Король-поэтъ.
Слѣдующіе дни прошли въ праздникахъ, балетахъ, турнирахъ. Обѣ партіи были слиты воедино. Ласки и радушіе могли, кажется, отуманить самыхъ бѣшеныхъ гугенотовъ. Были примѣры самыхъ страшныхъ сближеній: отецъ Коттонъ пировалъ и кутилъ за столомъ съ барономъ Куртомеромъ; герцогъ Гизъ катался по Сенѣ съ принцемъ Конде. Король какъ-будто поссорился съ своею обычною меланхоліею и не могъ жить безъ зятя своего, Генриха. Королева-мать была такъ весела, что почти потеряла сонъ.
Гугепоты, смягченные нѣсколько этою новою Капуей, начали надѣвать шелковое платье, выставлять девизы и парадировать предъ извѣстными балконами, какъ католики. Во всемъ видна была реакція въ пользу реформатской религіи, такъ-что можно было подумать, что весь дворъ собирается сдѣлаться протестантскимъ. Самъ адмиралъ, не смотря на всю свою опытность, вдался въ обманъ подобно прочимъ, и до такой степени, что забылъ однажды, въ-продолженіе двухчасовой прогулки, свою зубочистку, которою постоянно бывалъ занятъ съ двухъ часовъ пополудни, то-есть, съ того часа, когда вставалъ изъ-за обѣда, до восьми часовъ вечера, когда опять садился ужинать.
Въ тотъ самый вечеръ, когда адмиралъ до такой невѣроятной степени забылъ свои привычки, король Карлъ пригласилъ къ себѣ на завтракъ Генриха-Наваррскаго и герцога де-Гиза. Вставъ изъ-за стола, онъ вышелъ съ ними въ свою комнату и изъяснялъ имъ хитрое устройство капкана на волковъ, собственнаго его изобрѣтенія. Вдругъ онъ прервалъ самъ себя:
-- А что адмиралъ? Развѣ онъ не будетъ сегодня вечеромъ? Кто видѣлъ его сегодня и кто можетъ мнѣ сказать о немъ что-нибудь?
-- Я, отвѣчалъ король наваррскій:-- если ваше величество безпокоитесь о его здоровья, я могу успокоить васъ: я видѣлъ его сегодня поутру въ шесть часовъ, и вечеромъ въ семь.
-- А! сказалъ король, съ пронзительнымъ любопытствомъ устремивъ взоры на зятя:-- раненько же вы встаете, Анріо, для молодаго мужа.
-- Да, отвѣчалъ король беарнскій: -- я хотѣлъ узнать у адмирала, который знаетъ все, не ѣдутъ ли кой-какіе дворяне, которыхъ я еще жду.
-- Еще дворяне! Въ день вашей свадьбы ихъ было восемьсотъ, и съ каждымъ днемъ являются новые; это просто нашествіе! смѣясь сказалъ Карлъ.
Герцогъ де-Гизъ наморщилъ брови.
-- Поговариваютъ о походѣ во Фландрію, отвѣчалъ Беарнецъ:-- и я собираю вокругъ себя всѣхъ своихъ единоземцевъ, которые, по моему мнѣнію, могутъ быть полезны вашему величеству.
Герцогъ, вспомнивъ о планѣ, о которомъ Генрихъ говорилъ женъ своей въ день свадьбы, удвоилъ вниманіе.
-- Хорошо! отвѣчалъ король съ лукавой улыбкой:-- чѣмъ больше ихъ наберется, тѣмъ для насъ пріятнѣе. Собирайте, собирайте ихъ, Генрихъ. Но кто же эти дворяне? Надѣюсь, люди храбрые?
-- Не знаю, ваше величество, стоятъ ли они вашихъ, или дворянъ герцога д'Анжу или Гиза, но я знаю ихъ, и увѣренъ, что они сдѣлаютъ все, что будетъ отъ нихъ зависѣть.
-- И много вы ихъ ждете?
-- Еще человѣкъ десять, двѣнадцать.
-- А какъ ихъ зовутъ?
-- Право, не помню; одного только, котораго рекомендовалъ мнѣ Телиньи, какъ благороднѣйшаго, знаю, что зовутъ Ла-Моль; другіе...
-- Де-ла-Моль? Не Леракъ ли де-ла-Моль, Провансалецъ? спросилъ король, имѣвшій обширныя свѣдѣнія въ генеалогіи.
-- Именно онъ; вы видите, я набираю даже и въ Провансѣ.
-- А я, сказалъ съ насмѣшливой улыбкой Гизъ:-- я набираю еще дальше короля наваррскаго: я отъискиваю вѣрныхъ католиковъ даже въ Пьемонтѣ.
-- Католики или гугеноты, по мнѣ все равно, прервалъ его король:-- лишь-бы они были храбры.
Король произнесъ эти слова, равнявшія въ умѣ его католиковъ и гугенотовъ, съ такимъ равнодушнымъ выраженіемъ лица, что самъ герцогъ Гизъ удивился.
-- Ваше величество занимаетесь нашими фламандцами, сказалъ адмиралъ, которому король нѣсколько дней тому назадъ далъ позволеніе входить безъ доклада. Входя, онъ услышалъ послѣднія слова короля.
-- А, вотъ и адмиралъ, mon père! сказалъ Карлъ: -- только-что заговорили о войнѣ и храбрыхъ, и онъ является; желѣзо невольно льнетъ къ магниту. Зять мой Генрихъ и братъ Гизъ ждутъ подкрѣпленія для вашей арміи. Вотъ о чемъ мы говоримъ.
-- И подкрѣпленія идутъ, сказалъ адмиралъ.
-- Вы получили извѣстія? спросилъ Беарнецъ.
-- Да, и въ особенности о де-ла-Молѣ; вчера онъ былъ въ Орлеанѣ; завтра или послѣ-завтра будетъ въ Парижѣ.
-- Чортъ возьми! господинъ-адмиралъ долженъ быть колдуномъ, если знаетъ, что происходитъ за тридцать или за сорокъ льё. Что касается до меня, я хотѣлъ бы съ такою же точностно знать, что будетъ, или что было подъ стѣнами Орлеана.
Колиньи остался равнодушенъ при этой выходкѣ герцога де-Гиза, который этимъ явно намекалъ на смерть Франсуа де-Гиза, отца своего, убитаго при Орлеанѣ Польтро де-Меромъ, по наущенію, какъ подозрѣвали, адмирала.
-- Я всегда колдунъ, отвѣчалъ онъ холодно и съ достоинствомъ: -- когда вѣрно хочу узнать, что касается до моихъ дѣлъ или до дѣлъ его величества. Мой курьеръ часъ тому назадъ пріѣхалъ изъ Орлеана и, благодаря почтѣ, проѣхалъ въ день 32 льё. Де-ла-Моль ѣдетъ на своихъ и дѣлаетъ въ сутки всего 10 льё; слѣдовательно, онъ пріѣдетъ только 24-го. Вотъ и вся магія.
-- Браво, mon père! хорошо сказано, замѣтилъ Карлъ.-- Доказывайте этимъ молодымъ людямъ, что не одни лѣта, но и мудрость убѣлила ваши волоса; пусть же. идутъ-себѣ толковать о своихъ турнирахъ и любовныхъ похожденіяхъ, а мы останемся поговорить о войнѣ. Хорошіе совѣтники образуютъ хорошаго короля, mon père. Ступайте, господа; мнѣ нужно поговорить съ адмираломъ.
Молодые люди вышли; сперва король наваррскій, за нимъ герцогъ де-Гизъ. Но за дверью каждый съ холоднымъ поклономъ пошелъ своею дорогою.
Колиньи проводилъ ихъ глазами съ какимъ-то безпокойствомъ; всякій разъ, когда сходились эти два человѣка съ закоренѣлою другъ къ другу ненавистію, онъ опасался, чтобъ не вспыхнула новая молнія. Карлъ понялъ его мысль, подошелъ къ нему и, взявъ его за руку, сказалъ:
-- Будьте покойны; mon père; я всѣхъ удержу въ повиновеніи и должныхъ границахъ. Я дѣйствительный король съ-тѣхъ-поръ, какъ мать моя не королева; а она перестала быть королевой съ-тѣхъ-поръ, какъ Колиньи сдѣлался моимъ отцомъ.
-- О, ваше величество! сказалъ адмиралъ: -- королева Катерина...
-- Сварливая баба. Съ ней нѣтъ никакой возможности жить въ мирѣ. Ея итальянскіе католики просто бѣшеные; имъ бы только истреблять все. А я, напротивъ, не только хочу всѣхъ примирить, но и упрочить силу протестантовъ. Остальные слишкомъ-безпутны, mon père, и пачкаютъ меня только своими любовными похожденіями и развратомъ. Сказать ли тебѣ откровенно? продолжалъ Карлъ еще съ большею задушевностью:-- Я не довѣряю никому изъ окружающихъ меня, исключая моихъ новыхъ друзей. Честолюбіе Таванна для меня подозрительно. Вьельвиль любитъ только хорошее вино и готовъ, я думаю, продать меня за бочку мальвазіи. Монморанси думаетъ объ одной охотѣ и проводитъ время въ обществѣ своихъ собакъ и соколовъ. Графъ де-Ретцъ Испанецъ, Гизы Лотарингцы. Я думаю, прости Господи! что во всей Франціи только и есть истинныхъ Французовъ, что я, зять Генрихъ, да ты. Но я прикованъ къ престолу и не могу командовать арміей. Много-много, если мнѣ позволятъ поохотиться въ Сен-Жермень или Рамбулье. Зять-Генрихъ слишкомъ молодъ и неопытенъ. Къ-тому же, мнѣ кажется, въ немъ много отцовскаго; а отца его, какъ извѣстно, вѣчно губили женщины. Только ты, mon père, храбръ какъ Юлій Цезарь и мудръ какъ Платонъ. И я, право, не знаю, что мнѣ дѣлать. Оставить ли тебя совѣтникомъ, или послать туда генераломъ? Если ты будешь засѣдать въ совѣтѣ, кто же будетъ командовать? Если будешь командовать, кто же будетъ моимъ совѣтникомъ?
-- Ваше величество, отвѣчалъ Колиньи:-- сперва надо побѣдить; совѣтъ найдется послѣ побѣды.
-- Ты такъ думаешь, mon père? Пусть будетъ по-твоему. Въ понедѣльникъ ты отправишься во Флаидрію, а я въ Амбуазъ,
-- Ваше величество ѣдете изъ Парижа?
-- Да. Этотъ шумъ и праздники утомили меня. Я не дѣйствователь: я мечтатель. Я родился не королемъ, а поэтомъ. Пока ты будешь на войнѣ, ты будешь составлять родъ совѣта, который и будетъ управлять дѣлами; и лишь-бы матушка не мѣшалась, все пойдетъ хорошо. Я уже извѣстилъ Ронсара, чтобъ онъ пріѣхалъ ко мнѣ въ Амбуазъ; тамъ, вдали отъ шума, отъ свѣта, отъ злыхъ, въ тѣни старыхъ лѣсовъ, на берегу рѣки, при тихомъ журчаніи ручьевъ, мы будемъ бесѣдовать съ нимъ о божественныхъ предметахъ. Вотъ, послушай мои стихи, которыми я приглашаю его къ себѣ. Я написалъ ихъ сегодня утромъ.
Колиньи улыбнулся. Карлъ повелъ рукою по желтому и гладкому какъ слоновая кость лбу, и на-распѣвъ продекламировалъ слѣдующіе стихи:
Ronsard, je connais bien que si tu ne me vois,
Tu oublies soudain de ton grand roi la voix,
Mais pour ton souvenir, pense que je n'oublie
Continuer toujours d'apprendre en poésie,
Et pour ce j'ai voulu t'envoyer cet écrit,
Pour enthousiasmer ton phantaslique esprit.
Donc ne t'amuses plus aux soins de ton ménage,
Maintenant n'est plus temps de faire jardinage;
Il faut suivre ton roi, qui t'aime par sus tous,
Pour les vers qui de toi coulent braves et doux,
Et crois, si tu ne viens me trouver à Amboise,
Qu'entre nous adviendra une bien grande noise.
-- Браво, ваше величество, браво! сказалъ Колиньи:-- я конечно больше смыслю въ войнѣ, чѣмъ въ поэзіи; но мнѣ кажется, что эти стихи стоятъ лучшихъ стиховъ Ронсара, Дора и даже Мишеля де л'Опиталя, канцлера Франціи.
-- Ахъ, mon père! воскликнулъ Карлъ:-- еслибъ это была правда! Званіе поэта, скажу тебѣ откровенно, заманчивѣе для меня всего въ мірѣ, и, какъ я писалъ нѣсколько дней назадъ Ронсару:
L'art de faire des vers, dut-on s'en indigner,
Doit être à plus haut prix que celui de régner;
Tous deux également nous portons de couronnes;
Mais roi, je les reèus, poète, tu les donnes.
Ton esprit enflammé d'une céleste ardeur,
Eclate par soi-même et moi par ma grandeur.
Si du côté des dieux je cherche l'avantage,
Ronsard est leur mignon et je suis leur image.
Ta lyre, qui ravit par de si doux accords,
Te soumet les esprits dont je n'ai que les corps;
Elle t'en rend le maître et te fait introduire
Où le plus fier tyran n'а jamais eu d'empire.
-- Я зналъ, ваше величество, сказалъ Колиньи: -- что вы бесѣдуете съ музами; но не зналъ, что вы къ нимъ ближе всѣхъ.
-- Кромѣ тебя, mon père, кромѣ тебя; и я хочу предоставить тебѣ управленіе дѣлами, именно для того, чтобъ бесѣдовать съ ними на свободѣ. Слушай; теперь мнѣ надо отвѣчать на новый мадригалъ, присланный мнѣ этимъ великимъ поэтомъ... Я не могу сообщить тебѣ теперь же всѣ бумаги касательно тѣхъ вопросовъ, въ которыхъ мы несогласны съ Филиппомъ II. Да и, кромѣ того, есть еще планъ кампаніи, составленный моими министрами. Я все это соберу и отдамъ тебѣ завтра утромъ.
-- Въ которомъ часу, ваше величество?
-- Въ десять; если случится, что я буду занятъ стихами въ моемъ кабинетѣ... всё равно, войди и возьми всѣ бумаги, которыя найдешь вотъ на томъ столѣ, въ этомъ красномъ портфёлѣ; цвѣтъ довольно-ярокъ, ты не ошибешься; а я пойду писать къ Ронсару.
-- Прощайте, ваше величество.
-- Прощай, mon père.
-- Вашу руку.
-- Что, что? мою руку? Въ объятія мои, къ моему сердцу, вотъ гдѣ твое мѣсто! Обними меня, старый воинъ.
И Карлъ, обнявъ Колиньи, склонившагося въ почтеніи, коснулся губами его сѣдыхъ волосъ.
Адмиралъ вышелъ, отирая слезу.
Карлъ слѣдилъ за нимъ глазами пока могъ, прислушивался, покамѣстъ хоть что-нибудь было слышно. Потомъ, когда все исчезло и затихло, онъ склонилъ, по старой привычкѣ, голову на шею и медленно пошелъ въ свой оружейный кабинетъ.
Этотъ кабинетъ былъ любимою комнатою короля: здѣсь онъ учился фехтованію у Помпе и поэзіи у Ронсара. Сюда собралъ онъ множество оборонительныхъ и наступательныхъ оружій, лучшихъ, какія только могъ отъискать. Всѣ стѣны были покрыты сѣкирами, щитами, копьями, аллебардами, пистолетами и мушкетонами; сегодня еще знаменитый оружейникъ принесъ ему превосходнѣйшую аркебузу (пищаль), на дулѣ которой были врѣзаны изъ серебра четыре стиха, сочиненные самимъ царственнымъ поэтомъ:
Pour maintenir la foy,
Je suis belle et fidèle;
Aux ennemis du roy,
Je suis belle et cruelle.
Карлъ вошелъ въ кабинетъ, и, закрывъ главный входъ, откуда вышелъ, приподнялъ коверъ, скрывавшій небольшой корридорчикъ. Корридоръ велъ въ маленькую комнату, гдѣ передъ налоемъ стояла на колѣняхъ женщина и молилась.
Король шелъ тихо; коверъ уничтожалъ шумъ шаговъ его, такъ-что движеніе его было безмолвно, какъ движеніе тѣни. Женщина, стоявшая на колѣняхъ, не слыхала ничего, не оглянулась и продолжала молиться. Карлъ остановился на-минуту, глядя на нее въ раздумья.
Женщинѣ было лѣтъ 34 или 35. Свѣжая красота ея казалась еще свѣжѣе отъ наряда крестьянки изъ окрестностей Ко. На ней была высокая шапка -- модный уборъ при французскомъ дворѣ въ царстованіе Изабеллы-Баварской; красный корсажъ былъ весь вышитъ золотомъ, какъ носятъ теперь крестьянки изъ Неттуно и Соры. Комната, которую занимала она уже двадцать лѣтъ, прилегала къ спальнѣ короля и представляла странную смѣсь изящества и простонародности. Дворецъ отразился въ хижинѣ и хижина во дворцѣ. Въ этой комнатѣ было что-то среднее между простотою жилища крестьянки и роскошью будуара знатной дамы. Налой, предъ которымъ она стояла на колѣняхъ, былъ сдѣланъ изъ дуба съ удивительной рѣзьбою и обитъ бархатомъ съ золотою бахрамою, между-тѣмъ, какъ библія (эта женщина была реформатка) была изъ числа тѣхъ старыхъ полуистрепанныхъ книгъ, какія встрѣчаются въ бѣднѣйшихъ хижинахъ.
Остальное все было въ родѣ этого налоя и библіи.
-- Мадлонъ! произнесъ король.
Услышавъ знакомый голосъ, женщина съ улыбкою подняла голову; вставая, она отвѣчала:
-- А! это ты, сынъ мой!
-- Да, кормилица; поди сюда.
Карлъ опустилъ занавѣску и сѣлъ на ручку кресла. Кормилица вошла.
-- Что тебѣ, Шарло? спросила она.
-- Подойди ближе и отвѣчай тише.
Она подошла съ фамильярностью, которая естественно проистекаетъ изъ нѣжнаго чувства кормилицы къ питомцу; но языки современниковъ изъясняли это не изъ столь чистаго источника.
-- Ну, вотъ я; говорите, сказала она.
-- Что? здѣсь онъ, котораго я звалъ?
-- Уже съ полчаса.
Карлъ всталъ, подошелъ къ окну, посмотрѣлъ, не подсматриваетъ ли кто-нибудь, подошелъ къ двери, приложилъ ухо, желая увѣриться, что никто не подслушиваетъ, обмахнулъ пыль съ оружія, поласкалъ борзую собаку, слѣдившую за нимъ шагъ за шагомъ, останавливавшуюся, когда останавливался ея господинъ, и начинавшую двигаться, когда онъ сходилъ съ мѣста. Потомъ, подошедши опять къ кормилицѣ, онъ сказалъ:
-- Хорошо; прикажи ему войдти.
Кормилица вышла въ ту же дверь, откуда вошла; король прислонился къ столу, на которомъ лежало множество разныхъ оружіи.
Едва онъ успѣлъ подойдти къ этому столу, какъ коверъ снова поднялся, и вошелъ тотъ, кого онъ ждалъ.
Это былъ человѣкъ лѣтъ сорока, съ сѣрыми лукавыми глазами, съ носомъ въ родѣ совинаго клюва, съ выдавшимися скулами; лицо его силилось выразить почтеніе, но, вмѣсто того, являлась только лицемѣрная улыбка на поблѣднѣвшихъ отъ страха губахъ.
Карлъ незамѣтно протянулъ за спиною руку и взялся за пистолетъ новаго изобрѣтенія, въ которомъ выстрѣлъ производился не посредствомъ фитиля, а отъ соприкосновенія кремня и стальнаго колесца. Король устремилъ тусклый взглядъ свой на пришедшаго. Разсматривая его, онъ насвистывалъ съ удивительною вѣрностью и даже выраженіемъ одну изъ своихъ любимыхъ охотничьихъ пѣсень.
Черезъ нѣсколько секундъ, въ-продолженіи которыхъ лицо незнакомца измѣнялось все больше и больше, король началъ:
-- Тебя зовутъ Франсуа де-Лувье-Морвель?
-- Такъ точно, ваше величество.
-- Командиръ петардщиковъ?
-- Такъ точно.
-- Я хотѣлъ тебя видѣть.
Морвель поклонился.
-- Ты знаешь, продолжалъ Карлъ, налегая на каждомъ словѣ:-- что я равно люблю всѣхъ моихъ подданныхъ.
-- Знаю, проговорилъ запинаясь Морвель: -- что ваше величество отецъ своего народа.
-- И что гугеноты и католики равно мои дѣти.
Морвель былъ нѣмъ; но дрожь, пробѣгавшая по тѣлу его, не ускользнула отъ проницательнаго взора короля, не смотря на то, что пришедшій былъ почти скрытъ въ темнотѣ.
-- Это тебѣ досадно, продолжалъ король: -- вѣдь ты велъ жестокую войну съ гугенотами?
Морвель упалъ на колѣни.
-- Ваше величество, прошепталъ онъ:-- повѣрьте...
-- Вѣрю, продолжалъ Карлъ, пронзая Морвеля все глубже взорами, изъ стеклянныхъ сдѣлавшимися почти огненными: -- вѣрю, что ты хотѣлъ убить адмирала въ Монконтурѣ; вѣрю, что ты промахнулся,-- и перешелъ въ армію герцога д'Анжу, нашего брата; вѣрю, наконецъ, что ты въ другой разъ перешелъ къ принцамъ и записался въ отрядъ Муи де-Сен-Фаля.
-- О, государь!...
-- Храбрый пикардскій дворянинъ!
-- Государь, воскликнулъ Морвель: -- не убивайте меня!
-- Достойный офицеръ! продолжалъ Карлъ, и на лицѣ его выразилась почти звѣрская жестокость:-- онъ принялъ тебя какъ сына, далъ тебѣ кровъ, одежду, пищу.
Морвель тяжело вздохнулъ.
-- Ты называлъ его, кажется, отцомъ, безпощадно продолжалъ король:-- и нѣжная дружба связывала тебя съ молодымъ Муи, его сыномъ.
Морвель, стоя на колѣняхъ, сгибался все больше и больше, какъ-будто слова Карла давили его; король стоялъ неподвижно и безстрастно, какъ статуя, которой только губы одарены жизнью.
-- Кстати! продолжалъ онъ.-- Герцогъ де-Гизъ обѣщалъ тебѣ, кажется, десять тысячь экю за убіеніе адмирала?
Убійца приникъ къ землѣ.
-- Что касается до Муи, твоего добраго отца, однажды ты поѣхалъ съ нимъ на рекогносцировку къ Шеврё. Онъ уронилъ хлыстъ и сошелъ съ лошади, чтобъ поднять его. Ты былъ съ нимъ наединѣ; ты вынулъ пистолетъ, и когда онъ наклонился, ты застрѣлилъ его; потомъ, замѣтивъ, что онъ умеръ, ты ускакалъ на лошади, которую онъ тебѣ подарилъ. Кажется, такъ было дѣло?
Морвель не отвѣчалъ ни слова на это обвиненіе, вѣрное во всѣхъ подробностяхъ, и король опять принялся насвистывать охотничью пѣсню, съ тою же вѣрностью и тѣмъ же чувствомъ.
-- Знаешь ли, господинъ-убійца, началъ онъ опять черезъ минуту:-- что у меня сильное желаніе велѣть тебя повѣсить?
-- О, ваше величество! воскикнулъ Морвель.
-- Молодой Муи еще вчера просилъ меня объ этомъ, и я; право, не зналъ, что ему отвѣчать, потому-что просьба его очень-справедлива...
Морвель сложилъ руки.
-- Тѣмъ болѣе справедлива, что я, какъ ты самъ говоришь, отецъ моего народа, и что теперь, когда я помирился съ гугенотами, они мнѣ такія же дѣти, какъ и католики.
-- Ваше величество! отвѣчалъ Морвель, совершенно-уничтоженный.-- жизнь моя въ вашихъ рукахъ; дѣлайте съ нею, что угодно.
-- Ты правъ; я не далъ бы за нее и гроша.
-- Но не-уже-ли нѣтъ средства искупить мое преступленіе? спросилъ убійца.
-- Я... не знаю. Впрочемъ, будь я на твоемъ мѣстѣ, чего, благодаря Бога, нѣтъ...
-- Что же, ваше величество, еслибъ вы были на моемъ мѣстѣ? пролепеталъ Морвель, прильнувъ глазами къ губамъ Карла.
-- Я думаю, что я выпутался бы... продолжалъ король.
Морвель поднялся на одно колѣно и уперся рукою о полъ, пристально глядя на Карла, чтобъ увѣриться, не шутитъ ли онъ.
-- Конечно, я очень люблю молодаго Муи, продолжалъ король:-- но я люблю и брата моего, Гиза, и еслибъ одинъ просилъ меня о пощадѣ человѣка, котораго казни требовалъ бы другой, признаюсь тебѣ, я былъ бы въ большомъ затрудненіи. Впрочемъ, по политикѣ и по религіи, я, конечно, долженъ бы былъ предпочесть желаніе Гиза, потому-чио де-Муи, хоть онъ и храбрый офицеръ, а все-таки въ сравненіи съ принцемъ лотарингскимъ не важное лицо.
Въ-продолженіе этой рѣчи, Морвель медленно становился на ноги, какъ человѣкъ, оживающій изъ гроба...
Морвель подошелъ на шагъ ближе.
-- Вообразите себѣ, ваше величество, говорилъ онъ мнѣ: -- что каждое утро, ровно въ 10 часовъ, проходитъ, возвращаясь изъ Лувра, по улицѣ Сен-Жермен-л'Оксерруа, мой смертельный врагъ; я вижу его сквозь рѣшетчатое окно въ нижнемъ этажѣ; это окно въ комнатѣ моего стараго учителя, каноника Пьера Пиля. Каждый день врагъ мой проходитъ мимо меня, и каждый день я молю чорта, чтобъ онъ унесъ его въ преисподнюю. Скажи, пожалуйста, Морвель, продолжалъ Карлъ:-- еслибъ ты былъ чортомъ,-- можетъ-быть, это было бы пріятно Гизу?
Морвель адски улыбнулся, и блѣдныя еще отъ страха губы его проговорили:
-- Но, ваше величество, я не имѣю власти надъ преисподней.
-- Однакожь ты спровадилъ туда, если не ошибаюсь, храбраго де-Муи. Пожалуй, ты скажешь, что посредствомъ пистолета... а этотъ пистолетъ ужь не у тебя?
-- Государь, отвѣчалъ убійца ободрившись:-- это все-равно; я изъ пищали стрѣляю еще лучше, нежели изъ пистолета.
-- Э! сказалъ Карлъ: -- пистолетъ ли, пищаль ли, что за важность! Братъ Гизъ, я увѣренъ, не станетъ привязываться къ средствамъ.
-- Но мнѣ нужно оружіе, на вѣрность котораго я могъ бы положиться; пріидется, можетъ-быть, стрѣлять издалека.
-- Вотъ здѣсь десять пищалей, отвѣчалъ Карлъ: -- изъ нихъ я попадаю въ золотой экю на 180 шагахъ. Не хочешь ли попробовать которую-нибудь?
-- О! съ величайшимъ удовольствіемъ, ваше величество! воскликнулъ Морвель, подходя къ углу, гдѣ стояла пищаль, принесенная Карлу въ тотъ самый день.
-- Нѣтъ, эту не тронь, сказалъ король: -- эту я оставляю для себя. На-этихъ-дняхъ у меня будетъ большая охота: такъ она мнѣ, я думаю, пригодится. Выбери другую.
Морвель снялъ одну со стѣны.
-- Теперь, ваше величество, кто же этотъ врагъ? спросилъ убійца.
-- Почему мнѣ знать, отвѣчалъ Карлъ, уничтожая Морвеля взглядомъ, полнымъ презрѣнія.
-- Такъ я спрошу у Гиза, проговорилъ Морвель.
Король пожалъ плечами.
-- Не спрашивай, сказалъ онъ.-- Гизъ все-равно ничего не скажетъ. Отвѣчаютъ ли на такіе вопросы?... Кто не хочетъ, чтобъ его повѣсили, долженъ самъ догадаться.
-- Но по чему же, по-крайней-мѣрѣ, узнать его?
-- Я говорю тебѣ, что каждое утро въ десять часовъ онъ проходитъ мимо окна каноника.
-- Но мимо этого окна проходятъ многіе. Благоволите, ваше величество, сказать мнѣ только какой-нибудь признакъ.
-- Это, пожалуй, легко. Завтра, на-примѣръ, онъ будетъ нести подъ мышкою портфёль изъ краснаго сафьяна.
-- Этого довольно.
-- Что? этотъ лихой скакунъ, котораго подарилъ тебѣ де-Муи, еще у тебя?
-- У меня есть арабская лошадь удивительно-быстрая.
-- О! я не боюсь за тебя; только тебѣ не мѣшаетъ знать, что въ монастырѣ есть заднія ворота.
-- Благодарю васъ, ваше величество. Теперь, молитесь за меня Богу.
-- Какъ, тысячу чертей! скорѣе развѣ сатанѣ; только его покровительство можетъ спасти тебя отъ петли.
-- Прощайте, ваше величество.
-- Прощай. Кстати! постой, Морвель! Ты знаешь: если почему бы то ни было заговорятъ о тебѣ прежде десяти часовъ завтрашняго утра, или не заговорятъ позже, -- такъ тутъ въ Луврѣ есть разные подвалы...
И Карлъ началъ опять свистѣть очень-спокойно и еще вѣрнѣе свою любимую пѣсню.