ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

I.

Старикъ-сирота.

Мадамъ де-Сен-Люкъ не ошиблась: два часа спустя, они подъѣхали къ Меридорскому-Замку.

Послѣ разговора путешественниковъ, сообщеннаго нами въ послѣдней главѣ, Бюсси сталъ раздумывать, не разсказать ли добрымъ пріятелямъ своимъ о причинахъ, заставившихъ Діану удалиться изъ Меридора. Но, приступая къ этимъ объясненіямъ, надобно было открыть не только то, что всѣ скоро должны были узнать, но еще и то, что одинъ Бюсси зналъ, и чего онъ никому не хотѣлъ открывать. Итакъ онъ отказался отъ признанія, которое повлекло бы за собою слишкомъ-много разспросовъ и догадокъ.

Притомъ же, Бюсси желалъ вступить въ Меридоръ, какъ человѣкъ совершенно-незнакомый. Онъ хотѣлъ видѣть барона де-Меридоръ безъ всякаго приготовленія и желалъ слышать откровенное мнѣніе старика о графѣ Монсоро и герцогѣ анжуйскомъ; онъ желалъ, наконецъ, убѣдиться -- не въ томъ, справедливъ ли разсказъ Діаны, потому-что не могъ подозрѣвать ее, -- но въ томъ, что она сама не была обманута ни въ чемъ и что разсказъ, который онъ выслушалъ съ такимъ участіемъ, во всемъ согласовался съ дѣйствительностью.

Читатели видятъ, что Бюсси обладалъ двумя качествами, поддерживающими человѣка высшихъ способностей въ его сферѣ, даже посреди ослѣпленія, порождаемаго любовью: эти два качества были осторожность съ чужими и глубокое уваженіе къ любимой особѣ.

А потому мадамъ де-Сен-Люкъ, обманутая, вопреки своей женской проницательности, присутствіемъ духа Бюсси, ни мало не сомнѣвалась въ томъ, что молодой человѣкъ впервые слышитъ имя Діаны, что это имя не пробуждало въ немъ ни воспоминаній, ни надеждъ, и что онъ надѣялся встрѣтить въ Меридорѣ какую-нибудь довольно-неловкую провинціалку, которую сильно смутитъ видъ неожиданныхъ гостей.

Въ-слѣдствіе этого, она готовилась насладиться его изумленіемъ при видѣ Діаны.

Одно удивило ее: когда часовой протрубилъ сигналъ, возвѣщавшій о пріѣздѣ гостей, Діана не вышла имъ на встрѣчу къ подъемному мосту, что она обыкновенно дѣлывала.

Но, вмѣсто Діаны на главное крыльцо вышелъ изъ замка согбенный старецъ, упиравшійся на трость. На немъ было зеленое бархатное полукафтанье, подбитое лисьимъ мѣхомъ, а у пояса висѣли серебряный свистокъ и связка ключей.

Вечерній вѣтеръ игралъ длинными волосами его, бѣлыми какъ первый выпавшій снѣгъ.

Онъ перешелъ черезъ подъемный мостъ; за нимъ слѣдовали двѣ большія собаки нѣмецкой породы; онѣ шли медленно, опустивъ голову и ни однимъ шагомъ не опереживая одна другой. Старецъ, подошелъ къ парапету, спросилъ слабымъ голосомъ:

-- Кто тамъ и кто удостоиваетъ бѣднаго старика посѣщеніемъ?

-- Я! я, баронъ Огюстенъ! весело вскричала молодая женщина.

Жанна де-Коссе называла старика по имени, въ отличіе отъ младшаго его брата, Гильйома, умершаго за три года передъ тѣмъ.

Но вмѣсто радостнаго восклицанія старика, которое Жанна ожидала, онъ медленно поднялъ голову, и, устремивъ на путешественниковъ мутные глаза, спросилъ:

-- Вы?.. Я не вижу. А кто вы?..

-- О, Боже мой! вскричала Жанна: -- не-уже-ли вы меня не узнаёте? Ахъ, я и забыла, что я переодѣта...

-- Простите, сказалъ баронъ: -- но я почти ничего болѣе не вижу. Глазамъ стариковъ трудно плакать, а если имъ суждено проливать слезы, то эти слезы жгутъ ихъ.

-- Ахъ, баронъ! вскричала молодая женщина:-- я вижу, что, въ-самомъ-дѣлѣ, зрѣніе ваше стало слабо; иначе вы узнали бы меня, хоть я и въ мужскомъ платьѣ. Итакъ, я должна вамъ сказать, какъ меня зовутъ.

-- Да, да, скажите, возразилъ старикъ: -- а не то я не узнаю.

-- Такъ знайте же, что я графиня де-Сен-Люкъ.

-- Сен-Люкъ? повторилъ старикъ:-- не знаю.

-- Но когда я была въ дѣвицахъ, сказала засмѣявшись молодая женщина: -- меня звали Жанной де-Коссе-Бриссакъ.

-- Ахъ, Боже мой! вскричалъ старецъ, стараясь открыть дрожащими руками рѣшетчатую дверь:-- ахъ, Боже мой!

Жанна, непонимавшая причины этого страннаго пріема, столь различнаго отъ того, котораго ожидала, и приписывавшая его дряхлости старика и ослабленію его умственныхъ способностей, соскочила, наконецъ, съ лошади, когда онъ узналъ ее, и бросилась къ нему, по прежней привычкѣ; но, поцаловавъ барона, она замѣтила, что щеки его были мокры: онъ плакалъ.

-- Это отъ радости! подумала она.-- Сердце его осталось молодо.

-- Пойдемте, сказалъ старикъ, поцаловавъ Жанну.

И, не обращая никакого вниманія на обоихъ мужчинъ, ее сопровождавшихъ, онъ направился къ замку прежнимъ медленнымъ и мѣрнымъ шагомъ и по-прежнему сопровождаемый двумя собаками, которыя только посмотрѣли на гостей.

Видъ замка былъ исполненъ невыразимаго унынія; всѣ ставни были закрыты; онъ походилъ на огромный гробъ. Слуги, изрѣдка появлявшіеся, были въ траурѣ. Сен-Люкъ посмотрѣлъ на жену, какъ-бы спрашивая ее, что это значило.

Жанна поняла взглядъ мужа, и такъ-какъ она сама желала поскорѣе выйдти изъ грустнаго невѣдѣнія, то подошла къ барону, взяла его за руку и спросила:

-- А Діана? Не-уже-ли ея нѣтъ здѣсь?

Старикъ остановился, какъ-бы пораженный громомъ, и, посмотрѣвъ на молодую женщину съ выраженіемъ, походившимъ почти на ужасъ, вскричалъ:

-- Діана!

И въ то же мгновеніе обѣ собаки, поднявъ головы къ своему хозяину, жалобно завыли.

Бюсси невольно задрожалъ; Жанна посмотрѣла на Сен-Люка, а тотъ остановился въ нерѣшимости, идти ли ему впередъ, или воротиться назадъ.

-- Діана! повторилъ старикъ, какъ-будто-бы ему нужно было время, чтобъ обдумать сдѣланный ему вопросъ:-- развѣ вы не знаете?..

И слабый, дрожащій голосъ его превратился въ стонъ, вырвавшійся изъ глубины груди.

-- Но что такое? что же случилось? вскричала Жанна, сложивъ руки.

-- Діана умерла! вскричалъ старикъ, поднявъ съ видомъ отчаянія руки къ небу и залившись слезами.

Потомъ онъ опустился въ изнеможеніи на первыя ступени крыльца, къ которому подошелъ въ эту минуту, закрылъ лицо обѣими руками и покачивался, какъ-бы желая прогнать страшное воспоминаніе, безпрестанно терзавшее его.

-- Умерла! вскричала Жанна съ ужасомъ, поблѣднѣвъ какъ мертвая.

-- Умерла! повторилъ Сен-Люкъ съ нѣжнымъ состраданіемъ къ старику.

-- Умерла? проговорилъ Бюсси.-- Онъ обманулъ его, сказавъ, что Діана умерла. О, бѣдный старикъ! какъ ты меня полюбишь!

-- Умерла! умерла! повторялъ баронъ: -- они убили ее!

-- Ахъ, бѣдный, бѣдный баронъ! произнесла Жанна, которая, послѣ ужаснаго удара, нанесеннаго ей этимъ извѣстіемъ, нашла единственное средство, облегчающее сердце женщины -- слезы.

Она зарыдала, обливая слезами лицо старика, около шеи котораго обвились ея руки.

Старый владѣтель Меридора поднялся съ усиліемъ.

-- Все равно, сказалъ онъ: -- горесть и уныніе, поселившіяся въ моемъ замкѣ, не изгнали изъ него гостепріимства; пойдемте за мною.

Жанна взяла старика подъ руку и прошла съ нимъ чрезъ сѣни, древнюю залу стражей, превратившуюся въ столовую, а оттуда въ пріемную.

Передъ ними шелъ и отворялъ двери слуга, печальное лицо и раскраснѣвшіеся глаза котораго свидѣтельствовали о привязанности къ господину; за ними шли Сен-Люкъ и Бюсси.

Вошедъ въ пріемную, старикъ, поддерживаемый Жанною, сѣлъ, или лучше сказать, упалъ на большое деревянное кресло, украшенное богатой рѣзьбой.

Слуга открылъ окно, чтобъ освѣжить воздухъ, и, не выходя изъ комнаты, удалился въ уголъ.

Жанна не осмѣливалась прерывать молчанія. Она страшилась растравить раны старика разспросами, и вмѣстѣ съ тѣмъ, подобно всѣмъ людямъ молодымъ и счастливымъ, не хотѣла вѣрить въ несчастіе старика. Есть лѣта, въ которыя не понимаютъ ужасовъ неумолимой смерти, потому-что не вѣрятъ въ нее.

Баронъ первый прервалъ молчаніе, какъ-бы угадавъ желаніе Жанны.

-- Вы, кажется, сказали мнѣ, что вы замужемъ, милая Жанна? этотъ молодой человѣкъ вашъ мужъ?

И онъ указалъ на Бюсси.

-- Нѣтъ, баронъ Огюстенъ, отвѣчала Жанна:-- вотъ мой мужъ, графъ де-Сен-Люкъ.

Сен-Люкъ преклонился не столько передъ почтеннымъ, заслуженнымъ старикомъ, сколько передъ несчастнымъ отцонъ; баронъ отечески отвѣтилъ на его поклонъ и даже силился улыбнуться; потомъ, обративъ мутные глаза къ Бюсси, онъ спросилъ:

-- А это вашъ братъ, братъ вашего мужа, или родственникъ вашъ?

-- Нѣтъ, почтенный баронъ, это не родственникъ, но другъ нашъ: Луи де-Клермонъ, графъ де-Бюсси д'Амбуазъ, одинъ изъ дворянъ герцога анжуйскаго.

При этихъ словахъ, старикъ невольно вскочилъ, выпрямился, бросилъ грозный взглядъ на Бюсси, и, какъ-бы истощенный этимъ нѣмымъ вызовомъ, съ глухимъ стономъ упалъ опять въ кресло.

-- Что это значитъ? спросила Жанна.

-- Баронъ знаетъ васъ, графъ де-Бюсси? спросилъ Сен-Люкъ.

-- Я въ первый разъ имѣю честь видѣть барона де-Меридоръ, спокойно отвѣчалъ Бюсси, который одинъ понялъ, какое дѣйствіе произвело на старика имя герцога анжуйскаго.

-- А! вы дворянинъ герцога анжуйскаго, сказалъ баронъ:-- вы на службѣ у этого чудовища, этого демона, и смѣете признаваться въ томъ, и осмѣлились войдти въ мой домъ!

-- Онъ, кажется, помѣшанъ, шепнулъ Сен-Люкъ женѣ, съ изумленіемъ смотря на барона.

-- Вѣроятно, горесть разстроила умственныя способности его, отвѣчала Жанна со страхомъ.

Баронъ де-Меридоръ произнесъ послѣднія слова, заставившія Сен-Люка и жену его думать, что онъ не въ полномъ разумѣ, бросивъ на Бюсси еще болѣе грозный взглядъ; но молодой человѣкъ спокойно, почтительно встрѣтилъ этотъ взглядъ, и не отвѣчалъ ни слова.

-- Да, этого чудовища, продолжалъ г. де-Меридоръ, болѣе и болѣе воспламеняясь: -- этого убійцы моей дочери!

-- Бѣдный старикъ! проговорилъ Бюсси.

-- Что онъ говоритъ? спросила Жанна.

-- Что вы на меня смотрите съ такимъ удивленіемъ? вскричалъ баронъ, взявъ Жанну и Сен-Люка за руки:-- развѣ вы не знаете, что герцогъ анжуйскій убилъ мою Діану? да, мою Діану, мою дочь, убилъ герцогъ анжуйскій!..

Старикъ произнесъ послѣднія, слова съ выраженіемъ такой глубокой горести, что слезы выступили на глазахъ самого Бюсси.

-- Баронъ, сказала молодая женщина: -- хоть я и не постигаю, какъ это могло случиться, но вы ни въ какомъ случаѣ не можете обвинять въ этомъ ужасномъ преступленіи г. де-Бюсси, благороднѣйшаго и великодушнѣйшаго изъ дворянъ. Посмотрите сами, Бюсси не понимаетъ вашихъ словъ: онъ вмѣстѣ съ нами оплакиваетъ ваше горе. Не-уже-ли бы онъ пришелъ сюда, еслибъ зналъ, какъ вы его пріймете? Ахъ, баронъ Огюстенъ, лучше разскажите намъ, какъ это случилось... разскажите намъ подробности этого несчастія!..

-- Слѣдовательно, вы не знали?.. спросилъ старикъ, обращаясь къ Бюсси.

Бюсси поклонился не отвѣчая.

-- Э, Боже мой! Разумѣется, онъ не зналъ, коли я сама не знала этой катастрофы!

-- Моя Діана умерла, и лучшая подруга ея не узнала о ея смерти!.. Правда, я никому не писалъ, никому не говорилъ объ этомъ; мнѣ казалось, что послѣ моей Діана никого не осталось на свѣтѣ...

-- Разскажите намъ все; разскажите,-- это облегчитъ вашу горесть, сказала Жанна.

-- Да! отвѣчалъ баронъ, глубоко вздохнувъ:-- этотъ злодѣй, увидѣлъ мою Діану; красота ея поразила его... онъ велѣлъ похитить и скрыть ее въ замкѣ Боже!.. Тамъ онъ намѣревался обезчестить ее, какъ дочь какого-нибудь васалла. Но Діана, моя благородная и чистая Діана, предпочла смерть. Она бросилась изъ окна въ озеро, и люди графа нашли только вуаль ея, плававшій по поверхности воды...

Старикъ сопровождалъ послѣднія слова слезами и рыданіями, которыя глубоко растрогали Бюсси, неустрашимаго воина, привыкшаго видѣть и проливать кровь.

Жанна съ невыразимымъ ужасомъ глядѣла на грача.

-- О, графъ! вскричалъ Сен-Люкъ:-- не правда ли, это ужасно! Вы должны оставить этого изверга; благородное сердце, подобное вашему, не можетъ оставаться преданнымъ похитителю и убійцѣ!

Старикъ, нѣсколько успокоенный этими словами, ожидалъ отвѣта Бюсси, чтобъ знать, какое мнѣніе имѣть объ немъ; сочувствіе Сен-Люка уже утѣшало его. Въ сильные нравственные кризисы, велики и физическія слабости человѣка, и ребенокъ, укушенный любимою собакою, почти забываетъ свою боль, когда видитъ, какъ эту собаку наказываютъ.

Но, вмѣсто отвѣта на вопросъ Сен-Люка, Бюсси ступилъ шагъ къ барону де-Меридоръ.

-- Баронъ, сказалъ онъ:-- позволите ли вы мнѣ переговорить съ вами наединѣ?

-- Выслушайте г-на де-Бюсси, добрый баронъ! сказала Жанна: -- вы увидите, какъ онъ добръ и услужливъ.

-- Говорите, графъ, сказалъ баронъ дрожащимъ голосомъ, потому-что читалъ что-то странное во взглядѣ молодого человѣка.

Бюсси обратился къ Сен-Люку и женѣ его со взглядомъ, исполненнымъ благородства и пріязни, и сказалъ:

-- Позвольте...

Молодые люди вышли изъ залы рука-объ-руку и еще болѣе цѣня собственное свое счастіе при видѣ страшной горести старика.

Когда они затворили за собою дверь, Бюсси подошелъ къ барону и низко поклонился ему.

-- Баронъ, сказалъ онъ: -- вы изволили въ моемъ присутствіи обвинить принца, которому я служу; вы обвинили его въ такомъ преступленіи, что я нахожусь вынужденнымъ, просить у васъ объясненія.

Старикъ сдѣлалъ быстрое движеніе.

-- О! вы не поняли почтительнаго смысла словъ моихъ; а говорю вамъ съ участіемъ, сочувствую вашей горести, и одно желаніе облегчить вашу горесть заставляетъ меня просить васъ, баронъ, чтобъ вы въ подробности разсказали мнѣ страшную катастрофу, о которой вы сейчасъ говорили г-ну де-Сен-Люкъ и женѣ его. Скажите, баронъ, убѣждены ли вы въ томъ, что все произошло такъ, какъ вы полагаете? что нѣтъ уже никакой надежды?

-- Графъ, отвѣчалъ старикъ:-- я надѣялся -- но недолго. Благородный, великодушный дворянинъ, г. де-Монсоро, полюбилъ мою бѣдную дочь и принималъ въ ней живѣйшее участіе.

-- Г. де-Монсоро! вскричалъ Бюсси: -- потрудитесь же разсказать мнѣ, что онъ сдѣлалъ, какъ поступилъ?

-- Онъ поступилъ, какъ благородный и достойный дворянинъ, тѣмъ болѣе, что Діана отвергла его руку. Не смотря на то, онъ первый сообщилъ мнѣ о низкомъ замыслѣ герцога. Онъ указалъ мнѣ средство уклониться отъ нихъ и просилъ только объ одномъ, чтобъ спасти мою дочь, и это одно доказываетъ всю прямоту, все благородство души его; онъ просилъ руки моей дочери, чтобъ, какъ человѣкъ молодой и мужественный, могъ защитить ее отъ могущественнаго принца, противъ котораго я, слабый старикъ, ничего не могъ предпринять. Я съ радостію согласился; но, увы! все было тщетно... онъ прибылъ слишкомъ-поздно... смерть уже спасла Діану отъ безчестія!

-- Но съ-тѣхъ-поръ, спросилъ Бюсси:-- вы не получали никакихъ извѣстій о графѣ де-Монсоро?

-- Послѣ моего несчастія, прошло не болѣе мѣсяца, сказалъ старикъ:-- и не успѣвъ въ своемъ великодушномъ намѣреніи, бѣдный графъ не смѣлъ, вѣроятно, явиться ко мнѣ.

Бюсси опустилъ голову; онъ все понялъ.

Онъ понималъ теперь, какимъ-образомъ графу де-Монсоро удалось похитить у принца молодую дѣвушку, которую онъ любилъ, -- понималъ, почему графъ не опровергалъ слуха о ея смерти, боясь допустить до свѣдѣнія принца, что онъ обманулъ его и что молодая дѣвушка сдѣлалась его женою.

-- Что вы теперь скажете? спросилъ старикъ, видя, что молодой человѣкъ задумался и устремилъ въ землю глаза, нѣсколько разъ сверкавшіе во время его разсказа.

-- Я скажу, баронъ, отвѣчалъ Бюсси: -- что герцогъ анжуйскій поручилъ мнѣ привезти васъ въ Парижъ. Его высочество желаетъ лично переговорить съ вами.

-- Переговорить! со мною! вскричалъ баронъ: -- чтобъ я сталъ лицомъ-къ-лицу съ этимъ человѣкомъ, послѣ смерти моей дочери? А что нужно отъ меня этому убійцѣ?

-- Кто знаетъ? Быть-можетъ, онъ хочетъ оправдаться.

-- Если онъ и оправдается, вскричалъ старикъ: -- такъ возвратитъ ли маѣ тѣмъ мою дочь? Нѣтъ, г. де-Бюсси, нѣтъ, я не пойду въ Парижъ; я не хочу удаляться изъ того мѣста, въ которомъ покоится милое дитя мое!

-- Баронъ, сказалъ Бюсси твердымъ голосомъ: -- позвольте мнѣ повторить мою просьбу; я считаю обязанностью, священнымъ долгомъ проводить васъ въ Парижъ, и нарочно за тѣмъ пріѣхалъ сюда.

-- Хорошо же! я поѣду въ Парижъ, вскричалъ старикъ, задрожавъ отъ гнѣва.-- Но горе погубившимъ дочь мою и меня! Король выслушаетъ меня, а если не выслушаетъ, такъ я обращусь ко всѣмъ дворянамъ Франціи. Притомъ же, продолжалъ онъ, какъ-бы про себя: -- я забылъ въ своей горести, что у меня въ рукахъ оружіе, которымъ я до-сихъ-поръ не воспользовался. Да, г. де-Бюсси, я пойду съ вами.

-- А я, баронъ, сказалъ Бюсси, взявъ старика за руку:-- совѣтую вамъ быть твердымъ и спокойнымъ, какъ слѣдуетъ быть заслуженному дворянину. Господь часто непостижимымъ образомъ награждаетъ благородныя сердца, и вы не знаете, что вамъ готовитъ Его милосердіе. Прошу васъ, баронъ, не считать меня своимъ врагомъ до-тихъ-поръ, когда вы убѣдитесь въ моей къ вамъ преданности. И такъ, до завтра, баронъ, если вамъ угодно; завтра съ разсвѣтомъ мы отправимся въ путь.

-- Я согласенъ, отвѣчалъ старый дворянинъ, невольно растроганный чувствомъ, съ которымъ Бюсси произнесъ послѣднія слова:-- но до-тѣхъ-поръ, вы мнѣ не врагъ и не другъ; вы болѣе того -- вы гость мой, и я самъ хочу приводить васъ въ назначенный для васъ покой.

Баронъ взялъ со стола серебряный подсвѣчникъ съ тремя свѣчами, и тяжелыми шагами пошелъ съ Бюсси д'Амбуазомъ по парадной лѣстницѣ замка.

Собаки хотѣли послѣдовать за нимъ, но онъ остановилъ ихъ однимъ знакомъ; двое слугъ шли за Бюсси также съ подсвѣчниками.

Дошедъ до порога назначенной для него комнаты, графъ спросилъ, что сталось съ Сен-Люкомъ и его женою.

-- Мой старый Жерменъ, вѣроятно, позаботился о нихъ, отвѣчалъ баронъ, -- желаю вамъ доброй ночи, графъ.

II.

Какъ Реми-ле-Годуэнъ познакомился, въ отсутствіи Бюсси, съ одной изъ обитательницъ дома въ Сент-Антуанской-Улицѣ.

Сен-Люкъ и жена его не приходили въ себя отъ изумленія. Бюсси, имѣвшій тайные переговоры съ г-мъ де-Меридоръ; Бюсси, намѣревавшійся ѣхать съ старикомъ въ Парижъ; наконецъ, Бюсси, принимавшій на себя распоряженіе дѣлами, о которыхъ онъ, повидимому, не имѣлъ прежде никакого понятія, былъ для молодыхъ людей необъяснимымъ феноменомъ.

Что же касается, до барона, то волшебное могущество титула "его высочества", произвело на него обыкновенное свое дѣйствіе; дворяне временъ Генриха III не смѣялись еще надъ титулами и гербами, королевское высочество, это слово для барона де-Меридоръ, какъ и для всѣхъ, исключая короля, было страшнѣе грозы и бури.

Утромъ, баронъ простился съ своими гостями, въ полное распоряженіе которымъ оставлялъ свой замокъ; но Сен-Люкъ и жена его, понимая затруднительность положенія, рѣшились при первой возможности выѣхать изъ Меридора и отправиться въ имѣніе Бриссака, которое находилось по сосѣдству, лишь-только получатъ на то позволеніе боязливаго маршала.

Что же какается до Бюсси, то ему достаточно было одной минуты для объясненія своего страннаго поведенія. Онъ шепнулъ нѣсколько словъ на ухо женѣ Сен-Люка.

Послѣ этихъ словъ, лицо Жанны прояснилось; щеки ея покрылись очаровательнымъ румянцемъ; коралловый ротикъ полураскрыдся, выставивъ на показъ два ряда зубовъ бѣлыхъ, какъ перламутръ; приложивъ пальцы къ губамъ и пославъ поцалуй Бюсси, она убѣжала, сдѣлавъ знакъ мужу.

Старикъ не замѣтилъ этой выразительной пантомимы; устремивъ взоръ на жилище своихъ прародителей, онъ машинально ласкалъ двухъ собакъ, которыя какъ-бы не хотѣли съ нимъ разставаться; растроганнымъ голосомъ роздалъ онъ нисколько приказаній слугамъ, которые въ уныніи и почтительно внимали словамъ своего стараго и несчастнаго повелителя. Потомъ, сѣвъ не безъ груда и съ помощію конюшаго на пѣгую лошадь, которую онъ особенно любилъ, баронъ поклонился замку и уѣхалъ, не сказавъ ни слова.

Бюсси, съ сіяющими отъ удовольствія глазами, отвѣчалъ на улыбки Жанны и часто оглядывался, чтобъ прощаться съ своими друзьями. При разставаніи, Жанна шепнула ему:

-- Какой вы, графъ, странный человѣкъ!.. Я обѣщала вамъ счастіе въ Меридорѣ, а между-тѣмъ вы сами принесли сюда счастіе.

Изъ Меридора до Парижа далеко, особенно для стараго воина, покрытаго ранами, полученными въ народныхъ войнахъ. Далеко было также бѣдному пѣгому коню, котораго звали Жирнакомъ, и который при этомъ имени еще гордо подымалъ поникшую отъ старости голову.

Въ дорогѣ, Бюсси принялся за исполненіе своего намѣренія, состоявшаго въ томъ, чтобъ внимательностью и сыновними попеченіями заслужить пріязнь старика, встрѣтившаго его сначала съ ненавистію, -- и, вѣроятно, онъ успѣлъ въ этомъ, потому-что утромъ шестаго дня, по прибытіи въ Парижъ, баронъ де-Меридоръ сказалъ молодому человѣку слова, ясно выражавшія перемѣну, происшедшую въ умь его во время путешествія:

-- Странно, графъ! теперь я ближе, нежели когда-либо, къ источнику своего несчастій, а между-тѣмъ, я гораздо-спокойнѣе, нежели какъ былъ при отъѣздъ изъ Меридорскаго-Замка.

-- Подождите еще два часа, баронъ, отвѣчалъ Бюсси: -- и вы будете судить обо мнѣ не такъ, какъ прежде судили.

Путешественники въѣхали въ Парижъ чрезъ Сен-Марсельское-Предмѣсгье.

-- Куда мы ѣдемъ? спросилъ баронъ:-- вѣроятно въ Лувръ?

-- Баронъ, отвѣчалъ Бюсси: -- я сперва намѣренъ пригласить васъ къ себѣ, чтобъ вы имѣли время отдохнуть и собраться съ силами, необходимыми вамъ для свиданія съ особою, къ которой я долженъ проводить васъ.

Баронъ повиновался безпрекословно; Бюсси проводилъ его прямо къ своему дому, въ улицъ Гренель-Сент-Оноре.

Слуги графа не ожидали, или, лучше сказать, уже перестали ждать его: воротившись ночью домой въ маленькую дверь, отъ которой у него одного былъ ключъ, онъ самъ осѣдлалъ свою лошадь, и ускакалъ, повидавшись сперва только съ Реми-ле-Годуэномъ. Внезапное отсутствіе Бюсси, опасности, которымъ онъ подвергался въ прошедшую недѣлю, ни чѣмъ неисправимая его отважность, заставляли всѣхъ полагать, что, наконецъ, счастіе измѣнило его мужеству, и что онъ сдѣлался жертвой какого-нибудь нападенія своихъ враговъ.

Лучшіе друзья и вѣрнѣйшіе слуги Бюсси тшетно искали его-самого или трупа его въ предмѣстьяхъ, въ бастильскихъ рвахъ и въ уединеннѣйшихъ частяхъ города.

Одинъ только человѣкъ былъ спокоенъ и отвѣчалъ на всѣ разспросы:

-- Графъ живъ и здоровъ.

Но на всѣ дальнѣйшіе вопросы, на всѣ попытки узнать куда дѣвался графъ, этотъ человѣкъ молчалъ.

Человѣкъ этотъ, подвергавшійся грубостямъ и колкостямъ за успокоительный, но весьма лаконическій отвѣтъ, былъ знакомецъ нашъ, Реми-ле-Годуэнъ, который, къ величайшему соблазну домочадцевъ графа, велъ престранную жизнь: пропадалъ иногда съ утра, ходилъ, зѣвалъ, возвращался къ ночи съ страшнымъ аппетитомъ и всякій разъ веселостью своею разгонялъ уныніе домочадцевъ.

Ле-Годуэнъ возвращался домой послѣ одной изъ своихъ таинственныхъ отлучекъ, когда услышалъ на почетномъ дворѣ дома Бюсси радостные клики. Онъ вошелъ на дворъ и увидѣлъ, съ какою радостію конюшіе окружали лошадь, нетерпѣливо ожидая, на чью долю достанется честь подержать лошадь графа, который не сходилъ еще съ нея.

-- Благодарю, говорилъ имъ Бюсси: -- за ваше участіе, вы радуетесь, что я еще живъ. Вы не довѣряете глазамъ своимъ... Это я самъ, друзья мои, я самъ. Помогите же этому достойному дворянину сойдти съ лошади, и оказывайте ему такое же уваженіе, какъ-бы онъ былъ принцъ крови.

Бюсси не напрасно сказалъ послѣднія слова. Слуги сначала не обратили никакого вниманія на старика; по скромной одеждъ, далеко отсталой отъ моды и по старой пѣгой лошади, они приняли его за какого-нибудь стараго отставнаго конюшаго, привезеннаго графомъ изъ провинціи.

Но послѣ приказанія Бюсси, всѣ засуетились около стараго дворянина.-- Ле-Годуэнъ, по обыкновенію своему, глядѣлъ на происходившее смѣясь изподтишка, и только серьёзный видъ Бюсси согналъ улыбку съ веселаго, открытаго лица молодаго доктора.

-- Скорѣе, отведите комнату господину барону! вскричалъ Бюсси.

-- Которую? спросили разомъ нисколько голосовъ.

-- Лучшую; мою.

И, соскочивъ съ лошади, Бюсси подалъ старику руку, чтобъ помочь ему взобраться на лѣстницу и стараясь принять его еще съ большимъ почетомъ, нежели съ какимъ самъ былъ принятъ имъ.

Баронъ де-Меридоръ принималъ всѣ почести безъ сопротивленія и почти безъ воли, подобно тому, какъ мы иногда предаемся увлекательнымъ мечтамъ, заносящимъ насъ въ фантастическія страны царства воображенія и мрака.

Барону принесли золочёный кубокъ, и Бюсси самъ налилъ въ него "вино гостепріимства".

-- Благодарю, благодарю! говорилъ старикъ: -- но скоро ли мы отправимся туда, куда должны идти?

-- Скоро, баронъ; будьте спокойны... предстоящее свиданіе осчастливитъ не васъ однихъ, но и меня.

-- Не-уже-ли?.. Вы во всю дорогу говорили мнѣ рѣчи, смысла которыхъ я не понимаю.

-- Я говорю, баронъ, и говорилъ, что Провидѣніе хранитъ благородныя сердца... и оказываетъ чудеса въ ихъ пользу.

Баронъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на Бюсси: -- но Бюсси, почтительно поклонившись и сказавъ, что сейчасъ вернется, удалился съ улыбкой на лицѣ.

Бюсси ожидалъ встрѣтить Реми въ передней, и не ошибся. Онъ взялъ молодаго врача подъ-руку и пошелъ съ нимъ въ сосѣднюю комнату.

-- Ну, любезный Иппократъ, спросилъ онъ: -- какъ наши дѣла?

-- Какія дѣла?

-- Разумѣется, дѣла въ Сент-Антуанской-Улицѣ.

-- Графъ, мнѣ кажется, что они въ весьма-благопріятномъ положеніи -- для васъ. Впрочемъ, это не новость.

Бюсси вздохнулъ.

-- Слѣдовательно, мужъ не возвращался? спросилъ онъ.

-- Какъ же! приходилъ, только напрасно.-- Во всей этой исторіи замѣшанъ какой-то старый отецъ, на которомъ будетъ основана развязка; этого отца ждутъ съ неописаннымъ нетерпѣніемъ...

-- А ты почему это знаешь?

-- Какъ не знать! отвѣчалъ Годуэнъ съ открытой, добродушной улыбкой:-- ваше отсутствіе лишило меня всякихъ занятій; не желая даромъ ѣсть хлѣбъ вашъ, я употребилъ все свое свободное время въ вашу пользу.

-- Что же ты сдѣлалъ? Разсказывай, мой добрый Реми; я слушаю.

-- Вотъ что я сдѣлалъ: когда вы уѣхали, я, съ туго-набитымъ кошелькомъ, книгами и шпагой переселился въ маленькую квартирку, которую нанялъ на углу Сент-Антуанской-Улицы.

-- Прекрасно.

-- Оттуда мнѣ былъ видѣнъ отъ подваловъ до трубъ извѣстный вамъ домъ.

-- Хорошо; далѣе.

-- Переселившись на новую квартиру, я сѣлъ къ окну.

-- Такъ.

-- Такъ, да не такъ; тутъ явилось маленькое затрудненіе.

-- Какое?

-- Изъ этого окна я все видѣлъ, но и меня могли видѣть. Сосѣди могли принять меня, постоянно любующагося однимъ и тѣмъ же видомъ, за плута, за влюбленнаго, за шпіона или за сумасшедшаго.

-- Справедливо, мой добрый Годуэнъ.-- Какъ же ты сдѣлалъ?

-- Я увидѣлъ, что надобно было прибѣгнуть къ рѣшительнымъ мѣрамъ, и... влюбился!

-- Что? спросилъ Бюсси, не понимая, какую пользу могла принести ему любовь Реми.

-- Я влюбился, какъ уже имѣлъ честь вамъ докладывать, съ важностію повторилъ молодой докторъ: -- влюбился крѣпко, безъ памяти.

-- Въ кого же?

-- Въ Гертруду.

-- Гертруду? служанку г-жи Монсоро?

-- Разумѣется, въ Гертруду, служанку графини Монсоро.-- Что дѣлать, графъ! я не дворянинъ, а бѣдный, ничтожный докторъ; слѣдовательно, по-необходимости, долженъ довольствоваться служанками и дѣлать свои опыты in anima vili, какъ у насъ говорится.

-- Бѣдный Реми! сказалъ Бюсси: -- я вполнѣ цѣню твою преданность.

-- Э, графъ! отвѣчалъ Годуэпъ:-- вы напрасно обо мнѣ сожалѣете. Гертруда славная дѣвушка; она двумя дюймами выше меня ростомъ, и шутя подниметъ меня одной рукой за воротникъ; у ней чрезвычайно развиты двуглавая мышца и ручные мускулы. Это внушило мнѣ къ ней уваженіе, весьма польстившее ея самолюбію; а такъ-какъ я всегда ей уступаю, то у насъ никогда не доходитъ до споровъ; притомъ же, у ней есть чудесная способность...

-- Какая?

-- Способность разсказывать, такъ-что я все знаю, что дѣлается у ея госпожи... А? что вы скажете на это, графъ?-- Я думалъ, что вамъ очень-пріятно будетъ знать, что происходило во время вашего отсутствія.

-- Годуэнъ, ты добрый геній, посланный мнѣ случаемъ или, лучше сказать, самимъ Провидѣніемъ... Слѣдовательно, ты съ Гертрудой въ такихъ отношеніяхъ...

-- Puella me deligit, отвѣчалъ Годуэнъ, покачиваясь съ притворнымъ самодовольствіемъ.

-- И ты принятъ у нихъ въ домѣ?

-- Вчера, въ полночь, я въ первый разъ на-ципочкахъ вошелъ въ знакомую вамъ дверь съ окошечкомъ.

-- Какъ дошелъ ты до этого?

-- Самымъ простымъ способомъ.

-- Но какимъ же? разскажи.

-- На третій день послѣ вашего отъѣзда, и на второй послѣ моего переселенія въ новую квартиру, я ждалъ на улицѣ, чтобъ предметъ будущей моей страсти отправился закупать провизію, чѣмъ онъ занимается каждый день, отъ восьми до девяти часовъ утра. Въ десять минутъ девятаго она явилась. Я немедленно отправился къ ней на встрѣчу.

-- И она узнала тебя?

-- Узнала, вскрикнула и убѣжала.

-- А ты?

-- Я побѣжалъ за нею и насилу догналъ, потому-что она бѣгаетъ очень-шибко; но, знаете, въ длинномъ платьѣ бѣжать неловко... И такъ, я догналъ ее...

"-- Іисусе! вскричала она.

"-- Пресвятая Богородица! вскричалъ я.

"Это восклицаніе подало ей хорошее мнѣніе обо мнѣ, потому-что другой человѣкъ, менѣе-благочестивый, закричалъ бы corbleu, или morbleu!

"-- Молодой докторъ! вскричала она.

"-- Прелестная служанка! отвѣчалъ я"

"Она улыбнулась; но въ то же время отвѣчала:

"-- Вы ошибаетесь, я васъ не знаю.

"-- А я васъ знаю, возразилъ я:-- потому-что съ-тѣхъ-поръ, какъ встрѣтился съ вами, я не живу -- я обожаю васъ, обожаю до того, что уже не могъ болѣе жить въ улицѣ Ботрельи и переселился сюда, въ Сент-Антуанскую-Улицу, чтобъ только видѣть васъ, любоваться вами... Если я понадоблюсь вамъ въ другой разъ, чтобъ опять перевязать рану какому-нибудь красавцу-дворянину, такъ милости прошу на новую квартиру.

"-- Тише! сказала она.

"-- А-га! такъ вы меня узнали теперь? отвѣчалъ я.

"И вотъ какъ мы познакомились или, лучше сказать, возобновили знакомство.

-- Такъ-что теперь ты...

-- Счастливъ, какъ только можно быть счастливымъ... говоря относительно, -- вы понимаете; но и въ другомъ отношеніи я болѣе, нежели счастливъ, потому-что мнѣ удалось услужить вамъ.

-- Но если она догадается?

-- Никогда; я ни слова не говорилъ о васъ. Гдѣ бѣдному Реми-ле-Годуэну знать такихъ благородныхъ дворянъ, какъ графъ де-Бюсси? Нѣтъ, я только такъ, стороной, спросилъ ее: а что подплываетъ вашъ молодой баринъ?

"-- Какой молодой баринъ?

"-- А тотъ, что былъ раненъ.

"-- Это совсѣмъ не мой баринъ, отвѣчала она.

"-- А!, я только такъ подумалъ, потому-что онъ лежалъ въ постели вашей барыни...

"-- Ахъ, Боже мой, нѣтъ! отвѣчала она со вздохомъ:-- мы его совсѣмъ не знали, и послѣ того видѣли только одинъ разъ.

"-- Такъ, слѣдовательно, вы не знаете даже, какъ его зовутъ? спросилъ я.

"-- Знаю.

"-- Вѣроятно, и позабыли?

"-- О, нѣтъ, имя его не изъ тѣхъ, которыя забываются.

"-- Какъ же его зовутъ?

"-- Слышали ли вы когда-нибудь о храбромъ графѣ де-Бюсси?

"-- Еще бы! отвѣчалъ я: -- кто не знаетъ славнаго Бюсси?

"-- Такъ это онъ и былъ.

"-- А госпожа ваша?

"-- Моя госпожа за-мужемъ.

"-- Что за бѣда! можно быть за-мужемъ, вѣрной супругой и, вмѣстѣ съ тѣмъ, думать иногда о красавцѣ, съ которымъ нечаянно встрѣтишься... особенно, когда этотъ красавецъ былъ раненъ и лежалъ въ нашей постели...

"-- Да я и не говорю, чтобъ моя барыня не думала о немъ.

Яркая краска выступила на щекахъ Бюсси.

"-- Мы даже говоримъ о немъ, прибавила Гертруда: -- когда остаемся однѣ.

-- Добрая дѣвушка! вскричалъ графъ.

"-- А что же вы о немъ говорите? спросилъ я.

"-- Я разсказываю моей госпожѣ о его подвигахъ; о нихъ мнѣ не трудно было узнать, потому-что весь Парижъ толкуетъ о ранахъ, которыя онъ наноситъ и самъ получаетъ. Я даже пою ей пѣсенку, которая въ большой модѣ.

"-- Знаю я эту пѣсенку, отвѣчалъ я.

Un beau chercheur de noise,

C'est le seigneur d'Amboise.

Tendre et fidèle aussi,

C'est Monseigneur Bussy!

"-- Такъ?

"-- Такъ, именно такъ! вскричала Гертруда.-- И госпожа моя съ утра до ночи твердитъ эту пѣсенку.

Бюсси дружески пожалъ руку молодому врачу; невыразимо-сладостное ощущеніе проникло въ душу его.

-- А далѣе что? спросилъ онъ, -- такъ человѣкъ ненасытенъ въ своихъ желаніяхъ.

-- Пока ничего. О! да я этимъ не ограничусь; я еще болѣе узнаю... Но не прогнѣвайтесь, въ одинъ день... или, лучше сказать, въ одну ночь всего не узнаешь!...

III.

Отецъ и дочь.

Разсказъ Реми осчастливилъ Бюсси; онъ изъ него узналъ двѣ новости:-- во-первыхъ, что Діана по-прежнему ненавидѣла графа Монсоро, и что она была болѣе расположена къ нему-самому.

Кромѣ того, наивное расположеніе къ нему молодаго человѣка радовало его сердце. Во всѣхъ добрыхъ, благородныхъ ощущеніяхъ есть какая-то таинственная сила, укрѣпляющая всѣ наши способности. Чѣмъ мы становимся лучше, тѣмъ чувствуемъ себя счастливѣе, а чѣмъ счастливѣе, тѣмъ становимся лучше.

Бюсси понялъ, что теперь не должно было терять времени, и что на него падала отвѣтственность за каждую минуту продолженія горести бѣднаго старика.

Сошедъ на дворъ, барокъ де-Меридоръ сѣлъ на коня, для него приготовленнаго. Бюсси также сѣлъ на другаго коня, и, въ сопровожденіи Реми, они выѣхали на улицу.

Изумленіе барона возрастало по мѣрѣ того, какъ они приближались къ Сент-Антуанской-Улицѣ; двадцать лѣтъ прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ не былъ въ Парижѣ, а потому все казалось ему измѣнившимся, новымъ.

Но вмѣстѣ съ изумленіемъ возрастала и грусть старика, по-мѣрѣ-того, какъ онъ приближался къ невѣдомой цѣли своего путешествія.-- Какъ пріиметъ его герцогъ, и какія будутъ послѣдствія этого горестнаго свиданія?

По-временамъ, онъ съ изумленіемъ смотрѣлъ на Бюсси, спрашивая себя, какое таинственное влеченіе заставило его послѣдовать за дворяниномъ принца -- виновника его горестей? Не поступилъ ли бы онъ съ большимъ достоинствомъ, отказавшись отъ свиданія съ герцогомъ анжуйскимъ и отправившись прямо въ Лувръ, чтобъ пасть къ ногамъ короля и разсказать ему обо всемъ? Чего хотѣлъ отъ него принцъ? Чѣмъ могъ онъ утѣшить его? Не былъ ли онъ изъ тѣхъ, которые льстивыми словами на минуту облегчаютъ нанесенныя ими раны... раны, которыя потомъ заставляютъ ихъ страдать болѣе прежняго?

Всадники въѣхали въ Сент-Антуанскую-Улицу. Бюсси, какъ искусный полководецъ, послалъ впередъ Реми, чтобъ приготовить обитательницъ маленькаго домика къ неожиданному посѣщенію.

Годуэнъ обратился къ Гертрудѣ и воротился доложить своему господину, что путь былъ прочищенъ, и что они не встрѣтятъ никакого препятствія.

Читатели поймутъ, что всѣ эти переговоры шли шопотомъ.

Между-тѣмъ, баронъ всматривался съ изумленіемъ.

-- Какъ! спросилъ онъ:-- не-уже-ли герцогъ анжуйскій живетъ здѣсь?

И подозрѣніе проникло въ душу его при видѣ маленькаго, скромнаго домика, къ которому они подъѣхали.

-- Не совсѣмъ, отвѣчалъ Бюсси съ веселой улыбкой: -- не герцогъ живетъ здѣсь, а особа, которую онъ любилъ нѣкогда.

Лицо стараго дворянина приняло мрачное выраженіе.

-- Графъ, сказалъ онъ:-- остановивъ лошадь:-- мы, провинціалы, не привыкли къ вашимъ парижскимъ обычаямъ; ваше легкомысліе пугаетъ насъ простяковъ. Мнѣ кажется, если его высочеству герцогу анжуйскому угодно видѣть барона де-Меридора, то онъ долженъ принять его въ своемъ дворнѣ, а не у одной изъ своихъ любовницъ. Притомъ же, прибавилъ старикъ съ глубокимъ вздохомъ:-- я удивляюсь, какъ вы, человѣкъ, по-видимому, благородный, могли взять на себя порученіе проводить старика въ такой неблагопристойный домъ?.. Не для того ли вы это дѣлаете, чтобъ дать мнѣ понять, что моя бѣдная Діана была бы еще жива, еслибъ, подобно хозяйкѣ этого дома, предпочла позоръ смерти?

-- Полно-те, баронъ, сказалъ Бюсси съ прямодушною улыбкой, которая была сильнѣйшимъ убѣдительнымъ средствомъ его, чтобъ склонить старика послѣдовать за нимъ въ Парижъ: -- не дѣлайте впередъ ложныхъ заключеній. Клянусь вамъ честію, что вы ошибаетесь. Особа, которую вы сейчасъ увидите, совершенно-добродѣтельна и вполнѣ достойна вашего уваженія.

-- Но кто же она?

-- Она... она жена одного изъ знакомыхъ вамъ дворянъ.

-- Въ-самомъ-дѣлѣ? Такъ зачѣмъ же вы говорили, что принцъ любилъ ее?

-- За тѣмъ, что я всегда говорю правду, баронъ: -- извольте войдти въ домъ и вы убѣдитесь, что я исполнилъ свое обѣщаніе.

-- Берегитесь; я оплакивалъ возлюбленную дочь, а вы сказали мнѣ: "пути Всевышняго неисповѣдимы!.." Понимаете ли, что обѣщать мнѣ утѣшеніе -- значитъ почти обѣщать мнѣ, что для меня сотворится чудо?

-- Войдите, баронъ, повторилъ Бюсси съ тою же улыбкою, всегда побѣждавшею возраженія старика.

Баронъ сошелъ съ лошади.

Гертруда выбѣжала на порогъ и съ изумленіемъ глядѣла на Годуэна, Бюсси и стараго барона, не постигая, какимъ случаемъ эти три человѣка находились вмѣстѣ.

-- Доложи графинѣ Монсоро, сказалъ молодой графъ, что мосьё де-Бюсси воротился и желаетъ говорить съ нею.-- Но, ради Бога, прибавилъ онъ шопотомъ: -- не говори ей, кого я привелъ съ собою.

-- Графиня Монсоро! вскричалъ старикъ съ изумленіемъ: -- графиня Монсоро!

-- Извольте идти впередъ, баронъ, сказалъ Бюсси, приглашая барона войдти въ корридоръ.

Въ то самое время, когда старикъ нетвердыми шагами шелъ по лѣстницъ, вверху послышался дрожащій голосъ Діаны.

-- Г. де-Бюсси! говорила она: -- проси, Гертруда, проси!

-- Этотъ голосъ, вскричалъ баронъ, внезапно остановившись посреди лѣстницы: -- этотъ голосъ! О, Боже мой! Боже мой!

-- Идите же, баронъ, сказалъ Бюсси.

Но въ то мгновеніе, когда баронъ, дрожа всѣми членами, схватился за перилы, чтобъ не упасть, вверху показалась Діана, озаренная свѣтлымъ лучомъ солнца, пробивавшимся въ отворенную дверь...

При этомъ видѣніи, казавшемся сверхъестественнымъ, старикъ страшно вскрикнулъ протянувъ впередъ руки... Діана, готовившаяся уже броситься на шею къ отцу, остановилась боязливо.

Протянувъ руки, баронъ коснулся плеча Бюсси и оперся на него.

-- Діана жива! проговорилъ баронъ де-Меридоръ: -- Діана, моя Діана, жива! А мнѣ сказали, что она умерла... о Боже мой!..

И старый воинъ, принимавшій участіе въ столькихъ битвахъ, пощадившихъ его, старый дубъ, пораженный громовымъ ударомъ извѣстія о смерти Діаны, атлетъ, столь могущественно боровшійся съ горестью -- былъ внезапно уничтоженъ, подавленъ радостію, и еслибъ не Бюсси, то онъ упалъ бы съ лѣстницы предъ видѣніемъ, стоявшимъ передъ глазами его.

-- Боже мой! вскричала Діана, быстро спускаясь по ступенямъ, отдѣлявшимъ ее отъ старика: -- что сдѣлалось съ отцомъ моимъ, г. де-Бюсси?

И испуганная внезапною блѣдностью и страннымъ дѣйствіемъ, произведеннымъ на стараго барона видомъ ея, вопрошала она Бюсси болѣе взоромъ, чѣмъ словами.

-- Баронъ де-Меридоръ считалъ васъ умершею и оплакивалъ васъ.

-- Какъ! вскричала Діана: -- и никто не открылъ ему истины?

-- Никто.

-- О! нѣтъ, нѣтъ, никто! вскричалъ старикъ, вышедъ изъ минутнаго забытья: -- никто! даже г. де-Бюсси молчалъ!

-- Неблагодарный! сказалъ молодой дворянинъ съ выраженіемъ кроткаго упрека.

-- Да, да, неблагодарный! отвѣчалъ старикъ: -- вы правы, потому-что эта минута вознаграждаетъ меня за всѣ мои страданія. О, Діана, милая Діана, продолжалъ онъ, прижавъ одною рукою голову дочери къ губамъ своимъ, а другую протягивая къ Бюсси.

Потомъ, поднявъ вдругъ голову, какъ-бы пораженный горестнымъ воспоминаніемъ или новою боязнію, которая вкралась въ сердце его, не смотря на радость, служившую ему, такъ-сказать, щитомъ, онъ сказалъ:

-- Но, г. де-Бюсси, вы сказали мнѣ, что я увижусь съ графиней Монсоро: гдѣ же она?

-- Увы! произнесла съ глубокимъ вздохомъ Діана.

Бюсси также вздохнулъ и отвѣчалъ съ усиліемъ:

-- Она предъ вами, баронъ; графъ Монсоро зять вашъ.

-- Какъ! проговорилъ старикъ:-- Монсоро твой мужъ, и никто, даже ты, Діана, не дала мнѣ знать объ этомъ?

-- Я не смѣла писать къ вамъ, батюшка, боясь, чтобъ письмо не попалось въ руки принца... Притомъ же, я думала, что вы все знаете.

-- Но къ-чему, для чего вся эта таинственность? спросилъ старый баронъ.

-- Тутъ скрывается что-то непостижимое, вскричала Діана.-- Зачѣмъ г. Монсоро оставлялъ васъ въ томъ мнѣніи, что я умерла? зачѣмъ скрывалъ онъ отъ васъ бракъ нашъ?

Баронъ, какъ-бы страшась проникнуть тайну, боязливо вопрошалъ взоромъ сверкавшіе глаза дочери и задумчивый взглядъ Бюсси.

Вся эта сцена происходила на лѣстницѣ.

-- Монсоро мой зять! проговорилъ баронъ де-Меридоръ, покачивая головой.

-- Чему же вы удивляетесь? возразила Діана съ нѣжнымъ упрекомъ:-- не вы ли сами приказали мнѣ выйдти за него, батюшка?

-- Да; но только въ такомъ случаѣ, еслибъ онъ спасъ тебя.

-- Онъ спасъ меня, отвѣчала Діана, входя въ залу и съ мрачнымъ видомъ опустившись въ кресло.-- Онъ спасъ меня... не отъ несчастія, но отъ позора.

-- Такъ зачѣмъ же онъ не написалъ мнѣ, что ты жива? Вѣдь онъ зналъ, какія горькія слезы проливалъ я? сказалъ старикъ.-- Я умиралъ съ горя, между-тѣмъ, какъ одно слово могло возвратить мнѣ жизнь... и онъ молчалъ!

-- О! въ этомъ скрывается черное намѣреніе! вскричала Діана.-- Батюшка, я не разстанусь болѣе съ вами; г. де-Бюсси, вы защитите насъ, не правда ли?

-- Увы, графиня! отвѣчалъ молодой человѣкъ, поклонившись:-- я не имѣю права мѣшаться въ ваши семейныя тайны. Видя странное поведеніе вашего супруга, я долженъ былъ найдти вамъ защитника, которому вы могли бы ввѣриться. За этимъ-то защитникомъ ѣздилъ въ Меридоръ. Теперь же, когда вы съ нимъ, я долженъ удалиться.

-- Онъ правъ, печально проговорилъ старикъ.-- Г. Монсоро страшился гнѣва герцога анжуйскаго, и г. де-Бюсси не хочетъ навлечь на себя его же гнѣва.

Діана бросила на молодаго человѣка взглядъ, выражавшій: "неуже-ли тотъ, котораго зовутъ храбрымъ Бюсси, можетъ бояться герцога анжуйскаго, какъ боится его графъ Монсоро?

Бюсси понялъ взглядъ Діаны и улыбнулся.

-- Баронъ, сказалъ онъ:-- простите мнѣ странную просьбу... я дѣлаю ее съ намѣреніемъ услужить вамъ.

Баронъ и Діана смотрѣли на Бюсси.

-- Спросите, баронъ, продолжалъ Бюсси: -- графиню Монсоро...

Онъ произнесъ послѣднія слова съ удареніемъ, но замѣтивъ, что Діана поблѣднѣла, онъ сжалился надъ нею и продолжалъ:

-- Спросите вашу дочь, счастлива ли она бракомъ, совершившимся по вашему приказанію и по ея согласію?

Діана сложила руки и не могла удержать слезъ. Это былъ единственный отвѣтъ ея на вопросъ Бюсси. Яснѣе она и не могла отвѣчать.

На глазахъ стараго барона выступили слезы. Онъ начиналъ уже понимать, что дружба его къ Монсоро, быть-можетъ, слишкомъ-опрометчивая, была одною изъ главнѣйшихъ причинъ несчастія его дочери.

-- Теперь, продолжалъ Бюсси: -- скажите, баронъ, правда ли, что никакая хитрость, никакое насиліе не заставили васъ отдать руку вашей дочери графу Монсоро?

-- Правда; я добровольно обѣщалъ ему руку Діаны, если онъ спасетъ ее.

-- Онъ точно спасъ ее; слѣдовательно, мнѣ не зачѣмъ спрашивать, намѣрены ли вы не отпираться отъ даннаго слова.

-- Вы лучше всякаго другаго знаете, что всякій, а тѣмъ болѣе дворянинъ, долженъ исполнять обѣщанное. Графъ Монсоро спасъ мою дочь; слѣдовательно, моя дочь принадлежитъ графу Монсоро.

-- Ахъ! проговорила молодая женщина:-- зачѣмъ я не умерла!

-- Графиня! сказалъ Бюсси: -- вы видите, что я былъ правъ, когда говорилъ, что здѣсь мнѣ нечего болѣе дѣлать. Баронъ отдалъ вашу руку графу Монсоро, а вы обѣщали ему отдать и сердце, когда увидитесь съ отцомъ своимъ.

-- Не терзайте меня, де-Бюсси, вскричала графиня Монсоро, приблизившись къ молодому человѣку:-- отецъ мой не знаетъ, что я боюсь этого человѣка; отецъ мой не знаетъ, что я ненавижу его; отецъ мой думаетъ, что онъ мой спаситель... а я, я вижу, я угадываю инстинктивно, что онъ мой палачъ!

-- Діана!.. Діана! вскричалъ баронъ:-- онъ спасъ тебя!

-- Да, вскричалъ Бюсси, вышедъ изъ границъ осторожности, въ которыхъ онъ до-тѣхъ-поръ оставался.-- Но если опасность была не такъ велика, какъ вы думаете, если опасность была мнимая, если... выслушайте меня, баронъ: во всемъ этомъ скрывается какая-то тайна, которую я долженъ разгадать, и разгадаю. Но повѣрьте, еслибъ я былъ на мѣстъ г. Монсоро, еслибъ мнѣ судьба даровала счастіе спасти вашу дочь отъ безчестія, -- я, вѣрно, не потребовалъ бы отъ нея платы за эту услугу!

-- Онъ любилъ ее, сказалъ баронъ де-Меридоръ, понимая всю гнусность поведенія Монсоро, но стараясь извинить его: -- любви можно простить многое.

-- А развѣ я... вскричалъ Бюсси, но внезапно опомнившись, замолчалъ, и только молнія, блеснувшая изъ глазъ, досказала мысль его.

Діана поняла его.

-- Вы меня поняли, сказала она, покраснѣвъ: -- не правда ли? вы требовали, чтобъ я назвала васъ другомъ, братомъ... другъ мой, братъ мой, не-уже-ли вы еще будете отказываться покровительствовать мнѣ?

-- Но герцогъ анжуйскій! герцогъ анжуйскій! говорилъ старикъ, который страшился только гнѣва принца.

-- Я не изъ тѣхъ, которыхъ можетъ испугать гнѣвъ принцевъ, отвѣчалъ молодой человѣкъ: -- и если не ошибаюсь, намъ и нечего опасаться этого гнѣва; если вамъ угодно, баронъ, я васъ такъ подружу съ герцогомъ, что онъ самъ защититъ васъ отъ графа Монсоро, настоящаго врага вашего, повѣрьте мнѣ; только съ этой стороны угрожаетъ вамъ опасность невѣдомая, по страшная,-- невидимая, но неизбѣжная.

-- Все погибло, если герцогъ узнаетъ, что Діана жива! вскричалъ старикъ.

-- Вижу, вскричалъ Бюсси: -- что, несмотря на всѣ мой увѣренія, вы болѣе довѣряете г-ну Монсоро, нежели мнѣ. Оставимте это; отвергайте мое предложеніе, баронъ, отвергайте всесильнаго защитника, котораго я предлагалъ вамъ. Предайтесь въ руки человѣка, такъ хорошо заслужившаго вашу довѣренность. Я уже сказалъ вамъ: я исполнилъ свой долгъ, и мнѣ здѣсь нечего болѣе дѣлать. Прощайте, баронъ; прощайте, графиня; вы никогда болѣе не увидите меня...

-- О! вскричала Діана, схвативъ руку молодаго человѣка:-- развѣ я колебалась? развѣ я довѣряла ему? Нѣтъ! на колѣняхъ умоляю васъ, не покидайте меня.

Бюсси схватилъ умоляющія руки Діаны, и весь гнѣвъ его упалъ подобно снѣгу, тающему на вершинахъ горъ при теплой улыбкѣ майскаго солнца.

-- Да, графиня! сказалъ Бюсси: -- да, я принимаю святую обязанность, которую вы на мени возлагаете; я сейчасъ же отправлюсь къ принцу, уѣхавшему, говорятъ, съ королемъ на богомолье въ Шартръ, и не пройдетъ трехъ дней, какъ возвращусь съ утѣшительными извѣстіями, или -- я не буду Бюсси!

И, подошедъ къ Діанъ, онъ сказалъ ей голосомъ тихимъ, но дышавшимъ страстію:

-- Мы теперь соединились противъ графа де-Монсоро; не забывайте, что не онъ привелъ къ вамъ отца...

И, пожавъ еще разъ руку барона, онъ вышелъ изъ комнаты.

IV.

Какъ братъ Горанфло проснулся и какъ былъ принятъ въ монастырѣ.

Мы разстались съ нашимъ пріятелемъ Шико, когда онъ стоялъ въ восторгѣ предъ богатырскимъ сномъ и звучнымъ храпѣніемъ брата Горанфло; онъ сдѣлалъ знакъ хозяину гостинницы, чтобъ тотъ удалился и унесъ свѣчу, наказавъ ему сперва ни слова не говорить достойному брату о его отлучкѣ въ десять часовъ вечера и возвращеніи въ три часа утра.

Такъ-какъ Боном е замѣтилъ, что всегда шутъ угощалъ монаха и платилъ за него, то крайне уважалъ шута и старался всячески угождать ему. Онъ обѣщалъ Шико не говорить ни слова о происшествіяхъ этой ночи, и удалился, оставивъ пріятелей въ темнотѣ, по приказанію шута.

Вскорѣ Шико замѣтилъ, что братъ Горанфло и храпѣлъ и говорилъ въ одно и то же время. Это было слѣдствіемъ не угрызеній совѣсти, а слишкомъ-полнаго желудка.

Слова, произносимыя монахомъ во снѣ, составляли страшную смѣсь краснорѣчія и вакхическихъ изреченій.

Однакожъ, Шико понялъ, что въ темнотѣ ему весьма-трудно будетъ возвратить брату Горанфло его одежду такъ, чтобъ тотъ, проснувшись, ничего не замѣтилъ; и точно, въ темнотѣ онъ могъ нечаянно наступить на одинъ изъ огромныхъ членовъ монаха и тѣмъ разбудить его.

Въ-слѣдствіе этого размышленія, Шико раздулъ уголья въ каминѣ, чтобъ нѣсколько освѣтить комнату.

Въ то же время, Горанфло пересталъ храпѣть и проговорилъ:

-- Братья! подымается сильный вѣтеръ; это дуновеніе, вдохновляющее меня...

И онъ опять захрапѣлъ.

Шико обождалъ нѣсколько секундъ, и замѣтивъ, что Горанфло опять погрузился въ летаргическій сонь, принялся снимать съ него скатерть, въ которую самъ его закуталъ.

-- Бррр! проворчалъ Горанфло: -- холодно! Чего добраго, виноградъ не созрѣетъ.

Шико остановился на минуту и потомъ опять продолжалъ начатое дѣло.

-- Вы знаеге мое усердіе, братіи, продолжалъ монахъ: -- я душой преданъ церкви и его свѣтлости герцогу де-Гизу.

-- Каналья! проворчалъ Шико.

-- Это мое мнѣніе, продолжалъ Горанфло:-- но неоспоримо...

-- Что неоспоримо? спросилъ Шико, съ усиліемъ приподнявъ монаха, чтобъ надѣть на него черный кафтанъ.

-- Неоспоримо то, что человѣку съ виномъ не совладать; братъ Горанфло долго боролся съ виномъ, и наконецъ таки-преодолѣлъ злое питіе!

Шико пожалъ плечами.

Монахъ открылъ одинъ глазъ и увидѣлъ надъ собою лицо Шико, показавшееся ему блѣднымъ и мрачнымъ при слабомъ свѣтѣ.

-- Не нужно мнѣ ни привидѣній, ни домовыхъ, не нужно! сказалъ монахъ, какъ-бы разсуждая съ духомъ, съ которымъ заключалъ условіе.

-- Онъ мертвецки-пьянъ, сказалъ Шико, продолжая завертывать Горанфло въ длинныя полы его платья и натягивая ему капюшонъ на голову.

-- А! вотъ это дѣло! Церковный сторожъ плотнѣе затворилъ двери, и теперь нѣтъ больше сквознаго вѣтра.

-- Теперь, пожалуй, просыпайся, коли хочешь, проговорилъ Шико: -- мнѣ все равно.

-- Небо услышало мои молитвы, ворчалъ монахъ: -- аквилонъ, угрожавшій винограду, превратился въ тихій зефиръ.

-- Аминь! сказалъ Шико.

Разставивъ пустыя бутылки и грязныя тарелки въ живописномъ порядкѣ, подложивъ подъ голову салфетки и покрывшись скатертью, онъ легъ возлѣ своего пріятеля и заснулъ.

Дневной свѣтъ, падавшій ему прямо въ глаза, и рѣзкій голосъ хозяина, бранившаго своихъ поваренковъ, разогнали сонъ брата Горанфло.

Онъ приподнялся, не безъ труда усѣлся на полу и сталъ озираться. Сначала, его поразилъ многозначительный безпорядокъ разбросанной посуды, потомъ Шико, который, притворясь спящимъ, храпѣлъ, но въ то же время внимательно слѣдилъ за всѣми движеніями монаха.

-- Разсвѣло! вскричалъ Горанфло: -- corbleu! не-ужь-то я проспалъ всю ночь?

Потомъ, подумавъ съ минуту, онъ продолжалъ:

-- А монастырь? о-го-го!

И онъ сталъ застегиваться, чего Шико, одѣвая его, не могъ сдѣлать.

-- Все равно, продолжалъ онъ: -- мнѣ свились странныя вещи: мнѣ казалось, что я умеръ и былъ завернутъ въ саванъ, запятнанный кровью.

Горанфло не совсѣмъ ошибался: проснувшись въ половинъ ночи, онъ принялъ простыню, въ которую былъ завернутъ, за саванъ, а капли пролитаго вина -- за кровь.

-- По счастію, это былъ одинъ только сонъ, подумалъ Горанфло, снова осматриваясь.

Взоръ его остановился на Шико, который, замѣтивъ, что монахъ глядѣлъ на него, захрапѣлъ громче прежняго.

-- Чудная вещь быть пьянымъ! сказалъ Горанфло, съ восторгомъ смотря на Шико: -- какъ онъ счастливъ, что можетъ спокойно спать! Ахъ, онъ совершенно свободенъ; а я!..

И онъ испустилъ вздохъ, заглушившій храпѣніе Шико и, вѣроятно, разбудившій бы Гасконца, еслибъ тотъ въ-самомъ-дѣлѣ спалъ.

-- Не разбудить ли его? продолжалъ монахъ: -- онъ можетъ подать мнѣ хорошій совѣтъ.

Шико захрапѣлъ такъ, что окна задрожали.

-- Нѣтъ, продолжалъ Горанфло: -- я и безъ него найду какую-нибудь ловкую отговорку. Но во всякомъ случаѣ, мнѣ трудно будетъ избавиться отъ ареста... Арестъ бы еще ничего, да на хлѣбъ и на воду посадятъ... Были бы у меня деньги, такъ я подкупилъ бы брата стража...

Услышавъ эти слова, Шико очень-осторожно и ловко вытащилъ изъ кармана довольно-туго-набитый кошелекъ и спряталъ его подъ себя.

Эта предосторожность не была лишнею, потому-что Горанфло съ уныніемъ на лицѣ приближался къ своему пріятелю, произнося задумчиво:

-- Еслибъ онъ не спалъ, такъ навѣрное одолжилъ бы мнѣ экю; но я не хочу нарушать его сна... а потому самъ возьму...

Съ этими словами, Горанфло приблизился къ Шико и тихонько запустилъ къ нему въ карманъ руку.

Шико продолжалъ храпѣть, пока пріятель обшаривалъ его карманы.

-- Странно! сказалъ монахъ: -- въ кармапахъ ничего нѣтъ... А! вѣрно въ шляпѣ...

Пока монахъ поползъ къ шляпѣ, Шико тихонько высыпалъ деньги въ руку и спряталъ пустой кошелекъ въ боковой карманъ панталонъ.

-- И въ шляпѣ ничего нѣтъ, сказалъ монахъ:-- странно! Я, однакоже, навѣрное зпаго, что пріятель мой Шико никогда не выходитъ со двора съ пустыми карманами... Ахъ, старый Гасконецъ! прибавилъ онъ съ улыбкой, раскрывшей ротъ его до самыхъ ушей: -- яи забылъ твои штаны.

И, опустивъ руку въ карманъ панталонъ Шико, онъ вынулъ изъ него пустой кошелекъ.

-- Господи! проговорилъ онъ:-- кто же заплатитъ хозяину?

Это размышленіе произвело сильное впечатлѣніе на монаха, потому-что онъ немедленно вскочилъ на ноги и шагомъ скорымъ, хотя еще нетвердымъ вышелъ изъ комнаты, не говоря ни слова съ хозяиномъ, прошелъ чрезъ кухню и выбѣжалъ на улицу.

Тогда Шико опустилъ деньги свои въ кошелекъ, спряталъ кошелекъ въ карманъ и, подошедъ къ окну, въ которое пробивался уже солнечный лучъ, погрузился въ глубокія размышленія, забывъ о Горанфло.

Между-тѣмъ, собиратель милостыни, закинувъ суму на спину, продолжалъ удаляться съ выраженіемъ на лицѣ, которое прохожіе могли принять за благочестивое смиреніе, но которое было слѣдствіемъ озабоченности: Горанфло придумывалъ отговорку, которая могла бы выручить его изъ бѣды.

Завидѣнныя имъ издали монастырскія ворота показались ему болѣе мрачными, нежели когда-либо; толпа монаховъ, разговаривавшихъ на порогѣ и съ безпокойствомъ смотрѣвшихъ на всѣ четыре стороны, показалась ему также дурнымъ предзнаменованіемъ.

Но едва онъ вышелъ изъ Улицы-Сен-Жакъ, какъ движеніе монаховъ, увидѣвшихъ его, внушило ему невыразимую боязнь.

-- Они говорятъ обо мнѣ, подумалъ онъ:-- они показываютъ на меня, ждутъ меня; меня вѣрно проискали всю ночь; отсутствіе мое надѣлало шума. Я погибъ!

У него закружилась голова; ему пришла отчаянная мысль -- бѣжать, бѣжать безъ оглядки; но нѣкоторые изъ монаховъ шли уже къ нему на встрѣчу; бѣжать не было никакой возможности -- его непремѣнно догонятъ, свяжутъ, насильно повлекутъ въ монастырь... Горанфло покорился своей судьбѣ.

Опустивъ голову, онъ шелъ на встрѣчу товарищамъ, которые остановились въ нерѣшимости.

-- Увы! подумалъ Горанфло: -- они, кажется, не хотятъ знать меня.

Наконецъ, одинъ изъ монаховъ пошелъ на встрѣчу къ Горанфло и сказалъ:

-- Бѣдный братъ нашъ!

Горанфло вздохнулъ и поднялъ глаза къ небу.

-- Вы знаете, что пріоръ васъ ждетъ? сказалъ другой.

-- Ахъ, Боже мой!

-- Да, Боже мой! прибавилъ третій: -- онъ сказалъ, чтобъ васъ привели къ нему, лишь только вы вернетесь.

-- Этого-то я и опасался, проговорилъ Горанфло.

И ни живъ, ни мертвъ, онъ вошелъ въ монастырь; дверь со скрипомъ затворилась за нимъ.

-- А, это вы! вскричалъ братъ-приврагникъ: -- ступайте скорѣе, васъ требуетъ къ себѣ настоятель, почтенный пріоръ нашъ Жозефъ Фулонъ.

И, взявъ Горанфло за руку, братъ-привратникъ повелъ, или, лучше сказать, потащилъ его къ пріору.

Тамъ тоже за нимъ затворили двери.

Горанфло опустилъ глаза, боясь встрѣтить разгнѣванный взоръ аббата; ему казалось, что весь міръ покинулъ его, и что онъ находился въ полной власти начальника, по справедливости разгнѣваннаго.

-- А! наконецъ-то я васъ дождался! сказалъ аббатъ.

-- Преподобный отецъ... проговорилъ монахъ.

-- Сколько безпокойствъ вы намъ причиняете! сказалъ пріоръ.

-- Вы слишкомъ милостивы, преподобный отецъ, возразилъ Горанфло, непонимавшій, что было причиною снисходительности, которой онъ никакъ не ожидалъ.

-- Вы боялись воротиться въ монастырь, послѣ того, что произошло въ прошлую ночь, не правда ли?

-- Признаюсь, я не смѣлъ воротиться, отвѣчалъ монахъ, на лбу котораго выступилъ холодный потъ.

-- Ахъ, любезный братъ, любезный братъ! вы поступили неблагоразумно, вы погорячились, сказалъ аббатъ.

-- Позвольте мнѣ объяснить вамъ, почтенный отецъ...

-- Къ-чему тутъ объясненія? Вашъ поступокъ...

-- Вы не требуете объясненій? Тѣмъ лучше, сказалъ Горанфло: -- потому-что я находился въ затрудненіи...

-- Я вполнѣ понимаю ваше затруднительное положеніе. Вы были увлечены минутнымъ энтузіазмомъ... Конечно, энтузіазмъ святое чувство, святая добродѣтель... но и добродѣтели, употребленныя во зло, становятся пороками... поступки самые благородные, будучи преувеличены, заслуживаютъ порицанія...

-- Позвольте, преподобный отецъ, сказалъ Горанфло: -- теперь я ничего не понимаю. О какомъ поступкѣ изволите Вы говорить?

-- Я говорю о вашемъ поведеніи въ прошедшую ночь.

-- Гдѣ?

-- Въ монастырѣ.

-- А-га! съ монастырѣ?

-- Да, да.

Горанфло почесалъ себѣ кончикъ носа. Онъ начиналъ понимать, что тутъ было какое-то недоразумѣніе.

-- Я такой же ревностный католикъ, какъ и вы; не смотря на то, смѣлость ваша испугала меня.

-- Моя смѣлость? спросилъ Горанфло: -- такъ вы думаете, что я былъ очень-смѣлъ?

-- Болѣе, нежели смѣлы, сынъ мой; вы были дерзки.

-- Увы! отецъ мой, простите человѣку, не вполнѣ еще преодолѣвшему свои страсти; но я исправлюсь, непремѣно исправлюсь.

-- Вѣрю; однакожь выходка ваша можетъ имѣть весьма-дурныя послѣдствія для васъ и для насъ. Еслибъ все это дѣло произошло между нами, такъ ничего бы; но...

-- Какъ! вскричалъ Горанфло: -- не-уже-ли оно извѣстно и внѣ стѣнъ монастырскихъ?

-- Конечно; вѣдь вы знаете, что тутъ было болѣе ста мірянъ, которые не проронили ни одного слова изъ вашей рѣчи.

-- Изъ моей рѣчи? повторилъ Горанфло, болѣе и болѣе изумленный.

-- Надобно отдать вамъ справедливость,-- рѣчь была прекрасна; я очень-хорошо понимаю, что рукоплесканія увлекли васъ, что общее одобреніе увеличило ваше вдохновеніе; но вы рѣшились предложить открытое шествіе по парижскимъ улицамъ; вы объявили, что сами рѣшитесь явиться въ полномъ вооруженіи, чтобъ вызвать на правое дѣло всѣхъ православныхъ католиковъ... признайтесь, это ужь черезъ-чуръ смѣло!

Горанфло смотрѣлъ на настоятеля глазами, въ которыхъ выражалось сильнѣйшее изумленіе.

-- Остается одно средство поправить все дѣло, продолжалъ пріоръ.-- Религіозный духъ, исполняющій ваше великодушное сердце, можетъ повредить вамъ въ Парижѣ, гдѣ столько злыхъ, ожесточенныхъ противъ васъ. Я желаю, чтобъ вы отправились...

-- Куда, почтенный отецъ? спросилъ Горанфло, въ полномъ убѣжденіи, что его пошлютъ прямо въ какой-нибудь подвалъ.

-- Въ провинцію.

-- Въ изгнаніе? вскричалъ Горанфло.

-- Но здѣсь вы подевргаетесь опасности, любезный братъ.

-- Какой опасности?

-- Васъ предадутъ уголовному суду и осудятъ на вѣчное заточеніе, если не на смерть!

Горанфло страшно поблѣднѣлъ; онъ не могъ постигнуть, отъ-чего за ночь, проведенную внѣ монастыря, ему угрожали вѣчнымъ заточеніемъ и даже смертною казнію.

-- Между-тѣмъ, какъ, подчиняясь этому временному изгнанію, любезнѣшій братъ, вы не только спасаетесь отъ грозящей вамъ опасности, но вамъ представляется еще средство водрузить знамя вѣры въ провинціи: то, что вы говорили и предлагали въ эту ночь, опасно и почти-невозможно въ присутствіи короля и его проклятыхъ миньйоновъ; въ провинціи же -- дѣло иное. Уѣзжайте же скорѣе, братъ Горанфло; можетъ-быть уже поздно... можетъ-быть, стражамъ дано уже приказаніе арестовать васъ.

-- Ой, ой! Что это вы говорите, преподобный отецъ? проговорилъ монахъ, озираясь съ ужасомъ: -- какое мнѣ дѣло до стражей?

-- Вамъ до нихъ нѣтъ никакого дѣла; но, можетъ-быть, имъ до васъ есть дѣло.

-- Стало-быть, на меня ужь донесли? спросилъ Горанфло.

-- Я почти увѣренъ въ томъ. Уѣзжайте же, уѣзжайте скорѣе.

-- Уѣзжать? Это легко сказать, преподобный отецъ! произнесъ Горанфло съ горестью.-- А чѣмъ я буду жить?

-- Чѣмъ? Вѣдь вы собиратель милостыни этого монастыря? Вотъ вамъ и средства. До-сихъ-поръ, вы собирали для другихъ: теперь будете собирать для себя. Впрочемъ, вамъ нечего безпокоиться! идеи и система, которыя вы развили, доставятъ вамъ столькихъ приверженцевъ въ провинціи, что вы ни въ чемъ не будете нуждаться... Поступайте, ступайте! И не возвращайтесь, пока васъ не позовутъ.

Нѣжно и дружески обнявъ брага Горанфло, пріоръ проводилъ его до двери своей келльи.

Тамъ собрались всѣ братья, въ ожиданіи появленія Горанфло.

Едва онъ показался, какъ всѣ бросились къ нему на встрѣчу, каждый хотѣлъ прикоснуться къ рукамъ, къ шеѣ, къ платью его. Нѣкоторые даже прикладывались къ полѣ его одежды.

-- Прощайте, говорилъ одинъ, прижимая его къ сердцу: -- прощайте, вы, святой человѣкъ; не забывайте меня въ своихъ молитвахъ.

-- Будто-бы? подумалъ Горанфло:-- не-ужь-то я въ-самомъ-дѣлѣ святой человѣкъ?

-- Прощайте, говорилъ другой, пожимая ему руку: -- прощайте, мужественный поборникъ вѣры! прощайте!

-- Прощай, мученикъ! говорилъ ему третій, цалуя конецъ веревки, которою Горанфло былъ опоясанъ: -- мы блуждаемъ во мракъ; но скоро проглянетъ свѣтъ истины.

Переходя изъ рукъ въ руки, изъ объятій въ объятія, отъ поцалуевъ къ поцалуямъ, Горанфло дошелъ до двери, ведшей на улицу, его выпихнули, и опять дверь со скрипомъ затворилась за нимъ...

Горанфло посмотрѣлъ на дверь съ выраженіемъ, котораго невозможно описать и, пятясь назадъ, вышелъ изъ Парижа.

Подошедъ къ заставѣ, онъ остановился, перевелъ духъ и проворчалъ:

-- Чортъ возьми! они всѣ съ ума сошли; а если нѣтъ, такъ прости, Господи, мое прегрѣшеніе, я самъ рехнулся!..

V.

Какъ братъ Горанфло убѣдился, что онъ лунатикъ, и какъ горько оплакивалъ этотъ недугъ.

До злополучнаго дня, когда бѣдный монахъ подвергся неожиданному гоненію, братъ Горанфло велъ жизнь созерцательную, то-есть, выходилъ утромъ рано, когда ему хотѣлось подышать воздухомъ,-- поздно, когда проспитъ; не полагаясь на монастырскую кухню, онъ позволялъ себѣ иногда нѣкоторыя дополненія къ ней, но и то только въ такомъ случаѣ, если благочестивые прихожане подавали милостыню монетой; тогда онъ удѣлялъ себѣ частицу изъ этой милостыни и заходилъ въ гостинницу "Рога-Изобилія"; вечеромъ же возвращался въ монастырь. Правда, угощалъ его иногда и пріятель его, Шико; но Гасконецъ былъ большой чудакъ. Иногда онъ встрѣчался съ монахомъ дней пять-шесть сряду, а потомъ исчезалъ на двѣ недѣли, на мѣсяцъ, на полтора. Въ это время Шико оставался неотлучно при королѣ, или самъ предпринималъ какое-нибудь путешествіе. Слѣдовательно, Горанфло былъ одинъ изъ тѣхъ монаховъ, для которыхъ міръ начинался съ настоятеля и кончался съ пустымъ котломъ въ кухнѣ; ему никогда и въ умъ не приходило, чтобъ когда-нибудь ему пришлось отправиться въ дальній путь искать приключеній.

Добро бы у него были деньги -- а то нѣтъ; отвѣтъ настоятеля былъ простъ и ясенъ:

-- Ищи и обрящешь.

Горанфло, подумавъ, что ему надобно будетъ долго искать, усталъ заранѣе, не приступивъ еще къ поискамъ.

Однакожъ, главное дѣло состояло въ томъ, чтобъ прежде всего избавиться отъ опасности, неизвѣстной, но великой, судя по словамъ пріора. Бѣдный монахъ былъ не изъ тѣхъ, которые могутъ скрыть свою фигуру и спастись отъ преслѣдованій какимъ-нибудь ловкимъ превращеніемъ, и потому онъ рѣшился бѣжать, и скоро миновалъ заставу, стараясь не быть замѣченнымъ часовыми.

Но, вышелъ въ чистое поле, удалившись на пятьсотъ шаговъ отъ городскихъ воротъ, увидѣвъ на краю канавы первую весеннюю травку, вызываемую теплыми солнечными лучами, замѣтивъ, что передъ нимъ, направо и налѣво, было уединеніе, тишина, пустыня, а только сзади слышался еще гулъ многолюднаго города, -- онъ сѣлъ на край канавы, уперъ мясистый подбородокъ на толстую, жирную ладонь, почесалъ указательнымъ пальцемъ конецъ лоснившагося своего носа и погрузился въ размышленія, сопровождаемыя глубокими вздохами.

Горанфло вздыхалъ чаще и глубже по-мѣрѣ-того, какъ время приближалось къ девяти часамъ -- тo-есть къ обѣденному времени въ монастырѣ, потому-что монахи, отсталые отъ просвѣщенія, какъ и надлежитъ быть людямъ, отсталымъ отъ всего мірскаго, слѣдовали еще, въ 1578 году, примѣру добраго короля Карла V, обѣдавшаго въ восемь часовъ утра, тотчасъ послѣ обѣдни.

Столь же трудно было бы сосчитать песчинки, гонимыя вѣтромъ на берегу морскомъ во время бури, какъ исчислить различныя мысли, развивавшіяся однѣ за другими въ умѣ голоднаго Горанфло.

Первая мысль, отъ которой онъ съ большимъ трудомъ могъ отказаться, была -- воротиться въ Парижъ, идти прямо въ монастырь, объявить настоятелю, что онъ рѣшительно предпочитаетъ заточеніе изгнанію, что онъ даже согласенъ подвергнуться бичеванью, лишь бы его кормили, хоть только пять разъ въ день, не болѣе.

За этою мыслію, мучившею бѣднаго монаха добрую четверть часа, въ умѣ его родилась другая, болѣе благоразумная: онъ хотѣлъ идти прямо въ гостинницу Рога-Изобилія, разсказать Шико, который, вѣроятно, еще спалъ, о своемъ бѣдственномъ положеніи, виновникомъ котораго былъ искуситель-Гасконецъ, и попросить вомощи у великодушнаго друга.

Эта мысль не покидала Горанфло также въ-продолженіи четверти часа.

Наконецъ, третья мысль была смѣлѣе двухъ первыхъ: монахъ хотѣлъ обойдти вокругъ столицы, воротиться въ нее чрезъ Сен-Жерменскія-Ворота или Нельскую-Башню и тайкомъ продолжать собирать милостыню. Онъ зналъ всѣ теплыя мѣста, зажиточные уголки, переулочки, гдѣ нѣкоторыя благочестивыя старушки всегда держали въ запасѣ какого-нибудь жирнаго каплуна для собирателя милостыни; признательная память рисовала ему хорошенькій домикъ съ крылечкомъ, гдѣ, въ-продолженіе цѣлаго лѣта, готовились разныя варенья, добрая доля которыхъ всегда доставалась брату-собирателю. Надобно сказать, что мысли брата-Горанфло были преимущественно обращены къ удовольствіямъ стола и наслажденіямъ сна, такъ-что онъ иногда не безъ боязни помышлялъ о томъ днѣ, когда противъ него возстанутъ два страшные обвинителя: обжорливость и лѣность. Однакожь почтенный монахъ, не смотря на означенную боязнь, продолжалъ спускаться въ бездну, на днѣ которой безпрестанно ревутъ, какъ харибда и сцилла, эти два смертные грѣха.

Послѣдняя мысль понравилась ему болѣе другихъ; этотъ родъ жизни казался ему именно тѣмъ, для котораго онъ былъ рожденъ; но чтобъ привести эту мысль въ исполненіе, надобно было остаться въ Парижѣ; чтобъ вести этотъ родъ жизни, надобно было ежеминутно рисковать повстрѣчаться со стражами, сержантами, духовнымъ начальствомъ.

Притомъ же, тутъ представлялось другое препятствіе: казначей Монастыря-Св.-Женевьевы былъ человѣкъ заботливый, слѣдовательно, онъ не замедлитъ назначить новаго брата-собирателя, и Горанфло рисковалъ повстрѣчаться съ товарищемъ, который имѣлъ бы надъ нимъ большое преимущество, исполняя свою законную обязанность.

Горанфло затрепеталъ при этой мысли, -- и было отъ чего!

Вдругъ онъ увидѣлъ за городскими воротами всадника; всадникъ подъѣхалъ во весь галопъ къ маленькому домику, находившемуся во стѣ шагахъ отъ того мѣста, гдѣ сидѣлъ Горанфло,-- постучался въ ворота и, минуту спустя, исчезъ за ними вмѣстѣ съ конемъ своимъ.

Горанфло замѣтилъ это обстоятельство только потому, что позавидовалъ счастію всадника, у котораго была лошадь и который, слѣдовательно, могъ продать ее и на вырученныя деньги утолить свой голодъ.

Но черезъ минуту, всадникъ,-- Горанфло узналъ его по плащу,-- вышелъ изъ дома и спрятался между кустарникомъ и кучей каменьевъ, лежавшихъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дома.

-- Онъ, кажется, затѣваетъ что-то недоброе, проворчалъ Горанфло, -- Еслибъ я самъ не боялся стражи, такъ пошелъ бы предувѣдомить ее; или, еслибъ я быль похрабрѣе, такъ самъ бы раздѣлался съ злоумышленникомъ.

Въ это время, человѣкъ, прятавшійся за каменьями и осматривавшійся съ безпокойствомъ, замѣтилъ Горанфло, сидѣвшаго на прежнемъ мѣстъ и въ томъ же положеніи. Это обстоятельство было ему, по-видимому, непріятно; онъ сталъ прохаживаться за каменьями съ притворною безпечностью.

-- Вотъ странно, проворчалъ Горанфло:-- вотъ странно... Я какъ-будто знаю эту фигуру... такъ и есть!.. Но нѣтъ, нѣтъ, невозможно.

Въ это мгновеніе, незнакомецъ, стоявшій спиною къ Горанфло, вдругъ присѣлъ, какъ-будто-бы ноги его вдругъ подкосились. Онъ услышалъ стукъ лошадей, проѣзжавшихъ подъ сводомъ городскихъ воротъ.

И точно, три человѣка -- двое казались слугами,-- три добрые мула и три огромные чемодана медленно выѣзжали изъ Парижа. Лишь-только подсматривавшій незнакомецъ завидѣлъ ихъ, какъ присѣлъ еще ниже и на четверенькахъ поползъ до кустарника, куда забился точно охотникъ на сторожкѣ.

Кавалькада проѣхала, не замѣтивъ его, между-тѣмъ, какъ онъ, казалось, пожиралъ глазами всадниковъ.

-- Я воспрепятствовалъ преступленію, подумалъ Горанфло: -- и присутствіе мое на большой дорогѣ въ эту минуту было очень-кстати.

Когда всадники проѣхали, незнакомецъ воротился въ домъ.

-- Ладно! подумалъ Горанфло: -- это обстоятельство доставитъ мнѣ то, о чемъ я такъ долго думалъ. Если человѣкъ прячется,-- значитъ, не хочетъ, чтобъ его видѣли. Слѣдовательно, я открылъ тайну, и хоть бы она стояла не болѣе шести денье, потребую за нее выкупа.

И не теряя времени, Горанфло направился къ дому; но по мѣрѣ приближенія къ нему, припоминалъ воинственный видъ всадника, длинную шпагу его и грозный взглядъ, которымъ онъ преслѣдовалъ кавалькаду. Монахъ остановился, почесалъ носъ и сказалъ:

-- Нѣтъ, напрасно; такого человѣка нескоро настращаешь.

У двери дома, Горанфло совершенно убѣдился въ этомъ мнѣніи, и оставивъ носъ, принялся почесываться за ухомъ.

Вдругъ лицо его прояснѣло.

-- Э! славная мысль! сказалъ онъ.

Пробужденіе мысли въ тяжеломъ умѣ Горанфло было такое чудо, что онъ самъ не могъ понять, откуда взялась эта мысль; но и въ то время уже знали пословицу: нужда солому ломитъ.

-- Мысль, повторилъ онъ:-- да еще какая!.. Я скажу ему: дворянинъ, у каждаго человѣка есть свои намѣренія, свои желанія, свои надежды; дайте мнѣ что-нибудь, и я помолюсь, чтобъ ваши желанія исполнились. Если намѣренія его дурны, въ чемъ я и не сомнѣваюсь, то ему вдвое нужнѣе молитвы; слѣдовательно, онъ дастъ мнѣ двойную милостыню. Я же представлю этотъ случай первому богослову, котораго встрѣчу: нужно ли молиться за неизвѣстныя намѣренія, особенно, если они кажутся намъ сомнительными? Что скажетъ богословъ, то я и сдѣлаю; слѣдовательно, вся отвѣтственность падетъ на него; а если не встрѣчу богослова... ну, такъ молиться не буду, ибо нахожусь въ сомнѣніи. Но во всякомъ случаѣ, я позавтракаю на деньги злоумышленника. Это позволительно.

Разсудивъ такимъ образомъ, Горанфло прислонился къ стѣнѣ и сталъ ждать.

Пять минутъ спустя, ворота отворились; всадникъ выѣхалъ.

Горанфло приблизился.

-- Дворянинъ, сказалъ онъ: -- прочитаю пять pater и пять ave за васъ и за исполненіе вашихъ желаній.

Незнакомецъ обратился лицомъ къ Горанфло и вскричалъ:

-- Горанфло!

-- Мосьё Шико! вскричалъ монахъ, остолбенѣвъ.

-- Куда ты идешь? спросилъ Шико.

-- Самъ не знаю; а вы?

-- Я знаю, куда ѣду, отвѣчалъ Шико:-- куда глаза глядятъ.

-- Далеко?

-- Какъ вздумается. Но такъ-какъ ты, почтеннѣйшій братъ, не хочешь сказать мнѣ, куда идешь, такъ я подозрѣваю тебя...

-- Въ чемъ?

-- Въ томъ, что ты за мной подсматриваешь.

-- Господи-Владыко! Стану ли я за вами подсматривать? Сохрани меня Боже! Я видѣлъ -- а не подсматривалъ.

-- Что ты видѣлъ?

-- Какъ вы поджидали кавалькаду.

-- Ты не въ своемъ умѣ.

-- А что же вы дѣлали за каменьями?

-- Слушай, Горанфло, я хочу выстроить себѣ домъ за городомъ; эти камни мои, и я осматривалъ, крѣпки ли они.

-- Это другое дѣло, отвѣчалъ монахъ, не повѣривъ ни одному слову изъ всего сказаннаго: -- слѣдовательно, я ошибся.

-- Но что же ты дѣлаешь за городомъ?

-- Увы, г. Шико! я бѣдный изгнанникъ, отвѣчалъ Горанфло съ глубокимъ вздохомъ.

-- Что? спросилъ Шико.

-- Я бѣдный изгнанникъ.

И Горанфло выпрямился, принявъ гордую позу человѣка, которому важное событіе даетъ право на состраданіе ближнихъ.

-- Братія изгоняютъ меня изъ среды своей, продолжалъ онъ: -- я исключенъ изъ общества ихъ, проклятъ!

-- Не-уже-ли? да за что же?

-- Послушайте, г. Шико, сказалъ монахъ, положивъ руку на сердце: -- хоть вѣрьте, хоть не вѣрьте... но, вотъ вамъ Богъ, я самъ не знаю, за что!

-- Ужъ не застали ли васъ въ прошлую ночь въ... волокитствѣ?

-- Жестокая шутка! отвѣчалъ Горанфло: -- будто вы не знаете, что я дѣлалъ въ прошлую ночь.

-- То-есть, я знаю, что вы дѣлали отъ восьми до десяти часовъ: но отъ десяти до трехъ -- не знаю.

-- Что такое? отъ десяти до трехъ?

-- Разумѣется; въ десять часовъ вы вышли.

-- Я? сказалъ Горанфло, вытаращивъ на Гасконца безсмысленные глаза.

-- Вы вышли... будто не помните! Я еще спросилъ, куда вы идете.

-- Куда иду?.. И вы точно спросили?

-- Спросилъ.

-- И я вамъ отвѣчалъ?

-- Вы отвѣчали, что идете говорить рѣчь.

-- Странно... это очень-возможно, проговорилъ Горанфло, вполовину убѣжденный.

-- Еще бы невозможно! вы даже сказали мнѣ часть вашей рѣчи, -- она была очень-длинна.

-- Она была въ трехъ частяхъ, по правиламъ, предписываемымъ Аристотелемъ.

-- Вы говорили отчаянныя вещи противъ короля Генриха.

-- Не-ужь-то?

-- Такія отчаянныя, что я опасаюсь, чтобъ васъ не арестовали, какъ возмутителя.

-- Г. Шико, вы открываете мнѣ глаза; но были ли они у меня открыты, когда я говорилъ съ вами?

-- Были; только взглядъ ихъ былъ неподвиженъ, ужасенъ: казалось, вы говорили во снѣ, хотя и съ открытыми глазами...

-- Гм! однако я проснулся-таки въ гостинницѣ Рога-Изобилія... Это какъ случилось?

-- Что жь въ этомъ удивительнаго?

-- Какъ, что удивительнаго? Вѣдь вы сами говорите, что я ушелъ въ десять часовъ изъ гостинницы.

-- Ушли; но вы вернулись въ три часа; въ доказательство этого я даже скажу вамъ, что вы не затворили за собою двери, такъ-что я весь продрогъ.

-- И я тоже, сказалъ Горанфло: -- помню, помню,

-- Ну, видите ли?

-- Если вы говорите правду...

-- Какъ! говорю ли я правду? Да спросите хоть хозяина, Бономе.

-- Бономе?

-- Ну, да; онъ отворялъ вамъ двери. Еще надобно сказать, что вы такъ важничали, когда вернулись, что я былъ вынужденъ сказать вамъ:-- Фи, братъ Горанфло, гордость большой порокъ, особенно въ тебѣ.

-- А чѣмъ же я гордился?

-- Успѣхомъ своей рѣчи, похвалами Гиза, кардинала и герцога майеннскаго, котораго да сохранитъ Господь, прибавилъ Шико, приподнявъ шляпу.

-- Ну, теперь я все понимаю! вскричалъ Горанфло, всплеснувъ руками.

-- Слава Богу! Итакъ, вы сознаетесь, что были въ обществѣ... какъ-бишь его... да, да, въ обществѣ святаго союза. Были?

Горанфло опустилъ голову на грудь и жалобно застоналъ.

-- Я лунатикъ, проговорилъ онъ: -- я давно уже замѣчаю въ себѣ этотъ недугъ...

-- Лунатикъ? спросилъ Шико: -- что это значитъ?

-- Это значитъ, отвѣчалъ Горанфло:-- что во мнѣ духъ преобладаетъ надъ плотію до такой степени, что когда плоть спитъ, духъ бодрствуетъ и управляетъ плотію, которая, не смотря на оковывающій ее сонъ, должна ему повиноваться.

-- Ничего не понимаю! возразилъ Шико: -- это, просто, какое-то колдовство; скажите лучше, почтеннѣйшій братъ, что въ васъ сидитъ нечистая сила! Виданное ли дѣло, чтобъ человѣкъ во снѣ ходилъ, размахивалъ руками, бранилъ короля, произносилъ отчаянныя рѣчи?.. Нѣтъ, воля ваша, тугъ нечистая сила шалитъ... сгинь, окаянный! Vade retro satanas!

И Шико попятилъ назадъ своего коня.

-- Такъ и вы покидаете меня, г. Шико. Tu quoque, Brute! Ахъ, Боже мой! Вотъ ужь отъ васъ-то я этого не ожидалъ!

И Горанфло въ отчаяніи всхлипывалъ.

Шико сжалился надъ его горестію.

-- Ну, говори же, сказалъ онъ:-- что тебѣ надо?

-- Увы! и самъ не знаю... Я съ ума сойду... голова у меня полна, а животъ пустъ... Наставьте меня на путь истинный, г. Шико.

-- Ты что-то говорилъ о путешествіи?

-- Говорилъ; то-есть, почтеннѣйшій отецъ пріоръ приказалъ мнѣ отправиться въ путь.

-- Куда? спросилъ Шико.

-- Куда мнѣ вздумается, отвѣчалъ Горанфло.

-- А куда же тебѣ вздумается?

-- Не знаю, отвѣчалъ Горанфло, поднявъ руки къ небу: -- куда Богъ велитъ!.. Г. Шико, одолжите мнѣ, пожалуйста, два экю на дорогу.

-- Только? Я сдѣлаю для тебя больше, сказалъ Шико.

-- А! Что же вы сдѣлаете?

-- Вѣдь я сказалъ тебѣ, что и я путешествую.

-- Да.

-- Ну, такъ я беру тебя съ собою.

Горанфло недовѣрчиво посмотрѣлъ на Гасконца, какъ-бы думая, что онъ подшучивалъ надъ нимъ.

-- Только съ тѣмъ условіемъ, что вы будете слушаться меня. Согласны?

-- Согласенъ ли? вскричалъ Горанфло: -- согласенъ ли?.. Однакожъ, есть ли у васъ деньги на дорогу?

-- Смотрите, отвѣчалъ Шико, вынувъ туго-набитый кошелекъ.

Горанфло прыгнулъ отъ радости.

-- Сколько тутъ? спросилъ онъ.

-- Сто-пятьдесятъ пистолей.

-- А куда мы ѣдемъ?

-- Узнаешь.

-- Когда позавтракаемъ?

-- Сейчасъ.

-- На чемъ же я поѣду? спросилъ Горанфло съ безпокойствомъ.

-- Не на моей лошади, corboeuf! ты раздавишь ее!

-- Такъ какъ же мнѣ быть?

-- Очень-просто; у тебя брюхо, какъ у силена; я куплю тебѣ осла.

-- Вы мое солнышко, г. Шико... только выберите осла подюжѣе... вы мой благодѣтель!.. Гдѣ жь мы позавтракаемъ?

-- Здѣсь, morbleu, здѣсь! Посмотри-ка эту дверь, и читай, если умѣешь читать.

Они приблизились къ гостинницѣ. Горанфло посмотрѣлъ по направленію пальца Шико и прочиталъ надъ дверью:

"Здѣсь окорока, яица, пироги и бѣлое вино."

Трудно описать перемѣну, происшедшую въ лицѣ Горанфло: оно прояснилось; глаза его засверкали, ротъ полураскрылся и расширился до самыхъ ушей, выставивъ на показъ два ряда бѣлыхъ зубовъ. Наконецъ, онъ съ признательностью поднялъ руку кверху и, покачиваясь со стороны на сторону, запѣлъ пѣсенку.

-- Славно пѣто! вскричалъ Шико: -- и чтобъ не тратить понапрасну драгоцѣннаго времени, сядемъ поскорѣе за столъ, любезнѣйшій брать. Я прикажу подать тебѣ завтракъ, а самъ пойду куплю осла.

VI.

Какъ братъ Горанфло путешествовалъ, сидя на ослѣ, прозывавшемся Панюржемъ, и какъ во время путешествія онъ узналъ многія вещи, которыхъ не зналъ прежде.

Шико отъ-того такъ мало заботился о собственномъ желудкѣ, что передъ выходомъ изъ гостинницы Рога Изобилія порядочно позавтракалъ.

Онъ усадилъ брата Горанфло за столъ, и ему начали подавать ветчину, яица и вино. Горанфло ѣлъ съ свойственными ему скоростью и аппетитомъ.

Между-тѣмъ, Шико самъ пошелъ справляться по сосѣдству, не продаетъ ли кто-нибудь осла; въ деревнѣ онъ нашелъ у одного крестьянина, между быкомъ и лошадью, такого смирнаго осла, какого нужно было брату Горанфло; этому животному было четыре года, цвѣта оно было буросѣраго, комплекціи довольно-плотной. Въ то время, оселъ стоялъ не болѣе двадцати ливровъ; Шико заплатилъ двадцать-два ливра и былъ провожаемъ благословеніями хозяина.

Когда Шико воротился съ покупкой и ввелъ осла въ ту самую комнату, въ которой обѣдалъ Горанфло, почтенный братъ, проглотивъ уже половину огромнаго пирога и опорожнивъ третью бутылку вина, находился въ такомъ пріятномъ расположеніи духа, что бросился на шею своему ослу, облобызалъ его въ обѣ скулы и всунулъ ему въ ротъ огромную корку хлѣба. Оселъ заревѣлъ отъ удовольствія.

-- О-го! сказалъ Горанфло:-- да у него славный голосъ. Мы съ нимъ можемъ спѣть дуэтъ. Благодарю, другъ Шико, благодарю.

И онъ нарекъ своего осла Панюржемъ.

Шико взглянулъ на столъ и увидѣлъ, что безъ зазрѣнія совѣсти могъ оторвать своего товарища отъ обѣда, и потому сказалъ тѣмъ голосомъ, которому Горанфло не могъ противиться:

-- Довольно, пріятель, довольно! Пора въ дорогу... Въ Мелёнѣ мы будемъ полдничать.

Не смотря на повелительное и нѣсколько-жосткое выраженіе своего голоса, Шико умѣлъ смягчить приказаніе обѣщаніемъ, противъ котораго Горанфло не дерзнулъ возражать. Онъ только повторилъ:

-- Въ Мелёнѣ! въ Мелёнѣ!

И немедленно взобрался съ помощію стула на своего осла, на которомъ, вмѣсто сѣдла, была кожаная подушечка съ двумя ремнями, служившими вмѣсто стременъ. І'оранфло уперся на ремни, въ правую руку взялъ поводья, лѣвою подбоченился съ важностію и выѣхалъ изъ гостинницы...

Шико вскочилъ на своего коня съ ловкостью искуснаго ѣздока, и оба всадника немедленно направились по дорогѣ въ Мелёнъ мелкой рысью.

.Проѣхавъ такимъ-образомъ четыре льё, они остановились отдохнуть. Горанфло воспользовался прекрасной погодой, растянулся на травѣ и заснулъ. Шико, съ своей стороны, задумался и разсчиталъ, что ему нужно не менѣе двѣнадцати дней, чтобъ проѣхать сто-двѣнадцать льё.

Панюржъ щипалъ кустъ волчца.

Шико покачалъ головой.

-- Нельзя, проговорилъ онъ, смотря на Горанфло, храпѣвшаго на травѣ, точно на мягкомъ пуховикѣ:-- нельзя; если товарищъ хочетъ слѣдовать за мной, такъ долженъ ѣхать не по десяти, а по двѣнадцати льё въ день.

Шико толкнулъ Горанфло локтемъ, чтобъ разбудить его и сообщить ему свое намѣреніе.

Горанфло открылъ глаза.

-- Что? мы въ Мелёнѣ? спросилъ онъ.-- Тѣмъ лучше; я проголодался.

-- Нѣтъ еще, отвѣчалъ Шико:-- затѣмъ-то я и разбудилъ васъ; мы должны торопиться въ Мелёнъ. Мы ѣдемъ слишкомъ-тихо, ventre de biche! слишкомъ-тихо!

-- Что жь за бѣда, г. Шико, что мы ѣдемъ тихо?... Будто вы не знаете, какъ трудно идти въ гору? Да и къ-чему намъ торопиться? кто насъ знаетъ? чѣмъ долѣе будетъ наше путешествіе, тѣмъ долѣе мы будемъ вмѣстѣ. Зачѣмъ мы путешествуемъ? Я -- для распространенія истинной вѣры; вы -- для своего удовольствія. Чѣмъ тише мы будемъ ѣхать, тѣмъ легче мнѣ будетъ распространять вѣру; чѣмъ тише мы будемъ ѣхать, тѣмъ больше будетъ вамъ удовольствія. Я даже готовъ бы пробыть нѣсколько дней въ Мелёнѣ; тамъ, говорятъ, водятся превкусные пироги, начиненные угрями, и я бы желалъ сдѣлать добросовѣстное и безпристрастное сравненіе между мелёнскими и другими пирогами. Что вы на это скажете, г. Шико?

-- Я скажу, возразилъ Гасконецъ: -- что по-моему лучше не полдничать въ Мелёнѣ, а чтобъ выиграть потерянное время, доѣхать до Монтро и тамъ уже за-одно поужинать.

Горанфло безсмысленно посмотрѣлъ на своего товарища.

-- Впередъ! въ путь, въ путь! вскричалъ Шико.

Горанфло приподнялся, не вставая, однакожь, на ноги и жалобно простоналъ.

-- Впрочемъ, если вы не хотите ѣхать со мною, такъ воля ваша... я васъ принуждать не стану, сказалъ Шико.

-- Нѣтъ, нѣтъ! вскричалъ Горанфло въ испугѣ: -- нѣтъ, я поѣду съ вами, г. Шико; я не могу разстаться съ вами.

-- Ну, такъ не мѣшкайте! ѣдемъ.

Горанфло подвелъ своего осла къ столбику и вдѣзъ на него, уже не верхомъ, а съ боку, на дамскій манеръ; онъ увѣрялъ, что такъ ему будетъ удобнѣе разговаривать съ Шико; въ сущности же онъ догадался, что теперь они поѣдутъ скорѣе, и потому ему можно будетъ держаться за уши и за хвостъ осла.

Шико поскакалъ крупной рысью; оселъ побѣжалъ за его лошадью, оглашая воздухъ жалобнымъ крикомъ.

Горанфло находился въ чрезвычайно-непріятномъ положеніи. Повременамъ Шико вставалъ на стремена и осматривался; не замѣчая никого на дорогѣ, онъ сильнѣе и сильнѣе погонялъ свою лошадь.

Заботясь только о томъ, какъ бы удержаться на ослѣ, Горанфло сначала не обратилъ вниманія на озабоченность Шико; но, мало-по-малу усѣвшись, спросилъ:

-- Что или кого вы ищете, любезный Шико?

-- Никого, отвѣчалъ онъ.-- Я смотрю куда мы ѣдемъ.

-- Какъ куда? Въ Мелёнъ. Вѣдь вы сами сказали; вы даже прибавили, что...

-- Надо скорѣе ѣхать, скорѣе! сказалъ Шико, пришпоривъ лошадь.

-- Какъ, скорѣе? вскричалъ Горанфло: -- вѣдь мы... скачемъ... рысью...

-- Въ галопъ, въ галопъ! сказалъ Гасконецъ, пустивъ лошадь свою въ галопъ.

Панюржъ также пустился въ галопъ, вслѣдъ за лошадью, но съ дурно-скрываемымъ бѣшенствомъ, непредсказывавшимъ ничего добраго для его всадника.

Горанфло задыхался.

-- Послушайте-ка... послушайте... г. Шико... проговорилъ онъ съ изумленіемъ;-- такъ-то вы путешествуете... для своего удовольствія?.. Хорошо удовольствіе!

-- Скорѣе, скорѣе! кричалъ Шико.

-- На гору трудно...

-- Хорошіе ѣздоки только на гору и скачутъ въ галопъ...

-- Да вѣдь я не имѣю никакихъ притязаній на званіе хорошаго ѣздока...

-- Ну, такъ оставайтесь!

-- Э, нѣтъ! ventre bleu! вскричалъ Горанфло:-- ни за что!

-- Такъ скачите въ галопъ! живѣе!

И Шико опять пришпорилъ лошадь.

-- Панюржъ задыхается, кричалъ Горанфло:-- Панюржъ сейчасъ повалится!..

-- Такъ прощайте! отвѣчалъ Шико.

Горанфло хотѣлъ-было распроститься съ Гасконцемъ, но вспомнилъ, что лошадь, которую онъ проклиналъ отъ души, несла на себѣ причудливаго человѣка, у котораго былъ въ карманѣ тугонабитый кошелекъ. Онъ покорился необходимости и, ударяя изо всей мочи каблуками осла, принудилъ его пуститься въ галопъ.

-- Я загоню своего бѣднаго Панюржа, вскричалъ Горанфло плачевнымъ голосомъ, желая хоть этимъ возбудить сострадательность Шико:-- я непремѣнно загоню его.

-- Ничего, загони! отвѣчалъ Шико, на котораго это важное, по мнѣнію Горанфло, замѣчаніе не произвело ни малѣйшаго впечатлѣнія:-- загони; мы купимъ лошака.

Какъ-бы понявъ эти грозныя слова, оселъ своротилъ съ большой дороги и пустился бѣжать стороной.

-- Помогите! кричалъ Горанфло:-- помогите, я упаду въ рѣку!

-- Не бѣда, отвѣчалъ Шико:-- я готовъ биться объ закладъ, что вы всплывете.

-- О! проговорилъ Горанфло: -- это убьетъ меня, я увѣренъ. И всѣ эти непріятности претерпѣваю я за то, что природа создала меня лунатикомъ!

Вдругъ Шико, взъѣхавъ на вершину возвышенія, разомъ остановилъ свою лошадь, такъ-что она невольно попятилась.

Горанфло, какъ плохой ѣздокъ, продолжалъ скакать съ розмаху, не будучи въ состояніи остановить осла.

-- Остановись, corboeuf! стой! закричалъ ему Шико.

Но ослу пришла охота скакать въ галопъ; а извѣстно, что ослы чрезвычайно упрямы.

-- Остановишься ли ты? кричалъ Шико: -- или, клянусь честью, я всажу тебѣ пулю въ лобъ.

-- Съ какимъ дьяволомъ я связался! ворчалъ Горанфло: -- что съ нимъ сдѣлалось?

Такъ-какъ Шико продолжалъ кричать грознымъ голосомъ и такъ-какъ Горанфло послышался уже свистъ пули, то онъ спустился съ осла на-земь.

-- А-га! проговорилъ онъ, не выпуская изъ рукъ поводья и тѣмъ заставивъ остановиться Панюржа: -- перехитрилъ я тебя!

Горанфло началъ взоромъ искать Шико, чтобъ прочесть на лицѣ его выраженіе благоволенія за свою ловкость.

Шико стоялъ за большимъ камнемъ и оттуда дѣлалъ знаки брату Горанфло.

Эта предосторожность заставила Горанфло догадаться, что, вѣроятно, тутъ была какая-нибудь опасность. Онъ осмотрѣлся и увидѣлъ въ пятистахъ шагахъ отъ себя трехъ всадниковъ, покойно ѣхавшихъ на мулахъ. Съ перваго взгляда, онъ узналъ трехъ путешественниковъ, которые утромъ выѣхали изъ Парижа и за которыми Шико подсматривалъ изъ-за груды камней.

Шико обождалъ, пока путешественники не скрылись на поворотѣ дороги; тогда онъ подъѣхалъ къ своему товарищу, сидѣвшему на прежнемъ мѣстѣ и невыпускавшему изъ рукъ поводья Панюржа.

-- Однако, вскричалъ Горанфло, начиная терять терпѣніе:-- объясните же мнѣ, наконецъ, г. Шико, что за комедію мы играемъ? Сначала надо было гнать во весь галопъ, а теперь сиди, не трогайся съ мѣста!

-- Другъ мой, отвѣчалъ Шико:-- я только хотѣлъ узнать, прытокъ ли вашъ оселъ и не обманулъ ли меня продавецъ. Испытаніе кончено, и я совершенно-доволенъ.

Горанфло не повѣрилъ этому отвѣту и хотѣлъ уже отвѣчать Гасконцу, что онъ его не обманетъ; но лѣность шепнула ему на ухо, чтобъ онъ не вступалъ ни въ какія разсужденія.

Итакъ, не скрывая своего неудовольствія, онъ только возразилъ:

-- Пусть такъ; но я ужасно усталъ и проголодался.

-- Я самъ усталъ, отвѣчалъ Шико, пріятельски ударивъ по плечу Горанфло: -- я тоже проголодался, и въ первой гостинницѣ, которая намъ попадется...

-- Что же? вскричалъ Горанфло, удерживая дыханіе и не довѣряя своему слуху.

-- Мы закажемъ, продолжалъ Гасконецъ: -- жаренаго поросенка, фрикассе изъ цыплятъ и кружку лучшаго вина.

-- Не-уже-ли? вскричалъ Горанфло: -- вы не шутите?

-- Честное слово.

-- Въ такомъ случаѣ, я опять готовъ скакать въ галопъ, сказалъ Горанфло, вставая.-- Поѣдемъ, Панюржъ; тебѣ дадутъ отрубей.

Шико сѣлъ опять на лошадь, а Горанфло повелъ своего осла подъ уздцы.

Вскорѣ обѣтованная гостинница представилась взорамъ путешественниковъ. Она находилась между Корбелемъ и Мелёномъ; но, къ величайшему изумленію Горанфло, издали любовавшагося пріятною наружностью гостинницы, Шико приказалъ ему взобраться на осла и поворотилъ въ сторону, чтобъ проѣхать за домомъ; впрочемъ, догадливость Горанфло быстро развивалась, и онъ объяснилъ себѣ причину новой причуды Гасконца: три мула путешественниковъ, за которыми Шико, казалось, слѣдовалъ, стояли передъ дверьми гостинницы.

-- Слѣдовательно, все наше путешествіе и обѣденные часы зависятъ отъ этихъ проклятыхъ путешественниковъ? подумалъ Горанфло: -- досадно!

И онъ глубоко вздохнулъ.

Панюржъ, замѣтивъ, что его своротили съ прямой дороги, остановился и уперся передними ногами въ землю, рѣшившись не трогаться съ мѣста.

-- Посмотрите, сказалъ Горанфло жалобнымъ голосомъ: -- оселъ не хочетъ двигаться впередъ.

-- А! онъ не хочетъ? сказалъ-Шико:-- такъ я жь его подвину!

Онъ приблизился къ дереву и отломилъ прямой и гибкій сучокъ, толщиною въ палецъ.

Панюржъ былъ не изъ числа тѣхъ глупыхъ животныхъ, которыя не заботятся о томъ, что происходитъ вокругъ нихъ и понимаютъ бѣду только тогда, когда она имъ сядетъ на спицу. Онъ внимательно слѣдилъ за всѣми движеніями Шико, къ которому начиналъ уже питать должное уваженіе, и, угадавъ его намѣреніе, лягнулъ задними ногами и побѣжалъ впередъ легкой рысцой.

-- Бѣжитъ! бѣжитъ! закричалъ Горанфло.

-- Ничего, отвѣчалъ Шико: -- въ дорогѣ добрый хлыстъ не лишняя вещь.

И Гасконецъ продолжалъ счищать листья съ сучка.

VII.

Какъ братъ Горанфло промѣнялъ осла на лошака, а лошака на лошадь.

Однакожъ, похожденія Горанфло приближались къ концу, по-крайней-мѣрѣ въ этотъ день. Объѣхавъ стороной, они опять выѣхали на большую дорогу и остановились въ сосѣдней гостинницъ, на разстояніи трехъ четвертей льё отъ первой. Шико взялъ комнату, выходившую окнами на дорогу, и заказалъ ужинъ, который имъ вскорѣ и подали. Но замѣтно было, что Шико мало заботился о ѣдѣ; онъ не переставалъ глядѣть въ окно и прислушиваться къ малѣйшему шуму. Эта заботливость продолжалась до десяти часовъ; по такъ-какъ до-тѣхъ-поръ никто не проѣзжалъ, то Шико отошелъ отъ окна, приказавъ дать двойную порцію овса и отрубей лошади и ослу, чтобъ на зарѣ они были готовы къ отъѣзду.

Услышавъ это приказаніе, Горанфло, дремавшій послѣ сытнаго ужина, запитаго достаточнымъ количествомъ добраго вина, вздохнулъ.

-- На зарѣ? спросилъ онъ,

-- Э, ventre de biche! отвѣчалъ Шико:-- ты, я думаю, привыкъ вставать такъ рано.

-- Да, человѣкъ рожденъ для труда, сказалъ его товарищъ.

И, весьма-довольный этимъ изреченіемъ, Горанфло величественно пошелъ къ постели, которую Шико, опасаясь какой-нибудь неосторожности съ его стороны, приказалъ приготовить въ той же комнатѣ.

На другой день, едва стало разсвѣтать, Шико всталъ, подошелъ къ окну и, спрятавшись за занавѣску, устремилъ взоръ на дорогу.

Вдругъ послышался шумъ, и Шико скоро отскочилъ отъ окна. По дорогѣ ѣхали три всадника на мулахъ.

Гасконецъ тотчасъ же подошелъ къ Горанфло и началъ будить его.

-- Не-ужь-то мнѣ не будетъ ни минуты покоя? проворчалъ Горанфло, проспавшій всю ночьчкакъ убитый.

-- Живѣе, живѣе! сказалъ Шико:-- одѣвайтесь; пора ѣхать.

-- А завтракъ?

-- Завтракъ ждетъ насъ по дорогѣ въ Монтр о.

-- Что такое Монтр о? спросилъ Горанфло, весьма-мало свѣдущій въ географіи.

-- Монтр о, отвѣчалъ Гасконецъ: -- городъ, въ которомъ можно позавтракать. Понимаете?

-- Понимаю, отвѣчалъ лаконически Горанфло.

-- Такъ я пойду расплачиваться съ хозяиномъ, продолжалъ Гасконецъ:-- черезъ пять минутъ ворочусь, и если вы не будете готовы, такъ я уѣду безъ васъ.

Не смотря на строгій наказъ Шико, Горанфло одѣвался шесть минутъ, и потому, когда онъ вышелъ изъ гостинницы, Гасконецъ уже отъѣзжалъ отъ нея.

Горанфло взобрался на Панюржа, и оселъ, подкрѣпленный двойною порціею овса и отрубей, пустился въ галопъ безъ всякаго приглашенія и вскорѣ догналъ лошадь Гасконца.

Шико стоялъ на стременахъ и глядѣлъ вдаль.

Горанфло также приподнялся и увидѣлъ на горизонтѣ трехъ всадниковъ, спускавшихся съ возвышенія.

Почтенный братъ вздохнулъ при грустной мысли о томъ, что чужіе люди имѣли такое вліяніе на судьбу его.

Шико сдержалъ слово: они позавтракали въ Монтро.

Два дня прошли безъ особыхъ приключеній, и потому мы не станемъ входить въ подробности путешествія двухъ товарищей. Горанфло начиналъ привыкать къ новой жизни и готовъ былъ уже повеселѣть, какъ вдругъ къ вечеру третьяго дня онъ замѣтилъ, что Шико пріунылъ: съ самаго полудня онъ не видалъ и тѣни трехъ путешественниковъ, за которыми слѣдовалъ, и потому ужиналъ и спалъ дурно.

Горанфло ѣлъ и пилъ за двоихъ и принялся пѣть самыя веселыя пѣсни, какія только зналъ; Шико все-таки былъ печаленъ и мраченъ.

Едва стала заниматься заря, какъ онъ будилъ уже своего товарища; Горанфло одѣлся и послѣдовалъ за Гасконцемъ, который отъ самой гостинницы пустилъ лошадь свою въ галопъ.

Но все было тщетно: три путешественника точно сквозь землю провалились.

Около полудня, и лошадь и оселъ едва передвигали ноги.

Шико подъѣхалъ къ мытной заставѣ, находившейся на Мосту-Вильнёв-ле-Руа, гдѣ сбирали пошлину за прогонъ рогатаго скота.

-- Не проѣзжали ли здѣсь сегодня, спросилъ онъ:-- три путешественника на мулахъ?

-- Сегодня? нѣтъ, отвѣчалъ смотритель: -- вчера проѣзжали.

-- Вчера? въ которомъ часу?

-- Въ семь часовъ вечера.

-- Ты замѣтилъ ихъ?

-- Ѣдутъ милю -- какъ не замѣтить!

-- Что жь это были за люди?

-- Кажись, одинъ-то господинъ, а другіе двое лакеи.

-- Они, они! сказалъ Шико, подавая смотрителю монету.

Потомъ продолжалъ про себя:

-- Вчера вечеромъ, въ восемь часовъ; ventre de biche! Двѣнадцатые часами раньше насъ... Нечего дѣлать! Унывать не должно.

-- Я и не унываю, г. Шико, сказалъ Горанфло:-- да Панюржъ едва ноги волочитъ.

И точно, бѣдный оселъ опустилъ голову и дрожалъ всѣмъ тѣломъ.

-- Посмотрите, продолжалъ Горанфло: -- въ какомъ состояніи Rama лошадь?

-- Несмотря на всю свою силу, благородный, слишкомъ-горячій конь былъ весь въ мылъ; изъ ноздрей его валилъ теплый паръ, глаза налились кровью.

Шико скоро осмотрѣлъ обоихъ животныхъ и согласился съ мнѣніемъ своего товарища.

-- Братъ-собиратель подаянія! сказалъ Шико: -- тутъ надобно принять рѣшительныя мѣры.

-- Вотъ ужь нѣсколько дней, какъ мы не выходимъ изъ рѣшительныхъ мѣръ, отвѣчалъ Горанфло, сдѣлавъ печальную мину отъ одного предложенія Гасконца, хотя не зналъ еще, въ чемъ оно состояло.

-- Мы должны разстаться, сказалъ Шико рѣшительно.

-- Ба! вскричалъ Горанфло: -- вы все твердите одно и то же. Зачѣмъ намъ разставаться?

-- Вы не можете поспѣть за мною.

-- Vertudieu! сказалъ Горанфло:-- я несусь какъ стрѣла; не далѣе, какъ сегодня, я прогалопировалъ пять часовъ сряду.

-- Этого мало.

-- Такъ поѣдемъ далѣе: -- чѣмъ шибче мы будемъ ѣхать, тѣмъ скорѣе прибудемъ къ цѣли; потому-что, я надѣюсь, у насъ должна же быть какая-нибудь цѣль.

-- Лошадь моя выбилась изъ силъ, оселъ вашъ измучился.

-- Такъ какъ же быть?

-- Мы оставимъ ихъ здѣсь, а на возвратномъ пути возьмемъ опять съ собою.

-- А мы сами? Не-ужь-то вы хотите путешествовать пѣшкомъ?

-- Мы поѣдемъ на лошакахъ.

-- А гдѣ ихъ взять?

-- Купимъ.

-- Нечего дѣлать, сказалъ Горанфло со вздохомъ: -- приношу вамъ еще эту жертву!

-- Слѣдовательно, вы согласны?

-- Покупайте лошаковъ.

-- Браво, братъ Горанфло! изъ васъ будетъ прокъ; поручите хозяину гостинницы поберечь Баяра и Панюржа, а я пойду искать лошаковъ.

Горанфло добросовѣстно исполнилъ возложенное на него порученіе; въ-продолженіе четырехъ дней знакомства его съ Панюржемъ, онъ оцѣнилъ -- не скажемъ качества, но недостатки его, и замѣтилъ, что они были: лѣность, сластолюбіе и обжорливость. Это замѣчаніе тронуло брата-собирателя и онъ съ сожалѣніемъ разставался съ своимъ осломъ; но Горанфло самъ былъ не только лѣнтяй, сластолюбецъ и обжора, но еще въ добавокъ эгоистъ; а потому ему пріятнѣе было разстаться съ Панюржемъ, чѣмъ съ Шико, по причинѣ туго-набитаго кошелька послѣдняго.

Шико воротился съ двумя лошаками, на которыхъ они въ этотъ день проѣхали двадцать льё, такъ-что къ вечеру Шико съ радостію увидѣлъ у кузницы трехъ знакомыхъ ему муловъ.

-- А! произнесъ онъ, вздохнувъ изъ глубины души.

-- А! отдулся Горанфло.

Но опытный глазъ Гасконца не замѣтилъ ни господина, ни слугъ; на мулахъ не было ни уздечекъ, ни сѣделъ.

Вокругъ этихъ животныхъ стояли незнакомые люди, которые тщательно разсматривали и какъ-бы оцѣнивали ихъ. Одинъ изъ этихъ людей былъ барышникъ, другой кузнецъ, а остальные двое -- францисканскіе монахи; они поворачивали муловъ во всѣ стороны, смотрѣли имъ зубы, ноги, уши... словомъ, приторговывались къ нимъ.

Невольная дрожь пробѣжала по всему тѣлу Шико.

-- Ступай впередъ, сказалъ онъ брату-Горанфло: -- подойди къ Францисканцамъ; отведи ихъ въ сторону, разспроси; надѣюсь, что вы между собою скрытничать не будете; узнай стороной, чьи эти мулы, что за нихъ просятъ, и куда дѣвались хозяева ихъ.

Горанфло, обезпокоенный безпокойствомъ своего друга, погналъ лошака прямо къ толпѣ и воротился нѣсколько минутъ спустя.

-- Узналъ всю подноготную! сказалъ онъ.-- Во-первыхъ, знаете ли вы, гдѣ мы находимся?

-- Э! morbleu! мы на дорогѣ въ Ліонъ; -- это я знаю и безъ тебя.

-- Прекрасно; но вы мнѣ сказали, что желаете знать, куда дѣвались хозяева этихъ животныхъ?

-- Да, да.

-- Одинъ изъ нихъ, кажется, дворянинъ.

-- Можетъ-быть.

-- Этотъ дворянинъ отправился въ Авиньйонъ.

-- Одинъ?

-- Какъ одинъ?

-- Я спрашиваю, одинъ ли онъ поѣхалъ?

-- Со слугой.

-- А другой?

-- Другой отправился въ Ліонъ.

-- Гм! А зачѣмъ дворянинъ поѣхалъ въ Авиньйонъ? Я думалъ, что онъ ѣдетъ въ Римъ... Впрочемъ, продолжалъ Шико, я говорю съ тобой о вещахъ, которыхъ ты знать не можешь.

-- А вотъ знаю же! отвѣчалъ Горанфло.-- Что? вамъ удивительно?

-- Ты знаешь?..

-- Знаю, что онъ ѣдетъ въ Авиньйонъ потому, что его святѣйшество папа Григорій XIII прислалъ въ этотъ городъ уполномоченнаго легата.

-- А-га, понимаю! сказалъ Шико: -- а мулы?

-- Мулы ихъ выбились изъ силъ, и они продали ихъ барышнику, который хочетъ сбыть ихъ францисканцамъ.

-- За сколько?

-- По пятнадцати пистолей за мула.

-- А какъ же они сами поѣхали?

-- На лошадяхъ, которыхъ здѣсь купили.

-- У кого?

-- У капитана рейтаровъ, который здѣсь за ремонтомъ.

-- Ventre de biche! вскричалъ Шико: -- ты драгоцѣнный человѣкъ, Горанфло!

Горанфло пріосанился.

-- Теперь, продолжалъ Шико: -- ты долженъ докончить начатое.

-- Что же?

Шико соскочилъ съ лошака, и отдавъ поводья Горанфло, сказалъ:

-- Возьми лошаковъ и продай ихъ францисканцамъ за двадцать пистолей: -- они должны оказать теби предпочтеніе.

-- Еще бы! сказалъ Горанфло:-- а не то я донесу на нихъ настоятелю.

-- Прекрасно, Горанфло!

-- Однако, постойте... замѣтилъ Горанфло: -- какъ же мы сами?..

-- На лошадяхъ, morbleu!

-- Гм! чортъ возьми! проворчалъ Горанфло, почесавшись за ухомъ.

-- Полно, сказалъ Шико: -- ты славный ѣздокъ.

-- Э, куда ни шло! вскричалъ Горанфло.-- Гдѣ же вы будете?

-- На городской площади.

-- Такъ ждите же меня.

И братъ-собиратель подаянія твердыми шагами пошелъ къ францисканцамъ, между-тѣмъ, какъ Шико переулкомъ отправился къ городской площади.

Тамъ, въ гостинницѣ См ѣ лаго-П ѣ туха, онъ нашелъ капитана рейтаровъ, сидѣвшаго за бутылкой бургонскаго вина; отвѣты капитана на вопросы Шико вполнѣ подтвердили слова его спутника.

Потомъ, Гасконецъ выторговалъ пару лошадей у ремонтёра, который тотчасъ же записалъ ихъ окол ѣ вшими въ дорог ѣ; благодаря этому счастливому обстоятельству, Шико получилъ пару лошадей за тридцать-пять пистолей.

Оставалось только купить уздечки и сѣдла, когда Шико увидѣлъ изъ окна Горанфло, несшаго два сѣдла на головѣ и пару уздечекъ въ рукахъ.

-- О-го! вскричалъ Шико:-- что это значитъ?

-- Ничего не значитъ, прехладнокровно отвѣчалъ Горанфло: -- сѣдла и уздечки съ нашихъ лошаковъ.

-- Такъ ты удержалъ ихъ? спросилъ Шико засмѣявшись.

-- Еще бы!

-- И продалъ лошаковъ?

-- За десять пистолей каждаго.

-- И тебѣ заплатили?

-- Наличными.

Горанфло ударилъ по карману, набитому монетами всѣхъ видовъ и размѣровъ.

-- Ventre de biche! вскричалъ Шико.-- Горанфло, ты великій человѣкъ!

-- Не великій, а такъ-себѣ, отвѣчалъ Горанфло съ гордою скромностью.

-- Теперь въ дорогу, сказалъ Шико.

-- Дайте же мнѣ сперва напиться, сказалъ его спутникъ.

-- Пей, пока я буду сѣдлать лошадей; только смотри, немного.

-- Одну бутылочку.

-- Только не больше.

Горанфло выпилъ двѣ бутылки и принесъ остальныя деньги Гасконцу.

Шико хотѣлъ-было отдать деньги, вырученныя за лошаковъ, своему спутнику, но разсудилъ, что лишь-только у Горанфло будутъ наличныя, такъ съ нимъ нельзя будетъ справиться; и потому, онъ взялъ деньги, прежде нежели Горанфло успѣлъ замѣтить его нерѣшимость, и вскочилъ на коня.

Товарищъ его послѣдовалъ его примѣру съ помощію капитана, человѣка благочестиваго, который держалъ ногу Горанфло, за что послѣдній благословилъ его, лишь-только вскарабкался на лошадь.

-- Добрый конь! сказалъ Шико, замѣтивъ, какъ легко лошадь его пустилась въ галопъ.

Горанфло, не забывая, что вмѣстѣ съ Шико скакалъ и кошелекъ его, пустилъ свою лошадь вслѣдъ за нимъ; впрочемъ, онъ уже сдѣлалъ большіе успѣхи въ верховой ѣздѣ; вмѣсто того, чтобъ держаться за гриву одною, а за хвостъ другою рукою, онъ ухватился обѣими руками за передокъ сѣдла и такъ крѣпко, что другой опоры ему и не было нужно.

Подъ конецъ, онъ даже перегонялъ Шико по весьма-натуральной причинѣ: Горанфло разсчиталъ, что скакать въ галопъ гораздо-пріятнѣе, нежели ѣхать рысью, и потому безпрестанно понукалъ лошадь Гасконца.

Усилія ихъ увѣнчались успѣхомъ: на другой день вечеромъ, не вдалекѣ отъ Шалона, Шико догналъ Николая Давида, переодѣтаго лакеемъ, и не терялъ его изъ вида до самого Ліона, въ ворота котораго они въѣхали вечеромъ на восьмой день по выѣздѣ изъ Парижа.

Это было почти въ то самое время, когда по другой дорогѣ, Бюсси, Сен-Люкъ и жена его въѣзжали, какъ мы уже говорили, въ Меридорскій-Замокъ.

VIII.

Какъ Шико и товарищъ его остановились въ гостинницѣ Лебедя-Креста, и какъ были приняты хозяиномъ.

Николай Давидъ, переодѣтый лакеемъ, направился къ площади Терр о и остановился у лучшей гостинницы, подъ вывѣской Лебедь-Креста.

Шико видѣлъ, какъ онъ вошелъ туда, и обождалъ нѣсколько минутъ, чтобъ удостовѣриться, нашелъ ли онъ тамъ мѣсто и, слѣдовательно, остается ли въ этой гостинницѣ.

-- Нравится ли тебѣ гостинница Лебедя-Креста? спросилъ Гасконецъ своего товарища.

-- Отъ-чего жь нѣтъ? отвѣчалъ Горанфло.

-- Такъ ступай туда; найми отдѣльную, уединенную комнатку; скажи, что ты ожидаешь сюда кого-нибудь изъ братіи, и жди меня у порога; я же пойду прогуляюсь и ворочусь, когда совершенно смеркнется; тогда ты проводишь меня въ нашу комнату такъ, чтобъ люди, которыхъ я не хочу видѣть, не столкнулись со мною. Понимаешь?

-- Какъ-нельзя-лучше.

-- Выбери довольно-большую, свѣтленькую комнату, смежную, если можно, съ тою, которую найметъ извѣстный тебѣ путешественникъ; постарайся, чтобъ окна выходили на улицу, такъ, чтобъ можно было видѣть всѣхъ входящихъ и выходящихъ; не говори моего имени никому и ни въ какомъ случаѣ, и обѣщай повару золотыя горы.

-- Будетъ исполнено.

И точно, Горанфло какъ-нельзя-лучше выполнилъ возложенное на него порученіе. Когда наступила ночь, онъ вышелъ на порогъ, засталъ тамъ Шико, взялъ его за руки и проводилъ въ нанятую комнату. Не смотря на всю свою простоту, Горанфло далъ замѣтить Гасконцу, что хотя дверь изъ комнаты ихъ выходила на другую лѣстницу, но была рядомъ съ комнатой Николая Давида, отъ которой отдѣлялась деревянною, заштукатуренною перегородкою, и что въ этой перегородкѣ можно было пробить отверстіе, если понадобится.

Шико внимательно выслушалъ Горанфло; по-мѣрѣ-того, какъ онъ говорилъ, лицо Гасконца прояснялось.

-- Ты заслуживаешь награды, сказалъ Шико, когда братъ-собиратель подаянія замолчалъ: -- за все то, что ты сдѣлалъ, я велю подать тебѣ сегодня къ ужину хересу, Горанфло! да, morbleu! я попотчую тебя хересомъ!

-- Я не знаю еще порядочно вкуса этого вина, сказалъ Горанфло:-- оно должно быть очень-пріятно.

-- Узнаешь! veutre de biche! возразилъ Шико, вступая во владѣніе квартирой: -- узнаешь, и не позже, какъ черезъ два часа... Помни мое слово!

Шико позвалъ хозяина.

Можетъ-быть, читателямъ покажется, что лица нашего разсказа слишкомъ-часто останавливаются въ гостинницахъ: на это мы отвѣтимъ, что не наша вина, если эти лица -- одинъ изъ угожденія своей возлюбленной, другіе спасаясь отъ гнѣва короля, -- разбрелись на сѣверъ и на югъ. Находясь между древними временами, когда не было нужды въ гостинницахъ по милости братскаго гостепріимства, и временами новѣйшими, когда гостинница превратилась въ табль-д'отъ, мы невольно должны останавливаться въ гостинницахъ, гдѣ происходятъ важнѣйшія сцены нашей повѣсти. Впрочемъ, караваи-сараи нашего запада имѣли въ ту эпоху три формы, а именно, они были или гостинницы, или трактиры, или кабаки.

Лебедь-Креста принадлежалъ ко второму разряду.

Впрочемъ, это легко можно было замѣтить изъ обращенія хозяина, который, явившись на зовъ Шико, сказалъ ему, чтобъ онъ потерпѣлъ, потому-что были путешественники, пріѣхавшіе прежде его.

Шико догадался, что хозяинъ говорилъ о Давидѣ.

-- О чемъ они такъ долго толкуютъ? сказалъ Шико, когда хозяинъ удалился.

-- Не-ужь-то вы думаете, что у него есть секреты съ извѣстнымъ вамъ путешественникомъ?

-- Должно быть такъ, если этотъ грубіянъ соглашается толковать съ человѣкомъ, одѣтымъ слугою.

-- А! возразилъ Горанфло:-- онъ переодѣлся; я видѣлъ его: онъ теперь весь въ черномъ.

-- Тѣмъ болѣе я имѣю причину думать, что хозяинъ съ нимъ за-одно.

-- Хотите ли, я выпытаю у жены его...? сказалъ Горанфло.

-- Нѣтъ, возразилъ Шико:-- ступай лучше, прогуляйся по городу.

-- А ужинъ?

-- Я велю приготовить его въ твое отсутствіе; а вотъ тебѣ пока экю... не равно тебѣ пить захочется.

Горанфло съ признательностью принялъ экю.

По мѣрѣ удаленія отъ Парижа, Горанфло болѣе и болѣе привязывался къ свободѣ; наконецъ, онъ дошелъ до того, что вспоминалъ о монастырѣ не иначе, какъ о мрачной темницѣ. Горанфло чрезвычайно любилъ ночныя прогулки, а потому съ радостію оставилъ Шико одного и вышелъ изъ гостинницы, опустивъ руку въ карманъ и придерживая свой экю, чтобъ не потерять его.

Едва Горанфло удалился, какъ Шико, не теряя ни минуты, взялъ буравъ и просверлилъ въ перегородкѣ дырочку; по причинъ толщины доски, онъ не могъ увидѣть въ эту дырочку всѣхъ гостей, бывшихъ въ комнатѣ; но, приложивъ къ ней ухо, онъ могъ довольно-явственно слышать почти все, что тамъ говорили.

Однакожь, по расположенію лицъ въ сосѣдней комнатѣ, Шико могъ видѣть хозяина, разговаривавшаго съ Николаемъ Давидомъ.

Нѣкоторыя слова, произнесенныя болѣе-тихимъ голосомъ, ускользали отъ слуха Шико; однакожь, онъ понялъ изъ всего разговора, что Давидъ толковалъ о преданности своей королю и даже говорилъ, будто-бы г. де-Морвильо возложилъ на него важное порученіе.

Хозяинъ слушалъ почтительно, но, по-видимому, очень-равнодушно, потому-что почти ничего не отвѣчалъ. Шико даже замѣтилъ нѣкоторую иронію во взглядѣ и въ выраженіи голоса хозяина всякій разъ, когда онъ произносилъ имя короля.

-- Э-ге! подумалъ Шико:-- ужь не принадлежитъ ли нашъ хозяинъ къ лигѣ? Увидимъ, mordieu!

Такъ-какъ въ разговорѣ трактирщика съ Давидомъ не было ничего интереснаго, то Шико отошелъ отъ перегородки.

Нѣсколько минутъ спустя, дверь отворилась.

Въ комнату вошелъ хозяинъ; онъ снялъ колпакъ съ головы и почтительно остановился у двери; но на лицѣ его было то же насмѣшливое, ироническое выраженіе, которое уже прежде поразило Шико.

-- Садитесь, почтеннѣйшій, сказалъ ему послѣдній: -- прежде, чѣмъ мы условимся, выслушайте мою исторію.

Слова эти, по-видимому, не понравились хозяину; онъ показалъ видъ, что не намѣренъ садиться.

-- Какъ вамъ угодно, продолжалъ Шико.

Хозяинъ сдѣлалъ знакъ, которымъ хотѣлъ выразить, что ему не нужно на это ничьего разрѣшенія.

-- Вы видѣли, что я пріѣхалъ съ монахомъ, сказалъ Шико.

-- Видѣлъ, отвѣчалъ хозяинъ.

-- Тс! не говорите этого никому... монахъ этотъ изгнанникъ.

-- Ба! вскричалъ хозяинъ:-- нечто онъ переодѣтый гугенотъ?

Шико притворился обиженнымъ.

-- Гугенотъ! сказалъ онъ съ презрѣніемъ: -- кто вамъ сказалъ, что онъ гугенотъ? Прошу васъ замѣтить, что этотъ монахъ мой родственникъ, и что у меня нѣтъ въ роднѣ гугенотовъ. Вамъ стыдно, почтеннѣйшій, говорить такія мерзости!

-- Мало ли что бываетъ на свѣтѣ! возразилъ хозяинъ.

-- Да въ моей роднѣ этого никогда не было, почтеннѣйшій! Этотъ монахъ жесточайшій врагъ всѣхъ гугенотовъ, отъ-чего и попался въ немилость къ его величеству Генриху III, покровительствующему, какъ вамъ извѣстно, еретикамъ.

Трактирщикъ начиналъ принимать живое участіе въ судьбѣ бѣднаго Горанфло.

-- Тс! сказалъ онъ, приложивъ палецъ къ губамъ.

-- Развѣ у васъ есть здѣсь королевскіе люди? спросилъ Шико.

-- Кажется, отвѣчалъ хозяинъ, кивнувъ головою: -- вотъ тамъ, за перегородкой.

-- О! такъ намъ здѣсь оставаться страшно... убраться лучше поскорѣе...

-- Да куда же вы пойдете?

-- Нашъ пріятель, содержатель одной изъ парижскихъ гостинницъ, ла-Гюрьеръ, далъ намъ адресы...

-- Ла-Гюрьеръ? Такъ вы знаете Ла-Гюрьера?

-- Тс! не говорите этого никому; мы познакомились съ нимъ въ варѳоломеевскую ночь.

-- Ну, сказалъ хозяинъ: -- я вижу, что вы и вашъ родственникъ люди православные; я тоже знаю Ла-Гюрьера. Купивъ этотъ трактиръ, я даже изъ дружбы къ нему хотѣлъ взять ту же фирму, но побоялся, что новая вывѣска повредитъ моимъ дѣламъ... Итакъ, вы изволили говорить, что вашъ родственникъ...

-- Былъ до того безразсуденъ, что рѣшился говорить открыто рѣчь противъ гугенотовъ; рѣчь его имѣла огромный успѣхъ, очень-непонравившійся его величеству королю, который немедленно приказалъ схватить дерзновеннаго и посадить въ темницу.

-- А потомъ? спросилъ хозяинъ съ участіемъ.

-- Я увезъ его, отвѣчалъ Шико.

-- А! вы прекрасно поступили!

-- Г. де-Гизъ хотѣлъ-было заступиться за него...

-- Какъ, великій Генрихъ де-Гизъ? Генрихъ-Балафр о?

-- Генрихъ-святой.

-- Да, именно, вы правду говорите -- Генрихъ-святой!

-- Но я не захотѣлъ быть виновникомъ народной войны.

-- Въ такомъ случаѣ, вы должны понять это...

И хозяинъ сдѣлалъ рукою знакъ, по которому приверженцы лиги узнавали другъ друга.

Въ ночь, проведенную въ Монастырѣ-св.-Женевьевы, Шико не только замѣтилъ этотъ знакъ, но и видѣлъ, какъ надобно было отвѣчать на него.

-- Еще бы! А это знаете?

И Шико сдѣлалъ другой знакъ.

-- О! произнесъ трактирщикъ дружески:-- въ такомъ случаѣ, вы здѣсь у себя; домъ мой принадлежитъ вамъ; считайте меня другомъ; я считаю васъ братомъ, и если вы нуждаетесь въ деньгахъ...

Вмѣсто отвѣта, Шико вынулъ изъ кармана кошелекъ, полнота котораго мало убавилась.

Видъ полнаго кошелька всегда пріятенъ, даже великодушному человѣку, предлагающему вамъ свои услуги; онъ узнаётъ такимъ образомъ, что вы не нуждаетесь въ его помощи, и вмѣстѣ съ тѣмъ сохраняетъ сознаніе великодушнаго поступка, стоившаго ему весьма-недорого.

-- Тѣмъ лучше, сказалъ хозяинъ.

-- Чтобъ еще болѣе обрадовать и успокоить васъ, продолжалъ Шико:-- я долженъ вамъ сказать, что мы путешествуемъ для распространенія вѣры, и что дорожныя деньги выплачены намъ изъ казначейства святаго союза. Укажите же намъ гостинницу, гдѣ бы мы могли быть въ безопасности?

-- Morbleu! сказалъ хозяинъ: -- нигдѣ вамъ не будетъ такъ хорошо, какъ у меня, повѣрьте.

-- Но вы сейчасъ говорили, что здѣсь возлѣ же живетъ...

-- Да; но если я только замѣчу, что онъ подслушиваетъ и подсматриваетъ, такъ не будь я Бернулье, если не выживу его!

-- Васъ зовутъ Бернулье? спросилъ Шико.

-- Точно такъ; мое имя извѣстно православнымъ, не столичнымъ, а провинціальнымъ. Скажите одно слово, одно только слово, и я выживу вашего сосѣда.

-- Зачѣмъ? сказалъ Шико: -- напротивъ, оставьте его; гораздо-выгоднѣе быть возлѣ своихъ враговъ; такимъ-образомъ легче наблюдать за ихъ дѣйствіями.

-- Вы совершенно-правы! съ восторгомъ вскричалъ Бернулье.

-- Но почему вы думаете, что этотъ человѣкъ нашъ врагъ? я говорю нашъ потому, продолжалъ Гасконецъ съ нѣжной улыбкой: -- что мы братья! я въ томъ увѣренъ.

-- О, да! мы братья, отвѣчалъ хозяинъ.

-- Почему же вы думаете, что онъ нашъ врагъ?

-- А вотъ почему: онъ пріѣхалъ сюда въ лакейскомъ платьѣ; потомъ перерядился адвокатомъ; но онъ столько же адвокатъ, какъ и лакей, потому-что, подъ плащомъ, лежавшимъ на стулѣ, я увидѣлъ конецъ длинной шпаги. Кромѣ того, онъ съ восторгомъ говорилъ о королѣ, и открылъ мнѣ, что пріѣхалъ съ порученіемъ отъ г. де-Морвилье, министра Навуходоносора нашего.

-- Ирода, какъ я его называю.

-- Сарданапала!

-- Браво!

-- О, я вижу, что мы понимаемъ другъ друга, сказалъ хозяинъ.

-- Еще бы! Слѣдовательно, я остаюсь.

-- Непремѣнно.

-- Только ни слова о моемъ родственникѣ.

-- Ни словечка.

-- Ни обо мнѣ.

-- За кого вы меня принимаете? Но тише; кто-то идетъ.

Горанфло явился на порогѣ.

-- Ахъ! это онъ, достойный изгнанникъ! вскричалъ хозяинъ.

И, подойдя къ монаху, онъ сдѣлалъ ему знакъ лигёровъ.

Этотъ знакъ поразилъ Горанфло изумленіемъ и ужасомъ.

-- Отвѣчай же, отвѣчай, братъ! сказалъ Шико.-- Нашъ хозяинъ все знаетъ; онъ изъ нашихъ.

-- Изъ нашихъ? спросилъ Горанфло: -- изъ какихъ изъ нашихъ?

-- Изъ чиновъ святаго союза, сказалъ Бернулье вполголоса.

-- Ты видишь, что таиться нечего; отвѣчай же.

Горанфло отвѣчалъ; трактирщикъ былъ внѣ себя отъ радости.

-- Однако, сказалъ Горанфло, желая поскорѣе перемѣнить разговоръ: -- мнѣ обѣщали хересу.

-- Хересу, малаги, аликантскаго вина, весь мой погребъ къ вашимъ услугамъ, почтеннѣйшій братъ!

Горанфло посмотрѣлъ на хозяина, потомъ на Шико, и наконецъ поднялъ взоръ къ небу. Онъ ничего не понималъ и, въ смиреніи своемъ, сознавался, что счастіе превышало всѣ заслуги его.

Три дня сряду Горанфло напивался: первый день хересомъ, второй малагой, третій аликантскимъ виномъ; но, по прошествіи этихъ трехъ дней, онъ сознался, что все-таки бургонское вкуснѣе, и потому воротился къ шамбертеню.

Во все время этихъ вино-испытаній, Шико не выходилъ изъ своей комнаты, и отъ утра до ночи подсматривалъ за адвокатомъ Николаемъ Давидомъ.

Трактирщикъ, приписывавшій поведеніе Шико боязни встрѣтиться съ мнимымъ роялистомъ, всячески старался надоѣдать послѣднему.

Но ничто не помогало. Николай Давидъ, назначивъ Пьеру-де-Гонди свиданіе въ трактирѣ Лебедя-Креста, не хотѣлъ выѣзжать изъ него, опасаясь разъѣхаться съ посланнымъ Гизовъ, и потому оставлялъ безъ вниманія всѣ придирки хозяина; но за то, лишь-только Бернулье затворялъ за собою двери, какъ Николай Давидъ приходилъ въ бѣшенство, что весьма забавляло Шико, смотрѣвшаго въ дырочку.

Замѣтивъ враждебное расположеніе хозяина, Давидъ, на другой же день своего пріѣзда въ гостинницу, погрозилъ за нимъ кулакомъ и сказалъ:

-- Еще пять или шесть дней, и я съ тобой раздѣлаюсь.

Изъ этихъ словъ Шико узналъ, что Николай Давидъ не выѣдетъ изъ трактира, пока не получитъ отвѣта отъ легата.

Но на седьмой день, Николай Давидъ, которому хозяинъ, не смотря на всѣ убѣжденія Шико, объявилъ, что ему нужна его комната, -- занемогъ.

Пока онъ не слегъ еще въ постелю, хозяинъ настаивалъ, чтобъ онъ выѣхалъ; адвокатъ просилъ дать ему сроку до слѣдующаго дня, надѣясь, что ему будетъ легче, но на слѣдующій день ему стало хуже.

Трактирщикъ пришелъ къ Гасконцу, и сказалъ, потирая руки:

-- Нашъ роялистъ, пріятель Ирода, ножки протянетъ!

-- Ба! вскричалъ Шико: -- не-ужь-то вы думаете, что онъ умретъ?

-- У него, любезный братъ, прескверная горячка; онъ мечется какъ угорѣлый; сами доктора ничего не понимаютъ; аппетитъ у него страшный: онъ хотѣлъ задушить меня и прибилъ моихъ слугъ... сами доктора ничего не понимаютъ.

Шико задумался.

-- Видѣли ли вы его? спросилъ онъ.

-- Какъ же! вѣдь я жь говорю вамъ, что онъ хотѣлъ задушить меня.

-- Въ какомъ онъ былъ положеніи?

-- Блѣдный, разстроенный, кричалъ, какъ бѣснующійся.

-- Что онъ кричалъ?

-- "Берегите короля! Противъ него замышляютъ недоброе!"

-- Негодяй!

-- Извергъ! Иногда онъ говоритъ, что ждетъ кого-то изъ Авиньйона и не хочетъ умирать, пока не увидится съ этимъ человѣкомъ.

-- Cмoтpитe, пожалуйста! сказалъ Шико.-- Онъ ждетъ кого-то изъ Авиньйона.

-- Ждетъ не дождется.

-- Ventre de biche! вскричалъ Шико.

-- Послушайте-ка, продолжалъ хозяинъ:-- вотъ будетъ забавно, если онъ умретъ.

-- Очень-забавно, отвѣчалъ Шико:-- только мнѣ бы не хотѣлось, чтобъ онъ умеръ до прибытія того человѣка, котораго онъ ждетъ изъ Авиньйона.

-- Отъ-чего же? Чѣмъ скорѣе умретъ, тѣмъ лучше.

-- Да; но ненависть моя не простирается до души его; а такъ-какъ онъ, по-видимому, ждетъ изъ Авиньйона исповѣдника...

-- Э, полноте! это одинъ бредъ горячки... онъ никого не ждетъ...

-- Кто знаетъ! сказалъ Шико.

-- Я вижу, что вы предобрѣйшая душа, сказалъ хозяинъ.

-- Плати добромъ за зло.

Хозяинъ удалился въ восторгѣ отъ Шико.

Что же касается до Горанфло, то, не входя ни въ какія дѣла, ни въ какія заботы, онъ толстѣлъ видимо: по прошествіи восьми дней, лѣстница, ведшая къ его комнатѣ, стала трещать подъ ногами его и сдѣлалась слишкомъ-узкою, такъ-что въ одинъ вечерь Горанфло съ ужасомъ объявилъ Гасконцу, что лѣстница замѣтнымъ образомъ похудѣла. Впрочемъ, ни Давидъ, ни лига, ни плачевное состояніе религіи не трогали его: онъ заботился только о томъ, какъ бы разнообразить свои обѣды и гармонировать различныя вина съ кушаньями, которыя заказывалъ себѣ. Каждый разъ, когда онъ встрѣчался съ трактирщикомъ, послѣдній говорилъ съ изумленіемъ про-себя:

-- Кто бы могъ подумать, что этотъ толстякъ воплощенное краснорѣчіе!

IX.

Какъ Горанфло исповѣдывалъ адвоката, и какъ адвокатъ исповѣдывалъ Горанфло.

Наконецъ, наступилъ, или приближался тотъ день, когда трактирщикъ долженъ былъ избавиться отъ непріятнаго постояльца.

Бернулье вбѣжалъ въ комнату Шико съ такимъ неумѣреннымъ смѣхомъ, что послѣдній долго не могъ добиться отъ него ни слова.

-- Умираетъ! вскричалъ наконецъ сострадательный трактирщикъ: -- умираетъ, издыхаетъ!

-- Что же тутъ смѣшнаго? спросилъ Шико.

-- Какъ что? Это чудесная штука.

-- Какая штука?

-- Нѣтъ, признайтесь, что вы съиграли съ нимъ эту шутку,

-- Я? съигралъ шутку? съ больнымъ?

-- Да, разумѣется вы!

-- Но въ чемъ же дѣло?

-- Въ чемъ дѣло?.. Вѣдь вы знаете, что онъ все ожидалъ кого-то изъ Авиньйона?

-- Знаю. Что же дальше?

-- Этотъ кто-то пріѣхалъ.

-- А! вы видѣли его?

-- Еще бы! Кто можетъ войдти сюда мимо меня?

-- Что жь это за человѣкъ?

-- Низенькій, худощавый, розовый.

-- Онъ и есть! невольно вскричалъ Шико.

-- А! такъ вы знаете его?.. Вѣдь я ужь говорилъ, что вы подослали его.

-- Такъ онъ пришелъ! вскричалъ Шико, вставая и закручивая усы:-- ventre de biche! Разскажите же мнѣ все подробно, Бернулье.

-- Дѣло очень-просто... только, если не вы подослали этого человѣка, такъ вы разскажите мнѣ, кто это сдѣлалъ... И такъ, извольте слушать: -- я только-что принялся-было сдирать шкуру съ кролика, какъ увидѣлъ, что у двери гостинницы остановился маленькій человѣчекъ на огромной лошади.

"-- Здѣсь г. Никола? спросилъ человѣчекъ.-- Вы знаете, что гнусный роялистъ назвался здѣсь этимъ именемъ.

"-- Здѣсь, говорю я.

"-- Скажите жь ему, что пріѣхалъ человѣкъ, котораго онъ ждетъ изъ Авиньйона.

"-- Извольте, отвѣчалъ я: -- только позвольте вамъ замѣтить одно обстоятельство, и -- Какое?

"-- Г. Никола умираетъ.

"-- Тѣмъ болѣе прошу васъ не медлить.

"-- Но вы, можетъ-быть, не знаете, что у него злая горячка?

"-- Не-уже-ли? сказалъ незнакомецъ:-- такъ дайте же ему скорѣе знать обо мнѣ.

"-- Какъ, вы настаиваете?

"-- Настаиваю.

"-- Несмотря на опасность?

"-- Несмотря ни на что, я долженъ его видѣть.

Маленькій человѣчекъ сердился и говорилъ такимъ повелительнымъ тономъ, что нельзя было ему противорѣчить; я и проводилъ его въ комнату больнаго.

-- И онъ теперь тамъ? сказалъ Шико, указавъ на сосѣднюю комнату.

-- Тамъ. Не правда ли, это забавно?

-- Чрезвычайно-забавно, отвѣчалъ Шико.

-- Какъ жаль, что мы не можемъ слышать, о чемъ они говорятъ!

-- Въ-самомъ-дѣлѣ, жаль.

-- Должно быть пресмѣшно.

-- Умора; но кто же вамъ мѣшаетъ войдти?

-- Онъ выслалъ меня.

-- Подъ какимъ предлогомъ?

-- Подъ тѣмъ предлогомъ, что онъ намѣренъ исповѣдываться.

-- А кто вамъ мѣшаетъ подслушать у двери?

-- Въ самомъ-дѣлѣ! вскричалъ хозяинъ и выбѣжалъ изъ комнаты.

Шико же подбѣжалъ къ дырочкѣ въ перегородкѣ.

Пьеръ де-Гонди сидѣлъ у изголовья кровати больнаго; но они говорили такъ тихо, что Шико не могъ ни слова разслышать изъ ихъ разговора.

Впрочемъ, хоть бы онъ и могъ слышать, то не понялъ бы ничего, потому-что разговоръ ихъ оканчивался и, пять минутъ спустя, г. де-Гонд и всталъ, простился съ больнымъ и вышелъ.

Шико побѣжалъ къ окну.

Слуга, сидѣвшій на кургузой лошади, держалъ подъ уздцы большаго коня, о которомъ говорилъ трактирщикъ: -- минуту спустя, посланный Гизовъ явился, вскочилъ на лошадь и поворотилъ за уголъ къ дорогѣ, ведшей въ Парижъ.

-- Mordieu! подумалъ Шико:-- только бы онъ не взялъ съ собою родословной; но все равно, я догоню его, хоть бы мнѣ пришлось загнать десять лошадей... Нѣтъ, адвокаты хитрыя лисицы, и въ-особенности мой пріятель, котораго я подозрѣваю... Экая досада! продолжалъ Шико, съ нетерпѣніемъ топнувъ ногою: -- куда дѣвался обжора Горанфло.

Въ это время вошелъ хозяинъ.

-- Ну, что? спросилъ его Шико.

-- Уѣхалъ! отвѣчалъ хозлинъ.

-- Исповѣдвикъ?

-- Какой онъ исповѣдникъ!

-- А больной?

-- Въ обморокѣ.

-- Вы увѣрены, что онъ все въ своей комнатѣ?

-- Еще бы! онъ выйдетъ изъ нея только для-того, чтобъ отправиться на кладбище.

-- Хорошо; какъ-только воротится мой братъ, пошлите его ко мнѣ.

-- А если онъ пьянъ?

-- Все-равно, посылайте.

-- Развѣ очень-нужно?

-- Необходимо; для общаго блага нашего.

Бернулье скоро вышелъ; онъ былъ человѣкъ усердный.

Шико находился въ сильномъ волненіи: онъ не зналъ, бѣжать ли ему за Гонд и, или войдти прямо къ Давиду; если адвокатъ былъ въ-самомъ-дѣлѣ такъ опасно боленъ, какъ говорилъ хозяинъ, то, вѣроятно, онъ передалъ свои депеши Гонди. Шико какъ безумный прохаживался взадъ и впередъ по комнатѣ, ударялъ себя въ лобъ и старался прицѣпиться хоть къ одной какой-нибудь мысли изъ тысячи мыслей, кипѣвшихъ въ головѣ его.

Въ сосѣдней комнатѣ все было тихо; Шико въ дырочку могъ видѣть только одинъ уголъ кровати, закрытой занавѣсками.

Вдругъ на лѣстницѣ послышался голосъ. Шико вздрогнулъ: то былъ голосъ Горанфло.

Братъ-собиратель подаянія, сопровождаемый хозяиномъ, тщетно старавшимся заставить его молчать, медленно избирался по лѣстницѣ, распѣвая дребезжащимъ отъ опьянѣнія голосомъ:

Le vin

Et le chagrin

Se battent dans ma tête,

Ils у font un tel train

Que c'est une tempête.

Mais l'un est le plus fort:

C'est le vin!

Si bien que le chagrin

En sort

Grand train.

Шико побѣжалъ къ двери.

-- Тише, пьяница! закричалъ онъ.

-- Ужь и пьяница! возразилъ Горанфло:-- не тотъ пьяница, кто пьетъ, а тотъ, кто...

-- Перестань же! ступай сюда; а вы, Бернулье... знаете?

-- Знаю, знаю, сказалъ хозяинъ, значительно кивнувъ головою и поспѣшно сбѣгая съ лѣстницы.

Ступай же сюда, говорятъ тебѣ, продолжалъ Шико, таща Горанфло въ комнату: -- и поговоримъ серьёзно, если можешь...

-- Могу ли? вотъ еще! Вы, кажется, смѣетесь надо много. Я серьёзенъ, какъ проголодавшійся оселъ.

-- Скажи лучше, какъ напившійся, возразилъ Шико, поживъ плечами.

Потомъ онъ подвелъ Горанфло къ креслу, на которое тотъ тяжело опустился, испустивъ протяжное: "а!"

Шико затворилъ дверь и воротился къ Горанфло съ серьёзнымъ и озабоченнымъ лицомъ, и братъ-собиратель понялъ, что дѣло шло о чемъ-то важномъ.

-- Ну, что тамъ еще! спросилъ Горанфло, какъ-бы желая выразить этимъ словомъ всѣ гоненія, которымъ онъ подвергался отъ Гасконца.

-- То, отвѣчалъ Шико строго: -- что ты совершенно забываешь обязанности своего званія; ты распутничаешь, гніешь въ пьянствѣ и забываешь религію, corboeuf!

Горанфло вытаращилъ глаза на говорившаго.

-- Я? произнесъ онъ.

-- Да, ты; посмотри на себя, на кого ты похожъ? Кафтанъ твои изодранъ; ты, вѣроятно, подрался съ кѣмъ-нибудь, потому-что у тебя подбитъ одинъ глазъ.

-- У меня? произнесъ Горанфло, болѣе-и-болѣе изумленный выговорами, къ которымъ не привыкъ.

-- У кого же больше? Ты по колѣни запачканъ грязью, да еще какою грязью, бѣлою! Ясное доказательство, что ты пьянствовалъ въ предмѣстьяхъ.

-- Правда.

-- Несчастный! женовефецъ долженъ бы болѣе заботиться, о себѣ!

-- Не-ужь-то я въ-самомъ-дѣлѣ такъ виноватъ? спросилъ Горанфло, глубоко-тронутый словами Шико.

-- То-есть, ты заслуживаешь, чтобъ небесный огонь пожралъ тебя. Берегись! если ты не исправишься, я покину тебя.

-- Шико, другъ мой, ты этого не сдѣлаешь!

-- Вѣдь и въ Ліонѣ есть стража.

-- О! сжалься, мой добрый покровитель! проговорилъ Горанфло и заревѣлъ какъ теленокъ.

-- Фи! продолжалъ Шико: -- и еще въ какое время предаешься ты разврату? Когда тутъ, возлѣ насъ, умираетъ человѣкъ!

-- Правда, отвѣчалъ Горанфло съ выраженіемъ раскаянія.

-- Ну, говори, христіанинъ ты, или нѣтъ?

-- Христіанинъ ли я! вскричалъ Горанфло вставая: -- отсохни мой языкъ, если я не христіанинъ!

И протянувъ одну руку, онъ запѣлъ, такъ, что окна задрожали:

Je suis chrétien,

C'est mon seul bien.

-- Довольно! сказалъ Шико, зажимая ему ротъ рукою: -- если ты христіянинъ, такъ не дашь, умереть ближнему безъ покаянія.

-- Справедливо! Гдѣ онъ? гдѣ мой ближній? Я сейчасъ исповѣдую его, только дайте мнѣ сперва напиться... жажда страшно мучитъ!

Шико подалъ Горанфло большую кружку съ водой, и онъ почти разомъ опорожнилъ ее.

-- А! сынъ мой, сказалъ Горанфло, ставя обратно кружку на столъ: -- теперь мнѣ легче!

-- Слава Богу, отвѣчалъ Шико, рѣшившись воспользоваться этой минутой.

-- Теперь, скажи мнѣ, милый другъ, продолжалъ Горанфло: -- кого исповѣдывать?

-- Нашего несчастнаго сосѣда... онъ умираетъ и нуждается въ душевной помощи. Ступай къ нему.

-- Развѣ вы думаете, г. Шико, спросилъ Горанфло оробѣвъ: -- что ему безъ меня нельзя обойдтись?

-- Никакъ нельзя! Если онъ заблудшаяся овца, ты наставишь его на путь истинный... ты укажешь ему дорогу въ рай.

-- Бѣгу!...

-- Постой; я долженъ объяснить тебѣ, что надо дѣлать.

-- Зачѣмъ? я и безъ васъ знаю свое дѣло.

-- Конечно; но сегодня ты долженъ исполнять не только свое, но и мое дѣло.

-- Ваше дѣло?

-- И если ты исполнишь его добросовѣстно, я поставлю на твое имя сто пистолей въ Гостинницѣ Рога-Изобилія...

-- Будетъ исполнено! Какъ же мнѣ исповѣдывать его?

-- Слушай! По званію своему, ты можешь говорить именемъ вѣры и короля; краснорѣчіемъ своимъ ты долженъ убѣдить этого человѣка отдать тебѣ бумаги, которыя ему привезли изъ Авиньйона.

-- А зачѣмъ мнѣ эти бумаги?

Шико съ презрѣніемъ посмотрѣлъ на Горанфло.

-- Чтобъ получить тысячу экю! сказалъ онъ.

-- Тысячу экю? Понимаю и отправляюсь.

-- Погоди; онъ скажетъ тебѣ, что уже исповѣдывался.

-- Ну, такъ мнѣ нечего будетъ дѣлать...

-- Слушай; ты отвѣчаешь ему, что онъ лжетъ; что человѣкъ, вышедшій сейчасъ отъ него, былъ не исповѣдникъ, а такой же грѣшникъ, какъ онъ самъ.

-- Да онъ разсердится!

-- А тебѣ какое дѣло? Вѣдь онъ умираетъ!

-- Справедливо.

-- Потомъ, заговори съ нимъ о раѣ, объ адѣ, словомъ, о чемъ хочешь; только добейся того, чтобъ онъ отдалъ тебѣ бумаги, полученныя изъ Авиньйона.

-- А если онъ не отдастъ?

-- Такъ не отпускай ему грѣховъ, прокляни его!

-- А по-моему, такъ, просто, насильно отнять у него бумаги.

-- Пожалуй и это; только скажи мнѣ сперва, понялъ ли ты, что я тебѣ говорилъ?

-- Понялъ, и вы увидите, какъ ловко исполню дѣло.

Горанфло провелъ рукою по лицу; оно приняло спокойное выраженіе, хотя въ глазахъ оставалось еще нѣчто туманное; голосъ его смягчился, движенія стали медленны, но въ рукахъ замѣтна еще была легкая дрожь.

Потомъ онъ величественно направился къ двери.

-- Постой! сказалъ Шико: -- когда онъ отдастъ тебѣ бумаги, сожми ихъ въ одну руку, а другою постучись въ эту стѣну.

-- А если не отдастъ?

-- Тоже постучись.

-- Понимаю.

И Горанфло вышелъ изъ комнаты, между-тѣмъ, какъ Шико, находившійся въ невыразимомъ волненіи, приложилъ ухо къ дырочкѣ и притаилъ дыханіе, чтобъ явственнѣе разслышать малѣйшій звукъ.

Десять минутъ спустя, затрещавшій полъ возвѣстилъ ему о томъ, что Горанфло входилъ къ сосѣду, и/, приложивъ глазъ къ отверстію, онъ увидѣлъ тучную фигуру своего товарища.

Адвокатъ приподнялся на подушкѣ и съ изумленіемъ глядѣлъ на неожиданнаго гостя.

-- Здравствуй, братъ мой! сказалъ Горанфло торжественнымъ голосомъ, остановившись посреди комнаты.

-- Что вамъ нужно, отецъ? проговорилъ больной слабымъ голосомъ.

-- Сынъ мой, я недостойный монахъ; я узналъ, что вы находитесь въ опасности, и пришелъ позаботиться о спасеніи души вашей.

-- Благодарю, отвѣчалъ больной:-- по мнѣ кажется, что трудъ вашъ напрасенъ. Мнѣ легче.

Горанфло покачалъ головой.

-- Вы думаете? спросилъ онъ.

-- Я въ томъ увѣренъ.

-- Сынъ мой, это одно навожденіе дьявола, которому бы хотѣлось, чтобъ вы умерли безъ покаянія.

-- Дьяволъ очень бы ошибался, сказалъ больной:-- потому-что я только-что исповѣдывался.

-- Кому?

-- Достойному священнику, прибывшему изъ Авиньйона.

Горанфло опять покачалъ головой.

-- Это не священникъ, сказалъ онъ.

-- Какъ не священникъ?

-- Разумѣется, нѣтъ.

-- Почему вы это знаете?

-- Я знаю его.

-- Того, кто сейчасъ вышелъ отсюда?

-- Да, отвѣчалъ Горанфло съ выраженіемъ такой искренности, что адвокатъ невольно смѣшался.

-- Такъ-какъ вамъ не легче, сказалъ Горанфло:-- и такъ-какъ тотъ, кто вышелъ отсюда, былъ не священникъ, то вы должны покаяться...

-- Охотно, отвѣчалъ адвокатъ болѣе-твердымъ голосомъ:-- но я хочу покаяться предъ тѣмъ, кого самъ выберу.

-- Вамъ уже некогда посылать за другимъ священникомъ, потому-то я и пришелъ...

-- Какъ некогда? вскричалъ больной болѣе-и-болѣе твердымъ голосомъ.-- Говорятъ вамъ, что мнѣ легче; говорятъ вамъ, что я выздоравливаю!

Горанфло въ третій разъ печально покачалъ головой.

-- А я говорю вамъ, продолжалъ онъ флегматически:-- я говорю вамъ, сынъ мой, что я не имѣю никакой надежды на ваше выздоровленіе; вы обречены уже на смерть врачами и святымъ Провидѣніемъ. Знаю, что поступаю, жестоко, говоря вамъ это, но эта участь предстоитъ намъ всѣмъ, рано ли, поздно ли; но намъ остается то утѣшеніе, что, умирая въ этомъ мірѣ, мы воскресаемъ въ лучшемъ. Самъ Пиѳагоръ говоритъ это, хотя онъ и былъ идолопоклонникъ. Итакъ, кайся, любезный сынъ мой, кайся!

-- Но увѣряю васъ, что мнѣ гораздо-легче... Я даже полагаю, что одно ваше присутствіе возстановило мои силы...

-- Ошибаешься, сынъ мой, возразилъ Горанфло:-- это одинъ обманъ; въ послѣднія минуты жизнь на мгновеніе вспыхиваетъ, точно потухающая лампа. Послушай, сынъ мой, сказалъ монахъ, садясь возлѣ кровати:-- разскажи мнѣ откровенно всѣ твои заговоры, козни, хитрости.

-- Мои заговоры, козни, хитрости? повторилъ Николай Давидъ, невольно пятясь отъ загадочнаго монаха, котораго онъ не зналъ и который, по-видимому, зналъ его такъ хорошо.

-- Да, сказалъ Горанфло, сложивъ руки и преспокойно располагаясь слушать исповѣдь умиравшаго:-- и когда ты мнѣ все откроешь, вручи мнѣ же бумаги, и, быть-можетъ, Господь позволитъ мнѣ даровать тебѣ прощеніе.

-- Какія бумаги? вскричалъ больной такимъ рѣзкимъ, сильнымъ и громкимъ голосомъ, какъ человѣкъ совершенно-здоровый.

-- Бумаги, которыя мнимый священникъ привезъ тебѣ изъ Авиньйона.

-- А кто вамъ сказалъ, что этотъ мнимый священникъ привезъ мнѣ бумаги? спросилъ адвокатъ, приподнявшись на постели и такимъ грознымъ голосомъ, что Горанфло былъ внезапно выведенъ изъ пріятной полудремоты, въ которую начиналъ-было уже погружаться.

Но онъ тотчасъ же поправился и рѣшился показать твердость духа.

-- Тотъ, кто мнѣ это сказалъ, очень-хорошо знаетъ, что онъ говорилъ, отвѣчалъ Горанфло:-- да полно толковать, подавай бумаги или нѣтъ тебѣ прощенія!

При этомъ словѣ, Давидъ, выскочивъ изъ постели, схватилъ Горанфло за горло.

-- Ахъ, Господи! да развѣ у васъ бѣлая горячка? Такъ вы не хотите каяться, не хотите?

Большой палецъ адвоката такъ ловко и сильно сдавилъ горло Горанфло, что тотъ захрипѣлъ, не договоривъ своей фразы.

-- Я хочу, чтобъ ты самъ покаялся, посланный Вельзевула! вскричалъ адвокатъ Давидъ: -- а что касается до бѣлой горячки, такъ ты увидишь сейчасъ, помѣшаетъ ли она мнѣ задушить тебя!

Братъ Горанфло былъ силенъ; но нападеніе было такъ внезапно, что, собравъ всѣ силы, онъ могъ только приподняться со стула, уцѣпиться за рубаху адвоката и отбросить его такъ далеко, что тотъ полетѣлъ въ противоположный уголъ комнаты.

Николай Давидъ вскочилъ съ бѣшенствомъ, бросился къ шпагѣ, конецъ которой былъ замѣченъ трактирщикомъ, обнажилъ ее, и въ одно мгновеніе ока приставилъ остріе ея къ горлу Горанфло, въ изнеможеніи опустившагося обратно на стулъ.

-- Кайся! сказалъ глухимъ голосомъ адвокатъ:-- или ты умрешь!

Горанфло, совершенно-протрезвившійся отъ холоднаго прикосновенія острія шпаги, понялъ опасность своего положенія.

-- О! сказалъ онъ:-- слѣдовательно, вы совсѣмъ не были больны? Слѣдовательно, болѣзнь ваша была одна комедія?

-- Ты забываешь, что тебѣ должно не спрашивать, а отвѣчать, сказалъ адвокатъ.

-- Отвѣчать? На что?

-- На мои вопросы.

-- Спрашивайте.

-- Кто ты?

-- Вы сами видите, кто я.

-- Это не отвѣтъ, сказалъ адвокатъ, придавивъ конецъ шпаги.

-- Берегитесь же! Если вы меня убьете, такъ ничего не узнаете.

-- Правда. Какъ тебя зовутъ?

-- Братъ Горанфло.

-- Такъ ты настоящій монахъ?

-- Вотъ вопросъ! Разумѣется настоящій.

-- Зачѣмъ ты въ Ліонѣ?

-- Затѣмъ, что изгнанъ изъ Парижа.

-- Что привело тебя въ эту гостинницу?

-- Случай.

-- Давно ли ты здѣсь?

-- Шестнадцать дней.

-- Зачѣмъ ты подсматривалъ за мною?

-- Я и не думалъ подсматривать за вами.

-- Какъ ты узналъ, что я получилъ бумаги?

-- Мнѣ сказали.

-- Кто?

-- Тотъ, кто послалъ меня сюда.

-- А кто тебя послалъ сюда?

-- Не могу сказать.

-- Я заставлю!

-- Ой! закричалъ Горанфло.-- Vertudieu! Не троньте, я закричу.

-- А я убью.

Горанфло закричалъ; на концѣ шпаги показалась капля крови.

-- Какъ его зовутъ? спросилъ адвокатъ.

-- А! такъ и быть! терпѣлъ я долго... больше не могу...

-- Разумѣется, ты сдѣлалъ, что могъ. Говори же, кто подослалъ тебя ко мнѣ...

-- Меня...

Горанфло колебался; ему трудно было измѣнить другу.

-- Говори же! сказалъ адвокатъ, топнувъ ногою.

-- Да ну!... Шико.

-- Шутъ короля?

-- Именно.

-- А гдѣ онъ?

-- Здѣсь! вскричалъ чей-то голосъ.

И Шико явился на порогѣ, блѣдный, грозный, съ обнаженной шпагой въ рукѣ.

ГЛАВА X.

Какъ Шико раздѣлался съ адвокатомъ.

Узнавъ своего смертельнаго врага, Николай Давидъ отступилъ съ ужасомъ.

Горанфло воспользовался этой минутой, чтобъ отскочить въ сторону и тѣмъ избавился отъ угрожавшей ему шпаги адвоката.

-- Помоги мнѣ, другъ мой! закричалъ онъ: -- помоги! меня рѣжутъ, убиваютъ!

-- А-га! почтеннѣйшій г. Давидъ, сказалъ Шико: -- такъ это вы?

-- Да, проговорилъ Давидъ: -- я.

-- Какъ я радъ случаю видѣться съ вами, продолжалъ Гасконецъ.

Потомъ, обратившись къ Горанфло, прибавилъ:

-- Добрый мой Горанфло, пока мы думали, что г. Давидъ умираетъ, присутствіе и помощь твоя были намъ весьма-нужны; но теперь, когда г. Давидъ здоровёхонекъ, то ему уже не нужно духовника, и потому онъ будетъ имѣть дѣло съ дворяниномъ.

Давидъ хотѣлъ-было презрительно улыбнуться.

-- Да, съ дворяниномъ, сказалъ Шико:-- съ дворяниномъ, который сейчасъ докажетъ вамъ свое происхожденіе. Любезный Горанфло, продолжалъ Шико, обращаясь къ монаху: -- потрудись стать на площадкѣ передъ дверью и не впускай никого; мнѣ нужно переговорить о весьма-важномъ дѣлѣ съ г-мъ Давидомъ.

Горанфло былъ очень-радъ случаю у идти подальше отъ свирѣпаго адвоката, а потому немедленно пошелъ къ двери, описавъ порядочный кругъ, чтобъ во все время перехода черезъ комнату находиться въ почтительномъ разстояніи отъ Давида; скоро проскочилъ онъ въ дверь и исчезъ.

Шико заперь за нимъ дверь на задвижку, не измѣняя своему хладнокровію.

Давидъ былъ сначала сильно пораженъ неожиданностью этого происшествія; но потомъ, надѣясь на свое искусство и на то, что былъ наединѣ съ Шико, онъ пришелъ въ себя; когда Гасконецъ заперъ двери и обратился къ адвокату, адвокатъ стоялъ опершись на кровать, со шпагой въ рукѣ, и улыбался.

-- Одѣвайтесь, сказалъ Шико:-- я подожду, потому-что не хочу имѣть никакого преимущества предъ вами. Я знаю, что вы чрезвычайно-ловко владѣете шпагой; но это меня нисколько не безпокоитъ.

Давидъ захохоталъ.

-- Презабавная шутка! сказалъ онъ.

-- Да, она мнѣ тоже нравится, но это еще не все: послѣ будетъ еще забавнѣе. Знаете ли, г. Давидъ, зачѣмъ я пришелъ сюда?

-- Не за остальными ли ударами, которыхъ я вамъ не додалъ, когда вы такъ ловко выскочили изъ окна?

-- Нѣтъ; я помню, сколько получилъ, и считаю себя должникомъ герцога майеннскаго... но съ нимъ я послѣ разсчитаюсь. Сюда же я пришелъ за нѣкоторой родословной, которую Пьеръ де-Гонди привезъ вамъ сюда, самъ не зная, какое сокровище было у него въ рукахъ.

Давидъ поблѣднѣлъ.

-- За какою родословною? спросилъ онъ.

-- За родословною господъ Гизовъ, происходящихъ, какъ вамъ самимъ извѣстно, по прямой линіи отъ Карла-Великаго.

-- А-га! сказалъ Давидъ:-- такъ вы, мосьё Шико, шпіонъ, а я считалъ васъ шутомъ!

-- Почтеннѣйшій мосьё Давидъ, чтобъ быть вамъ пріятнымъ, я буду и тѣмъ и другимъ: шпіономъ, чтобъ довести васъ до висѣлицы; шутомъ, чтобъ смѣяться, когда васъ повѣсятъ.

-- Меня повѣсятъ!

-- Повѣсятъ, мой милый мосьё Давидъ; головы вамъ отсѣчь нельзя -- вы не дворянинъ.

-- Какимъ способомъ можете вы довести меня до висѣлицы, какъ говорите?

-- Весьма-простымъ: я разскажу всю правду, и дѣло съ концомъ. Надо вамъ знать, любезнѣйшій мосьё Давидъ, что я присутствовалъ съ прошломъ мѣсяцѣ на маленькомъ совѣщаніи, бывшемъ въ Монастырѣ-Святои-Жепевьевы, между ихъ свѣтлостями, господами Гизами и герцогиней де-Монпансье.

-- Вы?

-- Да, я; я сидѣлъ въ исповѣдальнѣ, которая находилась прямо противъ той, въ которой вы сидѣли; не правда ли, какъ тамъ неловко? Впрочемъ, мнѣ было еще хуже вашего, потому-что я не могъ выйдти прежде, пока совѣщаніе не кончилось, а оно продолжалось непростительно-долго. Итакъ, я слышалъ рѣчи г. Монсоро, Лагюрьера и одного монаха, имя котораго я забылъ, но который говорилъ весьма-краснорѣчиво. Я видѣлъ сцену коронованія герцога анжуйскаго: это была драма того спектакля; потомъ пьеска, которую играли въ заключеніе, была крайне-забавна; въ этой пьескѣ разъигрывали родословную герцоговъ лотарингскихъ, просмотрѣнную, исправленную и дополненную г-мъ Николаемъ Давидомъ. Весьма-забавная пьеска! Не доставало въ ней только подтвержденія его святѣйшества.

-- А! вы знаете эту родословную? сказалъ Давидъ, съ трудомъ удерживая свое бѣшенство и злобно кусая губы.

-- Да, сказалъ Шико:-- и она показалась мнѣ чрезвычайно-замысловатою, хитро-придуманною, особенно относительно салическаго закона. Только, право, не здорово имѣть столько ума! Какъ-разъ умрешь -- на висѣлицѣ; я былъ очарованъ вашею изобрѣтательностью и въ то же время почувствовалъ къ вамъ крайнее состраданіе. Какъ! подумалъ я: не-уже-ли я позволю повѣсить почтеннаго г. Давида, знаменитаго адвоката, столь же ловко владѣющаго шпагой, какъ и перомъ,-- словомъ, моего закадычнаго друга? Никогда! Я могу не только спасти его отъ висѣлицы, но и осчастливить, озолотить этого храбраго и умнаго адвоката, этого милаго друга, которому я заплачу добромъ за нсвольно-причиненное мнѣ зло. Спасу его! Узнавъ, что вы намѣрены отправиться въ путь, я рѣшился слѣдовать за вами. Когда вы выѣзжали изъ Парижа, я подсматривалъ за вами; вы не замѣтили меня, потому-что я былъ слишкомъ-хорошо спрятанъ; съ этой минуты, я слѣдовалъ за вами, то теряя васъ изъ виду, то догоняя васъ, -- словомъ, мнѣ было съ вами много хлопотъ. Наконецъ, мы пріѣхали въ Ліонъ. Я говорю: мы, потому-что часъ спустя послѣ вашего пріѣзда, я былъ не только въ одной гостинницѣ съ вами, но даже возлѣ васъ, вотъ тамъ, за этой стѣной. Считаю излишнимъ объяснять, что я выѣзжалъ изъ Парижа не для того, чтобъ потерять васъ изъ вида,-- нѣтъ; я просверлилъ въ этой тонкой стѣнѣ маленькую дырочку, сквозь которую могъ любоваться вами, сколько душѣ моей было угодно -- и, признаюсь, вдоволь на васъ насмотрѣлся. Но вотъ вы вдругъ занемогли; хозяинъ хотѣлъ выпроводить васъ изъ дома; вы же назначили г-ну де-Гонди свиданіе въ трактирѣ Лебедя-Креста, боялись разойдтись съ нимъ и прикинулись больнымъ. Хитрость довольно-ловкая: но я самъ хитеръ, и потому не совсѣмъ повѣрилъ вашей болѣзни. Однакожъ, такъ-какъ мы всѣ смертны (въ чемъ я сейчасъ постараюсь убѣдить васъ), то я прислалъ сюда добраго Горанфло, моего товарища и друга, чтобъ склонить васъ къ раскаянію; а вы, закоренѣлый грѣшникъ, не внимая благочестивымъ словамъ его, хотѣли проткнуть его шпагой, забывъ, что за кровь платятъ кровію! Тогда я поспѣшилъ подоспѣть на помощь къ моему бѣдному другу... Позвольте же мнѣ сказать вамъ, почтеннѣйшій г. Давидъ, что я съ вами ссориться не намѣренъ; вѣдь мы старые друзья -- помиримся; согласитесь на мое предложеніе, и вы не раскаетесь...

-- Какое предложеніе?

-- Да то же самое, которое вамъ дѣлалъ пріятель мой Горанфло. Еслибъ вы отдали ему бумаги, я охотно простилъ бы васъ. Вы, г. Давидъ, человѣкъ замѣчательный: вы мастерски владѣете шпагой, славно ѣздите верхомъ, судебные крючки вамъ ни-по-чемъ, искусство набивать широкіе карманы туго-набитыми кошельками вы постигли въ совершенствѣ. Жаль было бы, еслибъ такой великій человѣкъ, какъ вы, исчезъ внезапно съ лица земли, гдѣ ему суждено играть немаловажную роль. Послушайте, г. Давидъ, бросьте заговоры. Послушайтесь меня, разойдитесь съ Гизами. Отъ нихъ добра не дождетесь. Отдайте мнѣ ваши бумаги, и даю вамъ честное слово дворянина, я помирю васъ съ королемъ.

-- А если я вамъ ихъ не отдамъ, тогда что? спросилъ Николай Давидъ.

-- А! если вы ихъ не отдадите, тогда другое дѣло. Тогда я васъ убью, честное слово дворянина! Не правда ли, это очень-забавно, мой милый мосьё Давидъ?

-- Чрезвычѣйно-забавно, отвѣчалъ адвокатъ, играя шпагой.

-- Если жь вы отдадите мнѣ ихъ, продолжалъ Шико:-- то все будетъ забыто. Вы, можетъ-быть, не вѣрите мнѣ, любезнѣйшій мосьё Давидъ, потому-что сами человѣкъ злопамятный, такъ и меня считаете такимъ же? Ошибаетесь. Правда, я ненавижу васъ, но я ненавижу еще болѣе герцога майеннскаго: дайте мнѣ средства погубить герцога, и я спасу васъ. Хотите ли, чтобъ я прибавилъ еще нѣсколько словъ, которыхъ вы не поймете, потому-что сами никого въ мірѣ, кромѣ себя, не любите?... Знаете ли, что я, жалкій, униженный и унизившійся шутъ, люблю короля, не смотря на всѣ его недостатки? Я люблю короля, давшаго мнѣ убѣжище, защитившаго меня отъ мясника Майенна, напавшаго ночью съ пятнадцатью разбойниками, на Луврской-Площади, на одного человѣка! Вы знаете, о комъ я говорю... о бѣдномъ Сен-Мегренѣ. Надѣюсь, вы не были въ числѣ убійцъ его? Не были? Тѣмъ лучше -- я вамъ вѣрю. Итакъ, я хочу, чтобъ мой бѣдный король могъ царствовать спокойно, а это невозможно при проискахъ Майенна и родословныхъ Николая Давида. Отдайте жь мнѣ родословную и -- честное слово! я осчастливлю васъ.

Во все время длинной своей рѣчи, Шико внимательно слѣдилъ за движеніями Давида, но не замѣтилъ ни одной доброй мысли въ мрачныхъ глазахъ адвоката, ни одного благороднаго чувства на холодно-злобномъ лицѣ его.

-- Вижу, что все краснорѣчіе мое напрасно: вы не вѣрите мнѣ; слѣдовательно, я долженъ прибѣгнуть къ единственному остающемуся мнѣ средству наказать васъ за оскорбленіе, мнѣ причиненное, и избавить свѣтъ отъ человѣка, невѣрующаго ни въ честность, ни въ добродѣтель. Васъ повѣсятъ. Прощайте, мосьё Давидъ!

И Шико началъ отступать къ двери, не спуская глазъ съ адвоката.

Давидъ бросился къ нему.

-- И вы думаете, вскричалъ онъ:-- что я выпущу васъ? О, нѣтъ, господинъ шпіонъ; нѣтъ, мой милый Шико: тотъ, кто знаетъ тайну родословной, долженъ умереть! Тотъ, кто угрожаетъ Николаю Давиду, долженъ умереть! Тотъ, кто требуетъ отъ меня бумагъ, долженъ умереть!

-- Тѣмъ-лучше, отвѣчалъ Шико съ прежнимъ спокойствіемъ: -- я не хотѣлъ драться съ вами только потому, что увѣренъ былъ въ преимуществѣ, которое имѣю надъ вами: Крильйонъ показалъ мнѣ ударъ, одинъ только ударъ, но его будетъ достаточно -- честное слово!... Отдавайте же бумаги, или я убью васъ! прибавилъ онъ грознымъ голосомъ: -- я нанесу вамъ рану въ горло, въ то самое мѣсто, въ которое вы кольнули моего друга Горанфло.

Шико не договорилъ этихъ словъ, какъ Давидъ бросился на него съ дикимъ хохотомъ. Шико искусно отразилъ первый ударъ.

Противники были почти одного роста; но такъ-какъ Шико былъ одѣтъ, а адвокатъ въ одной рубахѣ, то послѣдній казался выше, худощавѣе Гасконца. Онъ по движеніямъ своимъ походилъ на змѣю: съ такою быстротою дѣйствовалъ онъ шпагой и такъ ловко уклонялся отъ ударовъ Шико; но Шико сказалъ правду: адвокатъ встрѣтилъ опаснаго соперника. Фехтуя почти каждый день съ королемъ, шутъ достигъ высокой степени совершенства въ искусствѣ владѣть шпагой; Давидъ вскорѣ убѣдился въ этомъ, безпрестанно встрѣчая остріе шпаги своего противника.

Онъ отступилъ.

-- А--га! сказалъ Шико:-- вы начинаете мнѣ вѣрить, не правда ли? Еще разъ повторяю вамъ: отдайте бумаги!

Но адвокатъ отступилъ только, казалось, для-того, чтобъ перевести дыханіе, и съ новымъ остервенѣніемъ бросился на Гасконца, до-сихъ-поръ спокойно защищавшагося и ненаносившаго ни одного удара.

Адвокатъ опять отступилъ.

-- Ну! сказалъ Шико: -- теперь и мнѣ пора за дѣло!

И онъ сталъ наступать.

Николай Давидъ однимъ скачкомъ и совершенно-неожиданно бросился на Шико; но Гасконецъ дѣйствовалъ слишкомъ-спокойно, и потому однимъ движеніемъ отразилъ ударъ адвоката, поразивъ его въ самое горло, какъ обѣщалъ.

-- Правду ли я говорилъ? спросилъ Шико.

Давидъ не отвѣчалъ; кровь хлынула изо рта его, и онъ повалился къ ногамъ Гасконца.

Шико скоро отступилъ. Не смотря на смертельную рану, змѣя можетъ еще подняться и ужалить.

Невольнымъ движеніемъ Давидъ поползъ къ кровати, какъ-бы желая еще защитить свою тайну.

-- Э! произнесъ Шико:-- я думалъ, что ты уменъ, а на повѣрку выходитъ, что ты глупёхонекъ! Я не зналъ, гдѣ были спрятаны твои бумаги, а ты самъ указываешь мнѣ мѣсто.

Пока Давидъ мучился въ предсмертныхъ конвульсіяхъ, Шико побѣжалъ къ кровати, поднялъ подушку, матрацъ и подъ нимъ нашелъ свернутый пергаментъ, котораго Давидъ, неожидавшій этой катастрофы, не думалъ прятать далѣе.

Въ то самое время, какъ онъ развертывалъ пергаментъ, чтобъ удостовѣриться, точно ли это была та бумага, которую онъ искалъ, Давидъ приподнялся съ яростію, но тотчасъ же опять упалъ, испустивъ послѣдній вздохъ.

Взоромъ, исполненнымъ радости и гордости, Шико смотрѣлъ на пергаментъ, привезенный изъ Авиньйона Пьеромъ де-Гонди.

Папскій легатъ, вѣрный политикѣ своего начальника, подписалъ на родословной слѣдующія слова:

Fiat ut voluit Deus: Deus jura hominum fecit.

-- Гм! сказала, Шико: -- не слишкомъ-то вѣжливо поступаютъ они съ моимъ королемъ.

Потомъ онъ спряталъ бумагу на груди, приподнялъ тѣло адвоката, положилъ его на кровать, обратилъ лицомъ къ стѣнѣ и, отворивъ дверь, позвалъ Горанфло.

Горанфло вошелъ.

-- Какъ вы блѣдны! вскричалъ онъ, взглянувъ на Шико.

-- Да, послѣднія минуты этого бѣдняги сильно растрогали меня.

-- Какъ! не-ужь-то онъ умеръ?

-- Кажется, отвѣчалъ Шико.

-- Да вѣдь онъ былъ здоровёхенокъ.

-- Былъ. Онъ думалъ, что все прошло; хотѣлъ-было поѣсть; проглотилъ кусокъ, другой... а не тутъ-то было! желудокъ не варитъ; ножки протянулъ.

-- По-дѣл о мъ ему! онъ хотѣлъ зарѣзать меня, а кто другому яму...

-- Прости ему, братъ мой, вѣдь ты христіанинъ.

-- Ну, такъ и быть, прощаю, отвѣчалъ Горанфло: -- хоть онъ, признаться, порядочно напугалъ меня.

-- Но это еще не все, сказалъ Шико:-- ты должёнъ зажечь свѣчи и прочитать молитву надъ тѣломъ покойника.

-- Это зачѣмъ?

У Горанфло была привычка спрашивать: зачѣмъ?

-- Какъ зачѣмъ? возразилъ Шико: -- чтобъ тебя не посадили въ тюрьму, какъ убійцу.

-- Меня? Полно! Да не онъ ли хотѣлъ заколоть меня?

-- Онъ! но такъ-какъ это ему не удалось, то ярость слишкомъ взволновала кровь его и, вѣроятно, въ груди у него лопнула какая-нибудь артерія, а тамъ и поминай какъ звали! Слѣдовательно, ты видишь, Горанфло, что, по-настоящему, ты виновникъ его смерти, правда, неумышленный, но все-таки виновникъ! А потому, пока невинность твоя не будетъ доказана, тебѣ можетъ быть плохо.

-- Кажется, вы правду говорите, г. Шико, сказалъ Горанфло.

-- Тѣмъ болѣе правду, что здѣсь въ Ліонѣ начальство чрезвычайно-строгое.

-- Господи помилуй! проговорилъ братъ-собиратель подаянія.

-- Дѣлай же, что тебѣ говорятъ.

-- Да, что же мнѣ дѣлать?

-- Останься здѣсь, читай всѣ молитвы, какія знаешь и даже какихъ не знаешь, а вечеромъ выйди изъ трактира не торопясь, и ступай къ кузницѣ, которая на углу. Знаешь?

-- Знаю, отвѣчалъ Горанфло:-- тамъ-то я и подшибъ себѣ глазъ вчера...

-- Трогательное воспоминаніе! Но слушай: я распоряжусь такимъ-образомъ, чтобъ лошадь твоя была тамъ -- понимаешь? Садись на нее, не вступая ни съ кѣмъ въ разговоры, и скачи, если хочешь, въ Парижъ; въ Вильнёв-ле-Гуа ты продашь лошадь и возьмешь своего Панюржа.

-- Ахъ, мой добрый Панюржъ! Что-то онъ подѣлываетъ? Я буду очень-радъ увидѣться съ нимъ. Но чѣмъ же я буду жить до-тѣхъ-поръ?

-- Я не скуплюсь съ своими друзьями, сказалъ Шико: -- на.

И Шико вынулъ изъ кармана горсть монетъ, которыя положилъ на широкую ладонь своего спутника.

-- Великодушный человѣкъ! сказалъ Горанфло, тронутый до слезъ:-- позвольте мнѣ остаться съ вами въ Ліонѣ; это вторая столица королевства и городъ весьма-гостепріимный.

-- Да пойми же, наконецъ, что я не остаюсь здѣсь. Я ѣду... ѣду немедленно и такъ скоро, что тебѣ не поспѣть за мною.

-- Покоряюсь, сказалъ Горанфло печально.

-- Давно бы такъ!

Онъ усадилъ своего товарища возлѣ постели, сошелъ къ хозяину и, отведя его въ сторону, сказалъ:

-- Бернулье, вы не знаете, что случилось въ вашемъ домѣ?

-- Что же такое? спросилъ хозяинъ, вытаращивъ глаза: -- что слупилось?

-- Закоренѣлый грѣшникъ, отчаянный роялистъ, защитникъ гугенотовъ...

-- Что же?

-- Противникъ православной вѣры, принималъ сегодня у себя посланнаго отъ папы.

-- Я же вамъ это говорилъ.

-- Да; его святѣйшество (да сохранитъ Господь его и въ этомъ и въ томъ міръ!) прислалъ своего повѣреннаго къ злодѣю... но, по-видимому, злодѣй-то не зналъ, съ какою цѣлію.

-- А съ какою?

-- Ступайте въ комнату своего постояльца, Бернулье, приподнимите одѣяло, посмотрите на шею, и вы увидите.

-- Вы пугаете меня.

-- Я говорю, что знаю. Въ вашемъ домѣ свершился судъ надъ грѣшникомъ, Бернулье. Вы должны благодарить папу за эту честь.

Потомъ Шико вложилъ въ руку хозяина десять золотыхъ монетъ, пошелъ въ конюшню и вывелъ изъ нея обѣихъ лошадей.

Хозяинъ же бѣгомъ отправился въ комнату Николая Давида.

Тамъ онъ засталъ молящагося Горанфло.

Онъ подошелъ къ кровати и приподнялъ одѣяло. Рана была еще свѣжа, но тѣло адвоката было уже холодно, какъ ледъ.

-- Такъ погибаютъ всѣ враги истинной вѣры! сказалъ онъ, сдѣлавъ знакъ Горанфло.

-- Аминь! отвѣчалъ тотъ.

Это происходило около того самого времени, когда Бюсси соединилъ Діану де-Меридоръ со старымъ барономъ, считавшимъ ее умершею.

ГЛАВА XI.

Какъ герцогъ анжуйскій узналъ, что Діана де-Меридоръ жива.

Наступилъ конецъ апрѣля.

Большой Шартрскій-Соборъ былъ завѣшенъ бѣлыми драпировками, а на колоннахъ, гирлянды изъ листьевъ замѣняли цвѣты, которыхъ въ то время года еще не было.

Король, прошедшій босыми ногами отъ градскихъ воротъ, стоялъ противъ алтаря, оглядываясь по-временамъ, всѣ ли придворные и друзья его слѣдовали за нимъ. Но одни, которымъ не нравилась жесткая мостовая, надѣли башмаки; другіе, усталые или проголодавшіеся, отдыхали или ѣли въ гостинницахъ, куда пробрались тайкомъ, и только весьма-немногіе имѣли мужество стоять голыми ногами на сырой плитѣ, покрывавшей полъ въ церкви.

Религіозная церемонія имѣла цѣлію вымолить наслѣдника французскому престолу; разныя священныя вещи были вынуты изъ золотыхъ ящиковъ, въ которыхъ онѣ хранились.

Посреди всеобщаго молчанія, Генрихъ III услышалъ вдругъ странный шумъ, походившій на заглушаемый смѣхъ, и оглянулся, чтобъ досмотрѣть, не возвратился ли Шико; только одинъ Гасконецъ, которому все сходило съ рукъ, могъ дерзнуть засмѣяться въ подобную минуту.

Однакожь, смѣялся не Шико; его тутъ не было, и это очень огорчало короля, невидавшаго его съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ выскочилъ изъ экипажа, на дорогъ въ Фонтенбло.

Къ церкви подъѣхалъ всадникъ на лошади, покрытой пѣной; не смотря на то, что сапоги и платье его были забрызганы грязью, онъ пробрался между босыми придворными, одѣтыми въ длинныя вретища.

Замѣтивъ, что король оглянулся, незнакомецъ остановился почтительно, потому-что былъ человѣкъ придворный; это легко было узнать по движеніямъ и дорогой, красивой одеждъ его.

Генрихъ, недовольный шумомъ, произведеннымъ запоздалымъ придворнымъ, и дерзостью, съ которою онъ являлся въ церковь, въ свѣтскомъ, несоотвѣтствующемъ торжественности обряда костюмѣ, бросилъ на него взглядъ, исполненный упрека и досады.

Вновь-прибывшій притворился, будто не замѣтилъ взгляда короля, и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, къ большому соблазну присутствующихъ (потому-что сапоги его, по тогдашней модѣ, были со скрипомъ), преклонилъ колѣни возлѣ бархатнаго кресла герцога анжуйскаго, погруженнаго въ глубокія размышленія и необрашавшаго вниманія на происходившее вокругъ него.

Приближеніе новаго лица заставило его поднять голову; онъ скоро оглянулся и произнесъ вполголоса:

-- Бюсси!

-- Здраствуйте, ваше высочество, отвѣчалъ молодой дворянинъ такимъ голосомъ, какъ-будто-бы только на канунѣ разстался съ герцогомъ, и какъ-будто ничего важнаго не произошло съ-тихъпоръ, какъ онъ не видалъ его.

-- Ты, кажется, съ ума сошелъ?

-- Отъ-чего же, ваше высочество?

-- Какъ же ты могъ внезапно и неожиданно оставить меня, пропадалъ Богъ-вѣсть гдѣ, и вдругъ очутился въ Шартрѣ во время торжественной церемоніи и въ такомъ видѣ?

-- Ваше высочество, сказалъ Бюсси: -- мнѣ немедленно нужно переговорить съ вами.

-- Зачѣмъ же ты не пріѣхалъ раньше?

-- Вѣроятно, нельзя было.

-- Но что же ты дѣлалъ въ-продолженіи трехъ недѣль?

-- Объ этомъ-то я и хочу переговорить съ вашимъ высочествомъ.

-- Такъ подожди конца церемоніи.

-- Увы! Я вижу, что надо ждать, а это-то самое и бѣситъ меня.

-- То! вотъ и конецъ; потерпи, мы вмѣстѣ отправимся ко мнѣ.

-- Непремѣнно, ваше высочество.

Король и королева стали на колѣни подъ высокимъ балдахиномъ и усердно молились; придворные, желая подслужиться, подражали имъ.

За тѣмъ король всталъ, поклонился сперва епископу, потомъ королевѣ и направилъ шаги къ выходу.

Но на половинѣ дороги онъ остановился, замѣтивъ Бюсси.

-- Графъ! сказалъ онъ:-- кажется, наше покаяніе вамъ не нравится, потому-что вы не можете отказаться отъ шелка и золота, когда самъ король вашъ наложилъ на себя саржевое вретище.

-- Ваше величество, отвѣчалъ Бюсси съ достоинствомъ, но слегка поблѣднѣвъ отъ упрека: -- никто болѣе меня не преданъ вашему величеству; никто, даже изъ тѣхъ, которые изранили себѣ ноги на жесткой мостовой; но я только-что воротился съ далекой и утомительной дороги и только сегодня утромъ узналъ о пребываніи вашего величества въ Шартрѣ. Я проскакалъ двадцать-два льё въ пять часовъ, чтобъ поспѣть сюда во-время; вотъ почему я не успѣлъ перемѣнить платья и подвергся выговору, котораго я, вѣрно, не получилъ бы, еслибъ остался спокойно въ Парижъ.

Король остался, по-видимому, доволенъ этимъ отвѣтомъ; но, замѣтивъ, что нѣкоторые изъ друзей его пожимали плечами, пока говорилъ Бюсси, онъ не хотѣлъ разсердить ихъ, оказавъ снисхожденіе дворянину своего брата, и пошелъ далѣе, не говоря ни слова.

Бюсси почтительно далъ пройдти королю.

-- Какъ! сказалъ герцогъ: -- ты промолчалъ?

-- Что же мнѣ было еще говорить?

-- Развѣ ты не видѣлъ, что Шомбергъ, Келюсъ и Можиронъ пожимали плечами, когда ты говорилъ?

-- Видѣлъ, ваше высочество, спокойно отвѣчалъ Бюсси.

-- Что же?

-- Не-ужь-то вы думаете, что я стану заводить ссору въ церкви?

-- А! вотъ-какъ! сказалъ герцогъ съ изумленіемъ: -- а я думалъ, что ты не видалъ, или не хотѣлъ видѣть.

Бюсси пожалъ плечами и, вышедъ вмѣстѣ съ герцогомъ изъ церкви, сказалъ ему:

-- Теперь къ вамъ, ваше высочество?

-- Прямо ко мнѣ; я вижу, что у тебя должны быть весьма-важныя новости.

-- Весьма-важныя, которыхъ вы и не подозрѣваете.

Герцогъ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на Бюсси.

-- Я говорю правду, отвѣчалъ Бюсси.

-- Такъ дай мнѣ только поклониться королю; я сейчасъ же ворочусь.

Герцогъ пошелъ проститься съ королемъ, который, будучи въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, позволилъ брату воротиться въ Парижъ, когда ему заблагоразсудится.

Поспѣшно воротившись къ Бюсси, онъ поѣхалъ съ нимъ вмѣстѣ въ домъ, который былъ отведенъ принцу.

Тамъ они заперлись.

-- Садись, сказалъ герцогъ: -- и разсказывай; я думалъ, что ты убитъ.

-- Повѣрю, ваше высочество.

-- И весь дворъ надѣлъ бѣлое платье, радуясь твоей мнимой смерти... но теперь не въ томъ дѣло. Ты разстался со мною, чтобъ наблюдать за прелестной незнакомкой! Кто эта женщина и чего могу я ожидать отъ нея?

-- Вы пожнете то, что посѣяли, ваше высочество: стыдъ и позоръ.

-- Что-о? спросилъ герцогъ, болѣе изумленный словами, нежели непочтительностью Бюсси.

-- Вы слышали мои слова, холодно возразилъ Бюсси:-- слѣдовательно, мнѣ не нужно повторять ихъ.

-- Объяснитесь, графъ; предоставьте загадки и анаграммы шуту короля.

-- Извольте, ваше высочество; мнѣ стоитъ только прибѣгнуть къ вашимъ воспоминаніямъ.

-- Но кто эта женщина?

-- Я думалъ, что вы узнали ее.

-- Такъ это она! вскричалъ герцогъ.

-- Она, ваше высочество.

-- Ты ее видѣлъ?

-- Видѣлъ.

-- Она говорила съ тобою?

-- Разумѣется; молчатъ только покойники... Впрочемъ, вы, можетъ-быть, имѣли свои причины надѣяться и полагать, что она умерла.

Герцогъ поблѣднѣлъ; жесткія слова того, который, по общему правилу, долженъ бы льстить ему, поразили его въ самое сердце.

-- Да, ваше высочество, продолжалъ Бюсси:-- хотя вы поставили молодую дѣвушку дворянскаго происхожденія въ такое положеніе, что ей оставалось только одно спасеніе -- въ самоубійствѣ... она, однакожь, спаслась другимъ способомъ отъ позора... Но не радуйтесь еще, ваше высочество: сохранивъ жизнь, она подверглась несчастію, которое хуже самой смерти...

-- Что же съ нею случилось? спросилъ герцогъ съ невольнымъ трепетомъ.

-- Ваше высочество! Одинъ человѣкъ спасъ ее отъ позора; этотъ человѣкъ спасъ ей жизнь; но онъ потребовалъ такую великую награду за услугу, оказанную несчастной дѣвушкѣ, что не стояло и спасать ее!

-- Говори, говори...

-- Чтобъ спастись отъ распростертыхъ уже объятій герцога анжуйскаго, любовницей котораго она не хотѣла сдѣлаться, дѣвица де-Меридоръ должна была укрыться въ объятіяхъ человѣка, котораго она презираетъ, ненавидитъ...

-- Что ты говоришь!

-- Я говорю, что Діана де-Меридоръ стала графиней Монсоро.

При этихъ словахъ, кровь такъ сильно бросилась въ лицо Франсуа, что даже глаза его побагровѣли.

-- Mordieu! вскричалъ онъ съ яростію: -- правду ли ты говоришь?

-- Съ этимъ вопросомъ вы можете обращаться къ кому угодно, только не къ Бюсси, гордо отвѣчалъ молодой дворянинъ.

-- Ты меня не понялъ, сказалъ принцъ: -- я не подозрѣваю твоей честности, Бюсси; я только изумляюсь, какъ дворянинъ изъ моей свиты, какой-нибудь Монсоро, дерзнулъ защитить женщину, которую я удостоивалъ своимъ вниманіемъ!

-- Отъ-чего же нѣтъ? спросилъ Бюсси.

-- Такъ и ты сдѣлалъ бы то же самое?

-- Я сдѣлалъ бы болѣе: я прямо предупредилъ бы ваше высочество, что вы поступаете неблагородно.

Герцогъ грозно взглянулъ на Бюсси, но тотчасъ же успокоился и продолжалъ болѣе-хладнокровнымъ тономъ:

-- Послушай, любезный Бюсси, смѣшно было бы, если бъ я сталъ извиняться...

-- Отъ-чего же смѣшно? Когда дѣло касается чести, вы ничто болѣе, какъ дворянинъ.

-- Потому-то я и прошу тебя быть судьею между мною и графомъ Монсоро,

-- Меня?

-- Да, тебя; я хочу, чтобъ ты сказалъ мнѣ откровенно, не поступилъ ли онъ со мною, какъ измѣнникъ?

-- Съ вами?

-- Со мною, потому-что онъ зналъ мои намѣренія.

-- А намѣренія вашего высочества были...?

-- Заслужить любовь Діаны.

-- Заслужить любовь ея?

-- Да; но ни въ какомъ случаѣ не прибѣгать къ насилію.

-- Не-уже-ли таковы, въ-самомъ-дѣлѣ, были ваши намѣренія? спросилъ Бюсси съ иронической улыбкой.

-- Конечно; и до послѣдней минуты я не измѣнялъ своихъ намѣреній, хотя Монсоро всячески и самымъ убѣдительнымъ образомъ уговаривалъ меня приступить прямо къ цѣли.

-- Не-уже-ли?... Не-уже-ли этотъ человѣкъ, въ-самомъ-дѣлѣ, уговаривалъ васъ обезчестить Діану?

-- Честное слово!

-- А! такъ это было только на словахъ?

-- Письменно. Хочешь ли, я покажу тебѣ одно изъ его писемъ?

-- О! вскричалъ Бюсси: -- еслибъ это была правда...

-- Погоди; ты сейчасъ убѣдишься.

И герцогъ поспѣшно пошелъ къ маленькому ящику, возлѣ котораго днемъ и ночью стоялъ на часахъ пажъ, и вынулъ изъ него записку, которую и вручилъ Бюсси.

-- Читай, сказалъ онъ: -- если не вѣришь моимъ словамъ.

Бюсси взялъ записку, дрожащею рукою развернулъ ее и прочелъ:

"Ваше высочество,

"Прошу васъ не безпокоиться: похищеніе удастся намъ прекрасно, потому-что молодая дѣвушка отправляется сегодня на недѣлю къ тёткѣ, живущей въ Людскомъ-Замкѣ; я беру все на себя, а потому вамъ не о чемъ безпокоиться. Что же касается до отчаянія дѣвушки, то оно исчезнетъ, когда вы предстанете предъ нею.-- Итакъ, я буду дѣйствовать... и сегодня вечеромъ... она будетъ въ замкѣ Боже.

"Вашего высочества всепокорнѣйшій слуга,

"Бріанъ де-Монсоро."

-- Что ты теперь скажешь, Бюсси? спросилъ принцъ, когда молодой дворянинъ во второй разъ пробѣжалъ письмо.

-- Я скажу, что графъ Монсоро вамъ душевно преданъ.

-- То-есть, что онъ измѣнилъ мнѣ?

-- Ахъ, да! я и забылъ про послѣдствія.

-- Онъ обманулъ меня, измѣнникъ! Онъ увѣрилъ меня въ смерти дѣвушки...

-- Которую самъ укралъ у васъ; правда, это злая шутка. Но, продолжалъ Бюсси съ ѣдкой ироніей: -- надо простить любви г-на де-Монсоро.

-- А! ты думаешь?... протяжно произнесъ герцогъ съ злобной улыбкой.

-- Я ничего не думаю. Это ваше дѣло.

-- А что бы ты сдѣлалъ на моемъ мѣстѣ? Но постой, разскажи мнѣ сперва, что онъ сдѣлалъ?

-- Онъ увѣрилъ отца молодой дѣвушки, что вы ее похитили. Онъ вызвался быть ея защитникомъ и пріѣхалъ въ замокъ Боже съ письмомъ отъ барона де-Меридоръ, подплылъ на лодкѣ къ окну той комнаты, въ которой находилась плѣнница, и увезъ ее; потомъ, заключивъ ее въ извѣстный вамъ домъ, онъ до того стращалъ ее, что она рѣшилась отдать ему свою руку.

-- Какая гнусная низость! вскричалъ герцогъ.

-- Онъ надѣялся на покровительство вашего высочества, сказалъ Бюсси съ обыкновенною своего смѣлостью.

-- А, Бюсси!.. ты увидишь, умѣю ли я мстить!

-- Мстить! полноте; вы этого не сдѣлаете.

-- Отъ-чего?

-- Принцы не мстятъ, ваше высочество:-- они наказываютъ. Вы объявите этому Монсоро, что онъ подлый измѣнникъ, и накажете его.

-- Но какимъ-образомъ?

-- Возвративъ счастіе Діанѣ Меридоръ.

-- Могу ли я это сдѣлать?

-- Можете, ваше высочество.

-- Но какъ, говори же!

-- Возвративъ ей свободу.

-- Объяснись.

-- Бракъ, въ который она вступила, былъ вынужденный; слѣдовательно, онъ недѣйствителенъ.

-- Ты правъ.

-- Прикажите расторгнуть этотъ бракъ, и вы поступите, какъ благородный принцъ и достойный дворянинъ.

-- Гм! мнительно произнесъ принцъ:-- ты, Бюсси, что-то очень-горячо вступаешься за это дѣло.

-- Я... ни мало; я забочусь только объ одномъ: чтобъ не сказали, что Луи де-Клермонъ графъ де-Бюсси служитъ коварному принцу и безчестному человѣку.

-- Такъ ты увидишь!.. Но какъ расторгнуть бракъ?

-- Очень-просто; пускай дѣйствуетъ отецъ ея.

-- Баронъ де-Меридоръ?

-- Да.

-- Но вѣдь онъ далеко... въ своемъ имѣніи.

-- Онъ здѣсь, ваше высочество, то-есть, въ Парижѣ.

-- У тебя?

-- Нѣтъ, у своей дочери. Поговорите съ нимъ, ваше высочество; обѣщайте ему свое покровительство; пусть онъ увидитъ въ вашемъ высочествѣ не врага, а защитника; пусть тотъ, кто за нѣсколько дней проклиналъ ваше имя, благословитъ его!

-- Онъ человѣкъ весьма-сильный въ своемъ краю, сказалъ герцогъ: -- говорятъ, онъ имѣетъ вліяніе на всю провинцію.

-- Точно такъ, ваше высочество; но вы должны думать не объ этомъ, а о томъ, что онъ отецъ, что дочь его несчастна...

-- Когда же я могу увидѣться съ нимъ?

-- Какъ только воротитесь въ Парижъ.

-- Хорошо.

-- И такъ, я могу положиться на васъ?

-- Можешь.

-- Честное слово дворянина?

-- Честное слово принца.

-- Когда же вы уѣдете отсюда?

-- Сегодня вечеромъ; ты подождешь меня?

-- Нѣтъ; я поскачу впередъ.

-- Ступай, и будь готовъ.

-- Я всегда готовъ къ услугамъ вашего высочества. Гдѣ я увижусь съ вами?

-- На выходѣ у короля, завтра въ полдень.

-- Я буду тамъ; прощайте.

Не теряя ни минуты, Бюсси ускакалъ въ Парижъ, чтобъ поскорѣе утѣшить барона, которому обѣщалъ помочь, и Діану, которой возвращалъ жизнь.

ГЛАВА XII.

Какъ Шико воротился въ Лувръ и какъ его принялъ король Генрихъ III.

Было одиннадцать часовъ утра, но всѣ еще спали въ Луврѣ; часовые на дворѣ осторожно прохаживались взадъ-и-впередъ; стражи разговаривали шопотомъ.

Боялись разбудить короля, отдыхавшаго послѣ возвращенія изъ Шартра.

Два человѣка въ одно время подъѣхали къ главнымъ воротамъ Лувра; одинъ на красивой берберійской лошади; другой на андалузскомъ конѣ, покрытомъ пѣной.

Они вмѣстѣ остановилась у воротъ и взглянули другъ на друга.

-- Мосьё де-Шико, сказалъ младшій, вѣжливо поклонившись:-- здоровы ли вы?

-- А! мосьё Бюсси! слава Богу, я здоровъ, отвѣчалъ Шико съ ловкостью и вѣжливостью истиннаго дворянина.

-- Вы являетесь къ выходу короля? спросилъ Бюсси.

-- И вы, вѣроятно, тоже.

-- Нѣтъ. Мнѣ надо повидаться съ герцогомъ анжуйскимъ. Вы знаете, г. Шико, прибавилъ Бюсси улыбаясь:-- что я не имѣю чести быть въ числѣ любимцевъ его величества.

-- Это не относится къ чести короля.

Бюсси поклонился.

-- Вы издалека? спросилъ Бюсси: -- Мнѣ сказали, что вы куда-то уѣзжали?

-- Да, я былъ на охотѣ, возразилъ Шико.-- Но и вы, кажется, уѣзжали?

-- Да, мнѣ надобно было побывать въ провинціи; отвѣчалъ Бюсси:-- теперь, могу ли я просить васъ оказать мнѣ услугу?

-- Сдѣлайте одолженіе! сказалъ Шико: -- поставлю себѣ за особенную честь быть пріятнымъ графу Бюсси.

-- Вы, какъ человѣкъ свой, домашній, пройдете прямо во внутренніе покои, между-тѣмъ, какъ я долженъ буду дожидаться въ передней; потрудитесь, пожалуйста, дать знать герцогу анжуйскому, что я жду его.

-- Развѣ герцогъ въ Луврѣ? спросилъ Шико.-- Ахъ, да! Онъ, вѣроятно, хочетъ быть на выходѣ у его величества; но отъ-чего же вы не хотите войдти вмѣстѣ со мною, графъ?

-- Боюсь гнѣвнаго лица короля.

-- Ба!

-- Онъ не балуетъ меня своими ласковыми улыбками.

-- Будьте спокойны; скоро все перемѣнится.

-- Ужь не чернокнижникъ ли вы, мосьё Шико?

-- Отчасти. Смѣлѣе, мосьё Бюсси, войдемте вмѣстѣ.

Шико и Бюсси вошли во дворецъ; одинъ направился къ покоямъ герцога анжуйскаго, темъ самымъ, которые прежде занимала королева Маргерита; другой къ спальнѣ короля.

Генрихъ III только-что проснулся, позвонилъ въ большой колокольчикъ, и толпа слугъ и друзей ворвалась въ королевскій покой. Бульйонъ изъ дичи, вино, приправленное пряностями, и пирожки съ говядиной были уже поданы, когда Шико вошелъ въ комнату своего повелителя и, не поздоровавшись съ нимъ, сѣлъ къ столу, поѣлъ и напился.

-- Par la mordieu! вскричалъ король съ внутреннею радостью, хотя и притворялся разгнѣваннымъ: -- это, кажется, Шико, бѣглецъ, бродяга, разбойникъ?

-- Что съ тобой, что съ тобой, сынъ мой? сказалъ Шико, безъ церемоніи садясь съ запыленными сапогами въ огромное кресло, украшенное золотыми лиліями, и въ которомъ сидѣлъ уже самъ Генрихъ III.-- Не-ужь-то мы забываемъ ту маленькую ретираду изъ Польши, въ которую мы играли роль оленя, а магнаты замѣняли собакъ? Пиль! пиль! лови его!

-- Ну такъ! сказалъ Генрихъ:-- опять ты начнешь надоѣдать мнѣ своими грубостями. Въ твое отсутствіе я былъ совершенно-покоенъ, никто не тревожилъ меня.

-- Ба! ба! сказалъ Шико: -- ты вѣчно жалуешься! Скажи же мнѣ, Генрик е, что ты дѣлалъ во время моего отсутствія? Хорошо ли ты правилъ своей прекрасной Франціей?

-- Шико!

-- Что? народецъ нашъ по-прежнему жалуется?

-- Дуракъ!

-- Повѣсили ли кого-нибудь изъ завитыхъ красавчиковъ? Ахъ, извините, мосьё де-Келюсъ; я не зналъ, что вы здѣсь.

-- Шико, мы поссоримся!

-- Осталось ли еще сколько-нибудь денегъ въ нашихъ сундучкахъ? Или все перешло къ Жидамъ? или и Жидовъ-то обобрали? По-дѣломъ имъ! Надо веселиться; жизнь ужасно-скучна и однообразна!

И онъ сталъ собирать съ золотой тарелки крошки слоенаго тѣста пирожковъ съ говядиной.

Король засмѣялся: ссоры его съ Шико всегда оканчивались смѣхомъ.

-- Говори же, сказалъ онъ: -- что ты дѣлалъ три недѣли?

-- Я выдумалъ планъ маленькой процессіи въ трехъ отдѣленіяхъ, отвѣчалъ Шико.-- Слушайте:

"Первое отдѣленіе -- кающіеся грѣшники, одѣтые въ одной рубахѣ и, пожалуй, панталонахъ, идутъ отъ Лувра къ Монмартру и дерутъ другъ друга за волосы.

"Второе отдѣленіе -- тѣ же кающіеся, обнаженные по поясъ, колотятъ другъ друга четками, возвращаясь отъ Монмартра къ Сен-Женевьевскому-Аббатству.

"Наконецъ, третье отдѣленіе -- тѣ же кающіеся, совершенно-наrie, безпощадно колотятъ другъ друга плетками, возвращаясь отъ Сен-Женевьевскаго-Аббатства въ Лувръ.

"Хотилось-было мнѣ, для большаго эффекта, вывесть ихъ на Гревскую-Площадь, чтобъ тамъ палачъ сжегъ ихъ всѣхъ отъ перваго до послѣдняго; но я вспомнилъ, что огнь вѣчный уже ждетъ ихъ въ аду... Вотъ и все!"

-- Скажи мнѣ лучше, гдѣ ты пропадалъ? спросилъ король.-- Знаешь ли, что я велѣлъ искать тебя по всѣмъ грязнымъ закоулкамъ Парижа?

-- Меня въ Луврѣ не было.

-- Я думалъ, что тобою завладѣлъ какой-нибудь распутникъ.

-- Этого быть не могло...

-- Слѣдовательно, я ошибался?

-- Какъ всегда и во всемъ.

-- Ты, пожалуй, скажешь, что ѣздилъ на поклоненіе къ святымъ мѣстамъ.

-- Именно, и ѣздилъ не одинъ, а съ монахомъ.

Въ это самое время, вошелъ г. Монсоро и низко поклонился королю.

-- А! это вы, господинъ обер-егермейстеръ, сказалъ Генрихъ: -- скоро ли вы устроите намъ хорошую охоту?

-- Когда вашему величеству будетъ угодно. Я узналъ, что въ Сен-Жермен-аи-Лэ развелось много кабановъ.

-- Опасно охотиться за кабанами, сказалъ Шико.-- Я помню, что короля Карла IX чуть не убилъ кабанъ на охотѣ; притомъ же, на кабана надобно охотиться съ огромными колами, -- какъ-разъ мозоли натрешь. Не правда ли, сынъ мой?

Графъ Монсоро косо посмотрѣлъ на Шико.,

-- Знаешь, ли, продолжалъ Гасконецъ, обращаясь къ Генриху: -- знаешь ли, что твой обер-егермейстеръ недавно встрѣтилъ волка?

-- Отъ-чего ты такъ думаешь?

-- Отъ-того, что, подобно облакамъ поэта Аристофана, онъ сохранилъ выраженіе лица и особенно глаза волчьи; удивительное сходство!

Графъ Монсоро поблѣднѣлъ и, обратившись къ Шико, сказалъ:

-- Г. Шико, я мало живалъ при дворѣ и не привыкъ къ шутамъ. Предувѣдомляю васъ, что не люблю, когда меня оскорбляютъ въ присутствіи моего короля, особенно, когда дѣло идетъ о моей службѣ.

-- Вотъ забавно! сказалъ Шико: -- а мы, придворные, очень любимъ посмѣяться. Еще недавно, король отпустилъ такую шутку, что мы всѣ чуть не померли со смѣха.

-- Какую шутку? спросилъ Монсоро.

-- Какъ же! онъ пожаловалъ васъ въ обер-егермейстеры; вы видите, что король тоже любитъ пошутить!

Монсоро бросилъ на Гасконца взглядъ, исполненный ярости.

-- Полно, полно! сказалъ Генрихъ, видя, что дѣло доходило до ссоры: -- поговоримъ лучше о чемъ-нибудь другомъ.

-- Да, поговоримъ о послѣдней шартрской церемоніи, сказалъ Шико.

-- Шико, не богохульствуй! возразилъ король строгимъ голосомъ.

-- Не богохульствуй? повторилъ Шико.-- Ошибаешься, Генрихъ, сынъ мой: я человѣкъ военный и, пожалуй, придворный. Я никогда не богохульствую.

Генрихъ зѣвнулъ, протеръ глаза и улыбнулся.

-- У тебя за отвѣтомъ дѣло не станетъ, сказалъ Генрихъ и, оборотившись къ придворнымъ, заговорилъ о другомъ.

-- Государь мой, сказалъ Монсоро тихимъ голосомъ Гасконцу: -- не угодно ли вамъ зайдти въ амбразуру этого окна?

-- Какъ же, какъ же, съ удовольствіемъ! отвѣчалъ Шико.

-- Такъ пожалуйте за мною.

-- На край свѣта, если прикажете!

-- Оставьте шутки, вы никого уже не разсмѣшите ими, потому-что никто ихъ не услышитъ, сказалъ Монсоро, слѣдуя за шутомъ въ амбразуру окна.-- Теперь мы лицомъ-къ-лицу, господинъ Шико, господинъ шутъ, господинъ проказникъ, и потому можемъ, поговорить серьёзно. Дворянинъ запрещаетъ вамъ, -- слышите ли? запрещаетъ подшучивать надъ нимъ; особенно, онъ совѣтуетъ вамъ вспомнить, что въ лѣсу еще много палокъ, которыя бьютъ такъ же, какъ тѣ, которыми потчивалъ васъ мосьё де-Майеннъ.

-- А! произнесъ Шико, по-видимому очень-хладнокровно, хотя въ черныхъ глазахъ его сверкнула молнія.-- А! вы напоминаете мнѣ, какъ много я обязанъ г-ну де-Майенну; не желаете ли вы, чтобъ я сдѣлался и вашимъ должникомъ, и чтобъ питалъ къ вамъ столько же признательности, какъ и къ герцогу майеннскому?

-- Вы забываете еще одного изъ вашихъ кредиторовъ.

-- Не-уже-ли? кажется, у меня хорошая память... Кто же этотъ забытый кредиторъ?

-- Николай Давидъ.

-- О, ошибаетесь! отвѣчалъ Шико съ мрачной усмѣшкой:-- этому я ничего больше не долженъ; мы съ нимъ разсчитались.

Въ это самое время къ нимъ подошелъ Бюсси.

-- Ахъ, мосьё де-Бюсси, сказалъ Шико:-- помогите мнѣ, пожалуйста. Графъ Монсоро загналъ меня сюда точно оленя; скажите ему, сдѣлайте одолженіе, что я кабанъ, и что кабанъ бросается на охотника.

-- Шико, сказалъ Бюсси: -- мнѣ кажется, что вы обижаете господина обер-егермейстера, предполагая, что онъ не отдаетъ вамъ должной справедливости, какъ дворянину. Графъ, продолжалъ Бюсси, обращаясь къ Монсоро: -- позвольте вамъ доложить, что герцогъ анжуйскій желаетъ говорить съ вами.

-- Со мною? съ безпокойствомъ спросилъ Монсоро.

-- Съ вами, графъ, отвѣчалъ Бюсси.

Монсоро обратилъ на Бюсси проницательный взглядъ, какъ-бы желая проникнуть въ глубину души его, но, встрѣтивъ ясный взглядъ Бюсси, долженъ былъ невольно опустить глаза.

-- Пойдете вы со мною? спросилъ обер-егермейстеръ молодаго дворянина.

-- Нѣтъ, я пойду впередъ извѣстить его высочество, что вы сейчасъ будете.

И Бюсси поспѣшно удалился, скользя между толпою придворныхъ.

Герцогъ анжуйскій былъ въ своемъ кабинетѣ и перечитывалъ письмо, содержаніе котораго уже извѣстно нашимъ читателямъ. Услышавъ шумъ за дверью и полагая, что идетъ Монсоро, онъ поспѣшно спряталъ письмо.

Вошелъ Бюсси.

-- Ну что? спросилъ герцогъ.

-- Онъ сейчасъ будетъ, ваше высочество.

-- Онъ ничего не подозрѣваетъ?

-- А хоть бы и подозрѣвалъ, возразилъ Бюсси: -- такъ что за бѣда? Не вамъ ли онъ всѣмъ обязанъ? Вы извлекли его изъ ничтожества, и опять можете туда же обратить.

-- Конечно, отвѣчалъ герцогъ съ тою озабоченностью, въ которую онъ всегда повергался предъ какимъ-нибудь событіемъ, гдѣ надо было показать энергію.

-- Можетъ-быть, вамъ кажется сегодня, что онъ не совсѣмъ виновенъ?

-- О, напротивъ! преступленіе его изъ тѣхъ, которыя увеличиваются по-мѣрѣ-того, какъ ихъ обсуживаешь.

-- Впрочемъ, сказалъ Бюсси:-- все сосредоточивается на одномъ пунктѣ: онъ измѣнническимъ образомъ похитилъ молодую дѣвушку, дочь дворянина, женился на ней обманомъ и продѣлками, недостойными дворянина; онъ самъ будетъ требовать, чтобъ бракъ былъ расторгнутъ: иначе, вы его принудите къ тому.

-- Рѣшено.

-- Не забудьте, что именемъ отца, именемъ молодой дѣвушки, именемъ древняго рода Меридоровъ, вы дали мнѣ слово.

-- Честное слово!

-- Не забудьте, что отецъ и дочь извѣщены обо всемъ и съ невыразимою боязнію ждутъ послѣдствій вашего свиданія съ этимъ человѣкомъ.

-- Молодая дѣвушка будетъ свободна; клянусь, Бюсси.

-- А! ваше высочество, сказалъ Бюсси:-- если вы это сдѣлаете, я увѣрюсь тогда, что вы великодушный принцъ.

И онъ почтительно поцаловалъ руку, подписавшую столько лживыхъ обѣщаній, измѣнившую столькимъ клятвамъ.

Въ это время, въ передней послышались шаги.

-- Это онъ, сказалъ Бюсси.

-- Позвать сюда графа Монсоро, вскричалъ Франсуа съ строгостію, показавшеюся Бюсси добрымъ предзнаменованіемъ.

И молодой дворянинъ, почти увѣренный въ томъ, что достигъ своей цѣли, не могъ удержать гордо-иронической улыбки, поклонившись входившему Монсоро; обер-егермейстеръ отвѣчалъ на поклонъ Бюсси съ тою ледянистою вѣжливостью, подъ которою, какъ подъ непроницаемою корою, умѣлъ скрывать все происходившее въ душъ его.

Бюсси вышелъ въ знакомый намъ корридоръ, въ тотъ самый корридоръ, въ которомъ Карлъ IX, Генрихъ III, герцогъ Алансонъ и герцогъ Гизъ чуть не задушили Ла-Моля. Этотъ корридоръ и примыкавшая къ нему передняя были наполнены дворянами, пришедшими засвидѣтельствовать свое почтеніе герцогу.

Бюсси вмѣшался въ толпу ихъ, и всѣ почтительно разступились предъ нимъ, столько же изъ уваженія къ его собственной особѣ, какъ и изъ уваженія къ милости, въ которой онъ находился у герцога анжуйскаго. Дворянинъ скрылъ въ глубинѣ души свои ощущенія и опасенія, и съ притворнымъ спокойствіемъ ожидалъ окончанія разговора, отъ котораго зависѣло счастіе всей его жизни.

Разговоръ постепенно становился громче и громче; Монсоро былъ не изъ тѣхъ людей, которые уступаютъ безъ борьбы, безъ сопротивленія. Но герцогъ былъ съ нимъ въ такихъ отношеніяхъ, что ему стояло только наложить на него руку, чтобъ уничтожить его.

Вдругъ раздался громкій голосъ принца. Онъ, по-видимому, что-то приказывалъ.

Бюсси затрепеталъ отъ радости.

Но въ-слѣдъ за тѣмъ наступила глубокая тишина; придворные замолчали, съ безкопойствомъ смотря другъ на друга.

Предаваясь то боязни, то надеждѣ, Бюсси не зналъ, что это значило... прошло четверть часа.

Вдругъ дверь комнаты герцога отворилась, и за занавѣсомъ послышались голоса, весело и дружески разговаривавшіе.

Бюссгі зналъ, что, кромѣ обер-егермейстера, никого не было съ герцогомъ, и что еслибъ не произошло между ними ничего неожиданнаго, то они, вѣрно, не разговаривали бы такъ весело.

Онъ невольно поблѣднѣлъ. Вся кровь его хлынула, къ сердцу.

Вскорѣ голоса приблизились, и изъ-за занавѣса вышелъ Монсоро, кланяясь герцогу, который проводилъ его до порога, сказавъ:

-- Прощай, мой другъ. И такъ, рѣшено.

-- Другъ, проворчалъ Бюсси; -- mordieu! Это что значитъ?

-- И такъ, ваше высочество, сказалъ Монсоро, продолжая говорить съ принцомъ: -- вы сами теперь того мнѣнія, что долѣе скрываться не должно.

-- Не должно, отвѣчалъ герцогъ:-- вся эта таинственность не что иное, какъ ребячество.

-- Слѣдовательно, сегодня же вечеромъ я представлю ее королю.

-- Представляйте смѣло; я предувѣдомлю его величество.

Потомъ герцогъ наклонился къ уху обер-егермейстера и шепнулъ ему нѣсколько словъ.

-- Я уже распорядился, ваше высочество, отвѣчалъ Монсоро.

Монсоро еще разъ поклонился герцогу, обратившему взоръ на придворныхъ; онъ не замѣтилъ Бюсси, скрывавшагося за складками оконнаго занавѣса.

-- Господа, сказалъ Монсоро, обратившись къ дворянамъ, ожидавшимъ своей очереди, чтобъ предстать предъ принца и кланявшимся новому любимцу:-- господа, позвольте мнѣ сообщить вамъ новость: его высочеству угодно было позволить мнѣ объявить всѣмъ о моемъ бракосочетаніи съ Діаной де-Меридоръ -- бракосочетаніи, заключенномъ уже мѣсяцъ тому назадъ. Сегодня вечеромъ я буду имѣть честь представить жену свою ко двору.

Бюсси, задрожалъ: ударъ этотъ былъ такъ силенъ, что молодой человѣкъ чуть не лишился чувствъ.

Онъ выступилъ впередъ... и герцогъ и онъ, оба блѣдные, хотя волнуемые различными ощущеніями, помѣнялись взглядами... во взглядѣ Бюсси было глубокое негодованіе, во взглядѣ герцога анжуйскаго выразился ужасъ.

Монсоро прошелъ переднюю, сопровождаемый комплиментами и поздравленіями придворныхъ.

Бюсси сдѣлалъ-было движеніе, чтобъ идти къ принцу, но принцъ, замѣтилъ это движеніе и предупредилъ молодаго дворянина, поспѣшно опустивъ занавѣсъ; за занавѣсомъ стукнула дверь и щелкнулъ замокъ.

Тогда опять горячая, волновавшаяся кровь Бюсси хлынула къ его сердцу. Рука его невольно опустилась на кинжалъ, висѣвшій съ боку; онъ машинально обнажилъ кинжалъ до половины, потому-что первое движеніе страстей этого человѣка было страшно... но потомъ онъ опять опустилъ кинжалъ въ ножны: любовь сковала всю горячность его; сильная, жгучая, невыносимая боль заглушила его гнѣвъ: казалось, сердце его разорвалось на части.

Въ этомъ пароксизмѣ двухъ боровшихся страстей, энергія молодаго человѣка была побѣждена; она пала, подобно двумъ яростнымъ волнамъ, которыя, казалось, готовы подняться до самаго неба, но по столкновеніи между собою разлетаются брызгами...

Бюсси понялъ, что если онъ долѣе останется здѣсь, то всѣ поймутъ и угадаютъ безумную его горесть; онъ пошелъ по корридору до секретной лѣстницы, спустился на дворъ Лувра, вскочилъ на лошадь и поскакалъ въ галопъ къ Сент-Антуанской-Улицѣ.

Баронъ и Діана ждали обѣщаннаго отвѣта; вскорѣ они увидѣли молодаго человѣка блѣднаго, разстроеннаго, унылаго.

Діана поняла все и громко вскрикнула.

-- Графиня! вскричалъ Бюсси:-- презирайте меня: я думалъ, что что-нибудь сдѣлать, а теперь убѣдился, что а существо ничтожное. Я думалъ, что могу что-нибудь сдѣлать, между-тѣмъ, я не могу даже умереть! Вы жена графа де-Монсоро, законная жена его... вы всѣми признаны и сегодня же вечеромъ будете представлены ко двору. Я же бѣдный безумецъ... или нѣтъ! вы правду говорили, баронъ... герцогъ анжуйскій низкій, коварный человѣкъ!

Внѣ себя отъ горести и ярости, Бюсси разстался съ старикомъ и его дочерью, вскочилъ на лошадь, вонзилъ ей шпоры въ бока ея и, самъ не зная куда, скакалъ опустивъ поводья, стараясь только заглушить страданія сердца, сильно стучавшаго въ груди его...

XIII.

Что произошло между его высочествомъ герцогомъ анжуйскимъ и обер-егермейстеромъ.

Теперь объяснимъ внеаанную перемѣну, происшедшую въ герцогѣ анжуйскомъ послѣ разговора съ Монсоро.

Герцогъ, принимая графа Монсоро, находился въ самомъ благопріятномъ положеніи для видовъ Бюсси. Раздражительность его была возбуждаема двумя господствовавшими въ сердцѣ его страстями: самолюбіе герцога было сильно затронуто; опасеніе огласки, которою угрожалъ ему Бюсси именемъ барона Монсоро, еще болѣе подстрекало гнѣвъ Франсуа.

И такъ, герцогъ анжуйскій принялъ обер-егермейстера съ тою строгостью, которая заставляла трепетать самыхъ безстрашныхъ придворныхъ: всѣ знали мстительность Франсуа.

-- Вашему высочеству было угодно меня видѣть? сказалъ Монсоро очень-спокойно и стараясь угадать по лицу принца причину гнѣва, скрывавшагося подъ его холодною наружностью.

-- Мнѣ надобно переговорить съ вами, сказалъ герцогъ:-- только прошу васъ быть откровеннымъ.

Монсоро поклонился.

-- Вѣдь вы вѣрный слуга, господинъ обер-егермейстеръ? вы искренно преданы мнѣ?

-- Я стараюсь всячески доказать вашему высочеству свою преданность.

-- Знаю, знаю; вы часто извѣщали меня о составленныхъ противъ меня заговорахъ; часто помогали моимъ намѣреніямъ, забывая собственныя выгоды, жертвуя даже жизнію...

-- Ваше высочество...

-- Я все это знаю и помню. Еще недавно -- я самъ долженъ напомнить вамъ объ этомъ, потому-что вы изъ деликатности никогда не упомянете объ оказанныхъ вами услугахъ, -- еще недавно, въ несчастномъ приключеніи...

-- Въ какомъ приключеніи, ваше высочество?

-- Въ похищеніи дочери барона Меридоръ... Бѣдная дѣвушка!

-- Увы! произнесъ Монсоро такимъ голосомъ, но которому восклицаніе его нельзя было прямо примѣнить къ словамъ Франсуа.

-- Вы сожалѣете объ ней, не правда ли?

-- Какъ не сожалѣть, ваше высочество? Вы сами...

-- Я? о, вы знаете, какъ я раскаявался въ этой пагубной прихоти! Только дружба моя къ вамъ, только важныя услуги, вами мнѣ оказанныя, могли заставить меня забыть, что вы виновникъ моего раскаянія, угрызеній совѣсти...

-- Это что значитъ? подумалъ Монсоро:-- не-уже-ли, въ-самомъ-дѣлѣ, одно пустое раскаяніе?

-- Ваше высочество, возразилъ онъ вслухъ: -- ваша природная доброта заставляетъ васъ напрасно обвинять себя: вы такъ же мало виноваты въ смерти этой дѣвушки, какъ и я...

-- Отъ-чего же?

-- Конечно; вѣдь вы не имѣли намѣренія довести ее до самоубійства?

-- Разумѣется, нѣтъ.

-- Слѣдовательно, вы и не виноваты; это одинъ случай...

-- Притомъ же, прибавилъ герцогъ, вперивъ взоръ въ глаза Монсоро: -- смерть все прикрыла своимъ непроницаемымъ покровомъ.

Въ голосѣ герцога было такое странное выраженіе, что Монсоро въ то же время поднялъ глаза и подумалъ:

-- Это не раскаяніе.

-- Ваше высочество, прибавилъ онъ вслухъ: -- угодно ли вамъ, я буду говорить откровенно?

-- Что удерживаетъ васъ? спросилъ принцъ съ гордостію, смѣшанною съ изумленіемъ.

-- И точно, возразилъ Монсоро:-- я не знаю, что удерживаетъ меня...

-- Говорите же!

-- О, ваше высочество, я хотѣлъ только сказать, что съ принцемъ столь великодушнымъ и умнымъ, я бы давно долженъ говорить открыто, прямо...

-- Давно бы?.. Что это значитъ?..

-- То, ваше высочество, что вы сами не были откровенны со мною.

-- Не-уже-ли? вскричалъ герцогъ съ громкимъ смѣхомъ, скрывавшимъ сильный гнѣвъ.

-- Выслушайте, ваше высочество, сказалъ Монсоро, почтительно поклонившись.-- Я знаю, зачѣмъ вамъ угодно было призвать меня.

-- Такъ говорите.

-- Вашему высочесту, можетъ-быть, угодно было сказать мнѣ, что Діана де-Меридоръ жива, и слѣдовательно, не въ чемъ раскаиваться?

-- А! наконецъ-то! Зачѣмъ же вы такъ долго не открывали мнѣ этого утѣшительнаго извѣстія?.. Нечего сказать, вы вѣрный, преданный слуга! Вы были свидѣтелемъ моей горести, моего отчаянія; я вамъ разсказывалъ о страшныхъ снахъ, меня терзавшихъ и не дававшихъ мнѣ покоя послѣ смерти этой дѣвушки. Вы все это знали... и молчали, -- между-тѣмъ, какъ однимъ словомъ могли разсѣять тоску, меня снѣдавшую!.. Какъ прикажете назвать подобное поведеніе, господинъ обер-егермейстеръ?

Послѣднія слова герцогъ произнесъ съ разразившимся негодованіемъ.

-- Ваше высочество, отвѣчалъ Монсоро: -- вы какъ-будто обвиняете меня...

-- Измѣнникъ! закричалъ герцогъ вскочивъ и подступая къ оберегермейстеру:-- я обвиняю тебя... да! Ты обманулъ меня! Ты похитилъ у меня женщину, которую я любилъ!..

Монсоро страшно поблѣднѣлъ, но остался по-прежнему спокоенъ и гордъ.

-- Правда, сказалъ онъ.

-- А! ты сознаешься... обманщикъ, плутъ!

-- Говорите тише, ваше высочество, сказалъ Монсоро холодно: -- вы забываете, что говорите съ дворяниномъ, преданнымъ...

Герцогъ судорожно захохоталъ.

-- Это что еще значитъ? проговорилъ онъ.

-- Это значитъ, отвѣчалъ Монсоро съ лицемѣрною кротостью: -- что еслибъ вашему высочеству угодно было меня выслушать, то я сказалъ бы вамъ, что я отъ-того и похитилъ эту дѣвушку, что вы любили ее!

Герцогъ не нашелся, что отвѣчать на эту дерзость.

-- Вотъ мое извиненіе, сказалъ обер-егермейстеръ почтительно: -- я пламенно любилъ Діану де-Меридоръ...

-- И я тоже! съ гордостію возразилъ Франсуа.

-- Знаю; но она... васъ не любила.

-- Ужь не тебя ли она любила?

-- Можетъ-быть! проговорилъ Монсоро.

-- Лжешь! лжешь! ты обманомъ увезъ ее... ты поступилъ хуже меня... Только мнѣ, господину, не удалось; а ты, слуга, былъ счастливѣе... отъ-того, что мнѣ помогало одно только могущество мое; ты же прибѣгнулъ къ измѣнѣ!

-- Ваше высочество, я любилъ ее.

-- А мнѣ какое до этого дѣло?

-- Герцогъ!..

-- Ты грозишь мнѣ, змѣя?

-- Берегитесь, ваше высочество! сказалъ Монсоро, опустивъ голову какъ тигръ, готовящійся броситься на свою жертву.-- Я любилъ ее... и вы ошибочно называете меня своимъ слугой. Жена моя принадлежитъ мнѣ; никто не можетъ отнять ее у меня! Я любилъ эту женщину; она должна была принадлежать мнѣ, и я отнялъ ее у васъ.

-- Не-уже-ли? вскричалъ Франсуа, бросившись къ колокольчику.-- Ты отнялъ ее!.. Такъ и я жь отниму ее у тебя!

-- Ошибаетесь, герцогъ, вскричалъ Монсоро, бросившись къ серебряному колокольчику, чтобъ воспрепятствовать принцу позвонить.-- Оставьте намѣреніе вредить мнѣ, потому-что, если вы оскорбите меня публично... если...

-- Отдай мнѣ эту женщину, говорятъ тебѣ!

-- Отдать? но какъ?.. Она моя жена; я женился на ней предъ лицомъ Господа!

Монсоро надѣялся на дѣйствіе послѣднихъ словъ; но они еще болѣе раздражили герцога.

-- Ты женился на ней предъ Господомъ, сказалъ онъ: -- и отдашь ее людямъ!

-- Какъ, стало-быть, вы все знаете? съ изумленіемъ спросилъ Монсоро.

-- Да; все знаю. Ты расторгаешь бракъ; а не то я расторгну его...

-- Это невозможно, герцогъ...

-- Завтра ты возвратишь Діану де-Меридоръ отцу ея; завтра ты самъ будешь изгнанъ! Черезъ часъ, ты долженъ продать мѣсто обер-егермейстера; вотъ мои условія... Соглашайся, васаллъ, или я уничтожу тебя въ прахъ, какъ этотъ стаканъ!

И, схвативъ со стола хрустальный бокалъ, украшенный эмалью и подаренный ему эрцгерцогомъ австрійскимъ, онъ съ яростію бросилъ его въ Монсоро, который уклонился отъ удара, но былъ засыпанъ осколками стекла.

-- Я не отдамъ жены, не продамъ мѣста и не выѣду изъ Парижа, отвѣчалъ Монсоро, бросившись къ Франсуа.

-- А!.. дерзкій!... проклятый!..

-- Я испрошу помилованіе у короля французскаго, у короля, вѣнчаннаго въ Аббатствѣ-св.-Женевьевы, и новый, добрый, благородный король, осчастливленный Божіею милостію, не откажется выслушать перваго просителя, къ нему являющагося!..

Монсоро постепенно возвышалъ голосъ и придавалъ болѣе-и-болѣе выразительности грознымъ словамъ; глаза его сверкали дикимъ, мрачнымъ огнемъ.

Франсуа поблѣднѣлъ, отступилъ назадъ, задернулъ массивный занавѣсъ двери и, схвативъ Монсоро за руку, проговорилъ задыхающимся, отрывистымъ голосомъ:

-- Хорошо... хорошо... графъ... Говорите... просите... только тише... тише... Я слушаю васъ.

-- Я буду говорить съ должнымъ почтеніемъ, сказалъ Монсоро, анезапно успокоившись.

Франсуа медленно прошелся по обширной комнатъ и заглянулъ за занавѣсь, какъ-бы желая удостовѣриться, что никто не слышалъ словъ графа Монсоро,

-- Говорите, графъ, сказалъ онъ наконецъ:-- вы хотѣли о чемъ-то просить меня?

-- Я хотѣлъ объяснить вашему высочеству, что пагубная любовь всему виною. Любовь, -- самая сильная изъ всѣхъ страстей... она заставила меня забыть мой долгъ, забыть уваженіе, которое обязанъ я питать къ вамъ, герцогъ...

-- Я уже говорилъ вамъ, графъ, что вы поступили измѣнническимъ образомъ.

-- Не обвиняйте меня, ваше высочество; я самъ понимаю всю тяжесть своего преступленія. Но выслушайте, герцогъ: вы богаты, молоды, счастливы... вы первый государь всего христіанскаго міра...

Герцогъ сдѣлалъ невольное движеніе.

-- Да, первый и самый великій государь... продолжалъ Монсоро шопотомъ: -- между престоломъ и вами остался одинъ шагъ... Я видѣлъ все величіе, всю славу вашей будущности, и, сравнивая ваше могущество съ маловажностью моихъ собственныхъ желаній, подумалъ: пусть тотъ, предъ которымъ я ничто, занимается своими блистательными мечтами; пусть онъ идетъ къ своей величественной цѣли; я же буду искать счастія въ ткни... онъ даже не замѣтитъ моего отсутствія, не обратитъ вниманія на то, что я лишаю его минутной прихоти...

-- Графъ! графъ! сказалъ герцогъ, невольно-увлеченный льстивымъ краснорѣчіемъ обер-егермейстера.

-- Вы простите мнѣ, ваше высочество?

Въ это время, герцогъ нечаянно поднялъ глаза. Онъ увидѣлъ на стѣнѣ портретъ Бюсси, на который любилъ смотрѣть, какъ нѣкогда на портретъ ла-Моля. На этомъ портретѣ такъ вѣрно было схвачено гордое выраженіе, мужественный вгзлядъ молодаго дворянина, что герцогу показалось, будто онъ видитъ передъ собою самого Бюсси съ огненнымъ взглядомъ, Бюсси, представшаго предъ нимъ, чтобъ придать ему мужества.

-- Нѣтъ, сказалъ герцогъ: -- я не могу простить васъ; я забочусь не о себѣ, Богъ тому свидѣтель, а о несчастномъ отцѣ, недостойнымъ образомъ обманутомъ и требующемъ, чтобъ ему отдали дочь его... Я забочусь о бѣдной женщинѣ, которую вы насильно заставили выйдти за себя... Вы знаете, графъ, что первая обязанность государя -- правосудіе.

-- Ваше высочество...

-- Правосудіе первая обязанность государя...

-- Мнѣ кажется, что и признательность также первая обязанность жороля.

-- Что вы говорите?

-- Я говорю, что король никогда не долженъ забывать, кому обязанъ престоломъ... Я возвелъ васъ на престолъ, государь!

-- Монсоро! вскричалъ герцогъ съ большимъ ужасомъ: -- Монсоро! повторилъ онъ тихимъ и дрожащимъ голосомъ: -- слѣдовательно вы такъ же измѣняете королю, какъ измѣнили принцу?

-- Я служу тому, кто покровительствуетъ мнѣ! продолжалъ Монсоро болѣе и болѣе возвышая голосъ.

-- Несчастный!..

И герцогъ еще разъ взглянулъ на портретъ Бюсси.

-- Не могу! продолжалъ онъ слабымъ голосомъ.-- Монсоро, вы благородный дворянинъ; слѣдственно, должны понять, что я не могу одобрить вашего поведенія.

-- Отъ-чего же нѣтъ, ваше высочество?

-- Отъ-того, что это поступокъ, недостойный ни васъ, ни меня... Откажитесь отъ этой женщины, любезный графъ, принесите мнѣ еще эту жертву; окажите мнѣ эту услугу, и требуйте, чего хотите...

-- Итакъ, вы еще любите Діану де-Меридоръ, ваше высочество? спросилъ Монсоро, поблѣднѣвъ отъ ревности.

-- Нѣтъ! нѣтъ! Клянусь, что нѣтъ!

-- Такъ о чемъ же вы заботитесь? Она моя жена; я дворянинъ... чего же вамъ болѣе?

-- Но она васъ не любитъ.

-- Что за бѣда!

-- Откажитесь отъ нея, умоляю васъ, Монсоро...

-- Не могу...

-- Въ такомъ случаѣ... говорилъ герцогъ въ величайшемъ отчаяніи:-- я... вы...

-- Подумайте, государь!

При послѣднемъ словѣ, холодный потъ выступилъ на лбу герцога.

-- Вы донесете на меня?

-- Донесу. Если новый государь, котораго мы избрали, оскорбитъ меня, лишитъ меня чести и счастія, я буду искать защиты и покровительства у прежняго.

-- Это низко!

-- Правда; но влюбленный готовъ и на низость.

-- Это подло!

-- Правда; влюбленный готовъ и на подлость.

Герцогъ хотѣлъ броситься на Монсоро; но тотъ остановилъ его однимъ взглядомъ, одной улыбкой.

-- Вы ничего не выиграете, если и убьете меня, ваше высочество, сказалъ онъ: -- есть тайны, которыя всплываютъ точно утопленники! Останьтесь лучше милостивымъ королемъ, если хотите, чтобъ я остался вѣрноподданнымъ!

Герцогъ ломалъ себѣ пальцы, царапалъ ихъ когтями.

-- Не-уже-ли вы не хотите оказать маловажной услуги человѣку, душевно вамъ преданному?

Франсуа всталъ.

-- Что вамъ надобно? спросилъ онъ.

-- Соблаговолите, государь...

-- Несчастный! не-уже-ли ты хочешь, чтобъ я просилъ тебя о пощадѣ!

-- О, ваше высочество!

И Монсоро низко поклонился.

-- Говорите же! проговорилъ Франсуа.

-- Прощаете ли вы мнѣ?

-- Прощаю.

-- Вы помирите меня съ барономъ де-Меридоромъ?

-- Помирю.

-- Вы подпишете мой свадебный контрактъ?

-- Подпишу, отвѣчалъ герцогъ задыхающимся голосомъ.

-- И удостоите жену мою улыбкой въ тотъ день, когда она явится у королевы, которой я намѣренъ ее представить.

-- Хорошо. Все ли теперь?

-- Рѣшительно все, ваше высочество.

-- Идите же; я далъ вамъ слово.

-- А вы, сказалъ Монсоро герцогу на ухо: -- вы останетесь на престолѣ, на который я возвелъ васъ! Прощайте, государь.

Въ этотъ разъ, послѣднее слово было произнесено такъ тихо, что оно польстило слуху герцога.

-- Теперь, подумалъ Монсоро удаляясь: -- мнѣ остается только узнать, кто увѣдомилъ обо всемъ герцога.

XIV.

Въ тотъ же день, графъ Монсоро представилъ, по желанію герцога анжуйскаго, жену свою королевѣ.

Генрихъ, передъ отходомъ ко сну, получилъ извѣщеніе отъ г. де-Морвилье, что на другой день былъ назначенъ большой совѣтъ.

Онъ не разспрашивалъ канцлера: было поздно, и его величеству хотѣлось спать. Для совѣта былъ назначенъ самый удобный часъ, чтобъ не обезпокоить короля.

Достойный канцлеръ прекрасно зналъ своего повелителя; онъ зналъ, что король не будетъ слушать съ надлежащимъ вниманіемъ его доклада. Онъ зналъ, что Генрихъ, часто страдавшій безсонницею, всю ночь будетъ думать о предстоящемъ совѣтѣ; что это возбудитъ его любопытство, и, слѣдовательно, онъ внимательнѣе выслушаетъ докладъ канцлера.

Г. де-Морвилье не ошибся въ своемъ разсчетѣ.

Проспавъ часа три или четыре, Генрихъ проснулся, вспомнилъ о томъ, что говорилъ ему канцлеръ, сѣлъ на кровать и сталъ раздумывать.

Но вскорѣ ему надоѣло думать одному; онъ слѣзъ съ постели, и, не измѣняя ночнаго туалета, пошелъ къ комнатѣ Шико, въ которой провели первую брачную ночь Сен-Люкъ и мамзель де-Бриссакъ.

Гасконецъ крѣпко спалъ и храпѣлъ.

Генрихъ три раза дергалъ его за руку и не могъ разбудить.

Послѣ третьяго раза, онъ такъ громко закричалъ, что Шико встрепенулся и открылъ одинъ глазъ.

-- Шико! повторилъ король.

-- Что тамъ еще? спросилъ Шико.

-- Э! другъ мой, сказалъ Генрихъ: -- какъ ты можешь спать такъ крѣпко, когда король твой бодрствуетъ?

-- Ахъ, Боже мой! вскричалъ Шико, притворяясь, будто не узналъ короля: -- ужь не заболѣлъ ли его величество?

-- Шико, другъ мой, сказалъ Генрихъ: -- это я!

-- Кто -- ты?

-- Я, Генрихъ!

-- Сынъ мой, я вижу, что ты неосторожно поужиналъ. Вѣдь я предостерегалъ тебя!

-- Да я почти и не ѣлъ.

-- Такъ, стало-быть, тебя отравили, сказалъ Шико:-- Venire de biche! Какъ ты блѣденъ, Генрихъ!

-- Вѣдь я въ полотняной маскѣ.

-- Такъ, стало быть, ты здоровъ?

-- Здоровъ.

-- Зачѣмъ же ты меня будишь?

-- Мнѣ грустно.

-- Не-уже-ли? Смотри, пожалуй!

-- Мнѣ очень-грустно.

-- Тѣмъ лучше.

-- Какъ, тѣмъ лучше?

-- Да такъ; грусть заставляетъ призадуматься; а призадумаешься, такъ и разсудишь, что въ два часа ночи можно будить честнаго человѣка развѣ только для того, чтобъ сдѣлать ему подарокъ. Что же ты мнѣ принесъ? Показывай.

-- Ничего, Шико; я пришелъ говорить съ тобою.

-- Этого мало.

-- Шико, г. де-Морвилье быль вчера при дворѣ.

-- Ты принимаешь всякую сволочь; зачѣмъ же онъ приходилъ?

-- Сказать, что завтра будетъ большой совѣтъ, и просить аудіенціи.

-- Вотъ по всему видно, что онъ порядочный человѣкъ; онъ сперва спроситъ позволенія, а потомъ войдетъ.

-- Что ему отъ меня надобно, Шико?

-- Какъ, несчастный! Ты для этого только вопроса разбудилъ меня?

-- Шико, другъ мой, ты знаешь, что моя полиція находится подъ вѣдѣніемъ Морвилье.

-- Не знаю, отвѣчалъ Шико: -- да и знать не хочу.

-- Онъ всегда подробно доноситъ мнѣ обо всемъ.

-- Господи Боже мой! Какъ бы я теперь сладко спалъ!

-- Ты сомнѣваешься въ бдительности канцлера? спросилъ Генрихъ.

-- Да, corboeuf, сомнѣваюсь! отвѣчалъ Шико: -- и имѣю на то свои причины.

-- Какія же?

-- Будетъ съ тебя одной, или нѣтъ?

-- Будетъ, если она хороша.

-- И послѣ мнѣ можно будетъ спать?

-- Да?

-- Ну, такъ слушай: въ одинъ прекрасный день... впрочемъ, нѣтъ, это было вечеромъ...

-- Все равно.

-- Совсѣмъ не все равно. Однажды вечеромъ, я прибилъ тебя, Келюса и Шомберга въ улицѣ Фруамантель...

-- Ты прибилъ?..

-- Да, прибилъ; прибилъ всѣхъ троихъ.

-- За что?

-- За то, что оскорбили моего пажа; я прибилъ, а Морвилье не узналъ объ этомъ.

-- Какъ? вскричалъ Генрихъ:-- такъ это былъ ты, злодѣй! разбойникъ!

-- Я самъ, сказалъ Шико, потирая руки: -- не правда ли, сынъ мой, у меня рука довольно-тяжела?

-- Негодяй!

-- Такъ ты признаешься?

-- Я велю высѣчь тебя, Шико!

-- Не въ томъ дѣло: понятно ли тебѣ теперь, или нѣтъ? вотъ все, что я желаю знать.

-- Ты это знаешь такъ же хорошо, какъ я самъ, несчастный!

-- Призывалъ ли ты на другой день своего Морвилье?

-- Призывалъ; онъ былъ у меня при тебѣ.

-- Разсказалъ ли ты ему о непріятномъ приключеніи, случившемся наканунѣ съ однимъ изъ твоихъ пріятелей?

-- Разсказалъ.

-- Приказывалъ ли ты ему отъискать виновнаго?

-- Приказывалъ.

-- Отъискалъ ли онъ его?

-- Нѣтъ.

-- Ну, такъ ты видишь, что полиція твоя никуда не годится.

И, обратившись лицомъ къ стѣнѣ, рѣшившись не говорить болѣе ни слова, Шико захрапѣлъ такъ громко, что король потерялъ всякую надежду разбудить его.

Генрихъ, вздыхая, воротился къ себѣ.

На другой день собрался совѣтъ.

Члены его часто измѣнялись по прихоти короля. Въ этотъ разъ, совѣтъ состоялъ изъ Келюса, Можирона, д'Эпернона и Шомберга, уже въ-продолженіе четырехъ мѣсяцевъ находившихся въ милости у короля.

Шико, сидѣвшій на концѣ стола, складывалъ изъ бумаги кораблики и методически разставлялъ ихъ на столѣ, чтобъ составить, какъ онъ говорилъ, флотъ его.

Доложили о Морвилье.

Хитрый государственный человѣкъ нарядился въ самый мрачный костюмъ и придалъ лицу своему весьма-печальное выраженіе. Послѣ глубокаго поклона, на который отвѣтилъ Шико, онъ подошелъ къ королю и сказалъ:

-- Я нахожусь предъ совѣтомъ вашего величества?

-- Да, передъ лучшими моими друзьями. Говорите.

-- Государь! Дѣло чрезвычайно-важное. Я долженъ открыть вашему величеству страшный заговоръ.

-- Заговоръ! вскричали всѣ присутствующіе.

Шико оставилъ большой корабль, который онъ хотѣлъ назвать адмиральскимъ, и сталъ прислушиваться.

-- Заговоръ, ваше величество, повторилъ Морвилье, понизивъ голосъ съ таинственнымъ видомъ.

-- О-го! сказалъ король.-- Ужь не испанскій ли заговоръ?

Въ это время, герцогъ анжуйскій, приглашенный въ совѣтъ, вошелъ въ залу. Дверь за нимъ была немедленно заперта.

-- Слышите ли, братъ мой, сказалъ Генрихъ, послѣ церемоніальнаго привѣтствія: -- г. де-Морвилье открылъ какой-то заговоръ.

Герцогъ бросилъ на всѣхъ присутствующихъ мнительный взглядъ.

-- Можетъ ли быть?.. проговорилъ онъ.

-- Точно, ваше высочество, сказалъ г. де-Морвилье: -- страшный заговоръ.

-- Разскажите же намъ, въ чемъ дѣло, сказалъ Шико, опустивъ конченный корабль въ хрустальную вазу, стоявшую на столѣ.

-- Да, проговорилъ герцогъ анжуйскій: -- разскажите, господинъ канцлеръ.

-- Я слушаю, сказалъ Генрихъ.

Канцлеръ съёжился, принялъ еще болѣе-таинственный видъ и заговорилъ тихимъ голосомъ:

-- Государь, давно уже я наблюдаю за таинственными дѣйствіями нѣкоторыхъ недовольныхъ...

-- Нѣкоторыхъ?.. повторилъ Шико.-- Вы слишкомъ-скромны, г. де-Морвилье!

-- Большею частію, продолжалъ канцлеръ: -- это люди ничтожные, лавочники, ремесленники, мелкіе адвокаты... были немногіе монахи и школьники.

-- Ну, слава Богу, по-крайней-мѣрѣ не герцоги, сказалъ Шико съ большимъ хладнокровіемъ и принимаясь за новый корабликъ.

Герцогъ анжуйскій принужденно улыбнулся.

-- Я зналъ, ваше величество, продолжалъ канцлеръ: -- что недовольные пользуются обыкновенно двумя обстоятельствами: войной или религіей...

-- Очень-умно, замѣтилъ Генрихъ.-- Далѣе?

Довольный этой похвалой, канцлеръ продолжалъ:

-- Въ арміи у меня были офицеры, преданные вашему величеству; они извѣщали меня обо всемъ... въ духовенствѣ же другое дѣло; тамъ я долженъ, былъ употребить своихъ людей,

-- Очень-умно, замѣтилъ Шико.

-- Наконецъ, продолжалъ Морвилье: -- мнѣ удалось уговорить одного изъ парижскихъ чиновниковъ...

-- Уговорить? На что? спросилъ король.

-- Чтобъ онъ наблюдалъ за проповѣдниками, возмущающими народъ противъ вашего величества.

-- О-го! подумалъ Шико:-- ужь не о моемъ ли пріятелѣ онъ говоритъ?

-- Этихъ людей поддерживаетъ партія, нерасположенная къ престолу. Я изучилъ эту партію.

-- Прекрасно, сказалъ король.

-- Очень-умно, сказалъ Шико.

-- Я узналъ, наконецъ, надежды этой партіи! съ торжествующимъ видомъ вскричалъ Морвилье.

-- Очень-умно! вскричалъ Шико.

Король сдѣлалъ знакъ Гасконцу, чтобъ онъ молчалъ.

Герцогъ анжуйскій не спускалъ глазъ съ оратора.

-- Въ-продолженіи двухъ мѣсяцевъ, сказалъ канцлеръ: -- я содержалъ на суммы вашего величества людей чрезвычайно-ловкихъ, мужественныхъ до отчаянія, и, правда, жадныхъ къ деньгамъ; но польза, оказанная ими, неоцѣнённа... Они донесли мнѣ, что за огромную сумму денегъ откроютъ мѣсто сходбища заговорщиковъ.

-- Очень-умно! сказалъ Шико:-- плати, Генрихъ!

-- О! за этимъ дѣло не станетъ, вскричалъ Генрихъ:-- но говорите, канцлеръ, какая же цѣль этого заговора... какая надежда заговорщиковъ?...

-- Государь! они замышляютъ другую варѳоломеевскую ночь!

-- Противъ кого?

-- Противъ гугенотовъ.

Присутствующіе съ изумленіемъ поглядѣли другъ на друга.

-- Сколько вамъ это стояло? сказалъ Шико.

-- Семьдесятъ-пять тысячь ливровъ съ одной стороны, сто тысячь съ другой.

Шико обратился къ королю.

-- Дай мнѣ тысячу экю, вскричалъ Гасконецъ:-- и я тебѣ открою тайну г. де-Морвилье.

Канцлеръ съ изумленіемъ посмотрѣлъ на шута; герцогъ опять принужденно улыбнулся.

-- Говори, сказалъ король.

-- Вся эта исторія не что иное, какъ та же лига, отвѣчалъ Шико:-- лига, начатая десять лѣтъ назадъ. Г. де-Морвилье открылъ то, что всякій гражданинъ въ Парижъ знаетъ какъ свои пять пальцевъ.

-- Милостивый государь!.. вскричалъ канцлеръ.

-- Я говорю правду и докажу ее!.. сказалъ Шико докторальнымъ тономъ.

-- Такъ скажите же мѣсто сходбища лигёровъ?

-- Извольте; во-первыхъ, площадь; во-вторыхъ, площадь; въ-третьихъ, площади.

-- Г. Шико шутитъ, сказалъ съ принужденной улыбкой канцлеръ:-- а признаки ихъ?

-- Они одѣты какъ всѣ Парижане и передвигаютъ ноги, когда ходятъ, съ важностью отвѣчалъ Шико.

Громкій смѣхъ раздался послѣ этого отвѣта. Г. де-Морвилье счелъ приличнымъ не сердиться и засмѣялся вмѣстѣ съ прочими. Но потомъ, принявъ опять мрачный видъ, продолжалъ:

-- Одинъ изъ моихъ шпіоновъ присутствовалъ на ихъ собраніи въ такомъ мѣстѣ, которое, вѣроятно, не извѣстно вамъ, Шико.

Герцогъ анжуйскій поблѣднѣлъ.

-- Гдѣ же? спросилъ король.

-- Въ Аббатствѣ-св.-Женевьевы.

Шико уронилъ пѣтушка, котораго онъ только-что сложилъ и усаживалъ въ адмиральскій корабликъ.

-- Въ Аббатствѣ-св.-Женевьевы? повторилъ король.

-- Не можетъ быть, проговорилъ герцогъ.

-- Это вѣрно, сказалъ Морвилье, весьма-довольный дѣйствіемъ, произведеннымъ на присутствующихъ, и бросая на всѣхъ торяшствующіе взгляды.

-- О чемъ же они говорили? Что порѣшили? спросилъ король.

-- Они рѣшили, чтобъ лигёры избрали начальниковъ, чтобъ каждый членъ запасся орунйемъ, чтобъ въ каждую провинцію былъ посланъ одинъ изъ заговорщиковъ, чтобъ всѣ гугеноты, покровительствуемые вашимъ величествомъ,-- это ихъ собственныя выраженія...

Король улыбнулся.

-- Чтобъ всѣ гугеноты были убиты въ извѣстный день.

-- Только? спросилъ Генрихъ.

-- Чортъ возьми! сказалъ Шико:-- по всему видно, что ты католикъ.

-- Больше вы ничего не узнали? спросилъ герцогъ.

-- Еще узналъ, ваше высочество...

-- Я думаю, сказалъ Шико:-- этого мало за сто-семьдесятъ-пять тысячь ливровъ! Слишкомъ-мало.

-- Что же еще, канцлеръ? спросилъ король.

-- Начальники избраны...

Шико замѣтилъ безпокойство герцога анжуйскаго, слышалъ почти біеніе сердца его.

-- Вотъ какъ! сказалъ Шико:-- заговорщики избрали начальниковъ... странное дѣло! Однако, и этого мало за-сто семьдесятъ-пять тысячь ливровъ.

-- Кто эти начальники? спросилъ король:-- какъ зовутъ ихъ?

-- Во-первыхъ, проповѣдникъ, фанатикъ, полоумный... за имя котораго я заплатилъ десять тысячь ливровъ.

-- Такъ и слѣдовало!

-- Это женовевскій монахъ, братъ Горанфло.

-- Бѣдняжка! произнесъ Шико съ искреннимъ сожалѣніемъ.-- Ужь, видно, ему такъ на роду написано!

-- Горанфло! сказалъ король, записывая это имя: -- хорошо... далѣе...

-- Далѣе... отвѣчалъ канцлеръ колеблясь;-- это все... ваше величество...

И Морвилье опять окинулъ присутствующихъ таинственнымъ взглядомъ, какъ-бы желая сказать:

-- Еслибъ ваше величество были одни, то я сказалъ бы болѣе.

-- Говорите, канцлеръ, сказалъ король:-- здѣсь всѣ друзья мои... говорите.

-- О, государь! тотъ, кого я не смѣю назвать, имѣетъ также могущественныхъ друзей...

-- Не-ужь-то эти друзья могущественнѣе меня? спросилъ Генрихъ, поблѣднѣвъ отъ гнѣва и безпокойства.

-- Государь, это государственная тайна... простите, ваше величество...

-- Вы правы.

-- Очень-умно! сказалъ Шико.

-- Канцлеръ! сказалъ герцогъ анжуйскій:-- мы удалимся, если вы не можете говорить при насъ!

Морвилье колебался. Шико наблюдалъ за малѣйшими движеніями его, опасаясь, не открылъ ли онъ, въ-самомъ-дѣлѣ, что-либо поважнѣе первыхъ тайнъ.

Король сдѣлалъ канцлеру знакъ, чтобъ онъ приблизился; герцогу анжуйскому показалъ, чтобъ онъ оставался на своемъ мѣстѣ, Гасконцу приказалъ молчать, а любимцамъ не слушать.

Мосьё де-Морвилье наклонился къ уху короля; но онъ не успѣлъ исполнить половины движенія, предписываемаго въ подобномъ случаѣ этикетомъ, какъ громкіе крики послышались на дворѣ Лувра.

Король вдругъ вскочилъ; Келюсъ и д'Эпернонъ бросились къ окну; герцогъ анжуйскій схватился за шпагу съ поспѣшностью человѣка, мучимаго нечистою совѣстью.

Шико наблюдалъ въ одно время и за тѣмъ, что происходило на дворѣ, и за тѣмъ, что дѣлалось въ комнатѣ.

-- А! г. де-Гизъ, вскричалъ онъ:-- г. де-Гизъ идетъ въ Лувръ.

Король вздрогнулъ.

-- Правда, вскричали дворяне.

-- Герцогъ де-Гизъ? проговорилъ герцогъ анжуйскій.

-- Странно... странно... герцогъ де-Гизъ въ Парижѣ, протяжно проговорилъ король, прочитавшій въ безсмысленномъ отъ испуга взоръ канцлера то имя, которое онъ намѣревался шепнуть ему на ухо.

-- Вы хотѣли назвать моего двоюроднаго брата, герцога де-Гиза? спросилъ король тихимъ голосомъ канцлера.

-- Точно, ваше величество; онъ былъ главнымъ во время засѣданія, отвѣчалъ канцлеръ шопотомъ.

-- А другіе?..

-- Другихъ не знаю...

Генрихъ бросилъ испытующій взглядъ на Шико.

-- Ventre de Liehe! вскричалъ Гасконецъ, становясь въ любимую позицію короля:-- позвать сюда братца моего, де-Гиза!

И, наклонившись къ Генриху, шепнулъ:

-- Этого ты хорошо знаешь! Кажется, не зачѣмъ записывать его имя!

Стражи съ шумомъ отворили обѣ половины двери.

-- Только одну половину, вскричалъ Генрихъ:-- только одну!... Объ отворяются только для короля!

Герцогъ де-Гизъ былъ уже такъ близокъ, что могъ слышать эти слова; но они нисколько не измѣнили улыбки, съ которою онъ рѣшился привѣтствовать короля.

XV.

Зачѣмъ де-Гизъ приходилъ въ Лувръ.

За г. де-Гизомъ слѣдовала толпа офицеровъ, придворныхъ, дворянъ; за этой блистательной свитой шелъ народъ -- свита менѣе блистательная, но болѣе вѣрная и опасная.

Одни дворяне вошли во дворецъ, народъ остался за дверьми.

Изъ толпы народа раздавались громкіе крики въ то время, когда герцогъ де-Гизъ вступилъ въ галерею.

При видъ этой арміи, которая всегда сопровождала парижскаго героя, когда онъ появлялся на улицѣ, дворцовая стража взялась за оружіе и, выстроившись за своимъ храбрымъ полковникомъ, съ угрозой смотрѣла на народъ, бросая въ то же время гнѣвные взгляды на героя.

Гизъ замѣтилъ неблагопріятное расположеніе стражи, которою начальствовалъ Грильйонъ; онъ ласково поклонился полковнику, неподвижно и съ суровою гордостью стоявшему со шпагой въ рукахъ въ четырехъ шагахъ отъ своихъ солдатъ.

Это пренебреженіе полковника и цѣлаго полка къ его могущественному вліянію поразило герцога. Лицо его приняло на минуту безпокойное выраженіе; но, по мѣрѣ приближенія къ королевскому покою, оно опять прояснялось, такъ-что онъ вошелъ въ кабинетъ Генриха III улыбаясь.

-- А! это вы, кузенъ? сказалъ король.-- Съ какимъ шумомъ! Мнѣ послышалось, что звучали трубы!

-- Государь, отвѣчалъ герцогъ:-- трубы звучатъ въ Парижѣ только для короля, а на войнѣ для полководца; я, какъ человѣкъ хорошо-знакомый съ придворными и лагерными обычаями, знаю это. Здѣсь трубы слишкомъ-шумны для подданнаго; тамъ онѣ слишкомъ-незначительны для короля.

Генрихъ кусалъ губы.

-- Par la mordieu! сказалъ онъ послѣ короткаго молчанія, въ-продолженіе котораго пожиралъ глазами лотарингскаго принца: -- какъ вы нарядны, кузенъ! Вы, вѣроятно, сегодня только изъ лагеря?

-- Только сегодня, ваше величество, отвѣчалъ герцогъ, слегка покраснѣвъ.

-- Много чести, кузенъ, много чести доставляетъ мнѣ ваше посѣщеніе, весьма-много чести.

Генрихъ III обыкновенно повторялъ слова свои, когда старался скрывать мысли, толпившіяся въ умѣ его, точно такъ, какъ генералъ сгущаетъ ряды солдатъ передъ баттареей, которая должна быть открыта не тотчасъ.

-- Много чести, много чести, повторилъ Шико, такъ вѣрно поддѣлываясь подъ голосъ короля, что, казалось, слова эти были произнесены самимъ королемъ.

-- Государь, сказалъ герцогъ:-- вы шутите: можетъ ли мое посѣщеніе дѣлать честь вашему величеству?

-- Я хотѣлъ сказать, г. де-Гизъ, возразилъ король: -- что всякій добрый католикъ, но возвращеніи изъ кампаніи, отдаетъ сперва долгъ Богу въ которомъ-либо изъ храмовъ его, а потомъ уже королю. Почивайте Бога, служите королю,-- вотъ, мой кузенъ, полу-религіозная, полу-политическая аксіома.

Герцогъ де-Гизъ покраснѣлъ болѣе прежняго; король, смотрѣвшій ему прямо въ глаза, замѣтилъ краску, выступавшую на лицѣ его и обративъ взоръ, какъ-бы по инстинктивному побужденію, на герцога анжуйскаго, замѣтилъ, что родной братецъ его былъ такъ же блѣденъ, какъ двоюродный красенъ.

Это смущеніе, выражавшееся столь противоположнымъ образомъ, поразило короля. Онъ на мгновеніе опустилъ глаза и принялъ ласковый видъ, подъ которымъ никто лучше Генриха III не умѣлъ скрывать своего гнѣва.

-- Во всякомъ случаѣ, сказалъ онъ:-- я чрезвычайно-радъ, герцогъ, что вы спаслись отъ военныхъ опасностей, хотя, съ свойственнымъ вамъ мужествомъ, не избѣгали ихъ, какъ мнѣ говорили. Но опасности знаютъ и боятся васъ, кузенъ.

Герцогъ поклонился.

-- А потому, намъ совѣстно передъ вами; пока вы подвергаетесь смертнымъ опасностямъ, мы сочиняемъ новыя моды и молимся.

-- Да, ваше величество, сказалъ герцогъ, остановившись на послѣднемъ словѣ короля: -- мы знаемъ, что вы государь просвѣщенный и благочестивый, и никакія удовольствія не заставятъ васъ упустить изъ вида славу Господа и выгоды святой его церкви. Это обстоятельство и подало намъ смѣлость безбоязненно явиться прямо къ вашему величеству.

-- Смотри-ка, какъ велика безбоязненная смѣлость твоего кузена, Генрихъ, сказалъ Шико, показывая на толпу дворянъ, почтительно остановившихся за дверьми:-- треть этой безбоязненной смѣлости осталась за дверьми твоего кабинета, а двѣ другія трети за луврскими воротами.

-- Безбоязненно? повторилъ Генрихъ:-- но развѣ вы когда-либо входили ко мнѣ съ боязнію?

-- Государь, смѣлость, о которой я говорю, относится къ предложенію, которое намѣренъ я сдѣлать вашему величеству.

-- А! такъ вы ко мнѣ съ предложеніемъ, кузенъ? Говорите смѣло -- или безбоязненно, какъ вы сказали... Что же это за предложеніе?

-- Исполненіе одной изъ прекраснѣйшихъ идей, родившихся въ христіанскомъ мірѣ послѣ того, какъ крестовые походы стали невозможны.

-- Говорите, герцогъ.

-- Государь, продолжалъ герцогъ, возвысивъ голосъ такимъ образомъ, что всѣ, находившіеся въ передней, могли слышать его: -- государь, величественно званіе христіанскаго короля: оно обязываетъ пламенно заботиться о покровительствѣ и защитѣ религіи. Вы, король, какъ старшій сынъ церкви, обязаны защищать мать свою.

-- О-го! сказалъ Шико: -- мой кузенъ читаетъ проповѣдь со шпагой на боку и шлемомъ на головѣ; это очень-забавно! Не удивительно послѣ этого, что монахи хотятъ воевать. Генрихъ, дай полкъ моему пріятелю, Горанфло!

Герцогъ притворился, будто не разслышалъ этихъ словъ; Генрихъ закинулъ одну ногу на другую и облокотился на колѣно.

-- Не угрожаютъ ли церкви Сарацины, любезный герцогъ? спросилъ король.-- Или не добиваетесь ли вы титула короля... іерусалимскаго?

-- Государь, возразилъ герцогъ:-- многочисленная толпа народа, слѣдовавшая за мною и благословлявшая мое имя, удостоила меня этого пріема только за усердное покровительство вѣры православной. Предъ вступленіемъ вашего величества на престолъ, я Уже имѣлъ честь говорить вамъ о союзѣ между всѣми истинными католиками.

-- Да, да, сказалъ Шико:-- да, помню, ventre de biche! Помню лигу! Помню! Какъ не помнить! Генрихъ, у тебя должна быть весьма-слабая память, если ты забылъ лигу.

Герцогъ оглянулся и бросилъ презрительный взглядъ на говорившаго, не зная, какое вліяніе имѣли эти слова на короля послѣ того, что ему за нѣсколько минутъ донесъ Морвилье.

Герцогъ анжуйскій смутился еще болѣе прежняго и, приложивъ палецъ къ губамъ, устремилъ пристальный взглядъ на герцога де-Гиза; блѣдный и неподвижный, онъ походилъ на статую Осторожности.

Король не замѣтилъ взгляда, свидѣтельствовавшаго о взаимныхъ отношеніяхъ двухъ принцевъ; но Шико, играя корабликомъ, небрежно подошелъ къ королю и, устанавливая свою игрушку на тогѣ Генриха, шепнулъ ему:

-- Посмотри на брата, Генрихъ.

Съ быстротою молніи король поднялъ глаза; почти также быстро герцогъ опустилъ палецъ, но уже было поздно. Генрихъ замѣтилъ движеніе и угадалъ его.

-- Государь, продолжалъ герцогъ де-Гизъ, замѣтившій поступокъ Шико, но неслышавшій словъ его: -- всѣ католики требовали союза святой лиги, потому-что она имѣла главною цѣлію упрочить престолъ противъ коварныхъ козней гугенотовъ, смертельныхъ враговъ нашихъ.

-- Славно сказано! вскричалъ Шико.-- Одобряю pedibus et nutu!

-- Но, продолжалъ герцогъ: -- недостаточно составить союзъ, недостаточно образовать массу, какъ бы плотна она ни была: надобно дать направленіе этому союзу. А въ такомъ королевствѣ, какъ Франція, нѣсколько мильйоновъ человѣкъ не могутъ соединиться безъ согласія короля.

-- Нѣсколько мильйоновъ! вскричалъ Генрихъ, не скрывая своего изумленія, которое можно было принять за страхъ.

-- Нѣсколько милліоновъ человѣкъ, повторилъ Шико: -- маленькое сѣмечко недовольныхъ, которое, будучи посажено искусными руками, не преминетъ дать прекрасные плоды!

Терпѣніе герцога, казалось, лопнуло; онъ презрительно сжалъ губы, хотѣлъ топнуть ногою, но только судорожно придавилъ ею полъ.

-- Удивляюсь, государь, сказалъ онъ: -- что вы позволяете прерывать меня, когда я говорю съ вами о такихъ важныхъ дѣлахъ.

При этихъ словахъ, Шико, какъ-бы раздѣлявшій мнѣніе герцога, вскочилъ съ сердцемъ и, грозно осматриваясь, закричалъ дребезжащимъ голосомъ:

-- Тише тамъ! молчать, или -- ventre de biche! первый, кто заговоритъ, будетъ имѣть дѣло со мною!

-- Нѣсколько милліоновъ человѣкъ! повторилъ король, которому очень не нравилось это число:-- это весьма-лестно для католической вѣры; но сколько же протестантовъ въ моемъ королевствѣ противъ этого огромнаго числа союзниковъ?

Герцогъ сталъ припоминать.

-- Четверо, сказалъ Шико.

Эта новая выходка разсмѣшила друзей короля, между-тѣмъ, какъ Гизъ насупилъ брови, а дворяне, ждавшіе въ передней, громко стали роптать на дерзость Гасконца.

Король медленно обратился къ двери, за которою слышался ропотъ, бросилъ гордый взглядъ на недовольныхъ, и -- все утихло.

Потомъ, обративъ тотъ же взглядъ на герцога, онъ продолжалъ:

-- Говорите же, герцогъ, что вамъ надо?.. говорите яснѣе... короче...

-- Слава короля моего дороже мнѣ своей собственной, и потому я требую, чтобъ вы, государь, ясно доказали, что по усердію и привязанности къ католической вѣрѣ вы столько же выше насъ, сколько и во всемъ другомъ, и этимъ отняли бы у недовольныхъ предлогъ къ новымъ войнамъ.

-- О! если дѣло идетъ только о войнѣ, кузенъ, сказалъ Генрихъ: -- то у меня есть войска; у васъ однихъ, если не ошибаюсь, въ лагерѣ, который вы покинули, чтобъ пріѣхать ко мнѣ съ прекрасными совѣтами, около двадцати-пяти тысячь человѣкъ.

-- Государь, вы не совсѣмъ поняли меня.

-- Такъ говорите яснѣе, кузенъ; вѣдь вы великій полководецъ, и мнѣ очень-пріятно будетъ слышать ваши разсужденія о войнѣ.

-- Государь, я хотѣлъ сказать, что въ настоящее время королямъ суждено вести двѣ войны: войну моральную, если можно такъ выразиться, и войну политическую; войну противъ идей и войну противъ людей.

-- Mordieu! сказалъ Шико: -- прекрасно сказано.

-- Молчи, шутъ! сказалъ король.

-- Люди, продолжалъ герцогъ: -- видимы, осязательны, смертны; на нихъ можно напасть, ихъ можно порочить, потомъ осудить и казнить, если нужно.

-- Да, сказалъ Шико: -- можно повѣсить и безъ суда; это короче и проще.

-- Но на идеи, продолжалъ герцогъ: -- прямо нападать нельзя, ваше величество; онѣ невидимы, непроницаемы, скрываются отъ тѣхъ, которые хотятъ уничтожить ихъ -- скрываются въ глубинѣ души и пускаютъ глубокіе корни; и чѣмъ болѣе обрѣзываютъ неосторожные отростки, выходящіе наружу, тѣмъ сильнѣе и глубже проникаютъ внутренніе корни. Идея, ваше величество, подобна карлѣ-великану, за которымъ надо смотрѣть днемъ и ночью; потому-что идея, вчера ползавшая у ногъ вашихъ, сегодня становится выше васъ. Идея, ваше величество, это искра, падающая на соломенную крышу; надобно имѣть хорошіе глаза, чтобъ днемъ замѣтить начало пожара,-- и вотъ почему, ваше величество, мильйоны блюстителей необходимы!

-- Пропали мои четыре гугенота! вскричалъ Шико:-- жаль мнѣ ихъ, ventre de biche!

-- Я пришелъ просить ваше величество, продолжалъ герцогъ:-- назначить главу этимъ мильпонамъ блюстителей, этому святому союзу!

-- Вы кончили, кузенъ? спросилъ Генрихъ.

-- Кончилъ, ваше величество; вы видѣли, что я говорилъ прямо и откровенно.

Шико громко вздохнулъ, между-тѣмъ, какъ герцогъ анжуйскій, успокоившись, съ улыбкой глядѣлъ на лотарингскаго принца.

-- Что вы скажете на это, господа? спросилъ король, обращаясь къ присутствующимъ.

Шико, не говоря ни слова, взялъ шляпу и перчатки; потомъ, схвативъ за хвостъ львиную кожу, лежавшую у ногъ короля, утащилъ ее въ уголъ комцаты и растянулся на ней.

-- Что ты дѣлаешь, Шико? спросилъ король.

-- Государь, отвѣчалъ онъ: -- говорятъ, утро вечера мудренѣе. Отъ-чего это говорятъ? отъ-того, что, когда человѣкъ выспится, то становится умнѣе. Я высплюсь; а завтра утромъ дамъ отвѣтъ моему кузену де-Гизу.

И онъ потянулся.

Герцогъ бросилъ на Гасконца гнѣвный взглядъ; Шико мигнулъ однимъ глазомъ и захрапѣлъ.

-- Жду отвѣта, ваше величество, сказалъ герцогъ.

-- Я думаю, что вы правы, кузенъ; соберите главныхъ лигёровъ, прійдите съ ними ко мнѣ, и я выберу вамъ начальника.

-- Когда же, государь? спросилъ герцогъ.

-- Завтра.

Съ послѣднимъ словомъ, король взглянулъ съ улыбкой сперва на герцога де-Гиза, потомъ на герцога анжуйскаго.

Послѣдній намѣревался удалиться вслѣдъ за другими придворными, но Генрихъ остановилъ его.

-- Остановитесь, братецъ, сказалъ онъ:-- мнѣ нужно переговорить съ вами.

Герцогъ де-Гизъ прижалъ руку ко лбу, какъ-бы желая удержать волновавшіяся въ умѣ его мысли, и удалился съ своей свитой, которая вскорѣ разсѣялась подъ сводами.

Минуту спустя, послышались клики толпы, привѣтствовавшей опять своего любимца.

Шико продолжалъ храпѣть; не извѣстно, точно ли онъ спалъ.

XVI.

Касторъ и Поллуксъ.

Король отпустилъ всѣхъ своихъ любимцевъ, удержавъ брата.

Герцогъ анжуйскій во всю предшествовавшую сцену сохранилъ видъ равнодушія, а потому безъ опасенія согласился на приглашеніе Генриха. Онъ не зналъ, что Шико наблюдалъ за нимъ, и что король замѣтилъ взглядъ и движеніе, которыми онъ предостерегалъ герцога де-Гиза.

-- Братецъ, сказалъ Генрихъ, удостовѣрившись, что, кромѣ Шико, никто не остался въ кабинетѣ и прохаживаясь большими шагами отъ двери къ окну, и обратно: -- знаете ли вы, что я очень-счастливъ?

-- Государь, возразилъ герцогъ:-- если вы въ-самомъ-дѣлѣ счастливы, то счастіе ваше не что иное, какъ должное возмездіе за ваши добродѣтели.

Генрихъ пристально взглянулъ на брата.

-- Да, я очень-счастливъ! продолжалъ онъ:-- потому-что, если мнѣ самому не приходятъ на умъ возвышенныя идеи, такъ онѣ приходятъ моимъ приближеннымъ... я это говорю потому, что идея де-Гиза, по-истинѣ, великая идея!

Герцогъ поклонился въ знакъ согласія.

Шико открылъ одинъ глазъ, какъ-будто не такъ хорошо слышалъ съ закрытыми глазами и какъ-будто ему нужно было видѣть лицо короля, чтобъ лучше понимать слова его.

-- Точно, продолжалъ Генрихъ: -- соединить подъ одно знамя всѣхъ католиковъ, обратить королевство въ церковь, вооружить незамѣтнымъ образомъ всю Францію, отъ Кале до Лангедока, отъ Бретани до Бургундіи, такъ, чтобъ у меня всегда была готовая армія противъ Англичанъ, Фламандцевъ или Испанцевъ, и чтобъ ни Англичане, ни Испанцы, ни Фламандцы не подозрѣвали даже существованія этой арміи... знаете ли, Франсуа, что это высокая идея?

-- Не правда ли, ваше величество? сказалъ герцогъ анжуйскій, радуясь тому, что король вполнѣ соглашался съ видами герцога де-Гиза, его союзника.

-- Да; и я чувствую себя душевно-расположеннымъ къ тому, кому пришла такая чудесная мысль.

Шико открылъ оба глаза, но тотчасъ же опять закрылъ ихъ, замѣтивъ на лицѣ короля одну изъ тѣхъ тонкихъ улыбокъ, которыя понималъ одинъ Шико. Ему довольно было этой улыбки.

-- Да, продолжалъ король.-- Повторяю, что такая мысль должна быть вознаграждена по достоинству, и я готовъ все сдѣлать для того, кому она пришла въ голову... Скажите мнѣ, Франсуа, точно-ли принадлежитъ эта мысль, или начатое уже исполненіе ея, герцогу де-Гизу?

Герцогъ анжуйскій утвердительно кивнулъ головою.

-- Прекрасно, сказалъ король.-- Я говорилъ, что я счастливъ, но долженъ бы сказать, что я слишкомъ счастливъ, потому-что подданнымъ моимъ не только приходятъ въ голову высокія идеи, но, по усердію ко мнѣ, они даже начинаютъ, безъ моего вѣдома, приводить эти идеи въ исполненіе. Однакожь скажите, Франсуа, скажите по правдъ, прибавилъ король, положивъ руку на плечо брату: -- скажите, точно ли я обязанъ де-Гизу этой идеей?

-- Нѣтъ, ваше величество, эту мысль имѣлъ уже, двадцать лѣтъ тому, кардиналъ лотарингскій, и только варѳоломеевская ночь воспрепятствовала, или, лучше, сдѣлала излишнимъ на время исполненіе ея.

-- Ахъ! какъ жаль, что кардиналъ лотарингскій умеръ! сказалъ Генрихъ: -- я бы возвелъ его въ званіе папы, послѣ смерти Григорія XIII; но надо отдать справедливость и племяннику, продолжалъ Генрихъ съ добродушіемъ: -- онъ умѣлъ воспользоваться этой идеей. По несчастію, я не могу сдѣлать его папой; но пожалую его... впрочемъ, его уже нечѣмъ жаловать!

-- Государь, возразилъ Франсуа, совершенно-обманутый притворнымъ добродушіемъ брата:-- вы преувеличиваете заслуги и достоинства де-Гиза; идея не его и не онъ развилъ ее.

-- Такъ, вѣрно, братъ его, кардиналъ?

-- Конечно, и кардиналъ очень занимался этимъ, но не онъ главный...

-- А! такъ, видно, Майеннъ?

-- О, ваше величество! вы дѣлаете ему слишкомъ-много чести, сказалъ герцогъ.

-- Правда; какая политическая идея можетъ прійдти въ голову этому мяснику! Но кому же я долженъ быть признателенъ за развитіе этой идеи?

-- Мнѣ, ваше величество, отвѣчалъ герцогъ.

-- Вамъ? вскричалъ Генрихъ съ притворнымъ добродушнымъ изумленіемъ.

Шико открылъ одинъ глазъ.

Герцогъ поклонился.

-- Какъ? сказалъ Генрихъ:-- когда всѣ возставали противъ меня, когда проповѣдники кляли мои пороки, поэты и пасквилянты сплетали вирши на мои недостатки, политики порицали мою безпечность, друзья смѣялись надъ моею неспособностью, когда, наконецъ, положеніе мое сдѣлалось столь невыносимымъ, что я худѣлъ, что волосы мои сѣдѣли... вамъ, Франсуа, пришла такая высокая мысль!.. А я... простите, Франсуа... я не всегда считалъ васъ своимъ другомъ. Ахъ, Франсуа! какъ я виноватъ передъ вами!

И Генрихъ, растроганный до слезъ, протягивалъ руку къ брату.

Шико открылъ оба глаза.

-- О! я понимаю всю важность этой идеи, продолжалъ Генрихъ: -- я не могъ собирать ни повинностей, ни рекрутовъ -- всѣ роптали на меня!.. Теперь же идея де-Гиза или, лучше сказать, ваша, мой добрый братъ, даетъ мнѣ богатство, войско, друзей и спокойствіе. Теперь, Франсуа, недостаетъ только одного, чтобъ упрочить мое счастіе...

-- Чего же?

-- Кузенъ мой сейчасъ говорилъ, что надобно бы назначить главу этому союзу.

-- Конечно...

-- Вы понимаете, Франсуа, что начальника надобно выбрать не изъ моихъ любимцевъ: ни одинъ изъ нихъ не имѣетъ необходимаго для этого ума и мужества. Келюсъ храбръ, но онъ слишкомъ занятъ своими любовными интрижками. Можиронъ храбръ, но онъ занятъ своимъ туалетомъ. Шомбергъ храбръ, но не отличается особеннымъ умомъ; въ этомъ соглашаются даже лучшіе друзья его. Д'Эпернонъ храбръ, но онъ лицемѣръ, на котораго я не полагаюсь, хоть и не показываю вида... Но вы знаете, Франсуа, одна изъ самыхъ тяжкихъ обязанностей короля та, что онъ долженъ постоянно скрывать свои ощущенія, сказалъ Генрихъ съ возрастающею довѣрчивостью: -- и мнѣ такъ легко, такъ пріятно на душѣ, когда могу говорить откровенно, какъ теперь, на-примѣръ...

Шико закрылъ глаза.

-- Итакъ, продолжалъ Генрихъ: -- вы болѣе другихъ содѣйствовали развитію этой идеи; вы избрали орудіемъ герцога де-Гиза; слѣдовательно, я смѣло могу согласиться...

-- Что вы говорите, государь? вскричалъ Франсуа, не будучи въ силахъ скрыть своего безпокойства.

-- Я говорю, что главой союза долженъ быть принцъ...

-- Государь, берегитесь!

-- Хорошій полководецъ, искусный дипломатъ...

-- Особенно искусный дипломатъ, повторилъ герцогъ.

-- Мнѣ кажется, Франсуа, что это званіе особенно прилично герцогу де-Гизу? Не правда ли?

-- Ваше величество, сказалъ Франсуа: -- герцогъ де-Гизъ и безъ того уже слишкомъ-могущественъ.

-- Да; но въ его могуществѣ и заключается вся моя сила.

-- Герцогъ де-Гизъ овладѣлъ уже войскомъ и народомъ; кардиналъ лотарингскій овладѣлъ духовенствомъ; Майеннъ -- опасное орудіе въ рукахъ двухъ братьевъ... Мнѣ кажется, что могущество ихъ будетъ слишкомъ-велико.

-- Правда, сказалъ Геврихъ: -- правда твоя, Франсуа.

-- Еслибъ Гизы были французскіе принцы, такъ можно бы еще надѣяться, что они будутъ пещись о выгодахъ нашего дома...

-- Правда и то; они лотарингскіе принцы...

-- Всегда соперничествовавшіе съ нашимъ домомъ.

-- Франсуа, вы совершенно правы! Tudieu! я не считалъ васъ такимъ искуснымъ политикомъ... да! Знаете, отъ-чего я худѣю, отъ-чего волосы мои сѣдѣютъ? Могущество лотарингскаго дома безпокоитъ меня; не проходитъ дня, Франсуа, чтобъ эти три Гиза,-- вы правду сказали, они завладѣли всѣмъ,-- чтобъ то герцогъ, то кардиналъ, то Майеннъ не оторвали у меня клочка моей власти, не отняли у меня котораго-нибудь изъ моихъ преимуществъ смѣлостью, силой, хитростью, или измѣной... А я, бѣдный, слабый, покинутый всѣми, не могу даже противиться имъ!.. Ахъ, Франсуа! еслибъ мы прежде объяснились, еслибъ я прежде могъ прочитать то, что было въ вашемъ сердцѣ, -- о! тогда у меня достало бы силы противиться имъ! Въ васъ я нашелъ бы помощника, опору. Но, увы! теперь ужь поздно...

-- Отъ-чего же?

-- Отъ-того, что теперь мы должны были бы вступить въ борьбу, а одна мысль о борьбѣ мнѣ тягостна. Итакъ пусть герцогъ де-Гизъ будетъ главой лиги.

-- Напрасно, ваше величество, сказалъ герцогъ.

-- Кого же мнѣ назначить, Франсуа? Кто возьметъ на себя эту опасную должность? Да, опасную! Развѣ вы не догадались, чего домогался герцогъ? Онъ именно того и хотѣлъ, чтобъ я избралъ его главою лиги.

-- Такъ что же?

-- То, что всякій другой, кого я изберу, сдѣлается смертельнымъ врагомъ его.

-- Изберите человѣка, равнаго ему по могуществу,-- такого, который, подъ вашей защитой, не страшился бы силы и могущества трехъ соединенныхъ лотарингскихъ принцевъ.

-- Э! любезный братъ, сказалъ Генрихъ съ грустію: -- гдѣ же мнѣ найдти такого человѣка?

-- Поищите около себя, ваше величество.

-- Около себя? Да кромѣ васъ и Шико, у меня истинныхъ друзей нѣтъ.

-- О-го! подумалъ Шико: -- ужь не хочетъ ли онъ и со мной съиграть недобрую шутку?

И онъ закрылъ глаза.

-- Какъ! сказалъ герцогъ: -- не-уже-ли вы еще не понимаете, государь?

Генрихъ такъ посмотрѣлъ на герцога анжуйскаго, какъ-будто съ глазъ его внезапно снала завѣса.

-- Ахъ, Боже мой! вскричалъ онъ.

Франсуа поднялъ голову.

-- Но нѣтъ, продолжалъ Генрихъ: -- вы не согласитесь, Франсуа. Это слишкомъ-тяжкая обязанность: гдѣ вамъ возиться съ чернымъ народомъ! гдѣ вамъ выслушивать проповѣди фанатиковъ! гдѣ вамъ, въ случаѣ возмущенія мясниковъ, ходить по улицамъ парижскимъ! Надобно быть тройственнымъ, наподобіе Гизовъ, надобно имѣть правую руку по имени Карлъ, а лѣвую по имени Луи... Майеннъ въ варѳоломеевскую ночь оказался весьма-дѣльнымъ человѣкомъ: онъ безпощадно и безъ разбора билъ и рѣзалъ всѣхъ...

-- Слишкомъ безъ разбора.

-- Можетъ-быть, но не въ томъ дѣло.-- Отвѣчайте на мои вопросъ, Франсуа. Не-уже-ли вы согласились бы связаться съ чернью? Не-уже-ли вы, первый дворянинъ моего двора, захотите сдѣлаться популярнымъ? Mort de ma vie, братецъ! люди очень измѣняются съ лѣтами!

-- Я готовъ согласиться на это -- не для себя, а для васъ, ваше величество.

-- Добрый, прекрасный братъ! вскричалъ Генрихъ, утирая пальцемъ небывалую слезу.

-- Итакъ, продолжалъ Франсуа:-- вы желаете, чтобъ я взялъ на себя званіе, которое вамъ угодно было поручить герцогу де-Гизу?

-- Желаю ли я! вскричалъ Генрихъ.-- Corne du Diable! Не только желаю, но радуюсь вашей услужливости. Итакъ, и вы помышляли о лигѣ? Тѣмъ лучше, mordieu! тѣмъ лучше! Чудесно! теперь я вижу, что окруженъ одними великими, умными людьми...

-- О! вы шутите, ваше величество...

-- Я? Соже сохрани; теперь не до шутокъ. Я говорю, что думаю, Франсуа: -- вы избавляете меня отъ большаго затрудненія... Съ нѣкотораго времени я боленъ морально. Умственныя способности мои слабѣютъ. Маронъ объясняетъ мнѣ причину этого... но возвратимся къ нашему дѣлу... Впрочемъ, на что мнѣ умъ, когда добрые люди думаютъ за меня? Итакъ, мы рѣшили, что вы будете главой лиги? Такъ?

Франсуа задрожалъ отъ радости.

-- О! вскричалъ онъ: -- еслибъ я заслужилъ довѣренность вашего величества!

-- Довѣренность? Кого мнѣ опасаться, когда не Гизъ будетъ главою лиги? Ужь не самой ли лиги?.. Можетъ-быть, опасность угрожаетъ мнѣ съ этой стороны? Говори, мой добрый Франсуа, говори!

-- О, государь! произнесъ герцогъ.

-- Ахъ, какъ я безразсуденъ! Можно ли мнѣ опасаться союза, начальникомъ котораго будете вы?.. Кажется, это логически?.. Нѣтъ, я ничего не опасаюсь. Впрочемъ, во всякомъ случаѣ, у меня во Франціи еще довольно вѣрноподданныхъ, съ которыми я могу пойдти на лигу, если ей вздумается надоѣдать мнѣ!

-- Разумѣется, ваше величество, отвѣчалъ герцогъ съ наивностью, почти столь же искусно поддѣланною, какъ добродушіе короля: -- король всегда останется королемъ.

Шико открылъ одинъ глазъ.

-- Разумѣется! сказалъ Генрихъ.-- Но, къ-несчастію, мнѣ приходитъ на умъ мысль... Удивительно, сколько сегодня рождается мыслей... однѣ за другими -- точно грибы.

-- Какая же это мысль? спросилъ герцогъ съ безпокойствомъ.

-- Нашъ кузенъ де-Гизъ вообразилъ себе, вѣроятно, что онъ, а не другой кто-нибудь, будетъ начальникомъ лиги. Какъ же мнѣ съ нимъ быть?

-- Съ герцогомъ де-Гизомъ?

-- Да; онъ, я думаю, только для того и взялся за дѣло.-- Берегитесь, Франсуа, онъ не такой человѣкъ, чтобъ согласился сдѣлаться жертвой. Sic vos non vobis. Вы читали Виргилія: Nidificates aves.

-- О, ваше величество...

-- Франсуа, я увѣренъ, что онъ такъ думаетъ.-- Вѣдь онъ знаетъ, какъ я безпеченъ!

-- Ваше величество, вамъ стоитъ сказать одно слово, и онъ уступитъ.

-- Скажите лучше -- притворится, Я уже сказалъ вамъ: берегитесь, Франсуа, у моего кузена де-Гиза длинны руки! Ему стоитъ только протянуть ихъ, и одной рукой онъ коснется Испаніи, а другою Англіи -- Дон-Жуана-Австрійскаго и Елизаветы. У Бурбона шпага была короче рукъ де-Гиза, -- несмотря на то, онъ сдѣлалъ много зла Франциску I, нашему дѣду...

-- Если вы считаете его столь опаснымъ, тѣмъ болѣе должны поручить мнѣ начальство надъ лигой, чтобъ не усилить его вліянія и -- при первой измѣнѣ, мы учинимъ надъ нимъ судъ и расправу.

Шико открылъ другой глазъ.

-- Судъ и расправу, Франсуа! Судъ и расправу!.. Нѣтъ; Лудовику XI, королю могущественному и богатому, можно было ставить эшафоты и возводить на нихъ кого ему вздумается... У меня же не достанетъ денегъ и на то, чтобъ купить чернаго бархата, которымъ въ подобныхъ случаяхъ обиваютъ эшафотъ.

Произнося эти слова, Генрихъ, не смотря на все свое присутствіе духа, бросилъ на герцога мрачный взглядъ, котораго послѣдній не могъ вывести.

Шико закрылъ глаза.

Наступила минута молчанія.

Король первый заговорилъ.

-- Надобно быть осторожнымъ, любезный Франсуа, сказалъ онъ: -- надо избѣгать народныхъ войнъ, ссоръ между моими подданными. Я -- сынъ Генриха-воинственнаго и Катерины-хитрой; я немножко наслѣдовалъ хитрость моей матери... позову герцога де-Гиза и наобѣщаю ему столько, что мы сладимъ это дѣло пріятельскимъ образомъ.

-- Ваше величество, вскричалъ герцогъ анжуйскій: -- вы мнѣ поручите начальство надъ лигой?

-- Конечно.

-- Вы понимаете, что это выгоднѣе для васъ?

-- Разумѣется.

-- Это ваше собственное желаніе?

-- Собственное мое желаніе; только не надо обижать кузена де-Гиза.

-- Не безпокойтесь, ваше величество: -- я самъ берусь уговорить герцога.

-- Когда?

-- Сейчасъ.!

-- Такъ вы намѣрены идти къ нему?-- О, братецъ, подумайте! Вы сдѣлаете ему слишкомъ-много чести!

-- Я не пойду къ нему.

-- Какъ же?

-- Онъ ждетъ меня.

-- Гдѣ?

-- У меня.

-- У васъ? Да вѣдь онъ вышелъ изъ Лувра?-- Вы слышали, какъ народъ привѣтствовалъ его.

-- Да; но, вышедъ въ большія ворота, онъ воротился въ боковыя. Королю принадлежалъ, по праву, первый визитъ герцога де-Гиза; мнѣ же принадлежитъ второй.

-- Ахъ, братецъ! сказалъ Генрихъ:-- какъ я вамъ благодаренъ, что вы такъ хорошо поддерживаете наши права, которыя я иногда, по слабости своей, забываю! Идите же, Франсуа, и устройте это дѣло.

Франсуа взялъ руку брата и наклонился, чтобъ поцаловать ее.

-- Что вы дѣлаете, Франсуа?.. Въ мои объятія! Вотъ ваше мѣсто; здѣсь, на груди моей! Дайте мнѣ прижать васъ къ сердцу.

И братья стали обниматься въ нѣсколько пріемовъ; наконецъ, герцогъ анжуйскій, высвободившись изъ объятій короля, вышелъ изъ кабинета и поспѣшно направилъ шаги къ своимъ покоямъ.

Сердце его было преисполнено радости.

По уходѣ брата, король топнулъ ногой и, бросившись въ потаенный корридоръ, ведшій къ покоямъ Маргериты-Наваррской, занимаемымъ герцогомъ анжуйскимъ, онъ вступилъ въ маленькій кабинетъ, откуда легко можно было слышать все, что говорилось въ комнатѣ Франсуа.

-- Ventre de biche! сказалъ Шико, открывъ оба глаза вмѣстѣ и садясь на кожу: -- какая трогательная семейная сцена! Мнѣ казалось, что я на Олимпѣ, и вижу сцену свиданія Кастора и Поллукса послѣ шестимѣсячной ихъ разлуки.

XVII.

Здѣсь доказывается, что подслушиваніе есть лучшій способъ -- слышать.

Герцогъ анжуйскій засталъ герцога де-Гиза въ той самой комнатѣ королевы наваррской, гдѣ нѣкогда Генрихъ и де-Муи шопотомъ и говоря на ухо другъ другу, условились бѣжать; осторожный Генрихъ зналъ, что въ Луврѣ было мало комнатъ, возлѣ которыхъ не были устроены коморки для подслушиванья.

Герцогъ анжуйскій тоже зналъ это важное обстоятельство, но, вполнѣ обманутый добродушіемъ брата, онъ забылъ о немъ.

Генрихъ III вошелъ, какъ мы уже сказали, въ маленькій кабинетъ въ то самое время, когда съ другой стороны герцогъ входилъ въ свой покой: слѣдовательно, ни одно слово изъ разговора Франсуа съ де-Гизомъ не ускользнуло отъ короля.

-- Что новаго, ваше высочество? съ живостію спросилъ герцогъ де-Г изъ.

-- Засѣданіе кончилось счастливо, герцогъ.

-- Вы были очень-блѣдны, ваше высочество.

-- Развѣ замѣтно было? спросилъ герцогъ съ безпокойствомъ.

-- Я замѣтилъ.

-- А король?

-- Кажется, нѣтъ; но король удержалъ ваше высочество.

-- Почему вы это знаете?

-- Я видѣлъ, когда выходилъ изъ кабинета. Вѣроятно, король говорилъ съ вашимъ высочествомъ о моемъ предложеніи?

-- Говорилъ.

За этимъ словомъ наступило молчаніе, смыслъ котораго Генрихъ понялъ.

-- Что же говоритъ король? спросилъ наконецъ де-Гизъ.

-- Король одобряетъ вашу мысль; но именно по громадности ея ему кажется опаснымъ ввѣрить вамъ начальство надъ лигой.

-- Безъ меня успѣхъ ея сомнителенъ.

-- Мнѣ то же кажется, любезный герцогъ, и предположеніе ваше не состоится.

-- Жаль! сказалъ де-Гизъ:-- это значитъ умереть прежде рожденія, кончить не начиная.

-- Умны оба, шепнулъ кто-то на ухо Генриху, внимательно вслушивавшемуся.

Генрихъ III скоро обернулся и увидѣлъ длинную фигуру Шико, наклонившагося къ акустической трубѣ, возлѣ которой онъ сидѣлъ.

-- Ты осмѣлился прійдти сюда, негодяй! сказалъ король.

-- Молчи, сказалъ Шико, махнувъ рукой: -- молчи, сынъ мой; ты мѣшаешь мнѣ слушать.

Король пожалъ плечами; но такъ-какъ онъ зналъ, что изъ всѣхъ окружавшихъ его, онъ могъ положиться только на одного Шико, то продолжалъ подслушивать.

-- Ваше высочество, сказалъ герцогъ де-Гизъ: -- мнѣ кажется, что король могъ бы прямо отказать мнѣ; тѣмъ болѣе, что онъ принялъ меня довольно-дурно. Не хочетъ ли онъ обмануть меня?

-- Кажется, отвѣчалъ принцъ нерѣшительно.

-- Въ такомъ случаѣ, предпріятіе погибло.

-- Конечно, возразилъ герцогъ анжуйскій:-- такъ-какъ вамъ принадлежитъ честь этой выдумки, то я всячески старался поддерживать ее... Это мнѣ почти удалось.

-- Какъ такъ, ваше высочество?

-- Король поручилъ мнѣ упрочить или навсегда уничтожить лигу.

-- Какимъ образомъ? спросилъ герцогъ лотарингскій съ сверкающими глазами.

-- Послушайте: король опасается вашего могущественнаго вліянія; слѣдовательно, надобно устранить только опасенія его -- дѣло же останется въ томъ же видѣ. Настоящимъ начальникомъ лиги всегда будетъ герцогъ де-Гизъ... но званіе это будетъ возложено на герцога анжуйскаго.

-- А! вскричалъ де-Г'изъ, и кровь бросилась ему въ лицо.

-- Славно! проговорилъ Шико:-- кость брошена; собаки сейчасъ подерутся.

Но, къ величайшему изумленію короля и Шико, герцогъ де-Гизъ внезапно успокоился и продолжалъ почти-веселымъ голосомъ:

-- Вы искусный политикъ, ваше высочество, если вы придумали эту уловку.

-- Я, отвѣчалъ принцъ.

-- Честь вамъ и слава!

-- Надобно вамъ сказать, что я только воспользовался случаемъ. Впрочемъ, любезный герцогъ, прибавилъ принцъ: -- ничего еще не рѣшено -- я хотѣлъ прежде переговорить съ вами.

-- Зачѣмъ, ваше высочество?

-- Затѣмъ, что я не знаю, къ чему это поведетъ.

-- А я знаю, шепнулъ Шико.

-- Это маленькій заговоръ, сказалъ Генрихъ улыбаясь.

-- О которомъ твой Морвилье не зналъ, однакожь, ни слова; но не мѣшай слушать: это очень-интересно!

-- Такъ я же вамъ скажу: къ чему это поведетъ, извѣстно одному Богу, продолжалъ герцогъ де-Гизъ: -- но вотъ къ чему это послужитъ: лига будетъ вторая, народная армія; первая армія принадлежитъ уже мнѣ, церковь въ рукахъ моего брата, кардинала... Когда же и лига будетъ подъ моимъ начальствомъ, тогда мы будемъ всесильны!

-- Не говоря уже о томъ, сказалъ герцогъ анжуйскій: -- что я наслѣдникъ престола.

-- А-га! произнесъ Генрихъ.

-- Онъ правъ, сказалъ Шико:-- ты самъ виноватъ, сынъ мой!.. Вольно жь тебѣ не имѣть наслѣдника!

-- Не смотря на то, что вы наслѣдникъ престола, возразилъ де-Гизъ:-- вамъ предстоятъ тысячи препятствій... Сочтите ихъ...

-- Э, герцогъ! ue-ужь-то вы думаете, я не считалъ уже, не взвѣшивалъ ихъ?

-- Первое препятствіе -- король наваррскій...

-- О! этотъ мнѣ не страшенъ; онъ слишкомъ занятъ своими любовными интригами.

-- Ошибаетесь, ваше высочество: это самый опасный противникъ; онъ проголодался, исхудалъ, платье на немъ износилось... Онъ поджидаетъ васъ, не теряетъ ни васъ, ни брата вашего изъ вида; ему ужасно хочется вступить на тронъ. Пусть что-нибудь случится съ тѣмъ, кто теперь сидитъ на престолѣ, и вы увидите, какъ онъ очутится изъ По въ Парижъ... Вы увидите, ваше высочество, и вспомните слова мои.

-- Что же можетъ случиться съ тѣмъ, кто сидитъ на престолъ? медленно спросилъ Франсуа, устремивъ испытующій взоръ на Гиза.

-- Э-ге! проговорилъ Шико:-- прислушай, Генрихъ; Гизъ сейчасъ наскажетъ тебѣ кучу весьма-поучительныхъ вещей. Прійми ихъ въ соображеніе.

-- Многое можетъ случится, ваше высочество, отвѣчалъ де-Гизъ.-- Вы знаете, что сегодня живъ и здоровъ, а завтра чувствуешь какую-то необъяснимую боль... думаешь, что проживешь еще многія лѣта, а на повѣрку выходитъ, что не проживешь и нѣсколькихъ часовъ.

-- Слышишь, Генрихъ, слышишь? сказалъ Шико, взявъ дрожавшую руку короля, на всемъ тѣлѣ котораго выступилъ холодный нотъ.

-- Да, это правда, возразилъ герцогъ анжуйскій такимъ глухимъ голосомъ, что король и Шико должны были прислушиваться къ словамъ его съ удвоеннымъ вниманіемъ: -- правда, принцы нашего дома рождаются подъ вліяніемъ пагубной звѣзды; но братъ мой, Генрихъ III, слава Богу, здоровъ и силенъ. Онъ бывалъ и на войнъ, и это еще болѣе укрѣпило его... Какъ же ему теперь не быть здоровымъ, когда вся жизнь его проходитъ въ удовольствіяхъ?

-- Правда, ваше высочество, отвѣчалъ де-Гизъ: -- но не забывайте, что удовольствія, которымъ предаются короли Франціи, имѣютъ свои опасности; отецъ вашъ, Генрихъ II, также воротился здоровъ и силенъ съ войны, но умеръ отъ удовольствій, о которыхъ вы упоминаете. Копье Монгоммери было безобидно, правда, для латъ, но не для глаза короля Генриха II, скончавшагося отъ раны... Вотъ что можетъ случиться. Правда, пятнадцать лѣтъ спустя, вдовствующая королева приказала воротить Монгоммери изъ изгнанія и отрубить ему голову... но все-таки это не возвратило королю жизни. Что же касается до вашего брата, покойнаго короля Франциска, то ему значительно повредило во мнѣніи народа его слабоуміе; онъ также умеръ весьма-несчастнымъ образомъ. Признайтесь, принцъ, что боль въ ухѣ не можетъ быть смертельною болѣзнью,-- а между-тѣмъ король умеръ отъ этой боли...Вотъ что можетъ случиться. Я часто слышалъ, что эта смертельная болѣзнь развилась въ ухѣ Франциска не однимъ случаемъ... мнѣ даже называли весьма-извѣстную особу...

-- Герцогъ!.. проговорилъ Франсуа краснѣя.

-- Да, ваше высочество, продолжалъ герцогъ:-- съ нѣкоторыхъ-поръ весьма-опасно носить титулъ короля. Антуанъ Бурбонскій получилъ рану въ плечо только отъ-того, что назывался королемъ: другой легко и скоро излечился бы отъ этой раны, а онъ -- умеръ отъ нея. Глазъ, ухо и плечо причинили много горя во Франціи, и это напоминаетъ мнѣ стихи, сложенные по этому случаю графомъ де-Бюсси.

-- Какіе стихи? спросилъ король.

-- Будто ты не знаешь? отвѣчалъ Шико.

-- Не знаю,

-- Худо же, если отъ тебя скрываютъ подобныя вещи. Слушай:

Par l'oreille, l'épaule et l'oeil,

La France eut trois rois au cercueil;

Par l'oreille, l'oeil et l'épaule,

11 mourut trois rois dans la Gaule.

Par l'oeil, l'épaule et l'oreille...

Но тише, тише! Мнѣ кажется, что братъ твой говоритъ.

-- А послѣдній стихъ?

-- Послѣ скажу, когда Бюсси прибавитъ къ нимъ еще четыре стиха.

-- Что это значить?

-- Это значитъ, что въ семейной картинѣ его не достаетъ еще двухъ лицъ... Но слушай: не брать твой, а герцогъ де-Гизъ говоритъ.

-- Замѣтьте, ваше высочество, продолжалъ де-Гизъ:-- что исторія вашихъ родныхъ и союзниковъ не кончена еще въ стихахъ Бюсси.

-- Что я тебѣ говорилъ? сказалъ Шико, толкнувъ Генриха локтемъ.

-- Вы забываете Жанну д'Альбре, мать Беарнца, которая умерла отъ-того, что понюхала пару перчатокъ, купленныхъ у флорентинца, близь Сен-Мишельскаго-Моста; это тоже весьма неожиданный случай, тѣмъ болѣе, что въ то время очень-многіе желали смерти Жанны. Признайтесь, ваше высочество, что васъ самихъ это обстоятельство весьма удивило?

Герцогъ анжуйскій только насупилъ брови, что придало его коварному взгляду еще болѣе мрачное выраженіе.

-- А вспомните Карла IX, продолжалъ герцогъ: -- и вы не спросите, что можетъ случиться. Ему причинили смерть не глазъ, не ухо, не плечо, не носъ, а орямо -- ротъ.

-- Что-о? вскричалъ Франсуа.

И по послышавшемуся движенію можно было угадать, что герцогъ анжуйскій отступилъ съ ужасомъ.

-- Да, ваше высочество, ротъ, повторилъ де-Гизъ: -- чтеніе охотничьихъ книгъ весьма-опасно, особенно, когда страницы такъ слипнутся, что нельзя иначе перебирать ихъ, какъ поднося безпрестанно палецъ ко рту, чтобъ смачивать его слюней; вкусъ застарѣлой бумаги весьма вреденъ для здоровья: онъ отравляетъ слюну...

-- Герцогъ! герцогъ! произнесъ Франсуа съ ужасомъ: -- мнѣ кажется, что вы выдумываете эти преступленія!

-- Преступленія? повторилъ де-Гизъ:-- кто вамъ говоритъ о преступленіяхъ, ваше высочество? Я только говорю, что можетъ случиться! Я и не думаю о преступленіяхъ. А знаете ли вы, что случилось съ королемъ Карломъ IX на охотѣ?

-- Слушай, Генрихъ, сказалъ Шико: -- тебѣ, какъ охотнику, это должно быть очень-любопытно.

-- Я знаю, что случилось съ Карломъ, сказалъ Генрихъ.

-- Да я не знаю; я тогда еще не былъ при дворѣ; не мѣшай же мнѣ слушать, сынъ мой.

-- Вы знаете, ваше высочество, продолжалъ лотарингскій принцъ: -- о какой охотъ я говорю; о той, въ которую, по великодушному побужденію вашего сердца убить кабана, бросившагося на вашего брата, вы выстрѣлили съ такою поспѣшностью и такъ неосторожно, что вмѣсто кабана, въ котораго вы цѣлились, вы рапили того, въ кого не цѣлились. Этотъ выстрѣлъ доказываетъ, какъ должно опасаться того, что можетъ случиться. Всѣмъ при дворъ извѣстна ловкость вашего высочества. Всѣ знаютъ, что вы стрѣляете чрезвычайно-мѣтко, а потому вы, я думаю, сами не мало изумились, когда увидѣли, что король упалъ съ лошади и неминуемо сдѣлался бы жертвой свирѣпаго кабана, еслибъ не подоспѣлъ король наваррскій и не убилъ дикаго звѣря.

-- Какая же мнѣ была польза въ смерти короля Карла IX? сказалъ герцогъ анжуйскій, стараясь придать себѣ твердости и спокойно отвѣчать на ироническіе намеки де-Гиза:-- если наслѣдникомъ его былъ братъ мой Генрихъ?

-- Позвольте, ваше высочество; вы забываете, что польскій престолъ былъ не занятъ. Со смертію Карла IX открывалась вакансія и на французскій престолъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что старшій братъ вашъ избралъ бы послѣдній. Но вѣдь и польскимъ престоломъ нельзя было пренебрегать, тѣмъ болѣе, что я знаю многихъ, которые домогались даже бѣдненькой короны наваррской. Притомъ же, смерть Карла IX еще одного ступенью приближала васъ къ наслѣдству... Вѣдь король Генрихъ Ш прибылъ же изъ Варшавы сюда въ десять дней; слѣдовательно, и вы могли поспѣть сюда также скоро.

Генрихъ III посмотрѣлъ на Шико, который въ свою очередь взглянулъ на короля, но уже не съ обыкновеннымъ лукавыми, и саркастическимъ выраженіемъ, но съ участіемъ, почти-нѣжнымъ, которое, однакожь, тотчасъ же исчезло съ загорѣлаго лица его.

-- Что же вы изъ этого заключаете? спросилъ герцогъ анжуйскій, стараясь прекратить разговоръ, въ которомъ де-Гизъ высказалъ все свое неудовольствіе.

-- Я заключаю, что со всякимъ человѣкомъ, а тѣмъ болѣе съ королемъ, можетъ многое случиться. Вы олицетворяете собою случаи, угрожающій Генриху III, особенно, если сдѣлаетесь начальникомъ лиги, потому-что быть начальникомъ лиги -- значитъ быть королемъ короля, не говоря уже о томъ, что, принявъ начальство надъ лигой, вы уничтожаете случай, угрожающій скорому вашему вступленію на престолъ, т. е. Беарнца.

-- Скорому вступленію! Слышишь? сказалъ Генрихъ III.

-- Какъ не слышать, ventre de biche! отвѣчалъ Шико.

-- Слѣдовательно... продолжалъ герцогъ де-Гизь.

-- Слѣдовательно, повторилъ герцогъ анжуйскій:-- вы того мнѣнія, что я долженъ принять предложеніе короля?

-- Разумѣется! отвѣчалъ лотарингскій принцъ: -- я умоляю васъ принять это предложеніе, ваше высочество.

-- А вы... сегодня вечеромъ?

-- О! будьте спокойны; люди мои рыскаютъ съ утра, и сегодня вечеромъ Парижъ очень удивится...

-- -- Чему удивится Парижъ? спросилъ Генрихъ III.

-- А нечто ты не догадываешься?

-- Нѣтъ.

-- Ахъ, какъ ты недогадливъ, сынъ мой! Сегодня вечеромъ публично подписываютъ лигу, потому-что тайкомъ она уже давно подписана и переподписана; ждали только твоего согласія: утромъ ты согласился, а вечеромъ ужь и подписываютъ... ventre de biche! Ты видишь, Генрихъ, что твои случаи -- потому-что у тебя ихъ два,-- что твои случаи не теряютъ времени.

-- Хорошо, сказалъ герцогъ анжуйскій:-- и такъ, до вечера.

-- Да; до вечера! произнесъ глухимъ голосомъ король.

-- Какъ! спросилъ Шико:-- не-ужь-ли и ты, Генрихъ, рѣшишься вечеромъ выйдти на улицу?

-- Непремѣнно.

-- Напрасно, Генрихъ.

-- Отъ-чего?

-- А случай!

-- Не бойся, я буду не одинъ; и ты пойдешь со мною.

-- Какъ бы не такъ! Я, братъ, не гугенотъ. Я православный католикъ и самъ хочу подписать лигу, не разъ, а десять разъ, не десять, а сто разъ!

Не стало болѣе слышно голосовъ герцога анжуйскаго и де-Гиза.

-- Еще одно слово, сказалъ король, остановивъ Шико: -- что ты думаешь обо всемъ этомъ?

-- Я думаю, что ни одинъ изъ вашихъ предшественниковъ не зналъ своего случая; Генрихъ II не берегъ глаза; Францискъ II не берегъ уха; Антуанъ-Бурбонскій не берегъ плеча; Жанна д'Альбре не берегла носа; Карлъ IX не берегъ рта. Слѣдовательно, вы, Генрихъ, имѣете большое преимущество надъ ними: вы можете предостеречься, потому-что, ventre de biche! хорошо знаете своего братца!

-- Да, сказалъ Генрихъ III:-- и скоро онъ увидитъ, par la mordieu! какъ его знаю!