VI.

Уплаченный долгъ.

Если читателю любопытно знать, почему король наваррскій не принялъ ла-Моля, почему Коконна не могъ видѣть Гиза, и почему оба они, вмѣсто того, чтобъ лакомиться въ Луврѣ фазанами, куропатками и т. п., принуждены были удовольствоваться яичницею въ гостинницѣ à la Belle Etoile, -- мы просимъ его войдти съ нами въ старый королевскій дворецъ и послѣдовать за королевой Маргеритой наваррской, которую ла-Моль потерялъ изъ вида при входѣ въ галерею.

Когда Маргерита сходила съ лѣстницы, герцогъ де-Гизъ, котораго она не видала съ ночи своей свадьбы, былъ въ кабинетѣ короля. Съ лѣстницы, по которой сходила Маргерита, былъ поворотъ. Изъ кабинета, въ которомъ былъ Гизъ, вела дверь; поворотъ и дверь оба вели въ корридоръ, а корридоръ въ покои королевыматери, Катерины-Медичи.

Катерина-Медичи была одна: она сидѣла у стола, облокотившись на молитвенникъ и склонивъ голову на руку, еще замѣчательно-красивую, благодаря косметическимъ средствамъ Флорентинца Рене, исправлявшаго при ней двойную должность -- парфюмера и отравителя.

Вдова Генриха II была въ траурѣ, котораго не снимала со смерти мужа. Теперь ей было около 52-хъ лѣтъ, и, благодаря свѣжей полнотѣ, она сохранила еще черты своей первой красоты. Комната, подобно костюму королевы, носила на себѣ характеръ вдовства. Все въ ней было мрачно: стѣны, мебель, матеріи. Только надъ балдахиномъ, покрывавшимъ королевское кресло, виднѣлось живое изображеніе радуги, съ слѣдующимъ греческимъ девизомъ, даннымъ королемъ Францискомъ I: Plios pherei ê de kai aïthzen, т. е. въ ней слиты свѣтъ и чистота.-- На креслахъ лежала собачка, подаренная Катеринѣ Генрихомъ наваррскимъ и названная миѳологическимъ именемъ Фебы.

Вдругъ, въ ту самую минуту, когда королева совершенно погрузилась въ мысль, заставившую ее медленно улыбнуться, кто-то отворилъ дверь, приподнялъ завѣсу и, показавъ блѣдное лицо свое, сказалъ:

-- Дѣла плохи.

Катерина подняла голову и узнала герцога Гиза.

-- Какъ! Плохи? повторила она.-- Что это значитъ, Генрихъ?

-- То, что король больше нежели когда-нибудь привязанъ къ этимъ проклятымъ гугенотамъ, и если мы будемъ дожидаться его позволенія выполнить свое великое предпріятіе, намъ прійдется ждать долго, можетъ-быть, вѣчно.

-- Что же такое случилось? спросила Екатерина, сохраняя обычное спокойствіе своего лица, которому она такъ хорошо умѣла, смотря по надобности, придавать самыя противоположныя выраженія.

-- Сейчасъ я въ двадцатый разъ завелъ съ его величествомъ разговоръ, долго ли будемъ мы терпѣть всѣ эти дерзости, которыя позволяютъ себѣ гугеноты съ-тѣхъ-поръ, какъ ранили адмирала.

-- Что жь отвѣчалъ вамъ сынъ мой? спросила Екатерина.

-- Онъ отвѣчалъ мнѣ: "Господинъ герцогъ! Народъ долженъ подозрѣвать васъ въ убіеніи моего втораго отца, адмирала; защищайтесь, какъ вамъ угодно. Что касается до меня, я защищу самхъ себя какъ слѣдуетъ, если меня оскорбятъ..." Съ этими словами онъ отворотился и пошелъ кормить своихъ собакъ.

-- И вы не рѣшились остановить его?

-- Рѣшился. Но онъ отвѣчалъ мнѣ извѣстнымъ вамъ тономъ, бросивъ на меня тотъ взглядъ, который свойственъ только ему одному: "Герцогъ! собаки мои голодны; нельзя же ихъ заставить ждать: онѣ не люди." -- Я пришелъ извѣстить васъ объ этомъ.

-- И хорошо сдѣлали, отвѣчала королева.

-- Но что же дѣлать теперь?

-- Испытать послѣднее усиліе.

-- Кто возьмется за это?

-- Я. Король одинъ?

-- Нѣтъ. Онъ съ Таванномъ.

-- Подождите меня здѣсь. Или, лучше, идите за мною поодаль.

Катерина встала и пошла къ комнатѣ, гдѣ на турецкихъ коврахъ и бархатныхъ подушкахъ покоились любимыя собаки короля. На жердяхъ, вдѣланныхъ въ стѣну, сидѣли два или три сокола и маленькая сорока, которою Карлъ IX травилъ маленькихъ птичекъ въ садахъ стараго Лувра и Тюльери, начинавшаго строиться.

Во время этого перехода, королева сложила блѣдное, полное тоски выраженіе лица, и на рѣсницахъ ея блеснула послѣдняя, или лучше сказать первая слеза.

Она тихо подошла къ Карлу, который раздавалъ собакамъ куски пирога, разрѣзаннаго на равныя части.

-- Сынъ мой, произнесла Катерина съ такимъ искуснымъ дрожаніемъ голоса, что король вздрогнулъ.

-- Что вы? спросилъ Карлъ, быстро оглянувшись.

-- Я пришла просить у тебя позволенія удалиться въ который-нибудь изъ твоихъ замковъ; мнѣ все равно куда бы ни было, лишь бы подальше отъ Парижа.

-- А зачѣмъ это? спросилъ Карлъ, устремивъ на мать свои стеклянные глаза, дѣлавшіеся въ извѣстныхъ случаяхъ такъ проницательными.

-- Потому-что каждый день гугеноты дѣлаютъ мнѣ новыя оскорбленія; потому-что не дальше какъ сегодня я слышала, что вы грозили протестантами среди самаго Лувра. Я не хочу дольше быть свидѣтельницею подобныхъ сценъ.

-- Да что же дѣлать, матушка, сказалъ Карлъ съ выраженіемъ глубокаго убѣжденія:-- хотѣли убить ихъ адмирала. Подлый убійца убилъ уже ихъ храбраго де-Муи. Mort de ma vie! Надобно же, чтобъ было въ королевствѣ правосудіе!

-- О, будь покоенъ! за правосудіемъ у нихъ дѣло не станетъ. Если ты откажешь имъ въ правосудіи, они распорядятся сами. Сегодня отплатятъ мнѣ, завтра Гизу, потомъ и тебѣ.

-- Вы думаете? сказалъ Карлъ голосомъ, въ которомъ въ первый разъ послышалось сомнѣніе.

-- Не-уже-ли ты не видишь, сказала Катерина, вполнѣ предаваясь стремленію своихъ мыслей:-- что дѣло идетъ уже не о смерти Франсуа Гиза или адмирала, не о протестантской или католической религіи, но просто о смѣнѣ сына Генриха II сыномъ Антуана де-Бурбона.

-- Полноте, полноте, матушка! вы опять начали преувеливать.

-- Какое же твое мнѣніе?

-- Обождать, матушка, обождать. Вся человѣческая мудрость заключается въ этомъ словѣ. Величайшій, могущественнѣйшій, въ особенности ловчайшій человѣкъ тотъ, кто умѣетъ выжидать.

-- Такъ жди; но я не буду ждать.

Съ этими словами, Катерина поклонилась и хотѣла выйдти.

Карлъ остановилъ ее.

-- Что же дѣлать, матушка? спросилъ онъ.-- Я справедливъ, это главное, и мнѣ хотѣлось бы, чтобъ всѣ были мною довольны.

Катерина приблизилась.

-- Подойдите, графъ, сказала она Таванну, ласкавшему сороку:-- и скажите королю, что, по вашему мнѣнію, долженъ онъ дѣлать.

-- Позволите ли, ваше величество? спросилъ графъ.

-- Говори, Таваннъ, говори.

-- Что ваше величество дѣлаете на охотѣ, когда на васъ бросается раненный кабанъ?

-- Я жду его съ твердостью, отвѣчалъ Карлъ:-- и пронзаю его моимъ копьемъ.

-- Единственно для того, чтобъ онъ тебя не ранилъ, прибавила Катерина.

-- И для забавы, сказалъ король съ улыбкою, говорившею, что смѣлость дошла уже до звѣрства.-- Но я не стану забавляться, убивая своихъ подданныхъ: гугеноты мнѣ такіе же подданные, какъ и католики.

-- Въ такомъ случаѣ, сказала Катерина: -- твои подданные протестанты сдѣлаютъ то же, что кабанъ, которому не всадили въ горло копья: они опрокинутъ престолъ.

-- О! Вы думаете? спросилъ Карлъ такимъ голосомъ, который ясно говорилъ, что онъ плохо вѣритъ въ предсказанія своей матери.

-- Развѣ вы не видѣли сегодня Муи съ товарищами?

-- Видѣлъ; они только-что ушли отъ меня. Что же требовалъ онъ несправедливаго? Онъ требовалъ смерти убійцы отца его и адмирала. Развѣ мы не наказали Монгомери за смерть моего отца и вашего мужа, не смотря на то, что эта смерть была просто случай?

-- Довольно, ваше величество, сказала Катерина, обидѣвшись:-- не будемъ говорить объ этомъ. Ваше величество находитесь подъ защитою Бога: онъ далъ вамъ и силу, и мудрость, и вѣру. Я же, бѣдная женщина, оставленная Богомъ за грѣхи мои, я трепещу и отступаю.

Катерина поклонилась въ другой разъ и вышла, давая знакъ герцогу Гизу, вошедшему въ-продолженіе послѣдняго разговора, чтобъ онъ остался и сдѣлалъ еще одну попытку.

Карлъ проводилъ глазами мать, но не позвалъ ея назадъ; потомъ дачалъ ласкать своихъ собакъ, насвистывая охотничью пѣсню, и наконецъ вдругъ сказалъ:

-- У матушки истинно-царскій духъ; она ни надъ чѣмъ не задумывается. Убить нисколько дюжинъ гугенотовъ за то, что они пришли просить о правосудіи! Да развѣ они не имѣютъ на это права?

-- Нѣсколько дюжинъ? проговорилъ герцогъ Гизъ.

-- А! вы здѣсь? сказалъ король, какъ-будто только-что замѣтилъ его.-- Да, нѣсколько дюжинъ; хорошая убыль. Да вотъ, еслибъ кто-нибудь пришелъ и сказалъ мнѣ: государь! вы освободитесь отъ всѣхъ вашихъ враговъ разомъ, и завтра нёкому будетъ упрекнуть васъ въ ихъ смерти,-- а! тогда другое дѣло.

-- Что же дальше, ваше величество?

-- Таваннъ, прервалъ король: -- ты утомишь Марго. Посади ее на мѣсто. Изъ того, что она носитъ одно имя съ моею сестрою, королевою наваррской, не слѣдуетъ еще, что всѣ должны ласкать ее.

Таваннъ посадилъ сороку на жердь и принялся сворачивать и разворачивать уши одной изъ собакъ.

-- Но еслибъ вамъ сказали: ваше величество -- завтра вы будете избавлены отъ всѣхъ враговъ?

-- А заступленіемъ какого святаго совершится это чудо?

-- Сегодня 24 августа, слѣдовательно заступленіемъ св. Варѳоломея.

-- Славный святой, сказалъ король:-- который позволилъ съ себя живаго содрать кожу.

-- Тѣмъ лучше! чѣмъ больше были его страданія, тѣмъ больше долженъ онъ быть сердитъ на своихъ палачей.

-- И это вы, милый братецъ, сказалъ король:-- вы, своею красивою шпажонкою съ золотымъ эфесомъ хотите убить къ завтраму десять тысячъ гугенотовъ? Ха! ха! ха! Mort de ma vie! Какой же вы шутникъ, герцогъ!

И король захохоталъ, но такимъ ложнымъ хохотомъ, что эхо повторило его какимъ-то мрачнымъ звукомъ.

-- Ваше величество! одно слово, продолжалъ герцогъ, невольно вздрогнувъ отъ этого смѣха, въ которомъ не было ничего человѣческаго:-- одинъ знакъ, и все готово. У меня есть Швейцарцы, тысяча-сто дворянъ, мѣщане; у вашего величества своя гвардія, друзья, католическіе дворяне... насъ двадцать противъ одного.

-- Если вы такъ сильны, что же вы жужжите мнѣ въ уши?.. Распорядитесь безъ меня...

И король опять обратился къ своимъ собакамъ.

Занавѣска поднялась, и опять явилась Катерина.

-- Дѣло идетъ на ладъ, сказала она герцогу:-- настаивайте, онъ уступитъ.

И занавѣска опять опустилась. Карлъ не видѣлъ, или притворился, что не видѣлъ этого явленія.

-- Мнѣ надо, однакожь, знать, продолжалъ герцогъ:-- пріятны ли будутъ вашему величеству мои распоряженія, если я стану дѣйствовать самъ?

-- Право, Генрихъ, вы пристали ко мнѣ какъ съ ножомъ къ горлу; однакожь я не поддамся: развѣ я не король?

-- Нѣтъ еще, не король; но отъ васъ зависитъ быть королемъ завтра.

-- Да... такъ вѣдь этакъ убьютъ, продолжалъ Карлъ:-- и короля наваррскаго, и принца Конде... у меня въ Луврѣ... а?

Потомъ, голосомъ едва-слышнымъ, онъ прибавилъ:

-- Внѣ Лувра, -- другое дѣло...

-- Сегодня вечеромъ они уйдутъ пировать съ герцогомъ д'Алансономъ, ваше величество.

-- Таваннъ! сказалъ король, удивительно-искусно притворившись сердитымъ: -- ты только дразнишь собаку. Сюда, Актеонъ, сюда!

И Карлъ вышелъ, не слушая больше ничего; герцогъ и Таваннъ остались въ прежнемъ недоумѣніи.

Между-тѣмъ, сцена совершенно-другаго рода происходила въ покояхъ Катерины, которая, давъ Гизу совѣтъ не плошать, пошла къ себѣ и застала тамъ лица, обыкновенно собиравшіяся къ ней ввечеру.

Катерина возвратилась съ такимъ же веселымъ лицомъ, какъ ушла съ мрачнымъ. Мало-по-малу, она очень-ласково отпустила своихъ придворныхъ дамъ и кавалеровъ; осталась только Маргерита, которая сидѣла на сундукѣ у открытаго окна и глядѣла на небо, погрузившись въ размышленія.

Оставшись наединѣ съ дочерью, королева-мать раза два или три открывала ротъ и хотѣла заговорить, но мрачная мысль отталкивала слова въ глубину груди.

Въ это время вошелъ Генрихъ-Наваррскій.

Собачка, спавшая на креслахъ, вскочила и побѣжала къ нему.

-- Вы здѣсь? сказала вздрогнувъ Катерина.-- Вы ужинаете въ Луврѣ?

-- Нѣтъ, отвѣчалъ Генрихъ: -- мы отправляемся въ городъ съ д'Аласономъ и Конде. Я даже думалъ, не у васъ ли они?

Катерина улыбнулась.

-- Ступайте, господа, ступайте, сказала она.-- Мужчины счастливы, что могутъ такъ выходить. Не правда ли, Маргерита?

-- Да, отвѣчала Маргерита:-- свобода сладка!

-- Не хотите ли вы сказать, что я лишаю ея васъ? спросилъ Генрихъ, наклоняясь къ женѣ.

-- Нѣтъ; и я жалѣю не о себѣ, по о женщинахъ вообще.

-- Вы идете, можетъ-быть, провѣдать адмирала? спросила Катёрина.

-- Да, можетъ-быть.

-- Ступайте; вы подадите этимъ хорошій примѣръ. Завтра увѣдомьте меня о его здоровьѣ.

-- Я пойду, если вы одобряете это намѣреніе.

-- Я? сказала Катерина: -- я ничего не одобряю... Кто это тамъ?.. откажите, откажите.

Генрихъ сдѣлалъ шагъ къ дверямъ, чтобъ исполнить приказаніе королевы, но занавѣсъ въ это время приподнялся, и показалась бѣлокурая головка г-жи де-Совъ.

-- Ваше величество! парфюмеръ Рене, котораго вы изволили требовать, пришелъ.

Катерина съ быстротою молніи взглянула-на Генриха-Наваррскаго. Король слегка покраснѣлъ; потомъ вдругъ ужасно поблѣднѣлъ. Имя, которое произнесли, было имя убійцы его матери. Генрихъ почувствовалъ, что лицо его говоритъ о внутреннемъ волненіи, и облокотился на окно.

Собачка завыла.

Въ это время, вошли въ комнату двѣ особы: одна, о которой доложили, другая, которая могла войдти и безъ доклада.

Одинъ былъ Рене, парфюмеръ. Онъ приблизился къ королевѣ со всѣмъ униженнымъ церемоніаломъ флорентинскихъ слугъ; въ рукахъ у него былъ ящичекъ; онъ открылъ его: всѣ отдѣленія его были наполнены порошками и флаконами.

Другая особа была принцесса лорренская, старшая сестра Маргариты. Она вошла въ маленькую потайную дверь, ведущую изъ кабинета короля. Принцесса была блѣдна и дрожала; надѣясь, что Катерина, занятая съ госпожою де-Совъ разсматриваніемъ ящичка, принесеннаго Рене, не замѣтила ея, она сѣла возлѣ Маргериты; король наваррскій стоялъ возлѣ жены, склонивъ голову на руку, какъ человѣкъ, старающійся опомниться отъ внезапнаго ослѣпленія.

Въ эту минуту, Катерина обернулась.

-- Маргерита, сказала она:-- ты можешь уидти къ себѣ. А вы, Генрихъ, можете отправиться повеселиться въ городъ.

Маргерита встала; Генрихъ повернулся, чтобъ идти.

Принцесса лорренская схватила руку Магериты.

-- Сестра! проговорила она тихо и скоро:-- именемъ Гиза, которому вы спасли жизнь и который теперь спасаетъ вашу, заклинаю васъ, не уходите отсюда, не уходите домой!

-- А? что говоришь ты, Клодія? спросила Катерина.

-- Ничего, матушка.

-- Ты что-то шепнула Маргеритѣ.

-- Я пожелала ей добраго вечера и передала поклонъ отъ герцогини де-Неверъ.

-- А гдѣ эта прекрасная герцогиня?

-- Она съ Гизомъ.

Катерина взглянула на дочерей своимъ подозрительнымъ взглядомъ и нахмурила брови.

-- Поди сюда, Клодія, сказала королева-мать.

Клодія повиновалась. Катерина взяла ее за руку.

-- Что ты ей сказала, болтунья? проговорила она, больно сжимая руку дочери.

Генрихъ, не слыша ничего, но не упустивъ ни одной пантомимы королевы, Клодіи и Маргериты, обратился къ женѣ:-- Позвольте мнѣ поцаловать вашу руку.

Маргерита протянула ему дрожащую руку.

-- Что она вамъ сказала? спросилъ онъ шопотомъ, наклоняясь къ ея рукѣ.

-- Чтобъ я не уходила. Ради Бога, не уходите и вы.

Эти слова блеснули быстро какъ молнія; но этого свѣта было достаточно, чтобъ освѣтить Генриху цѣлый заговоръ.

-- Это еще не все, сказала Маргерита.-- Вотъ письмо, привезенное провансальскимъ дворяниномъ.

-- Де-Ла-Молемъ?

-- Да.

-- Благодарю васъ, сказалъ онъ, пряча письмо за пазуху. Онъ отошелъ отъ жены, почти-растерявшейся, и положилъ руку на плечо флорентинца.

-- Ну, что, Рене? сказалъ онъ.-- Каково идетъ торговля?

-- Порядочно, ваше величество, порядочно, отвѣчалъ отравитель съ предательскою улыбкою.

-- Я думаю, сказалъ Генрихъ: -- когда имѣешь на рукахъ всѣ коронованныя головы во Франціи и за границей.

-- Исключая головы короля наваррскаго, дерзко замѣтилъ Флорентинецъ.

-- Ventre-saint-gris! воскликнулъ Генрихъ: -- вы правы; а бѣдная матушка, покупавшая у васъ, еще рекомендовала мнѣ, умирая, парфюмера Рене. Завтра, или послѣ-завтра зайдите ко мнѣ и принесите лучшіе духи, какіе есть у васъ.

-- Это не мѣшаетъ, смѣясь замѣтила Катерина: -- говорятъ...

-- Что отъ меня дурно пахнетъ, прервалъ ее Генрихъ, тоже смѣясь.-- Кто это вамъ сказалъ? Марго?

-- Нѣтъ, отвѣчала Катерина: -- г-жа де-Совъ.

Въ эту минуту герцогиня де-Лоррень, не смотря на всѣ свои усилія, не выдержала и зарыдала.

Генрихъ даже не оглянулся.

-- Что съ тобою, сестра? воскликнула Маргерита, бросаясь къ Клодіи.

-- Ничего, отвѣчала Катерина, становясь между ними.-- У нея нервическая лихорадка, которую Мазиль совѣтуетъ лечить ароматами.

И она опять и еще съ большею силою сжала руку своей старшей дочери. Потомъ обратилась къ меньшой:

-- Что жь? ты не слышала, Марго, что я просила тебя у идти домой? Если этого мало, такъ я приказываю.

-- Извините, отвѣчала Маргерита блѣдная и дрожащая.-- желаю вамъ спокойной ночи.

-- Надѣюсь, что желаніе твое исполнится. Прощай.

Маргерита удалилась невѣрными шагами, тщетно стараясь встрѣтить взглядъ своего мужа, который даже не оглянулся въ ея сторону.

Настала минута молчанія. Катерина не сводила глазъ съ герцогини де-Лоррень, молча, съ сложенными руками, глядѣвшей на мать.

Генрихъ стоялъ спиною, но видѣлъ все въ зеркало, притворяясь, что фабритъ усы помадою, которую только-что далъ ему Рене.

-- А вы, Генрихъ, сказала Катерина: -- уйдете ли вы?

-- Да, правда, воскликнулъ король.-- Я и забылъ, что герцогъ д'Алансонъ и принцъ Конде ждутъ меня. Этотъ чудесный запахъ просто отуманилъ меня; я все забываю. До свиданія.

-- До свиданія! Завтра вы меня извѣстите объ адмиралѣ?

-- Непремѣнно.-- Что съ тобою, Феба?

-- Феба! съ нетерпѣніемъ крикнула Катерина.

-- Позовите ее, она не хочетъ меня выпустить.

Королева-мать встала и придержала собачку за ошейникъ, покамѣстъ Генрихъ выходилъ съ такимъ спокойнымъ и веселымъ лицомъ, какъ-будто нисколько не чувствовалъ въ глубинѣ своего сердца, что жизнь его въ опасности.

Собачка, почувствовавъ свободу, бросилась за нимъ; но дверь была уже затворена и она могла только завыть, уткнувъ морду подъ занавѣсъ.

-- Теперь, Шарлотта, сказала Катерина госпожѣ де-Совъ: -- позови Гиза и Таванна; они въ образной. Возвратись съ ними и займи герцогиню де-Лоррень: она нездорова.