезнуть и не уѣзжая въ Анжу.

Кардиналъ осторожно приблизился къ своему брату.

-- Франсуа, шепнулъ онъ ему на ухо:-- теперь намъ здѣсь оставаться нельзя... Поспѣшимъ удалиться, потому-что чернь перемѣнчива: король, котораго она вчера ненавидѣла, сдѣлается на нѣсколько дней ея идоломъ.

-- Ѣдемъ, отвѣчалъ де-Майеннъ.-- Подождите здѣсь брата, а я пойду приготовить все къ ретирадѣ.

-- Идите.

Между-тѣмъ, король первый подписалъ актъ, лежавшій на столѣ и приготовленный r-мъ де-Морвилье, знавшимъ вмѣстѣ съ королевой-матерью намѣреніе короля; потомъ, обратившись къ де-Гизу съ тѣмъ насмѣшливымъ видомъ, который онъ умѣлъ придавать себѣ при случаѣ, сказалъ:

-- Подпишите актъ, кузенъ.

И передалъ ему перо.

-- Вотъ тутъ... тутъ... пониже... подъ моимъ именемъ, прибавилъ король, пальцемъ указывая герцогу, гдѣ писать.-- Извольте же теперь передать перо кардиналу и герцогу де-Майенну.

Но герцогъ де-Майеннъ вышелъ уже изъ дворца, а кардиналъ былъ въ сосѣдней залѣ.

Король замѣтилъ ихъ отсутствіе.

-- Такъ подпишитесь вы, господинъ обер-егермейстеръ.

Герцогъ передалъ перо графу Монсоро и намѣревался удалиться.

-- Погодите, сказалъ ему король.

И пока Келюсъ насмѣшливо принималъ перо изъ рукъ обер-егермейстера, пока не только всѣ присутствовавшіе дворяне, но и старшины цеховъ, собравшихся на великое торжество, готовились подписываться подъ именемъ Генриха III, послѣдній иронически говорилъ герцогу де-Гизу:

-- Ваша свѣтлость, я, кажется, угадалъ ваше намѣреніе составить для охраненія нашей столицы добрую армію изъ всѣхъ силъ лиги? Армія образовалась и можетъ, я полагаю, гордиться своимъ начальникомъ.

-- Безъ-сомнѣнія, ваше величество, отвѣчалъ герцогъ на удачу.

-- Но вмѣстѣ съ тѣмъ я не забываю, что у меня есть еще другое войско, начальство надъ которымъ по праву принадлежитъ первому полководцу въ моемъ государствъ... а потому, я буду начальствовать надъ лигой; а васъ, любезный кузенъ, прошу воротиться къ своему войску.

-- Когда прикажете мнѣ ѣхать, ваше величество? спросилъ герцогъ.

-- Сейчасъ, отвѣчалъ король.

-- Генрихъ, Генрихъ! говорилъ тихимъ голосомъ Шико, которому церемоніальный этикетъ воспрещалъ бѣжать прямо къ королю.

Но такъ-какъ Генрихъ не слышалъ, или не понялъ смысла зова его, то, схвативъ длинное перо, вполовину запачканное чернилами, онъ почтительно приблизился и шепнулъ королю:

-- Замолчишь ли ты, простякъ?

Но уже было поздно: король объявилъ де-Гизу свою волю, и вручилъ ему дипломъ, заранѣе приготовленный, не смотря на всѣ знаки и гримасы Гасконца.

Герцогъ де-Гизъ взялъ дипломъ и удалился.

Кардиналъ ждалъ его въ сосѣдней комнатѣ, а герцогъ де-Майеннъ поджидалъ обоихъ у воротъ Лувра.

Они немедленно сѣли на коней и, десять минутъ спустя, были внѣ Парижа.

Собраніе мало-по-малу расходилось.-- Одни кричали виватъ королю, другіе лигѣ.

-- А! сказалъ Генрихъ, потирая руки и смѣясь: -- по-крайней-мѣрѣ, я разрѣшилъ важную задачу.

-- Да, нечего сказать! ворчалъ Шико: -- ты великій человѣкъ!

-- Разумѣется, возразилъ король: -- я соединилъ два противоположные вивата, такъ-что всѣ эти дураки кричатъ теперь по неволѣ одно и то же.

-- Sta bene! сказала королева-мать Генриху III, пожавъ ему руку.

-- Знаю я! проворчалъ Гасконецъ: -- sta bene, а у самой на сердцѣ такъ и скребетъ!

-- О, ваше величество! вскричали любимцы короля, шумно окружая его: -- какая высокая, геніяльная мысль!

-- Они воображаютъ, что ты теперь озолотишь ихъ, шепнулъ Шико на ухо королю.

Генриха III съ торжествомъ проводили въ его покои; посреди кортежа, сопровождавшаго короля, Шико игралъ роль порицателя, детрактора древнихъ, преслѣдуя короля своими жалобами.

Настойчивость, съ которою Шико напоминалъ тому, кого всѣ превозносили какъ полубога, что онъ простой смертный, до того поразила короля, что онъ отпустилъ всю свою свиту и остался наединѣ съ Гасконцемъ.

-- Mordieu! сказалъ Генрихъ, оборотившись къ нему:-- ты вѣчно недоволенъ, Шико; это порядочно начинаетъ надоѣдать мнѣ! Чортъ возьми! я требую отъ тебя не лести, а здраваго смысла.

-- Ты очень-умно поступаешь, Генрихъ, сказалъ Шико.

-- Согласись, по-крайней-мирѣ, что я поступилъ умно?

-- Съ этимъ-то я и не согласенъ.

-- А! ты завидуешь мнѣ, второй король Франціи! сказалъ Генрихъ.

-- Я? ни мало. Почему завидовать.

-- Corbleu! ты мнѣ надоѣлъ...

-- Ухъ! какое самолюбіе!

-- Ну, говори: начальникъ я лиги, или нѣтъ?

-- Разумѣется; это неоспоримо; но...

-- Что же но?

-- Но ты теперь ужь не король.

-- Кто же король?

-- Всѣ, кромѣ тебя, Генрихъ; во-первыхъ, твой братъ.

-- Какой братъ?

-- Вотъ вопросъ! разумѣется, анжуйскій!

-- Который у меня подъ арестомъ?

-- Да; хоть онъ и подъ арестомъ, да посвященъ на царство.

-- Кѣмъ онъ посвященъ?

-- Кардиналомъ де-Гизомъ. Хвастай же послѣ этого своей полиціей, Генрихъ! Въ Парижѣ, въ твоей столицѣ, въ Церкви-Святой-Женевьевы коронуютъ новаго короля въ присутствіи тридцати-трехъ человѣкъ, а ты ничего не знаешь!.. Спишь-себѣ спокойно!

-- А развѣ ты это знаешь?

-- Разумѣется, знаю.

-- Какъ же ты можешь знать то, чего я не знаю?

-- Очень-просто: за тебя бодрствуетъ г. де-Морвилье, а за меня -- я бодрствую самъ.

Король насупилъ брови.

-- Итакъ, не считая Генриха Ш, у насъ есть еще король: Франсуа-Анжуйскій; потомъ... потомъ, сказалъ Шико, какъ-бы припоминая: -- третій король, герцогъ де-Гизъ...

-- Герцогъ де-Гизъ?

-- Да, да, герцогъ де-Гизъ, Генрихъ де-Гизъ, нашъ третій король.

-- Хорошъ король, котораго я изгоняю, отсылаю въ армію!

-- Большая важность! Будто бы тебя-самого не отсылали въ Польшу? Будто бы отъ Шарите до Лувра дальше, нежели отъ Кракова до Парижа? Ахъ! этимъ-то ты и чванишься, что послалъ его въ армію, то-есть, что поручилъ его начальству тридцать тысячѣ воиновъ, -- ventre de biche, и какихъ еще воиновъ!.. Цѣлую армію... настоящую армію, а не такую, какъ твоя лига... Нѣтъ, нѣтъ, армія изъ сапожниковъ хороша для Генриха-Валуа, короля мильйоновъ; Генриху-Лотарингскому нужна армія, состоящая изъ солдатъ, и какихъ еще солдатъ!.. обстрѣленвыхъ, зачерствѣлыхъ, загорѣвшихъ отъ пушечнаго огня, способныхъ истребить двадцать такихъ армій, какъ твоя лига!.. Такъ-что, если Генриху де-Гизу, который и теперь уже въ сущности король, захочется быть королемъ и по имени, то ему стоитъ только обратить трубачей къ столицѣ и сказать: "Маршъ! проглотимъ разомъ Парижъ, Генриха III и Лувръ", и дѣло будетъ сдѣлано! Знаю я этихъ усачей!

-- Ты, хитрый политикъ, забываешь, однакожь, одно обстоятельство, сказалъ Генрихъ.

-- Очень можетъ быть! ужь не думаешь ли ты, что я забываю четвертаго короля?

-- Нѣтъ; отвѣчалъ Генрихъ съ гордымъ презрѣніемъ: -- ты забываешь, что корона на королѣ изъ дома Валуа, который постарше другихъ своими предками. Можно допустить, что подобная идея можетъ прійдти въ голову герцогу анжуйскому: онъ изъ нашего рода; у насъ одни предки; между нами можетъ быть споръ, потому-что вся разница состоитъ только въ старшинствѣ... Но какой-нибудь Гизъ... полно, шутъ, поучись генеалогіи, и ты увидишь, что древнѣе: лиліи дома Франціи, или птички лотарингскаго дома.

-- Вотъ въ этомъ-то и штука! сказалъ Шико.

-- Какая штука, шутъ?

-- А такая, что родъ Гиза по-древнѣе, нежели ты думаешь.

-- Ужь не древнѣе ли моего? спросилъ Генрихъ съ презрительной улыбкой.

-- Можетъ-быть, сынъ мой.

-- Ты глупъ, Шико.

-- По должности, Генрихъ.

-- Ты глупъ и по умишку. Совѣтую тебѣ выучиться читать, а потомъ заглянуть въ исторію.

-- Гдѣ мнѣ теперь учиться! возразилъ Шико.-- А ну-ка ты, ученый, прочти-ка, что здѣсь написано.

И Шико вынулъ изъ-за пазухи пергаментъ, на которомъ Николай Давидъ написалъ извѣстную уже намъ родословную,-- ту самую, которая была подтверждена папой, прислана въ Авиньйонъ и по которой Генрихъ де-Гизъ происходилъ отъ Карла-Великаго.

Генрихъ поблѣднѣлъ, увидѣвъ подпись легата и подъ нею печать святаго Петра.

-- Что скажешь, Генрихъ? спросилъ Шико: -- куда упрятались твои лиліи, а? Ventre de biche! лотарингскія птички залетѣли почти выше кесарскаго орла; берегись, сынъ мой!

-- Но какъ попалась къ тебѣ эта родословная?

-- Сама пришла. Такое ужь мое счастіе!

-- Но гдѣ же она была прежде? нетерпѣливо спросилъ король.

-- Подъ подушкой адвоката.

-- А какъ звали этого адвоката?

-- Николаемъ Давидомъ.

-- Гдѣ онъ былъ?

-- Въ Ліонѣ.

-- А кто взялъ родословную изъ-подъ его подушки?

-- Одинъ изъ моихъ добрыхъ пріятелей.

-- Кто этотъ пріятель?

-- Проповѣдникъ.

-- Монахъ?

-- Именно.

-- А зовутъ его?

-- Горанфло.

-- Какъ! вскричалъ Генрихъ:-- отвратительный лигёръ, говорившій возмутительныя рѣчи въ Сен-Женевьевскомъ-Аббатствѣ и оскорблявшій меня вчера на улицѣ?

-- Помнишь исторію Брута, притворявшагося безумнымъ?..

-- Стало-быть, этотъ женовевецъ тонкій политикъ?

-- Толстый, но тонкій; настоящій Маккіавель, бывшій секретаремъ Флорентинской-республики и учителемъ вашей бабушки.

-- Слѣдовательно, онъ унесъ эту бумагу у адвоката?

-- Унесъ? Нѣтъ, насильно отнялъ.

-- У Николая Давида, извѣстнаго забіяки?

-- У Николая Давида, извѣстнаго забіяки.

-- Слѣдовательно, твой Горанфло храбръ?

-- Какъ Баяръ.

-- И послѣ такой великой заслуги, онъ не явился еще ко мнѣ просить награды?

-- Онъ смиренно воротился въ свои монастырь и проситъ только объ одномъ: чтобъ простили ему и забыли, что онъ удалялся изъ монастыря.

-- Онъ скроменъ!

-- Какъ святой Крепенъ.

-- Шико, даю тебѣ честное слово, что другъ твой будетъ настоятелемъ при первой ваканціи, которая откроется! вскричалъ король.

-- Благодарю за него, Генрихъ.

Шико поклонился.

-- Ventre de biche! подумалъ онъ:-- вотъ мой Горанфло попался между Майенномъ и Генрихомъ III, между висѣлицей и аббатствомъ: будетъ ли онъ повѣшенъ, или сдѣлается настоятелемъ? Трудно рѣшить. Во всякомъ случаѣ, если онъ теперь спитъ, то ему должны сниться странные сны!

XI.

Этеоклъ и Полиникъ.

Торжественный день утвержденія лиги кончался такъ же весело, какъ начался.

Друзья короля торжествовали; проповѣдники лиги собирались причислить брата Генриха къ лику святыхъ и припоминали великіе подвиги его молодости.

Любимцы говорили: левъ пробудился.

Лигёры говорили: лисица пронюхала ловушку.

А такъ-какъ отличительная черта французской націи -- самолюбіе, такъ-какъ французы не любятъ подчиняться начальникамъ недальняго ума, то даже заговорщики радовались тому, что король перехитрилъ ихъ.

Надобно, однакожь, прибавить, что главные заговорщики поспѣшили укрыться.

Три лотарингскіе принца, какъ мы знаемъ уже, ускакали во весь галопъ изъ Парижа, а главный агентъ ихъ, графъ де-Монсоро, вышелъ изъ Лувра съ намѣреніемъ поскакать вслѣдъ за герцогомъ анжуйскимъ.

Но въ то самое время, какъ онъ готовился выйдти изъ воротъ, къ нему подошелъ Шико. Всѣ лигёры удалились изъ дворца; Гасконцу уже нечего было опасаться за короля своего.

-- Куда вы такъ спѣшите, господинъ обер-егермейстеръ? спросилъ онъ.

-- За его высочествомъ, лаконически отвѣчалъ графъ.

-- За его высочествомъ?

-- Да; я опасаюсь за него. Теперь такое время, что принцамъ опасно путешествовать безъ конвоя.

-- О! принцъ такъ храбръ, сказалъ Шико: -- что никого не боится.

Обер-егермейстеръ посмотрѣлъ на Гасконца.

-- Но во всякомъ случаѣ я безпокоюсь не менѣе васъ! продолжалъ Шико.

-- О чемъ же, или о комъ?

-- О его высочествѣ.

-- Отъ-чего?

-- Развѣ вы не знаете, что говорятъ?

-- Говорятъ, что онъ уѣхалъ, мрачно отвѣчалъ графъ.

-- Говорятъ, что онъ умеръ, шепнулъ ему Гасконецъ на ухо.

-- Не-уже-ли? вскричалъ Монсоро съ изумленіемъ, смѣшаннымъ съ невольною, злобною радостью: -- вѣдь вы же говорили, что онъ въ дорогѣ?

-- Меня самого увѣрили; а я вѣдь такой простякъ, что всему вѣрю; но теперь я имѣю причины думать, что бѣдный принцъ точно въ дорогѣ, да только на тотъ свѣтъ.

-- Кто же подалъ вамъ такую печальную мысль?

-- Вѣдь герцогъ пришелъ вчера въ Лувръ? Не такъ ли?

-- Такъ. Я самъ былъ съ нимъ.

-- Ну, то-то же и есть! Войдти-то онъ вошелъ, а ужь не выходилъ.

-- Изъ Лувра?

-- Ну, да.

-- А Орильи?

-- Исчезъ!

-- А слуги его?

-- Исчезли! исчезли! исчезли!

-- Вы шутите, г. Шико? сказалъ обер-егермейстеръ.

-- Спросите!

-- Кого?

-- Хоть короля.

-- Короля спрашивать нельзя.

-- Э, можно! надо только умѣть приступить.

-- Нѣтъ, не можетъ быть! Я долженъ узнать...

И Монсоро, воротившись, пошелъ къ кабинету короля.

Его величества не было въ кабинетѣ.

-- Гдѣ король? спросилъ обер-егермейстеръ:-- мнѣ надобно отдать его величеству отчетъ въ нѣкоторыхъ возложенныхъ на меня порученіяхъ.

-- Его величество у герцога анжуйскаго, отвѣчалъ каммердинеръ.

-- У герцога анжуйскаго! вскричалъ графъ, обратившись къ Шико, послѣдовавшему за нимъ.-- Слѣдовательно, принцъ живъ?

-- Гм! произнесъ Гасконецъ: -- сомнительно!

Обер-егермейстеръ совершенно сбился съ толку: онъ теперь убѣдился, что герцогъ анжуйскій не выходилъ изъ Лувра. Намеки слугъ, нѣкоторыя слова, схваченныя имъ мимоходомъ, еще болѣе убѣдили его въ этомъ.

Не зная настоящей причины отсутствія принца, онъ совершенно потерялся.

Король точно былъ у герцога анжуйскаго; но такъ-какъ обер-егермейстеръ не смѣлъ войдти туда же, не смотря на все свое любопытство, то долженъ былъ ждать въ передней.

Мы уже сказали, что, во время собранія, четырехъ миньйоновъ смѣнила швейцарская стража; но, по окончаніи засѣданія, одно желаніе объявить его высочеству о торжествѣ короля -- заставило ихъ не обратить вниманія на скуку, и они опять заняли свой постъ: Шомбергъ и д'Эпернонъ въ передней, Можиронъ и Келюсъ въ самой комнатѣ принца.

Франсуа смертельно скучалъ и безпокоился; разговоры молодыхъ людей еще болѣе досаждали ему.

-- Знаешь ли, говорилъ Келюсъ Можирону изъ одного конца комнаты въ другой и не обращая вниманія на принца: -- знаешь ли, Можиронъ, что я только теперь понялъ нашего друга, Генриха? онъ великій политикъ!

-- Объяснись, отвѣчалъ Можиронъ, потягиваясь въ креслѣ.

-- Король зналъ о заговорѣ и молчалъ; молчалъ -- слѣдовательно, боялся; теперь же открыто заговорилъ о немъ -- слѣдовательно, больше не боится.

-- Логически, отвѣчалъ Можиронъ.

-- Не боится -- такъ накажетъ виновныхъ; ты вѣдь знаешь, Генрихъ, у него весьма-много добрыхъ качествъ, но въ милосердіи избытка нѣтъ.

-- Справедливо.

-- Слѣдовательно, если онъ хочетъ наказать виновныхъ, то долженъ чинить надъ ними судъ, и мы будемъ имѣть удовольствіе слѣдить за амбуазскимъ процессомъ.

-- Чудное зрѣлище, morbleu!

-- Да; и мы будемъ имѣть лучшія мѣста, если только...

-- Что такое?

-- Если только -- это весьма-возможно -- если только королю не вздумается оставить въ сторонѣ судебныя формы, по причинѣ важности обвиненныхъ... Тогда все дѣло устроится такъ... домашнимъ образомъ.

-- Оно бы и лучше, по моему мнѣнію, сказалъ Можиронъ: -- такъ-какъ это дѣло семейное, то и должно быть устроено домашнимъ образомъ.

Орильи бросилъ на принца боязливый, безпокойный взглядъ.

-- Mordieu! сказалъ Можиронъ: -- я бы, на мѣстѣ короля, самыхъ-то важныхъ лицъ и не пощадилъ бы! Эти господа гораздо-виновнѣе другихъ. Что они знатныя особы, такъ и думаютъ, что имъ все позволено!.. Нѣтъ, я бы казнилъ одного или двухъ... особенно одного, а всѣмъ другимъ -- камень на шею, да гуртомъ въ воду!.. Сена глубока у Нельской-Башни... Честное слово! Я бы на мѣстѣ короля не колебался ни минуты.

-- Для этого случая кстати бы возобновить чудесное изобрѣтеніе мѣшковъ, сказалъ Келюсъ.

-- Что это за изобрѣтеніе? спросилъ Можиронъ.

-- Проказы 1350 года; вотъ въ чемъ дѣло: въ мѣшокъ сажали человѣка вмѣстѣ съ тремя или четырьмя кошками, да и бросали въ воду. Кошки, нетерпящія сырости, почуявъ воду, вцѣплялись въ человѣка; тогда въ мѣшкѣ происходили уморительныя сцены, которыхъ, по-несчастію, нельзя было видѣть.

-- Откуда набрался ты этой учености, Келюсъ? сказалъ Можиронъ:-- я очень люблю разговаривать съ тобою.

-- Этого изобрѣтенія нельзя примѣнить къ начальникамъ заговора: они имѣютъ полное право на публичную казнь, или на убіеніе изъ-за угла. Но для мелочи оно бы очень-хорошо; подъ мелочью я разумѣю любимцевъ, конюшихъ, метр-д'отелей, музыкантовъ...

-- Господа, проговорилъ Орильи, поблѣднѣвъ отъ ужаса.

-- Молчи, Орильи, сказалъ Франсуа: -- слова этихъ господъ не могутъ относиться ни ко мнѣ, ни къ моей свитѣ: надъ принцами крови никто во Франціи шутить не дерзнетъ!

-- Нѣтъ, съ ними не шутятъ, сказалъ Келюсъ:-- имъ отсѣкаютъ головы; Лудовикъ XI очень любилъ эту забаву: вспомните принца немурскаго.

Въ это самое время, въ залѣ послышались шаги, дверь отворилась, на порогѣ явился король.

Франсуа всталъ.

-- Ваше величество, вскричалъ онъ:-- я не могу тергіѣливо сносить оскорбленій этихъ людей.

Но Генрихъ не обратилъ никакого вниманія на герцога.

-- Здравствуй, Келюсъ, сказалъ Генрихъ, цалуя своего любимца въ обѣ щеки:-- здравствуй, другъ мой, я очень-радъ, что вижу тебя, очень-радъ; а ты, мой милый Можиронъ, какъ поживаешь?

-- Смертельно скучаю, сказалъ Можиронъ:-- взявшись караулить вашего брата, ваше величество, я думалъ, что съ нимъ веселѣе. Онъ ужасно скученъ! Не-уже-ли онъ вамъ родной братъ?

-- Слышите, ваше величество? сказалъ Франсуа: -- не-уже-ли вы сами приказали оскорблять такимъ образомъ своего роднаго брата?

-- Молчите, сказалъ Генрихъ, оглядываясь:-- преступники жаловаться не смѣютъ.

-- Но вы забываете, что этотъ преступникъ вамъ...

-- Имя, которымъ вы надѣетесь уменьшить свою вину, еще болѣе увеличиваетъ ее. Какъ братъ мой, вы вдвое преступнѣе!

-- Но если я невиненъ?

-- Неправда!

-- Въ чемъ же состоитъ мое преступленіе?

-- Въ томъ, что вы навлекли на себя гнѣвъ мой!

-- Ваше величество, сказалъ Франсуа оскорбленный: -- должны ли наши семейныя ссоры происходить при свидѣтеляхъ?

-- Справедливо. Господа, друзья мои, оставьте меня одного съ братомъ.

-- Ваше величество, шепнулъ Келюсъ: -- вы забываете, что противъ васъ однихъ будутъ два врага.

-- Я уведу Орильи, шепнулъ Можиронъ съ другой стороны.

Молодые дворяне увели Орильи, совершенно-потерявшагося отъ страха.

-- Мы теперь одни, сказалъ король.

-- Я съ нетерпѣніемъ ожидалъ этой минуты, ваше величество.

-- И я. А! вы добираетесь до моей короны, достойный Этеоклъ; лига была у васъ только средствомъ достигнуть до вашей цѣли -- да престола! Такъ васъ короновали въ отдаленной части Парижа, въ уединенномъ монастырѣ, и потомъ намѣревались представить добрымъ Парижанамъ совершенно уже снаряженнаго на престолъ!

-- Увы! сказалъ Франсуа, замѣчая, какъ гнѣвъ короля постепенно возрасталъ:-- вы не даете мнѣ сказать слова...

-- Зачѣмъ вамъ говорить? сказалъ Генрихъ: -- затѣмъ ли, чтобъ лгать или разсказывать мнѣ вещи, которыя я знаю не хуже васъ; или нѣтъ, вы будете лгать, потому-что, сознаваясь въ томъ, что вы сдѣлали, вы должны сознаться, что заслуживаете смертную казнь!.. Такъ лучше молчите, чтобъ не унижаться еще болѣе!

-- Братъ, братъ! вскричалъ Франсуа: -- не-уже-ли вы нарочно пришли сюда, чтобъ оскорблять меня?

-- Слова мои могутъ быть оскорбительны только въ такомъ случаѣ, если я лгу... и дай Богъ, чтобъ я лгалъ!.. Говорите же, говорите, оправдайтесь... докажите, что вы не измѣнникъ и, что еще хуже, не неискусный измѣнникъ!

-- Я не понимаю словъ вашего величества: они кажутся мнѣ загадкой.

-- Такъ я же объясню вамъ эти загадки! вскричалъ Генрихъ грознымъ голосомъ, болѣзненно поразившимъ слухъ Франсуа.-- Да, вы составили заговоръ противъ меня, точно такъ же, какъ нѣкогда составили заговоръ противъ брата нашего Карла; только, прежде, сообщникомъ вашимъ былъ король наваррскій, а теперь герцогъ де-Гизъ. Всѣ эти интриги и продѣлки доставятъ вамъ почетное мѣсто въ исторіи заговорщиковъ. Только прежде вы ползали какъ змѣя, а теперь хотите кусаться, какъ левъ; послѣ коварства -- насиліе; послѣ яда -- мечъ.

-- Яда! Что вы хотите этимъ сказать? вскричалъ Франсуа, поблѣднѣвъ отъ ярости и, подобно Этеоклу, съ которымъ сравнилъ его Генрихъ, ища мѣста, гдѣ бы вѣрнѣе поразить Полиника пламеннымъ взоромъ, за неимѣніемъ меча или кинжала. О какомъ ядѣ говорите вы?

-- О ядѣ, которымъ ты отравилъ нашего брата Карла; о ядѣ, приготовленномъ тобою для Генриха Наваррскаго, твоего сообщника. Теперь всѣмъ уже извѣстно дѣйствіе этого пагубнаго яда; мать наша уже такъ часто пользовалась имъ. Вотъ почему ты не рѣшаешься употребить его со мною; вотъ почему ты обратился къ болѣе-рѣшительному средству,-- къ мечу, надѣясь сдѣлаться начальникомъ лиги! Но посмотри на меня пристальнѣе, Франсуа, продолжалъ Генрихъ, грозно ступивъ шагъ къ брату:-- посмотри на меня внимательнѣе и убѣдись, что такой человѣкъ, какъ ты, никогда не убьетъ такого короля, какъ Генрихъ III!..

Франсуа задрожалъ; послѣднія слова поразили его ужасомъ, но король продолжалъ безжалостно, немилосердо:

-- Ты избралъ мечъ! желалъ бы я видѣть тебя передъ собою, съ мечомъ въ рукахъ! Я уже перехитрилъ тебя, Франсуа, потому-что избралъ извилистую тропинку, чтобъ добраться до престола Франціи; но эту тропинку надобно было устлать трупами нѣсколькихъ тысячь Поляковъ... слѣдовательно, это была хитрость благородная, смѣлая. Если и ты хочешь хитрить, такъ по-крайней-мѣрѣ подражай мнѣ! Тогда твоя хитрость будетъ достойна брата короля, достойна полководца!.. И такъ, повторяю, что въ хитрости я уже побѣдилъ тебя; въ прямомъ же, благородномъ поединкѣ я убью тебя... итакъ, не хитри и не хитрись, потому-что съ этой минуты я буду поступать съ тобою, какъ твой повелитель, какъ король, какъ деспотъ; съ этой минуты, я буду наблюдать за всѣми твоими происками, буду стараться проникнуть въ мрачные изгибы твоихъ мрачныхъ мыслей, и при малѣйшемъ подозрѣніи, при малѣйшемъ сомнѣніи, схвачу тебя своею могучею рукою и брошу тебя, ничтожнаго, слабаго, подъ топоръ палача!.. Вотъ что я хотѣлъ сообщить тебѣ касательно нашихъ семейныхъ дѣлъ; вотъ зачѣмъ я хотѣлъ поговорить съ тобою наединѣ, Франсуа; вотъ зачѣмъ я оставлю тебя въ эту ночь одного, чтобъ ты могъ обдумать слова мои... Утро вечера мудренѣе...

-- Итакъ, проговорилъ герцогъ:.-- по прихоти вашего величества, по подозрѣнію, неимѣющему никакого основанія, я впалъ въ немилость?

-- Ты подвергся моему суду, Франсуа!

-- Назначьте, по-крайней-мѣрѣ, срокъ моему заточенію.

-- Ты узнаешь срокъ, когда тебѣ прочтутъ приговоръ твой!

-- Не-уже ли я не могу даже видѣться съ матерью?

-- Зачѣмъ это? Въ цѣломъ мірѣ только три экземпляра той охотничьей книги, которую мой бѣдный братъ Карлъ проглотилъ, въ полномъ смыслѣ этого слова! Два другіе находятся во Флоренціи и въ Лондонѣ. Впрочемъ, я не такой страстный любитель охоты, какъ мой бѣдный братъ. Прощай, Фраисуа.

Принцъ упалъ въ изнеможеніи на стулъ.

-- Господа, сказалъ король, отворивъ дверь:-- господа, герцогъ просилъ у меня позволенія остаться наединѣ, чтобъ обдумать отвѣтъ, который онъ долженъ дать мнѣ завтра утромъ. Оставьте же его одного; вы, можетъ-быть, замѣтите, что послѣ нашего разговора его высочество нѣсколько встревоженъ, но не обращайте на это вниманія и помните, что, вступивъ въ заговоръ противъ меня, герцогъ анжуйскій добровольно отказался отъ имени моего брата; слѣдовательно, онъ -- не что иное, какъ плѣнникъ, а вы стражи его; если плѣнникъ оскорбитъ васъ, немедленно увѣдомьте меня; Бастилья у меня подъ-рукой, а Лоранъ Тестю умѣетъ укрощать самые строптивые нравы!

-- Ваше величество, ваше величество! проговорилъ Франсуа съ отчаяніемъ: -- вспомните, что я вашъ...

-- Я помню, что и Карлъ IX былъ вашъ братъ, отвѣчалъ Генрихъ.

-- Отдайте мнѣ, по-крайней-мѣрѣ, слугъ моихъ, моихъ друзей!

-- Вы напрасно жалуетесь: для васъ я отказываюсь отъ общества своихъ собственныхъ друзей.

И Генрихъ захлопнулъ дверь...

Франсуа, блѣдный и трепещущій, отступилъ нѣсколько шаговъ назадъ и упалъ въ кресло.

XII.

Какъ иногда полезно рыться въ пустыхъ шкапахъ.

Предшествовавшая сцена открыла герцогу анжуйскому всю опасность его положенія. Миньйоны не скрыли отъ него ни малѣйшаго изъ обстоятельствъ, случившихся въ Луврѣ; они преувеличили униженіе герцога де-Гиза и торжество Генриха III; онъ слышалъ, какъ народъ кричалъ: "да здравствуетъ король! да здравствуетъ лига!" Онъ видѣлъ, что его покинули всѣ начальники, заботившіеся прежде всего о своемъ спасеніи. Покинутый родными, число которыхъ значительно уменьшилось отравленіями и убійствами, ненавистью и распрями, онъ съ ужасомъ припоминалъ прошедшее... Въ борьбѣ съ Карломъ IX, у него были, по-крайней-мѣрѣ, два друга или, лучше сказать, два орудія -- люди преданные, храбрые -- Коконна и ла-Моль.

Сожалѣніе о неудачѣ замѣняетъ у иныхъ людей раскаяніе.

Въ первый разъ въ жизни, чувствуя себя всѣми оставленнымъ, герцогъ анжуйскій какъ-бы раскаялся въ томъ, что принесъ въ жертву ла-Моля и Коконна...

Въ то время, Маргерита любила, утѣшала его. Чѣмъ онъ отплатилъ сестрѣ своей, Маргеритѣ?

Оставалась мать его, королева Катерина. Но мать никогда не любила его. Она пользовалась имъ только, какъ орудіемъ своихъ замысловъ, и Франсуа отдавалъ себѣ справедливость: въ рукахъ матери онъ чувствовалъ, что столько же могъ владѣть собою, какъ кормчій кораблемъ во время сильной бури посреди океана.

Онъ вспомнилъ, что недавно близь него было сердце благородное, мужественное.

Воспоминаніе о Бюсси вполнѣ овладѣло умомъ его.

А! тогда Франсуа ощутилъ настоящее угрызеніе совѣсти: онъ измѣнилъ Бюсси, чтобъ удалить Монсоро; онъ угождалъ Монсоро, потому-что ему была извѣстна его тайна,-- и вотъ эта тайна, открытіемъ которой грозилъ ему Монсоро, стала извѣстна королю, и Монсоро нечего было опасаться!

Слѣдовательно, онъ напрасно поссорился съ Бюсси... слѣдовательно, какъ сказалъ въ новѣйшее время одинъ изъ славнѣйшихъ политиковъ: поступокъ его былъ болѣе, нежели преступленіе -- онъ былъ ошибкой.

Какъ утѣшительно было бы принцу, въ настоящемъ положеніи его, думать, что признательный, слѣдовательно, вѣрный Бюсси бережетъ его; что непобѣдимый, благородный, любимый всѣми спасетъ его, отомститъ за него!

Но, какъ читатели уже знаютъ, Бюсси былъ недоволенъ принцемъ и оставилъ его въ уединенной комнатѣ, возвышавшейся на пятьдесятъ футовъ надъ землею, и охраняемой четырьмя вооруженными миньйонами, не упоминая уже о томъ, что дворы были наполнены стражами и воинами.

По-временамъ, принцъ подходилъ къ окну и погружалъ взоръ на дно рвовъ; но отъ такой высоты могла закружиться голова у самаго рѣшительнаго человѣка, а герцогъ анжуйскій былъ далеко не изъ самыхъ рѣшительныхъ.

По-временамъ, одинъ изъ стражей принца, то Шомбергъ, то Можиронъ, то д'Эпернонъ, то Келюсъ входили въ комнату и, не кланяясь принцу, даже не обращая на него вниманія, осматривали всѣ углы, рылись въ шкапахъ и ящикахъ, заглядывали подъ кровать и столы, смотрѣли даже, цѣлы ли были занавѣсы и простыни.

Иногда они выглядывали изъ оконъ, и пятьдесятъ футовъ вышины успокоивали ихъ.

-- Ma foi! сказалъ Можиронъ, возвращаясь съ досмотра: -- мнѣ надоѣло; я теперь отсюда ни шагу, и не хочу болѣе просыпаться, чтобъ идти навѣщать его высочество герцога анжуйскаго.

-- Разумѣется, возразилъ д'Эпернонъ:-- мы дурно поняли смыслъ приказаній короля.

-- Какъ-такъ? спросилъ Келюсъ.

-- Очень-просто; чего требуетъ король? Чтобъ мы стерегли герцога анжуйскаго -- больше ничего!

-- Очень-хорошо, сказалъ Шомбергъ:-- но берегитесь, гocпoд а, онъ хитеръ.

-- Тутъ и хитрость ничего не поможетъ! сказалъ д'Эпернонъ: -- одной хитрости недостаточно, чтобъ сбить съ ногъ четырехъ храбрыхъ стражей.

И пріосанившись, д'Эпернонъ пригладилъ усы.

-- Правда, сказалъ Келюсъ.

-- Не-уже-ли же ты думаешь, возразилъ Шомбергъ: -- что герцогъ анжуйскій захочетъ бѣжать именно мимо насъ? Ужь если онъ рѣшится бѣжать, такъ скорѣе пробьетъ дыру въ стѣнѣ!

-- Чѣмъ? У него нѣтъ никакого оружія.

-- А окна? спросилъ довольно-нерѣшительно Шомбергъ, вспомнивъ страшную вышину.

-- Окна! браво! Хорошъ Шомбергъ! вскричалъ д'Эпернонъ: -- браво, браво!.. Скачокъ не дуренъ: пятьдесятъ футовъ.

-- Конечно, пятьдесятъ футовъ...

-- Притомъ же, онъ хромаетъ, тяжелъ, трусливъ какъ...

-- Ты, дополнилъ Шомбергъ.

-- Другъ мой, возразилъ д'Эпернонъ:-- ты очень-хорошо знаешь, что я боюсь только привидѣній; это происходитъ отъ слабости нервовъ.

-- Берегись, сказалъ очень-серьёзно Келюсъ:-- чтобъ всѣ тѣ, которыхъ ты убилъ на дуэли, не явились передъ тобою въ эту ночь.

-- Не смѣйтесь, господа, сказалъ Можиронъ: -- я часто слышалъ о чудесныхъ бѣгствахъ, за-примѣръ, съ помощію простынь...

-- Правда, правда, сказалъ д'Эпернонъ: -- замѣчаніе Можирона весьма-справедливо. Я самъ видѣлъ въ Бордо плѣнника, спасшагося съ помощію простынь.

-- Видите ли, господа? сказалъ Шомбергъ.

-- Дк, продолжалъ д'Эпернонъ: -- только этотъ плѣнникъ расшибъ себѣ голову и ребра; простыни его не достало футовъ на тридцать, и онъ долженъ былъ соскочить... тѣло его убѣжало изъ темницы, а душа убѣжала изъ тѣла!

-- Впрочемъ, замѣтилъ Келюсъ:-- если онъ и вздумаетъ бѣжать, такъ доставитъ намъ удовольствіе поохотиться; мы отправимся за нимъ въ погоню, догопимъ и поймаемъ его.

-- Mordieu! сказалъ Можиронъ: -- это будетъ гораздо-лучше! Мы охотники, а не какіе-нибудь тюремщики!..

Заключеніе это показалось всѣмъ весьма-основательнымъ; молодые люди заговорили о другихъ предметахъ, условившись, однакожъ, навѣшать каждый часъ герцога анжуйскаго.

Миньйоны весьма-справедливо полагали, что герцогъ никогда не рѣшится на какую-нибудь отчаянную мѣру.

Но у принца не было недостатка въ воображеніи; мы даже должны прибавить, что оно было въ сильномъ волненіи, когда герцогъ прохаживался отъ своей кровати къ знаменитому кабинету, въ которомъ провелъ двѣ или три ночи ла-Моль, когда Маргерита скрыла его во время варѳоломеевской ночи.

По-временамъ, герцогъ останавливался у окна и прикладывалъ блѣдное лицо къ холодному стеклу. За рвами простирался шаговъ на пятнадцать песчаный берегъ, а за нимъ протекала Сена, гладкая какъ зеркало.

На другомъ берегу, во мракѣ высилась неподвижная, гигантская масса: то была Нельская-Башня.

Герцогъ анжуйскій слѣдилъ за всѣми измѣненіями заходившаго солнца; съ вниманіемъ, какое обыкновенно обращаетъ плѣнникъ на подобнаго рода зрѣлища, онъ слѣдилъ за постепеннымъ уменьшеніемъ свѣта и распространеніемъ мрака; любовался чудной картиной древняго Парижа; видѣлъ, какъ крыши были позлащены послѣдними лучами солнца и какъ, потомъ, ихъ осеребрили первые лучи луны; потомъ имъ мало-по-малу овладѣлъ невыразимый ужасъ, при видѣ черныхъ тучъ, собиравшихся надъ Лувромъ и предвѣщавшихъ страшную грозу.

Къ прочимъ слабостямъ герцога анжуйскаго, должно причислить боязнь грозы.

Онъ много бы далъ, чтобъ миньйоны были съ нимъ въ одной комнатъ, хоть бы ему пришлось опять подвергаться ихъ оскорбленіямъ.

Однакожь, нельзя было позвать ихъ...

Франсуа бросился на постель... но не могъ заснуть. Онъ хотѣлъ читать -- буквы кружились передъ глазами его. Онъ хотѣлъ запить страхъ виномъ -- вино казалось ему горькимъ. Онъ коснулся пальцами до струнъ лютни Орильи, но звуки ея такъ сильно подѣйствовали на его нервы, что онъ готовъ былъ заплакать.

Тогда онъ сталъ произносить страшныя проклятія и ломать все, что попадалось ему подъ руку. Это былъ недостатокъ, общій всему роду его, и всѣ въ Луврѣ привыкли къ этимъ припадкамъ бѣшенства.

Миньйоны заглянули въ дверь, чтобъ узнать причину шума, и увидѣвъ, что принцъ забавлялся, спокойно заперли дверь, что еще болѣе раздражило герцога.

Онъ только-что разломалъ стулъ, когда послышалось у окна какое-то дребезжаніе, и въ то же время герцогъ анжуйскій почувствовалъ довольно-рѣзкую боль въ ляжкѣ.

Первою мыслію его было, что онъ раненъ какимъ-нибудь посланнымъ короля.

-- А, измѣнникъ! извергъ! вскричалъ принцъ:-- ты хочешь убить меня низкимъ образомъ... я погибъ.

И онъ упалъ на полъ.

Но, упавъ, онъ коснулся рукою до чего-то жесткаго, неровнаго, непоходившаго на пулю.

-- О! камень, вскричалъ онъ: -- что это значитъ?

И въ то же время онъ выпрямилъ ногу: она не была ранена, хотя онъ и чувствовалъ въ ней довольно-сильную боль.

Герцогъ поднялъ камень и подошелъ къ окну.

Камень былъ брошенъ такъ сильно, что не разбилъ, а пробилъ стекло.

Вокругъ камня была обвернута бумага.

Тогда мысли герцога приняли другое направленіе... Не брошенъ ли этотъ камень другомъ?

Холодный потъ выступилъ на лбу его: въ надеждѣ, такъ же какъ и въ страхѣ, есть свои страданія.

Герцогъ подошелъ къ камину.

Точно, вокругъ камня была бумажка, прикрѣпленная шелковой ниткой, завязанной въ нѣсколько узловъ. Бумага смягчила ударъ, нанесенный Франсуа камнемъ въ ногу.

Резорвать нитку, развернуть бумагу и прочитать ее было для герцога дѣломъ одной минуты: онъ совершенно ожилъ.

Вотъ что онъ прочиталъ:

"Не надоѣло ли вамъ сидѣть взаперти? Не хотите ли подышать чистымъ воздухомъ и насладиться свободой? Войдите въ кабинетъ, въ которомъ королева наваррская скрыла бѣднаго друга вашего, г. ла-Моля; откройте шкапъ, снимите нижнюю полку и увидите двойное дно; въ этомъ двойномъ днѣ найдете шелковую лѣстницу; привяжите ее къ балкону и опустите внизъ; тамъ ее натянутъ сильныя руки. Внизу ждетъ лошадь. Вы не успѣете опомниться, какъ будете уже въ безопасности".

"Другъ."

-- Другъ! вскричалъ принцъ: -- другъ! Но у меня нѣтъ болѣе друзей... Кто же заботится еще обо мнѣ?

Герцогъ задумался, но, не зная, на комъ остановить свои мысли, подбѣжалъ къ окну -- никого не было видно.

-- Не скрывается ли тутъ злой умыселъ? проговорилъ принцъ, въ умѣ и сердцѣ котораго прежде другихъ чувствованій пробуждались недовѣрчивость и боязнь.

Потомъ онъ прибавилъ:

-- Во всякомъ случаѣ, удостовѣрюсь, есть ли въ шкапу двойное дно, и есть ли въ этомъ днѣ лѣстница...

Не трогая зажженной свѣчи, герцогъ изъ предосторожности отправился въ темнотѣ къ кабинету, дверь котораго онъ нѣкогда отворялъ съ радостнымъ біеніемъ сердца, надѣясь встрѣтить въ немъ королеву наваррскую, ослѣпительною красотою которой Франсуа восхищался болѣе, нежели слѣдовало брату.

И теперь сердце его сильно билось...

Онъ ощупью добрался до шкапа, отворилъ его, въ-потьмахъ сосчиталъ полки и, дошедъ до нижней, пожалъ ее; доска перевернулась.

Принцъ опустилъ руку въ углубленіе и съ трепетомъ коснулся шелковой лѣстницы.

Какъ тать, убѣгающій съ своей добычей, герцогъ воротился въ свою комнату съ найденнымъ имъ сокровищемъ.

Пробило десять часовъ.

Герцогъ, вспомнивъ, что сейчасъ войдетъ къ нему кто-нибудь изъ его стражей, поспѣшно спряталъ лѣстницу подъ подушку кресла, въ которое сѣлъ.

Лѣстница была такъ искусно сдѣлана, что совершенно умѣстилась подъ подушкой.

Не прошло пяти минутъ, какъ въ комнату вошелъ Можиронъ въ спальномъ платьѣ, съ обнаженною шпагой подъ мышкой и свѣчой въ рукахъ.

Входя въ комнату, онъ продолжалъ разговаривать съ прочими молодыми людьми.

-- Медвѣдь взбѣшонъ, кричалъ ему кто-то вслѣдъ: -- онъ сейчасъ ломалъ у себя все; смотри, Можиронъ, чтобъ онъ не съѣлъ тебя

-- Дерзкій! проговорилъ герцогъ.

-- Кажется, бы мнѣ что-то сказали, герцогъ?-- спросилъ Можиронъ, съ дерзостью обратившись къ Франсуа.

Герцогъ хотѣлъ-было вскочить съ гнѣвомъ, но опомнился и успокоился: ссора продлила бы только время и могла помѣшать его бѣгству.

Онъ скрылъ свое негодованіе и поворотилъ кресло такимъ образомъ, что обратился спиною къ молодому человѣку.

Можиронъ пошелъ къ постели, осмотрѣлъ простыни, потомъ къ окнамъ, увѣрился, что занавѣсы были цѣлы; разбитое стекло остановило его, но вспомнивъ, что герцогъ сейчасъ бѣсновался и разбивалъ все попадавшееся ему подъ руку, пошелъ далѣе.

-- Что это, Можиронъ? вскричалъ Шомбергъ:-- ты что-то молчишь? ужь не съѣлъ ли тебя медвѣдь? Вздохни, по-крайней-мѣрѣ, чтобъ мы могли мстить за тебя!

Герцогъ съ досады ломалъ пальцы.

-- Ничего,-- сказалъ Можиронъ:-- медвѣдь совершенно спокоенъ, даже зубовъ не показываетъ.

Герцогъ злобно усмѣхнулся.

Что жь касается до Можирона, то, не кланяясь даже принцу, онъ вышелъ и заперъ за собою дверь на ключъ.

Принцъ медленно приподымался съ кресла, и когда ключъ пересталъ скрипѣть въ замкѣ, проговорилъ съ ядовитой усмѣшкой:

-- Господа, берегитесь: медвѣдь прехитрое животное...

XIII.

Ventre saint-gris!

Оставшись одинъ, герцогъ анжуйскій, зная, что ему предстоитъ цѣлый часъ покоя, вынулъ лѣстницу изъ-подъ подушки, развернулъ ее, осмотрѣлъ каждый узелъ, каждую ступень съ заботливѣйшею осторожностью.

-- Лѣстница крѣпка, подумалъ онъ: -- нѣтъ опасности сломить шею; потомъ развернулъ ее совсѣмъ, сосчиталъ тридцать-восемь ступеней на пятнадцать дюймовъ растоянія одна отъ другой.

-- И длина достаточна, подумалъ онъ: -- слѣдовательно, и въ этомъ отношеніи опасаться нечего.

Онъ задумался.

-- Ахъ! произнесъ онъ вполголоса:-- теперь я все понимаю! Проклятые миньйоны нарочно подложили мнѣ эту лѣстницу; я привяжу ее къ балкону, стану спускаться, а они обрѣжутъ ее, -- вотъ ихъ умыселъ...

Поразмысливъ еще нѣсколько, онъ продолжалъ:

-- Но нѣтъ, не можетъ быть; они не такъ глупы, чтобъ могли подумать, что я рѣшусь спускаться по этой лѣстницѣ, не заставивъ двери, и прежде, чѣмъ они успѣютъ разломать ее, я могу быть уже внизу... Да, продолжалъ онъ, оглядываясь съ безпокойствомъ:-- такъ поступилъ бы я, рѣшившись бѣжать... Однакожъ, не могли же они предположить, что я повѣрю ихъ хитрости... потому-что кто могъ знать объ этой лѣстницѣ, скрытой въ шкапѣ, принадлежавшемъ королевѣ наваррской? Кто, кромѣ сестры моей Маргариты, могъ знать о существованіи этой лѣстницы?.. Другъ? продолжалъ герцогъ, смотря на подпись письма:-- другъ? А кто изъ друзей герцога анжуйскаго знаетъ, что хранится въ старыхъ шкапахъ сестры моей, королевы наваррской?

Перечитывая письмо и стараясь узнать руку, герцогъ былъ пораженъ новою мыслію.

-- Бюсси! вскричалъ онъ.

И въ-самомъ-дѣлѣ, всѣ женщины были безъ ума отъ Бюсси; королева наваррская считала Бюсси героемъ, и всегда, какъ она сама сознается въ своихъ мемуарахъ, была въ отчаяніи, когда онъ выходилъ на поединокъ. Бюсси былъ скроменъ; Бюсси былъ благороденъ; Бюсси легко забывалъ оскорбленія; слѣдовательно, кто же, кромѣ Бюсси, могъ написать эту записку?

Франсуа находился въ невыразимомъ волненіи.

Все, казалось, убѣждало его въ томъ, что записку написалъ и подкинулъ Бюсси. Герцогъ анжуйскій не зналъ всѣхъ причинъ молодаго дворянина быть имъ недовольнымъ, потому-что не зналъ любви его къ Діанѣ де-Меридоръ; правда, онъ нѣсколько подозрѣвалъ его, потому-что понималъ, какъ трудно было не полюбить Діану; но это было подозрѣніе, ни на чемъ не основанное.

Притомъ же, Бюсси, какъ человѣкъ смѣлый, предпріимчивый и великодушный, не могъ смотрѣть равнодушно на заточеніе своего начальника и, вѣроятно, захотѣлъ отплатить ему добромъ за зло...

Не было никакого сомнѣнія: Бюсси написалъ письмо, Бюсси подкинулъ его, Бюсси ждалъ герцога.

Чтобъ еще болѣе убѣдиться въ этомъ, герцогъ подошелъ къ окну; сквозь туманъ, подымавшійся надъ рѣкою, онъ увидѣлъ три продолговатые силуэта: то были лошади; возлѣ нихъ рисовались еще двѣ тѣни -- то были спасители его.

Да, именно: одна изъ этихъ тѣней былъ -- Бюсси, другая -- ле-Годуэнъ.

-- Если меня и обманываютъ, проговорилъ герцогъ: -- то обманываютъ очень-искусно, такъ-что мнѣ не стыдно вдаться въ обманъ.

Посмотрѣвъ въ замочную скважину, Франсуа увидѣлъ своихъ стражей: двое спали, двое играли въ шахматы, оставленные имъ Гасконцемъ.

Онъ погасилъ свѣчу.

Потомъ отворилъ окно и вышелъ на балконъ.

Пропасть, въ которую онъ погрузилъ взоръ, казалась еще ужаснѣе во мракѣ. Онъ отступилъ съ ужасомъ.

Но воздухъ и свобода имѣютъ столько прелести для заточеннаго, что когда Франсуа воротился въ комнату, ему показалось, что онъ задыхается. Это обстоятельство имѣло на него такое сильное вліяніе, что нѣчто въ родѣ равнодушія къ жизни и смерти проникло въ его сердце.

Принцъ принялъ это ощущеніе за храбрость.

Пользуясь минутой, онъ схватилъ лѣстнипу, прикрѣпилъ ее къ балкону, воротился къ двери въ залу и заставилъ ее какъ могъ; убѣжденный въ томъ, что для входа въ комнату, сторожамъ будетъ нужно не менѣе десяти минутъ, то-есть времени болѣе нежели достаточнаго для того, чтобъ спуститься внизъ,-- онъ воротился къ балкону.

Тщетно уже искалъ онъ глазами лошадей и людей: ничего не было видно.

-- Тѣмъ лучше, проговорилъ онъ:-- бѣжать одному гораздо-лучше, нежели съ преданнѣйшимъ другомъ.

Было такъ темно, что ничего нельзя было различить, и первые раскаты грозы, собиравшейся уже съ полчаса, разразились на небѣ; тяжелая туча висѣла надъ Лувромъ...

Молнія пробѣжала по громадной тучѣ, и принцъ увидѣлъ во рву, подъ самымъ балкономъ, тѣхъ, кого онъ тщетно искалъ на песчаномъ берегу.

Заржала лошадь; не было никакого сомнѣнія: его ждали.

Герцогъ потрясъ лѣстницу, чтобъ удостовѣриться, крѣпко ли она была привязана; потомъ перекинулъ ногу черезъ балюстрадъ и вступилъ на первую ступень.

Невозможно описать боязни, стѣснившей въ это мгновеніе сердце плѣнника... Съ одной стороны, онъ поручалъ жизнь свою слабой шелковой веревкѣ; съ другой, угрожала ему месть брата.

Но едва онъ поставилъ ногу на первую ступень, какъ замѣтилъ, что лѣстница перестала колебаться и вытянулась туго.

У кого въ рукахъ былъ конецъ лѣстницы? У друга, или недруга? Дружескія ли объятія, или мечъ врага ожидали его внизу?

Непобѣдимый ужасъ овладѣлъ Франсуа; лѣвой рукой онъ держался еще за балконъ и поднялъ уже ногу, чтобъ воротиться назадъ.

Казалось, человѣкъ, ожидавшій принца внизу, угадывалъ все, что происходило въ его сердцѣ, ибо въ то же время легкая, тихая дрожь пробѣжала по шелковымъ веревкамъ лѣстницы, какъ-бы приглашая принца быть смѣлѣе.

-- Лѣстницу держатъ, подумалъ онъ: -- слѣдовательно, не хотятъ, чтобъ я сломалъ себѣ шею... Смѣлѣе!

И онъ сталъ спускаться; лѣстница была туго натянута. Франсуа замѣтилъ, что ей придали нѣсколько наклонное положеніе, чтобъ ему ловче было спускаться.

Голова герцога закружилась... онъ сталъ спускаться съ быстротою стрѣлы.

Вдругъ, не коснувшись еще земли, близость которой Франсуа понималъ инстинктивно, онъ почувствовалъ, что его кто-то схватилъ, и въ то же мгновеніе чей-то голосъ произнесъ надъ самымъ его ухомъ:

-- Вы спасены!

Потомъ его повели, или, лучше сказать, понесли по скату рва, между грудой камней и обвалившейся земли; наконецъ, онъ достигъ до берега рва, тамъ ждалъ еще человѣкъ, который помогъ и герцогу и спутнику его взобраться на край рва; оттуда всѣ трое согнувшись побѣжали къ берегу.

Лошади стояли на томъ же мѣстѣ, на которомъ Франсуа замѣтилъ ихъ.

Принцъ понялъ, что теперь отступать было поздно; онъ находился вполнѣ во власти своихъ спасителей. Не теряя ни минуты, онъ бросился къ одной изъ лошадей и вскочилъ на нее: спутники послѣдовали его примѣру.

Прежній голосъ шепнулъ на ухо герцогу лаконически и таинственно:

-- Въ галопъ!

Всѣ трое ускакали.

-- До-сихъ-поръ хорошо, подумалъ принцъ: -- дай Богъ, чтобъ послѣдствія не были хуже.

-- Благодарю, благодарю, мой храбрый Бюсси! говорилъ принцъ всаднику, скакавшему по правую его сторону и закутанному въ широкій плащъ.

-- Въ галопъ, повторилъ глухимъ голосомъ всадникъ, пришпоривая свою лошадь.

Всадники летѣли съ быстротою молніи.

Они доскакали до большаго Бастильскаго-Рва, черезъ который проѣхали по мосту, наканунѣ сложенному лигёрами, для удобнѣйшаго сообщенія между двумя частями города.

Всѣ трое направились къ Шарантону. Лошадь принца летѣла какъ птица.

Вдругъ всадникъ, ѣхавшій по правую сторону принца, перескочилъ черезъ ровъ и поскакалъ въ Венсенскій-Лѣсъ, сказавъ только два слова принцу:

-- За мной.

Всадникъ съ лѣвой стороны сдѣлалъ то же, не говоря, однакожь, ни слова. Съ самой минуты спасенія принца, этотъ человѣкъ молчалъ.

Принцъ не успѣлъ еще пришпорить лошади, какъ она перескочила уже черезъ ровъ вслѣдъ за двумя другими лошадьми; она заржала, и въ то же мгновеніе изъ глубины лѣса послышалось ржаніе нѣсколькихъ лошадей.

Принцъ хотѣлъ остановиться, опасаясь попасть въ засаду.

Но уже было поздно: ретивое животное летѣло закусивъ удила; на нѣсколько мгновеній оно остановилось само-собою, и Франсуа увидѣлъ, что находится на лощинѣ, гдѣ было выстроено въ военномъ порядкѣ до десяти всадниковъ, латы которыхъ были посеребрены луною.

-- О! вскричалъ принцъ: -- что это значитъ?

-- Ventre-saint-gris! отвѣчалъ тотъ, къ кому обращался герцогъ: -- это значитъ, что мы спасены.

-- Генрихъ!.. Вы, вы мой спаситель? вскричалъ герцогъ анжуйскій съ крайнимъ изумленіемъ.

-- Что жь тугъ удивительнаго? спросилъ Генрихъ-Наваррскій: -- развѣ мы не союзники?

Потомъ онъ оглянулся и продолжалъ:

-- Агриппа, куда ты пропалъ?

-- Я здѣсь, заговорилъ наконецъ д'Обинье: хорошо вы отдѣлали лошадей! Добро бы у васъ ихъ было много, а то...

-- Хорошо, хорошо! возразилъ король наваррскій: -- не ворчи; лишь бы у насъ осталась пара здоровыхъ, сильныхъ коней, которые могли бъ проскакать безъ отдыха двѣнадцать льё, -- больше мнѣ не нужно!

-- Куда же вы везете меня, кузенъ? спросилъ Франсуа съ безпокойствомъ.

-- Куда хотите, отвѣчалъ Генрихъ:-- только поспѣшимъ; д'Обинье правду говоритъ: у короля французскаго лошади получше моихъ, и ему ничего не стоитъ загнать десятка два коней, лишь-бы догнать насъ.

-- Слѣдовательно, я могу ѣхать куда хочу? спросилъ Франсуа недовѣрчиво.

-- Разумѣется; я жду вашихъ приказаній, сказалъ Генрихъ.

-- Такъ поѣдемъ въ Анжеръ.

-- Въ Анжеръ? Извольте; правда, вы тамъ у себя.

-- А вы, кузенъ?

-- Я разстанусь съ вами въ виду Анжера и поскачу въ Наварру, гдѣ меня ждетъ моя добрая Марго; она, вѣроятно, скучаетъ по мнѣ!

-- Но никто не зналъ, что вы здѣсь? сказалъ Франсуа.

-- Я пріѣхалъ сюда продать три брильянта моей жены.

-- А! только за этимъ?

-- Нѣтъ; мнѣ еще хотѣлось удостовѣриться въ томъ, точно ли лига погубитъ меня.

-- Опасенія ваши были напрасны.

-- Да, благодаря вамъ.

-- Какимъ образомъ?

-- Разумѣется; еслибъ, вмѣсто того, чтобъ отказаться отъ начальства надъ лигой, направленной, какъ вы очень-хорошо знали, противъ меня, вы соединились съ моими врагами, я погибъ бы неминуемо. Такимъ-образомъ, узнавъ, что за этотъ отказъ вы арестованы королемъ, я поклялся, что спасу васъ и -- спасъ.

-- Онъ по-прежнему простъ, подумалъ герцогъ анжуйскій: -- право, грѣшно его обманывать!

-- Ступай, кузенъ, думалъ улыбаясь Беарнецъ: -- ступай въ Анжу. А, мосьё де-Гизъ! вы думали, что выиграли дѣло; но я подсылаю вамъ довольно-безпокойнаго товарища... берегитесь!

Въ это время, подвели имъ другихъ лошадей; Генрихъ-Наваррскій и герцогъ анжуйскій пересѣли и ускакали въ галопъ.

Д'Обинье слѣдовалъ за ними, ворча что-то сквозь зубы.

XIV.

Подруги.

Между-тѣмъ, какъ въ Парижъ все кипѣло, графиня де-Монсоро, сопровождаемая отцомъ и двулія слугами, которыхъ въ то время нанимали конвоемъ во время путешествій, направлялась къ Меридорскому-Замку, проѣзжая по десяти лье въ день.

Она начинала уже наслаждаться свободою, столь драгоцѣнною для людей страдавшихъ. Лазурь чистаго весенняго неба казалась ей болѣе-прелестною въ сравненіи съ тяжелыми, сѣрыми тучами, почти-постоянно носившимися надъ мрачными башнями Бастиліи; свѣжая зелень деревъ, длинныя дороги, подобно извилистымъ лентамъ терявшіяся въ чащѣ лѣсной,-- все казалось ей новымъ и заставляло ее радоваться, какъ-будто-бы она точно вышла изъ могилы.

Отецъ ея, старый баронъ, помолодѣлъ двадцатью годами. По бодрости, съ которою онъ сидѣлъ на своемъ древнемъ конѣ, можно было принять его за ревниваго мужа молодой женщины, на которой съ любовію покоился взоръ его.

Не станемъ описывать долгаго путешествія. Замѣчательнаго въ немъ были только восходы и закаты солнца. Когда луна свѣтила въ окна гостинницы, нетерпѣливая Діана вставала, будила отца, слугъ, и они выѣзжали при нѣжномъ лунномъ свѣтѣ, чтобъ поскорѣе поспѣть къ цѣли, которой Діана не могла дождаться.

Иногда она отставала и, остановившись на какомъ-нибудь возвышеніи, обращала взоръ назадъ, въ даль, какъ-бы ища кого-то... но на дорогѣ никого не было, въ долинѣ бродили стада, и только надъ селеніемъ возвышался острый шпиль деревенской церкви... тогда Діана нетерпѣливо погоняла свою лошадь, догоняя отца, и старикъ, слѣдившій за всѣми ея движеніями, говорилъ:

-- Не бойся, Діана.

-- Не бояться? Чего?

-- Вѣдь ты смотришь, не ѣдетъ ли за нами твой мужъ, графъ де-Монсоро?

-- А! да, да... Точно, я смотрю, не ѣдетъ ли онъ, отвѣчала молодая женщина, бросивъ еще взглядъ назадъ.

Волнуемая то страхомъ, то надеждой, Діана прибыла наконецъ къ вечеру восьмаго дня въ Замокъ-Меридоръ, гдѣ у подъемнаго моста была принята Жанной де-Сен-Люкъ и мужемъ, хозяйничавшими въ отсутствіе барона.

Тогда четыре счастливца стали вести жизнь, подобную той, о которой мечталъ всякій, читавшій Виргилія и Теокрита.

Баронъ и Сен-Люкъ охотились съ утра до ночи. Толпы охотниковъ скакали за ними. Стаи гончихъ безпрестанно преслѣдовали то зайцевъ, то лисицъ, и когда бѣшеная кавалькада стремилась по лѣсу, Діана и Жанна, сидѣвшія въ тѣни огромнаго, вѣковаго дуба, вздрагивали на минуту и, успокоившись, продолжали повѣрять одна другой свои завѣтныя тайны...

-- Разскажи мнѣ все, что случилось съ тобою въ могилѣ, говорила Жанна: -- потому-что мы всѣ считали тебя умершею... Посмотри: цвѣтущій боярышникъ разливаетъ въ воздухѣ сладостныя благоуханія, нѣжный солнечный свѣтъ играетъ на сучьяхъ вѣковыхъ дубовъ; ни малѣйшій вѣтерокъ не дышетъ на листья; ни одного живаго существа не видно въ паркѣ... шумъ охоты разогналъ оленей и лисицъ... Разсказывай, милая сестра, разсказывай!..

-- О чемъ же я говорила тебѣ?

-- Ты ни о чемъ не говорила. Діана, я вижу, что ты не все говоришь мнѣ... я вижу, что ты не совсѣмъ счастлива... Синеватая тѣнь, окружающая прелестные глаза твои, бѣлизна щекъ твоихъ, томная улыбка заставляютъ меня думать, что у тебя есть какая-то тайна.

-- О, нѣтъ... нѣтъ!

-- Такъ, стало-быть, ты счастлива... съ графомъ де-Монсоро?

Діана вздрогнула.

-- Ты видишь, я говорила правду! сказала Жанна съ нѣжнымъ упрекомъ.

-- Съ графомъ де-Монсоро! повторила Діана: -- зачѣмъ произнесла ты это имя? Зачѣмъ упоминаешь о немъ теперь, когда мы такъ счастливы, здѣсь, въ этомъ чудномъ лѣсу, между этими цвѣтами?..

-- А! теперь я знаю причину томности твоихъ глазъ, такъ часто обращающихся къ небу... но не понимаю еще причины нѣжной улыбки, появляющейся на лицѣ твоемъ...

Діана грустно покачала головой.

-- Ты, кажется, говорила мнѣ, продолжала Жанна, обнявъ бѣлой, полной ручкой шею Діаны:-- ты, кажется, говорила мнѣ, что графъ де-Бюсси оказалъ тебѣ большое участіе...

Діана покраснѣла.

-- Графъ де-Бюсси прекрасный молодой человѣкъ, сказала Жанна и запѣла:

Un beau chercheur de noise,

C'est le seigneur d'Amboise.

Діана опустила головку на грудь подруги и продолжала тихимъ, нѣжнымъ голосомъ:

Tendre, fidèle aussi

C'est le brave...

-- Bussy!.. что жь ты не допѣла!.. вскричала Жанна, весело поцаловавъ свою подругу.

-- Довольно, сказала Діана съ невольною грустію:-- графъ де-Бюсси не думаетъ болѣе о Діанѣ де-Меридоръ.

-- Можетъ-быть! возразила Жанна:-- но мнѣ кажется, что графъ де-Бюсси очень нравится Діанѣ де-Меридоръ.

-- Не говори этого!

-- Отъ-чего? Развѣ онъ тебѣ не нравится?

Діана не отвѣчала.

-- Ты молчишь? спросила Жанна.

-- Я говорила тебѣ, что Бюсси забылъ меня... О, я поступила низко!.. проговорила молодая женщина.

-- Что ты говоришь?

-- Ничего, ничего.

-- Полно, Діана; ты опять начнешь плакать, жаловаться... опять начнешь обвинять себя, между-тѣмъ, какъ ты была вынуждена...

-- Нѣтъ, я была малодушна: вездѣ мнѣ представлялись опасности; я видѣла отверстую бездну у ногъ своихъ!.. Теперь же эти опасности кажутся мнѣ ничтожными; бездну эту могъ перешагнуть ребенокъ. Я поступила низко!... О, зачѣмъ я не имѣла времени обдумать свое положеніе!..

-- Я не понимаю тебя...

-- Нѣтъ, я не виновата! вскричала Діана, вставъ въ сильномъ волненіи.-- Нѣтъ, я не виновата, Жанна! Онъ самъ не захотѣлъ. Я припоминаю положеніе, казавшееся мнѣ ужаснымъ... я колебалась... отецъ мой предлагалъ мнѣ свою помощь, но я боялась... онъ, онъ предлагалъ мнѣ стать подъ его защиту, подъ его покровительство... но предлагалъ не убѣдительно, слабо!.. Герцогъ анжуйскій вооружился противъ него, герцогъ анжуйскій былъ заодно съ графомъ де-Монсоро. Но что ему до анжуйскаго и до Монсоро! Кто любитъ, тотъ никого не страшится! О, Жанна, еслибъ я когда-нибудь полюбила...

Волненіе Діаны было гакѣ сильно, что она должна была прислониться къ дубу, какъ-бы не будучи въ силахъ устоять на ногахъ.

-- Успокойся, другъ мой, будь разсудительнѣе...

-- Я говорю тебѣ, что мы поступили низко, малодушно!

-- Мы!... О, Діана, о комъ говоришь ты? Это мы весьма-краснорѣчиво, милая Діана!..

-- Я говорю о моемъ отцѣ и о себѣ... ни о комъ другомъ... Отецъ мой -- благородный, заслуженный дворянинъ; онъ могъ обратиться къ королю; я горда, и не боюсь мужчины, котораго ненавижу... Не хочешь ли знать причину моего малодушія? Я поняла, что онъ не любитъ меня!..

-- Ты сама обманываешь себя! вскричала /Каина: -- еслибъ ты была убѣждена въ томъ, что говоришь, то сама упрекнула бы его въ томъ... Но нѣтъ, ты увѣрена въ противномъ, прибавила она съ нѣжной лаской.

-- Ты можешь вѣрить въ любовь, возразила Діана, садясь опять возлѣ Жанны: -- де-Сен-Люкъ женился на тебѣ на-зло королю! Онъ похитилъ тебя изъ Парижа, и ласками, любовію старается вознаградить тебя за изгнаніе.

-- А я щедро вознаграждаю его за ласки и любовь! весело отвѣчала молодая женщина.

-- Но я, -- подумай сама, и не будь эгоисткой, -- я, заслуживъ вниманіе непобѣдимаго Бюсси, незнающаго препятствій, вышла замужъ за другаго, была представлена ко двору, и тотъ, любовь котораго могла осчастливить меня, даже не посмотрѣлъ на меня. Я ввѣрилась ему въ саду Жинсьенскаго-Монастыря; мы были одни... сообщниками его были Гертруда и Годуэнъ... и я сама... я сама!.. О, какъ легко могъ онъ похитить меня... и я, можетъ-быть, не противилась бы... потому-что видѣла, какъ онъ страдалъ за меня, какъ лицо его блѣдно, глаза впалы. Еслибъ онъ потребовалъ отъ меня, чтобъ я умерла за него... я не поколебалась бы ни секунды!.. И что же? Я ушла, а онъ и не думалъ меня останавливать... Постой, постой! Это еще не все... О, ты не знаешь, какъ я страдаю... Онъ зналъ, что я уѣзжаю изъ Парижа, возвращаюсь въ Меридоръ, и что графъ де-Монсоро -- я краснѣю за себя... не имѣетъ еще надо мною правъ мужа. Онъ зналъ, что я ѣхала одна, съ отцомъ и... во всю дорогу я тщетно оглядывалась... тщетно надѣялась увидѣть за собою всадника. Никого, никого не было!... Повторяю тебѣ, Діана, онъ не любитъ меня. Зачѣмъ ему безпокоиться, пускаться въ путешествіе, когда въ самомъ Парижѣ столько прекрасныхъ, очаровательныхъ женщинъ при дворѣ,-- женщинъ, одна улыбка которыхъ выше тысячи признаній провинціалки!... Понимаешь ли теперь? убѣждена ли ты? Права ли я? Не забылъ ли, не презираетъ ли онъ меня, Жанна?

Она не договорила еще этихъ словъ, какъ со второй каменной ограды, бывшей въ нѣсколькихъ шагахъ, посыпались известка и обломки камней; одинъ сучокъ дуба затрещалъ, и въ то же мгновеніе мужчина упалъ къ ногамъ громко-вскрикнувшей Діанѣ.

Жанна отошла; она узнала этого мужчину.

-- Вы видите, я здѣсь, проговорилъ Бюсси, стоя на колѣняхъ и цалуя край платья Діаны, къ которому онъ почтительно прикоснулся трепещущей рукою.

И Діана узнала голосъ, улыбку, взглядъ графа, и, тронутая въ душѣ неожиданнымъ счастіемъ, внѣ себя отъ радости упала безъ чувствъ на грудь того, кого она голько-что обвиняла въ равнодушіи.

XV.

Любовники.

Радостные обмороки не бываютъ ни продолжительны, ни опасны. Они бываютъ иногда смертельны -- но весьма-рѣдко.

Діана открыла глаза и увидѣла себя въ объятіяхъ Бюсси, потому-что онъ не хотѣлъ уступить графинѣ де-Сен-Люкъ счастія встрѣтить первый взглядъ Діаны.

-- О! проговорила она, приходя въ себя: -- какъ вы жестоки, графъ!

Бюсси ожидалъ другихъ словъ. И, кто знаетъ? быть-можетъ, онъ ожидалъ не однихъ словъ...

Но Діана не только не сказала ничего болѣе, но даже медленно высвободилась изъ рукъ, поддерживавшихъ ее, и пошла къ подругѣ, удалившейся изъ скромности,-- отошла на нѣсколько шаговъ, но такъ, однакожь, что могла любоваться прелестнымъ зрѣлищемъ примиренія влюбленныхъ.

-- Какъ! вскричалъ Бюсси: -- не-уже-ли я не заслуживаю лучшаго пріема?

-- О, графъ! возразила Діана: -- вы поступили прекрасно, но...

-- Ради Бога, оставьте грустныя но! сказалъ Бюсси, со вздохомъ, опускаясь къ ногамъ Діаны.

-- Встаньте, встаньте, графъ... я не хочу, не могу, не должна видѣть васъ у ногъ своихъ!..

-- О, позвольте, позвольте мнѣ остаться здѣсь! произнесъ Бюсси умоляющимъ голосомъ.

-- Графъ, знаете ли, что вы поступили не только неприлично, но даже неосторожно, перескочивъ черезъ эту ограду?..

-- Отъ-чего?

-- Если бъ кто-нибудь увидалъ васъ?

-- Кто же могъ меня видѣть?

-- Охотники, за нѣсколько минутъ проскакавшіе за оградой.

-- О, успокойтесь, я скрываюсь слишкомъ-осторожно и искусно.

-- Вы скрываетесь! Не-уже-ли? вскричала Жанна:-- да это чрезвычайно-романически; разскажите намъ, графъ, гдѣ, какъ и зачѣмъ вы скрываетесь?

-- Во-первыхъ, я не виноватъ въ томъ, что вы тщетно оглядывались въ дорогѣ. Мы разъѣхались. Вы ѣхали чрезъ Рамбульё, я чрезъ Шартръ. Во-вторыхъ, слушайте и судите о силѣ любви бѣднаго Бюсси. Я могъ бы догнать васъ, ибо зналъ, что вамъ не было никакой надобности спѣшить, и что вы ѣхали не скоро; но не въ присутствіи вашего отца, не при слугахъ хотѣлъ я видѣться съ вами; ваше доброе имя мнѣ дороже, нежели вы думаете. Я принужденъ былъ ѣхать почти шагомъ, грызя съ досады копчикъ своего хлыстика...

-- То-то вы такъ и похудѣли! сказала Діана смѣясь.

-- Наконецъ, вы пріѣхали, продолжалъ Бюсси:-- я нанялъ квартиру въ предмѣстіи города и видѣлъ, какъ вы проѣхали мимо моихъ оконъ.

-- Ахъ, Боже мой! вскричала Діана:-- вы въ Анжерѣ подъ своимъ именемъ?

-- За кого вы меня принимаете? отвѣчалъ, улыбаясь, Бюсси: -- нѣтъ, я купецъ, странствующій по торговымъ дѣламъ; взгляните на мой костюмъ: кто узнаетъ меня въ немъ? Притомъ же, у меня теперь постоянно безпокойный и озабоченный видъ торгаша. До-сихъ-поръ, никто еще не обратилъ на меня вниманія.

-- Можетъ ли быть? Бюсси, красавецъ Бюсси, два дня въ провинціальномъ городѣ и никто не узналъ его!... Этому никто не повѣритъ при дворѣ.

-- Продолжайте, графъ, сказала Діана, слегка покраснѣвъ.-- Какъ пріѣхали вы сюда?

-- У меня двѣ отличныя, породистыя лошади; я сажусь на одну изъ нихъ, шажкомъ выѣзжаю изъ города, зѣвая на вывѣски; но, отъѣхавъ на довольно-далекое разстояніе, пускаюсь въ галопъ и въ двадцать минутъ проѣзжаю три съ половиною льё. Въѣхавъ въ меридорскій лѣсъ, я пробираюсь до ограды парка; паркъ обширенъ, ограда безконечна. Вчера я четыре часа сряду бродилъ за оградой, надѣясь увидѣть васъ. Наконецъ, я сталъ отчаяваться и хотѣлъ уже вернуться въ городъ, по вдругъ увидѣлъ васъ, возвращавшихся въ замокъ; двѣ гончія собаки прыгали около васъ, а г-жа де-Сен-Люкъ шла возлѣ, держа въ рукахъ куропатку и дразня ею собакъ... Но то была одна минута... вы исчезли въ замкѣ... Тогда я прибѣжалъ сюда... я замѣтилъ слѣды вашихъ ногъ на пескѣ; трава была тутъ помята; основываясь на этомъ, я рѣшился воротиться сюда на другой день и вздыхая... вы не знаете, какъ мнѣ тяжекъ былъ каждый вздохъ...

-- Съ непривычки, прервала Жанна, улыбаясь.

-- Можетъ-быть. Итакъ, вздыхая, я отправился обратно въ городъ. Я ужасно усталъ; лазя по деревьямъ и черезъ ограду, я изодралъ свое коричневое полукафтанье, но, не смотря на то, сердце мое было исполнено радости -- я видѣлъ васъ!

-- Все это чрезвычайно-интересно, сказала Жанна: -- и вы преодолѣли страшныя препятствія; это мужественно, героически; но я, на вашемъ мѣстѣ, поберегла бы, если и не полукафтанье, такъ, по-крайней-мѣрѣ, руки; а то, посмотрите, на что онѣ у васъ похожи!

-- Да; но еслибъ я берегъ руки, то не увидалъ бы...

-- Напротивъ, прервала Бюсси молодая графиня де-Сен-Люкъ: -- я бы увидала гораздо-лучше васъ не только Діану де-Меридоръ, но и Жанну де-Сен-Люкъ.

-- Какимъ образомъ? спросилъ Бюсси съ живостью.

-- Я вошла бы прямо въ Меридорскій-Замокъ. Баронъ обнялъ бы меня, г-жа де-Монсоро посадила бы меня возлѣ себя, г. де-Сен-Люкъ обласкалъ бы меня, г-жа де-Сен-Люкъ стала бы сочинять со мною анаграммы. Вы видите, какъ простъ мой способъ; но для влюбленныхъ самый простой способъ всегда самый затруднительный.

Бюсси покачалъ головой, бросивъ взглядъ на Діану.

-- О, нѣтъ! сказалъ онъ: -- то, что вы говорите, могъ бы сдѣлать всякій, -- только не я!

Діана покраснѣла и такимъ же взглядомъ отвѣчала Бюсси.

-- Такъ, по-вашему, сказала Жанна: -- я не знаю, какъ должно вести себя тому, кто любитъ?

-- Нѣтъ! сказалъ Бюсси, покачавъ головой.-- Нѣтъ, я не могъ идти въ замокъ! Діана де-Меридоръ за-мужемъ, и каковъ бы ни былъ мужъ ея, отецъ долженъ заботиться о добромъ имени дочери.

-- Прекрасно! сказала Жанна: -- благодарю васъ за урокъ; благодарю васъ. Впрочемъ, я сама виновата; впередъ не буду мѣшаться въ дѣла безумныхъ...

-- Безумныхъ? повторила Діана.

-- Безумныхъ или влюбленныхъ, отвѣчала г-жа де-Сен-Люкъ: -- это одно и то же!

Она поцаловала Діану въ лобъ, поклонилась Бюсси и убѣжала.

Діана хотѣла остановить ее, но Бюсси схватилъ ея руку, такъ-что она не успѣла исполнить своего намѣренія.

Бюсси и Діана остались одни.

Діана смотрѣла нѣсколько мгновеній вслѣдъ удалявшейся Жаннѣ, потомъ сорвала цвѣтокъ, покраснѣла и сѣла.

Бюсси опустился къ ногамъ ея.

-- Не правда ли, спросилъ онъ: -- я поступилъ хорошо, и вы одобряете мое поведеніе?

-- Я не стану притворяться, отвѣчала Діана: -- притомъ же, вамъ извѣстны мои мысли; да, я одобряю ваше поведеніе, но этимъ ограничивается мое снисхожденіе; желая видѣть, призывая васъ, я была безразсудна, преступна.

-- Боже мой! что вы говорите, Діана?

-- Увы, графъ, я говорю правду! Я имѣю право сдѣлать несчастнымъ графа де-Монсоро, потому-что онъ самъ довелъ меня до этой крайности, но изъ этого не слѣдуетъ, чтобъ я могла осчастливить другаго. Я могу отказать ему въ улыбкѣ, въ любви моей... но не имѣю права отдавать ее другому, не сдѣлавшись преступною.

Бюсси тергіѣливо выслушалъ это нравоученіе, строгость котораго была значительно смягчаема нѣжностью голоса и взгляда Діаны, потомъ спросилъ:

-- Вы кончили? Могу ли я теперь говорить?

-- Говорите, отвѣчала Діана.

-- Откровенно?

-- Говорите!

-- И такъ, во всемъ вами сказанномъ нѣтъ ни одного слова, которое вышло бы прямо изъ вашего сердца.

-- Почему вы это думаете?

-- Выслушайте меня терпѣливо, графиня, такъ, какъ я слушалъ васъ: вы наговорили мнѣ софизмовъ.

Діана посмотрѣла на молодаго человѣка.

-- Да; общія мѣста морали, продолжалъ Бюсси: -- суть не что иное, какъ софизмы, когда не примѣнены къ обстоятельствамъ. Въ отвѣтъ на эти софизмы, графиня, я выскажу вамъ истины. Вы принадлежите мужчинѣ, говорите вы? Но вы ли избрали себѣ этого мужчину? Нѣтъ, несчастныя обстоятельства соединили васъ съ нимъ! Скажите жь, не-уже-ли вы намѣрены страдать всю жизнь подъ этимъ тяжкимъ игомъ? Въ такомъ случаѣ, я долженъ освободить васъ!

Діана хотѣла что-то сказать, Бюсси остановилъ ее.

-- Я знаю, что вы мнѣ отвѣтите, сказалъ молодой человѣкъ.-- Вы хотите сказать, что если я вызову его на поединокъ и убью, то вы никогда со мною не увидитесь. Положимъ такъ; я умру съ горя въ разлукѣ съ вами, но вы будете свободны, счастливы; вы осчастливите благороднаго человѣка, который когда-нибудь въ блаженствѣ своемъ воскликнетъ: "Благодарю, Бюсси, благодарю! Ты избавилъ насъ отъ гнуснаго Монсоро." И вы сами, Діана, поблагодарите Бюсси, когда его не будетъ, я въ томъ увѣренъ.

Молодая женщина схватила руку графа и нѣжно сжала ее.

-- Бюсси, сказала она: -- вы мнѣ угрожаете...

-- Угрожаю? О! Господу извѣстны всѣ мои намѣренія... я люблю васъ, Діана, такъ пламенно, такъ страстно., что не могу поступать такъ, какъ поступилъ бы другой на моемъ мѣстѣ. Я знаю, что вы меня любите. Ради Бога, не запирайтесь въ этомъ; иначе вы поступите въ число тѣхъ обыкновенныхъ, ежедневныхъ умовъ, слова которыхъ противоречатъ дѣйствіямъ. Я знаю, что вы меня любите, потому-что сами сознались въ этомъ. Любовь, подобная моей, сіяетъ какъ солнце и оживотворяетъ сердце, до котораго коснется; я не буду ни угрожать вамъ, ни умолять васъ, ни отчаяваться. Нѣтъ, я стану передъ вами на колѣни и, положивъ правую руку на сердце, неизмѣнявшее еще ни разу правдѣ, ни изъ какой-либо выгоды, ни изъ страха, скажу: Діана, я люблю васъ и вѣчно буду любить! передъ лицомъ неба клянусь, что я готовъ умереть за васъ, и умереть обожая, благословляя васъ! Скажите мнѣ еще: "уѣзжайте, не разрушайте чужаго счастія!..." и я встану безъ вздоха, безъ малѣйшаго знака неудовольствія съ этого мѣста, на которомъ я такъ счастливъ, и, низко поклонившись вамъ, подумаю: эта женщина не любитъ меня; эта женщина никогда меня не полюбитъ. Потомъ удалюсь, и вы уже никогда меня не увидите. Но такъ-какъ преданность моя вамъ еще сильнѣе моей любви, такъ-такъ желаніе мое видѣть васъ счастливою переживетъ убѣжденіе въ томъ, что я самъ не могу уже быть счастливъ, такъ-какъ я не разрушу счастія другаго мужчины, то буду имѣть право отнять у него жизнь, жертвуя собственною жизнію... Вотъ что я сдѣлаю, графиня, изъ опасенія, чтобъ вы не остались въ несчастіи на всю жизнь, и чтобъ собственное несчастіе не служило вамъ предлогомъ огорчать благороднаго человѣка, могущаго любить васъ!

Бюсси произнесъ послѣднія слова съ глубокимъ чувствомъ. Въ свѣтломъ, благородномъ взорѣ его, Діана прочитала всю силу его рѣшимости: она поняла, что онъ исполнитъ то, о чемъ говорилъ; что за словами его немедленно послѣдуетъ дѣйствіе и, подобно апрѣльскому снѣгу, тающему отъ солнечныхъ лучей, строгость ея растаяла отъ пламени этого взора.

-- Благодарю васъ, другъ, сказала она: -- за насильственную мѣру, которую вы употребляете со мною. Я понимаю всю осторожность вашего поведенія: вы хотите отнять у меня даже раскаяніе въ томъ, что я уступила вашей любви. Повторите же еще разъ: будете ли вы любить меня до донца жизни? Скажите, не есть ли любовь ваша одна прихоть и не раскаюсь ли я когда-нибудь въ томъ, что повѣрила вашей любви?... Но нѣтъ, я не имѣю права васъ допрашивать; я побѣждена, я принадлежу вамъ -- по любви своей. Оставайтесь же, другъ мой, и такъ-какъ теперь жизнь моя принадлежитъ вамъ, то берегите и свою жизнь!...

Произнеся эти слова, Діана опустила бѣлую., нѣжную руку на плечо Бюсси, а другую подала ему; молодой человѣкъ страстно прижалъ ее къ губамъ своимъ: Діана затрепетала отъ пламени этого поцалуя.

Тогда послышался легкій кашель Жанны; она приближалась, держа въ рукахъ нѣсколько цвѣтковъ и бабочку, вѣроятно, первую, осмѣлившуюся выбраться изъ шелковистой оболочки своей.

Сложенныя руки молодыхъ любовниковъ невольно разъединились.

Жанна замѣтила это движеніе.

-- Простите, добрые друзья, сказала она: -- что я помѣшала вамъ, но намъ надобно идти домой, иначе за нами пришлютъ. Графъ, идите скорѣе къ вашему отличному коню и позвольте намъ воротиться домой... Пеняйте на себя, на свое упрямство, мосьё Де-Бюсси! Вы сами виноваты, что не раздѣлите обѣда, ожидающаго насъ въ замкѣ, -- обѣда превкуснаго, особенно для человѣка, проскакавшаго нѣсколько льё верхомъ, лазившаго черезъ ограды, не говоря уже о томъ, что вы лишаетесь нѣкоторыхъ взглядовъ, производящихъ весьма-пріятное впечатлѣніе на сердце... Пойдемъ, Діана, пойдемъ.

И, схвативъ руку подруги, Жанна сдѣлала легкое усиліе, чтобъ увлечь ее съ собою.

Бюсси съ улыбкой смотрѣлъ на подругъ. Діана, вполовину обращенная къ молодому человѣку, протянула къ нему руку.

Онъ подошелъ къ ней.

-- Не-уже-ли вы не скажете мнѣ ничего болѣе? спросилъ онъ.

-- До завтра, нѣжно возразила Діана.

-- Только до завтра?

-- На вѣки!

Бюсси радостно вскрикнулъ, поцаловалъ руку Діаны и, еще разъ простившись съ молодыми женщинами, поспѣшно удалился.

Онъ чувствовалъ, что для разлуки съ тою, которая дарила ему столько счастія, нужно было усиліе всей его воли.

Діана долго слѣдила за нимъ взоромъ, и когда онъ исчезъ за деревьями, удержала еще подругу, прислушиваясь къ шуму его шаговъ.

-- Ну, сказала Жанна, когда Бюсси совершенно исчезъ: -- теперь мнѣ надобно переговорить съ тобою, Діана.

-- Да, да, отвѣчала молодая женщина вздрогнувъ, какъ-будто-бы голосъ подруги пробудилъ ее отъ сна: -- говори, я слушаю.

-- Видишь ли, Діана, завтра я отправлюсь съ Сен-Люкомъ и твоимъ отцомъ на охоту.

-- Какъ! ты оставишь меня одну въ замкѣ?

-- Слушай, моя милая, сказала Жанна: -- у меня есть свои правила морали, и я никакъ не могу равнодушно позволять нѣкоторыя вещи...

-- О, Жанна! вскричала мадамъ де-Монсоро поблѣднѣвъ: -- и ты говоришь эта мнѣ, своему другу?

-- Не въ дружбѣ дѣло, продолжала графиня де-Сен-Люкъ съ тѣмъ же спокойствіемъ.-- Но -- это не можетъ продолжаться...

-- Я думала, что ты любишь меня, Жанна, а ты терзаешь мое сердце, сказала молодая женщина со слезами на глазахъ.-- Не можетъ продолжаться, говоришь ты? Что же не можетъ продолжаться?

-- То, чтобъ я своимъ присутствіемъ мѣшала изліянію нѣжной любви, шепнула Жанна на ухо подругѣ,

Діана обняла смѣявшуюся молодую графиню и осыпала поцалуями свѣжее, веселое ея личико.

Въ это самое время послышались громкіе звуки охотничьихъ роговъ.

-- Насъ зовутъ, сказала Жанна: -- мой бѣдный Сен-Люкъ нетерпѣливо ждетъ меня. Пожалѣй же о немъ, какъ я жалѣю о влюбленномъ въ коричневомъ полукафтаньѣ.

XVI.

Какъ Бюсси предложили триста пистолей за его коня, и какъ онъ отдалъ его даромъ.

На другой день, Бюсси выѣхалъ изъ Анжера прежде, нежели кто-либо изъ гражданъ успѣлъ позавтракать.

Онъ не скакалъ, а летѣлъ по дорогѣ. Діана взошла на одну изъ террасъ замка, откуда видна была извилистая, песчаная дорога, пролегавшая по зеленымъ равнинамъ. Она увидала черную точку, приближавшуюся къ замку подобно метеору.

Діана поспѣшно сошла, чтобъ не заставить Бюсси ждать, и чтобъ, напротивъ, показать, что она ждала его.

Солнце едва поднялось надъ вершинами высокихъ дубовъ; трава искрилась росой; вдали, на горѣ, слышались звуки охотничьяго рога Сен-Люка, котораго Жанна заставляла трубить, чтобъ напоминать своей подругѣ, какую услугу она ей оказала, оставивъ ее одну.

Сердце Діаны было преисполнено такою сильною радостью, она была такъ упоена своею юностью, красотою и любовію, что повременамъ ей казалось, будто душа ея на крыльяхъ уносила тѣло ея къ престолу Всевышняго.

Но отъ замка до мѣста свиданія было далеко; маленькія ножки молодой женщины устали бѣжать; она нѣсколько разъ должна была останавливаться, чтобъ перевести духъ, и прибыла къ мѣсту свиданія въ ту самую минуту, когда Бюсси появился изъ-за ограды и готовился соскочить внизъ.

Онъ увидѣлъ бѣжавшую Діану; она радостно вскрикнула; онъ шелъ къ ней съ распростертыми руками; она бросилась въ его объятія, приложивъ обѣ руки къ сердцу... продолжительное, пламенное объятіе замѣнило слова. Да и что имъ было говорить?-- они любили другъ друга. О чемъ имъ было думать?-- они видѣли другъ друга. Чего имъ было желать?-- они были вмѣстѣ.

Утро прошло, какъ одинъ часъ. Когда Діана первая вышла изъ сладкаго забвенія, сна души, утомленной безпокойствомъ, Бюсси, прижавъ молодую мечтательницу къ сердцу, сказалъ:

-- Діана, мнѣ кажется, что только сегодня я началъ жить; мнѣ кажется, что только сегодня я узрѣлъ свѣтъ на пути, ведущемъ меня къ вѣчности. Вы ознакомили меня съ счастіемъ; я не зналъ ничего объ этомъ мірѣ, ни объ условіяхъ жизни и, могу только повторить вамъ то, что уже сказалъ вчера: вами я началъ жить, съ вами и умру!

-- А я, отвѣчала она: -- желавшая всѣми силами души своей смерти, я страшусь теперь при одной мысли, что жизнь моя не будетъ такъ продолжительна, чтобъ я могла насладиться всѣми сокровищами вашей любви. Но зачѣмъ не хотите вы прійдти въ замокъ, Луи? Отецъ мой будетъ радъ вамъ; Сен-Люкъ вашъ другъ и скроменъ... Вспомните, какъ драгоцѣнна для насъ каждая минута, проведенная вмѣстѣ.

-- Увы, Діана! Если я проведу хоть одинъ часъ въ замкѣ, то мнѣ невозможно будетъ выйдти изъ него; а если я останусь въ немъ, то вскорѣ вся провинція узнаетъ объ этомъ; а если это дойдетъ до слуха чудовища, вашего мужа, онъ немедленно пріѣдетъ сюда... вы же запретили мнѣ избавить васъ отъ него...

-- Зачѣмъ?.. сказала она съ тѣмъ выраженіемъ, которое мы слышимъ только въ голосѣ любимой женщины.

-- Для нашей безопасности, то-есть, для спокойствія нашей любви, мы должны скрывать отъ всѣхъ тайну... Довольно того, что графиня де-Сен-Люкъ, а слѣдовательно, и мужъ ея, знаетъ...

-- О! отъ-чего...

-- Развѣ вы могли бы скрыть отъ меня какую-нибудь тайну теперь? спросилъ Бюсси.

-- Нѣтъ...

-- Притомъ же, я написалъ сегодня утромъ два слова Сен-Люку, назначая ему свиданіе въ Анжерѣ. Онъ пріѣдетъ, и я возьму съ него честное слово дворянина, что онъ никому не скажетъ ни слова о моемъ пребываніи въ этомъ краю; это тѣмъ болѣе важно, милая Діана, что меня, вѣроятно, вездѣ ищутъ. Опасность угрожала мнѣ, когда я выѣхалъ изъ Парижа.

-- Вы правы... притомъ же, не смотря на всю любовь свою ко мнѣ, отецъ мой такъ честенъ, что самъ въ состояніи увѣдомить графа де-Монсоро.

-- Итакъ, будемъ скрываться... Если жь, не смотря на всѣ мѣры предосторожности, попадемся въ руки враговъ, -- значитъ, такова воля Бога.

-- Богъ милосердъ, Луи; не сомнѣвайтесь въ немъ теперь.

-- Я и не сомнѣваюсь въ Его милосердіи, по страшусь козней какого-нибудь демона, завидующаго нашему блаженству.

-- Простимтесь же, другъ мой, и не скачите такъ скоро, возвращаясь домой...

-- Не бойтесь, конь мой знаетъ дорогу; притомъ же, у меня еще не было лошади болѣе смирной и вѣрной. Возвращаясь домой, погруженный въ сладостныя мечтанія, я не касаюсь поводьевъ; лошадь моя идетъ сама.

Молодые любовники помѣнялись еще тысячью поцалуевъ прежде, нежели могли разстаться. Наконецъ, по близости замка, раздались звуки охотничьихъ роговъ, и Бюсси удалился.

Приближаясь къ городу, мечтая о счастіи этого упоительнаго дня, радуясь своей свободѣ, Бюсси замѣтилъ, что наступило то время, когда запирали городскія ворота. Погруженный въ мечты, онъ не замѣтилъ, что лошадь его шла шажкомъ и щипала траву по краямъ дороги.

Наступала ночь. Бюсси пришпорилъ лошадь, чтобъ поспѣть еще во-время въ городъ, какъ вдругъ услышалъ за собою галопъ нѣсколькихъ лошадей.

Для человѣка скрывающагося и, особенно, влюбленнаго, все кажется опасностью. Влюбленные въ этомъ похожи на воровъ. Бюсси обдумывалъ уже, не лучше ли ускакать отъ ѣхавшихъ за нимъ всадниковъ, или своротить въ сторону; по они скакали такъ скоро, что почти въ ту же минуту догнали его.

Ихъ было двое. Разсудивъ, что тому, кто не разъ справлялся съ четырьмя человѣками, не стыдно уклониться отъ двухъ, Бюсси посторонился и увидѣлъ одного изъ всадниковъ, всѣми силами погонявшаго своего коня.

-- Вотъ и городъ, сказалъ этотъ человѣкъ съ рѣзкимъ гасконскимъ акцентомъ:-- еще триста ударовъ плеткой, сто ударовъ шпорами, и мы будемъ у цѣли.

-- Моя лошадь задыхается, дрожитъ, слабѣетъ, не хочетъ бѣжать, отвѣчалъ другой:-- я бы далъ сто лошадей, чтобъ быть въ своемъ городѣ.

-- Это какой-нибудь запоздалый анжерскій житель, подумалъ Бюсси:-- однакожъ, голосъ его показался мнѣ знакомъ... лошадь его спотыкается... упадетъ...

Въ это время, всадники поравнялись съ Бюсси.

-- Берегитесь, вскричалъ Бюсси:-- берегитесь... вынимайте скорѣе ноги изъ стременъ!.. Лошадь ваша сейчасъ упадетъ!

И точно, она тяжело повалилась на бокъ, судорожно забила одной ногой, какъ-бы роя землю, и вдругъ задрожала всѣмъ тѣломъ... шумное дыханіе ея утихло, глаза помутились... пѣна душила ее... она издохла.

-- Продайте мнѣ свою лошадь, вскричалъ торопившійся всадникъ Бюсси:-- я заплачу вамъ за нее триста пистолей.

-- Ахъ, Боже мой!.. вскричалъ Бюсси приближаясь.

-- Слышите ли? Я спѣшу...

-- Возьмите ее даромъ, принцъ, сказалъ Бюсси, голосомъ, дрожавшимъ отъ невыразимаго волненія, узнавъ герцога анжуйскаго.

Въ то же мгновеніе послышался рѣзкій звукъ взводимаго пистолетнаго курка.

-- Остановитесь! вскричалъ герцогъ своему безжалостному защитнику: -- остановитесь, господинъ д'Обинье! Это пріятель, это Бюсси!

-- Именно, принцъ, это я! Но что заставляетъ васъ загонять лошадей здѣсь и въ такое время?

-- А! это графъ де-Бюсси, сказалъ д'Обинье: -- въ такомъ случаѣ, ваше высочество, я уже вамъ не нуженъ... Позвольте же мнѣ воротиться.

-- Примите сперва мою благодарность и увѣреніе въ искренней дружбѣ, сказалъ принцъ.

-- Принимаю, ваше высочество, и, прійдетъ случай, воспользуюсь.

-- Г. д'Обинье!.. ваше высочество!.. я не прихожу въ себя отъ изумленія, вскричалъ Бюсси.

-- Развѣ ты не зналъ? спросилъ принцъ съ неудовольствіемъ и мнительностью, нескрывшимися отъ молодаго дворянина:-- зачѣмъ же ты здѣсь, если не ждалъ меня?

-- Чортъ возьми! подумалъ Бюсси, вспомнивъ, что присутствіе его въ Анжерѣ могло показаться весьма-подозрительнымъ мнительному Франсуа:-- какъ я неостороженъ!

-- Разумѣется, я ждалъ васъ, герцогъ, сказалъ Бюсси вслухъ: -- а потому не будемъ терять времени, и если вы хотите попасть еще въ городъ, то садитесь скорѣе на мою лошадь.

Онъ соскочилъ съ лошади, между-тѣмъ, какъ принцъ вынималъ изъ-подъ сѣдла своего павшаго коня нѣкоторыя спрятанныя тамъ важныя бумаги.

-- И такъ, прощайте, ваше высочество! сказалъ д'Обиньё.-- Графъ де-Бюсси, вашъ слуга!

И онъ ускакалъ.

Бюсси сѣлъ на своего коня за герцогомъ и поскакалъ къ городу.

Герцогъ анжуйскій казался ему мрачнымъ демономъ, подосланнымъ самимъ адомъ, чтобъ разрушить его счастіе.

Они въѣхали въ Анжеръ при первыхъ звукахъ вечерней грубы.

-- Что дѣлать теперь, ваше высочество?

-- Ко дворцу! Пусть подымутъ мой флагъ, пусть узнаютъ, что я здѣсь, пусть соберется все дворянство!

-- Будетъ исполнено, сказалъ Бюсси, рѣшившись повиноваться, чтобъ выгадать время, но ничего не понимая.

-- Трубите! закричалъ онъ герольдамъ, только-что протрубившимъ вечернюю фанфару.

Трубачи посмотрѣли на него и отвернулись, замѣтивъ довольно-забавное положеніе запыленныхъ всадниковъ.

-- Эй, господа! закричалъ Бюсси: -- давно ли вы не узнаёте своего повелителя?.. Позвать сюда дежурнаго эшевена!

Повелительный тонъ молодаго дворянина изумилъ герольдовъ; одинъ изъ нихъ приблизился.

-- Господи Боже мой! вскричалъ онъ съ испугомъ, пристально взглянувъ на герцога.-- Его высочество!

Герцога нетрудно было узнать по безобразному, раздвоившемуся носу, надъ которымъ такъ часто забавлялся Шико.

-- Его высочество, нашъ герцогъ! повторилъ герольдъ, схвативъ за руку товарища, который также отскочилъ съ изумленіемъ.

-- Теперь вы знаете, что вамъ нужно знать, сказалъ Бюсси: -- и такъ, соберитесь съ духомъ, трубите изо всѣхъ силъ, чтобъ черезъ четверть часа весь городъ узналъ о прибытіи его высочества.

Потомъ, обратившись къ герцогу анжуйскому, Бюсси продолжалъ:

-- Мы же, ваше высочество, медленно отправимся въ замокъ. Когда мы прійдемъ туда, все уже будетъ готово къ принятію хозяина.

И точно, по первому трубному звуку, стали собираться толпы любопытныхъ, по второму забѣгали по улицамъ дѣти и женщины, крича:

-- Его высочество въ городѣ... Виватъ его высочество!

Эшевены, губернаторъ, знатнѣйшіе дворяне побѣжали къ дворцу, сопровождаемые ежеминутно-увеличивавшеюся толпою.

Бюсси не ошибся. Главныя лица города собрались уже въ замокъ до прибытія туда принца. Онъ самъ съ трудомъ пробился сквозь толпу; но Бюсси встрѣтилъ одного изъ герольдовъ и приказалъ ему ударами трубы прочистить дорогу до широкой лѣстницы ратуши.

Бюсси же самъ составлялъ аррьергардъ.

-- Господа и вѣрноподданные, сказалъ принцъ: -- я пришелъ укрыться въ своемъ добромъ городѣ. Въ Парижѣ страшныя опасности угрожали мнѣ; я даже лишился свободы, но, благодаря добрымъ друзьямъ, спасся изъ неволи...

Бюсси прикусилъ губы; онъ понялъ значеніе ироническаго взгляда Франсуа.

-- Но теперь, между вами, чувствую, что жизнь и свобода моя въ безопасности.

Изумленныя власти города произнесли довольно-робко:

-- Виватъ нашему властителю!

Народъ, надѣявшійся пользоваться щедротами, неразлучными съ каждымъ пріѣздомъ герцога въ свой городъ, кричалъ громче:

-- Виватъ!

-- Пойдемте ужинать, сказалъ принцъ окружавшимъ его:-- я съ утра ничего не ѣлъ...

Въ одно мгновеніе, герцога анжуйскаго окружили всѣ придворные и поочередно стали представляться ему.

Послѣ нихъ стали представляться дворяне и знатнѣйшія дамы.

Представленіе продолжалось до полуночи. Городъ былъ иллюминованъ; на улицахъ и площадяхъ стрѣляли изъ мушкетовъ; соборный колоколъ звучалъ, и вѣтеръ доносилъ до Меридора гулъ радостнаго шума добрыхъ жителей Анжера.

XVII.

Дипломація герцога анжуйскаго.

Когда выстрѣлы мушкетовъ прекратились, когда колоколъ сталъ звучать лѣнивѣе и лѣнивѣе, когда переднія опустѣли, когда, наконецъ, герцогъ анжуйскій и Бюсси остались одни, первый сказалъ послѣднему:

-- Теперь поговоримъ.

Съ свойственною ему проницательностью, Франсуа замѣтилъ, что Бюсси былъ съ нимъ вѣжливѣе и почтительнѣе обыкновеннаго; слѣдовательно, находился въ затруднительномъ положеніи. Герцогъ рѣшился воспользоваться этимъ обстоятельствомъ.

Но Бюсси успѣлъ уже оправиться и приготовиться къ отвѣту.

-- Поговоримте, ваше высочество, отвѣчалъ онъ.

-- Вы были очень-больны, мой бѣдный Бюсси, когда я видѣлся съ вами въ послѣдній разъ, сказалъ принцъ.

-- Правда, ваше высочество, возразилъ молодой человѣкъ: -- я былъ очень-болепъ и почти чуду обязанъ своимъ спасеніемъ.

-- Помню, продолжалъ герцогъ: -- что при васъ былъ докторъ, крайне заботившійся о вашемъ здоровьѣ, потому-что довольно-грубо обходился съ приближавшимися къ вамъ.

-- И это правда, ваше высочество: ле-Годуэнъ очень меня любитъ.

-- Онъ строго запрещалъ вамъ вставать съ постели, не такъ ли?

-- Точно-такъ, и къ величайшей моей досадѣ, какъ вы, принцъ, вѣроятно, сами изволили замѣтить.

-- А кто же мѣшалъ вамъ отправить упрямаго доктора къ чорту и пойдти со мною?

-- Что дѣлать... сказалъ Бюсси, повертывая въ рукахъ шляпу.

-- Понимаю, понимаю, продолжалъ герцогъ: -- обстоятельства были такъ важны, что вы побоялись...

-- Что-о? сказалъ Бюсси сердито, надѣвъ шляпу: -- кажется, вашему высочеству угодно было сказать, что я побоялся?

-- Да, что вы побоялись, повторилъ герцогъ анжуйскій.

Бюсси вскочилъ и всталъ передъ герцогомъ.

-- Вы солгали, ваше высочество! вскричалъ онъ:-- солгали самому-себѣ: вы знаете, что Бюсси ничего не боится; на тѣлѣ моемъ болѣе двадцати шрамовъ, доказывающихъ, что я не знаю боязни, что я не трусъ!.. Я же знаю людей, которые въ этомъ отношеніи очень-мало на меня похожи.

-- Г. де-Бюсси, сказалъ герцогъ поблѣднѣвъ и въ сильномъ волненіи:-- вы странно оправдываетесь; перекричать обвинителя и наговорить ему грубостей, не значитъ оправдаться. Вы вѣчно правы!

-- О, нѣтъ! ваше высочество, возразилъ Бюсси: -- но я самъ знаю, въ какихъ случаяхъ бываю не правъ.

-- А, напримѣръ, въ какихъ? Скажите.

-- Когда служу неблагодарнымъ.

-- Кажется, вы забываетесь, графъ! вскричалъ герцогъ, поднявшись со стула съ достоинствомъ.

-- Да, забываюсь, ваше высочество, отвѣчалъ Бюсси: -- забудьте жь и вы меня.

Съ этими словами, Бюсси поклонился и пошелъ къ двери; но герцогъ скоро предупредилъ его и преградилъ ему дорогу.

-- Отопретесь ли вы, сказалъ Франсуа: -- что въ тотъ самый день, когда сказывались больнымъ, вы выходили со двора?

-- Я отпираюсь только въ томъ, ваше высочество, въ чемъ меня хотятъ заставить признаться.

-- Скажите же, зачѣмъ вы не хотѣли идти со мною?

-- У меня были свои дѣла.

-- Дома?

-- Про то я знаю.

-- Я думалъ, что у дворянина, состоящаго на службѣ у принца, не можетъ быть другихъ дѣлъ, кромѣ дѣлъ его повелителя.

-- Вы думали очень-справедливо; кто же, какъ не я, справлялъ ваши дѣла до-сихъ-поръ?

-- Это правда, сказалъ Франсуа: -- вы всегда были вѣрны и преданы мнѣ; отъ-того и я прощалъ вамъ нѣкоторую досаду на меня...

-- Вы слишкомъ-добры, ваше высочество.

-- Вы имѣли причину быть недовольными мною...

-- Вы сами сознаетесь въ томъ?

-- Да. Я обѣщалъ вамъ наказать Монсоро... Вы его, кажется, очень ненавидите?

-- Я? Ни мало! Я нахожу, что у него непріятная физіономія, и мнѣ хотѣлось удалить его отъ двора, чтобъ не имѣть передъ глазами этой безобразной физіономіи. Вашему же высочеству она очень нравится. О вкусахъ спорить нельзя.

-- Если вы не имѣете другой причины не любить Монсоро, то поведеніе ваше со мною еще предосудительнѣе. Вы отказались идти со мною, а нѣсколько минутъ спустя пустились на безполезныя шалости.

-- Я пустился на безполезныя шалости? Я?.. Позвольте, ваше высочество, вы сами противоречите себѣ. Сейчасъ вы говорили, что я боялся идти съ вами, а теперь обвиняете меня въ какихъ-то безполезныхъ шалостяхъ. Объяснитесь, сдѣлайте милость.

-- Я очень-хорошо знаю, что вы не любите ни д'Эпернона, ни Шомберга. Это очень-понятно; я самъ поклялся имъ вѣчною местью; но надобно было затаить жажду мщенія въ глубинѣ души, а не пользоваться первымъ мало-мальски-удобнымъ случаемъ.

-- Ничего не понимаю, ваше высочество.

-- Убейге ихъ, morbleu! Убейте обоихъ, убейте всѣхъ четырехъ, я вамъ буду за это благодаренъ, но не бѣсите ихъ напрасно, особенно, когда мнѣ приходится сдѣлаться жертвой ихъ мщенія!

-- Не понимаю. Объясните мнѣ, ради Бога, что~ я сдѣлалъ этому достойному Гасконцу?

-- Д'Эпернону?

-- Да.

-- Вы наслали на него толпу, которая чуть не закидала его каменьями.

-- Я?

-- Полукафтанье и плащъ его были изорваны, такъ-что онъ воротился въ Лувръ въ самомъ плачевномъ видъ.

-- Прекрасно, сказалъ Бюсси:-- перейдемте къ Нѣмцу. Чѣмъ я огорчилъ мосьё де-Шомберга?

-- Не вамъ развѣ обязанъ онъ тѣмъ, что попалъ въ чанъ съ синей краской? Я видѣлъ его три часа спустя послѣ печальнаго приключенія и онъ былъ еще слегка-голубаго цвѣта. Развѣ это не шалости?

И принцъ невольно разсмѣялся, между-тѣмъ, какъ Бюсси, вспомнивъ про жалкую фигуру Шомберга, торчавшую изъ красильнаго чана, громко хохоталъ.

-- Слѣдовательно, сказалъ онъ: -- я виновникъ бѣдствій этихъ господъ?

-- Кто же больше? Не я же!

-- И вы, герцогъ, можете еще упрекать человѣка, которому приписываютъ такую изобрѣтательную мстительность! По-истинѣ, ваше высочество, я еще разъ повторяю -- вы неблагодарны.

-- Положимъ такъ. Но признайся, Бюсси, и я прощу тебя.

-- Честное слово?

-- Да, честное слово; впрочемъ, ты еще виноватъ предо мною.

-- Говорите.

-- Что ты сдѣлалъ для меня?

-- Для васъ?

-- Да, для меня, въ настоящихъ обстоятельствахъ?

-- Вы видите, сказалъ Бюсси:-- что я сдѣлалъ.

-- Нѣтъ, не вижу.

-- А пребываніе мое въ Анжу?

-- Pardieu! Ты спасся изъ Парижа.

-- Да, спасся, чтобъ спасти васъ.

-- Но зачѣмъ тебѣ было бѣжать такъ далеко? Развѣ ты не могъ остаться въ окрестностяхъ Парижа? Мнѣ кажется, что изъ Монмартра ты скорѣе могъ поспѣть ко мнѣ на помощь, нежели изъ Анжера.

-- Ошибаетесь, ваше высочество; я разсчелъ, что въ Анжерѣ я могу быть вамъ полезнѣе.

-- Пустое!

-- Не пустое, герцогъ; мнѣ надобно было собрать вашихъ приверженцевъ.

-- А! это другое дѣло. Успѣлъ ли ты?

-- Объ этомъ вы узнаете завтра. Теперь мнѣ пора идти.

-- Куда? зачѣмъ?

-- Для переговоровъ съ однимъ важнымъ лицомъ.

-- Въ такомъ случаѣ, иди, Бюсси, иди, другъ мой, но будь остороженъ.

-- Остороженъ? Не для чего? Вы здѣсь у себя.

-- Все равно; осторожность ни въ какомъ случаиѣ не мѣшаетъ. Но скажи, успѣлъ ли ты сдѣлать что-нибудь въ мою пользу?

-- Я здѣсь всего второй день.

-- Я надѣюсь, что ты скрываешься?

-- Еще бы, mordieu! Не-ужь-то вы не замѣтили еще моего костюма? Не-уже-ли я когда-нибудь носилъ суконныя коричневыя полукафтанья? Только изъ привязанности къ вамъ я рѣшился облечься въ этотъ скверный костюмъ.

-- Гдѣ ты живешь?

-- Я живу, -- надѣюсь, что вы, наконецъ, оцѣните мою привязанность,-- я живу въ грязной лачугѣ близь вала, на берегу рѣки. Но какъ вы, герцогъ, вышли изъ Лувра? Какимъ-образомъ встрѣтились вы съ д'Обинье?

-- У меня есть друзья, отвѣчалъ принцъ.

-- Друзья? Не-уже-ли? добродушно произнесъ Бюсси.

-- Да, друзья, которыхъ ты не знаешь.

-- А! это дѣло другое. Кто же эти друзья?

-- Король наваррскій и д'Обинье.

-- Король наваррскій! Впрочемъ, не удивительно: вѣдь вы вмѣстѣ составляли заговоры...

-- Я никогда не составлялъ заговоровъ, г. де-Бюсси.

-- Нѣтъ? А ла-Моль и Коконна?

-- Ла-Моль, произнесъ принцъ съ мрачнымъ видомъ:-- совершилъ не то преступленіе, за которое погибъ.

-- Положимъ такъ. Но оставимъ ла-Моля и обратимся къ вамъ. Какъ вы выбрались изъ Лувра?

-- Изъ окна.

-- Не-уже-ли? Изъ котораго?

-- Изъ окна моей спальни.

-- Стало-быть, вы знали о лѣстницѣ?

-- О какой лѣстницѣ?

-- Что была спрятана въ шкапу.

-- А!.. а ты почему знаешь? спросилъ принцъ, поблѣднѣвъ.

-- Вашему высочеству извѣстно, отвѣчалъ Бюсси: -- что я имѣлъ счастіе входить въ эту комнату.

-- Къ сестрѣ моей Марго? Ты влѣзалъ въ окно?

-- Изъ котораго вы вылѣзли. Одно меня удивляетъ: какъ вы нашли лѣстницу?

-- Не я нашелъ ее.

-- Кто же?

-- Мнѣ указали ее.

-- Кто?

-- Король наваррскій.

-- А! такъ король наваррскій зналъ о лѣстницѣ... Но, слава Богу, вы спасены, живы и здоровы; мы подымемъ всю анжуйскую провинцію, и та же искра воспламенитъ сосѣднія области...

-- Но ты, кажется, говорилъ, что долженъ идти на какое-то свиданіе?

-- Ахъ, я и забылъ! Прощайте.

-- Ты возьмешь свою лошадь?

-- Если угодно вашему высочеству, такъ я оставлю ее; у меня есть другая.

-- Хорошо, я беру ее; послѣ сочтемся.

-- Очень-хорошо. Дай только Богъ, чтобъ не я остался у васъ въ долгу.

-- Отъ-чего?

-- Отъ-того, что я не люблю того, который обыкновенно сводитъ ваши счеты...

-- Бюсси!..

-- Виноватъ, ваше высочество! Я забылъ, что мы условились не говорить о немъ.

Принцъ, понимая, какъ Бюсси могъ быть ему полезенъ, протянулъ ему руку.

Бюсси пожалъ руку герцога, печально покачавъ головой.

Они разстались.

XVIII.

Дипломація г. де-Сен-Люка.

Бюсси воротился къ себѣ пѣшкомъ. Вмѣсто Сен-Люка, котораго онъ надѣялся застать у себя, онъ нашелъ отъ него письмо. Сен-Люкъ писалъ, что непремѣнно будетъ завтра утромъ.

И точно, въ шесть часовъ утра, Сен-Люкъ, въ сопровожденіи охотника, выѣхалъ изъ Меридора. Онъ пріѣхалъ въ Анжу въ то самое время, когда отпирали городскія ворота, и, не замѣтивъ, или, лучше сказать, не обративъ вниманія на особенное волненіе жителей, поскакалъ къ дому Бюсси.

Молодые люди дружески обнялись.

-- Позвольте мнѣ, любезный Сен-Люкъ, сказалъ Бюсси: -- принять васъ въ моей бѣдной хижинѣ. Я здѣсь въ лагерѣ.

-- Да, только какъ побѣдитель, возразилъ Сен-Люкъ: -- вы раскинули вашу палатку на самомъ полѣ битвы.

-- Что вы хотите этимъ сказать, другъ мой?

-- То, что жена моя не скрываетъ отъ меня ничего, любезный Бюсси. Мы повѣряемъ другъ другу всѣ свои тайны. Позвольте мнѣ поздравить васъ и дать вамъ дружескій совѣтъ.

-- Говорите.

-- Избавьте и себя и міръ отъ гнуснаго Монсоро; никто при дворѣ не знаетъ о вашей любви: итакъ, пользуйтесь удобной минутой, чтобъ послѣ, когда вы женитесь на вдовѣ Монсоро, никто не имѣлъ права сказать, что вы сдѣлали ее вдовой, чтобъ жениться на ней.

-- Мнѣ самому приходила уже эта прекрасная мысль... но есть препятствіе.

-- Какое же?

-- Я поклялся Діанѣ щадить жизнь ея мужа, разумѣется, до-тѣхъ-поръ, пока онъ самъ не вызоветъ меня.

-- Напрасно!

-- Отъ-чего же?

-- Отъ-того, что подобныхъ клятвъ давать не должно. Чортъ возьми! Повѣрьте мнѣ, если вы не поспѣшите, не предупредите Монсоро, -- онъ все узнаетъ, а узнавъ, непремѣнно убьетъ васъ, и убьетъ измѣнническимъ образомъ.

-- Чему быть, того не миновать, сказалъ Бюсси улыбаясь:-- но кромѣ того, что я измѣню клятвѣ своей, если убью мужа Діаны...

-- Мужа по имени!

-- Все равно... всѣ возстанутъ на меня, и тотъ, кого теперь всѣ называютъ чудовищемъ, прослыветъ ангеломъ невинности и кротости, когда узнаютъ, что я положилъ его въ гробъ.

-- Да я и не совѣтую вамъ убивать его собственноручно.

-- Прибѣгать къ помощи убійцъ? А, Сен-Люкъ! это дурной совѣтъ.

-- Кто говоритъ вамъ объ убійцахъ?

-- Такъ какъ же?

-- Мнѣ пришла въ голову довольно-замысловатая мысль, но я вамъ не сообщу ея, пока она не созрѣетъ. Я столько же ненавижу этого Монсоро, какъ и вы, хотя и не имѣю такихъ важныхъ причинъ... Поговоримъ же лучше пока о женѣ.

Бюсси улыбнулся.

-- Вы благородный человѣкъ, Сен-Люкъ, сказалъ Бюсси: -- и можете вполнѣ положиться на мою дружбу; а вы знаете, что дружба моя состоитъ изъ трехъ вещей: моего кошелька, моей шпаги и моей жизни.

-- Благодарю, отвѣчалъ Сен-Люкъ: -- и принимаю эту дружбу въ замѣнъ своей...

-- Что же вы хотѣли мнѣ сказать о Діанѣ?

-- Я хотѣлъ спросить васъ, зачѣмъ вы не пріѣдете въ Меридоръ?

-- Другъ мой, вы знаете, что я отвѣчалъ уже вашей женѣ.

-- Знаю все и понимаю причину вашего отказа. Въ Меридорѣ вы рискуете встрѣтиться съ Монсоро, хотя теперь онъ и далеко отсюда; въ Меридорѣ, встрѣтившись съ нимъ, вы невольно должны будете пожать ему руку; а весьма-непріятно жать руку человѣку, которому такъ и хочется сдавить горло; въ Меридорѣ, наконецъ, вы рискуете увидѣть, что онъ поцалуетъ Діану... Это самое жестокое мученіе, какому только можетъ подвергнуться влюбленный!

-- А! произнесъ Бюсси съ бѣшенствомъ: -- вы хорошо поняли, отъ-чего я не хочу ѣхать въ Меридоръ! Теперь, любезный другъ...

-- Теперь я могу ѣхать?

-- О нѣтъ; я, напротивъ, прошу васъ остаться, потому-что мнѣ должно переговорить съ вами.

-- Извольте.

-- Слышали ли вы въ прошлую ночь выстрѣлы и колокольный звонъ?

-- Слышали и не понимали причины.

-- Не замѣтили ли вы какой-нибудь перемѣны въ городѣ сегодня утромъ?

-- Жители въ какомъ-то волненіи...

-- Именно.

-- Какая же причина этому волненію?

-- Герцогъ анжуйскій пріѣхалъ вчера сюда.

Сен-Люкъ вскочилъ со стула, какъ-будто бы его извѣстили о появленіи дьявола.

-- Герцогъ въ Анжерѣ!.. Слухи носились, что онъ подъ арестомъ въ Луврѣ?

-- Именно отъ-того-то онъ и пріѣхалъ въ Анжеръ, что былъ подъ арестомъ въ Луврѣ. Ему удалось бѣжать.

-- Что же дальше? спросилъ Сен-Люкъ.

-- Другъ мой, вамъ представляется прекрасный случай отмстить королю за его преслѣдованія, сказалъ Бюсси.-- У принца уже есть свои партизаны; онъ соберетъ войско, и мы съиграемъ маленькую междоусобную воину.

-- О-го! произнесъ Сен-Люкъ.

-- Я надѣялся, что мы вмѣстѣ обнажимъ шпаги.

-- Противъ короля? сказалъ Сен-Люкъ съ внезапною холодностью.

-- Я не говорю, что противъ короля, отвѣчалъ Бюсси: -- но противъ тѣхъ, которые сами аттакуютъ насъ.

-- Любезный Бюсси, сказалъ Сен-Люкъ:-- я пріѣхалъ въ Анжу наслаждаться сельскимъ воздухомъ, а не драться противъ его величества.

-- Ничего; позвольте мнѣ только представить васъ его высочеству.

-- Напрасно, любезный графъ; я не люблю Анжера и буду радешенекъ, когда выберусь изъ него; городъ скучный, мрачный; камни въ немъ мягки, какъ сыръ, а сыръ жостокъ, какъ камни.

-- Любезный Сен-Люкъ, вы окажете мнѣ большую услугу, согласившись на мою просьбу; герцогъ спрашивалъ меня, зачѣмъ я пріѣхалъ сюда и, не желая открывать ему истины, такъ-какъ онъ самъ былъ влюбленъ въ Діану, я долженъ былъ сказать ему, будто-бы пріѣхалъ для того, чтобъ созвать всѣхъ здѣшнихъ дворянъ подъ его знамена; я даже сказалъ ему, что имѣю свиданіе съ весьма-значительнымъ лицомъ.

-- Что жь за бѣда! Скажите герцогу, что имѣли свиданіе съ значительнымъ лицомъ, и что оно не ранѣе можетъ дать отвѣтъ, какъ черезъ полгода.

-- Отговорка весьма-неудовлетворительная.

-- Послушайте, Бюсси, мнѣ теперь дороже всего на свѣтѣ моя жена; вамъ дороже всего Діана; условимся въ одномъ: что бы ни случилось, я защищу Діану; что бы ни случилось, вы защитите мою жену. Союзъ любовный -- извольте; отъ политическаго -- избавьте. Только въ этомъ отношеніи я всегда къ вашимъ услугамъ.

-- Нечего дѣлать; я долженъ уступить вамъ, сказалъ Бюсси:-- потому-что теперь всѣ выгоды на вашей сторонъ. Я имѣю въ васъ нужду, а вы можете обойдтись и безъ меня.

-- Совсѣмъ нѣтъ; я самъ прибѣгаю къ вашему покровительству.

-- Какъ такъ?

-- Если, на-примѣръ, Анжерцы вздумаютъ осадить Меридоръ, тогда...

-- Ахъ, чортъ возьми, вы правы!.. Вы не хотите, чтобъ осажденные, или, лучше сказать, осажденныя подверглись непріятностямъ войны!

Пріятели засмѣялись.

Въ это время, послышалась пушечная пальба, и слуга Бюсси доложилъ ему, что герцогъ апжуйскій уже три раза присылалъ за нимъ.

Молодые друзья еще разъ поклялись помогать другъ другу и разстались.

Бюсси пошелъ къ герцогскому замку, куда стекалось уже со всѣхъ сторонъ все знатнѣйшее анжуйское дворянство. Вѣсть о прибытіи герцога быстро разнеслась на три льё въ окрестности столицы; всѣ уже спѣшили въ главный городъ.

Дворянинъ герцога анжуйскаго устроилъ оффиціяльный выходъ, обѣдъ, рѣчи; онъ надѣялся хоть на минуту увидѣться съ Діаной, пока принцъ будетъ принимать, ѣсть и говорить рѣчи. Распорядившись такимъ-образомъ, доставивъ принцу занятіе на нѣсколько часовъ, онъ вернулся домой, осѣдлалъ своего втораго коня и поскакалъ въ Меридоръ.

Герцогъ произнесъ весьма-умную рѣчь и произвелъ чудесный эффектъ, говоря о лигѣ, слегка и со скромностью коснувшись пунктовъ относительно его союза съ Гизами, и всячески старался увѣрить окружавшихъ его, что причиной гнѣва и преслѣдованій короля были довѣренность и преданность, оказанныя ему Парижанами.

Во все это время, герцогъ тщательно замѣчалъ имена присутствовавшихъ, и еще тщательнѣе имена отсутствовавшихъ.

Было четыре часа по полудни, когда Бюсси воротился; онъ явился къ герцогу усталый, запыленный.

-- А! мой храбрый Бюсси, сказалъ герцогъ: -- ты, кажется, не теряешь времени.

-- Какъ видите, ваше высочество.

-- Ты усталъ?

-- Я ѣздилъ далеко.

-- Побереги себя; ты, можетъ-быть, не совсѣмъ еще оправился послѣ болѣзни.

-- Не безпокойтесь,

-- Гдѣ же ты былъ?

-- Въ окрестностяхъ. Довольны ли вы, ваше высочество? Много ли дворянъ представлялось вамъ?

-- Довольно; но одного не доставало.

-- Кого же?

-- Одного изъ твоихъ пріятелей.

-- Изъ моихъ пріятелей?

-- Да, барона де-Меридоръ.

-- А! сказалъ Бюсси, измѣнившись въ лицѣ.

-- Надобно привлечь его на нашу сторону. Онъ имѣетъ большое вліяніе въ провинціи.

-- Вы думаете?

-- Не думаю, а знаю. Онъ былъ корреспондентомъ лиги въ Анжерѣ; онъ былъ избранъ герцогомъ де-Гизомъ, а Гизы умѣютъ выбирать людей. Надобно пригласить его, Бюсси.

-- А если онъ не прійдетъ?

-- Тогда я самъ поѣду къ нему.

-- Въ Меридоръ?

-- Разумѣется.

Молнія ревности блеснула въ глазахъ Бюсси.

-- Конечно, сказалъ онъ:-- вѣдь вы принцъ королевской крови; вамъ все позволительно.

-- Развѣ ты думаешь, что на меня еще сердятся?

-- Почему мнѣ знать?

-- Ты не видалъ барона?

-- Нѣтъ.

-- Однако, пріѣхавъ сюда съ намѣреніемъ вооружить дворянъ, ты зналъ, что тебѣ прійдется имѣть дѣло и съ барономъ?

-- Такъ; я былъ бы у него, еслибъ онъ самъ не имѣлъ уже со мною дѣла.

-- Такъ что же?

-- И я не могъ сдержать своихъ обѣщаній, продолжалъ Бюсси: -- слѣдовательно, мнѣ стыдно идти къ нему.

-- Отъ-чего жь стыдно? Вѣдь желаніе его исполнилось?

-- Какое желаніе?

-- Онъ хотѣлъ, чтобъ дочь его вышла за графа де-Монсоро, и -- она вышла.

-- Поговоримте лучше о другомъ, ваше высочество, сказалъ Бюсси, обратившись къ принцу спиною.

Новыя лица вошли; герцогъ пошелъ принимать ихъ; Бюсси остался одинъ.

Послѣднія слова принца заставили его задуматься.

Какія были настоящія намѣренія герцога анжуйскаго касательно барона Меридора?

Точно ли видѣлъ онъ въ немъ только человѣка, пользующагося общимъ уваженіемъ, могущественнаго и, слѣдовательно, могущаго быть ему полезнымъ?

Не были ли политическіе замыслы его только предлогомъ, чтобъ сблизиться съ Діаною?

Бюсси обдумалъ положеніе принца: ссору его съ королемъ, изгнаніе изъ Лувра; взвѣсилъ матеріальныя выгоды и любовныя его прихоти.

Послѣднія были ничтожны въ сравненіи съ первыми.

Бюсси готовъ былъ простить герцогу всѣ его проступки, лишь бы онъ не думалъ о Діанѣ.

Онъ провелъ всю ночь съ его высочествомъ, угощавшимъ анжуйскихъ дворянъ; послѣ ужина составился экспромтомъ балъ.

Очень-понятно, что Бюсси приводилъ въ восторгъ дамъ и въ отчаяніе мужей; замѣтивъ, что нѣкоторые изъ мужей смотрѣли на него очень-неблагосклонно, онъ закрутилъ усы и спросилъ этихъ господъ, не угодно ли имъ будетъ прогуляться съ нимъ при лунномъ свѣтѣ.

Но и въ Анжерѣ была извѣстна храбрость Бюсси, а потому никто не принималъ его приглашеній.

XIX.

Стѣна, крикъ, семь лье.

У двери герцогскаго дворца, Бюсси встрѣтилъ молодого человѣка съ веселымъ, открытымъ, честнымъ лицомъ.

-- Ахъ! вскричалъ онъ съ радостію: -- ты здѣсь, Реми.

-- Какъ видите, графъ.

-- А я уже хотѣлъ писать къ тебѣ, чтобъ ты пріѣхалъ.

-- Не-уже-ли?

-- Честное слово!

-- Тѣмъ-лучше; а я боялся, что вы станете бранить меня за то, что я пріѣхалъ безъ вашего яозволенія. Но я узналъ въ Парижѣ, что его высочество, герцогъ анжуйскій, убѣжалъ изъ Лувра и скрылся въ своей провинціи. Я вспомнилъ, что вы сами были въ окрестностяхъ Анжера; подумалъ, что завяжется междоусобная война, и что многимъ изъ ближнихъ моихъ пршдется плохо... а такъ-какъ я люблю ближнихъ болѣе, нежели самого-себя, то и поспѣшилъ къ нимъ на помощь.

-- И прекрасно сдѣлалъ! Честное слово, Реми, мнѣ было скучно безъ тебя.

-- Здорова ли Гертруда, графъ?

Молодой дворянинъ улыбнулся.

-- Спрошу у Діаны въ первый же разъ, какъ увижусь съ нею, отвѣчалъ Бюсси.

-- А я въ свою очередь, какъ увижусь съ Гертрудою, спрошу ее непремѣнно, какъ поживаетъ графиня де-Монсоро.

-- Благодарю, возразилъ Бюсси смѣясь: -- но скажи, какъ ты нашелъ меня?

-- Очень-просто: я спросилъ гдѣ герцогскій дворецъ, пришелъ сюда, отвелъ коня своего въ конюшню, гдѣ узналъ и вашего, а потомъ сталъ на часахъ у двери.

-- Да, сказалъ Бюсси: -- я подарилъ герцогу своего Роланда, потому-что у него не было лошади.

-- Вы вѣчно щедры какъ король!

-- Погоди, Реми; посмотри сперва, какъ я живу, а потомъ сравнивай съ кѣмъ хочешь.

Графъ и докторъ вошли въ домикъ на валу.

-- Вотъ мой дворецъ! сказалъ Бюсси:-- располагайся тутъ, какъ знаешь, Реми.

-- Мнѣ нужно немного мѣста; я, пожалуй, готовъ спать стоя.

Друзья, потому-что Бюсси поступалъ съ Годуэномъ болѣе какъ съ другомъ, нежели какъ съ подчиненнымъ -- друзья пожелали другъ другу добраго сна.

Чтобъ лучше выспаться, герцогъ приказалъ не стрѣлять болѣе изъ пушекъ и ружей; а колокола сами умолкли, благодаря мозолямъ, которыя натерли себѣ звонари.

Бюсси всталъ рано и отправился во дворецъ, приказавъ сказать Реми, чтобъ и онъ пришелъ туда же.

Герцогъ проснулся и сталъ исчислять все, что евіу нужно было сдѣлать въ этотъ день:

Во-первыхъ, надобно было выѣхать за городъ, чтобъ обозрѣть укрѣпленія;

Во-вторыхъ, представиться жителямъ;

Далѣе, осмотрѣть арсеналъ и снабдить жителей оружіемъ;

Потомъ заняться гражданскими дѣлами, и придумать предлогъ для маленькаго сбора новыхъ податей, ради обогащенія герцогской казны;

Наконецъ, корреспонденція.

Но Бюсси зналъ напередъ, что послѣдняя статья была весьма-незначительна; герцогъ всегда держался пословицы: что написано перомъ, того не вырубишь топоромъ.

-- А! сказалъ герцогъ: -- ты сегодня рано всталъ.

-- Не могъ спать, ваше высочество: всю ночь обдумывалъ ваши дѣла. Чѣмъ же начнемъ мы сегодняшнія занятія? Не угодно ли вамъ поохотиться?

-- Какъ! сказалъ герцогъ: -- ты говоришь, что всю ночь обдумывалъ мои дѣла... и предлагаешь мнѣ поохотиться? Не-уже-ли это результатъ долгихъ твоихъ размышевій?

-- Виноватъ, ваше высочество; я совсѣмъ забылъ, что у насъ нѣтъ собакъ.

-- Ни обер-егермейстера, прибавилъ принцъ.

-- Это не бѣда, а удовольствіе.

-- Напротивъ; мнѣ жаль, что его нѣтъ.

Герцогъ произнесъ послѣднія слова съ страннымъ выраженіемъ, неускользнувшимъ отъ Бюсси.

-- А-га! сказалъ онъ: -- бѣдный обер-егермейстеръ; видно и онъ не спасъ васъ.

Герцогъ улыбнулся.

-- Прекрасно, сказалъ Бюсси:-- я знаю эту улыбку; плохо приходится Монсоро.

-- Ты, кажется, очень золъ на него?

-- На Монсоро?

-- Да.

-- За что?

-- За то, что онъ мой другъ.

-- Напротивъ; мнѣ жаль его.

-- Это что значитъ?

-- Чѣмъ болѣе вы будете возвышать его, тѣмъ больнѣе онъ ушибется, когда упадетъ.

-- Ты сегодня въ духѣ, потому-что говоришь мнѣ подобныя вещи только тогда, когда бываешь въ духѣ. Но какъ бы то не было, продолжалъ герцогъ:-- мнѣ все-таки жаль, что Монсоро не со мной; онъ могъ бы быть мнѣ очень полезенъ.

-- Отъ-чего же?

-- Отъ-того, что у него есть здѣсь имѣніе.

-- У него?

-- Ну да; имѣніе жены его.

Бюсси нахмурился; герцогъ возвращался опять къ тому разговору, отъ котораго молодой человѣкъ наканунѣ еще уклонялся.

-- Имѣніе жены? повторилъ онъ.

-- Разумѣется. Меридорскій-Замокъ въ трехъ льё отъ Анжера; будто-бы ты этого не знаешь? Вѣдь ты же привезъ въ Парижъ стараго барона?

Бюсси понялъ, что надобно было не измѣнять себѣ.

-- Разумѣется, я привезъ его, потому-что не могъ отъ него отдѣлаться... Онъ понадѣялся на мое покровительство, и очень ошибся въ разсчетѣ.

-- Послушай, сказалъ герцогъ:-- мнѣ пришло на мысль...

-- Чортъ возьми! подумалъ Бюсси, опасавшійся мыслей герцога.

-- Да... Монсоро одержалъ верхъ надъ тобою; надобно отплатить ему.

-- Не понимаю, ваше высочество.

-- Ты знаешь меня, Бюсси?

-- Увы, знаю! плачевно произнесъ молодой человѣкъ.

-- Слѣдовательно, тебѣ извѣстно, что я никому еще не прощалъ обиды.

-- Смотря по обстоятельствамъ.

Герцогъ опять улыбнулся, кусая губы и покачивая головой.

-- Объяснитесь, ваше высочество, сказалъ Бюсси.

-- Обер-егермейстеръ отнялъ у меня молодую дѣвушку, которую я полюбилъ такъ нѣжно, что готовъ бы былъ жениться на ней; теперь я отниму у него жену и сдѣлаю ее своею любовницею.

Бюсси сдѣлалъ усиліе, чтобъ улыбнуться; но ему удалось только сдѣлать гримасу.

-- Вы хотите отнять жену у Монсоро? проговорилъ онъ.

-- Мнѣ кажется, что это весьма-легко исполнить, сказалъ герцогъ: -- графиня Монсоро у себя въ имѣніи; ты мнѣ сказалъ, что она ненавидитъ своего мужа; итакъ, безъ большаго самолюбія я могу питать надежду, что она предпочтетъ меня ему, особенно, когда я обѣщаю ей...

-- Что вы обѣщаете ей, ваше высочество?

-- Избавить ее отъ мужа.

-- Зачѣмъ же вы не сдѣлали этого прежде? хотѣлъ-было вскричать Бюсси, но удержался.

-- Не-уже-ли вы рѣшитесь на этотъ прекрасный подвигъ? спросилъ онъ.

-- Увидишь. Но прежде я все-таки побываю въ Меридорѣ.

-- Вы осмѣлитесь?

-- Отъ-чего же нѣтъ?

-- Вы пойдете къ старому барону, котораго покинули...

-- Я придумалъ прекрасное извиненіе.

-- О! я знаю, что вы всегда найдете отговорку.

-- Конечно! Я скажу старому барону:-- я не расторгнулъ брака Монсоро, ибо онъ зналъ, что вы одинъ изъ главныхъ агентовъ лиги, а я начальникъ ея, и грозилъ выдать насъ обоихъ королю.

-- Точно ли вы придумали эту отговорку?

-- Не совсѣмъ, отвѣчалъ герцогъ.

-- Теперь я все понимаю.

-- Ты понимаешь? повторилъ герцогъ, обманувшись въ смыслѣ словъ Бюсси.

-- Понимаю.

-- Я увѣрю старика, что, пожертвовавъ его дочерью, я спасъ ему-самому жизнь.

-- Хитро, сказалъ Бюсси.

-- Не правда ли?.. Посмотри въ окно, Бюсси.

-- Зачѣмъ?

-- Посмотри только.

-- Смотрю.

-- Какова погода?

-- Прекрасная.

-- Вели сѣдлать лошадей и поѣдемъ навѣстить добряка Меридора.

-- Сейчасъ, ваше высочество?

-- Сейчасъ.

Бюсси пошелъ-было къ двери, но поспѣшно воротился.

-- Извините, ваше высочество, сказалъ онъ: -- я забылъ спросить, сколько лошадей прикажете осѣдлать?

-- Трехъ, четырехъ, сколько хочешь!

-- Сколько хочу? спросилъ Бюсси: -- въ такомъ случаѣ, я велю осѣдлать сотню.

-- Сотню? повторилъ принцъ съ изумленіемъ: -- зачѣмъ такъ много?

-- Чтобъ быть въ состояніи защититься въ случаѣ нападенія.

Герцогъ вздрогнулъ.

-- Въ случаѣ нападенія? повторилъ онъ.

-- Да; я слышалъ, что въ здѣшнемъ краѣ ужасно много лѣсовъ, отвѣчалъ Бюсси: -- долго ли попасть въ западню!

-- А!.. ты думаешь? спросилъ герцогъ.

-- Вашему высочеству, извѣстно, что хорошо быть храбрымъ, но не мѣшаетъ быть и осторожнымъ.

Герцогъ задумался.

-- Я велю сѣдлать полтораста лошадей, сказалъ Бюсси.

И онъ опять пошелъ къ двери.

-- Постой, сказалъ герцогъ.

-- Что прикажете, ваше высочество?

-- Въ безопасности ли я здѣсь, въ Анжерѣ?

-- Гм!.. городъ не сильно укрѣпленъ; но можно положиться на защиту жителей...

-- Да; но можно и не полагаться на защиту жителей; ты одинъ вездѣ быть не можешь.

-- Правда, не могу.

-- Слѣдовательно, если я здѣсь не совсѣмъ въ безопасности... а это должно быть такъ, если мой Бюсси въ томъ сомнѣвается...

-- Я ничего не говорилъ, ваше высочество.

-- Хорошо, хорошо; итакъ, если мнѣ здѣсь угрожаетъ опасность, то я долженъ принять мѣры... Я осмотрю свой замокъ, и укрѣплюсь въ немъ.

-- Прекрасно; окружите себя стѣнами, валами, пушками, воинами...

Безстрашный Бюсси неохотно произносилъ послѣднія слова.

-- Но у меня есть еще другая мысль.

-- Вамъ сегодня приходятъ мысли за мыслями, ваше высочество, и одна лучше другой.

-- Я хочу призвать сюда Меридора.

-- Ваше высочество, вы сегодня геніальны въ своихъ выдумкахъ: -- пожалуйте же осмотрѣть замокъ.

Принцъ позвалъ своихъ слугъ. Бюсси воспользовался этой минутой и вышелъ.

Въ передней онъ встрѣтилъ Годуэна. Его-то онъ и искалъ.

Онъ отвелъ его въ одну изъ сосѣднихъ комнатъ, написалъ записку, вошелъ въ оранжерею, набралъ букетъ розановъ, обвернулъ стебельки ихъ запиской, пошелъ въ конюшню, приказалъ осѣдлать Роланда, отдалъ букетъ Годуэну и велѣлъ ему сѣсть на лошадь.

Потомъ Бюсси вывелъ лошадь изъ города на дорогу, и сказалъ молодому доктору:

-- Пусти Роланда, онъ самъ довезетъ тебя куда слѣдуетъ.-- Видишь этотъ лѣсъ? Въ немъ есть паркъ, въ паркѣ каменная стѣна; на томъ мѣстѣ, гдѣ Роландъ остановится, ты перекинешь черезъ стѣну этотъ букетъ.

"Тотъ, кого ждутъ, не пріѣдетъ, потому-что пріѣхалъ тотъ, кого не ждали; онъ страшенъ, потому-что любить по-прежнему. Пріимите устами и сердцемъ все, чего не увидятъ глаза ваши въ этомъ письмѣ".

Реми опустилъ поводья, и Роландъ поскакалъ въ галопъ, по направленію къ Меридорскому-Замку.

Бюсси воротился во дворецъ.-- Герцогъ былъ уже одѣтъ.

Какъ-бы увлекаемый бурнымъ вѣтромъ, Реми летѣлъ по полямъ, холмамъ, лѣсамъ, черезъ ручейки и рѣки, и, полчаса спустя, очутился у полу развалившейся каменной ограды.

Тамъ онъ приподнялся на стременахъ, прикрѣпилъ записку къ букету и, громко кашлянувъ, перекинулъ его черезъ стѣну.

Легкое восклицаніе, послышавшееся за стѣной, дало ему понять, что записка достигла по назначенію.

Реми ничего не оставалось тутъ дѣлать, потому-что Бюсси не приказалъ ему ждать отвѣта.

Онъ поворотилъ назадъ, къ величайшему неудовольствію коня, принимавшагося уже по обыкновенію щипать траву; но Реми пришпорилъ Роланда, и Роландъ, понявъ, что былъ слабѣйшій, пустился въ галопъ.

Сорокъ минутъ спустя, онъ былъ опять въ своей новой конюшнѣ и съ аппетитомъ принялся за овесъ и сѣно.

Бюсси осматривалъ съ принцемъ замокъ.

Реми подошелъ къ нему въ то самое время, когда они входили въ подземелье, ведшее къ вылазной двери.

-- Ну, что? спросилъ Бюсси своего посланнаго: -- что ты видѣлъ? что слышалъ? что сдѣлалъ?

-- Стѣну, крикъ, проѣхалъ семь льё, отвѣчалъ Реми, съ лаконизмомъ одного изъ сыновей Спарты, которые, для большаго прославленія законовъ Ликурга, отдавали себя на съѣденіе лисицамъ.