Смерть, месса или Бастилія.
Маргерита, какъ мы сказали, замкнула дверь и возвратилась въ свою комнату. При входѣ, она замѣтила Гильйонну; Гильйонна, съ ужасомъ склонившись къ дверямъ кабинета, смотрѣла на слѣды крови на кровати, мебеляхъ и коврѣ.
-- Ваше величество! сказала она, увидѣвъ королеву: -- не-ужели онъ умеръ?
-- Тише! отвѣчала Маргерита такимъ тономъ, который обозначалъ чрезвычайную важность приказанія.
Гильйонна замолчала.
Маргерита достала изъ кошелька небольшой вызолоченый ключъ, отомкнула кабинетъ и указала служанкѣ на молодаго человѣка.
Ла-Моль успѣлъ встать и подойдти къ окну. Тутъ случился маленькій кинжалъ, какіе носили въ то время женщины, и онъ схватилъ его, услыша, что отворяютъ дверь.
-- Не бойтесь ничего, сказала Маргерита.-- Увѣряю васъ, вы въ безопасности.
Ла-Моль опять упалъ на колѣни.
-- Вы для меня больше, нежели королева, сказалъ онъ: -- вы божество!
-- Не тревожьтесь такъ сильно, замѣтила Маргерита:-- ваша кровь еще течетъ... посмотри, Гильйонна, какъ онъ блѣденъ... Ну, гдѣ вы ранены?
-- Кажется, я раненъ кинжаломъ въ плечо и въ грудь, отвѣчалъ ла-Моль, стараясь, среди общаго страданія всѣхъ членовъ, распознать главнѣйшія мѣста ранъ.-- Прочія раны не стоятъ того, чтобъ обращать на нихъ вниманіе.
-- Посмотримъ, сказала Маргерита.-- Гильйонна, принеси мою шкатулку съ бальзамами.
Гильйонна повиновалась и принесла шкатулку, вызолоченый рукомойникъ и бѣлье изъ тонкаго голландскаго полотна.
-- Помоги мнѣ приподнять его, Гильйонна, сказала королева Маргерита: -- приподымаясь самъ, несчастный потерялъ послѣднія силы.
-- Но мнѣ совѣстно, ваше величество, проговорилъ ла-Моль: -- я никакъ не могу согласиться...
-- Вы должны согласиться, чтобъ я перевязала ваши раны, возразила Маргерита:-- мы можемъ спасти васъ... позволить вамъ умереть было бы преступленіе.
-- Лучше пусть я умру, отвѣчалъ ла-Моль:-- чѣмъ вы, королева, запачкаете свои руки моего недостойною кровью... Нѣтъ! Ни за что! ни за что въ свѣтѣ!
Онъ почтительно отклонился.
-- Вы уже вдоволь запачкали своею кровью кровать и комнату ея величества, улыбаясь замѣтила Гильйонна.
Маргерита закрыла плащомъ свой батистовый пеньюаръ, обрызганный алыми пятнышками. Это движеніе, полное женской стыдливости, напомнило ла-Молю, что онъ держалъ въ рукахъ своихъ и прижималъ къ груди эту любимую всѣми красавицу-королеву; легкій румянецъ пробѣжалъ по щекамъ его при этомъ воспоминаніи.
-- Но не можете ли вы предоставить меня попеченіямъ какого-нибудь доктора?
-- Католика, не правда ли? спросила Маргерита съ такимъ выраженіемъ, что ла-Моль вздрогнулъ, понявъ его.
-- Развѣ вы не знаете, продолжала королева съ очаровательною улыбкою:-- что насъ, французскихъ принцессъ, учатъ узнавать силу растеній и составлять бальзамы. Мы, какъ женщины и королевы, всегда считали своею обязанностью утолять страданія. И мы стоимъ лучшихъ врачей въ мірѣ: такъ говорятъ, по-крайней-мѣрѣ, наши льстецы. Не-уже-ли моя извѣстность въ этомъ отношеніи не достигла вашего слуха? Пріймемся за дѣло, Гильйонна.
Ла-Моль хотѣлъ еще сопротивляться; онъ повторилъ, что охотнѣе умретъ, нежели допуститъ королеву до труда, который легко можетъ превратить сострадательность въ отвращеніе. Но этотъ споръ только окончательно истощилъ его силы. Онъ зашатался, закрылъ глаза, и вторично упалъ въ обморокъ.
Маргерита взяла кинжалъ, выпавшій у него изъ рукъ, и проворно разрѣзала снурокъ, стягивавшій камзолъ его; Гильйонна распорола или лучше сказать разрѣзала рукава его.
Кровь текла изъ плеча и изъ груди. Гильйонна омыла ее полотномъ, омоченнымъ въ свѣжую воду, а Маргерита сондировала раны золотою округленною иглою; самъ Амбруазъ Пар е не могъ бы дѣйствовать въ подобномъ случаѣ деликатнѣе и ловче.
Рана въ плечѣ была глубока; на груди кинжалъ скользнулъ только по ребрамъ и разсѣкъ мускулы. Оружіе не проникло въ крѣпость, которою природа оградила сердце и легкія.
-- Рана тяжела, но не смертельна, acerrimum humeri vulmis, non auleni lethale, проговорила прекрасная и ученая королева.-- Дай мнѣ примочку и приготовь корпіи, Гильйонна.
Между-тѣмъ, Гильйонна омыла и надушила уже грудь ла-Моля, такъ же какъ и руки его, очерченныя по образцу древнихъ статуй, плечи, живописно закинутыя назадъ, и шею, отѣненную густыми локонами; все тѣло можно было скорѣе принять за статую изъ паросскаго мрамора, нежели за умирающаго отъ ранъ человѣка.
-- Бѣдняжка! проговорила Гильйонна, обращая вниманіе не столько на свою работу, сколько на предметъ ихъ заботливости.
-- Не-правда-ли, онъ хорошъ? сказала Маргерита съ царскою откровенностью.
-- Да. Только мнѣ кажется, что лучше поднять его съ пола и положить вотъ на эту постель.
-- Это правда, отвѣчала Маргерита.
Обѣ онѣ наклонились и общими силами приподняли и положили ла-Моля на большую софу съ рѣзною спинкою; окно, бывшее прямо противъ софы, отворили, чтобъ освѣжить вокругъ раненнаго воздухъ.
Это движеніе пробудило ла-Моля; онъ вздохнулъ и, раскрывъ глаза, почувствовалъ невѣроятно-сладкое состояніе, когда раненный, возвращаясь къ жизни, ощущаетъ свѣжесть, вмѣсто пожирающаго жара, и бальзамическій ароматъ, вмѣсто непріятнаго запаха крови.
Онъ пробормоталъ нѣсколько безсвязныхъ словъ; Маргерита отвѣчала на нихъ улыбкою и приложила палецъ къ губамъ.
Въ это время послышалось, что гдѣ-то стучатъ въ дверь.
-- Стучатъ въ потайную дверь, сказала Маргерита.
-- Кто бы это былъ? спросила въ испугѣ Гильйонна.
-- Я узнаю, сказала Маргерита.-- Ты останься здѣсь, и не отходи отъ него ни на минуту.
Маргерита вышла въ свою комнату, замкнула дверь кабинета и отворила тайный ходъ, ведшій къ королю и королевѣ-матери.
-- Госпожа де-Совъ! воскликнула она, живо отступая назадъ, съ выраженіемъ -- если не ужаса, то по-крайней-мѣрѣ ненависти. Женщина никогда не проститъ другой женщинѣ, если она отнимаетъ у нея даже того, кого она вовсе не любитъ.-- Госпожа де-Совъ!
-- Такъ точно, ватпе величество! отвѣчала она.
-- Вы -- здѣсь?! продолжала Маргерита съ возрастающимъ изумленіемъ, но и съ большимъ величіемъ.
Шарлотта упала на колѣни.
-- Простите меня, ваше величество, сказала она.-- Чувствую, сколько я передъ вами виновата; но... если вы знали... это не совсѣмъ добровольная вина. Положительное приказаніе королевы-матери...
-- Встаньте, сказала Маргерита.-- Я не думаю, чтобъ вы пришли въ надеждъ оправдаться передо мною. Скажите же, что вамъ угодно?
-- Я пришла, отвѣчала Шарлотта, все еще стоя на колѣняхъ и почти съ безумнымъ выраженіемъ глазъ: -- я пришла спросить, не здѣсь ли онъ?
-- Здѣсь? кто? О комъ говорите вы?.. Право, я не понимаю.
-- Я говорю о королѣ.
-- О королѣ? Вы преслѣдуете его даже въ мои комнаты! Однакожь, вамъ очень-хорошо извѣстно, что онъ сюда не приходитъ.
-- О, ваше величество! продолжала г-жа де-Совъ, не отвѣчая на эти выходки и даже какъ-будто не чувствуя ихъ.-- Дай Богъ, чтобъ онъ былъ здѣсь!
-- Зачѣмъ?
-- Боже мой! за тѣмъ, что теперь рѣжутъ гугенотовъ,-- а король наваррскій глава ихъ.
-- А! воскликнула Маргерита, хватая Шарлотту за руку и заставляя ее встать:-- а! я и забыла объ этомъ. Впрочемъ, я не думала, чтобъ опасность угрожала королю наравнѣ съ прочими.
-- Больше! въ тысячу разъ больше! сказала Шарлотта.
-- Дѣйствительно, герцогиня де-Лоррень предостерегала меня. Я сказала ему, чтобъ онъ не выходилъ. Не-уже-ли онъ вышелъ?
-- Нѣтъ, нѣтъ, онъ въ Луврѣ. Его нигдѣ не съищутъ. И если онъ не здѣсь...
-- Здѣсь его нѣтъ.
-- Такъ онъ погибъ! воскликнула Шарлотта въ отчаяніи.-- Королева-мать поклялась, что онъ умретъ...
-- Умретъ! Вы ужасаете меня! Это невозможно.
-- Я говорю вамъ, что никто не знаетъ, гдѣ король наваррскій, возразила Шарлотта съ энергіею, какую можетъ придать только страсть.
-- А гдѣ королева-мать?
-- Она приказала мнѣ позвать изъ образной Гиза и Таванна, и потомъ отпустила меня. Я... извините... я пошла къ себѣ, и ждала, что онъ прійдетъ, по-обыкновенію.
-- Мужъ мой, не правда ли? спросила Маргерита.
-- Онъ не пришелъ. Тогда я начала его искать вездѣ; я спрашивала о немъ у всѣхъ. Одинъ солдатъ отвѣчалъ мнѣ, что, кажется, видѣлъ его въ толпѣ солдатъ, провожавшихъ его съ обнаженными шпагами, за нѣсколько времени до начала убійства, а убійство началось уже часъ назадъ.
-- Благодарю васъ, сказала Маргерита.-- Хотя чувство, заставляющее васъ дѣйствовать такимъ образомъ, и оскорбительно для меня, -- но я все-таки благодарю васъ.
-- Простите меня, сказала Маргерита.-- Я возвращусь домой, оживленная вашимъ прощеніемъ; я не смѣю слѣдовать за вами даже издалека.
Маргерита протянула ей руку.
-- Я пойду къ королевѣ, сказала она.-- Ступайте домой. Король наваррскій подъ моею защитою; я обѣщала быть его союзницею и сдержу слово.
-- Но если вы не пройдете къ королевѣ?
-- Тогда пойду къ брату Карлу, и во что бы ни стало, поговорю съ нимъ.
-- Идите, идите, сказала Шарлотта, давая дорогу Маргеритѣ:-- да сопутствуетъ вамъ Богъ!
Маргерита бросилась въ корридоръ. Дошедъ до конца, она оглянулась, не отстаетъ ли г-жа де-Совъ. Шарлотта шла за нею.
Королева наваррская видѣла, какъ поворотила она на лѣстницу въ свое отдѣленіе, и пошла дальше, къ комнатѣ Катерины-Медичи.
Здѣсь все измѣнилось. Вмѣсто толпы услужливыхъ царедворцевъ, спѣшившихъ съ почтительнымъ поклономъ давать ей дорогу, Маргерита встрѣчала только гвардейцевъ съ багровыми алебардами, въ платьяхъ, обрызганныхъ кровью, дворянъ въ разодранныхъ плащахъ, съ лицами, законченными порохомъ, приносившихъ и получавшихъ депеши. Одни входили, другіе выходили. Народъ кипѣлъ въ галереяхъ.
Маргерита продолжала идти впередъ и дошла наконецъ до передней королевы-матери. Но переднюю ограждали два взвода солдатъ и впускали только объявлявшихъ извѣстный пароль. Маргерита тщетно старалась пробраться сквозь эту живую ограду. Она нѣсколько разъ видѣла, какъ растворяются и затворяются двери. Въ эти промежутки можно было разглядѣть Катерину: она, казалось, помолодѣла среди этой дѣятельности; ей было какъ-будто не больше двадцати лѣтъ: получала, писала письма, распечатывала ихъ, давала приказанія, къ однимъ обращалась съ ласковымъ словомъ, къ другимъ съ улыбкою; и тѣ, которымъ она улыбалась привѣтливѣе прочихъ, были болѣе прочихъ покрыты пылью и кровью.
Среди шума, наполнявшаго внутренность Лувра, слышалась съ улицы пальба, становившаяся все сильнѣе и сильнѣе.
-- Я никогда не доберусь до нея, подумала Маргерита послѣ трехъ напрасныхъ попытокъ пройдти мимо караула.-- Чѣмъ терять здѣсь время, пойду лучше къ брату.
Въ эту минуту проходилъ мимо Гизъ; онъ пришелъ извѣстить Королеву-мать о смерти адмирала и возвращался къ убійству.
-- Генрихъ! воскликнула Маргерита.-- Гдѣ король наваррскій? Герцогъ посмотрѣлъ на нее съ улыбкою удивленія, поклонился, и, не отвѣчая ни слова, вышелъ съ своими солдатами.
Маргерита подошла къ капитану, который собирался выйдти изъ Лувра и передъ уходомъ велѣлъ своей командѣ заряжать ружья.
-- Гдѣ король наваррскій? спросила она.
-- Не знаю, отвѣчалъ онъ.-- Я служу не у его величества.
-- А! любезный Рене, сказала Маргерита, увидя парфюмера Катерины...-- Это вы... вы отъ матушки... не знаете ли, гдѣ мой мужъ?
-- Его величество король наваррскій не другъ мой... какъ вамъ должно быть извѣстно. Говорятъ даже, прибавилъ онъ съ судорожною улыбкою: -- что онъ осмѣливается обвинять меня, будто я, съ вѣдома королевы Катерины, отравилъ его мать.
-- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнула Маргерита.-- Не вѣрьте этому, Рене!
-- Но мнѣ все равно, отвѣчалъ Рене.-- Король наваррскій и его приверженцы не страшны въ настоящую минуту.
И онъ отворотился отъ Маргериты.
-- Таваннъ! Таваннъ! сказазала Маргерита, обращаясь въ другую сторону.-- Одно слово! сдѣлайте милость!
Таваннъ, проходившій мимо, остановился.
-- Гдѣ Генрихъ Наваррскій? спросила Маргерита.
-- Я думаю, отвѣчалъ онъ громко: -- что онъ въ городѣ съ д'Алансономъ и Конде.
Потомъ онъ прибавилъ такъ тихо, что только Маргерита могла его слышать:
-- Прекрасная королева! если вы хотите увидѣть того, за чьи права я отдалъ бы жизнь свою, постучитесь въ оружейный кабинетъ короля.
-- Благодарю васъ, Таваннъ, отвѣчала Маргерита, разслушавъ изъ всего отвѣта его только главнѣйшее извѣстіе.-- Благодарю васъ! Я пойду туда.
И она пошла, говоря сама-съ-собою:
-- Послѣ того, что я ему обѣщала, послѣ того, какъ онъ велъ себя, когда этотъ неблагодарный Генрихъ былъ спрятанъ у меня въ кабинетѣ, я не могу допустить его гибели.
Она постучала въ отдѣленіе короля. Его ограждали внутри два отряда солдатъ.
-- Къ его величеству теперь нельзя! сказалъ офицеръ, поспѣшно подходя къ ней.
-- Но... мнѣ! сказала Маргерита.
-- Приказъ отданъ для всѣхъ.
-- Мнѣ, королевѣ наваррской! сестрѣ Карла!
-- Извините, ваше величество; я не смѣю дѣлать исключеній.
И офицеръ заперъ дверь.
-- О! онъ погибъ! сказала Маргерита, встревоженная этими пасмурными лицами, одушевленными если не мщеніемъ, то непоколебимостью.-- Да, да, теперь мнѣ все понятно... меня употребили какъ приманку... я капканъ, въ который заманили гугенотовъ... О! я войду; пусть они убьютъ меня...
Маргерита, какъ безумная, бѣгала по корридорамъ и галереямъ; вдругъ, проходя мимо одной маленькой двери, она услышала тихое, почти мрачное пѣніе: такъ оно было монотонно. Въ ближней комнатѣ голосъ пѣлъ протестантскій псаломъ.
-- Кормилица брата, добрая Мадленъ... это она! воскликнула Маргерита, озаренная внезапною мыслью.-- Она здѣсь... Богъ христіанскій, помоги мнѣ!
И, полная надежды, Маргерита тихо постучалась въ дверь.
Дѣйствительно, послѣ предостереженія Маргериты, послѣ разговора съ Рене, послѣ ухода королевы-матери, чему такъ сильно противилась бѣдная собачка, Генрихъ-Наваррскій встрѣтилъ нѣсколько католическихъ дворянъ, которые, какъ-будто желая оказать ему честь, проводили его домой. Здѣсь ждали его человѣкъ двадцать гугенотовъ, и собравшись у него разъ, не хотѣли его оставить: такъ сильно витало надъ Лувромъ предчувствіе этой ночи. Они остались, и никто не смѣлъ ихъ потревожить. Наконецъ, съ первымъ ударомъ колокола, откликнувшимся въ сердцахъ, какъ звонъ по усопшемъ, вошелъ Таваннъ и среди могильнаго молчанія объявилъ Генриху, что король Карлъ желаетъ поговорить съ нимъ.
Нельзя было и думать о сопротивленіи. По галереямъ и корридорамъ Лувра раздались шаги солдатъ, собранныхъ на дворѣ и въ комнатахъ въ числѣ почти двухъ тысячь. Генрихъ, простившись съ друзьями, которыхъ не долженъ былъ опять увидѣть, послѣдовалъ за Таванномъ; Таваннъ провелъ его въ маленькую галерею, смежную съ кабинетомъ короля, и оставилъ его здѣсь одного, безоружнаго, съ сердцемъ, полнымъ подозрѣнія.
Король наваррскій провелъ два смертельные, безконечные часа наединѣ; съ возрастающимъ ужасомъ внималъ онъ звону колокола и грому пальбы. Сквозь рѣшетчатое окно онъ видѣлъ, при заревѣ пожара и блескѣ факеловъ, бѣглецовъ и убійцъ ихъ; но онъ не постигалъ причины этихъ воплей ужаса и смерти: какъ хорошо ни зналъ онъ Карла, мать его и Гиза, онъ все-таки не подозрѣвалъ, какая драма разъигрывается въ эту минуту.
Генрихъ не былъ одаренъ физическою храбростью; онъ былъ одаренъ лучшимъ: нравственною силою. Боясь опасности, онъ встрѣчалъ ее съ улыбкою, -- опасность на полѣ битвы, опасность среди дня, лицомъ-къ-лицу, съ рѣзкимъ звукомъ трубъ и глухими раскатами барабана. Но здѣсь онъ былъ безоруженъ, одинъ, въ-заперти, сокрытый въ полумракѣ, въ которомъ едва можно было разсмотрѣть крадущагося врага и грозящее оружіе. Эти два часа были для него, можетъ-быть, самыми ужасными въ его жизни.
Когда тревога усилилась до послѣдней степени и Генрихъ началъ догадываться, что дѣло идетъ, вѣроятно, о систематическомъ убійствѣ, явился капитанъ и проводилъ его черезъ корридоръ въ покои короля. При приближеніи ихъ, двери растворились и опять затворились за ними, какъ-будто силою волшебства. Капитанъ ввелъ Генриха къ Карлу, бывшему въ своемъ оружейномъ кабинетѣ.
Когда они вошли, король сидѣлъ въ большихъ креслахъ, положивъ руки на ручки и опустивъ голову на грудь. При шумѣ входящихъ, Карлъ поднялъ голову, и Генрихъ замѣтилъ, что потъ крупными каплями капалъ съ лица его.
-- Здравствуй, Ганріо! сказалъ молодой король довольно-грубо.-- Ла-Шатръ, оставь насъ.
Капитанъ вышелъ.
Настала минута мрачнаго молчанія.
Карлъ съ безпокойствомъ смотрѣлъ вокругъ и увѣрился, что они были одни.
Вдругъ Карлъ IX всталъ.
-- Par la mordieu! сказалъ онъ, хладнокровно откидывая свои бѣлокурые волосы и отирая лобъ.-- Ты радъ, что теперь со мною, не правда ли, Ганріо?
-- Конечно, отвѣчалъ Генрихъ: -- я всегда считаю за счастіе быть съ вами.
-- Здѣсь лучше, нежели тамъ? А?... спросилъ Карлъ, слѣдуя больше за собственною мыслью, чѣмъ отвѣчая на комплиментъ Генриха.
-- Я васъ не понимаю, отвѣчалъ Генрихъ.
-- Посмотри, и ты поймешь.
Карлъ быстро подошелъ, или, лучше сказать, прыгнулъ къ окну. Подозвавъ къ себѣ Генриха, устрашеннаго еще болѣе, онъ показалъ ему ужасные силуэты убійцъ, топившихъ или рѣзавшихъ на палубѣ шлюпки жертвы, приводимыя къ нимъ ежеминутно.
-- Скажите, ради Бога, воскликнулъ Генрихъ блѣднѣя: -- что такое дѣлается въ эту ночь?
-- Въ эту ночь, отвѣчалъ Карлъ:-- меня избавляютъ отъ всѣхъ гугенотовъ. Видите ли вонъ тамъ, надъ отелемъ Бурбонъ, этотъ дымъ и пламя? Это дымъ и пламя жилища адмирала. Видите ли этотъ трупъ, который добрые католики тащатъ на старомъ тюфякѣ? Это тѣло адмиралова зятя, трупъ вашего друга, Телиньи.
-- Что это значитъ? воскликнулъ Генрихъ, напрасно отъискивая рукою ручку кинжала и дрожа отъ стыда и гнѣва. Онъ чувствовалъ, что надъ нимъ насмѣхаются и вмѣстѣ съ тѣмъ грозятъ ему.
-- Это значитъ, проговорилъ Карлъ въ ярости и страшно блѣднѣя: -- это значитъ, что я не хочу больше терпѣть при себѣ гугенотовъ, слышите ли, Генрихъ? Король ли я? Повелитель ли я?
-- Но, ваше величество...
-- Мое величество рѣжетъ и бьетъ въ эту минуту всѣхъ, кто не католикъ. Такъ мнѣ угодно. А вы католикъ? воскликнулъ Карлъ, бѣшенство котораго возрастало подобно ужасному приливу.
-- Вспомните свои слова, отвѣчалъ Генрихъ: -- "что за дѣло до религіи, если мнѣ служатъ хорошо!"
-- А-га! воскликаулъ Карлъ съ дикимъ хохотомъ: -- ты говоришь, чтобъ я вспомнилъ слова свои? Verba volant, какъ говоритъ сестра Марго. А посмотри, вотъ эти, продолжалъ онъ, указывая пальцемъ на городъ: -- развѣ они служили мнѣ дурно? Развѣ не были храбры на полѣ битвы, умны въ совѣтѣ, всегда преданы? Всѣ они былъ полезные подданные; но они были гугеноты, а я хочу только католиковъ.
Генрихъ молчалъ.
-- Да пойми же меня, Ганріо! вскричалъ Карлъ.
-- Я понялъ, отвѣчалъ Генрихъ.
-- И такъ?
-- И такъ, я не вижу, зачѣмъ бы королю наваррскому сдѣлать то, чего не сдѣлали столько простыхъ дворянъ и бѣдняковъ. Эти несчастные умираютъ потому, что имъ предложили то, что ваше величество предлагаете мнѣ, и что они отказались принять, какъ отказываюсь я.
Карлъ схватилъ его за руку и устремилъ на него взоръ, безцвѣтность котораго превращалась понемногу въ блескъ глазъ хищнаго звѣря.
-- А! ты думаешь, что я взялъ на себя трудъ предложить католицизмъ этимъ людямъ, которыхъ тамъ рѣжутъ?
-- Государь, сказалъ Генрихъ, освобождая свою руку: -- развѣ вы не умрете въ вѣрѣ отцовъ вашихъ?
-- Да, par la mordieu! а ты?
-- И я тоже, отвѣчалъ Генрихъ.
Карлъ заскрежеталъ зубами и дрожащею рукою схватилъ пищаль, лежавшую на столѣ. Генрихъ, прильнувъ къ стѣнѣ, чувствовалъ, что холодный потъ выступаетъ у него на лбу; но, благодаря власти, которую онъ имѣлъ надъ самимъ-собою, наружность его была спокойна, и онъ слѣдилъ за всѣми движеніями страшнаго монарха съ жаднымъ вниманіемъ птицы, омороченной змѣею.
Карлъ зарядилъ пищаль, и, топнувъ ногою съ сильною яростью, сказалъ, блеснувъ оружіемъ передъ глазами Генриха:
-- Хочешь ты быть католикомъ?
Генрихъ молчалъ.
Карлъ потрясъ своды Лувра самымъ ужаснѣйшимъ ругательствомъ, какое когда-либо произносили уста человѣческія, и изъ блѣднаго сдѣлался почти синимъ.
-- Смерть, месса, или бастилія! кричалъ онъ, прицѣливаясь въ Генриха.
-- Не-уже-ли вы убьете меня, своего зятя? воскликнулъ Генрихъ.
Генрихъ отклонилъ съ несравненною ловкостью ума, одною изъ лучшихъ способностей его организаціи, вопросъ Карла. Нѣтъ сомнѣнія, что еслибъ отвѣтъ былъ отрицательный, Генрихъ погибъ бы.
За послѣднею вспышкою ярости слѣдуетъ реакція. Карлъ не повторилъ своего вопроса и, помедливъ съ минуту, съ глухимъ ворчаніемъ оборотясь къ растворенному окну, прицѣлился въ человѣка, бѣжавшаго по противоположной набережной.
-- Надо же мнѣ убить кого-нибудь, сказалъ онъ съ глазами, налитыми кровью, и лицомъ, посинѣвшимъ какъ у трупа. Онъ выстрѣлилъ -- и бѣжавшій упалъ.
Генрихъ застоналъ.
Одушевленный страшнымъ рвеніемъ, Карлъ заряжалъ и стрѣлялъ безъ остановки, вскрикивая отъ радости всякій разъ, какъ попадалъ въ цѣль.
-- Я погибъ, подумалъ Генрихъ: -- когда ему некого будетъ убивать, онъ убьетъ меня.
-- Ну что? Кончено? проговорилъ чей-то голосъ позади ихъ.
Это была Катерина Медичи; она вошла въ комнату неслышно, во время послѣдняго выстрѣла.
-- Нѣтъ, тысяча громовъ! заревѣлъ Карлъ, бросая на полъ свою пищаль.-- Нѣтъ, упрямецъ... не хочетъ!
Катерина ничего не отвѣчала. Она медленно оглянулась въ ту сторону, гдѣ стоялъ Генрихъ, неподвижный, какъ изображенія на коврѣ, къ которому онъ прислонился. Потомъ она опять посмотрѣла на Карла такимъ взоромъ, который ясно спрашивалъ:
-- Такъ зачѣмъ же онъ живъ?
-- Онъ живъ... онъ живъ... проговорилъ Карлъ, какъ-нельзя лучше понявъ этотъ взглядъ и отвѣчая на него немедленно: -- онъ живъ, потому-что онъ... мнѣ родственникъ.
Катерина улыбнулась.
Генрихъ замѣтилъ эту улыбку и понялъ, что всего важнѣе побѣдить Катерину.
-- Все зависитъ отъ васъ, сказалъ онъ ей: -- а не отъ брата Карла. Это ясно. Завлечь меня въ западню -- ваша мысль, Вы вздумали сдѣлать изъ своей дочери приманку на погибель нашу. Вы разлучили меня и съ женою, чтобъ избавить ее отъ скуки присутствовать при моемъ убіеніи.
-- Да; только это не удастся! воскликнулъ другой голосъ, страстный и запыхавшійся.
Генрихъ узналъ его тотчасъ; Карлъ взрдогнулъ отъ неожиданности, Катерина отъ ярости.
-- Маргерита! воскликнулъ Генрихъ.
-- Марго! сказалъ Карлъ.
-- Дочь! проговорила Катерина.
-- Ваши послѣднія слова обвиняли меня, сказала Маргерита Генриху: -- вы правы и неправы. Меня дѣйствительно употребили какъ средство къ вашей гибели. Но я этого не знала. Я сама обязана жизнью случаю, можетъ-быть забывчивости моей матери. Но какъ-скоро я узнала, что вы въ опасности, я вспомнила свой долгъ. А долгъ жены раздѣлять участь мужа. Васъ изгоняютъ? Я иду съ вами въ изгнаніе. Заключаютъ въ тюрьму? я за вами. Убиваютъ? я умру.
И она протянула мужу руку, которую онъ схватилъ если не съ любовью, то съ признательностью.
-- А! бѣдняжка Марго! сказалъ Карлъ: -- ты сдѣлала бы гораздо-лучше, еслибъ посовѣтовала ему сдѣлаться католикомъ.
-- Ваше величество! отвѣчала Маргерита съ врожденнымъ величіемъ.-- Ради самого-себя не требуйте низкаго поступка отъ члена вашей фамиліи.
Катерина значительно взглянула на Карла.
-- Братецъ! воскликнула Маргерита, понявшая страшную пантомиму Катерины такъ же, какъ и Карлъ: -- подумайте! Вы сами сдѣлали его моимъ мужемъ.
Карлъ IX, подъ вліяніемъ повелительнаго взора Катерины и умоляющаго Маргериты, былъ съ минуту въ нерѣшимости; наконецъ Оромазъ взялъ верхъ.
-- Марго права, сказалъ онъ, склоняясь на ухо Катеринѣ: -- Ганріо зять мой.
-- Да, отвѣчала Катерина, также наклонясь къ его уху.-- Да, но еслибъ онъ не былъ зятемъ!